Письмо одиннадцатое. Сеанс
Директор — доброй души человек — давно настаивал на моём отпуске. И когда в новогодние каникулы я его побеспокоила своим звонком с просьбой взять пару недель административного отпуска после праздников из-за возникших «семейных» проблем, он предложил мне альтернативу в виде ежегодного оплачиваемого отпуска, ни один день из которого в прошлом году мной так и не был отгулян. Я согласилась, желая поскорее закончить с этой прелюдией и приступить к поиску отца Вильяма.
Седьмого января мы абсолютно ничего не добились: реализация гипноза в многолюдном месте провалилась ниже, чем туннель самого глубокого метро. И дело заключалось не только во мне, но и в сосредоточенности самого Вильяма.
Ночью я очень плохо спала: видела какие-то странные сны, притягательные и страшные. Хорошо запомнился эпизод с медведем, которого я пыталась сфотографировать на камеру, пока он гонялся по каменистой речке за охотниками. Впервые я чувствовала, что дикий зверь не только не желает мне зла, а, наоборот, хочет защитить. А потом сцена переключилась. Я оказалась в классе на уроке английского языка. Учительница назвала мою фамилию, я встала и встретила обращенные в мою сторону хищные взгляды одноклассников. Женщина попросила пересказать текст о дружбе воробья с ящерицей, который я совершенно не знала. «Опять забыла? Где же ты свою память оставила?» — закричала она, и я в ледяном поту открыла глаза.
Утром восьмого января, после утряски всех насущных проблем, я во тьме тихонько собралась и помчалась в гостиницу «Заря» за новой порцией интересных таинств.
Слепая уверенность и радость, наперекор всем переживаниям и волнениям, заполняли нутро и дарили огонь энтузиазма каждой клеточке засохшего организма. В душе пела страстная мелодия, быстрая и громкая. Приятное чувство удовлетворения своим положением, своим выбором, своим новым занятием разливалось по телу, все сомнения и сопротивления при выдохе испарялись в морозном воздухе вместе с горячим дыханием.
— Ещё только девять, — открыв дверь и сонно зевнув, произнес Вильям с гнездом на голове и впустил меня.
Номер с бежево-оранжевыми стенами оказался тесным, но уютным. Двуспальная мятая кровать занимала бо́льшую часть пространства, но помимо неё в комнатку вместились: прикроватные бело-серые тумбочки с тарелками фруктов на каждой из них, низкое глубокое кресло, обитое красным велюром, широкий глянцево-белый рабочий стол, вмонтированный в стену, и пара жёстких деревянных стульев.
Подвешенный на стене телевизор что-то болтал себе под нос. Я бесцеремонно взяла тарелку винограда, плюхнулась в низкое кресло и начала разглядывать Вильяма. Он, вполголоса ругаясь на мой ранний визит, неуклюже наклонялся в махровом белом халате к каждой разбросанной в номере вещи. Меня интересовало, что он уже знает о своём отце, но я не решалась об этом спросить. Вопросы не мой конёк, увы. Правда, в какой-то степени нутро чувствовало, что с продолжением наших встреч он откроется, расскажет что-то сам.
— Я ещё хотел бы принять душ, ты не против? — спросил Вильям, кладя на плечо банное полотенце.
— Конечно, иди.
Шум воды напрочь перебил монотонный голос диктора, которого я, зевая, якобы пыталась послушать. Наверное, мне стоило бы найти пульт и прибавить громкость, но глаза побегали по номеру и невольно уставились в окно. Серая бесконечная стена ватных облаков заполнила всё небо. Скучно…
Взгляд упал ниже. На подоконнике валялись пачки из-под чипсов, пустые тёмные бутылки без этикеток, шкурки мандаринов и какая-то книжка. Рука бессознательно потянулась за интересной находкой в куче мусора. Обложка из нежной и тёплой серо-зелёной кожи оказалась хорошо мне знакома. Необыкновенный дневник, который Вильям таскал в своей сумке и доставал каждый раз, как к нему в уши или глаза залетала какая-то важная деталь этого мира. «Вряд ли он узнает, если один мой глазок заглянет внутрь. Любопытство не порок, конечно…» — сразу промелькнуло в голове.
Конец ознакомительного фрагмента.
