Цена сокровищ: Опасные тайны Китеж-града

Елена Езерская, 2009

Известного ученого Игоря Карцева никогда не прельщали лавры Индианы Джонса. Тихие кабинетные исследования, лекции в университете, романтические встречи с красивыми женщинами – такой была размеренная жизнь завидного холостяка. Но однажды в его руки попадает потрепанная записная книжка с головоломным шифром, и с этого момента Карцев с головой увязает в смертельно опасной интриге с похищениями, убийствами, подставами и шантажом. Оказывается, в бесценной книжке указан путь к мифическому Китеж-граду. Мистическому городу, который фанатично искали фашисты, городу, ставшему недосягаемой мечтой для археологов всего мира! И Карцеву придется найти этот путь, если он хочет выжить и спасти любимую женщину, попавшую в руки охотников за сокровищами.

Глава 3. Наваждение

— Да! — Я не стал дожидаться включения автоответчика и схватил трубку сразу — а вдруг это Олег?

— Карцев Игорь Сергеевич? — Тембр голоса позвонившего и официальная структура речевого оборота заставили насторожиться, мне почудилось в них что-то милицейское. Оказалось — не показалось.

— Парчевский Валентин Леонидович, старший следователь генеральной прокуратуры. Могу я просить вас приехать к нам для разговора? В любое удобное для вас время. И без каких бы то ни было обязательств с вашей стороны.

— А предмет разговора? — задал я глупый вопрос, не от наивности или неожиданности — чтобы успеть оценить происходящее.

— Тогда уж скорее объект. — Человек на том конце провода явно разулыбался, и от его оптимизма у меня все похолодело внутри. — Речь пойдет об адвокате Емельянове Олеге Викторовиче. Мы расследуем дело о его исчезновении, как вы, наверное, уже догадались, если, конечно, смотрите телевизор, и сейчас проверяем всех, с кем он встречался и разговаривал в последнее время.

— У меня какая-то особая роль в вашем списке? — Я попытался придать своему голосу как можно больше легкомысленности в интонациях.

— Вы спрашиваете, можете ли отказаться от нашей встречи? — снова усмехнулся звонивший. — Это ваше конституционное право, но я подумал, быть может, вам небезразлична судьба вашего друга…

Ну да, вздрогнул я, три дня назад я уже согласился вернуться в прошлое, и каков результат?

— Извините, я не понял вашего ответа, — снова переспросил голос из прокуратуры.

— Это допрос? — уточнил я.

— Боже сохрани, — примирительно сказал следователь. — Если для вас существует какое-то табу на наше учреждение, можем встретиться в неофициальной обстановке. Подскажите, где и когда вам будет удобно. Единственная просьба, чтобы место было не слишком многолюдное и шумное, не хотелось бы перекрикивать друг друга. Вы согласны?

— Сегодня, в четырнадцать, торговый центр у высотки на Баррикадной, итальянское кафе на втором этаже, устроит?

— Нормально, — подтвердил звонивший. — Я буду.

— Интересно, а как вы узнаете меня? Или я вас? — почему-то растерялся я.

— У меня есть общая фотография встречи одноклассников, — пояснил следователь. — Марианна Вячеславовна любезно показала мне семейный архив. Правда, фото не новое, но надеюсь, вы не слишком изменились за последние пять лет?

— Я не сижу на диете и не пользуюсь услугами косметолога. — Ко мне неожиданно вернулась моя всегдашняя самодостаточность, отдававшая раздражением.

— Вот и отлично, — по-видимому, кивнул говоривший. — До встречи, и — спасибо вам.

Вообще-то Марианна могла бы и предупредить о возможном появлении на моем горизонте человека из прокуратуры — я позвонил Олегу домой в тот же вечер, как увидел сообщение в бегущей строке. Марианна рыдала в трубку и все твердила — я так и знала, я всегда боялась, что эти его громкие дела до добра не доведут, я ему говорила — черт с ними, с деньгами, как-нибудь проживем, был бы жив и здоров, но, честно говоря, я не очень ей верил.

Я знал Марианну еще до их свадьбы с Олегом — он привел ее на десятилетие класса. Я видел — ей льстило, что ее друг — перспективный молодой адвокат, и почти весь вечер Марианна без умолку трещала о его очередном грандиозном успехе, кажется, фирма, в которой в те годы работал Олег, защищала какого-то предпринимателя, подозреваемого в заказном убийстве компаньона по бизнесу. Олег тогда был помощником известного законника и после этого дела стал получать собственные заказы. Он очень резко пошел в гору и вскоре при посредничестве своего учителя и мэтра Калиновского создал собственную юридическую контору. Стал мелькать на телевидении, не гнушался привлекать к себе внимание скандальными заявлениями, потом так же искренне отказывался от них, но все время оставался на плаву. Его считали душкой, ему доверяли, и его профессиональный рейтинг неизменно оставался высоким. По числу побед и количеству самопиара.

Марианна недолго работала секретарем в его конторе, потом Олег сделал ее помощницей, а когда пошли дети — неработающим партнером. И мне не надо было собирать о них сведения, вмешиваться в их личную жизнь, чтобы понять, насколько Олег дорожил своими близкими. Достаточно было взглянуть на то, как Марианна и трое их детей одеты, насколько они ухожены и спокойны, насколько упакован их быт и чем заняты их, и особенно ее, мысли — дом, дети, дети, дом, хороший отдых и понятные жизненные удовольствия: еда, сон и немного «гламура».

Олег был помешан на семье, еще в школе я отметил, что идея мужского продолжения — построить дом, посадить дерево, вырастить сына — для него не просто слова. Шесть лет назад он затеял строительство большого загородного дома и той же зимой уже приглашал меня приезжать к ним на Николину покататься на лыжах. Дерево Олег собственноручно недавно посадил во дворе дома своей московской квартиры — ради этого принял участие в субботнике по озеленению и теперь регулярно заботился о своем саженце. А мальчишек у него было двое. Старшего он определил в кадетский корпус, о младшем они с Марианной еще спорили. Что до единственной дочери — тут он и подавно был типичным сумасшедшим отцом и самозабвенно обожал ее… Я спохватился и вздрогнул — кажется, я сказал «был»? Нелепая мысль и нелепые страхи.

Я бросил взгляд на часы автоответчика — десять утра. Через полчаса у меня начинаются две пары предсессионных консультаций, а потом от академии до Новинского — рукой подать. Я подумал, что должен успеть. Я оделся и вышел — захотелось немного прогуляться до занятий. Продышать и проветрить мозги. Старый испытанный способ душевной саморегуляции — хождение меня всегда успокаивало. Особенно при такой погоде. Весна стояла по-летнему теплая, все вокруг расцвело вне сезона, быстро и густо. В ближайшие дни ожидали затмения — второго в этом году. Старый центр задыхался от пекла в районах пересечения магистралей и Садового кольца, но на узких улочках в прибульварных кварталах можно было укрыться в тени дворовой зелени и маленьких скверов у школ. Я любил здесь ходить — переулками и проходными дворами, в тишине, без потока рядом спешащих людей и шума проезжающих мимо машин.

Есть поверье — в одну воду дважды не вступают. Не примета — философия. Веками проверенная рекомендация для каждого следующего поколения людей. Прошлое очень опасно. Переступил порог — не возвращайся. Слово — не воробей… Сделанного не воротишь… Человеческое суеверие в отношении прошлого во все времена руководствовалось единственной аксиомой: чем дальше от него, тем лучше. Отряхни прах со своих ног. Не беспокой тени предков. Не вызывай духов умерших. Не разрывай могил. Археологов долго считали падальщиками. О проклятии гробницы Тутанхамона шептались как о заслуженной каре за вторжение в посмертный мир обитателей Долины фараонов. Страх перед тем, что прошло, перед тем, кто ушел, настолько велик в человеке, что породил много табу, исполнение которых приводило к огромным лакунам в истории отдельных племен и народов. В одной из моих любимых книг Джеймс Фрезер приводил примеры того, как из страха перед прошлым из жизни той или иной общности выпадали целые столетия, а вместе с ними становились мертвыми целые языки или отдельные лексемы, отсутствие которых в живом языке и в летописи делало невозможной саму историческую науку. Соприкосновение с прошлым всегда и неизбежно несло гибель человеку и его душе. Жена библейского царя Лота оглянулась и обратилась в соляной столб. Древнегреческий Орфей потерял возможность вернуть из царства мертвых свою возлюбленную, не удержавшись от того, чтобы не обернуться и не посмотреть на нее. У индейцев Амазонии есть верование в повелителя вод — демона по имени Ипупиара. Его ступни всегда вывернуты пятками вперед, и поэтому, когда вы убегаете от него, вы все время бежите к нему, и он неизбежно заманит вас в болотную гниль. Герой одного не очень успешного голливудского фантастического фильма пытался изменить прошлое и спасти свою невесту, но прошлое каждый раз повторялось и отнимало у изобретателя его девушку. Отчаявшись справиться с прошлым, ученый попал в будущее и там нашел новую любовь, которая избавила его от призраков давно минувших лет. Право же, только остроумный марксист мог пугать людей призраком будущего, призраки изначально — признак прошлого.

Я вступил на запретную территорию. Я позволил прошлому заманить меня в свое болото — я услышал печальную и прекрасную песню лесного демона и попал в расставленную им ловушку. И ничего другого — ни обязательств дружбы, ни клятвы верности школьному братству, ни пионерства с его максимализмом и стремлением помочь, спасти, поддержать, ни жалости к слабому и невинно страдающему. Только зов из прошлого, завораживающий, как голос Сирены, который, как известно, ведет корабли на рифы и мели.

Олег пришел ко мне из прошлого, заблудился в нем сам и потянул меня за собой. А я-то хорош — с какой легкостью дал себя провести! Не врал хотя бы самому себе: записная книжка Чернова — фальшивка, состряпанная для того, чтобы подловить меня на научном честолюбии, красивый повод поиграть на моих детских чувствах к Стелле, которая, вполне возможно, не так невинна и несчастна, как мне все это было представлено. И теперь меня станут дергать прокуратура, милиция, пойдут разговоры и, как всегда, просочатся за пределы служебных кабинетов правоохранительных органов, появится пресса, начнутся звонки и расспросы — кем вы, кому и для чего… Это называется — сам погибай и товарища не забудь.

Стоп! Я споткнулся о бордюр, проложенный поперек тротуара во дворе перед аркой, выходящей прямо к академии, и мысленно дал по тормозам. Кажется, я испугался? Неужели это я? Задрожал от одного звонка из прокуратуры, как будто речь шла об измене родине? Я трус или дело в чем-то другом? Чего я боюсь? Наверное, только одного — вновь обрести в себе восемнадцатилетнего мальчишку, который любил и был покинут. Я опасался не себя и не Стеллы, я хотел избежать власти иллюзии, которая внушает нам несбыточные мечты и надежды. До разговора с Олегом я жил спокойно и по-мужски довольно беззаботно. Я не желал становиться рыцарем на белом коне, я уже почти поверил в то, что могу быть кем-то обычным и немного занудным. Но — где там! Опять труба! Опять в поход! Сначала беда приключилась со Стеллой, теперь пропал Олег, а я-то тут при чем?..

— Еще раз спасибо, что пришли. — Парчевский поднялся из-за стола и протянул мне руку для пожатия. Он приехал раньше и не сказал ни слова о моем опоздании. — Садитесь, что-нибудь закажете?

— Пожалуй, я выпью минеральной, — кивнул я, пожимая в ответ его ладонь. Пожатие оказалось крепким, что внешне трудно было предположить в этом крупном, немолодом уже мужчине с одутловатым лицом человека, страдающего хроническим недосыпанием.

— Мои верительные грамоты… — Следователь потянулся правой рукой во внутренний карман пиджака, собираясь достать свое служебное удостоверение, но я остановил его жест — это лишнее. — Как хотите… Но для нас на самом деле важна эта встреча и этот разговор. Дело в том, что вы, судя по всему, последний человек, который общался и разговаривал с Емельяновым и его подследственной Черновой.

— Что значит — последний? — Я в недоумении взглянул на него. — И при чем здесь Стелла?

— Видите ли. — Парчевский посмотрел по сторонам, вздохнул и понизил тон голоса. — Эта информация не разглашается, но адвокат Емельянов — не единственный исчезнувший по этому делу.

Я невольно потянулся ближе к следователю, поставив локти на стол.

— Продолжайте, если, конечно, дальнейшее не служебная тайна.

— Разумеется, тайна… — Разговор опять на минуту прервался, следователь заказал подошедшему официанту бутылку минеральной воды — «с газом — без газа?», «без газа»; себе попросил капуччино и эклер с шоколадным кремом, подождал, пока официант отойдет, и снова продолжил свой рассказ.

— На основании уже собранных данных мы реконструировали события вечера того дня, когда пропал ваш друг адвокат. Вы не курите, нет? Хорошо, я потерплю. — Парчевский не закурил, но так и вертел пачку в руках в течение всей нашей беседы. — В шестнадцать он заехал за вами домой, потом вы отправились в «Лефортово», там состоялось ваше свидание с Черновой… Нет-нет, это не намек, это профессиональный жаргон. После этого адвокат отвез вас обратно и тоже поехал домой. Куда он не доехал, а почему-то оказался в незнакомом дворе за три квартала от места назначения.

— Откуда так быстро узнали об этом? — Вопрос, волновавший меня уже несколько дней.

— Стечение обстоятельств, — кивнул следователь, — вы же знаете эти московские дворики, всегда у окна есть какая-нибудь старушка, которая наблюдает за всем, что происходит во дворе. Так вот именно такая народная оперативница со своего балкона увидела, как во дворе припарковалась незнакомая, то есть не соседская и не друзей соседей, машина, из нее выбежал человек, оставив дверцу открытой, и стремительно скрылся в ближайшей проходной арке. Старушка первым делом подумала о теракте и позвонила в панике в милицию. По звонку на место немедленно выехали отряд специального назначения и МЧС, машину проверили, убедились, что она чиста, успокоили бабушку и рассудили так, что «мерседес», наверное, в угоне. Пока машину везли на милицейскую стоянку, пробили по базе данных владельца. Оказалось — известный адвокат, тут же позвонили ему домой, где и выяснилось, что Емельянов обещал быть к ужину, но вот уже три часа его нет дома и его мобильный не отвечает. Дальше можете себе представить — крики, слезы, подозрение в убийстве. Наверное, кто-то из прессы отслеживает все, что связано с вашим другом, возможно, это просто работа его пиар-агентов. В общем, в последних новостях уже появилось сообщение об исчезновении Емельянова. А утром Стелла Чернова не вышла на перекличку — ее нашли в камере с перерезанными венами. Слава богу, стояла жара, и кровь быстро спекалась, текла медленно, да и порезы были неумелые. Сначала ее увезли в тюремный госпиталь, но потом у нее начался сердечный приступ, пришлось вызывать реанимацию и везти в ближайшую больницу, где ее поместили в отдельную палату и оставили милиционера для охраны…

У нашего столика опять возник официант и принес заказы. Едва дождавшись его ухода, я заторопил следователя:

— И?..

— А дальше ничего, — он отхлебнул кофе, поморщился — горячий, взял всей горстью миниатюрный эклер, и тот утонул в его огромной ладони. — Ночью госпожа Чернова скончалась, но тело ее таинственным образом исчезло из больничного морга.

— Что значит «скончалась»? — Я почувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.

— На это имеются соответствующие документы, — кивнул Парчевский, — их сейчас проверяют мои коллеги, специализирующиеся в вопросах медицинских ошибок. Уже допросили охранявшего палату милиционера, продолжают брать показания у медперсонала… Пока это все. Вот и получается — до тех пор, пока на сцене не появились вы, все шло совершенно обычно. Прокурор вынес постановление на передачу дела в суд, Емельянов готовился к первому заседанию, но вот он привел вас, вы говорили с Черновой, и после этого адвокат пропал, а его подзащитная мертва.

— Но об этом… — дрогнувшим голосом начал я и не смог продолжить фразу.

— Все, кто оказался замешан в эту историю, дали подписку о неразглашении, и мы отслеживаем процесс, так что, как видите, уже два дня, и никакой утечки информации. — Следователь поискал рукой внизу где-то справа от себя и поднял с пола дорогой кожаный портфель, раскрыл его и достал какую-то папку. — Вам, кстати, тоже придется подписать этот документ, но потом. А сейчас я хотел бы знать, для чего вам была необходима встреча с Черновой и почему после этого она пыталась покончить с собой, а ее адвокат бесследно исчез, без каких бы то ни было заявлений о выкупе с чьей-либо стороны?

Я с ужасом посмотрел на него — Стелла мертва, а он так спокойно сообщает мне об этом?! И вообще — о чем он говорит? При чем здесь я?

— Я не понимаю…

— Мы тоже. — Парчевский поднес было ко рту указательный палец левой руки, обмазанный шоколадным кремом, но спохватился и потянулся за салфеткой. — Я не поленился выяснить кое-что о вас и совершенно ничего не понял. Вы — ученый, и, кроме десяти лет учебы в одном классе, вас с делами Емельянова, а уж тем более с Черновой, ничего не связывает. Скажите, что произошло на этом свидании в тюрьме? Может быть, она или он что-то случайно сказали, а вы просто тогда этого не заметили? Подумайте, вспомните ваш разговор.

— Послушайте, это нелепо! — воскликнул я и осекся — громко, слишком громко.

— Хотите убедить меня в том, что это простое совпадение? — Следователь с сомнением покачал головой. — Совпадений в таких делах не бывает. И куда пропало тело Черновой? Исчезло столь же таинственно, как и тело Емельянова… Извините, извините, как и он сам. И все сходится на вас. Либо вы знаете что-то важное для них обоих, либо вы сами в этом замешаны.

— Вы в своем уме? — растерялся я. — Вы меня подозреваете?

— Пока только разговариваю, — сказал мой собеседник, — если бы у меня были хотя бы какие-то доказательства, мы бы с вами так мирно не беседовали.

— Вы, кажется, мне угрожаете?

— Боже упаси! — Он шутливо поднял руки, почти так же, как Олег в прошлое воскресенье. — Я всего лишь прошу вас помочь нам. Сосредоточиться и вспомнить — зачем Емельянов взял вас с собой на свидание с Черновой, о чем вы говорили, что он сказал вам после этого посещения? Или, быть может, отдал? Чернова ждала от вас или от него какой-то весточки с воли? А услышала об исчезновении Емельянова и испугалась? Или это было заранее согласовано? С кем — с вами?

— Я что, по-вашему, крестный отец? — рассердился я.

— Не знаю, — развел руками Парчевский, — вы для нас «темная лошадка», возникли неожиданно, с кристально чистой биографией и совершенно не в теме. Или это только видимое?

Конец ознакомительного фрагмента.