Избранницы. 12 женских портретов на фоне времени

Елена Ерофеева-Литвинская, 2017

Они появляются в любые времена. Избранницы Бога, судьбы и любимых мужчин, женщины-легенды, женщины-звезды, чей магнетизм и красота слишком велики и непостижимы для земной жизни. В их жизни все потрясающим образом преувеличено – успех, слава,любовь, страсть, счастье и страдание…Любимая певица последнего русского императора Надежда Плевицкая, несравненная Анастасия Вяльцева, загадочная Катюша Симон, вдохновенные Анна Павлова и Ольга Спесивцева, легендарная Габриэль Шанель, обворожительная Мария Пуаре, волнующие Роми Шнайдер и Ингрид Бергман, блестящая Франсуаза Саган, мудрая Анастасия Цветаева, любящая и мужественная Алла Нагибина… Невидимая нить, связывающая этих блистательных женщин, так непохожих друг на друга, в драгоценное ожерелье – время и творчество. В этой книге – 12 сенсационных историй о любви, 12 женских портретов на фоне декораций ускользающего времени. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Я ехала домой… Мария Пуаре

Есть вещи, которые так давно и прочно вошли в нашу жизнь, что кажется, будто они существовали всегда. Вот, например, романс «Я ехала домой». Все его знают, а кто автор? Дотошные любители, может, и докопаются — какая-то М. Пуаре. Но мало кому известно, что за этой фамилией скрывается яркая, талантливая актриса, волновавшая российскую публику и своими сценическими созданиями, и подробностями личной жизни.

В конце девятнадцатого века многие сходили по ней с ума. Говорили даже, что один неудачливый поклонник застрелился прямо у дверей ее гостиничного номера. Артистка, певица, блиставшая в оперетках, исполнительница цыганских романсов, композитор, поэтесса, журналистка — все эти таланты сочетались в миловидной блондинке с неожиданно низким голосом, москвичке французского происхождения Марии Пуаре, родившейся в 1863 году.

Каких только цветов и подарков ей не преподносили! Когда появился первый романс, написанный Пуаре, «Лебединая песнь», всю ее квартиру почитатели ее таланта завалили фигурками лебедей — и большими, и маленькими, и серебряными, и фарфоровыми…

Ее жизнь напоминала пестрый калейдоскоп событий, в которых фигурировали самые знатные и богатые люди России. А она успела побывать в роли и городской сумасшедшей, и любимицы публики двух столиц, и изобретательной авантюристки, и узницы петербургской тюрьмы…

…В тот осенний день 1916 года около здания Петербургского окружного суда царило настоящее столпотворение. Литейный мост был весь забит людьми, не сумевшими прорваться в зал заседаний. Сквозь плотную людскую массу, запрудившую мостовые и тротуары, с трудом пробивалась карета, в которой находилась подсудимая. Дверцы распахнулись. Прокатился гул, толпа всколыхнулась, взволновалась, пришла в движение.

Хрупкая светловолосая женщина в сопровождении конвоя, прокладывавшего ей дорогу, направилась к входу в здание. Под ноги ей летели букеты. Некоторые неистово аплодировали. Кто-то кричал: «Мы Вас любим! Мы с Вами!» Но слышался и пронзительный свист, и злобное шипение, и обрывки негодующих фраз: «Аферистка! На графские миллионы позарилась! Ишь ты, графиня Маруся!»

Совсем недавно ей поклонялся весь театральный Петербург, да и Москва не отставала. И в Киеве ее обожали, и Париж она покорила исполнением цыганских романсов, хоть цыганкой и не была. Там среди ее поклонников числился один из Ротшильдов. А теперь ее ведут с позором, как закоренелую злодейку и преступницу. Но она виновата лишь в том, что любила. Любила и хотела, чтобы у нее были муж и семья. Разве это не естественно для женщины? А средства, которыми она пыталась этого добиться… Что ж, любовь зачастую в таких делах неразборчива.

И хуже всего то, что за решетку ее упрятал ее собственный муж. Судебный пристав, предъявивший ордер на арест, холодно глядя ей в глаза, именно так и сказал. Марии не хотелось в это верить. Она знала, что на нее заведено какое-то уголовное дело. Но чтобы муж… Ведь граф только что был у нее! Мария жила в своем особняке на Фонтанке. Супруги обедали, потом муж попросил Марию спеть. Она аккомпанировала себе на гитаре — семиструнной, палисандрового дерева, с перламутровой инкрустацией. Пела с каким-то особым чувством и надрывом, словно догадываясь, что больше петь для любимого не придется. «Я ехала домой, я думала о Вас…» Ее мягкий, обволакивающий голос бередил душу. Граф даже прослезился. Он вообще был несколько сентиментален.

— Не волнуйся, Маша, все закончится хорошо, поверь мне. Я не пожалею для этого ни денег, ни связей. Я остановлю происки этих злоумышленников, чего бы это мне ни стоило. Они отзовут свой грязный иск обратно. Успокойся, дорогая, и не думай об этом.

На прощание граф перекрестил и поцеловал жену. Он всегда так делал. А через несколько минут вошли полицейские с наручниками…

— Мария, он недостоин тебя. — Казалось, внутри нее заговорил другой человек. Другая, мудрая, все понимающая женщина, и к ней нельзя было не прислушаться. Мария отмахивалась от ее слов, но та продолжала твердить свое. — Графу льстило внимание такой необыкновенной женщины, как ты. Ему нужен был наследник его двадцатимиллионного состояния. Здоровый, крепкий ребенок. Он говорил тебе об этом с первого дня знакомства. Ни комплиментов, ни признаний в любви ты не слышала. Согласись, это несколько странно. Вспомни, разве он любил тебя? Разве понимал, что творится в твоей душе? Тебе хотелось видеть своего избранника благородным, щедрым и надежным? Но это всего лишь твое желание, искажающее действительное положение вещей. Ты же сама сказала, что ваша свадьба была для тебя театральной постановкой. Ты принесла себя в жертву. Зачем?

…Она прошла на скамью для подсудимых, присяжные сели на свои места. Суд проходил в знаменитом Белом зале, в котором слушались дела террористки Веры Засулич, Сикорского, Сазонова.

Раздались страшные слова:

— Истцом по делу графини Марии Яковлевны Орловой-Давыдовой, урожденной Пуаре, выступает ее муж, граф Алексей Анатольевич Орлов-Давыдов.

Мария едва не лишилась чувств. Значит, это все-таки он. Он все организовал, а не какие-то безвестные «злоумышленники». Значит, все это время он бессовестно лгал, притворялся, выкручивался. А эти поцелуи, это внимание, эта забота, этот нежный тон в голосе? Чудовищный обман. Дьявольская изворотливость. Двуличие и коварство. Значит, муж просто вводил ее в заблуждение. Чтобы не дать ей как следует подготовиться к предстоящему суду. Чтобы застать ее врасплох. И этого человека она любила? Посвящала ему стихи?

Нет, он не мог так с ней поступить. Его настроили против нее. Его заставили. Он такой слабовольный, легко поддается дурному влиянию. «Карл? — мелькнуло в голове. — Неужели все-таки Карл?»

— Эта кроткая с виду женщина опасна для общества, — услышала она голос графа. — С детства она была исчадием ада. Дикая, своенравная, неуправляемая. А знаете ли вы, милостивые государи, что в юности первый муж госпожи Пуаре поместил ее в сумасшедший дом? Правильно сделал. Вот только выпускать оттуда ее не следовало.

Марии стало трудно дышать. Она непроизвольно приложила руку к груди, а другой рукой схватилась за край скамьи. Зал заседаний поплыл у нее перед глазами…

— Боже, что со мной? Где я?

Голова гудит. Она обрита наголо. Ноги не слушаются. По спине ползет холодный липкий пот. Мария снова огляделась вокруг. Как она здесь оказалась? Нет, этого не может быть! Ночными кошмарами она не страдает, но то, что сейчас происходит, иначе не назовешь.

Унылые, обшарпанные стены. Решетки на окнах. Железная кровать с голым матрасом, без всякого постельного белья. На ней какой-то грязный балахон, скрывающий ее хрупкую фигурку. Он напоминает саван. Беспомощно свисают слишком длинные рукава.

Напротив женщина с всклокоченными волосами и безумным взглядом бубнит что-то под нос, сидя на кровати и слегка раскачиваясь из стороны в сторону. Почему она такая странная? О чем она говорит?

Сейчас все закончится. Просто надо во что бы то ни стало проснуться и прекратить этот ужас. Мария изо всех сил вцепилась в свою руку и вскрикнула от боли. Значит, она не спит.

Это сумасшедший дом. Больница для умалишенных. Ее привезли сюда вчера вечером. Врач и двое санитаров с трудом ее усмирили. Ей сделали какой-то укол, и она провалилась в тяжелый, мутный сон…

Сидя на скамье подсудимых, Мария закрыла глаза. В памяти всплыли слова, сказанные много лет назад:

— Маня, ты просто сошла с ума. Не знаю, что с тобой делать. Опять взялась за свое. Разучиваешь какие-то роли, вместо того чтобы заниматься домом.

Муж неожиданно вошел в ее комнату в тот самый момент, когда она перед зеркалом читала монолог Офелии.

— Я хочу поступить в консерваторию. На меня обратили внимание Чайковский и Рубинштейн, — тихо ответила Мария.

— Я не позволю, чтобы моя жена выступала на сцене. Какой позор! Я солидный, уважаемый человек, а ты желаешь распевать на подмостках фривольные куплеты.

— Но вам же нравилось, как я играла в домашних спектаклях.

У Марии никак не получалось обратиться к мужу на «ты» — он был почти втрое старше нее.

Замуж за инженера Михаила Свешникова, старинного друга семьи, шестнадцатилетняя Маруся вышла не по своей воле. После смерти отца родные сестры постарались поскорее сбыть ее с рук — отдать первому посватавшемуся. И немудрено. Александра и Евгения, крупные, рослые, как гренадерши, спортивного телосложения, своими резкими манерами отпугивали потенциальных женихов и никак не могли выйти замуж. А тут еще Маруся, очаровательная изящная блондинка с голубыми глазами, привлекает к себе всеобщее внимание и отбивает кавалеров. Помимо красоты, в ней столько талантов! Артистичная, музыкальная, стихи пишет. Надо поскорее избавиться от нее, чтобы не мешала! Отец не позволил бы этого сделать, но несколько лет назад его убил на дуэли конкурент, а мама умерла, когда Марусе было всего восемь. И теперь ей приходится выслушивать нотации нелюбимого старого мужа.

— Я хочу быть великой актрисой. И стану ею!

— Неужели ты думаешь, что я тебе это разрешу? Ты будешь поступать так, как я считаю нужным, иначе…

Иначе муж лишит ее всего — приданого (крестный дал за ней десять тысяч рублей), честного имени, положения в обществе. Просто объявит ее сумасшедшей.

И тут в Марусе что-то взорвалось. У нее началась дикая истерика. Она металась по комнате в приступе невыразимого гнева, выкрикивала бессвязные слова, швырнула на пол вазу и дорогие каминные часы… Вызванные мужем санитары куда-то ее поволокли, несмотря на отчаянное сопротивление…

— Представь, Миша, одна моя хорошая знакомая оказалась в сумасшедшем доме. Мечтает о сцене. Непонятно, что с ней стряслось.

Аня Лентовская, артистка Малого театра, завтракая с братом, известным московским антрепренером Михаилом Лентовским, не могла не поделиться с ним взволновавшей ее новостью.

— А как ее зовут?

— Маруся Пуаре.

— Уж не покойного ли Якова дочка?

— Она. У них в семье семеро детей, и Маруся — самая младшая.

Яков Викторович Пуаре, сын французского офицера, осевшего в России после наполеоновского похода, и польской дворянки Яворской, был известной личностью в обеих столицах. Удивительный человек, просто уникум. И француз, и москвич — как-то это все в нем сочеталось. Женился Яков Викторович на Юлии Андреевне Тарасенковой из богатого рода суконных фабрикантов, дородной русской красавице, вскоре ставшей видной московской гранд-дамой. По слухам, крестным одного из многочисленных детей четы Пуаре был сам император Александр II. Пуаре содержал знаменитую гимнастическую школу, единственную в Москве, что-то вроде фитнес-клуба девятнадцатого века. Преподавал гимнастику, фехтование, учил выездке. Многие известные люди посещали школу Пуаре — и артисты, и писатели, и композиторы. Гимнастика тогда входила в моду.

Фехтовальщик Пуаре был блестящий. Силач, каких мало. Поднимал в рывке одной левой восьмидесятикилограммовую гирю. Состоял в штате Императорских театров, ставил сцены дуэлей и сражений. Имел в Большом театре постоянную ложу бенуара № 8. И так глупо погиб — в самом расцвете сил, получив ранение на дуэли. Чего они не поделили с этим немцем Бродерсеном, открывшим школу гимнастики вслед за Пуаре? Но говорят, в споре была задета честь Франции…

Конец ознакомительного фрагмента.