Я и Тwиндер. Статус: в поиске

Елена Забродина

Место действия: Финляндия, главная героиня – русская. После развода Мария начинает искать себе новую любовь.Все вроде хорошо и нигде не жмет. Она и сама задается вопросом – «зачем бабе порося»? Но, спрашивая, все-таки устанавливает в телефон приложение для знакомств. И начинаются… хотелось бы сказать – «приключения», но увы – нет. Наша жизнь не кино, при необходимости ее не поставишь на перемотку, она похожа на бесконечный финский ноябрь – ни осень, ни зима, темно, тоскливо, сыро…

Я И ТWИНДЕР

Все герои и события выдуманы,

совпадения прошу считать совпадениями.

ПРЕДИСТОРИЯ

Сегодня утром я вышла на пробежку. Последний раз я бежала прошлым летом. Год назад. Гравий хрустит под найками, глаза защищает козырек бейсболки, а в голове кружится идея о новой картине! Господи, и все это спустя год! Наконец-то! Спасибо тебе, мой почти незнакомый Маркус, спасибо за тот секс, что был у нас. Только ради него, дающего и наполняющего, мужчины ищут своих женщин, а женщины — мужчин. Только ради него, когда уже выполнены все обязательства по деторождению, и людей не держат друг возле друга материальные обстоятельства, когда оба человека разного пола самостоятельны, обеспечены и успешны, только этот обмен созидающими энергиями толкает их на поиски любви.

Я готова влюбиться в тебя, Маркус. Я только что вернулась из Турции, где отдыхала с детьми, разморенная, опьяненная солнцем и свободой. И тут объявился ты.

У нас были две веселые встречи, а потом ничем не примечательный секс, вполне обычный, но почему, когда ты провожал меня на трамвайную остановку, по булыжникам старой части города, мимо редких прохожих, я держала тебя под руку и была преисполнена гордости? А когда ты смотрел на меня сверху вниз, я покрывалась румянцем и светилась от счастья. И ты улыбался мне в ответ. Отчего это, а?

Что ты принесешь мне, где мы с тобой окажемся, Маркус?

Год назад я ушла от мужа. Обстоятельства ухода давно уже не влияют на мою жизнь, наоборот, приняв такое решение я обрела свободу, я словно расправила крылья. Мужа я давно уже не любила, довольно быстро прошла глупая восторженная привязанность, а дети выросли до того момента, как можно стало начинать устраивать свою жизнь. Так, как хочется, как просит сердце. Я жаждала любви, мне нужен был мужчина, в которого я могла бы вкладываться, дарить свою любовь, нежность, горячие ночи и дни, наполненные заботой. В которого я могла бы погружаться и растворяться. Кто дал бы мне ощущения полета и бабочек в животе. Муж мне этого дать не мог. Вернее, он бы и рад был продолжать все как было, по накатанной, с раз и навсегда отработанными житейскими техниками и принципами, но я больше была не в состоянии. Не было той искры, которую называют любовью. А жить с потухшим огнем — стоит огромных сил.

Да, я почти сразу же обнаружила, насколько мы с Кари далеки друг от друга. Но пыталась себя в этом разуверить — ведь он хороший человек, надежный. Просто он другой, он — финн и я не всегда его понимаю. Я пыталась заставить себя полюбить, ведь сколько всякой макулатуры, бумажной и цифровой, по этому поводу исписано: заинтересуйтесь человеком, полюбите снова. А как заинтересоваться насильно? Если еще в начале человек тебе неизвестен, он свеж, как утренняя газета, он нов, как рубашка из магазина, но вскоре ты его зачитываешь и занашиваешь. Человек должен быть либо бездонным, либо быстро меняться. Кари был слишком поверхностным и медленным. Этот кроссворд я разгадала за полгода, но еще долго не решалась себе в этом признаться. Ведь как нас учили? Люди — не вещи.

Люди на самом деле — не вещи.

Мне была необходима эмоциональная отдушина. Поначалу я ушла в детей, их у нас было двое — погодки Йессе и Хельми, потом — в творчество. Однажды я вдруг испытала невероятный позыв, какой-то зуд, с которым проходила месяц, а потом накупила разных красок, кистей, бумаги и бросилась с головой в новое. Я рисовала картины дни и ночи напролет. Это называется эскапизм, побег от действительности. Я понимала это, но бежала и бежала прочь. Слава богу, у Кари была приличная работа и нам хватало его заработка. Он пытался на меня повлиять, призвать в реальный мир, к детям, к себе, но бесполезно. Я думаю, что с моим бегством его примирял тот факт, что иногда, редко и дешево, но я продавала свои картины в интернете и он предпочел тешить себя надеждой, что из меня когда-нибудь выйдет профессиональный художник.

А потом и этот способ начал потихоньку изживать себя. Поэтому я была вынуждена искать новый. Когда мой финский стал приличным, я выучилась на практическую медсестру и нашла работу в школе. Это был мой побег в социальную среду, которой я была практически лишена. Еще и по собственной воле — художник живет отшельником, если, конечно, он не обитатель парижского чердачка и подневольный богемного образа жизни.

Спустя пятнадцать лет совместной жизни мы развелись. Вернее, я объявила об уходе. Муж больше не сопротивлялся, он уже давно к разводу морально подготовился. Детей мы, по сложившейся среди современных финнов традиции, поделили 50/50. То есть неделю они жили со мной, а неделю — у отца. Это предполагало довольно близкое месторасположение бывших супругов — не могли же дети по прихоти родителей прыгать из школы в школу. Как я была рада, что до момента развода прониклась финской культурой и могла цивилизованно вести переговоры с бывшим. Детей здесь просто любят, потому что их хотят, их планируют, а не случайно залетают. И дети — не собственность родителя, в частности — мамы, они — самостоятельные личности, которым нужны оба родителя. Но оба — счастливых родителя. Детьми как правило (в котором, разумеется, случаются исключения), не манипулируют, не используют как средство давления на бывшего, или как орудие мести. Вот и мы с Кари поступили разумно.

Так как с бывшим у нас больше не было споров, все было далеко позади, то снять квартиру от него поблизости для меня не являлось проблемой.

Но появился и второй фактор — целую неделю я была предоставлена самой себе. Прожив в упоении свободой пару месяцев, я поняла, что время искать новую любовь настало. Потирая руки, я завела себе в телефоне приложение для знакомств.

НАЧАЛО.

— Я вчера поставила себе твиндер, — говорю я, словно между делом.

— Да ну, — оживает Саара. — Правильно сделала. Один уходит — другой приходит.

Мы сидим в учительской: я, Саара и Миа, нас трое индивидуальных ассистентов из специального класса в обычной финской школе. Наши подопечные частично разъехались по домам, остальных мы передали из рук в руки в группу продленного дня с приходящими воспитателями.

Мы с Саарой забежали на пять минут выпить чашку кофе, сделать короткую передышку и бежать дальше работать, часов в школе не хватало на нормальную зарплату, и мы добирали их в продленке. А Миа собиралась домой — она делала работу утром, до начала учебного дня. Дети-инвалиды из нашего класса приезжали порой рано, родители спешили на работу и кому-то нужно было принимать их с утра.

— И что? Есть результаты?

— Подожди, я только вчера поставила.

— Покажи, что там за народ?

Я протягиваю Сааре свой телефон. Она с интересом смотрит на первое вылезшее лицо.

— Не, ну этого сразу налево. Тебе как?

— Не нравится, — соглашаюсь я.

Саара скидывает первого налево.

— А вот этот ничего, красавчик.

— Симпатичный.

— Направо?

— Не слишком ли? Похож на самовлюбленного болвана, — сомневаюсь я.

— Разберешься потом, — смеется Саара и сдвигает красавчика вправо. — Если будет свидание — расскажешь.

— Какая интересная жизнь тебя ожидает, — мечтательно закатывает глаза Миа.

— Давай, и тебе установим, — у Саары прекрасное настроение.

— Боюсь, муж будет против. — Мию устраивает свой брак.

У нас очень дружный маленький коллектив. В классе восемь учеников, три ассистента и специальный учитель Тимо. На моей Родине его профессия называется дефектолог, здесь же — особый/специальный учитель. Мне не нравится, как это звучит в русском переводе, получается, что там учат детей с дефектами, а здесь — с особыми потребностями. Пожалуй, пусть Тимо остается особым учителем. (Здесь мог бы стоять смайлик). Мы являемся командой. Находясь со всеми обитателями школы в дружеских отношениях, мы все равно варимся в своем отдельном мирке.

— А какие фото выложила? Давай-ка я тебя сниму посексуальней. — Саара наполняется энтузиазмом. Она всегда полна энергии, даже когда злится. У нее какой-то не финский взрывной темперамент. Мелкорослая фурия, вряд ли дотягивала до ста шестидесяти, широкие бедра, белокурые волосы, всегда ухоженные и уложенные, накладные ресницы и на постоянной основе ярко-красная помада. Очень эффектная молодая женщина.

— Сядь на диванчик, — включается Миа, собиравшаяся несколько минут назад уходить. — Лицо поверни к свету, вот так.

Миа — полная противоположностью Саары, степенная, блеклая, медленно все взвешивающая. Но такая надежная и устойчивая. Хотя про обеих я бы сказала, что они являются образчиками прославленной финской стойкости. Истинные дочери своего народа. Совсем не мягкотелые, слабые девочки-девочки, а сильные, порой суровые. К своим мужчинам суровые, в частности. Поэтому мне иногда жаль финских, обделенных лаской, мужчин.

Саара снимает меня со всех сторон, отбирает несколько удавшихся фото. Миа удовлетворенно кивает головой. В учительскую заглядывает Маринка, она подрабатывает иногда у нас в продленке.

— Эй, вы где? Мы уже идем на улицу.

Мы быстро собираемся, одним глотком допиваем кофе и переобувшись на ходу, выбегаем во двор.

Детвора, семи-восьмилетки носятся со скоростью метеора. У нас всего и заботы смотреть, чтоб никто не поранился, не разбил коленки, не ушел со двора и все мирно паслись на территории. Дети развлекают себя сами, а мы, взрослые, можем спокойно общаться.

Саара идет сгонять лишних детей, повисших на качелях, мы с Ольгой отходим в тенек. Осень, сентябрь, тепло и солнечно. Рябина налилась, и кто-то из девчонок пытается оторвать веточку рубиновых ягод, кладет на язык, морщится и выплевывает. Ее подружка повторяет за ней. К ним спешат еще двое. Уже совсем скоро начнутся моросящие дожди, солнце будет кочевать где-то там, за тучами, будет промозгло и тоскливо. В Финляндии короткое лето.

— Я к вам приду еще на две смены на этой неделе, — говорит Ольга.

Ольга — русская, переехала из Петрозаводска вместе с семьей, как потомки бывших переселенцев с Карелии. Возвращенцы. Она еще плохо владеет языком, поэтому не может найти постоянную работу на полный день и берет часы в разных местах, где нужны временные замещающие. И сейчас она пришла вместо одного сотрудника. Работу заместителей делают в основном иммигранты, с недостаточным знанием языка, без приобретенной здесь профессии. Те, у кого есть язык и профессия, находят постоянное место работы.

Ольге чуть больше пятидесяти, но держит она себя отлично. В разводе. Почти сразу, как приехали сюда с семьей, муж, обезумевший от счастья (ждали переезда лет пятнадцать, уже и сын успел вырасти), пустился во все тяжкие. А когда удачно, буквально по приезде, нашел работу, то вообще стал для Ольги чужим. Они не были официально разведены, муж в благодарность за двадцать лет брака не стал настаивать на моментальном расторжении, чтобы Ольгу не депортировали (у нее-то ингерманландских корней не было). А неофициально — уже пару лет. Теперь она тоже находится в поиске.

— Я установила себе твиндер, — говорю я теперь Ольге.

— А что это? Приложение для знакомств? Это на финском? — оживляется она. Весело наблюдать, как все оживляются.

— Да на любом. Хочешь, можешь с американцем познакомиться. Сама себе определяешь границы поиска.

— Ой, мне наверно будет сложно. Английского я не знаю, финский — на начальной стадии. Я зарегилась на русском форуме, там тоже часто пишут о знакомствах. На доске объявлений. Ты туда заходила?

— Ну да, была. Только их там мало, и без фоток или совсем молодые. Не знаю, не из кого выбирать особо.

— Ну да, ну да. Безработные какие-нибудь мигранты. Но есть и ничего. Я тут недавно ходила с финном, который учит русский и без ума от Петербурга.

— И как?

— Ну ничего так, опрятный дедушка. Староват для меня.

— А ты заранее возраст его не спрашивала, что ли?

— Ну как бы он искал русскоговорящую женщину для практики языка, я подумала, что будет интересно познакомиться. В переписке он производил хорошее впечатление.

— Не будешь с ним встречаться?

— Может быть, схожу еще раз, не знаю…

Мы разговариваем, наблюдая за происходящим вокруг. Все мирно, спокойно… Ольга, всю свою сознательную жизнь проработавшая в петрозаводской школе, поначалу возмущалась, что для детей ничего не проводится, не организуется, но потом успокоилась. Дети и так устали от учебного организованного дня, а во-вторых, пусть учатся коммуникации, сами придумывают себе игры и развлечения. Прогулка перед полдником здесь проводится каждый день, в любую погоду. За редким исключением, конечно. Каковым является совсем уж проливной дождь и зашкаливающий разумную температуру мороз.

— Мария, помоги, — ко мне подбегает шустрая блондинка из первого класса, протягивая слетевшую с волос резинку.

— Давай, садись. Хочешь косу?

— А две не получится? — блондинка задумывается. Ясно, что нет, ну а вдруг выгорит?

— Неси вторую резинку, будет две.

— Нету, — пригорюнивается девочка. — Одну так одну.

Какие же они милые и наивные, эти детишки. Скоро, год-два, и все поменяется.

Подходит Саара, и мы начинаем обсуждать, кто чем займется после полдника. Она возьмет детей человек десять и пойдут в спортзал, прыгать на батутах и качаться на канатах. Потом во что-нибудь поиграют. Я беру на себя оригами, всегда находилось человек пять усидчивых детей, любящих покорпеть над несложной фигурой. Ольга обещает сидеть в общей комнате с теми, кто никуда не хочет, а просто будет играть в настольные игры или рисовать.

Еще у нас две воспитательницы — объемная и громкоголосая, но добрая-добрая финка Нора и такая же громкоголосая и чересчур активная вьетнамка Зунг. Сейчас они занимаются полдником. Да, Ольга заменяет нашего единственного мужчину — чернокожего сомалийца Мухаммеда, у которого сейчас рожает жена. Вот такая у нас организовалась дружба народов.

Это есть те люди, что окружают меня. Мой второй круг. В первый же входят мои дети: Йессе и Хельми. Мои дорогие погодки, плавно входящие в пубертатный возраст. Йессе я планировала, Хельми пришла в мою жизнь сама. Они родились в двуязычной семье, поначалу даже Кари проникся идеей выучить русский, чтоб мы все вчетвером могли свободно общаться на обоих и переходить с языка на язык. Но из-за моего равнодушия к его стараниям, энтузиазм быстро сошел на нет. Риторический вопрос: почему я не любила его, вкладывающегося и несущего ответственность? Может быть, кроме того, что ты хороший, должно быть еще что-то? Потому что у меня он чаще вызывал сочувствие и жалость. Жалость к тому, что ему досталась неправильная баба, не та. Ему бы любую нормальную женщину, она бы была как за каменной стеной, где все есть: достаток, безопасность, стабильность. Чего мне не хватало? Любви.

Когда меня спрашивают, что меня привело в Финляндию, я полушутливо отвечаю: Вилле Хаапасало.

Нет, конечно же он не пришел и не забрал меня из самого Нечерноземья, не увел за руку из деревни с раздолбанными и полными жидкой грязи в течении трех времен года дорогами, не выслал мне приглашения в мою жизнь с серыми буднями. Он влез в мое сердце, в мое сознание и незаметно начал плести свою паутину. Нет, даже не сам Вилле, а тот мужской образ, который он играл.

В конце девяностых на экраны телевизоров вышел легендарный фильм «Особенности национальной охоты». Там все время пьют, с начальных титров вплоть до финальных. Фильм был очень популярным среди таких же алкоголиков. Казалось, что вся страна ржала над ним. Я смотрела его всего раз, и никогда не возникало желания пересматривать. В героях я узнавала своих соседей, бывших одноклассников, своего отца. Тогда пили все. И всё. Эта омерзительная постперестроечная действительность окружала меня всюду — пьянство и безнадежность. Тем ярче это проявлялось в глубинке, куда я вернулась после педагогического училища. У меня просто не стояло выбора — возвращаться или нет. Те места, куда я могла попасть работать, были точно такие же, как мое родное село, так чего менять шило на мыло?

И на общем фоне пьянства и грязи, присутствующей в моей жизни, светлым чистым пятном проявился герой Хаапасало — простой финский, до щемящей нежности наивный парень, которого черти утаскивали в свое логово — целенаправленно спаивали. Я не знала о Финляндии буквально ничего, только могла показать ее на карте, о финнах — еще меньше. Но образ молодого наивного финна запал в мой мозг, и стал прогрызать в нем потайной ход, словно червь-паразит. Я хотела себе найти такого же парня.

Но попадались все не те. Однажды бывшая одноклассница решила познакомить меня со своим двоюродным братом из города. Ок, почему нет? Мы пообщались с тем парнем немного, пересекшись по дороге, он мне показался не совсем умным, но вполне симпатичным. Одноклассница передавала, как я ему понравилась. Он, мол, хотел бы зайти как-нибудь. Я была не против. И он зашел. Я тогда проверяла тетради моих первоклашек под музыку. Кажется, это была Металлика, но не суть. Он удивленно посмотрел на меня, как на мягко сказать, странную, и прокомментировал:

— Как ты такое можешь слушать? Ты ведь не понимаешь, о чем там поют. Вдруг они нас нахер посылают и всячески унижают? А мы балдеем.

И это говорил мне молодой человек в начале двухтысячных!!! Мне показалось, что он даже не сам это придумал, а отложилось в его мозгу после известного фильма, кажется «Одиноким предоставляется общежитие». Я мягко объяснила:

— Им что, делать, что ли, нечего, как об этом песни писать? О любви они поют, о жизни, как и все.

Он пожал плечами, сказал, что подождет меня с моим отцом, пока я доделаю работу. И вышел.

Я проверила все тетради. Новый кавалер в это время коротал время с моим отцом, как и обещал. Распивал водку. Отец еще гордо похвалил — не с пустыми руками пришел, хороший парень. Меня пригласили присоединиться, и их не расстроил мой отказ — было видно, что позвали просто ради отмазки — им и вдвоем уже было весело.

Хорошо, что он больше не приходил, я бы его все равно не впустила.

Но это, наверно, самый яркий пример, другие были поскромнее, ни рыба, ни мясо. Так я и жила, свои самые прекрасные годы. Мне хотелось вырваться из этого болота, и я искала альтернативы. Которые мне все-таки были бы по силам и по карману.

Газета «Из рук в руки». Я даже не знаю, существует ли такая по сей день или уже давно закрылась. А в то время я иногда покупала ее и читала объявления о работе и сдаче квартир. Хотелось уехать далеко-далеко, где не будет этих лиц, рутины и тряски над каждой копейкой. Я понимала, что зря я рву себе сердце — везде так же, просто поменяется название населенного пункта и у его жителей будут другие фамилии. А если где-то и есть далеко, в большом городе чего я жаждала — духу у меня не хватит начинать все одной. С ноля. В чужой съемной квартире. Но я все равно покупала «Из рук в руки».

Но в общем-то, я не жаловалась на жизнь, общественная текла себе очень даже неплохо, я любила свою работу, дети и их родители относились ко мне хорошо. Я вела театральный кружок, активно участвовала в школьных мероприятиях. Да, социальная жизнь у меня была налажена. Совсем не было — личной.

И как это всегда случается, когда внутренние процессы подготовлены и все уже на старте, происходит внешнее снятие спускового крючка, толчок в спину. В один из совсем не примечательных дней, когда я отбросила газету в сторону, взгляд мой упал на страницу со знакомствами. Но не это меня остановило — будучи студентками мы с подружками время от времени знакомились по таким объявлениям, попадались почему-то какие-то лузеры, как сейчас говорят. В этой газете был маленький столбец с объявлениями от женихов из-за границы. И среди них — из Финляндии. И вот тут у меня внутри поднял голову Вилле, до этого затихарившийся и делавший вид, что его нет. Я тогда показала газету маме, сама еще не понимая, что я делаю. «Смотри, какой прикольный мужик. Я напишу ему», — сказала я смеясь. И в ответ услышала серьезное: «Напиши». Я опешила. А что, так можно, что ли?

Перед сном, уже лежа в постели, я торчу в твиндере. Симпатичных — вправо, страшненьких — влево. На расстоянии тридцати километров от меня, это то расстояние, которое я готова была преодолевать, хотя бы раз в неделю. Симпатичных — вправо, страшненьких — влево. Иногда я читаю текст, если есть. Но оказавшись на свободе, я рассматриваю все варианты отношений, от самых легких: флирта и может быть, постели, до серьезных. Хотя, честно сказать, в серьезные вляпываться пока нет желания. Хочется яркого страстного романа. Симпатичных — вправо, страшненьких — влево. Блин, страшных-то как много. Ну чего это мужики в таком возрасте не следят за собой? Я взяла от 40 до 50-ти. Мужики, ну реально, вы себя списываете, что ли? Симпатичных — вправо, страшненьких…

Устала. Ладно, пусть еще на завтра останутся.

ПЕРВОЕ СВИДАНИЕ

— Где мои мюсли, — доносится пронзительное из кухни. Прям крик души.

Я стою в туалетной перед зеркалом и коричневым карандашом навожу себе стрелки на глаза. Это проснулась Хельми и не обнаружила завтрака.

— Кашу себе завари, — отзываюсь я, не прекращая занятия.

— Не хочу кашу, надоела. Вчера еще были мюсли.

— Сама же и съела, — доносится басок Йессе. Я еще не привыкла к его новому голосу, особенно хриплому по утрам.

— Нет, я не ела. Это ты вчера сожрал.

Начинается.

Я перехожу ко второй стрелке. Я рисую ее легко и просто, потом вожу кисточкой с тенями по векам — художница рисует себе лицо. Другая бы мать наверно вышла и начала мирить и отчитывать детей, а я считаю — сами заварили ссору, сами пусть и решают. Раньше я встревала только когда начинался переход на личности (и откуда они этого набрались, у нас такое дома не практикуется, в школе — пресекается на корню), но позже они научились не доходить до оскорблений, а значит, уже сами могли развести конфликт.

Так получается и на этот раз.

— На вот тебе, ешь, — Йессе что-то откопал в шкафу и громко кладет на стол.

— У него срок годности вышел.

— Да нет, еще два дня. Ешь, что дают, или сама себе ищи.

Я обожаю своих детей. И я многому учусь у них. Например, умению находить компромиссы, в которых довольными остаются обе стороны.

— Сам-то не будешь? — уже вполне миролюбиво ворчит Хельми. Видимо, смирилась. Что он ей там нашел?

Между собой дети говорят по-фински. В принципе, так и должно быть — все-таки это их основной язык. Со мной — пытаются, как могут, по-русски.

— Мам, ты туалет будешь освобождать?

У нас совмещенный санузел, как в общем-то и везде, если он один в квартире. С одной стороны очень удобно, с другой, когда вас дома несколько человек, удобно не совсем.

— Сейчас, одну минутку.

Я выхожу, закалывая на ходу волосы в пучок. Йессе проскальзывает в дверь мимо меня. Парень дорос мне до носа. Он не будет слишком высоким, весь в отца.

Звякает телефон. Кто-то с утра пораньше соскучился? Скорее всего с работы. Но нет, оказывается — твиндер. Кто-то тоже свайпнул меня вправо, и мы совпали. Ура! Мой первый улов. Я заинтригованно открываю приложение. Симпатичный парень с несколькими фото, так сказать — в анфас, в профиль и в полный рост. На одной даже из проруби выпрыгивает. Спортивный, значит. Что теперь делать? Писать ему? Что? Я пребываю в некотором замешательстве. И тут выскакивает его сообщение: «Привет. Как дела?» Как меня потом задолбает это «как дела?», но в первый раз всегда звучит просто волшебно.

«Отлично. Рабочий день начинается весело», — набираю я.

«Здорово. У меня — тоже», — приходит немедленный ответ.

Так, а что ответить на это? В этой фразе даже зацепиться не за что. Не писать же тупо: «как хорошо, что и у тебя хорошо». Я стою, держа телефон перед собой и соображая, как продолжить переписку (парень, действительно, симпатичный, и лет ему всего сорок), но меня пробуждает к реальности голос сына:

— Мам, ты не опоздаешь?

Когда я еду в автобусе, пытаясь придумать следующую фразу, приходит еще два сообщения о совпадениях. Косяками пошли, потираю я мысленно руки. Но те молчат. Тогда я им пишу: «Привет, как дела?» Накрывает какая-то волна авантюризма. Можно похулиганить. Но те мужики не отвечают. Зато написал мой первый. «Хочешь сегодня встретиться?»

Весь рабочий день я нахожусь как на иголках. Я проверяю сообщения и умудряюсь отвечать даже когда хожу в туалет. Не говоря о перерыве и прогулке. Саара и Миа посмотрели на его фотографии и одобрили.

— Девчонки, — обращаюсь я к коллегам, печатая новое сообщение. — Как правильно написать: обратиться к советчику или советчиком? Или в советчика?»

— В советчика, — отвечает Миа.

Да-да, до сих пор я спрашиваю. Кроме того, что в финском падежей намного больше, чем в русском, но и стоят они порой в неотслеживаемых логикой позициях. Например, если переводить дословно, то будет не «забыл дома», а «забыл домой», шапка не на голове, а в голове, ботинки в ногах, трусы в… Если самые ходовые слова и словосочетания ты запоминаешь и произносишь на автомате, то редко встречаемые заставляют задуматься. А еще эти вечно повторяющиеся гласные и согласные. То их два, то один, то опять два. Откуда они вылезают при изменении падежа, числа или времени и куда снова исчезают? Например, элементарное: то, из чего шьется одежда или одеяние — «vaate», а одежда (множественное число) — «vaatteet». Две «а», две «t» и две «е». Или вот сапог — «saapas», но сапоги — «saappaat»! И все это нужно произносить! Хотя, это все головоломки для начинающих. Дальше — страшнее. Чем глубже погружаешься в язык, тем ты меньше уверен в своих знаниях.

В нескольких сообщениях мы успеваем договориться о свидании на сегодня. Боже, что я творю! С первым попавшимся, в первый же день знакомства… Моих дорогих коллег это не смущает — быстрее увидишь, меньше волнений. И в самом деле, я же собиралась после работы зайти в магазин за продуктами, почему бы не сделать небольшой крюк и не зайди в торговый центр, он все равно почти что по дороге. А час ничего не решает, мало ли, я могла бы это время потратить в поисках новой обуви на осень. Решено, встречаемся сегодня.

Меня аж в дрожь бросило от смелости. Все-таки, это мой первый опыт за последние пятнадцать лет. Я настолько отвыкла знакомиться и ходить на свидания. А Саара с Мией меня поддержали: «Привыкнешь, освоишься».

— Я нормально выгляжу для свидания? — спрашиваю я у коллег, уходя с работы.

— Как обычно — отлично, — заверяют обе в голос.

Черт, как головокружительно быстро.

Ну ладно, я пошла, значит.

Он стоял возле входа в кафе в одном из торговых центров Хельсинки. Такой подтянутый, высокий, все волосы на месте, в придачу слегка курчавятся. Такой же симпатичный, как на фотографиях. Мое сердце затрепетало — неужели можно с первого раза сорвать джек-пот? Так не бывает!

И правда, так не бывает. Он замечает меня, узнает, улыбается, подходит и… обнимает. Ну вот как обнимаются при встрече люди, которые давно друг друга не видели. «Что за фигня? — недоумеваю я, — где эта пресловутая финская физическая неприкосновенность?» Но дальше идет еще активнее. Нет, сначала надо про кофе. Мы стояли у входа в кафе, и он спросил, буду ли я чего-нибудь. Я согласилась, мы встали в очередь из пяти человек… А потом он купил кофе только себе. И я купила себе, потому что растерялась. «Наверно, так положено», — думала я. («Ни хрена не положено, — возмутится после Саара, — он просто зажал. Жадный засранец, вот кто он такой!»)

Мы сели на диванчик и стали беседовать.

— Я ищу подругу для жизни, — говорит он.

— Я — тоже.

— Ты — симпатичная. Чем занимаешься в свободное время?

— Я бегаю трусцой (что почти правда, до развода я бегала пару лет).

— Отличный вариант сброса стресса, — одобряет он. — А где работаешь?

— В школе.

— О, замечательно. Учитель?

— В России была учителем, сейчас — ассистент.

— Здорово.

Примерно в этом духе мы разговаривали — «здорово» и «великолепно». Все время он приобнимал меня за плечи, хватал за коленки, будто бы по рассеянности или от избытка эмоций. Я пребывала в некоем культурном шоке. Нет, я не то, чтобы я была недотрогой или мне были совсем неприятны его прикосновения, отнюдь. Он был очень привлекательным, и если б мы с ним уже встречались пусть раза три-четыре, его жесты были бы уместны, но когда мы только сегодня списались…

— Слушай, а тебе обязательно хватать меня за коленки? — все-таки спрашиваю я.

— Ты такая милая, что я не могу удержаться. Руки сами притягиваются как магнитом.

Блин, досадно, мужик-то, не смотря на обаятельную оболочку, оказывается пустой. Пять раз в неделю флорбол, работа в IT — технологиях, все… Поговорить вообще не о чем. И даже кофе не купил, а за колени хватает.

Под конец он признается, что у него была русская то ли жена, то ли девушка, я так и не поняла. От нее на память остался выводок матрешек на комоде. Но это меня не склоняет в его пользу. Мы прощаемся, (на прощанье он меня мацает как следует, словно при расставании в аэропорту),

— Мы еще увидимся? — спрашивает он, заглядывая в глаза.

Я уклончиво что-то мямлю. Второй раз встречаться не имеет смысла, но я не научилась говорить «нет», это мое первое свидание.

— Первый блин комом, — резюмирует Ольга на другой день.

— Хорошо, что такие на старте отсеиваются, — отрезает Саара.

— Дальше будет лучше, — подбадривает Миа.

Можно сказать, я открыла сезон.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Всем известно, что работа занимает половину активной жизни человека, а у кого-то и больше. И поэтому очень важно найти такую, которую любишь, а не отбываешь как в тюрьме от звонка до звонка. Мы сами порой сажаем себя в зависимость, это наш сознательный выбор. Но даже на самой тяжелой работе от выгорания спасает возможность видеть результаты своего труда. Мне повезло, я нашла такую. У меня интересная работа (уж точно не назовешь ее монотонной), замечательные коллеги, и я вижу, как растут и меняются мои подопечные.

Мы втроем гуляем по аллее, недалеко от школы. Со мной Олли на инвалидном кресле с электроприводом, которым виртуозно управляет сам, и Сенья, девочка с синдромом Дауна. У нас задание — набрать красивых осенних листьев для урока труда. На коленях Олли лежит уже полный целлофановый мешок, он слегка придерживает его рукой, когда ветер делает резкие движения. А Сенья все находит новые и новые.

Вот она замечает дуб. «О-о, — удивляется девочка, — смотри, какие листья!» И прыгает с дорожки под дерево.

Да, дубовых листьев у нас еще нет. Олли останавливается и ждет. Мы не торопимся возвращаться в класс. Нас освещает солнце, перед долгой зимой нужно напитаться им как следует.

Бурые дубовые листья оказываются не такими красивыми, как кленовые, и Сенья начинает ногой сгребать их в кучу.

— Мария, иди сюда, — зовет она. — Помогай мне.

Листья сухие и легкие. Когда их сгребаешь, оголяется усеянная желудями земля. Некоторые желуди уже пустили корни. Жаль, по весне газонокосилка обезглавит все прорастающие дубочки. Может, после работы прийти и выкопать несколько штук, унести в парк возле нашего дома? Он похож на лес и его не косят. Там будет небольшая вероятность прижиться и спастись.

Мы нагребаем с Сеньей большую кучу. Девочка усердно работает ногами и руками, а Олли улыбаясь наблюдает за нами.

— Иди сюда, — кричит ему довольная Сенья.

Олли, словно ждал приглашения, осторожно спускается с асфальтовой дорожки и едет к нам. Его инвалидное кресло довольно устойчивое и брало еще не такое препятствия. Просто танк!

А потом Сенья набирает охапку листьев и бросает в приближающегося мальчика. Тот на секунду офигивает, я вижу его вытянутое лицо, но вдруг заходится звонким смехом. У Олли мутизм, он не разговаривает ни с кем, кроме своей матери, да и то, наедине, дома. Никто бы не подумал, что он это может, никто из нас, даже учитель Тимо, не слышал, как Олли говорит. Поэтому всегда было и дико и весело слышать этот смех. Мы с Сеньей хохочем в ответ. Она хватает новую охапку листьев и бросает уже теперь в меня.

— Ах ты так! Ну держись!

Сенье придется ответить за свой проступок. Я нагибаюсь за листьями, Олли снова закатывается в смехе. Мы с девчонкой бегаем вокруг дерева, закидывая друг друга листьями, не забывая об Олли. Тот покрывается листвой как дерево, сбрасывает ее с себя обеими руками и не перестает смеяться.

Присутствует невероятная легкость бытия, ощущение уходящего лета, которое так хотелось продлить. Не уходи, пожалуйста, останься с нами хотя бы до конца сентября. Ведь иногда ты так и делаешь. Лето, пожалуйста.

К нам в продленку возвращается счастливый Мухамед, у него родился здоровый первенец, но предупреждает, что скоро снова исчезнет — он возьмет две недели декретного отпуска, положенного для отцов. А сейчас он гоняет с нашими мальчишками в футбол. Пацаны уже соскучились по игре, почему-то без Мухамеда им было не так интересно играть.

Мы с Саарой режем паприку и морковь на длинные палочки — была наша очередь готовить полдник.

— Как там твиндер? Есть что новенького? — спрашивает она.

Те, кому я в первый день написала: «привет», так и не ответили. Я разозлилась и удалила обоих. Еще трое висели без признаков жизни. Одному я написала: «Будем общаться или просто так висеть?» Он ответил: «Не успеваю всем писать». Я сначала сразу разозлилась, но потом трезво подумала: он мне ничего не должен, так же, как и я ему. И спросила снова: «Много пишут? Большая очередь?» Ответил: «Не то, чтобы очень. Но вообще-то я тебе все равно не подхожу — я тебя меньше ростом. Конечно, в горизонтальном положении это не так заметно…» Оказалось, что он в самом деле коротковат. Ниже меня сантиметров на пять. А я — женщина русская и обычно ношу каблуки. А так как с мужчиной я собиралась и в кино ходить, по выставкам, барам, а не только в постели лежать, то мы с ним распрощались, пожелав друг другу удачи.

— Тишина. Как-то так странно, у нас происходят совпадения, а они молчат. Или переписка заканчивается на паре фраз. Я тоже иногда под настроение пишу шуточные приветы, но никакой реакции в ответ. Кто-то даже удаляется — видимо, большие проблемы с чувством юмора. Я не понимаю, зачем они здесь?

Я реально не понимаю, зачем? Я сначала наивно предполагала, что на сайт знакомства люди приходят для знакомства, а сейчас уже не уверена.

— Ничего, тут нужно терпение. Ты — женщина видная, яркая, тебе тоже не кто попало подойдет.

Она достает хлеб и масло, раскладывает на столе. Да, вот такой сегодня перекус: хлеб и свежие овощи, а из жидкостей — разведенный концентрированный сок или вода. В дверь столовой заглядывает Зунг:

— Можно запускать?

— Давай, — разрешаем мы. И в дверь врывается голодная стихия.

***

Мужики, вы хоть сами смотрите, какие фотки выкладываете на сайте знакомств? Вы обладаете критическим умом? Или думаете, что все что естественно — не безобразно? Вы хоть раз глянули на свои профили глазами женщин: захотел бы ты пойти с таким на свидание? Желание возникает или нет?

Вот и я скажу, что большинство из галереи пытаешься побыстрее перелистнуть, оставить позади. И дело даже не в том, что мужчины с возрастом теряют свою привлекательность (да, теряют, но не все) и даже не в том, что в таком возрасте женщины в будущем партнере хотят видеть не красивое лицо и тело, а смотрят на характер и желание строить отношения. Самое элементарное, что можно сделать — отодвинуть камеру от лица. В реальной жизни мы же ведь тоже не с лупой на вас смотрим. Иначе, эти поры, эти снятые снизу носы с раздутыми ноздрями, когда теряются пропорции и подбородок нависает надо лбом. Щетина, в которой виден каждый толстый волосок. Или освещение снизу, сзади, сбоку, сверху, отовсюду, откуда возможно, только не спереди. Отчего нависают щеки, набухают мешки под глазами, суживаются сами глаза… А помыть и расчесать волосы вы тоже не пробовали? А надеть опрятную одежду? Вы никогда не слышали, что женщины предпочитают чистоплотных мужчин?

Ну и хватит вешать себя в разных спортивных одеждах и на соревнованиях — на лыжах, на санях, на мотоцикле, на льду с клюшкой, и на скале в снаряжении, в море с дыхательной трубкой… А еще — бесконечные фото из тренажерного зала. Нет, я понимаю, что надо показать фигуру и любовь к движению, но не собирать же все фотки в одно место. Такое впечатление, что человек за год ездит в Альпы, в Лапландию, на Средиземноморье и на велике объехал полстраны, и чувствуешь себя на его фоне ущербной — я-то за год один раз куда-то за границу на отдых и отправляюсь, и то, в отпуск, с детьми и поваляться бы на пляже, у бассейна, отдохнуть, не до активного отдыха. Может, он эти снимки собирал в течении нескольких лет, но впечатление-то уже создал.

Мужчина, я не хочу видеть твои ноздри, я хочу видеть твои глаза. Дорогие наши потенциальные, постарайтесь хоть немного приложить усилия, и понравиться уже на начальной стадии.

Справедливости ради, не знаю, что там на женской половине творится, но думаю, в большинстве своем женщины тщательнее выбирают, что показать.

***

Перед сном я перелистываю фотографии соискателей в поисках своего женского счастья. Хотя, не уверена, женское ли оно? Общечеловеческое, я думаю. Любви и понимания хотят все, вне зависимости от пола. Все хотят найти того человека, с кем в унисон.

Вот мелькнуло симпатичное грустное лицо. Я нажимаю на него и выходит новая фотография — спаниель. Спаниель и это хозяин. Довольно милые оба. И имя у обладателя профиля милое — Марко. Наверняка спокойный и добрый. Я выбираю Марко.

В тот же миг твиндер отвечает согласием. Грустный хозяин спаниеля выбрал меня.

«У тебя красивая собака. Наверняка у нее добрый хозяин» — пишу я.

Если вы для интереса заглянете в русскоязычное пространство интернета и начнете искать ответ — может ли женщина начинать знакомство первой или нет (финноязычное им отчего-то не задается) — вы найдете советы на любой вкус. Я для интереса ходила, узнавала. Примерно половина с запретом: «Да никогда, вы же женщины, вы — пассивная сторона, ваша природа такая, принимающая. Сидите и ждите». Из них, вероятно, воспитывают клуш. И резко противоположное мнение: «У нас равноправие, женщина — не приложение для мужчины и может позволить себе все то же самое. А если у мужика кишка тонка для дамы, которая знает, чего хочет — значит, туда ему и дорога, не достоин он тебя, сильной». Это для баб с яйцами. Или для тех, кто хотел бы такие отрастить.

В общем, какой ответ тебя устраивает, тот и верный. Я не долго думала — клуша я или с яйцами. Пожалуй, как и большинство — серединка на половинку. Значит, могу себе позволить поступать по настроению. Сейчас мне захотелось написать.

Марко отвечает: «Спасибо. Как проходит твой вечер?»

Еще один вопрос, бессмысленный и беспощадный. Не надо много ума задать его, а вот как ответить, чтобы ответ не звучал отпиской, за которую никак не зацепиться для продолжения беседы… Обычно, первое попавшееся: «Хорошо, а как у тебя?» ведет к «У меня тоже, спасибо» и к полной тишине. Все. Эти фразы гладкие, как веками обточенная волнами скала. К ней прибьет приливом, но по ней не забраться, не попасть на сушу. Следующей же волной и отбросит назад, потому что руки не удержат, не за что зацепиться.

«Я вчера утащила телевизор в кладовку, надоел пылиться. Сижу и пока не знаю, чем занять вечер», — пишу я.

«Да? А я смотрю телевизор — Дискавери и всякие исторические программы», — отвечает Марко.

«История — это интересно. Но мне хватает интернета».

«Здорово. Я обычно про войны смотрю, средневековье. А что тебя интересует?»

И пошло-поехало, диалог завязался.

ОСЕНЬ

Сегодня весь день моросит дождь. Холодный и унылый, абсолютно присущий здешней природе. Сложно себе представить Финляндию без нескончаемого нудного дождя.

Мы с Олли сидим в небольшом кабинете вдвоем и смотрим в окно. Оба молчим. Олли из-за мутизма, я из-за погоды. На душе тоскливо, хоть и не наблюдается для этого никаких видимых причин. Вчера после трех дней переписки мы встретились с Марко. Выглядел он так же, как на фото, такой же милый и грустный. Отворот рукава осеннего пальто (а не куртки, что как бы добавляло Марко балл), был замызган, ботинки не чищены (что тот же балл и вычитало). Передо мной стоял вылитый сирота. Правда, вынужденный покинуть детдом двадцать пять лет назад — ему недавно стукнуло сорок.

Я волновалась. Если с первым я встречалась, почти не приходя в сознание — тут же списались, тут же договорились и тут же встретились, то с этим уже успела сложиться некоторая симпатия. Поэтому волнение было оправданным.

Марко купил мне фруктовый коктейль, и я тихонько потягивала его из трубочки. Честно сказать, я напряглась, доставать ли свой кошелек, открыла сумку (я как следует поспрашивала финнок о том, кто платит на свидании и получила ответ: как договоритесь), но кавалер даже не обратил на мой жест внимание.

Сели, проговорили основное. Я смотрела на его плохо выбритое лицо, на отпоровшуюся подкладку пальто… Хороший мужик, искренний, будет жену любить, ее детей… Он рассказывал, что его предыдущие отношения закончились. Была гражданская жена, ее ребенок и две ее собаки. Плюс его спаниель. Потом она завела четвертую, хоть он и не хотел — трех хватало. А потом она ушла.

Я прекрасно представляла себе тетку с огромной жопой, обтянутой флисовыми штанами, выгуливающую трех больших собак в месте для выгула, ее лишенного внимания сына лет восьми, которому обрыдла школа и дома одно занятие — Xbox или PlayStation, их захламленную квартиру и равнодушное друг к другу отношение… Она против его воли заводила себе животных, она наверняка лишала его секса, она не заботилась о них, не выстраивала семью… А он терпел, он подчинялся. Жаль мне его, но я не ищу мужчину под каблук, куда он отчаянно пытается залезть, чтобы быть не одному, не нести ответственность, не настаивать на своем желании, а пусть кто-то думает за него, решает за него, делает за него… А он будет милым, добрым, послушным…

Жаль мне его. А моего мужчину точно никому не должно быть жалко. Это не значит, что с ним не будет происходить ничего нехорошего, это не значит, что его никогда не предавали и он никогда не падал с небес на землю. Все это мой будущий мужчина должен пережить, иначе грош цена его опыту и уму. Но он ни в коем случае не должен быть жалким. Упал, сделал вид, что хотел отжаться, встал. Колено разбито, кожа на руках содрана — ничего, не стеклянный, все заживет, все исправится. И только я могла бы знать, что у него там внутри.

Я проговорила с Марко почти час, и прощалась уже зная, что второго свидания не будет. Все правильно, я не хочу мужика «под тапок» (как говорят финны), я рассталась с ним хорошо, но настроение все равно было не самым прекрасным. Это все погода, все она виновата. Скоро дни начнут укорачиваться со скоростью стекающего по водосточной трубе дождя, и придет мрачный ноябрь. Кто его здесь любит? Думаю, что ноль целых, ноль десятых процентов граждан.

Олли, неподвижно сидевший в своем инвалидном кресле рядом и словно, проникнувшийся моим настроением, так же печально смотревший в окно, дернулся, заулыбался и поехал к двери. Он увидел идущего к школе физиотерапевта Сеппо. Его-то мы и ждали. Вот кто развеет нашу с Олли печаль. Сеппо — веселый и красивый. Жаль только, что женатый и с детьми — это мне рассказал дорогой мой фейсбук.

Физиотерапевты не работают в школах, они — частные предприниматели со своей клиентской базой, некоторые клиенты у них годами. Его услуги оплачивает государство. И если школу устраивает приход физиотерапевта в учебное время — то велкам. У Сеппо всегда кто-нибудь из клиентов здесь учился. А то и по двое. Он уже лет десять в профессии.

У него накачанные мышцы, обтянутые футболкой и попа под тренировочными штанами Сеппо — особенный случай. Даже Саара облизывалась на него. Пожалуй, еще больше меня. Интересно, какой у Саары муж? Она никогда не показывала его фотографий, только ребенка. Говорит, что высокий и худой, все время где-то на хоккее, футболе, флорболе, а она только и знает, что стирает его насквозь пропитанные потом треники. Я с трудом представляла ее за этим занятием, но наверняка так и было.

Мы никогда не разговариваем с Сеппо о личном, только о работе и погоде. Ну как это вообще здесь принято. Даже если пересекаемся часто, все равно, существует профессиональная этика и субординация. Даже о жизни учителя Тимо мы знаем по его рассказам о проведенных выходных. У нас такая традиция, начинаем понедельник с того, что каждый, если хочет, рассказывает, как прошли выходные. Хотят обычно все ученики, даже Олли записывает на свой коммуникатор. У Олли не слишком разнообразная жизнь и он все больше описывает что ел. У меня, к сожалению, почти такая же однообразная жизнь, что и у моего подопечного. Поэтому я время от времени придумываю события: то на дачу к другу ездили, то в сауну ходили, то в музей, хотя друга с дачей у меня нет, сауну я не люблю, а музеи… музеи я все уже однажды обошла и больше меня в них не тянет — переела.

— Привет, — говорит Сеппо входя. Он приехал на машине, но все равно, дождь успел оставить на нем свои отметины — взбрызнул блондинистые волосы, темными крапинами лег на светлую ткань толстовки. Сеппо улыбается нам:

— Как ваши дела?

— Хорошо, — отвечаю я, улыбаясь в ответ, — мы сегодня с Олли решили, что пришла осень. Хоть мы ее не звали.

— Да, лето прошло. Скоро снова на работу в темноте и с работы — в темноте.

— Как не хочется. Вот бы не было зимы.

— Ну месяц — туда-сюда, — поддерживает разговор Сеппо.

Интересно, сколько раз в день каждый из нас заводит такой small talk? Утром, при встрече с Тимо, потом с детьми, помогая им раздеваться, потом в учительской, пересекаясь с учителями, пьющими свой утренний кофе, второй или тритий раз за утро. Позже придут наши работники продленки и еще с ними успеешь перетереть вопрос погоды.

— Ну что, Олли, пора заниматься, — обращается физиотерапевт он к своему маленькому клиенту и напрочь забывает обо мне.

Вот так, не со мной же он пришел флиртовать. Сеппо наклоняется за специальным ковриком, раскладывает его посреди пола. Трико выразительно обтягивает его булочки. Я ловлю себя на том, что с удовольствием смотрю на них. Очень соблазнительные части тела.

Я прощаюсь и выхожу на дверь. Черт побери, а ведь у меня давно не было секса.

Люди здесь на улице, театрах, мероприятиях не знакомятся. Идешь вся такая красивая, на тебя смотрят, иногда заворачивая голову или отчаянно кося глазами, но не подойдут знакомиться. Тебя обсмотрят в тренажерном зале, в бассейне, на пляже, но хоть одна сволочь подошла бы поговорить. Вернее, найдутся такие, но выходцы из восточных и африканских стран меня не привлекают. И речь тут не о расизме, а о вкусах. Ну не люблю я лакрицу, оливки и устриц, хоть и признаю их существования и что кто-то их обожает, не слушаю металл, не ношу золото, не хочу в Таиланд… Так же тут — дело вкуса. Ну и конечно, меня абсолютно не привлекает культура, где женщина всего лишь бытовое и сексуальное приложение для мужчины.

На работе тоже нет объектов для знакомств, (даже если был бы принят флирт на работе) — Тимо занят и тоже не в моем вкусе — нудноват, учитель шестых классов — староват и у него какая-то привередливая любовница, которой он покупает подарки в интернете (сама видела, случайно заглянув ему через плечо во время перерыва). Учитель труда — не-а, мужчины с пузиками меня так же не привлекают, как и восточные красавцы. Остается Сеппо. Но и тот занят. Все.

Поэтому, у нас есть лишь один выход — Твиндер. Или подобные ему приложения.

Вечером по скайпу звонит мама.

— Как дела, как свидание?

Она овдовела несколько лет назад, вышла на пенсию и ей было скучно там одной, в далекой российской деревушке. Рассказы о моих свиданиях ее интересовали, словно она смотрела сериал. Новые серии, пожалуйста.

— Хорошо, но не мое.

— Ничего, не с первого раза. А как прошло?

Я пересказываю ей содержание нашей встречи, стараясь говорить не громко, за стеной могли греть уши мои подростки.

— Жаль, — резюмирует мама, — с ним бы ты не переживала, что бросит.

— Разве я этого ищу? Можно было и не разводится, Кари меня тоже бросать не собирался.

— Ну да. Но мне почему-то кажется, что вы с Кари помиритесь. Отдохнете друг от друга и снова сойдетесь.

Моя мама переживала развод трагичнее меня. Я освободилась, но она этому не верила. Она жила в том мире, где держатся за мужчин — «плохонький, но мой». Финляндия дала мне возможность выбора. Я не зависела от зарплаты мужа, от жилплощади. Наверно поэтому здесь часто разводятся, потому что легко начать новую жизнь одному. С другой стороны, не нужно мучать себя и жить с нелюбимым, лишь бы не оказаться на улице. «Ради детей», — так многие в России оправдывают свое сосуществование, когда обоим уже обрыдло все, оба гуляют направо и налево, терпят пьянство и равнодушие. Дети страдают в таких браках, их отравляет лицемерие родителей. Ради детей лучше мирно разойтись и поддерживать дружеские отношения, такие, какие возможны между бывшими супругами. И это вполне реально, судя по моему окружению.

— Кто-то уже есть на примете?

— Что-то вялотекущее.

— Будет и на твоей улице праздник, — успокаивает меня мама. — Как там мои внуки?

— Йессе, Хельми! Идите, поговорите с бабушкой!

Дверь открывается и нехотя входят мои подростки. С притворным энтузиазмом машут в экран руками:

— Привет, ба.

— Ой, как Йессе вырос! — восхищается мама, словно не видела их всего неделю назад. — А Хельми какая красивая! В модели ее! Скоро все парни за ней будут бегать.

Дети смущаются, не знают, о чем разговаривать с бабушкой. Да, и в самом деле, о чем? Мы живем в разных мирах, встречаемся редко, почти ничего общего, кроме крови. Вскоре они возвращаются к себе по комнатам, а мама заводит разговор про наших родственников, где была, с кем виделась и т. д. А я слушаю и ловлю себя на мысли, что даже не скучаю по ним. Это мое прошлое, а я живу настоящим.

СААРА

Я прихожу на работу как обычно. В коридоре сталкиваюсь с Саарой — она мрачнее тучи, только здоровается и проходит мимо в кабинет директора. Я оборачиваюсь: неужели что-то случилось с учениками? Влетаю в класс. Миа как ни в чем не бывало возится со своим учеником, он сидит на полу и не хочет обувать специальные ботинки. У мальчика нарушена координация и он постоянно спотыкается и падает, поэтому возле него все время находится индивидуальный ассистент. Тут же сидит Сенья и рисует свои обычные цветные палочки. Сколько бумаги было испещрено ими, ничего другого девочка рисовать не хочет. Должны подъехать Олли и Саарина подопечная Мери, аутистка, впадавшая время от времени в агрессивное состояние (слава богу, посторонним она была не опасна, но себе навредить могла).

— Что с Саарой?

— Не знаю, — отвечает Миа, — я ее сегодня не видела.

— Пришла, но пролетела мимо.

— Может, что-то срочное? Примешь Мери?

— Да, конечно.

Я выхожу на улицу и стою возле парковки. Ученики тоненькой струйкой стекаются к школе, по двое, по трое, по одному… Сегодня просто пасмурный день, без дождя. Парочка мальчишек стоят в луже и о чем-то оживленно беседуют. Они в резиновых сапогах и вообще, очень хорошо одеты, по погоде. Младшие дети одеты тепло, как полагается, а вон девчонка лет десяти, идет в белых кроссовочках, боясь их запачкать, куртки на ней нет. Форсит, как говорила моя бабушка.

Подъехал миниавтобус-такси с Олли, черный молодой парнишка открывает заднюю дверь, легко запрыгивает в нее и после некоторых манипуляций, из чрева появляется кресло Олли. Таксист с прибаутками выдвигает кресло на подъемное устройство и Олли мягко приземляется возле меня.

— Пока, my friend, — говорит парнишка, машет мне (этот парень возит Олли почти постоянно, мы визуально являемся старыми знакомыми) и возвращается в кабину.

— Олли, не торопись, мы подождем Мери. Она скоро подъедет.

Мальчик, направивший, было, кресло в сторону входа, послушно останавливается возле меня. Почти сразу же подъезжает такси с девочкой, и я принимаю ее.

В классе я помогаю им обоим раздеться. Саара все еще не появлялась.

Приходит Тимо и другие наши ученики, мы начинаем день. Тимо говорит, что Саара сегодня не придет.

— Она заболела? — предполагает Сенья.

— Может быть, — отвечает Тимо уклончиво. Но вряд ли он сам знает, если только Саара не посвятила его. Здесь не принято передавать за другого — на больничном он или еще где, это дело самого человека решать — рассказать или просто промолчать. И никто не будет допытываться. Обычно про всякие простуды и гриппы никто не умалчивает, но считается дурным тоном начать расспрашивать.

Саара так и не пришла и нам ничего не сообщила. Мы с Мией решаем подождать и не звонить. Дело явно не в болезни.

Зато вместо Саары в продленку приходит Маринка.

— Я познакомилась с эстонцем, — говорит Маринка, как только у нас выдается минутка поговорить. — Но это так, для секса. Ничего серьезного у нас не будет.

— Ты не хочешь или он?

— Он бы и хотел. Живет с тремя мужиками в съемной квартире, на работу устроился, да мне не надо.

— Ну тоже хорошо.

— Да, главное, что чистоплотный и устраивает меня в постели. А там, поживем — увидим. Я ведь уже скоро год одна, мне ведь тоже надо. Ради здоровья. А то женщина без секса начинает быстро стареть.

Ну это тоже надо, кто бы спорил. Точно не я.

На другой день Саара снова не появилась, и для ее ученицы была вызвана какая-то неопрятная женщина неопределенного возраста. Я взяла на себя Мери, так как к ней нужен свой подход, а женщина каталась с моим Олли. Мы с Мией написали Сааре смс-ку, все ли у нее в порядке? Та ответила: «Нет, но я выкручиваюсь. Приду, расскажу». Мы не стали делиться предположениями и решили подождать.

Саара появилась через два дня. Она — тише обычного, мы сидели в учительской и пили кофе, когда она вошла и молча встала у порога. Хорошо, что никого кроме нас с Мией сейчас на месте не было.

— Привет, — говорим мы, чтоб развеять тишину.

— Пойдемте-ка, девочки, покурим, — отвечает Саара и первой выходит за дверь. Мы, накидывая на ходу куртки, мчимся за ней.

Выйдя с территории школы, мы заходим за кусты, где стоит баночка с окурками и встаем а ожидании. Саара достает сигарету, прикуривает, с силой выпускает дым.

— В общем, такие дела — я переехала. Сняла первую попавшуюся квартиру, забрала дочь и съехала от мужа.

Наши с Мией глаза лезут на лоб. Вот это сюрприз. Ведь ничего не предвещало… Или она просто не открывала нам своих планов?

— Я развожусь. Вчера подала документы, нашла адвоката.

— Что случилось?

— Банально до охренения. Девочки, у меня все так болит внутри, если б вы знали, — она снова глубоко затягивается.

— Что, что он такого натворил? Изменял? — удивляется Мия. Мне и самой в последнюю очередь могло бы прийти в голову, чтоб нашей красавице и умнице можно было изменить. Променять нашу Саару на кого-то?.. Да абсурд!

— Да. Мудак последний. И главное, что это длится за моей спиной давно, она беременна. Наверно на седьмом месяце.

Мы с Мией пребываем в шоке. Это как так? У них дочери всего три года, когда успел? Чуть ли не из роддома к следующей?

— А это точно? Ты не ошиблась? — пытаюсь я уложить услышанное в голове.

— Я сама увидела их. Они стояли в магазине, куда я обычно не заезжаю. И выбирали одежду для малышей. Я ее видела раньше, на вечеринке, где были его коллеги. Подумала, что заехали после работы, он по-дружески пошел с ней, чтоб помочь, мало ли — беременная баба без мужика и машины… Хотела подойти сначала поздороваться, а потом увидела, как они целуются.

Я представляю Саару и ее реакцию: выбежать, надавать ему по морде. Но я оказалась не права. Саара не сделала этого, вероятно пребывала в шоке. Она осталась стоять как обухом пришибленная. А когда парочка прошла мимо к кассе, ее словно черт дернул пойти за ними. Надо было убедиться, что не ошиблась, что она сейчас только что видела реальность, а до этого обманывалась.

— Я пошла за ними на парковку, они сели в его машину и поехали. Я поехала следом. Он даже не заметил меня, хоть нас отделяла всего одна машина. Мы приехали к ее дому, он вышел из машины и пошел за ней, обнимая. Я уже не могла себя сдерживать.

Саара, словно маленькая неудержимая фурия выскочила следом и окликнула тех двоих.

— Ой, срань! Кого я вижу! — ее просто трясло от гнева.

Любовники встали столбняками.

— Верить ли мне своим глазам?

Она решительно шла навстречу, муж глотал слюну, а любовница продолжала стоять с широко распахнутыми глазами и ртом.

— Вы ребеночка ждете? И когда? К весне? Или уже к рождеству?

— В декабре, — проблеяла любовница.

Саара подошла близко, ухватила мужа за лацканы куртки и коленом ударила того в пах. А потом еще раза два успела, пока тот не опомнился и не вырвался. Этот момент Саара рассказывает с блеском в глазах. Ей очень понравилось.

— Мы разберемся дома, не здесь, — оглядываясь на окна домов запросил муж. Они с любовницей быстро направились к подъезду. Тогда Саара подхватила лежащую на земле сосновую ветку потолще и пошла бить зеркала в машине мужа. Она оторвалась на славу. А муж орал: «я звоню в полицию!»

— По дороге я позвонила маме, чтоб забрала ребенка из садика и поехала домой. Я изорвала и искромсала ножницами все его говняные хоккейные рубашки. Он же как мудак собирал их, скупал в инете, обменивался. Некоторые редкие и дорогие. Я тогда не думала о последствиях, рвала и балдела от мести. И его ноутбук, и телевизор, и всю остальную хрень раздолбала.

Саара достает вторую сигарету. Рассказывает и ее всю трясет. Мы слушаем и не верим своим ушам. Ведь если ее муж подаст на возмещение убытков, то сколько это придется Сааре выплачивать, на нашу-то минимальную зарплату. Несколько лет. С другой стороны, я восхищаюсь Саарой — я бы так не смогла, я бы не дала волю гневу и оглядывалась бы на последствия. Вот она, финская женщина. Скрытый огнь, вырвавшийся наружу сжигает все на своем пути. В гневе она страшна.

— А что муж? — осторожно спрашивает Мия.

— Он не пришел ночевать, и правильно сделал. А то я бы его убила. Так гадко врать. Мы с ним всего пять лет вместе, у нас дочери три года… Он что, почти сразу же после нашей свадьбы нашел себе? Она с ним работает, потихоньку втерлась в доверие.

— Я не понимаю эту бабу, недоумеваю я. — Она же знала, что он женат и, возможно, если бы ты не открыла бы все, еще бы долго был женат, но встречалась с ним, на что-то надеялась, забеременела…

— Такая же тихушница, как и мой бывший. Сволочь.

Да, именно, Саарин муж был под ее каблуком, это ясно. Она сама говорила, что в их семье муж все делает, как она скажет, она является командиром и ей нужен такой мужчина. Ну что ж, такой будет искать лазейку выбраться из-под тапка, но тихо, незаметно. И всю жизнь бегать за отдушиной тихим шохом, как выражалась моя тетка. А Саара, думая, что все у нее под контролем, даже не обращала внимания на знаки, которые наверняка просачивались, ведь все тайное со временем становится явным. И это не просто игра слов.

Немного отойдя от шока, Саара позвонила по знакомым и нашла себе адвоката. Утром переговорила с нашим директором и взяла три дня без содержания. Позвонила в агентство по сдаче жилья и взяла первое попавшееся, которое стояло пустым. Заказала машину, перевезла свои и вещи дочери. А ее муж в самом деле сделал заявление в полицию.

— Тебе не страшно последствий? — спрашиваю я.

— Страшно, — признается Саара. — Но я ни о чем не жалею. — Она выкидывает бычок в баночку, заворачивает крышку и идет к школе. Мы с Мией семеним следом.

Дома я думаю над произошедшим. Нет, не с Саарой, с ней все ясно, она справится. Пережала с руководством, обманул ее мужик, но такие женщины сильные и смелые, они не тонут. Шторм их закаляет. Я думаю про любовницу. Никогда не понимала таких женщин, на что они надеются? Или их забавляет игра в тайну? Как бы соревнование с женой. Но зачем? Какой-то комплекс у них, наверное. Я давно не смотрю российское кино про любовь, потому что там все интриги строятся на изменах, как по шаблону, но не предполагала, что и среди финнок такое есть. Мы вообще мало знаем о личной жизни друг друга.

Хотя, чего это я, некоторые финки переходят в мусульманство, добровольно надевают хиджаб, рожают кучу детишек от мужей-мусульман. Я не верю в этом случае в любовь, простите. Человек, который рожден свободным не хочет в рабство, у него нет желания за чем-то скрываться, чем-то оправдывать себя. Слабые прячутся за хиджабы, за любую религию, они слишком мягкие и податливые, они словно воск, из которого вынули нитку — и это уже не свеча, а мягкий комок неясной формы.

Но я понимаю, что таким людям тоже нужно жить, за что-то держаться, к кому-то сильному прислониться. И это хорошо, если они счастливы в том, в чем нашли себя. Не обязательно понимать что-то или кого-то, чтобы принимать это. Просто принимать. И это здесь умеют.

КАРИ

Лица, лица, лица. Разной формы, разной степени бритости и лысости. Прямоугольное — финн, круглое — русский. Русских в моем круге поиска в тридцать километров было мало, но иногда попадались. Русские меня не выбирали. Я не знаю, почему.

Однажды я попала на украинца, наверно он свайпнул меня, не особо вдаваясь в детали и не читая текст. Когда я ему написала по-русски, осторожно заметил:

— Мы из разных Восточных Европ.

— Из разных? Это как? Есть еще восточнее? Или немного западнее?

Он прояснил:

— Я из Украины.

— И что, мы не можем познакомиться?

— Ну если мы на мир смотрим с одной точки зрения…

Ясно, он в каждом русском видит врага. Это как же запудрены мозги у человека. И похоже, у украинцев так же, как у русских, даже в этом народы похожи. А чего мне делить, много лет живущей в Финляндии с украинцем, который тоже (как позже выяснилось) уже много лет живет здесь?

— Я не придерживаюсь политики партии, и с удовольствием побывала туристом в Киеве. Есть еще как-то препятствия?

— Нет, — ответил он. — Можем познакомиться.

Но познакомиться мы так особо и не успели. После неторопливого обмена обычными данными (кто сколько лет здесь, где работает, сколько детей) он вынес вердикт:

— Я чувствую, что мы с тобой не сойдемся. Так что, наверно даже и не стоит тратить наше время на встречи.

Я прям опешила. Как так? Это он откуда понял? Или у него хрустальный шар имеется? Мы же ничего друг другу кроме общей инфы и не сказали. Я пребывала в недоумении.

— Ну как знаешь. Нет так нет. Всего тебе хорошего. — Что я еще могла сказать?

— И тебе тоже.

И самоудалился.

Вообще, как это называется? Мне трудно понять. Но, видимо, у него какие-то свои соображения, может, он финку ищет?

Ладно, проехали.

В комнату входит Йессе.

— Мам, ты в телефоне сидишь, больше, чем я.

— Да? — у меня как раз открыт твиндер и я переписываюсь с одним блондином. — Я тебя слушаю.

— У меня тут по математике вопрос. И еще, завтра родительское собрание.

— Я помню. Что с математикой.

Но Йессе не спешит дать мне тетрадь.

— Папа тоже хочет завтра прийти.

— Он твой родитель, конечно, пусть приходит.

— Ты не будешь сердиться? Он просил тебя спросить.

Просил спросить, ну надо же.

— Нет, сын, я не буду сердиться. А почему ему нужно по этому поводу переживать? Я чего-то не знаю?

После развода мы виделись несколько раз, когда Карри заезжал за детьми. Не скажу, чтобы я так хотела встречи с ним, но и против не была. Наоборот, я всячески поддерживала их с детьми близость. Правда, частенько меня задевало, что он устраивал детям всяческие развлечения, ходил с ним в кино, таскал по городским мероприятиям, часто водил обедать вне дома. Словно хотел им показать, что у него веселее, лучше. У меня было больше быта, там — больше отдыха.

— Я не знаю, — уклончиво отвечает Йессе.

— Ты что-то скрываешь?

— Не, ничего не скрываю. Я подумал, что раз вы развелись, вы не хотите видеть друг друга.

— Садись, — я откладываю телефон в сторону и хлопаю по дивану рядом с собой. Он садится.

— Ты знаешь, что мы последнее время совсем не ругались с твоим папой. У нас нет зла и ненависти… по крайней мере, у меня нет, — поправляю я. — Просто равнодушие. А равнодушие часто убивает быстрее, чем какие-то сильные чувства, даже, говорят, от любви до ненависти и от ненависти до любви ближе, чем от пустоты к пустоте.

Йессе слушает и пытается понять.

— А ты его когда-то любила?

Я отвечаю не сразу. Возможно, возможно, я когда-то любила его. Или то, что было, принимала за любовь. Но чувство прошло довольно быстро. Остальное время я жила с ним по инерции. Ну и потому что у нас были общие прекрасные дети. Но как это скажешь двенадцатилетнему мальчику?

— Да, я любила его. Может быть, не так сильно, как нужно было. Но любила.

Йессе удовлетворен этим ответом. Подает мне тетрадь.

— Мы изучаем… как это по-русски?

— Дроби.

— Да, броби. Объяснишь?

Я вздыхаю, так как в математике никогда не была гением и говорю:

— Давай разбираться вместе.

На собрание пришло, наверно, человек сто. Сначала все родители поместились в школьной столовой и нас приветствовала директриса, женщина лет пятидесяти с модной стрижкой и как ни странно, одетая со вкусом. Увы, финские женщины за редким исключением, не умеют одеваться. Они носят хорошие вещи, но которые совсем не подходят одно к другому. Об обуви вообще разговор отдельный. Стили путаются, цвета мешаются. Я уже молчу о том, что все должно быть под фигуру, одежда должна скрывать недостатки и подчеркивать достоинства. У многих все было как раз наоборот. Саара однажды пошутила, что мне надо работать стилистом и одевать людей. Но если посмотреть на селебрити в журналах, у которых наверняка есть свои стилисты — это просто невозможно. Безвкусица в крови даже у профессионалов. Хотя, может у них и нет стилистов… Сомневаюсь, что здешние медийные лица богаты.

Кари не было видно. Не то чтобы я его ждала и выглядывала, но по сторонам несколько раз оглянулась. Может, не рискнул прийти? Уж не меня ли забоялся? Я усмехаюсь про себя.

Вслед за директрисой нас приветствует медсестра, рассказывает о времени работы, с чем к ней можно прийти и если есть вопросы у родителей — то пожалуйста, ее кабинет по коридору налево. Потом небольшую речь толкает куратор. Куратор отвечает за здоровую атмосферу в школе, решает все возникающие проблемы и ведет работу с детьми и их родителями. Если вас заботит успеваемость ребенка и его нежелание учиться, его апатичное состояние, вам кажется, что его дразнят — все вопросы к куратору. Куратор разберется, поможет, подскажет.

Затем начальная часть закончилась, и родители стали расходиться по классам. Мне надо было успеть в два.

Первым я решила пойти в класс Йессе, тут-то меня и настигает Кари.

— Привет, — говорит мне в спину.

— Привет. — Я оборачиваюсь к нему, невежливо не обернуться.

— Я чуть-чуть опоздал, с работой задержался.

— Ничего страшного ты не пропустил. Мог и не приходить.

Зачем я это сказала? Мне-то какое дело? Кари меняется в лице, улыбка спадает:

— Я хочу быть в курсе дел моих детей.

— Вилма тебе в помощь.

Вилма — очень удобная система в интернете, в ней ведется учет посещаемости, ставятся оценки, это и информационная доска, и средство общения учителей и родителей. У детей тоже есть своя страница, где они так же получают сообщения, оценки и пр.

— Ты злишься, что ли?

— Вовсе нет. Просто устала за день, прости.

Вот с чего я въелась на него? Совсем нет причин. И не так чтоб мне было неприятно его видеть. На нем новый свитер, ему очень идет.

— Красивый свитер, — замечаю я в знак примирения.

— Thanks, — на автомате отвечает он.

Мы садимся за парту, вдвоем. Учительница начинает рассказывать о планах на этот год, какие мероприятия ожидаются, как будут проходить уроки, в общем, можно было не приходить — все это было в Вилма.

— Учебный год начался отлично, — на подъеме говорит учительница Йессе, — все с большим энтузиазмом приступили к учебе. Может быть, вы что-то хотели бы заметить? Как ваши дети чувствуют себя? Ваши пожелания к работе?

Кто-то из родителей начинает хвалить отличное начало, как его ребенок с большим удовольствием ходит в школу. Здесь не ругают и не журят, особенно прилюдно. Здесь не говорят про каждого из детей и не отчитывают родителей. И даже при частной встрече учитель только говорит о том, что надо подтянуть, улучшить, над чем постараться, но никогда его речь не звучит осуждающе. Я рада, что мои дети учатся в финской школе. Критика приветствуется только по конкретному поводу, и не в адрес ребенка, а в адрес его поступка или учебы. И всегда заканчивается решением, что конкретно нужно предпринять. И если хвалят — то весь класс, а не некоторых отличников или активистов. Я люблю ходить на родительские собрания.

Как только умолк чей-то отец, я приподнимаюсь с места:

— Извините, мне надо успеть в класс дочери.

— Да, конечно, — кивает учительница, — спасибо, что пришли.

Я выхожу, Кари — следом.

Мы молча идем искать класс Хельми. Я здесь бываю два раза в году и не помню, что находится ее кабинет — они все выглядят одинаковыми. Я чуть не сворачиваю направо, когда Кари хватает меня за локоть и тянет влево. Я слушаюсь, он лучше меня ориентируется в пространстве.

Мой телефон пищит, пришло сообщение от дочери:

— Что мы сегодня будем есть?

Я останавливаюсь, чтобы написать:

— В холодильнике вчерашний суп. Разогревай и ешь.

Кари ждет. Мог бы пойти один. А потом телефон тренькает у него. Достает, читает, улыбается.

— Любовное сообщение? — шучу я.

Он протягивает телефон. Я не собиралась читать его переписку, но все-таки прочла. Хельми писала ему:

Конец ознакомительного фрагмента.