Ночной сторож

Елена Евгеньевна Тимохина, 2007

Лев работает в психиатрической больнице. Среди его знакомых – медсестры, прекрасные девы ночи, доктор Борисов и ночной сторож Сэр, который приводит на работу маленького сынишку.

Лев шел темным коридором, только что вымытым и еще пахнущим грязной водой, мимо профиля вахтерши, дремавшей при двери. Пробудившись от звука его шагов, она вопросила:

— А это что за сверток?

И с важностью качнула головой в такт его ответу:

— Из аптеки.

В углу стояла палка для размешивания извести, похожая на гипсовую ногу. У Льва возникло ощущение того, что он прогуливался среди манекенов. Зачем он здесь? Что ему надо?

Сторожа, сторожа своей плоти.

В окно, наполовину замазанное белым, блестит прощальный луч солнца, он следует поверх мешков с известью, потом по белым доскам пола и деликатно исчезает. Больница для умственно одаренных.

Снова звучат, все приближаясь, шаги. Веки лениво приподнимаются, и слабая улыбка санитарки вознаграждает приближение ночного сторожа.

Большой шаг и маленький шажок друг за другом.

Торжественно приготовленная улыбка упала. Нагромождением морщин наконец набрела на вопрос:

—

Что? Что?

—

Похитил наследника! — усмехнулся сторож. — Знакомься, мой сын. Его мать работает в ночную смену.

Мимо стены, пропитанной известью, мимо белой шляпы и превращенных в известь предметов из дерева и ткани промелькнула улыбка мальчика. Словно из гипсового мира вылупилась улыбка. Что! Что!

—

О, кроткая корова! — Сторож кланяется старухе. Мальчик — повторил за ним.

Её рука потянулась погладить детскую головку, но он резко дёрнулся..

—

Что? Что?

Луч подстерегает, когда из-под века выплывет недреманное око. Раз — и он смешивает сонный зрачок со светом. Зрачок вздрагивает — один-ноль в пользу солнца, — вмятина мягко расправляется.

—

Вот и наш пришел, — вздыхает вахтерша и собирается домой.

В июле в больницу народу оставалось немного, все врачи разъезжались в отпуска, и только

доктору Борисову ставили отпуск в ноябре. Тот не жаловался. 2так хочет народ, а я против народа не пойду».

—

…Этот приятель твой, Сизиф, — говорит доцент Борисов, обращаясь к своему интерну, — сам со временем все больше становится похож на

камень.

Вот внутреннее, что мнится во внешнем, — червеобразные или в форме ростка фигуры — в извивающихся ходах зародыша — серых, зеленых, синеватых лицах по недоразумению, лишь в немногих из них проглядывает мысль. Некрасивые случайные формы под номерами, формы, переросшие свои пределы и борющиеся с другими формами. Тела, лишенные физических усилий, и головы, словно колеса. Или вздыбленные волосы, блеск очков. По сальным от обеда щекам съезжает солнце. Вот детали, достойные запоминания.

Содержание? Видимость, одно только настроение.

–-Может быть, твое пристрастие к этому человеку — некая форма избавления от установочных запретов? — спросил Борисов.

Лев вопросительно посмотрел на собеседника — толстого и неподвижного, вроде кактуса в окне.

— Там на входе сторожит старуха, — произнес он, — потусторонняя старуха. Я на всякий случай проверил у неё пульс, между прочим, нормальный.

В изъеденном грязью окне появилась седая стриженая голова и сонно уставилась на них. Рука безостановочно нащупывала шпингалет, метя его в гнездо. Луч лежал на подоконнике, и старуха, наконец, подтолкнула его, выпихивая.

— Продолжай, пожалуйста, — проговорил Борисов. — Кажется, я понимаю, о чем речь. Еще немного, и я вспомню, где я это мог видеть.

Лев снова заговорил, доцент Борисов кивал в знак согласия, он курил, оплетая арканами дыма окно. От долгих затяжек пальцы его подрагивали.

— Никак не вспомню, — наконец промолвил он и оттого, что Лев внезапно раскашлялся, спросил: — Открыть окно?

Он взялся за оконную ручку и потянул на себя древнюю раму. В приоткрытую створу ворвался сильный ветер с песком и пылью. Сигарета погасла.

— Сегодня синее небо, хорошо предсказывать погоду, — заметил Лев.

Предсказатели и внимающие им слабоумные.

–Умные, — перебил его доцент Борисов. — Ума палата. Сходят с ума, если еще не сошли.

— Я думаю, что мы не вправе относиться к этому как к слабоумию, — возразил ему Лев, — каждый из нас владеет точно такой же тайной.

Люди готовы горы свернуть, когда под угрозой оказываются их тайны.

—

На поддержание этих тайн у них уходит слишком много сил, что чрезвычайно

истощает организм, — рассуждал доцент Борисов.

—

Что вряд ли важно, когда весь мир полон безумия, — снова не согласился

Лев, — Все, кого посетила мысль, не в силах избежать страданий,

которые она приносит.

—

Сдается, что твои истинные чувства не проходят в твое созна

ние, — заметил Борисов. — Нет, я бы не стал говорить о страданиях,

глядя на тебя. Разве ты плохо устроен? Сдается, ты только и делаешь, что

бездельничаешь.

—

Дело каждого состоит в том, чтобы развиваться, — проговорил

Лев, — хотя бы такое развитие и происходило не вполне обычно. Поверь,

это не приносит мне счастья.

—

В чем же состоит развитие?

Ничего нового, кроме того, что присуще мысли.

Работа солнечного луча, высверливающего дверные петли, увенчалась успехом: дверь распахнулась и закачалась на солнечных нитях, являя прибытие Тенедевы.

— А природа подстегивает, — проговорил Борисов, — являя день за днем вечные картины.

К примеру, одна из таких предстала взору сейчас — медсестра шла прямо на них, устремленно правя белым. Молчедева — разом крахмал, шероховатые объемы раковин, что охлаждали и отрезвляли.

Милодева! Было б мило, если б было!

Глядя на нее, оба улыбнулись одновременно. Пробежавшая волна тени и свежести принесла им облегчение. Доцент Борисов облегченно завздыхал, будто ему не хватало воздуха, обозначая грудную клетку — она напоминала птичью, на которую накинули черное сукно.

—

Все горит в мире — взор мой горит! — провозгласил он, увлекая

за собой улыбку Светодевы, — вот она идет по солнечной стороне

коридора — блестящая кожа лица, тень от рук ее, тень от лотка в руках

ее — все она, но вот она прошла — и теперь там тень и нет никого.

—

А, эта смугляночка? — спросил он у Льва. — Из ее бедра я бы охотно

сварил себе кофе!

При этом не можешь не знать, что за дева, куда она направляется, что там с нею будет. Что-то будет с другими. Кто-нибудь заскулит в палате, всегда находится бедолага, который при одном виде белого халата ее начинает плакать.

Выразить воспринятое чувством можно и не прибегая к рацио ааа так ака аиа аа или аа художественное аа множество ааааааааааа иррациональных аа образов аа особенного аана в объекте аа тем больше аа чем разнообразнее аааа ааа ана конкретности ааа знак аамистический характер акомплекса ааааааааааа.

Конец ознакомительного фрагмента.