Немного магии

Елена Ильшатовна Ахметова, 2021

У меня самая большая семья на свете. Мы рождены от разных отцов, но носим одну и ту же фамилию, живем в общем доме и точно знаем, что ждет нас за его стенами, а потому не спешим улетать из гнезда. Но все может измениться в одночасье. Всего-то и нужно, что целеустремленность, расчетливость… и немного магии.

Глава 3. Женское царство

Женщин в университете оказалось куда больше, чем можно было ожидать. В общежитии даже выделили целое крыло, где вольнослушательницы проживали вместе с поварихами, уборщицами и секретарями. Не сказать, чтобы работницы университета были рады подобному соседству, но особого выбора не предоставляли ни нам, ни им: женщин аккурат хватало, чтобы заполнить восточное крыло корпуса, и расселять нас было не самым рациональным решением.

А вольнослушательницами, как выяснилось, поступившие девушки назывались только потому, что формально никто не мог принудить юных красавиц получать образование вместо того, чтобы искать себе подходящую партию; и ещё — из-за того, что требовать от нас полноценной службы никто не собирался.

А значит, и полноценный диплом нам не полагался.

От девушек требовалось регулярно сливать свой дар в накопители, научиться более-менее пристойно его контролировать в любой ситуации и не путаться под ногами у настоящих студентов. При желании можно было посещать и прочие занятия — на тех же условиях: не отвлекать будущих магов от гранита науки и не сверкать нерастраченной силой.

Все это изложила мне главная по женскому крылу — миз Вергиди, самая старшая из вольнослушательниц университета. Формально она уже могла покинуть его, получив свои бумаги, но что-то не спешила с этим.

Я вспомнила, что говорили о вольнослушательницах Эджина в школе, и пришла к выводу, что миз Вергиди сложно винить за нерешительность. Пока я и сама видела всего один путь: остаться в университете, раз уж не удастся вернуться в «Серебряный колокольчик». Устроиться секретарем при каком-нибудь седом профессоре — отнюдь не то же самое, что нести свет науки юным леди, но определенно лучше, чем всю жизнь выслушивать гнусные шепотки за спиной.

Да и в конце концов, та женщина в приемной комиссии исхитрилась же как-то получить должность в университете. И была она явно не чьим-то там секретарем: те никогда не позволяли себе высказываться так вольно в присутствии начальства. Чем я хуже этой женщины?

Осторожные расспросы быстро показали, чем.

Во-первых, миз Хиоти оказалась младшей дочерью ректора, законной и любимой, и уже этот факт мне было ничем не побить. Во-вторых, она считалась одной из самых одаренных целительниц не только в университете, но и во всей столице — здесь я тоже не могла с ней соперничать. В-третьих, миз Хиоти была женой того самого помощника придворного мага, и тут соперничать я не хотела вовсе.

Но в конечном счете все сводилось к правильным связям и хорошему впечатлению. Как, собственно, и в школе.

По крайней мере, я могла попытаться. Что мне терять, если уж вердикт приемной комиссии был единодушным и однозначным? Хоть и вынесли его только после того, как убедились, что фундамент пристройки уцелел…

В довесок к вердикту шло личное пожелание главы комиссии, касающееся очередности посещения зала накопителей: мне надлежало идти туда первым делом с утра, еще до завтрака, вместе с другими оболтусами, ухитрившимися сломать измерительный шар. Или сорвать с пристройки крышу.

До начала занятий оставалось ещё два дня, суливших мне новые, неописуемо интересные знакомства. А пока мне отвели угловую комнатку под самой крышей.

Мой кофр любезно доставили прямо к двери, и волочь его осталось всего ничего: мимо узкого письменного стола к основательному деревянному шкафу — увы, одному на двоих проживающих. Половина места уже была занята добротными, но простенькими платьями из ситца. Внизу выстроились куцым рядом кожаные башмачки и старательно вычищенные ботинки.

Самой соседки в комнате не было, но я уже получила некоторое представление. Крепкий середнячок, прилежная ученица, из семьи не слишком большого достатка — должно быть, дочь ремесленника или не слишком удачливого купца, которому хватило средств, чтобы научить детей дисциплине и основным наукам, а вот на выезды в свет — уже нет. Даже у меня, воспитанницы «Серебряного колокольчика», куда вовсе не попадали ученики законного происхождения, был наряд для торжественного выхода. Всего один и весьма скромный, но у соседки не имелось и того.

Тем не менее, подружиться с ней всё-таки стоило. Враги — это очень хлопотно и муторно, а у такой, как я, их всегда будет с достатком.

Поэтому я развесила свою одежду, не потревожив платья неизвестной соседки, и продолжила обувной рядок своими дорожными башмаками и домашними туфельками. Плащ, в котором я проделала почти весь путь, следовало вычистить, прежде чем вешать в шкаф: не то чтобы он был таким уж пыльным, но раз уж мне предстояло соседствовать с ярой аккуратисткой, то единственный способ избежать конфликтов — вести себя ещё аккуратнее и педантичнее, чем она.

К счастью, благодаря «Серебряному колокольчику» я могла и это. А внизу, в прачечной, весьма высоко оценили одно только стремление справиться с чисткой одежды самостоятельно — поскольку выяснилось, что обычно студенты этим не занимались. Наверх я вернулась в приподнятом настроении, но надолго его не хватило: у запертой двери моей новой комнаты поджидал профессор Биант, по которому я что-то ещё не успела соскучиться.

— Добрый вечер, профессор, — произнесла я и сделала реверанс. Напоминать, что это всё-таки женское крыло, не стала: он наверняка знал расположение корпусов и без меня.

А присутствие профессора на запретной территории, вероятно, объяснялось стойким винным душком, окутывающим его фигуру подобно плохому парфюму. Картину дополнял полураспахнутый сюртук, из-под которого виднелась тонкая шелковая сорочка — такая же франтоватая и броская, как и весь профессорский наряд.

— Добрый вечер, миз Доро, — на удивление трезвым и адекватным голосом отозвался профессор и оттолкнулся от стены, которую подпирал на манер умеренно усатой кариатиды. — Я слышал, ваше зачисление было триумфальным.

— Ваше чутье оказалось выше всяких похвал, профессор, — отозвалась я, честно приложив все усилия, чтобы скрыть яд в интонациях.

Но профессор, кажется, и не ждал от меня искренней благодарности, а потому ни на грош не поверил в столь спокойную реакцию.

— Вам ещё не показали, где находится зал с накопителями и как с ними работать? — поинтересовался он.

Я рассчитывала разузнать об этом утром, поскольку в данный момент меня гораздо больше интересовало, где здесь кормят. Но накрепко вбитые в голову правила поведения не позволяли в этом признаться.

— Я ещё не имела удовольствия познакомиться с ответственными за зал, профессор, — сдержанно отозвалась я.

Он кивнул, не дослушав, словно ничего иного и не ждал.

— Следуйте за мной, миз. Я покажу вам, где вы будете встречать каждое утро в ближайшие несколько лет.

Лично я предпочитала встречать утро где-то после полудня. Следовало признать, что такая возможность и в школе выпадала нечасто, — а теперь, по всей видимости, я лишилась ее вовсе.

Хвалёный зал накопителей располагался на задворках — почти четверть часа ходьбы от общежитий. Профессор Биант не терял времени даром и по дороге устроил мне краткий экскурс в историю университета, заодно показав мне учебный корпус, где занимались первокурсники. По виду он больше всего напоминал пристройку для вступительных испытаний: лёгкая крыша, деревянные двери, незастекленные окна и, словно в противовес, основательные каменные стены, будто выточенные из сплошного монолита. Доверия это не внушало.

— К сожалению, не всем студентам удается контролировать свой дар в полной мере, — прокомментировал профессор Биант, заметив мой взгляд. — Преподаватели, конечно же, приложат все усилия, чтобы помочь вам справиться, и ежедневный ритуал посещения зала накопителей призван облегчить задачу и им, и вам. Но дополнительные меры безопасности никогда не лишние. Согласитесь, последствия от обрушения соломенной кровли едва ли сравнимы с падением глиняной черепицы.

— Разумеется, — сдержанно подтвердила я и так и не спросила, какие «меры безопасности» в университете предусмотрены на случай проливных дождей.

Наверняка мне предложат согласиться ещё и с тем, что уж лучше протекающая крыша, чем пожар в учебном классе. Спорить, не зная, насколько часто происходит то или другое, я не собиралась, а потому предалась куда более важным размышлениям — например, насколько уместно ходить на занятия с зонтиком. И не станет ли зонтик досадным образом отвлекать других студентов от гранита науки?

— Зал накопителей спроектирован по тем же принципам, — продолжал тем временем профессор Биант, вполне удовлетворённый моим формальным согласием. — Разумеется, в первую очередь потому, что пользуются им, в основном, первокурсники.

Кажется, мне пытались внушить, что единственная причина, по которой «Серебряный колокольчик» уцелел, — это не мой самоконтроль, а самое настоящее чудо. Я предпочла пропустить этот намек мимо ушей.

В конце концов, пока мне не подсовывали всякие камни для вступительных испытаний, никаких казусов с моей силой замечено не было. Она всегда ощущалась ровным, спокойным теплом — будто огонек свечи. Я могла потушить его пальцами или позволить разгореться, плавя воск и озаряя все вокруг рыжими сполохами. Но бояться свечек мне и в голову не приходило.

Так с чего это должно было измениться после зачисления в университет? Из-за соломенных крыш? Промокнуть и заболеть я опасалась больше…

Зал накопителей охотно предоставил новую пищу моим опасениям. От прочих построек его отделяло поле для спортивных мероприятий и внушительный забор — каменный и высокий, такой основательный, что поначалу я приняла его за наружную стену, опоясывающую весь замок. Потом из-за забора показалась крыша приземистой постройки и развеяла все иллюзии, но куда больше меня поразила клумба с роскошными белыми розами.

Нигде в замке мне не попадались на глаза цветы. Эджин всеми силами демонстрировал, что здесь бал правят практичность, благоразумие и рациональность. Розы в концепцию вписывались из рук вон плохо, как и карабкающаяся по стенам постройки бугенвиллея — насыщенно-фиолетовая, такая яркая, будто ее специально подбирали, чтобы оттенить суровую серость камня.

— Не удивляйтесь, — посоветовал профессор Биант и галантно подал мне руку, чтобы помочь спуститься со ступенек, ведущих от спортивной площадки к цветочному садику за забором. — С магами земли тоже случаются досадные инциденты, и им тоже нужно куда-то сбрасывать излишки силы. Цветы в этом плане гораздо предпочтительнее почвы под ногами или, тем более, каменных стен. К счастью, абсолютное большинство магов оказывается вовсе не способно на работу с камнем, не то основателям университета пришлось бы преизрядно поломать голову над строительными материалами.

Я послушно улыбнулась в ответ на шутку.

— Значит, маги земли зал накопителей не используют?

— За исключением пары-тройки человек в десятилетие — нет, — подтвердил профессор Биант и придержал для меня дверь.

Из помещения пахнуло влажным жаром, будто из хорошо растопленной бани. Я почти ощутила, как волосы закручиваются в небрежные кудряшки, и невольно отступила на полшага назад.

Сопровождение профессоров в бани в мои планы на ближайшее будущее не входило. Что бы они там себе не понапридумывали про бесконтрольный дар!

— Вам подчиняется стихия огня, миз Доро. А Эджин нуждается в тепле зимой, в жаре для кухонных печей каждое утро и в горячей воде — практически ежеминутно. Все студенты, не прошедшие тест на владение собственной силой, помогают университету тем, что сбрасывают свою силу, так сказать, в общий котел. Ванная на вашем этаже работает благодаря магам воды, в столовой круглый год есть свежие овощи и фрукты благодаря магам земли, а в аудиториях никогда не бывает душно благодаря магам воздуха. Студенты избавляются от излишков силы и одновременно тренируют те навыки, которые пригодятся за стенами университета.

— Значит… — я не сдержала вздох облегчения, но быстро спохватилась. — Мне нужно просто что-то нагреть?

— Я покажу, — кивнул профессор Биант, терпеливо придерживая дверь.

Я поблагодарила его и переступила порог, опасливо подобрав юбки.

Внутри было жарко и светло. Огонь пылал в застеклённых лампах под потолком и в длинном ряду раскаленных печей у дальней стены. Сложное переплетение труб и каких-то железных коробов превращали печи в металлическое чудовище с сотней щупалец. Открытые устья пылали, как вечно голодная пасть, и я, донельзя впечатленная этим зрелищем, не сразу обратила внимание на десяток мраморных скамей по бокам от входа. Перед каждой скамьей возвышались четыре постамента с выгравированным знаком на поверхности.

— Присаживайтесь, миз Доро.

Я сглотнула, послушно устроилась на ближайшей скамье и тут же подалась вперед, рассматривая знаки на постаментах.

Кто-то не поленился не только пометить каждый одной из четырёх стихий, но ещё и выгравировать отпечатки ладоней по бокам — видимо, на случай, если растяпа-студент позабудет, что от него требуется.

— Принцип тот же, что и у измерителей дара, — подсказал профессор Биант. — Кладите ладони и не сопротивляйтесь. Накопители все сделают сами.

В памяти ещё было слишком свежо воспоминание о том, что стало с измерителем дара, и я с сомнением оглянулась.

— Мне не хотелось бы доставить ещё больше беспокойства, но…

Профессор Биант понимающе усмехнулся.

— Не беспокойтесь, расплавить накопитель ещё никому не удавалось. Для этого сперва придётся расплавить все печи у противоположной стены. Вот трубы, случалось, плавились от жара, — как-то неоптимистично припомнил он.

— Неужели? — ядовито переспросила я, но всё-таки послушно положила руки куда велено. — И кому же это удалось?

Из накопителя повеяло нестерпимым холодом. От неожиданности я ахнула и повернулась обратно к постаменту — аккурат к тому моменту, когда все печи разом полыхнули ярче, рассыпая искры по каменному полу. Мне пришлось зажмуриться, чтобы сберечь глаза, и от этого, должно быть, обострились все прочие чувства — потому что профессор Биант ответил совсем тихо, но я все равно услышала.

— Ее звали Ианта Патрину.

— Звали? — переспросила я прежде, чем сообразила, насколько бестактно это прозвучит, и уже собралась извиниться, когда профессор всё-таки ответил:

— Не всем студентам удается совладать с даром, если он оказывается слишком велик. У Ианты не вышло, а огонь ошибок не прощает, — помолчав, сказал он и отстегнул от пояса золоченую флягу. — Помните об этом, миз Доро. Не бывает слишком хорошего самоконтроля, не бывает слишком много знаний, не бывает… — профессор запнулся и глотнул из фляги. Запах вина усилился. — Уже все?

Я запоздало поняла, что руки снова повинуются мне, и поскорее убрала их от накопителя.

— Это второй раз за день, — невесть зачем попыталась оправдаться я, словно после феерического представления в приемной комиссии профессор тоже ждал, что я расплавлю и трубы, и печи, и накопитель в придачу, и теперь чувствовал такое же необъяснимое и неуместное разочарование, что и я сама.

— Разумеется, — равнодушно кивнул он, и я почувствовала себя на редкость глупо. — Я провожу вас до общежитий. Вы поняли принцип?

Поняла. Отсвечивать дозволялось только огнем в печах, а бояться предлагалось собственной тени и ещё немножко — судьбы некой Ианты Патрину, хоть мне так и не рассказали, что же с ней произошло.

— Поняла, профессор Биант, — смиренно отозвалась я и приняла галантно поданную руку.

Про Ианту явно следовало расспросить кого-то другого. У профессора фляга уже опустела.

У моей новой соседки по комнате фляги не было вовсе. Зато у нее имелся тепленький свёрток с домашним пирогом. В придачу шли круглые от испуга и удивления глаза — темно-карие, как у большинства магов земли, — растерянное выражение лица и готовность пожертвовать даже пресловутым пирогом, лишь бы найти, за кого зацепиться.

Маги земли в принципе плохо переносили резкие перемены в жизни. Внезапный переезд, незнакомое окружение и отсутствие близких людей рядом моментально выбивали у них почву из-под ног. Нужно быть магом земли, чтобы понять, насколько это страшно.

Мое показное дружелюбие вызвало у новой соседки неприкрытый вздох облегчения. Ее пирог вызвал у меня дружелюбие уже искреннее, и мы быстро нашли общий язык.

Соседку звали Хемайон Самарас. Она и впрямь оказалась дочерью ремесленника — младшей, любимой и немного избалованной. Кроме нее в семье было двое сыновей, тоже охотно включившихся в заботу о маленькой сестричке. Ей уже начали потихоньку присматривать жениха — всенепременно из хорошей семьи, доброго и работящего, — и внезапное пробуждение магического дара стало ударом что для Хемайон, что для ее родителей.

Которым, ко всему прочему, пришлось изыскивать способ спилить внушительную ель посреди мастерской, по возможности, не обрушив остатки кровли.

— Папа настаивал, чтобы я присмотрелась к его подмастерью, — смущённо рассказывала Хемайон, тут же заедая неприятные воспоминания пирогом. — А он… нет, он хороший, только…

— Не тот, — понимающе кивнула я и утащила последний кусок пирога к себе на кровать. Учитывая, что мы обе понятия не имели, где здесь столовая и кормят ли там вольнослушательниц, пирог убывал критически быстро, и я незаметно спрятала часть в чистую тряпицу. — Да, чужая настойчивость в подобных вопросах может очень сильно расстроить.

Мне ли не знать. Угроза выйти замуж за одного из протеже отчима нависала надо мной всякий раз, когда мама пыталась уделить незаконнорожденной дочери чуть больше внимания, чем считал допустимым ее супруг. С одним из возможных женихов мне даже доводилось беседовать, и этот разговор произвел на меня неизгладимое впечатление. С тех пор я старалась держаться подальше от отчима и его друзей — и приложила все усилия, чтобы «Серебряный колокольчик» оставил меня под защитой своих стен. Хоть бы и в качестве учительницы.

Не срослось. Но отсрочка на время обучения в университете — тоже неплохо. Судя по миз Вергиди, растягивать время на курсах вольнослушательниц можно ещё очень и очень долго.

— А ты? — с любопытством спросила Хемайон. — Как узнала про свой дар?

Я бледно улыбнулась.

В «Серебряном колокольчике» воспитывались незаконные дети высшего света. Разумеется, и речи не могло быть о том, чтобы в случае провинности наказывать нас розгами. От этого могли остаться следы, а родители порой навещали своих дочерей — и наверняка пришли бы в ярость, если бы вдруг обнаружили у ребенка шрамы. Поэтому воспитателям и учителям приходилось проявлять изобретательность.

А темнота и крысиная возня под ногами следов не оставляли. Но рассказывать об этом я не была готова.

— Зажгла свечу, — сказала я вместо этого. — Расплавила воск сразу до середины, испугалась, что этак вовсе ее испорчу и останусь без света, и тут же погасила.

На лице Хемайон отразилось лёгкое разочарование. Кажется, она ждала от меня драматической истории, ничуть не уступающей по масштабам разрушений ее вспышке в отцовской мастерской, но я могла только развести руками.

От моего дара и правда никогда не было никаких проблем — одна выгода.

— Кстати, — задумчиво протянула я, — тебе не попадалась на глаза кухня?

Даже если вольнослушательниц в университете не кормят просто так, всегда можно попытаться повторить трюк с перекаленной печью. Или придумать что-нибудь ещё.

Но Хемайон удручённо покачала головой.

— Я ходила только к главным воротам. Кухни, должно быть, вынесены куда-нибудь на задворки.

Я задумчиво оглянулась в сторону окна. Над крышами университета уже рыжел теплый осенний закат, обещая в скором времени смениться непроглядной темнотой.

Можно было дождаться утра и просто расспросить о столовой миз Вергиди. Но всегда оставался риск, что я со своими новыми печными обязанностями в зале накопителей пропущу тот момент, когда главная по женскому крылу уйдет по своим делам. На Хемайон в этих вопросах полагаться явно не стоило: пройдет ещё не один день, прежде чем маг земли освоится и перестанет теряться в незнакомой обстановке.

— Не хочешь устроить себе экскурсию по университетской территории? — предложила я с подначивающей улыбкой.

В конце концов, мне ли бояться темноты?..

В отсутствии преподавателей я немного расслабилась. Профессор Биант, как и положено взрослому и солидному человеку, ходил по территории университета строго по центральным дорожкам, вымощенным камнем; их сторожили ровные ряды фонарей, и ничего интересного там, разумеется, не происходило. Несколько скамеек, выставленных в тени деревьев, пустовали, несмотря на теплый вечер.

Я тоже обошла их стороной, при первой же возможности свернув на едва заметную тропинку. Она вилась между корпусов, словно прокладывалась какой-нибудь змеёй, особо уважавшей пешие прогулки, и неизменно приводила к черным входам.

Хемайон это не слишком нравилось. Будь ее воля, мы бы наверняка повторили тот путь, что я уже проделала с профессором Биантом, но сейчас меня интересовало даже не столько расположение корпусов, сколько возможности, которые давала неприметная тропка.

Путь от общежитий до зала накопителей можно было срезать, пробравшись через прачечную — только и дел, что поднырнуть под веревки для сушки белья да перелезть через кусты. Новое открытие сулило несколько лишних минут сна каждое утро; а если я что-то поняла за годы обучения в «Серебряном колокольчике» — так это то, что пять минут по утрам на самом деле никогда не бывают лишними.

Нашлась и столовая — почему-то на другом конце территории: должно быть, попечители и профессора переживали о физической форме студентов и таким образом позаботились о том, чтобы подопечные уделяли время прогулкам на свежем воздухе. Тропинка выручила и здесь — задворками до заветной пристройки можно было добраться гораздо быстрее, и чем ближе были двери столовой, тем более утоптанной и широкой становилась тропа.

На дверях обнаружилась доска объявлений. Вольнослушательниц, к моему несказанному облегчению, кормили наравне со студентами — и даже в одно и то же время. Видимо, отвлекаться не дозволялось исключительно от гранита науки. Когда студенты грызли что-либо более питательное, вольнослушательницы были только на руку: пока будут присматриваться и стрелять глазками — меньше съедят!

Увы, к тому моменту, когда мы с Хемайон добрели до самого посещаемого здания в университете, ужин уже закончился, и на дверях висел внушительный замок, одним своим видом прозрачно намекавший, что телесный голод студентов часто перевешивал не только тягу к знаниям, но и здравый смысл. Я прислушалась к себе, с сожалением отметила, что и меня не миновала та же беда, но примеряться к замку не стала, а потянула Хемайон с тропы, чтобы обойти пристройку с другой стороны.

Расчет оказался верен: кухни располагались здесь же, и работники ещё не успели уйти. Для двух девиц с самыми несчастными и растерянными лицами на свете (мне пришлось подсмотреть гримаску у Хемайон) нашлось немного сыра и даже хлеб, который в «Серебряном колокольчике» видели едва ли не реже, чем сдобные крендели. Я с энтузиазмом вонзила зубы в восхитительно белый мякиш и довольно сощурилась.

Пожалуй, тут можно было жить.

— Ой, а накопители? — спохватилась Хемайон, тоже несколько разомлевшая от сытости и радушного приема. — Рекрутер говорил, что для первокурсников утренний сбор проводят перед залом накопителей, сразу после сброса магической силы!

Мой рекрутер ничего такого не говорил. Впрочем, он был не вполне трезв оба раза, когда я его видела, так что ничего удивительного в пропущенных инструкциях не было — я приняла к сведению место встречи и повела Хемайон к уже знакомой постройке за полем для спортивных занятий.

Только на этот раз оно было занято.

В свете фонарей две фигуры, схлестнувшиеся в схватке на ровно подстриженной траве, казались выше и тоньше, чем на самом деле. Я даже не сразу поняла, кого именно вижу, а поняв — зачарованно уставилась на черные брюки из тонкой кожи и босые ступни миз Вергиди. Волосы главная по женскому крылу собрала в тугой узел на затылке, и за него-то противник и ухватился так крепко, что женщина со вскриком запрокинула голову, выгибаясь в тщетной попытке уменьшить натяжение. Руками она не пользовалась, и, присмотревшись, я быстро поняла почему: запястья сковывала тонкая полоска камня.

— Стой, — беспомощно выдохнула миз Вергиди.

Ее противник медлил, не спеша ослаблять хватку. Между его пальцев выглянула длинная шпилька, до того таившаяся в волосах.

— Твоя взяла, — с ненавистью признала главная по женскому крылу.

Противник хмыкнул и разжал пальцы, позволив ей выпрямиться. Миз Вергиди тут же потянулась к волосам, поправляя шпильки и выбившиеся пряди, а довольный победитель повернулся к нам. Он был бос и наг по пояс, но внимание приковывало вовсе не полуобнажённое тело.

Возможно, это была игра света, но глаза его показались мне абсолютно черными. Как темнота в глухом подвале с крысами.

— Новенькие? — уточнил он, не поздоровавшись, и переступил с ноги на ногу — как-то странно, медленно, словно нащупывал почву босыми ступнями.

Вопрос прозвучал почти кровожадно, и Хемайон вцепилась в мой локоть. Я и сама смогла только растерянно кивнуть и на всякий случай сообщить, что мы рассчитывали посетить зал накопителей.

— Теперь — только утром, — хмыкнул противник и кивнул на фонари. — Ректор не поощряет прогулки по темноте.

Я с сомнением покосилась на печные трубы, видневшиеся за забором. Дым валил едва ли не гуще, чем днем.

Но спорить со старожилами — а миз Вергиди и ее бесцеремонный противник явно проучились в университете не один год — я точно не собиралась, а потому поблагодарила и изъявила желание немедленно вернуться в общежитие. Старшая по женскому крылу милостиво вызвалась проводить нас с Хемайон, и мы терпеливо дождались, когда же она отыщет в темноте свои ботинки. Ее противник обуваться не порывался. Одеваться — тоже.

Он так и стоял на спортивной площадке, не двигаясь с места, будто обратившись в камень, и сверлил нас задумчивым взглядом. Я вежливо распрощалась, нутром чуя: решение не идти никуда в одиночку, кажется, было самым мудрым за весь вечер.