Сказка о ночном музыканте

Елена Городенцева, 2021

Сказка «Ночной музыкант» является самым значимым произведением Елены Николаевны Городенцевой – члена Российского союза писателей. Книга написана давно, но только теперь мы можем ознакомиться с ней в том виде, в котором пожелал её видеть автор. Отрывки из этого сочинения вошли в сборники «Антология русской поэзии 2020» и «Поэт года 2020 г.» Это 9 книга, которая вышла в свет и думается, что подобного объёмного повествования в стихах трудно будет встретить где-либо ещё. За вклад в развитие русской литературы Елена Николаевна награждена медалями «Александр Пушкин 220 лет», «Владимир Маяковский 125 лет», «Антон Чехов 160 лет», «Анна Ахматова 130 лет», «Сергей Есенин 125 лет», «Иван Бунин 150 лет». Сказка «Ночной музыкант» – это не только невероятное путешествие по миру волшебства. Это своего рода философия, донесённая доступно и просто до детей. Слова, написанные в начале книги: «Мы вместе с вами будем слышать звуки, которые рождает музыкант, узнаем, как непросто достаётся победа, даже есть талант…» будут подтверждаться до конца произведения в процессе неимоверных приключений. Вы невольно почувствуете магическую силу игры на скрипке, которая заслуженно считается царицей музыкальных инструментов. Здесь встретятся и Ящуры, и Драконы, и Леший, и Кикимора, и Фея, и прекрасная царевна, и Огненный конь, и Морской царь… Всех сказочных персонажей сложно даже перечислить. Волшебники заставят героя пройти длительный путь, раскрывающий сущность строения мира, чтобы он, пропуская всё через себя смог в дальнейшем отразить в своих мелодичных рассказах глубину, насыщенность, связь с природой, красоту и бесценность всего, что нас окружает. Не зря бытует мнение, что музыка раскрывает душу человека и лечит. Всё так и будет. Читая эту книгу, нам в который раз показывают значимость трёх великих сил, которые сопровождают каждого в течение жизни – это вера, надежда и любовь. Юноша сирота, но он не одинок. Сердечность, отзывчивость, душевная чистота, умение дружить помогут преодолеть ему любые преграды и достичь высоких вершин, не потерявшись в лучах славы. Завершится произведение немного неожиданно, но, как и положено в сказке – хорошо.

© Городенцева Е. Н., 2021

* * *

В который раз настал приятный вечер.

Закат раскрасил в яркое себя.

Я расскажу сейчас одну из сказок

Собравшимся у тёплого огня.

Мы не пойдём сегодня с вами в море,

Ведь волшебство свершится на земле.

Возможно всё, что там происходило,

Затронет струны тонкие в душе.

Мы вместе с вами будем слышать звуки,

Которые рождает музыкант,

Узнаем, как непросто достаётся

Победа, даже если есть талант.

Настроимся буквально за минуты.

Замрём, слух напрягая в тишине.

Теперь представьте: ночь, на небе звёзды

В далёкой нам неведомой стране.

Высокий лес шумит ветвями грозно,

Желая своим треском напугать

Того, кто в темноте ушёл из дома,

Стремясь в уединенье погулять,

Совсем забыв о том, что в это время

Из тайных мест, невидимые днём,

Выходят люди тьмы из подземелья

И те, что чародеями зовём.

Они себя тут чувствуют привольно,

И любят ворожить и колдовать.

Вот именно поэтому не стоит

Поблизости в раздумии гулять.

Но если вы остались в чаще на ночь,

Тогда сидите тихо у огня,

И ничему вокруг не удивляйтесь,

Спокойствие внутри себя храня.

А мы невольно с вами оказались

В лесу, во тьме… И в том не наша власть.

Что делать? В это время и в том месте

История как раз и началась.

Представьте необычную поляну,

Покрытую травою без цветов.

Кругом поднялись камни небольшие —

Обломки мхом поросших валунов.

И если бы не сильный шум деревьев

От ветра, что их ветки бередит,

Стояла б тишина, что охраняла

Покой того, кто в центре круга спит.

Но видно, беспокойный шелест леса

Уснувшего нисколько не пугал.

Он долго шёл, невольно заблудился,

И, выбившись из сил, на землю пал.

Спасало то, что царствовало лето,

Не нужно было тело согревать,

А если говорить совсем уж честно,

И нечем было ветки поджигать.

Добычею лежал зверям голодным…

Но более опасно, что сейчас

Он был не в стороне, а в сердцевине

Поляны в этот день и в этот час.

Что делать? Мы судьбой своей не правим,

Свершаем, что угоднее Богам.

А может быть душа порой нас тянет

Туда, где быть желательнее нам?

Да стоит ли теперь в том разбираться,

Когда луна направила свой свет

В тот самый центр таинственной поляны,

Кому-то указав на сей предмет.

Над каждым камнем вихрем закружился

И тут же растворился лёгкий смерч,

В том месте появляться стали люди —

Участники невероятных встреч.

Все были, как один, мужского пола.

Их лики украшала борода…

Свободная одежда с капюшоном,

Дубовый посох с верхом завитка.

Взор был их не по-доброму серьёзен.

Присмотришься — пойдёт по телу дрожь.

Глубинные глаза смотрели строго.

Был каждый на волшебника похож.

На самом деле так оно и было.

Стояло на поляне ровно семь

На внешность и по росту очень схожих

Чудесников. Всё так, да не совсем.

Здесь каждый обладал особой силой,

Которую мог дать или забрать.

Они сюда лишь в месяц раз слетались,

Чтоб о делах свершённых рассказать.

Никто не должен знать был это место,

Тем более увидеть их в лицо.

Присутствие непрошеного гостя

Являлось его жизненным концом.

Волшебники сначала удивились.

О месте этом шёл недобрый слух,

И потому из путников отважных

Никто бы не посмел войти в сей круг.

А этот спал глубоким сном, спокойно,

Там, где рождали магией огонь.

Один хотел уж сжечь мальчишку в пепел,

Другой вступился: «Погоди! Не тронь!

Давай посмотрим кто он и откуда,

Чем интересна нам его судьба.

Мы, видя это, с вами разберёмся,

Зачем она его к нам привела».

На удивленье, все с ним согласились,

Сведя тростей кручёные концы.

Буквально каждый произнёс вслух слово,

Что знали лишь они, как мудрецы,

Затем убрали посохи на место,

И тут же в лунном, голубом луче,

Являться стало призрачное тело,

Как дымка при затушенной свече.

Промолвил первый: «Вижу музыканта.

Душа его невинна и хрупка».

Другой, в поддержку: «Я с тобой согласен,

Но только не наполнена она».

А третий произнёс: «Пока что красок

Он в звуке не сумел отобразить».

Четвёртый подтвердил: «Он очень молод,

И не познал, как нужно жизнь любить!»

Добавил пятый: «Кто не знал страданий,

О счастье не сыграет никогда.

Душа его готова обучаться,

И тело к нам затем и привела».

Шестой сказал: «Я, как Хранитель звуков,

Готов забрать его к себе домой.

Научится — пусть нам в ночи играет…»

«Да будет так!» — всё обобщил седьмой.

Они коснулись посохами тела

Звездою, сделав с помощью искры,

Что села на груди у чародея,

Как орден, затаившись до поры.

И только лишь тогда огонь зажёгся.

Он не касался телом до земли,

А был внутри подвешенного шара,

Не повредив нигде покров травы.

По очереди каждый, прикасаясь,

Показывал внутри свои дела,

Никто не говорил, ведь было видно

К чему их сила в мире привела.

И в завершенье тех прикосновений,

Шар запылал оранжевым огнём

И улетел. Сверкнули пики молний

В отсутствии туч с проливным дождём.

Серьёзные седые чародеи,

Раскрыв дела, зачем тут собрались,

Всё также смерчем лёгким закружились

И до владений дальних унеслись.

Хранитель звуков жил в большой пещере,

Где было много залов и шкафов.

Вся мебель состояла из ячеек,

Закрытых на серебряный засов.

Он снял с себя звезду, отнёс в центр зала,

Что был всех больше и на редкость пуст,

С высоким потолком, в нём даже поступь

Звучала, издавая сильный «хруст».

Когда звезда легла посередине,

Дотронулся волшебник до неё,

И тут же появился спящий путник,

Что впал в изнеможенье в забытьё.

Он был на самом деле очень молод,

Высок, излишне телом худоват…

Изящные, чувствительные пальцы

Указывали, что он музыкант.

Высокий и широкий лоб. Причёской

Являлись кудри, что касались плеч…

Его, «красив и хрупок», описали б,

Но не о том сейчас идёт ведь речь.

Придя в себя, гость очень испугался.

Он был не там, где вечером уснул.

Нет леса с необычною поляной,

Куда его как будто кто тянул.

Возвысившись, стоял серьёзный старец,

Смотрящий исподлобья на него,

Который ждал вслух сказанного слова,

Что вырвется из парня. Хоть одно.

Хранитель звуков ощутил бы сразу,

Где чистота, а где сплошная ложь.

При силе волшебства, по первой фразе

Властитель знал бы плох он иль хорош.

А юноша, ужасно растерявшись,

Спросил лишь: «Я в пещере? Почему?

По лесу шёл, немного заблудился,

Заснул, но зла не делал никому!»

И старец улыбнулся: «Это правда.

Ты как сосуд не полон, да и чист.

Твоя душа тебя к нам направляла.

Что ж, так и быть распишем её лист.

Возможно тебе небо улыбнулось.

Ты пеплом мог сегодня ночью стать.

Лишь потому, что главный заступился,

Ты можешь предо мной теперь стоять.

Предупреждаю, жить здесь будешь долго.

Пока не разрешу, сам не уйдёшь.

Но знанья, что получишь, уверяю,

Нигде и никогда не обретёшь.

Я вижу, что в котомке лежит скрипка.

Чуть позже попрошу мне поиграть.

Пока же дай услышать твоё имя,

Которым стану дальше величать».

«Меня зовут Давид. Так захотели

Родители, когда я родился.

Я был для них действительно «Любимый»…

Тут юноша слезами залился,

«Теперь их нет, они ушли на небо.

Я странствую, чтоб как-то выживать.

Из состоянья — только эта скрипка.

И это всё, что я могу сказать».

«Понятно. Что ж немного успокойся.

И, как умеешь, что-нибудь сыграй.

Прошу лишь музицировать негромко.

Себя и всё вокруг не напугай!»

Мальчонка инструмент слегка настроил,

И стал, как на базаре исполнять

Мелодию звучанием крикливым —

Так, как привык вниманье привлекать.

От этого пещера задрожала,

Здесь слышалась не музыка, а гром!

Всё слилось в непонятное гуденье

До боли оглушающей притом.

Давид присел, угрозу предвкушая,

Боясь последствий, что он наиграл!

Ведь, чтобы напугать, могли так звуки

Любимой скрипки, он не ожидал.

«Я ж говорил тебе: «Играй негромко!»

Здесь слышен каждый шорох, каждый шаг.

Ты, как глухой, боишься не услышать,

Что можно тихо высказать в словах.

В лесу мне было многое понятно.

Я лишь определиться захотел

С чего начнём сегодня же занятья.

Да… Ты пока ни в чём не преуспел.

Пойдёт учёба здесь с одним условьем,

Что будешь по хозяйству помогать.

Тебе раз в день до блеска три пещеры

Придётся без роптаний убирать.

Хлеб просто так, поверь мне, не даётся,

Его придётся делом заслужить.

Ты будешь сыт, одет, но самым главным,

Послужит то, чему буду учить.

Сейчас я покажу тебе пещеры,

Которые имеют разный цвет.

Учась, поймёшь, различие по звуку,

Оттенки, сущность их и в чём секрет.

В последней, малой, будешь спать и кушать,

В свободные минуты отдыхать,

А в главном зале, где мы находились,

Часами по заданию играть.

И вот ещё… Ты уж не удивляйся,

Что до тех пор, как не услышу звук,

Который я, как истинный одобрю,

Тебе не опустить со скрипкой рук.

Удастся сразу — значит день свободен,

А нет — трудись хоть до заката дня!

Удерживать не я буду, а сила,

Которую вселю сейчас в тебя.

Забыл предупредить: ни один ящик

Без спроса моего не открывай.

Что улетит найти не так-то просто.

Коль не отыщешь, скажет жизнь: «Прощай!».

Волшебник своим посохом дубовым

Коснулся тихо каждого плеча,

Потом направил в лоб и область сердца,

Открыв в Давиде силу скрипача,

Отвел его в то место, где он будет

В свободные минуты отдыхать.

Там было всё довольно-таки скромно:

Стол, стул, не очень мягкая кровать…

На скатерти стояли только кружка,

Наполненная тёплым молоком,

Кусочек хлеба, ложка возле миски

С пшеничной кашей от тепла с дымком.

Но это для Давида было пиром.

Вчера он ел лишь ягоды в лесу.

Хранитель произнёс: «Поешь немного,

А я пока одежду принесу».

И в самом деле, парень очевидно

Довольно быстро в это время рос.

Штаны и куртка были маловаты,

И словно нищий, юноша был бос.

Ему внушали, чтоб не отлучался.

Жизнь так сложна… Куда было идти?

Старик был прав — на небе оглянулись,

Дозволив на поляну ту прийти.

Он был готов работать дни и ночи.

Его никто не стал бы обучать

Чему-то очень важному без денег.

Так стоит ли отсюда убегать?

Когда Давид поел — всё вмиг исчезло.

Мудрец принёс одежду для него,

И из пещерки ненадолго вышел,

Пока не изрекая ничего.

Возможно, дав прийти в себя немного,

Осмыслить, что случилось и понять.

Но ровно через час он вновь явился

Сказав: «Идём пещеры изучать!»

Они пошли. В Давиде в самом деле

Проснулся неподдельный интерес.

Он раньше не задумывался даже,

Шумел каким из звуков в чаще лес?

А сколькими оттенками петь может

Весною на берёзе соловей?

Но он ведь не один, другие птицы

Есть в мире, как и множество зверей…

Скрип пола или маленькой калитки,

Волна высокой и густой травы,

Нежнейший трепет веточек у ивы,

Жуков жужжанье, плач, смех детворы…

Буквально всё в далёком, близком мире

Имеет звук различный и цвета.

Не всем дано их видеть или слышать.

Мы не вникаем в это никогда.

В пещерах же огромных всё хранилось.

Поверить невозможно и понять,

Как можно не запутаться в том месте,

И как волшебник мог всё это знать?

Постигнуть это просто невозможно,

Но ведь Хранитель звуков — чародей!

Он чудеса творил и отличался

От нас обычных и простых людей.

Волшебник произнёс: «Познать всё сложно.

Старайся слушать, видеть, понимать,

Ведь прежде чем рассказ построить в звуках,

Ты должен все их тонкости познать.

Я вижу, ты устал. Пещеры эти,

Не то чтоб в день — за год не обойти.

Но времени у нас с тобою много.

Ты молод — у тебя всё впереди».

Они вернулись в главную пещеру,

Где юный музыкант всех испугал.

Хранитель звуков посохом в пространстве

В то время инструмент обрисовал.

Задуманное тут же проявилось

У юноши реальностью в руках.

«Теперь ты с нею станешь одним целым,

И будешь спать, к груди своей прижав.

С тобою мы расстанемся сегодня.

Тебя разбудит эхо на заре,

И в нужном направлении направит,

Маня негромко звуками к себе,

Подскажет, как убраться быстро, чисто,

И можно ль в зал другой переходить.

Старайся исполнять всё аккуратно,

Ты должен, что хранится там, любить.

Помощница вернёт тебя обратно,

Где ты поешь, проводит погулять.

А дальше хочешь ты или не хочешь,

Учиться будешь «сказочно» играть».

Волшебник пред Давидом растворился.

А эхо позвало его: «Сюда…»

И юноша пошёл за ним. Так будет

Происходить практически всегда.

В пещерке его мягко расстилался

Неведомо откуда бивший свет.

Как только он прилёг, тьма опустилась,

И эхом «Спи!» послышался совет.

Давидом ощущалось то, что скрипка,

Как мать, даря себя, несла тепло,

И юноша уснул сном безмятежным.

Так время ночи в тишине прошло.

Когда настало утро он не ведал,

Ведь в помещенье не было окна.

Туда, как гости внутрь не проникали

Ни первый луч от солнца, ни луна.

Раздался лишь приятный мягкий голос:

«Давид, вставай! Уже давно пора!

Не забывай, сейчас ты будешь занят

Делами, что поручены вчера».

Открыв глаза, парнишка вновь увидел

Всё то же освещение вокруг,

Что нежно расстилалось ниоткуда,

Стирая тьму опущенную вдруг.

Немного приведя себя в порядок,

Он вновь услышал эха зов в тиши:

«Иди за мной. На стуле висит сумка,

Туда свой инструмент и положи».

Как сказано — так сделано, котомка

Висит уже со скрипкой за спиной.

И снова голос бархатный, приятный:

«Теперь не отставай, иди за мной».

За эхом было следовать несложно.

Оно, маняще впереди плыло,

Указывая путь не только звуком,

А также светом, где было темно.

Зал первый был большим и необычным,

Окрашенным в ярчайший жёлтый цвет.

И ящички в шкафах, что были всюду,

Скрывали свой магический секрет.

Оттенки их сменялись постепенно

От сочного до цвета молока.

По многу раз ряды те повторялись,

А почему — неведомо пока.

Всё было для работника готово.

Стояли вёдра полные водой,

Лежали щётки, пёрышки и тряпки.

Как говорится: «Пыль стряхни и мой!»

Давид уже хотел начать уборку,

Но голос вдруг его остановил:

«Ты с инструментом — целое…

Про это, я вижу, ты дружочек позабыл.

Внизу возможно ты и уберёшься,

Но вряд ли сможешь верхнее достать.

Я подскажу: «Чтоб действие свершилось

Тебе необходимо поиграть».

Возьми смычок и скрипку в свои руки,

Сосредоточься только на одном,

Хотя б на том, что связанные перья

Снимают паутину под углом.

Сыграешь от души — так и случится,

А нет, в себе сам тяжесть ощутишь.

Попробуй. На весёлое настройся,

И ты работу быстро завершишь».

Давиду было это непонятно.

Он знал, что вещи сами не снуют.

Зачтётся ли волшебная уборка

Оплатою за хлеб и так как труд?

А вы бы как ответили? Конечно!

Занятье это вовсе не игра!

Уверенный бег пальцев рук по струнам

Возможен при наличии труда!

Представить и сыграть не так-то просто,

Тем более свободно и легко.

Давид на это всё-таки решился,

Замыслив полёт перьев высоко.

И чудо в самом деле совершилось!

И правильно, что выбрано перо!

Не сразу всё у парня получилось.

Оно взлетало, падало в ведро…

Слить мысли с пеньем скрипки не давалось,

Как, впрочем, и воздушно исполнять

Мелодию, с которой связка перьев,

Сумела б паутинки удалять.

Однако, приспособившись немного,

Возможно, потому что был талант,

И инструмент был всё же необычным,

Исполнил всё как нужно музыкант.

В уборке ещё много оставалось:

Пол подмести и тщательно помыть.

Но даже тут фортуна улыбалась,

Всё шло, как и должно происходить.

Давид довольно быстро наловчился.

Он понял суть задуманной игры.

Ему вдруг подчинились щётки, тряпки,

Шутливо пробежав шкафы, полы.

Они, ожив, кружились мягко в танце.

И вот уж через несколько минут

Раздалось эхо: «Всё блестит. Довольно.

Пойдём, тебя другие залы ждут».

На звук, идя по световой дорожке,

Давид попал в зал цвета синевы.

Тона ячеек также изменялись:

От белого до синей полутьмы,

И много раз опять же повторялись.

Приглядываться было недосуг.

Пред ним стояла чёткая задача:

Почистить всё стоящее вокруг.

Работа шла намного веселее.

Помощники летали с ряда в ряд,

А музыканту только оставалось,

Дать мелодичный, радостный заряд.

И вскоре вновь послышалось: «Довольно.

Тебе убрать осталось один зал.

Иди за мной. Не действуй самовольно,

А делай, как Хранитель приказал!»

До третьего добравшись помещенья,

Которое пылало краснотой,

Почувствовал Давид, что при деяньях

Присутствовать стал некий непокой.

Всё чистилось и мылось, как и прежде,

Но этот цвет, казалось обжигал.

Меняясь с бледно-розового в алый,

Он несколько давил, даже пугал.

Работа завершилась также быстро.

Как никогда, Давид был эху рад.

И только лишь послышалось: «Довольно!» —

Покинул зал, ища пути назад.

В своей пещерке он поел немного,

Потом отпущен был чуть погулять.

Он был в горах. Деревья своей кроной

Пытались вход в пещеру заслонять.

Здесь воздух был чистейшим. Грело солнце,

Даря проникновенные лучи.

Парили высоко большие птицы,

Звенели рядом бьющие ключи.

Давид стоял и силы набирался.

Ему казался чудом этот мир.

До юноши ещё не доходило,

Что он теперь в затворниках ходил.

Прогулка очень скоро оборвалась.

Как говорят: «Потехе только час

Отводится, а время остальное —

Работа…», что ждала его сейчас.

Всё то же эхо вглубь пещер позвало,

А парень уж и сам желал идти.

Ему хотелось получить те знанья,

Что, странствуя по свету, не найти.

И вот уж он в свободном тайном месте,

Где чётко слышен самый тихий звук.

Его здесь ждал с особым интересом

Хранитель. В центре был очерчен круг.

Дубовый посох указал Давиду,

Что именно в нём должен он стоять.

Волшебник произнёс: «Пока играешь,

Не смей эту черту переступать!

Старайся быть всегда посередине —

Так лучше ощутится тон игры.

Сегодня тебе нужно научиться

С крикливости дойти до тишины.

Возьми любую ноту, что по нраву.

Представь теперь гудение в трубе,

Пугающее силою своею,

И еле слышный шепоток в избе…

Смотри, на стенах множество ступеней.

Спускаться звуком можешь в тишину

Или напротив лихо подниматься

Усилье, направляя в вышину.

Фиксируй звук. Не думаю, что сразу

Сумеешь плавно не перескочить.

Но в том и состоит твоя задача —

Запомнить их и верно наступить.

Пока не остановишься на каждой,

Чтоб я услышал чётко — ты на ней,

Как тяжело бы ни было — работай

И думать об усталости не смей!

Уверен будь, что я с тобою рядом

И слушаю что делаешь и как.

Когда же ты достигнешь совершенства,

Я извещу, подав особый знак».

Хранитель звуков дымкой растворился.

Давид, казалось, был теперь один.

«Ну что же ты? Я здесь, хотя не видим.

Бери ступени с верха до низин!»

У юноши внутри затрепетало.

Он стал пытаться скинуть высоту.

Ему довольно трудно удавалось

Не перепрыгнуть к той, что на полу.

Но вот он закрепился в середине,

Потом добавил несколько ещё.

Он чувствовал большое напряженье,

Боясь забыть суть каждой из неё.

Скажу, часов немало миновало,

Пока стал парень двигаться легко

По многим нарисованным приступкам

То вниз, то забираясь высоко.

Он всё играл, играл не прерываясь.

Когда же не осталось ни одной,

Где б юноша на миг не задержался,

Раздался голос старца за спиной:

«Ты всё исполнил так, как мне хотелось.

Теперь иди, до завтра отдыхай.

Задачи каждый день сложнее станут.

Смотри, чего достиг, не забывай!»

Учёба пролетела незаметно.

Давид не ведал вечер или ночь

На землю своим телом опустились.

Он лишь в бессилье удалился прочь.

В пещерке, где он спал, его ждал ужин —

Простая и обычная еда.

Её казалось непривычно много,

Его так не кормили никогда!

В дороге мало что перепадало.

Хотелось что-то спрятать про запас,

Но силы и на это не хватало.

Он тот час же уснул, как свет погас.

А пальцы и во сне его играли.

Всю ночь он повторял и повторял,

Пытаясь закрепить своё уменье,

И вздрагивал, боясь что потерял.

Он спал, на редкость, очень беспокойно.

Заезженным, не отдохнувшим встал,

Всё потому, что он на самом деле

Всю ночь во сне задание играл.

Но мягкий свет вокруг и голос эха

Напомнили: «Давно пора вставать!

Иди за мною, в этот раз придётся

Совсем другие залы убирать!»

И юноша, конечно, подчинился.

Работа шла сегодня веселей,

Быв легче во сто крат самой учёбы.

Казалось, что он в обществе друзей.

Цвет у пещер от прежних отличался:

Оранжевый, зелёный и ещё

Любимая волшебников расцветка.

Они носили цветом сим бельё.

Не знаете? Ещё не догадались?

Пещера фиолетовой была.

В ней, в самом деле, тайна ощущалась.

Она не отторгала, а звала.

Уборка завершилась очень быстро,

А дальше завтрак и прогулка в лес.

Давид присел на солнечной поляне,

Не ожидая сказочных чудес.

Его лучами солнышко ласкало,

Всё делая, чтоб парень ощутил

Тепло и свет внутри одновременно,

И так, чтоб после это не забыл.

Сказалось напряженье прошлой ночи.

Скрипач уставший тихо задремал.

Теперь он отдыхал на самом деле,

И пальцами заданье не играл.

Не видя никого, он вдруг услышал:

«Запомни, что сейчас проговорю.

Чтоб осветить холодную пещеру —

Исполнить нужно музыку мою…»

И голос неизвестного мгновенно,

Загадочно, красиво зазвучал.

Казалось, всё вокруг было согрето

Теплом, что незнакомец излучал.

Мелодия красивая прервалась.

Давид был эхом громким пробуждён:

«Проснись! Настало время для ученья.

Лишь там ты будешь в тайны посвящён».

И снова зал огромнейший в пещере.

Внутри его очерчен магом круг,

Где должен был стоять, не выступая,

Наш хрупкий, молодой, послушный друг.

Хранитель звуков ждал его с заданьем:

«Сегодня погружаться будешь в цвет.

Нет ничего, что красок не имеет.

Мир разноцветен — это не секрет.

Однако то, что мы порою видим,

Обманывает внешностью. Внутри

Расцветки говорят нам про иное,

Указывая — он давно в грязи.

Звучание живого не обманет.

Слышна в нём даже трещинка в стекле.

Ты должен будешь чувствовать, не видя,

И звуком вскрыть известное тебе.

Два дня ты убирал мои пещеры.

Три первых были цветом основным.

Средь них был жёлтый, синий, ярко-красный.

Иные — дружба одного с другим.

Зелёный, когда жёлтый льётся в синий.

Оранжевый — где красный с желтизной.

А в фиолете виден красный с синим.

Оттенок каждый раз будет иной.

Заметил много ящичков похожих?

Но это лишний раз нам говорит,

Что так порою призрачен, обманчив

Доступный глазу, лживый внешний вид.

Различие в них — бархатность и гладкость,

Шершавость, есть ли в цвете пустота,

Тепло и холод, блеск, обман ли глянец,

Что сразу не увидишь никогда.

Я знаю, что приятней многим жёлтый.

С него урок сегодня и начнём.

Уверен, ты о нём немного знаешь.

Тому не учат в обществе твоём.

Как этот цвет ты сам воспринимаешь?

С чем сравниваешь — с солнцем иль с цветком,

С осеннею охапкой падших листьев,

С цыплёнком, что проклюнул тесный дом?

Но это лишь опять одно виденье.

В нём может мощь скрываться и обман.

Таинственные звуков переливы

Оттенками расскажут много нам.

Сегодня ты изучишь самый яркий,

Насыщенный, что нравится Богам.

Они в него закладывают силу,

Что с неба опускают в сердце к нам.

Смотри на стену. Там перед тобою

Пока что нераспущенный цветок.

Он может поразить тебя собою,

Раскрыв буквально каждый лепесток.

Я разрешу отпущенному звуку

В пещере этой рядом погулять.

А ты, ловя на слух, уж постарайся

Услышанное чётко повторять.

Соврёшь — цветок поникнет и завянет,

Получится — увидишь, как он рад.

И помни наш урок с тобой вчерашний,

Смотри ступень — не действуй наугад.

Насыщенность не значит очень сильно.

Прислушивайся, ощущай, смотри,

И помни, я незримо наблюдаю.

Из круга, как учил, не выходи!»

Опять, как и вчера, пошло волненье,

Когда прервались нужные слова.

В пещере наступила неземная,

Пустая, словно бездна, тишина.

Послышалось тревожное дыханье.

Давид ведь замер, а теперь вздохнул.

И вот весь зал наполнился звучаньем,

Цветок мгновенно листья развернул,

Затрепетал, собою подтверждая,

Что сделан не из воска, а живой.

Прилив тепла повсюду ощущался,

Как будто мир раскрылся всей душой.

Мелодия волшебная исчезла.

Опять одно дыханье в тишине.

Теперь уж музыканту предстояло

Раскрыть цветок, уснувший на стене.

Слух у Давида тонкий был и чуткий.

Ему казалось, что он повторил

Звучание, что слышалось недавно.

Бутон же даже листик не раскрыл.

Ещё, ещё… Он, явно злясь, пытался

Услышанное быстро воссоздать,

И только спустя время догадался

По лестнице настенной погулять.

По силе звук на верхней был ступени,

А тут нужна иная высота.

Тогда он стал стараться опускаться,

Удерживая разные места.

Вот он увидел, что бутон качнулся,

Как будто ожидая перемен.

Тогда он ниже звуком окунулся.

Цветок пышнее стал, но не совсем.

При звуке ниже — чуть не развалился,

Он будто умер, силу потеряв.

Тогда Давид на прежнюю вернулся,

И был восстановленью очень рад.

Теперь он знал мелодию и силу,

Но видно не хватало ещё чувств.

Цветок не грел. Заученная фраза —

Кувшин, что к сожаленью ещё пуст.

Возможно нужно то, что ты играешь,

Не претворяясь искренне любить.

Ведь музыкант, как истинный художник,

Лишь так и должен, звуком говорить.

Давид закрыл глаза, уже пытаясь

Через себя, что слышал пропустить.

Он сердце раскрывал своё, играя,

Желая дать всем это ощутить.

Зал наполнялся лучезарным светом,

Стал ярким и насыщенным цветок.

Дрожа, затрепетал теперь в волненье

Буквально каждый нежный лепесток.

И музыкант не мог остановиться,

По телу шло волшебное тепло.

Он начал понимать характер звука,

И как приятно ощущать его.

Его игру остановил волшебник:

«Я рад, что у тебя расцвёл цветок.

Признаюсь, что немного сомневался.

Но вижу, дар небес тебе помог.

Возможно, из тебя скрипач и выйдет.

Ну что ж, ступай, до завтра отдохни.

Теперь в оттенках разных ощущений,

Пойдут твои раскрашенные дни…»

Хранитель звуков снова растворился.

«Иди за мной!» — раздалось в стороне.

Его звало настойчивое эхо,

Ведя Давида в комнатку к себе.

Он снова потерялся при ученье,

Не зная время суток на земле.

Внутри была ужасная усталость,

Желание побыть чуть в тишине.

И было почему-то одиноко.

Успех хотелось с кем-то обсудить,

Но рядом находилась только скрипка,

Что звуками умела говорить.

Давид поел и лёг, уснув мгновенно.

Вот так и потекли рекою дни:

Учеба и несложная работа

В пещерах, скрытых от людей вдали.

Промчались так не месяцы, а годы.

Окреп и возмужал наш музыкант.

Упорно продолжая заниматься,

Он ежедневно шлифовал талант.

Ему известны были все оттенки

Трёх основных и смешанных цветов.

Как не были б коварны и прекрасны —

Он рассказать о каждом много мог.

Нельзя сказать который был любимей.

Он в каждый звук чуть вкладывал себя.

Пока играл, его запоминая,

В минуты эти жил его любя.

Теперь, как в первый раз, цвет ярко-алый

Нисколечко собою не пугал.

В нём было, что внушало уваженье:

Любовь и страсть, энергия, накал…

Цвет синий говорил о постоянстве,

О верности, печали, чистоте.

Зелёный, как сплетение двух красок —

Нёс жизнь, покой, гармонию в себе.

Оранжевый — тепло и вдохновенье,

Успех и чувственность, зависимость и лень.

А фиолетовый — духовность и мечтанья,

Власть, мудрость и последний миг и день.

Коричневый — стабильность, плодородье,

Надёжность, безопасность и уют.

Цвет чёрный — знак опасности, печали,

Смирения и страхов, что не ждут.

Но больше покорял, конечно, белый.

Присутствие его почти в любом

Всё делало гуманнее, светлее,

Нежней и целомудренней притом.

Сам по себе он говорил о многом:

От звуков исходила чистота,

Невинность, воплощённая духовность,

Гармония со всеми и всегда.

Теперь знал парень многое о цвете.

Хранитель звуков это признавал,

Но всё же, чтобы к сердцу достучаться

Багаж из знаний был ничтожно мал.

Настало время изучить движенье:

Медлительность, порыв и быстроту,

Загруженность, воздушное паренье,

Недвижимость, людскую суету.

Потом включились образы, характер,

Из чувств: блаженство, счастье, даже боль,

Веселье, ликование и радость,

Уныние, восторг и непокой,

Досада, огорчение и жалость,

Грусть, скорбь, невыносимая тоска,

Тепло, оледененье, жар, усталость,

Печаль сердечная, что юноше близка.

На это вновь ушли не дни, а годы,

Но музыкант играл уже рассказ,

Который восхитить бы смог любого,

Лишь окажись с ним рядом в этот час.

Но кто с ним находился в те минуты?

Учитель, эхо — больше никого.

Играть на воле, утром в свете солнца,

Чтобы привлечь к себе — запрещено!

В пещеру вход был тайной недоступной.

Ему, итак, дозволено с лихвой.

Он видел каждый день большое солнце,

Деревья с распустившейся листвой,

Хранящие покой седые горы,

Парящих в небе птиц над головой,

Ручей, что веселился, удаляясь,

И облака, что слёзы льют порой.

Об этом и играл Давид ночами.

Да, это было ночью, а не днём.

Тогда он посвящал себя рассказам,

Что складывал в убежище своём.

Он позабыл, как выглядели звёзды,

Волшебная красавица луна,

Обычное, пусть ветхое жилище,

Морская, в берег бьющая волна.

Всё начало из памяти стираться.

Теперь ему хотелось убежать,

Насытиться огромным, чудным миром,

Чтоб музыкой всё после передать.

А выйти в непроглядной тьме наружу

Со светом сложно, без него — нельзя.

Настолько там запутаны дорожки,

Что выход не найдётся без огня.

И вот однажды, утром на прогулке,

Когда Давид в себя вбирал лучи,

Он произнёс: «Как всё же здесь прекрасно!

А как волшебно может быть в ночи…»

И тут знакомый голос, что забыл он,

Таинственно, чуть слышно зазвучал:

«Ты мог сыграть свет звуками в пещере.

Он путь сюда тебе бы указал.

Причём давно. Но ты сосредоточен

Пока что был серьёзно на другом.

Теперь имея время и желанье,

Ты можешь в темноте покинуть «дом».

Я вновь свою мелодию напомню,

В движении к ней близок жёлтый цвет.

Прочувствуй, в чём заложено отличье,

Попробуй вскрыть таинственный секрет».

Мелодия окутала Давида,

Действительно похожая на сон

Забытый им. Хотя она звучала,

Когда дремал чудесным утром он.

Все звуки были шире и объёмней,

Не в плоскости, бегущей по стене.

Он видел свет теперь уже в пространстве,

Мотив, вскрывая сказочный в себе.

«Возможно, я сыграть сумею это.

Но разве мне Хранитель разрешит,

Уйти, без его ведома на волю?

Боюсь, что он мне это запретит!»

«Задай вопрос ему перед занятьем.

Ты слушаешь и учишься пока,

Боясь спросить о чём-то очень важном,

Как будто не имеешь языка.

Он слышит всё, и это не отнимешь,

И как волшебник мудр и потому

Ему не так, как смертным, то подвластно,

Что и во сне не снилось никому».

Раздалось эхо, разговор прервался.

Давид подумал: «Правда, почему

Я до сих пор лишь только подчинялся,

Задать вопрос не смея никому?

Я сердцем о плохом не помышляю,

Что может нанести пещерам вред!

Спрошу сегодня. Может на прогулки,

В ночи запрета для меня и нет?»

И юноша, довольно возмужавший,

За эхом вновь пришёл в «учебный» зал,

Опять встал в круг, как делал постоянно,

Чтоб слышать лучше звук, что там витал.

Хранитель ожидал его, желая

Раскрыть секрет напевов соловья.

Уроки продолжали давать знанья,

Всё больше привлекая и маня.

Но всё-таки Давид спросить решился

Пред тем, как его стали обучать:

«Прошу у Вас покорно извиненья

За то, что я хочу вопрос задать.

Вы много мне вниманья уделяли,

Но я стал забывать свой прежний мир,

Какими могут быть на небе звёзды,

Луна… На что смотреть всегда любил.

Мне хочется попробовать на воле

Постигнуть это вновь и рассказать

Мелодией, как я теперь умею,

И может быть, что упустил познать.

Возможно ли хотя бы поздней ночью,

Когда все спят, наружу выходить?

И не сидеть, как утром молчаливо,

А музыкой с природой говорить?»

Хранитель звуков произнёс: «Я слышал

Ваш тайный необычный разговор.

Действительно, настало видно время

Расширить ещё дальше кругозор.

Конечно, допустить, чтоб кто-то слышал

Тебя в ночи, позволить не могу.

Никто не должен проложить дорогу

К тому, что я веками стерегу.

Но погулять поблизости — позволю.

Закончив обученье — выходи.

Свет, что дозволил обладать собою —

Используй в нахождении пути.

И вот ещё, тебе жизнь сохранили

С условием, что ты будешь играть

Когда-нибудь для всех моих собратьев.

При них, поверь, нельзя будет соврать.

Они хотят услышать музыканта,

И вкладывают в то глубокий смысл.

Ты должен будешь тронуть их игрою,

И выступать, пока не торопись.

Вникай, запоминай… И всё же в доме,

В пещере тренируйся в мастерстве,

Пока не будет свыше разрешенья,

Играть для нас хотя бы в темноте.

Теперь давай продолжим обученье.

Урок — познанье трелей соловья.

Тон, цвет, характер тонкого движенья,

Звучание, что позабыть нельзя…»

Хранитель растворился, как обычно.

Через мгновенье весь огромный зал

Заполнился чудесным звуком трелей,

Что изучать волшебник приказал.

День пролетел в учебе незаметно.

Всё доставляло радость для души.

Давид познал вновь множество оттенков.

Исполнив всё, сидел один в тиши.

Ему теперь хотелось на свободу,

В ночное небо, хоть глазком взглянуть,

Осталось лишь мелодию припомнить,

Что сможет осветить на волю путь.

Он заиграл, но звук не получился.

Урок ещё «блуждал» внутри него.

Объёмность, широта не удавались.

Тон явно отличался от всего.

Но вот тьма из густой прозрачной стала,

Такой, когда рождается рассвет.

Желаемое действие, свершилось —

При звуках стал играть лучами свет,

Указывая юноше дорогу,

Что к выходу должна была вести,

В пещерах разноцветных не плутая,

По быстрому, нехитрому пути.

И музыкант увидел, как обманом,

Запутывало эхо каждый раз,

Водило по петляющим дорожкам,

Давая своим голосом приказ.

Его цель оказалась совсем рядом.

Всего и нужен был лишь поворот

Направо, чуть вперёд, потом налево,

И вот уж тот заветный выход-вход.

В лицо и грудь повеяло прохладой

Таинственной и сказочной ночи.

Свет, без игры на скрипке, растворился,

Зато луна расправила лучи.

Да, это было просто наслажденье.

Впервые за десяток трудных лет

Давид опять воочию увидел

Паденье звёзд, что оставляют след.

Он вспомнил про возможные желанья,

Их быстро постарался загадать.

Мечта хранилась видно в подсознанье,

Был нужен миг, когда её достать.

На всё смотрел Давид теперь иначе.

Он видел по-другому цвет небес.

Оттенки у земли светлее были,

А выше, чернота шла в перевес.

Свет маленьких светил чудесно красил

И оживлял мерцаньем пустоту.

И юноша проигрывал уж в мыслях,

Как слышит в звуках свет и темноту.

Всё по-другому жило и дышало.

Нет! Нет! Природа вовсе не спала,

Она себя окутывала тайной,

Прислушиваться тщательней звала.

В ночи казался лес намного строже,

Теплом делилась матушка земля.

Она тому, кто телом прикасался,

Дарила то, что вобрала в себя.

Прохладный воздух был успокоеньем,

Живительным, целительным глотком.

Цветы и травы пахли ароматно,

Всю силу, отдавая целиком.

Да, ночь не день, не утро и не вечер.

Давид уже сложил в душе рассказ,

Который он не смел пока исполнить

Открыто, как смог каждый бы из нас.

Верней сказать, мы вольны и свободны

Играть тогда, когда мы захотим.

Но так, как он, услышать и озвучить

Не сможем, тут талант необходим.

А он имел его, да и по правде,

Учитель у него прекрасный был.

И слову музыкант всегда был верен.

Раз обещал, так значит, не забыл.

Впитав в себя все краски и прохладу,

Давид пошёл спокойно, отдыхать.

Он наиграл себе немного света,

Чтобы во тьме в пещере не плутать.

Уснул, как говорят, почти мгновенно,

И погрузился в необычный сон:

Он видел город, вкруг большие стены,

Большое войско, где пред ним лишь он,

Больных людей, просящих излеченья,

Молящего мужчину спасти дочь…

До юноши никак не доходило,

Как смог легко уйти он в эту ночь?

В ответственный момент открытья тайны

Его звук эха начал пробуждать:

«Давид, вставай! Настало уже утро!

Пора идти пещеры убирать!»

Волшебный сон для юноши был сказкой,

Навеянной картиною ночной.

Впервые он почувствовал реально,

Что был там своим телом и душой.

До этих пор одни лишь только звуки

Картинками летали вкруг него,

А снившиеся дивные виденья

Вдруг мысли перепутали его.

Уборка мало время занимала.

Давид так наловчился исполнять

Мелодию для щёток, тряпок, перьев,

Что зал за пять минут мог засиять.

Но это на прогулку не влияло,

Пещеры теперь были не близки.

По тропкам, где водило его эхо,

Казалось, до урока не дойти.

Но как-то непонятно получалось,

Что он при этом, всё же, успевал

Хоть ненадолго солнцу улыбнуться,

И не позволить магу, чтоб он ждал.

Давид так отточил своё уменье,

Что звуки им «хватались на лету».

Он с лёгкостью осваивал ученье,

Не падая в бессилье в темноту.

Как прежде говорил ему учитель:

«Удастся сразу — отдыхай весь день…»

И в самом деле время оставалось,

Но не на то, чтоб взять в подруги лень.

Пусть в темноте, в тиши в своей пещерке

Он начинал мелодии играть

Похожие на дивные поэмы,

Да так, как мало кто мог рассказать.

В фантазиях его вставало солнце,

Шептал листвою в красках дивных лес,

Природа была сказочной, живою,

Показывая множество чудес.

Теперь, когда и ночь была доступна,

Повествованье новое пошло.

Не хуже и не лучше, а иное.

Он воспевал, что там произошло.

Хранитель звуков всё прекрасно слышал,

Ему уже хотелось показать,

Как выучил «непрошенного» гостя,

И как прекрасно тот умел играть!

В означенное время, на поляне,

В заветном, тайном месте под луной,

Явились семь известных чародеев,

И стали речь вести между собой.

Пред этим они посохи скрестили,

Тем самым совершая волшебство,

Огонь искрою в шаре распалили,

Что на земле не трогал ничего.

И каждый, сферы огненной касаясь,

Показывал свершённые дела.

Один сменял другого чародея.

Вот очередь Хранителя пришла.

Сначала он рассказывал как прежде,

Что нового услышал на земле,

Потом, что изменилось во вселенной,

Да, в общем-то, практически везде.

Когда казалось, что показ окончен,

Он, задержав другого, произнёс:

«Я вам сегодня в виде развлеченья

Подарок ожидаемый принёс.

Возможно, про него вы позабыли,

Ведь много-много лет тому назад,

Мы пожалели спящего бродяжку,

Что мною был на обученье взят.

Увидели вы все в нём музыканта,

Хотя он мало что умел играть,

Не проглядев наличие таланта,

Чтобы сердца других завоевать.

Для смертного теперь, он знает много,

Но всё-таки, конечно же, не всё.

Послушайте его. Вдруг захотите

Добавить в звуки что-нибудь ещё.

Пока он для себя играет ночью.

Сюжеты, что рисуются просты.

И всё же его музыка прельщает

Наличием тепла и чистоты».

Хранитель звуков вновь коснулся сферы

Загнутым трости в завиток концом.

Огонь внутри подвешенного шара

Утих, а ученик уже был в нём.

Конечно это было лишь виденье.

Он в это время у себя играл.

И про такое чудное явленье,

Как было тут задумано, не знал.

Давид, набравшись новых впечатлений,

Увиденное начал рисовать,

Чем он на самом деле восхищался,

И что в словах порой не рассказать.

Ведь он теперь не только видел — слышал!

Всё это из-под струн его лилось.

И то, о чём рассказывать пытался,

Пред магами волшебно поднялось.

Услышанное было бесподобно.

На время потеплели их глаза.

Поляна наполнялась необычным,

Похожим на земные чудеса.

Давид играть закончил, собираясь

Ложиться до рассвета отдыхать.

А тем, кто потаённо его слушал,

Хотелось наслажденье продолжать.

Один сказал: «Он раскрывает душу,

Но чувствует пока не глубоко.

Я вижу, что сердечное прозренье

От парня ещё очень далеко.

Как только он любовь свою познает,

Страдание, мучение и боль,

Он так своей душою заиграет,

Что в камне пробудится непокой.

Пока парнишка в сонном состоянье.

Я силой своей сердце пробужу,

И путь к объекту счастья и несчастья,

Чтоб долго не метался — укажу.

Даю для совершенства свою помощь».

И посох свой направил чародей,

На плечи, лоб и сердце человека,

Кто усладил их музыкой своей.

Другой продолжил тут же: «Это верно.

И я его немного поддержу.

За чистоту, услышанную мною,

Своим уменьем парня награжу.

Он сможет исцелять своей игрою,

И будет слышать, где и что болит,

И сыгранной лечебною волною

Любые раны быстро заживит.

Однако будет в том ограниченье.

Не всё возможно звуком врачевать,

При снятии волшебного заклятья

Ему придётся жизнью рисковать,

Ведь чары в этот миг перенесутся

В момент игры волною на него.

Увы, я защитить его не в силах,

Мне не подвластен тот, кто мечет зло».

И этот маг свершил всё, как и прежний.

Коснулся в шаре посохом до плеч,

Лба, сердца мирно спящего Давида,

Который уж давно успел прилечь.

И раз пошёл процесс всеодаренья,

Продолжил цепь щедрот уже другой.

Он произнёс: «Я наделяю силой.

Теперь он крепок телом и душой!»

Затем проделал посохом движенья

Как чародеи те, что до него,

Не думая добавить поясненьем

Для тех, кто был здесь, больше ничего.

Очередной стоящий маг по кругу,

Сказал: «Увы, мне ведомы пути,

Которые при многих испытаньях

Придётся одолеть или пройти.

Берусь помочь вернуться и не сбиться.

Я стану для него проводником,

И буду направлять его в дороге

В гостеприимный, хлебосольный дом.

Достаточно лишь будет постучаться

Туда, куда я волей укажу.

День, ночь ли, дверь всегда ему откроют.

Тем самым парню я и услужу».

И как его собратья — чародеи,

Для подтвержденья действий, сделал знак.

А после взор направил на другого,

Кто должен был проделать тот же шаг.

Тот произнёс: «Я б одарил друзьями,

И сделать это с лёгкостью могу.

Немало тех, кто льнёт к чьей-либо славе.

От эдаких его остерегу.

Пусть будут рядом те, кто в час ненастья

Его не бросят в горе одного,

Разделят с ним веселие и счастье,

С кем будет при общении легко».

И также своим посохом волшебным

Заветные движенья совершил.

Теперь остался из семи последний,

Кто юношу ещё не одарил.

Он был из всех прибывших, самым главным.

Чуть время выждав, он вслух произнёс:

«Пусть музыкант несёт собою радость,

Вселяя чистоту счастливых слёз.

И если его слава не испортит,

И не лишит рассудка, как вино —

Исполню сокровенное желанье,

Что будет очень важно для него».

Потом он тоже юноши коснулся

До плеч, лба, сердца, подавая знак,

Что закрепил тем самым своё слово,

Желая парню всех возможных благ.

На этом круг «дарения» закрылся.

Давид из шара дымкою исчез.

Огонь внутри пожаром распалился,

И начался обыденный процесс.

А наш герой не ведал, что творилось

Вокруг него, пока он сладко спал.

Он в подсознанье рисовал картины,

И скрипку к телу нежно прижимал,

Был, как дитя невинный — безмятежен,

Ведь он привык к покою, тишине.

Он почивал, не зная то, что утром,

Случатся изменения в судьбе.

Давид открыл глаза от звука эха,

Которое манило за собой,

И дальше для уборки уводило

В зал новый и по сущности иной.

Но в этот день, играя тряпкам, щёткам,

Чтоб те, как прежде чистили легко,

Он чувствовал в руках немного тяжесть,

Неведомую прежде для него.

Внутри рождалось странное волненье,

Как будто зал, в котором убирал,

Хранил в себе особенные звуки,

Которые он в жизни не встречал.

Все ящички закрыты были также,

Но что-то изнутри из них рвалось.

Внезапно громко щёлкнула задвижка,

И нечто в неизвестность унеслось.

При этом музыкант не прикасался

К засову, что удерживал его.

Так в первый раз за годы пребыванья

Страшнейшее из бед произошло.

О высшей осторожности в уборке

Хранитель много раз предупреждал.

Найти звук, улетевший очень сложно!

Что скрылось изнутри, Давид не знал!

В мгновение раздался гром раскатный,

Давая знак, что было свершено.

Явился тут же маг — Хранитель звуков,

Взирающий с укором на него.

«Как ты посмел настолько быть беспечным!

Ты верно про опасность позабыл!»

А юноша в таком был потрясенье,

Что статуей в безмолвии застыл,

Потом сказал, потупившись: «Простите.

Я этого, поверьте, не хотел.

Со мной сегодня что-то приключилось,

И я собою словно не владел.

Какой из звуков улетел — не знаю,

Дозволите — готов его найти.

Вы только мне хотя бы намекните,

Который нужно будет донести…»

«Что ж так и быть. Даю тебе три года.

Сумей за это время всё успеть.

Я ж говорил тебе, как всё серьёзно!

Не справишься — придёт царица-смерть!

Скажу ещё, сегодня в этом зале

Ты ощущал смятенье неспроста.

Здесь в ящиках на волю рвутся звуки,

Что издают влюблённые сердца.

И тот, что улетел, унёс с собою

Любовное страдание и боль.

В нём страсть и в то же время пониманье,

Когда готов пожертвовать собой.

Мы этого с тобой не изучали,

До этих мест пока что не дошли.

И я не в силах что-либо исправить,

Ведь я храню их только лишь, увы…

Могу определить наличье фальши,

Не зная только, где их отыскать.

Вот если ты найдёшь его — поймаю,

И заточу в хранилище опять.

А если нет — прости, не в моей власти

Что-либо изменить в твоей судьбе.

Ты в этом упрекнуть меня не сможешь,

Ведь я донёс о том давно тебе.

Спуститься с гор не так-то будет просто.

Я сделать тебе это помогу.

И в этот день урок с тобой особый,

И очень важный в жизни, проведу.

Пойдём. Теперь уж нам не до уборки.

Ты встанешь вновь в очерченный мной круг,

Услышишь, звук отзывчивого сердца,

Которым обладает только друг.

Играть его, конечно же, не нужно,

Лишь вслушивайся и запоминай.

Почтительным с другими будь и вежлив,

Но недругов к себе не допускай!»

Давид пошёл за магом. Больше эха

Не слышалось… Пропало волшебство.

Вокруг печаль царила и унынье,

Имеющее с горестью родство.

И юношу ужасно угнетало,

Что он подвёл учителя теперь.

Тот доверял ему сохранность звуков,

Предупреждая, чтоб не вскрылась дверь!

Когда они пришли, в заветном зале

Волшебником очерчен вновь был круг.

Он произнёс: «Теперь смотри и слушай,

Как слышится твой недруг или друг.

Мелодия друзей сопроводится

Особой гаммой красок на стене.

Те звуки будут в слышимости чётки.

Их трудно сбить кому-либо извне.

У недругов услышишь фальшь, слащавость,

Расплывчатость иль бьющий в спину стук.

На встречу, гамма красок не потянет,

А оттолкнёт или вселит испуг.

Когда урок закончится, дам время

Собраться. Ты немного отдохнёшь.

В котомке будет всё, что пригодится,

Что ты с собой отсюда заберёшь.

Не беспокойся, скрипка будет вечно

Твоей и только. Кто б ни захотел

Украсть, присвоить инструмент не сможет —

Вернёт, когда поймёт, что онемел…»

Хранитель стукнул посохом волшебным,

И для Давида начался урок.

По очереди звуки раздавались,

Рисуя на стене цветной поток.

Как никогда теперь было понятно,

Где слышались тепло и доброта,

А где скрипучесть, холод, натяженье,

Удар и словно в бездне — чернота.

Запоминалось всё почти мгновенно.

Слух стал его чувствительней, острей,

Улучшилась и углубилась память,

Что позволяло схватывать быстрей.

Ему мешало только осознанье

Того, что к жизни эдакой привык.

И вдруг, теперь должно всё измениться,

А он ведь от мирского поотвык.

Хранитель звуков это сразу понял,

И произнёс: «Не думай наперёд.

У каждого в судьбе своя дорога.

Твоя тебя до места доведёт.

Сейчас запоминай, что пред тобою».

И чтобы не мешать, тут же утих.

Давид смотрел и слушал, проникая

В мельчайший, незаметный сразу, штрих.

Да, вариантов проявилось много,

Но вот всё стихло. Он пошёл к себе.

Поел с дымком наваренную кашу,

Хлеб с молоком, что были на столе.

На этом и свершились его сборы.

Что кроме инструмента можно взять?

Давид снял со стены свою котомку,

Чтоб скрипку и смычок туда убрать,

Как вдруг увидел свет, что бил из сумки.

Она вдруг стала на глазах расти.

Скажу вам, до значительных размеров,

Но и таких, что можно понести.

Затем огонь исчез. Котомка с виду

Надулась. В ней теперь было добро:

Еда, необходимая одежда,

И много ещё разного всего.

На этом волшебство не прекратилось.

Он сам обряжен был в другой наряд.

Цвет куртки, брюк, шарфа — зелёно-серый,

Не яркий, не влекущий к себе взгляд.

На голове была с полями шляпа,

В руке лежали тёмные очки,

А на ноги одеты небольшие,

Но ладные из кожи сапоги.

Когда же чудодейство завершилось,

Хранитель превратил его волной

Идущею от посоха, как раньше,

В звезду, не очень яркую собой.

И перенёсся с ней из мест особых

В те самые далёкие края,

Где прежде музыкант бродил играя,

Где ближе и родней была земля.

Когда предмета маг опять коснулся,

Давид предстал пред ним как человек.

В тот миг настало время расставанья,

На день, на два, а может быть навек.

Хранитель звуков произнёс: «Теперь ты

Находишься в обыденном миру.

Как только будет сыграно тобою

Что унеслось, я вновь тебя верну.

Срок поисков на самом деле малый.

Ты должен за три года всё успеть.

Надеюсь, что ничто не помешает

Цель распознать свою и рассмотреть.

Соблазнов на земле, увы, немало.

Гордыня, слава, празднество и лень…

Бессчётно отвлекающих пороков

Появятся вокруг тебя теперь.

Старайся больше слушать, глубже мыслить,

Искать сердца, где царствует любовь.

Она не только там, где пир и радость,

А чаще там, где счастье не сбылось.

Ты искренен. Таким и оставайся.

Не собирай в себя ненужный хлам.

Играть всегда душой своей старайся,

Так, как играл бы в храме лишь Богам.

Поверь, мечтаю быть с тобою рядом,

Но поступить так, знаешь, не могу.

Ступай же, ничего в пути не бойся.

Я верю в твою светлую звезду».

Давид сказал волшебнику: «Спасибо!

Учитель, Вас за всё благодарю!»,

Взгляд опустил, поднял и вдруг увидел

При лунном свете только тень свою.

И вот Давид один средь чисто поля.

Вокруг не видно было ничего,

Лишь только вдаль бегущая дорога

Легла, как указатель для него.

Гулял, траву волнуя, свежий ветер,

Мерцали в небе капли ярких звёзд.

Природа пробуждала вдохновенье,

Но музыканту было не до грёз.

Он должен был идти. Куда? Кто знает?

Являлось главным только лишь начать —

Шаг сделать в неизвестном направленье,

Чтоб вскоре хоть кого-то повстречать.

Поэтому, как здесь его поставил

Хранитель звуков — так он и пошёл.

И путь его, в период предрассветья,

В деревню неизвестную привёл.

Залаяли дворовые собаки,

Почуяв незнакомца в их краю.

В такую рань в домах все крепко спали,

Но кто-то приоткрыл вдруг дверь свою.

Быть может лай насторожил, а может

Из любопытства, или не спалось…

И юноша отчётливо услышал:

«Зайди ко мне, как долгожданный гость!»

Чуть отдохнуть, конечно же, хотелось.

Немало километров за спиной.

Давид устал, ему уже мечталось

Недолгим сном путь завершить ночной.

В дверях стоял старик худой и дряхлый.

Избушку же возможно описать:

Покошенной и с низеньким оконцем,

А также с крышей, что пора латать.

Давид сказал: «Премного благодарен!»,

Но сразу в помещенье не вошёл,

А у порога чуть остановился,

Прислушиваясь к тем, к кому пришёл.

Почувствовав тепло, что зазвучало

С особой необычной добротой,

Уставший музыкант ступил внутрь дома,

Что удивил своею простотой.

Внутри всё незатейливо, уютно:

Стол, лавки, печь и прялка у окна,

В углу сундук, на стенке — коромысло,

Под ним на лавке два больших ведра.

Старик сказал: «Поспи пока немного.

Как солнышко взойдёт — стану кормить.

Мы обо всём, что сердце беспокоит,

Тогда и сможем переговорить».

Он место указал ему на лавке,

Где было одеяльце с лоскутков,

Воды чистейшей дал ему напиться,

И пожелал спокойных, сладких снов.

Давид уснул практически мгновенно,

Мешок вместо подушки подложил,

Достав лишь изнутри смычок и скрипку,

То, чем невероятно дорожил.

Когда три раза петухи пропели,

И солнце стало тело поднимать,

Гость, выспавшись и отдохнув, поднялся.

Глядит, хозяев в доме не видать,

А на столе, как и в его пещере,

Хлеб, молоко и каша из печи.

Он так устал, что даже не услышал,

Как кто-то тихо хлопотал в ночи.

И вот, уже возможно по привычке,

Что утром нужно было прибирать,

Давид поднял смычок и чудо-скрипку,

И стал в избе приветливой играть.

Откуда-то взялись метла и тряпки,

Из-за печи притопало ведро,

Сама собой в него вода налилась,

И, как всегда, веселие пошло.

Всё вскоре чистотою заблистало,

Но музыкант не мог остановить

Внутри себя растущее желанье

Людей любезных отблагодарить.

Ему хотелось дом чуть-чуть подправить.

Он новый вид стал ясно представлять.

Закрыл глаза и, как ему мечталось,

Мелодией стал то отображать.

И тут случилось всё на самом деле.

Окно сровнялось, стены поднялись,

Покрылась крыша жёлтою соломой,

Печь новая с трубой поднялась ввысь.

Чудесный самовар дымился паром,

Блестела всюду утварь красотой,

На стенах — рушники, лежала скатерть,

Стол крепкий украшая белизной.

Пол ровный, не скрипучий, был в дорожках,

Что вытканы с любовью на станке.

Когда же музыкант остановился —

Был удивлён свершённому в игре.

Душа его от счастья ликовала,

Что с музыкой случилось волшебство,

И кто-то, кто незрим был и не слышен,

Всё сделал по мечтаниям его.

Но времени, чтоб всё это осмыслить

И догадаться что произошло,

Хозяин своим быстрым появленьем

В тот миг не предоставил для него,

А лишь сказал: «Я вижу, что к нам прибыл

Безмерно благодарный, щедрый гость.

Ты посвящён в закон гостеприимства,

Но вряд ли понял, что сейчас сбылось.

Я жил, не зная, кто мной ожидаем.

Теперь уверен в том, что это ты —

Спаситель, возрождающий надежды,

Что воплотит в жизнь давние мечты.

За дом благодарю! В нём так красиво!

Когда-то было точно, как сейчас,

И мы с женой не думали помыслить,

Что может наступить разрухи час.

Ты не заметил, что с тобой общаясь,

Подчёркиваю, что я не один?

Ты пред собою вынужденно видишь

«Изношенного» дядьку до седин,

Хотя на самом деле нас здесь трое.

Да, да, не удивляйся в доме дочь,

Её жених… На них лежит заклятье.

Возможно, ты сумеешь им помочь.

Ты думаешь, что у окошка прялка?

Так это, милый гостюшка — она,

Когда-то красотою величава,

Лучиста, рукодельна и скромна.

Жених её ночами прилетает

Лишь для того, чтоб рядом посидеть

И в чувствах свою верность, подтверждая,

Старается красиво, нежно петь.

Я расскажу тебе как всё случилось.

Печальная история, поверь.

Но это будет к вечеру, мой мальчик,

И из-за дел, конечно, не теперь.

Мне нужно сообщить несчастной птахе,

Что можно принести веретено,

Которое вдали от всех хранится,

И там их три, а вовсе не одно.

В гостях тебе придётся задержаться.

Хотя о чём я? Может быть, помочь

Ты не захочешь, а уйдя спокойно,

Оставишь, в виде прялки мою дочь?»

Давид спешил, он сам теперь зависел,

От поиска того, что унеслось,

Но чистое и искреннее сердце

На боль чужую вмиг отозвалось.

«Я помогу, конечно, коль сумею.

Вы видите, что я лишь музыкант,

И ничего другого не умею.

В других делах не вскроется талант…»

«А я уверен, что ты нам поможешь.

Тебе лишь нужно очень захотеть!

Беду не только силой побеждают,

Здесь нужно что-то более иметь!

Сегодня ты волшебною игрою

Невольно свою силу показал,

Ведь музыка твоя вершит собою

Всё то, что ты душою пожелал.

Кто знает, может тем что помогаешь,

Решишь задачу долгого пути.

Ведь что-то подтолкнуло тебя ночью

Ко мне в избушку ветхую зайти.

Я отлучусь, поверь мне, ненадолго,

А ты сил наберись и отдохни.

Старайся ни к чему не прикасаться.

Всё позже объясню тебе, прости».

Старик ушёл. Давид смотрел на прялку,

И даже к ней поближе подошёл,

Но ничего похожего на деву,

Присматриваясь всё же не нашёл.

Он только сердца стук в тиши услышал.

Запомнить его юноша успел,

Не вслушиваясь сильно и надеясь,

Что он был тем, что быстро улетел.

В руках точь-в-точь всё скрипка повторила,

Но видно сердца стук звучал не так.

И хоть скрипач играл, Хранитель звуков

Не проявил себя пока никак.

Всё потому, что слышалось страданье,

Не жертвенность, конечно, и не страсть.

Когда-то может это и звучало,

Теперь же скорбь с мученьем взяли власть.

И вот уж старец в доме появился,

Услышав, как Давид сейчас играл.

Мелодию, что парнем исполнялась,

Он ежедневно сердцем ощущал.

«Прошу тебя, не рви мне этим душу.

Жених, как и положено, в пути,

И только, как на улице стемнеет,

Он веретенце должен принести.

А ты за ночь спрядёшь игрою нити,

При этом, не касаясь ничего.

Коль справишься с заданием три раза,

То снимешь тем с влюбленных колдовство.

Ну что же ты в лице переменился?

Пойдём, я интерес твой пробужу.

Чтобы понять, что действия по силам,

Историю с начала расскажу».

Давид, конечно, тут же согласился.

Ему хотелось истину познать.

Пока же дед гласил полунамёком,

Не успевая главного сказать.

Они присели у стола на лавке,

И старец начал длительный рассказ:

«Мы много лет назад здесь жили ладно,

Не так, как тебе видится сейчас.

Деревня наша славится в округе

Наличием чудесных мастериц,

Которые прядут, ткут, вышивают

Порой для самых важных в стране лиц.

Умение всегда передаётся

От матери всем девочкам в роду,

А если сыновья в семье родятся,

То это означает — никому.

Бог не дал нам ни дочери, ни сына.

Талант жены был должен умереть,

Что огорчало, ведь таким уменьем

Другим не удавалось овладеть.

Ей расшивались платья и рубахи.

Казалось, что узоры оживут:

Поднимется волна, вспорхнут ввысь птицы,

Дотронешься — бутоны расцветут.

Живя счастливо, мы с женой молились,

Чтоб Бог послал из щедрости нам дочь.

И вот однажды в дом наш постучали,

Когда на землю опустилась ночь.

Поверь мне, это было очень странно.

Я дверь открыл, а там нет никого,

И только одна лунная дорожка

Легла в ночи от дома моего.

Я не смекнул вначале, в чём тут дело.

Подумав: «Показалось!» — вход закрыл,

Но тут же, непомерно сильным звуком,

Разбуженный ударами вскочил!

И вновь за дверью никого не видно,

Один лишь свет, манящий за собой.

Жена сказала: «Что-то это значит.

Пойдём, куда зовут нас, дорогой!»

И мы пошли, на шаг, не отклоняясь

От тропки, что от дома пролегла.

Встал вскоре лес дремучий перед нами.

Вокруг страшащий мрак и тишина.

Мы двигались, друг к другу прижимаясь.

Пред нами расстелился вскоре луг,

Где в то мгновенье стали распускаться

Невиданной красы цветы вокруг.

Их аромат нас словно одурманил.

Сплели мы друг для друга там венки,

И ничего вокруг не замечая,

Отдались счастью истинной любви.

В объятьях нежных там же и уснули,

А утром, как забрезжил лишь рассвет,

От рос прохладных на траве проснулись.

Глядим, а тех цветов в помине нет!

Венков волшебных будто не бывало.

Одна трава и больше ничего…

Но в нас любовь бурлила и играла,

Что мы не ощущали уж давно!

И год спустя, у нас росла уж дочка,

Невиданной до сей поры красы.

Не только мы — все ею любовались,

У колыбели проводя часы.

Она росла, учение, вбирая,

И мать, став повзрослее, превзошла.

В узорах, что рождались под рукою,

Она сама как будто бы жила.

Об этом разнеслись мгновенно вести,

Заказы к нам несли со всех сторон.

Скопилось в сундуке немного денег,

Чтоб я смог возвести побольше дом.

Когда дочурке стукнуло шестнадцать,

Она цветком прекрасным расцвела,

Не по годам собою стала статна,

В щеках румяна и лицом бела.

Гулять она почти не выходила.

При свете дня и лишь в вечерний час

Ей нравилось качаться на качелях,

И слушать птиц, что веселили нас.

Однажды у ведущей в дом калитки

Остановился парень удалой —

Не с наших мест, высок, по виду — знатен,

Плечист и крепок, как кузнец, собой.

Их встреча была вроде бы случайной.

Он привязал коня, спросил попить.

А дочка, что? Воды подать не жалко,

Ей даже любо было услужить.

Пришелец «поедал» её глазами,

Такой, не видя прежде красоты,

И воду пил медлительно, глотками,

Пытаясь дотянуть до темноты.

Я это из окна приметил, вышел,

Сказал, что поздно, в дом велел идти.

Мне не посмел никто из двух перечить,

Хоть каждый уж мечтал сплести пути.

В последующий день всё повторилось.

Он с рук её напиться пожелал,

Стал говорить ласкающие речи,

И вместе прогуляться предлагал.

Она с ним не пошла и устояла.

Я вновь её отправил тут же в дом.

Во мне тогда тревога заиграла.

И правильно, ведь скоро грянул гром!

На третий день он снова заявился,

И стал уже просить её руки.

Мне ведомо, когда большие чувства —

Не сдержат ни запреты, ни замки.

Но как согласье дать? Засомневались.

Дочь юная и из простых кровей.

И мы спросили: «Есть благословенье

Родителей, чтобы венчаться с ней?

Коль да — проси у дочери согласье.

А нет, так ты нас молодец прости!

В разрез с желаньем родичей и чада,

Беду наклича, не хотим идти».

Что ж, парень распрощался. Дочь в кручине…

Понятно стало, ей по сердцу он.

Мы ждали стойко сватов появленье,

Как знак согласья важной из сторон.

Не передать, как мы тогда боялись,

Что мы с женой останемся одни.

А юноша к нам больше не явился.

Так месяцы промчались, а не дни.

И вот однажды утром, на рассвете

Жених явился в гости не один.

С ним был довольно с виду неприятный,

Суровый, разодетый господин,

Который произнёс: «Мы не сумели

Наследника словами убедить,

Что избранная девушка не пара,

И волю не смогли его сломить.

Так вот у нас условье для обоих.

У них ещё есть время отступить.

А если нет, то я уже не в силах

Хоть что-то в жизни сына изменить.

Давным-давно дано мной было слово,

Что он возьмёт одну из дочерей

Соседа-чародея себе в жёны,

Чтоб я спокойно жил семьёй своей.

Рассказывать подробности не стану,

Про них вам знать, поверьте, ни к чему.

Скажу лишь, нарушенье обещанья

Не принесёт в дом счастья никому.

Я пробовал деньгами откупиться,

Но он согласья отступить не дал,

А выдвинул особое условье,

И думаю, тем самым наказал.

Так вот оно: «Раз дочка мастерица,

Сумеет ли она, как его дочь,

Расшить в ночи тончайшую рубаху

Для суженого, чтоб ему помочь.

Пред этим сын мой птицей обернётся.

Его лишь рукоделие спасёт,

Но только при условии, что нитки

Она сама для вышивки спрядёт…»

И молодые тут же согласились,

Не ведая в чём именно подвох.

И получая их договорённость

Отец, похоже, знать всего не мог.

Он лишь принёс сундук сырья для нитей,

Но не велел пока его вскрывать,

Сказав лишь: «Ты к делам тогда приступишь,

Как соловей начнёт к тебе летать.

В ночь каждую из трёх, он непременно

Доставить должен сам веретено.

И непростое. Когда станет птицей,

Для сына станет то сложней всего.

Но только на него ложатся нити.

Смотри мать, помогать в делах не смей.

Не знаю почему, но в это время

Не открывайте окон и дверей.

Предупреждаю, если не сумеешь

Работу справить за четыре дня,

Не только тем наследника погубишь,

Но не увидишь прежнею себя.

Подумайте ещё раз хорошенько.

Я вас устал уже предупреждать!»

А молодые только и сказали:

«Нам счастья друг без друга не видать!»

И ровно через день в оконце наше

Стал клювом тарабанить соловей.

Он что-то щебетать стал непрестанно,

Когда впустили, сразу от дверей.

А разве мы поймём? Что песня птицы?

Всего лишь незатейливая трель,

Что на сердце усладою ложится,

И красит пеньем вечер или день.

Когда мы окна с дверью затворили,

Открыла дочь доставленный сундук.

В нём оказалось то, чего не ждали —

Взлетели бабочки оттуда тучно вдруг.

Она их кое-как за день поймала,

В ларь необычный снова собрала,

Как нити прясть из них не понимала,

И потому и метра не сплела.

Через четыре дня её кручины,

На небе прогремел раскатный гром.

Дом наш, как ты увидел, покосился,

И дочка тут же прялкой стала в нём.

Жена, увидя это, повалилась,

И ровно через месяц, умерла.

А я держусь и всё ещё надеюсь,

Хотя душой своею, не скала».

Давид рассказом старца так проникся,

Что сразу слов не смог произнести,

Потом сказал: «А я на самом деле

Не знал, куда в ночи нужно идти.

Но то, что к вам попал — не совпаденье.

Однако ты напрасно поспешил.

Я музыкант что был в уединенье,

И жизнью рукодельницы не жил.

Вот если б показал кто, как ложатся

В работе нити на веретено…

И в пенье птицы нужно разобраться,

Чтобы понять, что здесь произошло.

Мне хочется немножечко подумать.

Я сам не знаю то, что я могу.

Дай Бог сыграть как нужно, я сумею,

И этим дочке с парнем помогу».

«Ну что ж, тогда ступай к моей соседке.

Она тебе покажет что к чему,

Конечно, если правильно попросишь.

Меня ж в дом не впускают ни к кому.

Боятся, что со мной перенесётся,

Наложенное кем-то волшебство.

Ведь то, что здесь случилось, не укроешь.

Итак, понятно, что произошло».

Давид взял скрипку со смычком, как будто

Без оных он жить права не имел,

Отправился в стоящий дом напротив,

Что окнами на них в упор смотрел.

Поближе подошёл, и в свете солнца

Стал для хозяев от души играть.

Сначала кто-то выглянул в оконце.

Дверь отворилась, вышла видно мать,

Что выслушав мелодию, сказала:

«Спасибо! Ты игрой повеселил.

Здесь музыкантов сроду не бывало.

Какою силой в край наш угодил?

Сыграй ещё. Потешь немного душу.

Понравится, так даже заплачу.

Корзинку соберу тебе с едою,

А хочешь денег дам. Я не шучу».

Давид ответил: «Мне платить не нужно.

Я слышал, здесь умеют чудно прясть.

Вот мне бы всё воочию увидеть,

И насладиться действиями всласть.

А в это время я вам поиграю.

Тем и свершим между собой расчёт.

Поверьте, разбирает любопытство:

«Как нитка тонко под рукой растёт?»

«Ну что ж, пойдём, ведь ты нам не соперник.

Секреты никому не передашь.

Ты лучше поиграй подольше что-то.

Прошу тебя, укрась нам жизнь, уважь».

И тут же повела его в светлицу,

Где находилось несколько девиц.

И каждая из них была при деле.

Давид попал здесь в царство мастериц.

Одна ткала, другая лён чесала,

У третьей было именно оно,

Вертящееся под рукою лёгкой,

С тончайшей ниткою веретено.

Он заиграл для них про ветер, солнце,

О том, как распускаются цветы.

Из скрипки полились не просто звуки,

А те, что вырывались из души.

Никто из них не мог уже работать.

Со скрипкой в дом вошёл волшебный мир.

Пространство заполнялось светом солнца.

Витала радость, что он приносил.

Минуя час, Давид остановился.

Он попросил всех тихо посидеть,

И только лишь одну, что пряла нити

Немного веретенцем повертеть.

Все замерли, и музыкант услышал,

Тот самый, очень нужный ему звук.

Он стал передавать его на скрипке,

Воспев изящность действий женских рук,

Потом, как нить звенела и сплеталась,

И как кружилась в танце завитой,

Как веретенце с нею изощрялось

Крутнуться вниз, подняться за рукой…

И вот, когда с закрытыми глазами

Он мог уже, что слышалось играть,

Все ахнули, другое веретенце

Не захотело на окне лежать,

А стало нить крутить совсем не хуже,

Чем та, что выходила из-под рук.

И женщины невольно закричали.

От волшебства их вдруг забил испуг.

Давид уж понял, что перестарался.

Здесь делать было этого нельзя.

Впредь будет похитрее и умнее,

Чтоб беды не накликать на себя.

Но юноша далёк был сам от мысли,

Что звуки сотворят вновь чудеса.

Он скрипку опустив, сказал: «Простите.

Мне стали что-то изменять глаза.

Пора идти. Красавицы, спасибо!

Работу вашу мне не позабыть.

Всем расскажу про чудо-рукоделье,

Чтоб к вам людей с заказом устремить».

Те, не придя в себя, ещё молчали.

Давид же развернулся и ушёл.

А время дня заметно убывало.

Он из всего один ответ нашёл.

Но был вопрос, всех прочих посложнее —

О бабочках, сидящих в сундуке.

На волокно их гребнем не расчешешь.

Загвоздка была в этом «коробке».

О том мог знать жених, приняв вид птицы,

Что песней попытался передать.

Вот если б повстречаться с ним до ночи,

Он тайну б перед ним не стал скрывать!

И юноша вернулся в домик старца.

А тот спросил: «Увидел и узнал,

Как нить прядут? Чего-то очень долго

Ты в доме, что напротив, пребывал!»

«Узнал. Однако мною не разгадан

Решающий, таинственный секрет:

Зачем отец, спасти желая сына,

Привёз сундук, где пряжи нужной нет?

Неужто он не знал? Иль, в самом деле,

Его сосед от злости обманул?

И шерсть иль лён, когда закрылась крышка,

В летучих насекомых обернул?»

«Да нет. Увы, здесь не было подвоха.

Нам раньше бы несчастным разузнать,

Как делаются шёлковые нити.

Мы ж их привыкли просто покупать.

Красивую рубаху расшивают

Не нитью шерстяною, ни льняной,

А самым тонким ярким волоконцем,

Что цвет имеет чаще золотой.

А бабочка бывает гусеницей,

Которая мотает на себя,

Чтоб сделать кокон — тоненькие нити.

Из них и нужно прясть было три дня.

Теперь-то я все тонкости проведал,

Как кокон варят, чтоб он стал нежней.

Загвоздка только в том, чтобы ускорить

Процесс перерожденья поскорей.

Боюсь… Ведь мы не смеем прикасаться

Здесь ни к чему. И даже соловей

Скорей всего нам будет не помощник.

Он может съесть личинок, как червей.

Пойдём и принесём сосновых веток,

Их гусеницы вволю поедят.

Мы ж не китайцы, нет у нас другого.

Дай Бог, что там сосновый шелкопряд».

Лес рядом. Всё собрали очень быстро,

У сундука сложили, как смогли,

А к ночи печь пожарче растопили,

Чтоб кипяток держали чугунки.

Входную дверь пошире растворили,

Чтоб без препятствий певчий соловей

Мог залететь в чудесную светлицу

С нелёгкою поклажею своей.

Давид не ощущал давно волненья.

Себя он помнил лишь учеником,

Который повторял в пещере звуки,

Ни делая шаг в сторону, притом.

Теперь же он, как опытный волшебник,

Пытался чудодействовать сейчас.

Он отказать не смел, ведь знал, что старец,

Уйдёт из мира, получив отказ.

Но лучше уж попробовать, чем после

Всю жизнь себя в пассивности корить,

Не спать ночами, когда гложет совесть,

Краснеть и за бездействие казнить.

Хозяин поразжёг везде лучины,

Тем самым, дом поярче осветил.

А вот и ожидаемая птица.

Соловушка дорогу не забыл.

Он ношу положил на подоконник,

Теперь себе, позволив отдохнуть,

Затем в сундук ударил своим клювом.

Открылась крышка, дав внутрь заглянуть.

Нет, бабочки, как прежде, не вспорхнули.

Лишь полчище голодных гусениц

Под музыку полезли за едою,

Приемлемой для шелкопрядных «лиц».

Давид играл для них довольно быстро,

А те толстели прямо на глазах

До сказочных, невиданных размеров,

Что видеть можно только в чудесах.

Наевшись, как пиявки отвалились,

И стали кокон вкруг себя плести.

Под струнный звук то ниточное царство

Всё также быстро начало расти.

Когда в работе приостановились,

Достаточно окутав тем себя,

Давид дал знак сидящей рядом птице,

Бросать их в чан, стоящий у огня.

Там коконы немного покипели.

Теперь их нужно было вынимать.

Старик и гость в том помогать не смели,

И музыкант стал холод навивать.

В печи угас огонь. Казалось стужа

В одно мгновенье дом заледенит.

Вода с поклажей хитрою остыла,

И коконы сменили внешний вид.

Потом они немного полежали

На досках, куда снёс их соловей.

Он просто героически старался

Помочь себе и суженой своей.

А музыкант стал вновь играть на скрипке,

Припомнив днём полученный урок.

И вот уж закружилось веретенце,

И пало с ниткой тонкой, когда смолк.

Что ж, первый день на этом был закончен.

Всех больше был доволен соловей,

Который всё успел и подкрепился

Огромнейшим количеством «червей».

Старик заплакал и заулыбался.

Давид не понял сразу — почему?

Чувствительность же стала объясняться,

Когда он перевёл свой взгляд к окну.

От места, где стояла прежде прялка,

Теперь глаз трудно было отвести.

Там виден был прозрачный образ девы,

Что должен был реальность обрести.

Отец смотрел, не смея прикоснуться,

Боясь, виденье шорохом спугнуть,

Но дочка своим видом подтверждала,

Что не уйдёт и можно отдохнуть.

Жених пропел любимой своей песню,

За новым веретенцем улетел.

Хозяин гостя накормил, как в праздник,

И отдыхать, до вечера, велел.

Давид на самом деле притомился.

Уж очень он за всё переживал,

И потому от головокруженья

На лавку пал, как сбитый наповал.

Вы слышали наверно, в новом месте,

Присниться может некий вещий сон,

Что может показать, что ты не знаешь.

Кому-то снится, кто в тебя влюблён,

Кому-то, что намного поважнее…

Приковано внимание в дому

К тому, кто интересен, и знакомясь

Вещают духи: что и почему.

Во сне к Давиду бабушка явилась.

Она ходила тихо по избе,

И спрашивала: «Где ж твоя рубаха?

Я что-то плохо вижу в темноте…»

Вид был её приветливый и добрый.

Она в сундук полезла и нашла,

Что долго и настойчиво искала,

И в руки музыканту отдала.

«Смотри, надень! Иначе растворишься!

Ты без неё не должен помогать.

К вещам чужим, не вздумай прикасаться.

До времени, не смей здесь прибирать!»

Она рубаху тут же окрестила,

Вздохнула и исчезла в темноте.

А с ней растаял найденный подарок,

Хоть он искал потом его везде.

Немного погодя Давид очнулся,

Глаза открыв, на руки поглядел,

Увидев себя, просто ужаснулся

И в пряди волосами побелел.

Он был теперь, как девушка — прозрачный.

Хотя намного ярче, чем она.

Да, бабушка, приснившаяся ночью,

Его остерегала неспроста!

Найти бы ту, крещёную рубаху.

Она была, возможно, в сундуке,

Но юноша не смел его касаться,

А значит, мог исчезнуть при игре.

И парень закручинился… Что делать?

Но вдруг увидел рядышком с собой

Торчащий край неброской мешковины,

Под думкой, что касался головой.

Давид поднял подушку. В самом деле,

Под нею находилось полотно,

Которое вчера никто не видел.

Он взял и тут же развернул его.

Не передать в словах какую радость

В мгновенья эти парень претерпел.

Неважно, что наряд был из дерюги.

Себя спасая, он его надел.

И никому не видимая сила,

Над ним свершило тут же волшебство.

Он снова стал обычным человеком.

Прозрачность отступила от него.

Вошёл в избушку дед, собой довольный,

Ведь он сосновых веточек принёс,

И всё на свою дочку любовался,

Счастливый, от свершённого, до слёз.

Растоплена дровами была печка,

Ключом бурлила в чугунке вода.

Могло сложиться даже впечатленье,

Что дед не спал, как призрак никогда.

До ночи было времени прилично,

А делать в доме ничего нельзя,

И юноша надумал прогуляться,

Чтоб мир раскрыть пошире для себя.

Он мало в жизни с кем-либо встречался,

Что было до пещер — забыл давно.

Жизнь заново как будто начиналась,

Где важно всё, чтоб не произошло.

Уйдя подальше от чужих строений,

Он вышел на цветущий, дивный луг.

На нём паслись телята и коровы,

С кнутом сидел на бугорке пастух.

Герой наш набирался впечатлений,

Он не привык вслух речи говорить.

Вокруг витали красочные звуки,

Которые хотелось повторить.

Поэтому присев без приглашенья,

Поблизости от места пастуха,

Давид, обняв с любовью свою скрипку,

Стал исполнять паренье мотылька,

Довольное мычание коровы,

Что в вымя набирала молоко,

Питаясь очень сочною травою,

Прыжки телят от мам недалеко.

Потом он заиграл о тёплом солнце,

О небе, о воздушных облаках,

О лёгком и ласкающем их ветре,

О том, как дивно жить в таких краях.

Пастух к нему невольно обернулся

И произнёс, когда Давид затих:

«Спасибо музыкант. Ты греешь душу»,

Но тут же оборвался и притих.

Потом добавил всё же: «Мне соседи

Бог знает что твердили о тебе.

Что ты де, поселился в страшном доме,

Что ты колдун, что скачет на метле.

Неужто, это правда? Или враки?

Нет веры языкам сварливых баб.

Я чувствую, что ты душой огромен.

В ней чистота, чему я очень рад.

Так расскажи, зачем пришёл, откуда?

Быть может, чем тебе и помогу.

И если со мной будешь откровенен,

От встречи с Лихом предостерегу!»

«Я дедушка иду с краёв далёких.

Откуда, не могу тебе сказать.

Попал не по своей туда я воле,

И где это не смею раскрывать.

Меня игре на скрипке обучили.

Я день назад был сильно удивлён,

Что образ, мной задуманный, вдруг звуком

В реальность стал мгновенно воплощён.

Как это происходит, непонятно.

Мне нравится и хочется играть.

Я сирота и ощущаю горе,

И в помощи не в силах отказать.

Дом, что меня приветил, в самом деле,

Не страшен, просто там живёт беда.

И видно меня дальняя дорога

Не просто так направила туда.

Надеюсь, что помочь семье сумею,

Хотя всё время чувствую подвох.

Мне кажется, чего-то я не знаю.

Хотя так и должно быть, я ж не Бог!»

«Да…. Ты не Бог, но силой обладаешь,

Что глубоко сидит в душе твоей.

Ведь ты не просто пальцами играешь,

Ты музыку рождаешь для людей.

Я ощутил её, как своё сердце,

И чувствую, что ты можешь лечить.

Тебе дано особое уменье.

Пытайся это в явь оборотить.

Сейчас тебе ничто не угрожает.

Но завтра утром снова приходи.

Возьми цветок, что видишь под ногами,

И перед домом «страшным» посади,

А дальше ничему не удивляйся.

Как сердце твоё скажет — так играй.

Предупрежу, вещей своих просящим,

Как слёзно б не молили — не давай!»

Давид с корнями, очень аккуратно,

Сорвал красивый маленький цветок.

О цвете фиолетовом растенья

Он многое сыграть для деда мог.

Ну что ж, теперь проверит подтвержденье.

В деревне этой как-то всё не так!

Здесь через дом, наверно, пострадавший,

А через два, колдун иль добрый маг!

Так музыкант подумал, улыбаясь,

И с луга очень быстро зашагал.

Хотя садилось солнце и смеркалось —

Ко времени парнишка поспевал.

Он перед домом «цветик-фиолетик»,

Чтоб не завял, землицею прикрыл,

Спросил у старика воды немного,

И чуть полить растенье попросил.

Исполнил дед бесхитростную просьбу,

Не думая пытать, зачем цветок?

Ну, если был посаженный по нраву,

То пусть его порадует росток!

А тот лежал безжизненный и вялый,

Не поднимаясь даже от воды.

Давиду стало нестерпимо жалко,

Цветущей прежде, молодой «травы».

И потому вновь струны зазвучали

О том, каким он дивным прежде был.

Под музыку поднялся крепкий стебель.

Раскрылись лепестки — цветок ожил,

Потом к стене из брёвен потянулся

И стал, как вьюн опутывать весь дом.

Он с быстротой мгновенной разрастался,

И множились цветы на стеблях в нём.

Когда осталась крыша лишь свободной,

Вход в дом и ровным ставшее окно,

Растенье, замерев, преобразилось,

Светясь будто хрустальное стекло.

Особый запах вдруг распространился,

Что мог свалить дурманом своим с ног.

Дом от земли немного приподнялся,

Помог ему в том именно цветок.

Давид играл теперь уже с акцентом

На цвет, что излучает волшебство.

И вдруг из-под земли полезли змеи…

Из основанья дома самого.

Они шипели, место покидая.

Наверно, им неплохо там жилось,

На счастье, те его не покусали,

Хотя казали видом свою злость.

Дорожкой чёрной скрылись восвояси.

Старик, увидев чудо, онемел.

Об эдаком наличии ползучих в их доме

Он помыслить ведь не смел!

Кто их наслал, когда? — Было загадкой.

Дом встал на место и легко вздохнул.

Звук изданный был многими услышан.

Кто ж стены опоясал — вмиг уснул.

Цветы сомкнули лепестки в бутоны,

Их аромат унёсся с ветром вдаль.

Давид со стариком вошли в избушку,

Где образ девы порождал печаль.

Всё было уж готово к продолженью

Того, что вместе начали вчера.

Вода, как и положено, кипела,

Углём светились бывшие дрова.

Стемнело. Ни на миг не задержавшись,

Влетел в дом с веретенцем соловей.

Старик закрыл плотнее ставни окон,

Замки проверил тут же у дверей.

Вокруг горели, как вчера лучины.

Приятный запах веточек сосны

Витал в дому. Все ждали продолженья,

И больше те, кто были влюблены.

Соловушка ударил крепким клювом

В сокрытый с глаз, невидимый замок.

Сундук, как и положено, раскрылся

И выпустил наружу, что берёг.

Оттуда полетели словно туча,

Успевшие пробиться мотыльки.

Они стремились к свету и кружились,

И были грациозны и легки.

Хотелось любоваться этим вечно,

Но нужно было дело продолжать.

Давид прижал к себе покрепче скрипку,

И стал процессом дивным управлять.

Летающие в парочки разбились,

Яички отложили на сосне,

И вот уже полезли гусенички,

Жующие «иголочки» в избе.

Давид играл быстрее и быстрее.

А те толстели прямо на глазах,

Достигнув ожидаемых размеров

Так скоро, как возможно в чудесах.

Отъевшись, они сильно изменились,

Упрятав нитью в коконы себя,

Как будто завернулись в одеяло,

Чтоб их не беспокоили три дня.

Представилась работа и для птицы.

Она бросала «спящих» в кипяток.

«Обертка» в шёлк тончайший превращалась,

Готовясь закрутиться в завиток.

В то время музыкант призвал в дом холод,

Чтоб воду побыстрее остудить.

И вот уж кипяток бурлящий прежде,

Не мог собою руку обварить.

Вода остыла. Коконы достали,

На доски уложили, чтобы свить

В тончайшую, как кем-то замышлялось,

Приятную, чуть видимую нить.

Опять Давид провёл смычком по скрипке.

Теперь он видел лишь веретено.

Оно поднялось, с «шариком» сцепилось…

И дело, как сказали бы, пошло.

Буквально с каждым новым поворотом,

Наружность девы делалась ясней.

Дочь, видя всех, приятно улыбалась,

И восхищала внешностью своей.

В то время как волшебная работа

Закончилась — легло веретено.

В избе все с облегчением вздохнули.

Вдруг кто-то постучал рукой в окно.

Потом ломиться в дверь стал, угрожая

Преграду, коль не вскроют разломать.

Старик спросил: «Зачем ты к нам стучишься?

Кто ты такой, хотелось бы узнать?»

Никто за дверью старцу не ответил,

И стук чрез время всё-таки утих,

Когда петух пропел о ярком солнце.

Песнь нечисть распугала в один миг.

И в доме стало тихо и спокойно.

Страшна была сюрпризом эта ночь,

Но сердце услаждала, оживая,

Красивая и ласковая дочь!

Чуть погодя дверь всё же отворили.

Того, кто бился, не было за ней.

Дед, миновав беду, перекрестился,

Чем Бог послал, стал потчевать гостей.

Соловушка личинками наелся,

Давид же каше был безмерно рад.

Поев, на лавку тут же повалился,

Готовый спать хоть стоя как солдат.

Сегодня ничего ему не снилось.

До середины дня Давид проспал.

Никто его теперь не беспокоил,

И не просил, чтоб снова поиграл.

Поднявшись, приведя себя в порядок,

Скрипач решил отправиться на луг,

Где веселились средь цветов коровы,

И должен ждать таинственный пастух.

Как только он зашёл за угол дома,

Так встретил старца дряхлого с клюкой,

Что прятался, под тенью укрываясь.

И весь такой прозрачный…, чуть живой.

Ведшее ветхого бельё на старце было.

Он, будто в паутину был одет.

Лицом же страшен, зол и очень мрачен.

И слышалось, что в сердце света нет!

«Отдай на время мне свою рубаху.

Дозволь её немного поносить.

За щедрость твою, золотом осыплю,

Тебе о том не нужно и просить!»

А музыкант ответил: «Ты, наверно,

Замёрз. Я потеплее принесу.

Она тебя несчастного согреет.

Постой здесь!» — прокричал уж на бегу.

Когда же он вернулся, в этом месте,

Под деревом не встретил никого.

Лишь лучики от солнечного света,

Сквозь листики смотрели на него.

Давид под мышку взял свою рубаху,

Ту, что для старца из дому принёс,

И двинулся на луг, подумав: «Нужно

Задать про старичка будет вопрос!»

Пастух уж ждал и даже улыбнулся,

Сказав: «Я очень рад, что ты пришёл.

Коль попрошу, на скрипке поиграешь?

Рубаху на дороге, что ль нашёл?»

«Да нет, я захватил её из дома

Для призрачного, злого старика.

Но тот исчез, подарка не дождавшись,

Лишь свет коснулся дерева слегка…»

Пастух вздохнул, сказав: «Сыграй, а после

Я кое-что об этом расскажу.

Тебе брат повезло, что в небе солнце.

Да ты везунчик, как я погляжу!»

Потом умолк, желая напитаться

Красивым звуком сказочной игры.

Давид не прочь был чуть поупражняться,

Исполнив вальс цветов среди травы.

Он восхищался вновь лучами солнца,

Природой, что ласкала его взгляд,

Душа его раскрывшись, полетела,

Не чувствуя невидимых преград.

Бурёнки собрались вокруг, не смея,

Свет заслонить и близко подойти.

Пастух проникся, даже прослезился,

И взгляд не мог с парнишки отвести.

Он что-то вспоминал под эти звуки.

Давид устал и прекратил играть.

Тут друг, который был намного старше,

Решил ему о важном рассказать:

«Ты спрашивал о старце, что сегодня

Скрывался ото всех в глухой тени.

Так вот, не старец нищий это вовсе.

Лучи тебя, по счастью, сберегли.

Не просто так нужна ему рубаха.

Ту, что принёс ему, он бы не взял.

Ведь он желал крещёную дерюгу.

Лишь только в ней бы он не исчезал.

Должно решиться, кто в волшебной схватке,

Исчезнуть должен будет в эту ночь.

Осталось ведь одно благое дело,

Чтоб видимою стала деда дочь.

И если волшебство это случится,

Исчезнет, либо тот, кто ей помог

В живое существо оборотиться,

Иль тот, кто неживою сделать смог.

Я вижу на тебе пока подарок,

Хранительный и сильный оберег.

Ты духу бабки видно приглянулся,

И простоту наряда не отверг!

Чтоб не случилось, юноша запомни,

С себя её до солнца не снимай!

Колдун в любого может обратиться.

А ты его по звуку различай!

Кем он бы пред тобой не притворился,

Внутри его сокрыта будет злость.

Он станет обнимать и улыбаться,

Но это будет нежеланный гость!

Я как пастух коров, на всякий случай,

Тебе дам с собой крынку молока.

Оно, когда всё тихо и спокойно,

Стоит свежайшим, будто с ледника.

Но если рядом нечисть просочится —

Вмиг скиснет. Кипяти, не кипяти.

Холодные лягушки не помогут,

Хоть, сколько их в кувшин не поклади!

Спасибо за игру. Ступай! Но завтра

Опять на это место приходи.

Не забывай, о чём предупреждаю,

И никого сюда не приводи».

Давид сказал: «Спасибо Вам за помощь!»

И так как уже вечер наступал,

Пошёл походкой быстрою до дома,

Где старец, беспокоясь, ожидал.

Ещё совсем не скрылось с неба солнце.

Стелились по земле его лучи.

Росток чудесный, что вчера завился,

Позволил, чтоб бутоны зацвели.

Их сильный аромат опять дурманил.

Когда ж они взыграли как огни,

Дом снова приподнялся в основанье.

И выползли оттуда пауки.

И вновь ручьём шуршащим, недовольно,

Мелькали переборы тонких лап.

Глаза их не по-доброму сверкали,

Ведь не было уже пути назад.

И снова дом вздохнул довольно громко.

Цветы тотчас сомкнули лепестки.

Их аромат унёс с собою ветер,

Обдув по виду нежные ростки.

Старик, в который раз перекрестился.

Увиденным он вновь был поражён!

Хотя, чему здесь можно удивляться?

Кто их сгубить желал, видать силён!

Да что об этом говорить? Сегодня

Необходимо было завершить

Плетение, как шёлк тончайших нитей,

Чтоб ими ткань узорами расшить.

Сосновых веток больше, чем обычно

Лежало вкруг большого сундука.

Вода в печи давно уже кипела,

И примененья своего ждала.

Вот соловей влетел, неся с собою

Последнее для дел веретено.

Давид сказал: «Быстрей закройте двери,

И поплотней, особенно окно.

Прошу вас никому не открывайте.

Возможно, ночью вновь начнётся стук.

И будет исходить он, уверяю,

От колдовских и нечестивых рук.

Ну что ж, начнём. Пора. Ночь опустилась…»

Давид с любовью инструмент прижал,

Сундук с ударом птицы отворился,

И начался вновь мотыльковый бал.

Всё повторилось так, как прошлой ночью,

Но ровно в полночь начали мешать

Удары в дверь — настойчиво и громко,

Желая роль препятствия сыграть.

А музыкант, закрыв глаза, держался,

Душой изображая нужный звук,

Не позволяя, чтоб в игру закрался

Пытающийся сбить, ужасный стук.

Он всё играл, на миг не прерываясь,

И этим поглощён настолько был,

Что лишь когда старик за руку тронул,

Чтоб посмотреть, глаза свои открыл.

И то, что он увидел — поразило.

Теперь уже само веретено

У девушки под музыку крутилось.

Похоже, волшебство с неё сошло.

Ещё совсем немного оставалось.

В дверь и окно не бились, а скреблись.

«Впустите! Умираю!» — раздавалось.

Слова уж без притворства полились.

Возможно, кто недоброе замыслил,

Как говорила бабушка во сне,

Терял своё реальное обличье,

Под дверью растворяясь в темноте.

Стоящий стон настолько был ужасен,

Что сердце на кусочки разрывал.

Но этот крик был получеловека,

И это каждый в доме понимал.

Им нужно было ждать явленья солнца,

Чтоб каждый луч поднялся в полный рост,

Не допуская тем проникновенья

Сил тёмных, что пытались сунуть нос.

При третьих петухах всё тут же стихло.

Спасённая, приблизилась к отцу,

Прижалась нежно и заговорила:

«Спасибо музыканту и Творцу!»

Потом ладонь раскрыла, предоставив

Возможность сесть поближе соловью,

Погладила его, поцеловала,

А тот вновь песню ей пропел свою.

Все спать легли. В дому была прохлада.

Она ещё держалась от игры.

Сквозняк от духоты делать не надо.

Не страшно, что закрылись до поры.

Когда Давид очнулся — было жарко.

Он явно уже что-то пропустил,

Ведь кто-то настежь отворил оконце,

И двери в дом широко растворил.

И всё бы ничего, но музыканту

Вдруг захотелось выпить молока.

Но в дареной ему пастушьей крынке

Всё скисло, что не сделать и глотка!

Ответ само собою напросился.

Пока он отдыхал, явился гость.

Невидимо прокрасться в дом под крышу

Ему не ясно как, но удалось.

А этот день последний был и главный.

Как всё же неразумен был старик!

Обрадовавшись появленью дочки,

Он допустил, что кто-то в дом проник.

Красавица качалась на качелях,

Возможно вспоминая, как жилось

Прекрасно до сердечного сближенья…

Ведь именно тогда всё началось.

Давид спросил: «Где батюшка? Давно ли

И для чего раскрыто так жильё?

Припрятаны ли вами веретенца?

Иначе ведь напрасным было всё».

А девушка ответила: «Не бойся.

Сундук вскрыть может только соловей.

Он улетел за тонкою рубахой,

Что я должна расшить рукой своей.

Отец пошёл за красящей травою,

А также, чтобы ягод подсобрать.

В три цвета я должна окрасить нити

И после лишь узоры вышивать!»

Давид в оттенках красок разбирался,

О каждом без сомнения б сыграл.

Но сам процесс окрашиванья нити

Не видел, и поэтому не знал.

Не притворяясь, он признался деве:

«О каждом цвете много знаю я.

И даже кто, какой цвет излучает.

Оранжевый исходит от тебя.

Но с мастерством окрашивать изделья,

Признаюсь, не был ранее знаком.

Надеюсь, что сегодня ты покажешь,

Какой травою красишь, иль цветком…»

«А тут мудрить не надо. Даёт зелень

Мохнатая крапива и пырей.

Они как сорняки растут повсюду.

Собрать их можно даже у дверей.

Душица и крушина в красный красит,

А в жёлтый — лист берёзы и полынь.

В цвет синий — василёк и ежевика.

От ягод бузины бледнее синь.

В коричневый — кора ольхи, крушины

И луковые листья шелухи.

Кувшинок корни серым напитают,

А толокнянка носит цвет земли.

Но это лишь мельчайшая частичка

Возможностей. Тебе это зачем?

Твоё призванье восхищать игрою.

Такой талант дарован ведь не всем!»

«Спасибо, что немного просветила.

Но мы с тобою говорим сейчас

Наверно не о том. Дом отворили,

И что-то нехорошее ждёт нас.

Внутрь не входи. Прикрой окно снаружи.

Я в обереге и не пропаду.

А ты всё время пребывай на солнце,

Не смей скрываться в тень иль полутьму!»

Давид вошёл в избу, надеясь слухом

Воспользоваться именно теперь.

Он не играл — как прежде, просто слушал,

И всматривался, словно дикий зверь.

Приглядывался — всё ль ему знакомо?

Вся утварь была вроде на местах.

Поймать что изменилось, одним взглядом,

Непросто, если внутрь закрался страх.

Тот, кто живой, но всё-таки невидим,

Укроет тело, но не сердца стук.

И юноша, ступая осторожно,

Пошёл, ища знакомый, схожий звук.

Не зря учитель настоял, прослушать,

Как на пути возможно различать

Людей по тонам внутренних ударов,

Они ведь могут много рассказать.

У стенки, где сундук стоял — спокойно,

Как и в восточном и святом углу,

Где были установлены иконы.

Всё было тихо, кажется, в дому.

Однако еле-еле уловимо,

Под полом раздавалось: тук, тук, тук…

Давид увидел приоткрытый подпол.

Шёл именно оттуда этот звук.

Кто прятался там, было неизвестно,

А потому не стоило и лезть.

Звук говорил, что недоброжелатель,

С коварным, зачернённым сердцем здесь.

Бороться с ним, не зная чародейства,

Давид не смел. Его маг остерёг.

Он подпол затворил, подпёр ухватом,

Чтоб доски приподнять злодей не смог.

А сам пошёл предупредить девицу,

Что в доме без отца ходить нельзя.

В избе под полом кто-то притаился,

И нужно остеречь, теперь себя.

Ему уйти на луг необходимо.

Вернуться к пастуху он обещал.

Быть может, тот подскажет и поможет,

Раз обо всём и раньше что-то знал.

Давид сказал: «Мне нужно отлучиться.

Прошу не выпускайте никого,

Кто в подполе сидит. Покорно ждите

С прогулки возвращенья моего.

Я повторяю, будьте осторожны.

Сегодня самый главный для вас день.

Прошедшая ночь в красках показала

Наличие мешающих людей».

Девица знала, что поторопилась.

Но ей так захотелось подышать

На воздухе открыто, полной грудью.

Не век же прялкой у окна стоять.

Её судить не каждый бы решился.

Кто знает жизнь, мог девушку понять.

Другой вопрос, что действием бездумным

Подобный шаг всё может поломать.

Ругаться было просто бесполезно.

Поэтому в отчаянье Давид,

Заставил деву пребывать на солнце,

Ведь там ей лиходей не навредит.

А сам почти бегом пустился к старцу,

Что пас коров на заливном лугу.

Он рад был его доброму участью,

Как друга, в нужный час и наяву.

Тот ждал его и даже чуть сердился,

Предчувствуя возможную беду:

«Ты что-то очень сильно припозднился.

Уж думал, что не свидевшись уйду.

Должно быть, всё же что-то приключилось.

Я вижу, что спешил, даже бежал.

Раз ты ещё в старухиной рубахе,

То значит, облик пришлый потерял.

Так что ж тебя, мой мальчик, беспокоит?

Неужто продолжает злыдень жить?

Коль так, тогда советую немедля

Про всё, что приключилось, доложить».

Рассказывал Давид не очень долго.

Происходило всё, как в прошлый раз,

Лишь громче стон звучал, как бесконечность…

Чернее сердце слышалось в тот час.

Внимательно смотря в глаза Давида,

Старик рассказ в живую представлял.

«Ты спящим был один в дому открытом,

И этим очень сильно рисковал!

С тобой могли тогда что хочешь сделать.

По счастью дух вселиться не успел

В другого, чтобы взять на время силы

И отобрать, что прежде не сумел.

Ты сделал верно, в погреб не спустившись,

И вечером не смей туда входить.

В подземном мире может совершиться

Такое, что нельзя вообразить.

Пугать тебя заранее не стану,

Полезней будет если помогу.

Пойдём-ка и нарвём с тобою вереск.

Да те цветы, что видишь на лугу.

Мы соберём три крупные охапки.

Добавим в них чудесный зверобой,

Не слишком обожаемой крапивы…

Вдвоём мы быстро справимся с тобой.

Придётся видно вечером сражаться

Цветущей и магической метле.

Из дома нечисть станет выметаться

Благодаря, конечно же, игре.

Убраться нужно тщательно, три раза,

Меняя непременно помело.

И обращай внимание на чашки.

Ты вновь налить в них должен молоко».

Он протянул опять Давиду крынку,

Добавив: «Да храни тебя вновь Бог!»

Перекрестил, собрал с ним три охапки

Пахучих, обжигающих цветов.

Как благодарность парню захотелось

Для старца, хоть немного поиграть,

Но тот прервал: «Спеши домой. Быстрее.

А завтра я тебя вновь буду ждать!

Да помни, вниз в подполье не спускайся.

Всё без тебя проделает метла!

Успей пучками травными убраться

До времени, как не взошла луна…»

Когда Давид, спеша, бежал обратно,

На небе солнце вниз давно пошло,

Но время оставалось до заката.

И вот уже то самое село.

Девица на виду у всех сидела,

Вернее, грелась в ласковых лучах.

Отец пока из леса не вернулся,

И дочь одолевал немного страх.

На поиски его самим пускаться

Теперь уж было, скажем, недосуг.

Одним придётся видно управляться,

Коль к ночи он не явится к ним вдруг.

И музыкант всё взял в мужские руки.

Велел девице краски развести.

Зелёный даст садовая крапива,

Окрасит жёлтым — горстка шелухи.

А красный оставался под вопросом.

Где ягод взять, душицу? Их здесь нет!

Была свекла возможно в этом доме,

Но у неё малиновый был цвет.

Да и возможно, что она хранилась

В подполье, где таился некий стук.

Где чёрным сердцем кто-то тихо бился,

Зловеще выдавая: «Тук, тук, тук…».

Однако нужно было что-то делать.

Вдруг наудачу им, придёт старик?

Возможно он немного заблудился,

Ведь лес дремуч был рядом и велик!

Два чугунка кипящими стояли —

Варили подходящую траву.

А третий ждал назначенного часа,

Мысль, наводя невольно на беду.

Чтоб в доме, как наказано, прибраться,

Давид с охапок сделал три метлы.

Дверь растворил, как можно было шире,

Убрал ухват — подпорку у стены.

Пред тем, как отворить злосчастный погреб,

Разлил по чашкам с крынки молоко.

На всякий случай из дому их вынес,

Отставив от дверей недалеко.

Девицу попросил сидеть на солнце,

И приказал ни с кем не говорить.

А если кто попросит отлучиться,

Без спроса никуда не уходить.

Как делать в залах чистую уборку

Наш музыкант давно и много знал,

Ведь каждый день в таинственной пещере

Он музыку подобную играл.

Когда годами это исполняешь —

Не дрогнет при волнении рука,

Поэтому и скрипка заиграла

Мелодию для трав от знатока.

Метла прошлась легко по всей светёлке,

По всем возможным щелям и углам.

Везде стоял волшебный, чудный запах,

Приятный не для нечисти, а нам.

Потом она направилась в подполье,

Кружилась, убирала, как могла,

Но вдруг пренеприятно захрустела,

И там, распавшись, травами легла.

Давид занёс в избу одну из чашек,

Поставил в центре на пол молоко.

И, к сожаленью, явственно увидел,

Как то свернулось на глазах его.

Он руки опускать не собирался.

Подобное пастух предполагал,

И потому велел ему три раза

Убраться, так как в этом понимал.

Скрипач вновь заиграл легко на скрипке,

Как прежде по углам прошлась метла.

Она теперь сильнее прижималась,

К тому, что очищала и мела.

Последним был опять открытый подпол.

Опять-таки раздался страшный хруст.

Метлу, похоже, снова изломали,

Тем выдав, что он всё-таки не пуст.

Однако травы, что там оставались,

Не радовали запахом своим.

Давид услышал учащенье сердца,

Что злобой било, не под стать другим.

Он молоко вносить не стал теперь уж,

По звукам ясно было всё и так.

В подполье, безусловно, находился,

Скрываясь в темноте, колдун иль маг.

Давид не начал в третий раз уборку,

А прежде стал играть на скрипке свет,

Мелодию, что солнце излучало,

Когда его поблизости уж нет.

Отважный музыкант, не побоявшись,

У досок отворённых, рядом встал,

И с быстро нарастающею силой

Огонь лучей слепящих заиграл.

Весь дом мгновенно солнцем озарился.

Ударил в темноту потоком свет.

Раздался стон, и кто-то просочился

Из дома, хотя тела вроде б нет…

Давид играл как можно было дольше,

Затем подполье накрепко закрыл,

И лишь тогда продолжил вновь уборку.

Про третий раз он точно не забыл.

Трава опять по всей избе летала

Под музыку, старалась, как могла.

И только в окончании, над входом

Повисла и тихонько замерла.

Теперь уже спокойно можно было

Попробовать поставить молоко,

Хоть боязно, ведь средств не оставалось.

Коварство распознать не так легло.

Старик домой к потёмкам не вернулся.

Дочь в дом зашла расстроенной, в слезах.

Соловушка впорхнул, держа рубаху,

И рухнул от усталости в крылах.

А молоко как раз на удивленье

Осталось свежим. Что и говорить

То было для Давида утешеньем,

Он волшебство мог далее творить,

Поэтому сказал: «Довольно плакать.

Ты ж видишь, как хотят нам помешать.

Отец вернётся, верю. Ты ж подумай,

Как в красный цвет нить станешь облачать».

Девица успокоила: «Не бойся.

Как только приоткроется замок,

Мы выкрасим полученные нити,

И каждую смотаем в свой клубок».

Давид слегка ответу удивился,

Но чувствуя уверенность её,

Не уточнил у девушки, как будет

Она свершать, то действие своё.

Тут соловей ударил острым клювом

В сокрытый и таинственный замок.

Сундук в одно мгновение открылся,

Тот веретенца быстренько извлёк.

А дальше всё в руках у мастерицы,

Кто б видел, то сказал: «Стало гореть».

В мотки скрутились нити с веретенцев,

И стали в чугунках уже кипеть.

Развернута тончайшая рубаха,

Для коей был задуман уж узор.

Осталось взять окрашенные нити,

Чтоб ублажить рисунком чей-то взор.

Красавица ждала отца, надеясь,

Что можно будет что-то изменить,

Что он придёт с душицей луговою,

Иль с ягодами красящими нить,

Но в дом пока никто не постучался.

А лук уж сделал действие своё —

От шелухи, которой было мало,

В цвет жёлтый в чугунке окрасил всё.

Моток в воде был тут же выполощен,

Где для скрепленья уксус гостем был.

И вот уже в клубок смотались нити,

Который стал, как солнце — золотым.

Дошёл черёд до чугунка с крапивой.

Моток теперь имел зелёный цвет.

Он был не яркий, но довольно милый,

И мог таким быть много-много лет.

Моток, как первый был промыт водою,

И уксусом из яблок закреплён,

В клубочек смотан, видом подтверждая,

Что он травою спелою рождён.

Дочь всё ещё ждала и, взяв иголку

Расшила вмиг стежочками узор.

Сначала всё, что жёлтым цветом было,

Затем зелёный лёг, лаская взор.

Шитьё осталось завершить лишь красным.

А ночь не вечна, нужно поспевать,

И принимать какое-то решенье,

Чтоб выход во спасение сыскать.

Она взяла оставшуюся пряжу,

Поранила сама себя ножом,

И выкрасила нити цветом алым.

Так очень страшно был вопрос решён.

По-быстрому себя перевязала,

Как нужно обработала моток,

Немного полотенцем обсушила,

Смотав нить быстро в небольшой клубок.

Игла в руках у чудо-мастерицы

Забегала, ложа на ткань узор.

И вот готова чудная рубашка.

Никто б её красивей не нашёл.

Исполнена работа была к сроку.

На небе ещё царствовала ночь.

Осталось облачить в сорочку птаху,

Но голос удержал, то сделать дочь.

«Отец» стучал отчаянно и сильно,

Домой к ним, во спасение, просясь.

Давид остановил её, а дева,

От этого слезами залилась.

Но музыкант сказал: «Не отвлекайся,

Слова, что помнишь, вслух произнеси.

Прошу тебя, быстрей надень рубаху,

И подтверди наличие любви.

Мне нужно знать, кто кроется за дверью.

Ты легковерно стала забывать

О важном и ответственном условье:

«Ни окон, ни дверей не открывать!»

Девица, продолжая всё же плакать,

Соловушку взяла в свою ладонь,

Впустила внутрь расписанной рубахи,

При этом ощутив в руке огонь.

Произнесла слова: «Явись любимый,

Как прежде был — красивым, удалым.

Пусть снимутся наложенные чары,

И унесутся в небеса, как дым».

Свершилось чудо. Высохли слезинки.

Внутри рубахи заискрился свет.

Пред ними встал довольно статный парень,

Высокий, крепкий и во цвете лет.

Давид не стал мешать влюбленной паре,

Он слушал теперь звуки за стеной.

В дом не скреблись и больше не стучали,

Всё стихло с уходящею луной.

По счастью музыкант не обнаружил

Каких-либо озлобленных сердец.

Он понял, что мешал им и ломился

В последний миг, конечно, не отец.

Лишь только на заре, с восходом солнца,

Вздохнув теперь привольно и легко,

Влюблённые заметили вдруг чашу,

В которой скисло ночью молоко.

А это, безусловно, подтверждало,

Что рвался к ним не батюшка — колдун,

Который им старался притвориться,

И сердце, рвя, до солнышка тянул.

Но где, же сам отец спасённой девы?

Что приключилось с ним в пути вчера?

Все так необходимые им травы,

Росли недалеко от их двора.

Давил решил попробовать вначале

Порезанную рану залечить

У девушки, что жертвуя собою,

Не побоялась кровушку пролить.

Он попросил убрать с руки повязку

И начал визуально представлять,

Как будто рана быстро затянулась

И стала с тела девы исчезать.

Когда он это музыкой своею

Сумел, душой играя, передать,

Желаемое чудо-излеченье

На самом деле стали замечать.

Кровь перестала течь, остановилась,

Стянулись у ранения края.

И остриём пораненная кожа

Такой же стала, как в начале дня.

Похоже, старец не оговорился.

Он что-то ощущал в его игре,

Поэтому сказал о врачеванье,

И что он может помогать в беде.

Для парня неожиданностью было,

Что всё, о чём помыслил — удалось.

Да, повезло хозяевам безмерно,

Что в доме появился дивный гость.

Но странник прибыл вовсе не за этим.

Его задачей было отыскать

Нечаянно утерянные звуки,

А здесь не удалось их распознать.

Давид подумал, что он непременно

Теперь отыщет в чаще старика,

И может быть, в последний раз увидит

Толкового седого пастуха.

И он пошёл сначала ко второму,

В надежде, что его тот просветит,

Для пользы дела что-нибудь подскажет,

И мудрым, нужным словом наградит.

Тот ждал его, глазами улыбаясь,

И радость не скрывал, что он живой.

Прошедшая ночь в домике ужасном

Могла стать, в самом деле, роковой.

Но по глазам печальным музыканта

Старик прочёл, что всё прошло не так

Как думалось, и паренёк подробно

Воспроизвёл буквально каждый шаг.

«Да… То, что нити окропились кровью,

На самом деле, брат, нехорошо.

Я понимаю, выхода другого

Никто из вас в то время не нашёл.

Но это означает, что два года

Рубаху с тела парню не снимать.

Иначе по причине непонятной,

Он станет потихоньку увядать.

Предупреди его. По счастью больше

Им ничего другого не грозит.

Отец девицы думаю, плутает

У Лешего, что рядышком царит.

Найти туда дорогу будет просто.

Другой вопрос, как путь найти назад.

Хозяин мест хитрец, его ловушки

Нельзя покинуть просто наугад.

Но у тебя ведь есть такое средство,

Что он не в силах будет одолеть.

Ты просто поиграй ему на скрипке.

Звук дивный плутовство может стереть.

Наш Леший не такой уж и коварный,

Но любит над народом подтрунить.

Очертит круг, протоптанный ногами,

И человек начнёт тотчас блудить.

А тот сидит и сердцем веселится.

Бывает, правда, водит за собой

Прикинувшись заблудшею овечкой,

Иль плачет, как ребёнок, под луной…

Что делать, от тоски или от скуки,

Творит он эти глупые дела.

С ним и без скрипки ты сумеешь сладить,

Хоть та быстрее б чары убрала.

На всякий случай юноша, попробуй

Читать молитву иль ругать его…

Надень свою одежду наизнанку,

Ботинки перепутай, чтоб смешно

Ему от вида эдакого стало.

Начнёт он веселиться, иль бранить.

И непременно этим отвлечётся,

Тогда свободно можно уходить.

А чтоб в силки и вовсе не попасться,

Начни с лукавым Лешим разговор.

И слово твоё быть должно последним,

Не дай замкнуть им строенный узор.

Но думаю, тебе не пригодится

Менять одежду или говорить.

Играй, как ты желаешь и умеешь.

Старайся этим чудо сотворить.

Ступай, но после снова возвращайся.

Тебя не удержать в нашем краю.

Мне хочется немного насладиться,

И сохранить в душе игру твою».

Пастух сказал, что посчитал возможным,

И тут же речь прервал и замолчал.

Рукою сделал знак в том направленье,

Где лес дремучий видимо стоял.

А это означало, что напрасно

Не стоило здесь времени терять.

И раз уж нужно Лешего потешить,

Так значит, музыкант станет играть.

Что путник молод, видно было сразу.

Он очень быстро к лесу подошёл.

Сначала старца, не входя, покликал.

В ответ лишь ветер холодом повёл.

Тогда Давид зашёл немного глубже.

Всё повторилось. Снова ничего

Не слышно. Даже хоть какого звука

Вокруг не доносилось до него.

Идти куда-то дальше не хотелось.

Настало время в разговор вступить

Пусть с самым плутоватым, хитрым Лешим,

А то придётся вечно тут блудить.

И музыкант привлёк к себе вниманье

Тем, что о солнце красочно сыграл.

От музыки запели звонко птицы,

И лучик вглубь пробившись, засиял.

Стволами чуть деревья закачались,

Зашелестели в такт своей листвой,

И из дупла хозяин появился

Довольный гостем и самим собой.

На самом деле Леший был не страшен:

Коряв и стар, лукавые глаза…

И ростом небольшой, а шевелюра

Зелёная и в листьях как лоза.

«Зачем пришёл и сон мой потревожил?

Нет, чтобы просто тихо погулять.

Но я не злюсь и признаю открыто:

Ты дом лесной сумел очаровать.

Игра твоя по сердцу и по нраву.

Естественность, природа, красота…

В мелодии я ясно ощущаю

Невинный трепет каждого листа,

Как солнце свои лучики пустило,

Присутствие означив светом здесь.

Зверюшки попритихли и укрылись,

Боясь, спугнуть, иль ненароком съесть.

Ты вижу, заглянул не просто в гости,

И оказался тут не просто так.

Что ж говори. Быть может я сумею

Помочь, ведь всё вокруг в моих руках».

Давид ответил: «Я на самом деле

Заблудшего ищу здесь старика.

Он вышел за чудесною травою

И не вернулся до сих пор пока.

Предчувствуя беду, от беспокойства,

Льёт слезы его любящая дочь.

И раз ты тут, как царь и повелитель,

Не откажись мне в поиске помочь».

«Да дед тут рядом. Ты не сомневайся,

Ему я выход мигом укажу.

Тебе же послужить теперь придётся.

Уйти иначе я не разрешу».

Давид ответил: «Хорошо, но прежде,

Я должен буду старца повидать.

Мне нужно его просто успокоить,

И что-то очень важное сказать.

А дальше говори свои условья.

Исполню прихоть странную твою,

Но только не задерживай надолго,

Чтоб не сгубить напрасно жизнь мою!»

«Что ж, будь как ты сказал». Хозяин леса

На землю, что под ним была, подул,

Слова под нос немного крючковатый,

Не слишком-то разборчиво шепнул.

И в этот миг к ним пролегла тропинка,

По ней шёл почерневший с виду дед,

Который был убит, похоже, горем,

Что не сумел сыскать до дома след.

Подняв глаза, увидев музыканта,

Заплакал, предвкушая с болью весть,

Что волшебство без трав не совершилось.

И он не знал, как это можно снесть.

Давид всё это наперёд предвидел

И издали буквально закричал:

«Всё хорошо. Спеши домой, и зятю

Скажи, чтоб он рубашку не снимал.

Когда вернусь, раскрою всё подробней,

Но знай, два года нужно потерпеть.

Иди и не задерживайся боле,

Ты должен им сказать это успеть!»

Старик повеселел, но растерялся.

Тропинок много. По какой идти?

А Леший, не раздумывая долго,

Опять подул, чтоб тут же занести

Все тропки, что количеством мешали

И путали, ведя обратно в лес

Иль в топи близ лежащего болота.

Идя по ним, немало кто исчез.

Заблудший в дом к себе заторопился,

От радости готовый побежать.

Забыв сказать «Спасибо!», тут же скрылся.

Его и не пытались удержать.

Давид в лесу обещано остался.

Он слову верен был, раз его дал.

«Что делать — говори, хозяин леса!»

А тот за ним пытливо наблюдал.

«Раз ты не обманул и не помыслил

Со старцем потихоньку убежать,

И честность, и порядочность тем самым

Сумел, не выставляясь доказать,

Тебе я музыкант сейчас доверюсь,

Открою «дверку» тайную свою.

А если ты в беде моей поможешь,

То щедростью своею одарю.

Признаюсь, дед блудил почти что сутки,

Ища в лесу траву не просто так.

Он дочь хотел спасти, что затмевала

Когда-то всех девиц в этих краях.

Старик хотел помочь, а я безмозглый,

Почти сгубил наследницу свою.

Теперь не в силах что-либо исправить —

Препятствия из зависти чиню.

Так вот, у нас с Кикиморой болотной

На свет явилась в одночасье дочь.

Не думай, это я такой корявый,

Она же Фея, а не мы точь-в-точь.

Кто с ней хоть раз когда-нибудь встречался —

Без памяти влюблялся и хотел

С собою увести её из леса,

Конечно, если б сговорить сумел.

Мне было жаль с дочуркой расставаться.

Тебе меня наверно не понять.

Но ей, на счастье, тоже не хотелось

Лесное царство на избу менять.

И всё бы ничего. Я испытанья

Для молодцев, явившихся чинил.

Они, конечно, с ними не справлялись.

Я каждого ни с чем препроводил.

Но вот однажды в лес явился парень:

Красивый, крепкий, сильный, молодой.

Он был на прежних вовсе не похожий,

Уж слишком был хорош, шельмец, собой.

И поплутав в лесу моём, наткнулся

На место, где сидела у ручья

В лучах зари сияющая Фея —

Наследница прелестная моя.

При ней всегда присутствовали звери,

Они ей братья были и друзья,

Помощники и чуткая охрана.

Лес, в самом деле — дружная семья!

Поэтому он не был ни замечен.

Ей птицы, белки, зайцы дали знак,

Что рядом тихой поступью крадётся

Неведомый в краях этих чужак.

Но только они встретились глазами,

Вмиг вспыхнула любовная искра,

И от неё раздулось в сердце пламя

Такое, что спалить может дотла.

И Феечке моей теперь уж стало

В лесу иль в шалаше жить, всё равно.

Единственным решающим условьем

Являлось — пребывать возле него.

И молодец готов был сдвинуть горы,

Препятствий учинённых не боясь.

Он все мои задания исполнил

Не сильно утруждаясь — веселясь!

Признаюсь, меня это разозлило.

Я, устрашившись дочку потерять,

Замыслил поручение такое,

Чтоб на плечи нельзя было поднять.

Я приказал ему одним оружьем

Суметь большое войско победить.

А если не сумеет — к моей Фее

Не приближаться и не подходить!

И он ушёл и больше не вернулся,

А девочка моя его ждала.

Плакучей ивой с горя обернулась.

И, увядая, чуть не умерла.

Я ещё слышу стон больного сердца,

Но очень тихо звук идёт теперь.

Прошу, заставь её игрой очнуться,

И сделай это, парень, поскорей.

Боюсь, ещё чуть-чуть и не успеем.

Она засохнет мне наперекор.

Как видишь, лиходейство, что задумал,

Всем вынесло смертельный приговор.

Всели в неё хоть малую надежду.

Мне верится, что парень этот жив.

Я отменил бы сложные условья,

Тем самым эгоизм свой победив».

Давид сказал: «Тогда веди скорее.

Я буду рад красавице помочь,

А вдруг биенье девичьего сердца

Звучит, как звук утерянный, точь-в-точь».

В который раз подул на землю Леший,

Все тропки вновь покрыв густой листвой,

Потом ещё раз, но уже сильнее,

Свершая, то по воле колдовской.

Деревья перед ними расступились.

Дорожка глубоко в лес повела,

Подсвеченная нежными лучами,

И с травкой мягкой, что ковром легла.

Идти пришлось довольно-таки долго.

Такой лужайки быстро не найдёшь.

За ягодами или за грибами

Из чувства сохраненья не пойдёшь.

Однако если это вдруг случится —

Захочешь там ещё раз побывать.

В том месте было сказочно красиво,

И вот как это можно описать:

Представьте себе ровную поляну

С густою и цветущею травой.

Среди высоких, царственных деревьев,

Подобный раю, остров небольшой.

Посередине деревце стояло,

В печали ветви опустив свои,

А с них вода слезинками стекала,

В невесело звенящие ручьи.

Но даже эта горькая понурость

Не портила волшебной красоты

Цветущего живого окруженья,

Несущего потоки чистоты.

Заметно было чуткое участье

Щебечущих на ветках певчих птиц,

Ласкающихся рядом зайцев, белок,

Медведей присмиревших и лисиц.

Здесь явно ощущалось единенье

Того, что было в центре и вокруг,

Однако, музыканта появленье

Совместно с Лешим, вызвало испуг.

Вся живность моментально разбежалась,

Укрывшись там же и недалеко.

Друзьям, конечно, было интересно —

Свершится ли с их Феей волшебство?

С какою целью к ним пришёл хозяин?

Зачем при нём нездешний человек?

Возможно ль ожидать сегодня чудо,

Когда дочь леса осчастливит всех?

Вот так Давид и Леший очутились,

В притворной, многозначной тишине.

Тут деревце приметно встрепенулось,

Дав знать, что не приблизит их к себе.

И то, что разговор вести придётся

Лишь только музыканту одному

Понятно стало сразу. Просто Леший

Исчез, к стыду, иль счастью своему.

А может быть и к лучшему, ведь Фея

Была в большой обиде на отца.

Жизнь кажет, что порой перед чужими

Быстрее раскрываются сердца.

Давид старался подойти поближе.

А та, страша ветвями повела,

Чтоб показать, что в этом тихом месте

Непрошенного гостя не ждала.

По звукам, что из сердца исходили,

Он слышал много боли и тоски,

Не сбывшееся счастье и обиду

За ночи одинокие и дни.

Звук был не тем, что музыканту нужен.

Хотя какая разница сейчас

Решать «необходимость» и «полезность»,

Когда ручьями слёзы льются с глаз.

Давид был «желторот» в делах любовных,

Он трепетно лишь звуки собирал,

И каждый, через душу пропуская,

Мелодией потом передавал.

Из жалости, а может от желанья

Красавице хоть чем-нибудь помочь,

Он искренне сказал: «Не удивляйся,

Что пред тобою я, лесная дочь!

Ручьи с твоих ветвей текут напрасно.

Ты стала ивой и что из того?

Ещё чуть-чуть и, кажется, засохнешь,

Не повидав красавца своего.

С чего же ты расстаться с ним решила?

Верней всего, ты не умеешь ждать!

Ему дано заданье непростое,

И это нужно было понимать.

Представь, вот он придёт, неся победу,

Не на щите прибудет — со щитом,

С желанием любимую увидеть,

Что до сих пор была чудесным сном!

И что же перед ним тогда предстанет?

Поломанный и сгорбленный сушняк?

Со встречей долгожданного героя

Подобное не вяжется никак!

Давай-ка я тебе чуть поиграю.

А ты обдумай всё и встрепенись.

Я слышал, что ты сказочно красива,

Такою предо мною и явись.

Мне почему-то кажется в дальнейшем,

Я, странствуя, смогу тебе помочь.

Желанного найду, к тебе направлю.

Конечно, если ты теперь не прочь!»

Вода мгновенно капать перестала.

Поднялись ветви тут же от земли.

Корнями воду деревце впитало.

Листочки цвет зелёный обрели.

Оно ещё немного покачалось,

В то время, приходя от слов в себя,

И, выправившись, больше не старалось

Вести себя, как глупое дитя.

В лесу защебетали громко птицы,

И устремились в центр со всех сторон.

В их пенье больше не было печали,

Вокруг стоял весёлый перезвон.

И в такт подобной радости растущей,

Давид на скрипке стал для них играть.

Так, как умел, и как его учили

Природу своим сердцем воспевать.

Всё слилось на поляне воедино:

Мелодия, текущая со струн,

Веселье звонких птиц, цветы, деревья,

Стук сердца, что лишилось грустных дум.

Когда звучанье стало одним целым,

И деревце красиво ожило

Под музыку, что чудом показалась,

Случилось на поляне волшебство.

Негромко прокатился гром небесный.

Ласкающий живое ветерок

Подул и вихрем в центре закружился,

Растение, сорвав, будто цветок.

И вот уже в вертящемся потоке

Не дерево, а девушка красы

Неписаной… С такою, в самом деле,

Забудешь про бегущие часы.

Как ветерок подул, так и мгновенно,

Свершив дела, куда-то улетел.

А Феечка красавицей предстала.

Давид спасти несчастную успел.

Она ему приятно улыбнулась,

Решилась даже подойти в упор

Игры не дожидаясь окончанья,

И завела ей нужный разговор:

«Ты думаешь, он жив на самом деле,

И я его напрасно не ждала?

Вот было бы действительно обидно,

Когда б к его приходу умерла.

Ты возродил в душе моей надежду.

Я слышу, что душой ты не кривишь.

Словам, произнесённым тобой, верю.

Ты искренне со мною говоришь.

И прав конечно в том, что мне не стоит

Унылость из себя изображать.

С тобою оживилась снова вера.

Я вновь готова годы ожидать!

И если ты ускоришь те мгновенья

До встречи, что жила в душе со мной,

Я тоже помогу тебе, поверь мне.

В должницах не останусь пред тобой.

Пока же я вручу тебе вот этот

Берестяной красивый поясок.

При нём, ты никогда не заплутаешь

Среди завитых тропок и дорог.

Даю его тебе с одним условьем:

Не отдавай предмет сей никому,

И только когда суженого встретишь —

Вручи его, пожалуйста, ему.

Он так быстрей тогда ко мне вернётся.

За это ты меня не осуждай.

Тебе потом всё сторицей зачтётся.

Исполни обещание! Прощай!»

Поляна опустела. Но явился

Обещанный заветный поясок,

Что ловко сам рубаху подпоясал

И, вниз свисая кисточками, лёг.

Такому чуду парень улыбнулся.

Он радовался больше, что сумел

Отвлечь от горя сказочную Фею,

И оживить красавицу успел.

А Леший за деревьями скрывался,

И издали за ними наблюдал.

Он верил и не верил в музыканта,

Хоть тот его игрой и восхищал.

Когда же ива в Фею обратилась,

Он тут же, как дитя повеселел.

Заблудшим показал дорогу к дому,

Под нос «мурлыча», песенку запел.

А пред Давидом снова появилась

Тропинка, что расстеленным ковром

Его вернуться в чащу пригласила,

Как гостя дорогого в тёплый дом.

На небе уже солнце собиралось

Немного погодя ложиться спать.

И парню нужно было торопиться,

Чтоб пастуха до ночи повидать.

Как только он вошёл в глубины леса,

Хозяин появился перед ним.

Он весел был и щедро улыбался,

И пребывал теперь уж не один.

С ним рядом, любопытствуя, стояла,

Похоже, мама Феи и жена.

В нос тина неприятно ударяла,

Как будто топь болотная пришла.

Держалась эта дамочка достойно.

Хотя была зелёной и худой,

Вела, как будто видом одаряла,

И явно удивляла красотой.

При этом ничего не говорила,

Речь мужа с нетерпением ждала,

Выказывая этим уваженье

К тому, с кем своё счастье обрела.

А Леший, свою радость не скрывая,

Вслух произнёс торжественную речь:

«Ты парень лес мой солнышком наполнил,

И тяжесть снял с моих усталых плеч.

Я думал, чем могу тебя за это

Осыпать и богато одарить?

Ты с лёгкостью сумел такое чудо,

Что не дано нам было, совершить.

Сперва обвесить золотом хотелось,

Набить карманы слитками сполна,

Но выслушав супругу — передумал.

Другое предложила мне жена.

Тебе ведь предстоит довольно трудный,

И думаю, опасный длинный путь.

А значит, в это время будет важно

Быть сытым, с кровом, где передохнуть.

И потому по ценному совету

Моей умнейшей душеньки жены,

Мы дарим тебе вещи те, что будут

В пути важнее золота, нужны.

И весом своим руки не оттянут,

Злодеев не приманят простотой,

А в нужный час укроют и накормят,

И обеспечат сладостный покой.

Так вот держи из трав моих салфетку.

Лишь ты её расстелешь на земле,

Так всем, чем лес в питании богатый,

Предстанет пред тобой, как на столе.

Наешься, потихонечку от края

Обратно её в трубочку сверни.

Не жадничай при этом и остатки,

Чтоб легче шлось, с собою не бери.

В придачу ей даём ещё и ветку.

Не так-то прост подарок этот наш.

Воткнешь её концом поглубже в землю —

Подле тебя поднимется шалаш.

А чтобы он исчез, тебе лишь нужно,

Её начало, что всех зеленей,

Достать из недр земли. И ветвь, что вставил,

Укрытье сбросит в царствие теней.

Но есть ещё особенный подарок.

Его тебе отдам уже не я.

О женщины… Они так романтичны…

Им без любви никак прожить нельзя.

Поэтому я слово уступаю

Моей зелёной, царственной жене.

Послушай, скажет что. Прими подарок,

Что лично хочет передать тебе».

И только лишь тогда в переговоры

Вступила та, что тихо до сих пор

Смотрела на Давида исподлобья.

Но это был довольно умный взор.

Она была немного безобразна,

Однако же «С лица воды не пить…»

И музыкант мгновенно это понял,

Как только начала та говорить.

Приятный голос вкрадывался в душу:

«Ты молод. На ученье тратил дни.

Я вижу, что ты многим помогаешь,

Но сам далёк пока что от любви.

Поэтому подарок со значеньем.

Я слышала, как можешь ты играть,

Но думается мне — сумеешь лучше,

Коль чувством светлым сможешь обладать.

Возьми вот этот маленький мешочек.

В нём несколько лесных приятных трав,

Болотного аира корешочек….

Ты влюбишься, их дух в себя вобрав.

Они к тебе притянут ту, что будет

Всех прочих видных девушек милей.

Возможно не совсем прекрасной с виду,

Но сердцем и душой своей родней.

И если ты действительно желаешь

Того, кто сужен Феечке найти,

Иди туда, где скрещены дороги

И в стороны разведены пути.

Поспрашивай, быть может кто подскажет,

Где вскоре ожидается война.

Ведь перед ним поставлено условье —

Он должен побороть потоки зла.

Коли найдёшь — верни его обратно.

Не сдастся, так хотя бы помоги.

Скажи, что мы на свадьбу их согласны,

И в самом деле вовсе не враги».

Зелёная, приблизившись поближе,

Надела ему ладанку свою,

Сказав: «Мешочек сам спрячь под рубаху,

А я в сторонке лучше постою».

Решение её было понятно.

Кикимора была сейчас добра,

Но всё равно, какою-никакою,

А нечистью болотною слыла.

Рубашка же от них и защищала.

Давид не ставил это ей в укор.

Она ведь ничего ему плохого,

Нашкодив, не свершила до сих пор.

Он принял ею дареный подарок,

Лишь потому, что слышал сердца стук

Чистейший, добродушный, издающий

Красивое и нежное: «Тук! Тук!»

Сказав за щедрость нечисти «Спасибо!»,

Давид пошёл искать из леса путь.

Уже на небе начало смеркаться,

И нужно было к старцу заглянуть.

Тот ждал его, немного беспокоясь.

Стоял, бросая вдаль тревожный взгляд.

Пора было вести коров на дойку,

Отсутствие которых не простят.

А он уже опаздывал сегодня,

Но всё же, просто так не мог уйти.

Чудесный музыкант с ним сговорился,

И должен был вот-вот к нему прийти.

Давно из леса вышел дед спасённый,

Спеша домой своих предупредить

О том, что парню нужно быть в рубахе,

И тем болезнь его предотвратить.

Давид же задержался и надолго.

«Что с ним случилось?» — был большой вопрос.

Неужто он забыл предупрежденья,

И слов последним вслух не произнёс?

Но вот вдали из чащи показался

Почти бегущий путник и ему

Он делал знак немного задержаться,

Крича и нарушая тишину.

Старик погнал коров, не сомневаясь,

Что тот догонит их неспешный шаг.

От радости вдруг слёзы проявились

В усталых, слабых, старческих глазах.

Давид и впрямь настиг довольно быстро

Рогатый и мычащий, сытый строй.

Он изнутри, как солнышко светился,

Довольный делом и чуть-чуть собой.

Весь путь, лежащий до большой деревни,

Повествовался юношей рассказ

О том, что приключилось в чаще леса,

И чем он занят был не один час.

А старец, проникая в его речи,

Сказал: «Тебе сегодня повезло.

Ведь нечисть очень редко помогает.

Им нравится творить повсюду зло.

Но ты, на счастье, к ним попал в то время,

Когда помочь никто не мог вокруг.

Как жаль, что сердце Феечки влюблённой

Не издавало нужный тебе звук.

Я понимаю, что мы расстаёмся.

Навряд ли ты в краях наших найдёшь

Страдающую, любящую душу.

Такого нет, что ты услышать ждёшь.

И я хочу совет тебе дать парень:

В пути всем, кому можешь, помогай.

Не бойся быть непонятым. Как сердце

Тебе подскажет, так и поступай.

И вот ещё, сыграй мне на прощанье.

Я буду долго это вспоминать.

Здесь мало музыкантов проходило,

И так, как ты, никто не мог играть!»

Когда же старец приостановился

И произнёс последние слова,

Случилось вот что: из большого стада

Бык вышел. И большая голова

Пред музыкантом тут же наклонилась.

Он так согнулся, будто приглашал

Сесть на него, немного прокатиться,

И в это время что-то промычал.

Старик сказал: «Садись, раз предлагают.

Мой подопечный хочет услужить.

Тебе ведь будет так сейчас удобней

Нас музыкой чудесной усладить».

Для парня это было необычным.

Он не катался раньше на быке.

И был, конечно, вовсе не обучен

Такой «наездной», скажем так, игре.

Однако, не разрушив ожиданий

Открытого душою старика,

Давид повёл смычком по чудо-скрипке,

Касаясь струн, как пёрышком, слегка.

Потом закрыл глаза и, пропуская

Через себя волшебный, чудный мир,

Насыщенными, яркими цветами

Картины мелодично оживил.

Теперь казалось, будто нет прекрасней

На свете этой самой стороны.

Со звуками природа оживала,

Благоухали нежностью цветы,

Ласкающий и тёплый, лёгкий ветер

Листочки на деревьях шевелил,

Что чувствовалось как прикосновеньем

Он с ними о приятном говорил.

Сверчки ожили и застрекотали,

Вступили птицы в говор меж собой,

Вечерний, чистый воздух насыщался

Вселенскою любовью неземной.

Коровы уже больше не мычали,

Послушно и, ступая тихо, шли.

И стадного к деревне приближенья

Никто не слышал, как всегда, вдали.

Давид играл, не ощущая время.

Душе сейчас так было хорошо…

Возможно потому, что сердце старца

Ему дарило нужное тепло,

А может потому, что он невольно

Тянулся сам душой своей к нему.

Он был ведь, как известно сиротою,

Который знал, как плохо одному.

Почувствовав отцовскую заботу,

Он в этот миг, когда ему играл,

Ожившим сердцем сблизиться пытался,

И старец это явно ощущал.

Невидимые нежные потоки

Звучания волнующих кровь струн

Их, кажется, невольно породнили,

И навели на единенье дум.

Им не хотелось больше расставаться,

Но вот вдали забрезжили огни.

В деревне их, похоже, ожидали

И с нетерпеньем. Им навстречу шли.

Давид в игре своей остановился,

Спустился с осторожностью с быка,

Стараясь не задеть и не поранить

Хоть чем-нибудь красивые бока.

В беззвучии коровы замычали,

Встречающим вдали, давая знак,

Что скоро уже будут возле дома,

И побежали, ускоряя шаг.

Да быстро так, что старец еле-еле

За ними с музыкантом поспевал.

И под конец уж было очевидно,

Что каждый скоро двигаясь, устал.

Хозяева немного пожурили,

Что стадо не пришло сегодня в срок.

Но быстро разошлись, забрав скотину,

Ворота закрывая на замок.

Пастух же ничего уже не слышал.

Он в мыслях был от всех давно далёк.

Когда они остались только двое

Сказал: «Зайди сейчас на огонёк

В тот дом, где ты расправился с бедою,

Но не сиди там долго — лишь простись,

А после церемоний расставанья

Обратно непременно возвратись.

Я буду ждать. Признаюсь, что сегодня

От беспокойства малость подустал.

Боялся, что ты что-то не домыслил,

И в чаще нашей навсегда пропал».

Давид пристроил старца на скамейке,

Чтоб он чуть отдохнул и посидел.

А сам пошёл внутрь маленького дома,

Где в эти дни игрою преуспел,

Не сомневаясь, что в избушке праздник,

Что там теперь любовь царит и лад,

И то, что он со скрипкою своею

Помог в дом радость заманить назад.

Лишь только дверь открыл — его там ждали.

За крытым и «ломящимся» столом

Сидел старик довольный и счастливый

И молодые рядышком при нём.

Увидя музыканта, все вскочили,

Под руки взяв, на пир свой повели.

Им очень уж хотелось в благодарность

Всем угостить, что только лишь нашли.

А было там еды не так уж много.

Чем запастись мог в горести старик?

Огурчики, хлеб, сало, да картошка…

Стол был в разнообразье невелик.

Однако угощение простое

Готовилось от искренней души.

Давид решил испробовать салфетку,

Полученную им в лесной глуши.

Он расстелил её, как говорилось,

Не на столе, а прямо на полу,

И тут же горки кушаний увидел

К большому удивленью своему.

Тут ягоды лежали и грибочки,

Орехи и бочонок, где был мёд,

Древесный сок в высокой дивной кружке,

Что с бересты умелец лишь сплетёт.

Хозяева, конечно, удивились,

А музыкант сказал им: «Это вам!

Я рад бы был отпраздновать удачу,

Но мне наказ иной сегодня дан.

Ведь я, итак, немного задержался,

Но сожалеть не стану ни о чём.

Я счастлив, что теперь вы заживёте

Безбедственно и радостно втроём.

Даст Бог, ещё увидимся. Простите,

Что боле возле вас не задержусь.

Надеюсь, что все беды улетели,

И я вам никогда не пригожусь!»

Он осторожно травную салфетку

Выдёргивая, в трубочку свернул

И в свой мешочек лёгкий и походный

На место, как положено, вернул.

Хозяева немного огорчились.

Им дорог стал безмерно музыкант,

Но понимали, что распространяться

На многих должен был такой талант.

И потому, когда ему собрали

В далёкий путь с едою узелок,

Старик обнял его и на прощанье спросил:

«Чем мы б могли помочь, сынок?»

Давид, конечно, вспомнил тут же просьбу —

«Любимого для Феечки найти»

И произнёс: «Не слышали, войною

Внезапно чужестранцы не пошли?

И если это есть на самом деле,

Куда мне нужно будет повернуть?

Как сделать так, чтобы чуть-чуть ускорить

До мест лихих витиеватый путь?»

Хозяин дома поразвёл руками,

Что мог он, пребывая в горе, знать?

А парень к новой жизни возрождённый,

Умеющий вчера ещё летать,

Как юркая и маленькая птичка,

Задумавшись, вслух вот что произнёс:

«Я думаю, что подсказать сумею,

Ответив на волнующий вопрос.

На юге есть такое государство,

Которого прекрасней не сыскать.

Там круглый год цветы благоухают,

И царствует покой и благодать.

Край выглядел волшебным и чудесным,

И не было спокойнее земли,

Пока одной весною не запели

Такие же, как я был, соловьи.

Возможно, это был лишь только повод.

А если призадуматься всерьёз,

В том государстве подросла царевна

Достойная мечтания и грёз.

И слух об этом быстро разлетелся

Так далеко, что трудно и сказать.

За дальними и близкими морями

Всем захотелось деву повидать.

Отец своею дочерью гордился,

Но очень не хотел продешевить.

И до поры до времени старался

Её от ухажёров оградить.

Однако этим самым он сильнее

Желание увидеть разжигал.

Пришельцы лезли приступом на стены,

И что с тем делать он уже не знал.

И вот тогда по злому наущенью,

Он разрешил заклятье наложить:

«Кто взгляд направит свой без позволенья

На дочь его — тому слепым ходить.

Один, другой лишились вскоре зренья,

Пыл молодых немного поостыл.

Но говорят, что среди тех отважных,

Король заморский ослеплённым был.

Возможно, то случайно получилось.

В заклятье не заложен был разбор,

Какого званья или положенья

Полез к девице гость через забор.

А девушка прекрасная влюбилась,

Увидев пред собою короля.

Она мгновенно сделала свой выбор,

Единственного выбрав для себя.

Заморский гость, как прочие, был изгнан.

В отместку он решил пойти войной,

Чтоб получить в награду за победу

Ту, что сокрыта тайно за стеной.

Пока ещё бои не начинались,

Но корабли я знаю, уж в пути.

Успеешь или нет туда — не знаю.

Тебе придётся ведь пешком идти.

Хотелось бы рассказом хоть немного

От всей души и искренне помочь.

Быть может, ты у нас переночуешь?

На землю опустилась уже ночь».

«Нет, не могу. Меня ведь ожидают.

Теперь уж я последую на юг…

Желаю счастья! И пусть в доме вашем

Царят тепло, согласье и уют!»

Давид им на прощанье поклонился

И вышел. Его старец поджидал.

Он не ушёл к себе, хоть, как известно,

За день, что пройден, сильно подустал.

«Прости, что я немного задержался,

Но просто так нельзя было уйти.

Зато теперь я знаю направленье

Неблизкого, далёкого пути».

А ждавший произнёс: «Иди за мною.

Возможно что я большим помогу.

И главное от бед, что ожидают

Тем, чем владею, предостерегу».

Они пошли на дальний край деревни.

И вновь перед Давидом старый дом,

Порушенный, покошенный, как прежний.

Хозяйских рук не ощущалось в нём.

Старик уже хотел разжечь лучины,

Но музыкант его остановил,

Ведь он мог осветить избу игрою,

И свет тот, как известно, ярче был.

Давид сказал: «Приляг-ка ты на лавку.

Закрой глаза, немного отдохни.

Я музыкой своей тебя согрею,

И разожгу лучинные огни.

Не думаю, что краткая задержка

Изменит что-то. Мне идти сейчас

Не хочется. Я местности не знаю.

Уж лучше подожду рассветный час».

Хозяин дома с этим согласился.

Он стар был, чтобы сутками не спать.

Действительно, ему был нужен отдых,

Ведь завтра нужно засветло вставать.

Старик прилёг, а в мыслях у Давида

Совсем иные мысли потекли.

Он думал, как успеть такое сделать,

Чтоб сыгранные звуки помогли.

Всё выстроилось сразу по порядку.

Сначала он представил новый дом,

Красивый, небольшой, но очень крепкий,

Чтоб ветер не гулял вольготно в нём.

Игрой убрал внутри и приукрасил,

И только после избу озарил.

Чтоб на столе царило угощенье,

В который раз салфетку расстелил.

Все щедрые дары из чащи леса

На стол красивый быстро перенёс.

Одобрив взглядом всё, что быстро сделал,

Играть стал для души про яркость звёзд.

Но ночь есть ночь. Дана ей видно сила

Укладывать всех мирно отдыхать.

Давид устав, на лавку повалился.

Теперь его ничем не растолкать.

Старик проснулся первым, не поверив,

Что он сейчас был в собственном дому.

Похоже, он надолго отключился,

К стыду, как говорится, своему.

Такого волшебства бесспорно старец

Не мог представить и не ожидал.

Сквозь сон он слышал слаженные звуки,

Но глаз открыть не мог. Так он устал.

Ночь тьму уже рассеяла немножко.

Пора бы музыканту и вставать.

Старик привёл парнишку не за этим,

А чтобы что-то важное сказать.

Уснувшего будить конечно жалко.

Но жизнь, увы, пастушья такова,

Что нужно очень рано подниматься,

Чтоб стадо было собрано с утра.

Он произнёс: «Мой мальчик, просыпайся.

Сейчас я тебе должен рассказать,

Как побыстрей дойти до государства,

Где люди станут вскоре воевать».

Давид сквозь сон услышал безусловно,

Что старец вслух над ухом произнёс.

И тут же приподнялся возбуждённый,

И выведенный из чудесных грёз.

«Прости, что не даю тебе подольше,

Мой друг, перед дорогой отдохнуть.

Но то, что я скажу настолько важно,

Что может сократить дальнейший путь.

За дом, что ты поправил мне — спасибо!

Признаюсь, я того не ожидал.

Но даже без чудесного подарка

Я всё равно тебе бы помогал.

Послушай: «За оградою плетёной

Есть стёжка неприметная для глаз.

Я укажу её и это сделать

Необходимо в самый ранний час.

Когда роса прохладная ложится,

И траву своим весом нежно гнёт,

Тогда видна тропа. При ярком солнце

И знающий путь точный не найдёт.

Ведёт она к дороге, где по центру

Препятствием стоит столетний дуб.

Но обходить как раз его не стоит.

Не для того пути к нему ведут.

Ты должен внутрь попасть, но при условье,

Что испытанья некие пройдёшь.

А в месте, куда дуб тебя пропустит,

Возможно помощь нужную найдёшь.

Не удивляйся, если очутишься

В особой, внешне призрачной стране.

Там ждут тебя опять-таки проверки,

Что, к сожаленью, не известны мне.

Достойного в том месте сделать могут

Счастливым или щедро одарить,

В жизнь претворить заветное желанье,

А недостойных могут погубить.

Однако я в тебе не сомневаюсь.

Ты можешь душу так разбередить,

Что даже сердце страшного злодея

Своей игрой сумеешь растопить.

И если с честью сможешь продержаться

В том месте, где возможно быть войне,

Окажешься в ближайший день не пешим,

А на красивом, царственном коне.

Но это ведь не всё. О самом главном

Тебе ещё я, парень, не сказал.

Вернее вещь, что может пригодиться

Тебе в пути, пока не передал».

И он пошёл тотчас же в дальний угол.

На полке за иконкой пошуршал,

Достал оттуда некий узелочек,

Затем его неспешно развязал.

Лежал в нём почему-то странный камень,

Который стороной одной блестел,

Он будто кем-то был отполирован.

Кто делал это, знал чего хотел.

Таких на свете думаю немного

Лишь потому, что эта сторона

Притягивала взгляд, ведь в гладком срезе

Была чистейшая голубизна.

Старик сказал: «Возьми себе мой камень.

Поверь, подарок этот непростой.

Смотря в него, ты можешь пообщаться,

В час трудный с умудрённой тишиной.

Что: день иль ночь вокруг будет — не важно.

С тобою голос сам заговорит.

Никто вокруг его не будет слышать,

И это пусть тебя не удивит.

Сей камень может слышать лишь хозяин,

И тот, кому он передан как дар.

Отнявший же его или укравший

За миг один жизнь превратит в кошмар.

Избавиться и выбросить не сможет,

Пока назад его не принесёт.

А вот тебе диковинка поможет,

И если нужно — жизнь твою спасёт!

В дороге помогай всем, чем сумеешь,

Будь аккуратен всё же с колдовством.

Не забывай, что музыка врачует

И лечит, словно травы, естеством.

То чем других одаришь — возвратится.

Карманы набивать — великий грех!

Я думаю, ты Богом поцелован.

В тебе талант, который не у всех.

И чтоб не потерять его навеки,

Игрою зло смотри не сотвори.

Врага, запомни, проще обезволить.

Не сможешь, значит, просто усыпи.

Всем, чем хотел с тобою — поделился.

Да разве можно всё предусмотреть?

Поэтому старайся чаще в камень,

Вопросы, задавая, поглядеть.

Теперь давай немного подкрепимся,

И сразу же потом с тобой пойдём.

Иначе не успеем. Будет поздно.

Ещё чуть-чуть и тропку не найдём».

Давид со старцем в мыслях согласился.

Действительно, пора продолжить путь,

Чтоб жениха найти для чудной Феи,

И звук любви, что не даёт уснуть.

Три года только кажется — немало,

Но вот уже истрачено пять дней.

Промчались будто их и небывало,

И удивили скоростью своей.

Скрипач со старцем сытно подкрепились,

Хоть в рань такую не хотелось есть,

И побрели к заветной, скрытой тропке,

Пока средь трав взгляд мог её «прочесть».

Действительно, за ветками забора,

В нескошенной до этого траве,

Была заметна узкая дорожка,

Что открывалась только на заре.

Возможно, старец был её хранитель,

И только он мог знать заветный путь.

Давида же заслуженно пускали

На чудеса сокрытые взглянуть.

«Теперь иди. Я боле не помощник.

О чём сказал, в пути не забывай.

Природу береги, её законов,

По умыслу иль нет, не нарушай».

Потом старик прижал к себе Давида,

Теплом своим немного обогрел,

И долго, пока парень с глаз не скрылся,

Крестя, молясь вослед ему смотрел.

А музыкант, спеша, не оглянулся.

Он в мыслях был о сказанном ему.

В который раз подарком доставалась

Вещь, что служила только одному.

Хранитель звуков говорил про скрипку

Похоже, как о камушке старик.

Откуда они всё об этом знали?

Как тайну каждый и когда постиг?

Вот так он шёл в раздумьях, не заметив,

Что солнце стало поглощать росу.

Трава, не церемонясь, поднималась,

Ещё чуть-чуть и не найти тропу.

И дуба впереди ещё не видно.

В какую из сторон тогда идти?

Как далеко до сказочного места?

Возможно, он прошёл лишь полпути,

И что-то нужно делать теперь срочно.

По-видимому, стоит поиграть,

И уложить траву, хоть ненадолго

Под солнцем ярким мирно отдыхать.

Он так и сделал, взял покрепче скрипку,

Повёл смычком, и тут же полилась

Мелодия чудесная, вселяя

В травинки слабость, заставляя пасть.

Дорожка вновь заметно проявилась,

И вдаль идти открыто позвала.

Давид пошёл неспешно и, играя,

Ловя лучи приятного тепла.

Однако стёжка вскоре оборвалась.

Пред ним поляна голая совсем.

Ни травки, ни росточка, ни цветочка…

И много лет нетоптана никем.

Подобное казалось необычным.

На этом месте было всё не так:

Чрезмерно тихо, словно бездыханно.

Живое здесь не подавало знак.

Попробовать ступить туда? А может

Спокойнее сторонкой обойти?

А вдруг на самом деле это место

Решит исход дальнейшего пути?

Все эти набежавшие сомненья

Мог камень удалить, что дал старик.

Давид достал, потёр его немного,

И в плоскость, заблестевшую проник.

Он быстро погрузился туда взглядом.

Другого уже не было вокруг.

Синь камня ожила и превратилась

В густую темень, что звала как друг.

Он помнил, камень должен был общаться,

И запросто о чём-то говорить.

Давид намерен был на самом деле

Волшебное о важном расспросить.

Однако внутри тверди измененья

Подвыбили его из колеи.

Случилось это, к счастью, ненадолго.

Все мысли в русло нужное легли,

И парень произнёс: «Внутри дороги

Поляна оголённая… К тому

Травы вокруг достаточно, но в круге

Нет ни одной. Я это не пойму.

Боюсь туда ступить. Вдруг то ловушка?

Мне б не хотелось пойманным там быть

Как некая несчастная зверушка.

Прошу мне тайну местности раскрыть!»

Что будет после слов, Давид, конечно,

На самом деле вряд ли представлял.

Надеялся лишь только на подсказку.

Как то случится, юноша не знал.

Ему хотелось слышать голос тверди,

Полезные советы и слова.

Но в камне изменилась вдруг картина —

Пред ним поляна та же пролегла.

Послышались слова, невесть откуда:

«Я здесь. Встань дуб столетний предо мной!»

И тут же, как гроза, предупрежденье:

«Как вкопанный, на месте этом стой!»

Давид увидел: камень покатился,

Чуть-чуть границу трав перелетел.

Поднявшийся огонь в волшебном месте

Незваного пришельца тут же «съел»!

Ему конец возможный показали.

Что будет, если в круг рискнёт ступить.

А дальше то, что после слов о дубе

Должно наверняка происходить:

Нетронутая твердь зашевелилась,

По центру показалась ветвь, потом

Ещё, ещё… Раскидистый, огромный

Поднялся в небеса столетний «дом».

Растение иначе не опишешь.

Так был дуб в высоту и вширь велик,

Однако, это дивное виденье исчезло

И пропало в один миг.

«Да… Во время спросить я догадался!» —

Подумал оживившийся Давид.

«Выходит так: кто ступит, не подумав,

Тот час же на поляне сей сгорит!»

Конечно музыкант был благодарен

За это подношенье старику,

Ведь он мог превратиться в лёгкий пепел,

Благодаря волшебному костру.

О страхе говорить не приходилось.

На встречу с этим чудом парень шёл.

Теперь он знал слова, те, что поднимут

Из-под земли того, кто сто лет цвёл.

Давид решил подальше спрятать скрипку,

Не ведая, что впредь произойдёт.

В ней жизнь была его, его спасенье,

Душевный и возвышенный полёт.

Но что-то вновь его остановило.

Из уст слова невольно потекли:

«Я здесь. Встань дуб столетний предо мною!»

И вот ветвь показалась из земли.

Потом ещё, ещё… — всё так, как в камне,

Но кажется огромней во сто крат.

Ветвь первая за облака цеплялась,

И ствол его был явно не в обхват.

Пока такое чудо поднималось,

Откуда-то спустилась стая птиц.

То вороны явились, что глазами

Сверкали, словно вспышками зарниц.

Они на ветках дерева расселись

Как стражи и хранители его

И, каркая на юношу, глядели,

Не делая пока что ничего.

А дуб молчал. Никто про испытанья

Не думал с музыкантом говорить.

Рассматривая долго и упорно,

Здесь юношу пытались оценить.

Давид прекрасно слышал рядом звуки

Пытливых и воинственных сердец.

И это было только лишь началом

Дальнейшего пути, а не конец.

Продлиться так могло несчётно долго.

Но чтобы обстановку разрядить,

Пришло к Давиду будто озаренье

Мелодией своей заговорить.

Когда он заиграл, притихли «гости».

Никто не смел открыть свой крепкий клюв.

Они, похоже, просто онемели,

Забыв про всё — где север был, где юг.

Им слышать никогда не приходилось

Волнующей слух царственной игры.

Их нежною волною уносило

В неведомые, тайные миры.

Сердца у птиц немного потеплели,

Огонь недобрый в блеске глаз исчез.

Вокруг Давида начал подниматься

Довольно молодой, красивый лес.

Казалось, деревца из любопытства

Покинули сокрытые места

И тихо меж собою зашептали,

Как говорят о таинствах уста.

Скрипач уже давно остановился.

Он вновь стал ждать, когда же разговор

Начнётся с этим чудом необычным,

Что так и не случился до сих пор.

Но говорить с ним стал огромный ворон:

«Скажи нам для чего сюда пришёл?

Быть может, ты с пути невольно сбился,

И нужной тропки к дому не нашёл?»

На что Давид бесхитростно ответил:

«Нет, я не сбился. Именно сюда

Мечталось мне до вечера добраться

Дорожкой, что невидимой была.

Я к вам с огромной просьбою явился.

Наслышан, чем силён столетний дуб.

Мне нужно с быстротой переместиться

В страну, куда враги войной идут.

Опасность такова, что промедленье

Мне не позволит мирно всех спасти.

Те земли далеко и не добраться

До срока без волшебного пути.

Поэтому я здесь. И я волнуюсь,

Поверьте мне, совсем не о себе.

И если есть какая-то возможность,

Так пусть же дуб поможет в этом мне!»

«Дуб мудр и стар и зря слова не тратит,

Скрывается всё время под землёй.

Ему, как никогда поднадоели

Вселившиеся короеды с тлёй.

Сумей помочь избавиться от тварей,

Чтоб он величьем радовал наш глаз.

И злобу не держи, коль не сумеешь.

Лишь на себя пеняй, а не на нас!

Пока что это первое условье.

Управившись — узнаешь о втором.

Один лишь час тебе предоставляем,

И больше не проси — таков закон!»

Да, выпала нелёгкая задача.

Давид теперь знал много о цветах,

О красоте оттенков разных звуков,

Но если честно — мало о лесах.

Рука вновь потянулась к чудо-камню.

Один лишь он ответ мог верный дать.

Искать иных казалось бесполезным.

Здесь не было, кто мог бы подсказать.

Поверхность взгляд волшебно притянула,

Но больше не могла тем удивить,

Синь камня ожила и превратилась

В чудесный мир, способный угодить.

Смотрящим сверху было непонятно,

Зачем слова скрипач произносил:

«Мне хочется помочь сегодня дубу.

Вот если б я сумел и оживил

Листву его, кору, за час, избавив

От короедов и несметной тли.

Тогда бы его ветви не скрывались

Под толстым слоем матушки земли».

Дуб с птицами на юношу смотрели,

А в это время в каменном краю

События уже происходили,

Даря подсказку юноше свою.

Внутри него, вкруг дерева большого

Раскрыли шапки дивные цветы.

Коровки божьи тут же прилетели —

Враги древесной ненасытной тли.

Прелестные и хрупкие создания

Уселись, словно ягодки, на дуб,

Что было ожидаемым спасеньем

Листам, что при болезни не растут.

Тут птицы появились небольшие,

И принялись по дереву долбить,

Из-под коры личинок вынимая.

Они и ели и могли лечить.

Всё в красках показав, раздался голос:

«Сыграй, как распускаются цветы.

Подумай в это время о коровках,

Что прилетят с восточной стороны.

Когда они увидят тлю на дубе —

Никто не сможет их остановить.

Пируя на израненных листочках,

Растенье смогут «крошки» исцелить.

Затем сосредоточься в своих мыслях

На птицах, коих дятлами зовут.

Играй, сюда их в гости приглашая.

Они, по счастью, рядышком живут.

Их больше всех боятся короеды.

Ты испытанье с лёгкостью пройдёшь.

Задание подобное не сложно.

Ты вскоре то увидишь и поймёшь.

Не мешкай, час промчится незаметно.

Чуть позже взгляд направь сюда опять.

Пока же начинай играть на скрипке,

И шапки из цветов приподнимать».

Чудесный мир рассеялся мгновенно,

«Стеклом» поверхность камня замерла,

А музыкант с полученной подсказкой

Готов был исполнять свои дела.

Со стороны всё выглядело просто:

Смотря на камень, парень в думах встал,

Чтоб облегчить, хоть чем-то участь дуба,

И видно вспомнив что-то, заиграл.

Мелодия опять всех поразила.

Не только тем, что звуки обрели

Совсем другой, таинственный оттенок,

А тем, что травы буйно зацвели.

Кружащим и манящим ароматом

Поднялись всевозможные цветы.

Они лежали ярким покрывалом,

С рисунком небывалой красоты.

Как обещалось, именно с востока

Примчалась тучка маленьких существ,

Любителей цветов и тех, кто может

Спасти, питаясь сытно, ближний лес.

Как только те на травы приземлились,

Цветы головки стали закрывать.

Они красавиц красных приманили

И стали их на дуб переправлять.

Коровок божьих лёгким, тёплым ветром

На дерево невольно понесло,

Чтоб те расселись бисером изящным

На листиков бессчётное число.

И обнаружив множество съестного,

Букашки стали тут же пировать,

При этом и не мысля, что тем самым

Они деревья могут врачевать.

Возрадуясь достатку, крохи ели…

Оставим их в покое. Пусть едят.

Тем более что парень в это время,

Настроился уже на новый лад.

Мелодия лилась теперь иная,

В ней изредка звучал негромкий стук,

Как будто зазываемые гости

Пришли и внутрь просились: тук-тук-тук…

«Сюда, сюда, вас ждут, лишь постучитесь!» —

Так говорила музыка в тиши.

И вот уже раздался в самом деле

Шум крыльев птиц, летящих из глуши.

Мелодию услышав, появились

Красавцы с красным, чудным хохолком.

Они ствол дуба быстро облепили,

И будто бы «проситься» стали в «дом»,

При этом короедов доставая,

Съедая вредоносных заодно.

И в скорее под корой, где они были,

Из губящих не стало никого.

Давидом приглашённые наелись,

А дерево вздохнуло, ожило.

Дуб чувствовал здоровье в своём теле,

Не веря в то, что вдруг произошло.

Скрипач в последний миг остановился,

Когда издал огромный ворон: «Кар!

Ты справился с поставленным заданьем.

Тебе, похоже, дар особый дан!

Но это только первый шаг к победе.

Из трёх ещё осталось сделать два.

Сложнее испытание второе.

И будет то сокрытая вода.

Взгляни, её поблизости не видно.

В жару изводит всё живое сушь!

Страдает дуб, как впрочем, и растенья.

Дожди не оставляют долгих луж.

Так вот, на всё про всё лишь час даётся,

Как должен проявиться ручеёк.

Пусть он бежит, журча чудесным звоном,

И будет от кореньев недалёк».

Вновь юноше поставили заданье,

Что он в пещерах дивных не учил.

Будь рядом водоём, тогда, быть может,

Он борозду до дерева прорыл.

Но ничего подобного в округе

Не виделось на много-много вёрст.

Задача была прежней посложнее.

Придётся призадуматься всерьёз.

А время мчалось вновь без остановки.

Да, камень не ошибся насчёт встреч.

К нему лишь можно было обратиться,

И парень произнёс такую речь:

«Передо мной поставлена задача,

Кореньям дуба влагу подарить.

Как сделать так, чтоб воды заплескались,

И побежали рядом во всю прыть?»

Лишь видимо ему, поверхность камня

Сменила голубой, блестящий цвет

На тёмный, мягкий, сказочно-глубинный,

Ведя в мир, где царит лишь тайный свет.

Послышалось: «Вопрос решиться может

При помощи обычнейшей лозы.

Там, где она к земле начнёт клониться,

Там есть вода не только для росы.

Играй на скрипке именно в том месте,

Желая, чтоб ключом забил фонтан,

Иначе землю превратишь в трясину,

Чего не ожидают точно там.

Зря времени не трать, проси крылатых

Ветвь от плакучей ивы принести.

А дальше семь шагов направо сделай,

Там где-то рядом водные пути.

Найдёшь — мани на волю, обещая

Свободу для схороненной воды.

Пусть знает, что в ней будут отражаться

Свет солнца и приближенной луны,

Таинственные, маленькие звёзды,

Плывущие по небу облака….

Укрытость и теченье под землёю

Не радует поток этим пока.

Сомнений нет — водица сговорится

И выйдет погулять на белый свет,

Расширится, чтоб большим насладиться

И станет тем, чего пока что нет».

Поверхность камня тут же потемнела,

Окрасив гладь опять голубизной.

Ведь камень указал, что нужно делать,

И вновь позволил впасть себе в покой.

А для Давида время наступило

В реальность то, что слышал превратить.

И он, смотря на воронов огромных,

Сказал: «Придётся вас мне попросить.

Уж если верно то, что вы хотите

Великому из множества дубов

Помочь, то ветку ивы принесите

Из вам известных чащ или лесов».

«Э нет! На то оно и испытанье!

Ты должен всё исполнить будешь сам.

И как бы это сделать не хотелось —

На том лежит запрет, известный нам».

Тогда Давид, не тратя своё время,

Решил проделать нужные шаги,

Прислушаться, получше присмотреться

Проявят ли себя там ручейки?

И тут он вспомнил дареную ветку,

Что кровом стать для юноши могла.

А вдруг она и здесь ему сгодится,

Склонившись там, где под землёй вода?

Отмерив семь шагов, он осмотрелся.

Увидел место, где пышней трава,

Прислушался, но звука не услышал,

Хотя вокруг стояла тишина.

Давид достал забытый им подарок,

Стал с веткою поблизости ходить.

И вдруг в одном из мест лесной росточек

К земле стал кончик свой слегка клонить,

Спуская его ниже, ещё больше,

Указывая, что там есть вода.

Конечно же, такого музыканту

Не доводилось видеть никогда.

Но долго созерцать виденье это

Нельзя было, ведь приближался час

Конца очередного испытанья.

И тут Давид, уже не суетясь,

Запрятав ветвь, взял в руки свои скрипку,

И заиграл, направив мысль к воде:

Как хорошо на воле ей струиться,

И как прекрасно в этой стороне,

Какие здесь цветы, какое солнце,

Как плавно проплывают облака,

Различные фигуры представляя,

И как им не хватает ручейка,

Чтобы в него, как в зеркало смотреться.

В мелодии описывался мир

Прекрасный с морем сказочных явлений.

А он и в самом деле был таким.

Искать ходы, чтоб вширь распространиться,

Так сложно под спрессованной землёй.

Не лучше ли наверх ручью пробиться

И стать водой желанной, ключевой,

С которой дружат люди, звери, птицы,

Растущая по берегам трава?

В ней будут отражаться ночью звёзды

И яркая волшебница луна…

И если днём сыграет в прятки солнце,

То дождик преумножит лишь её.

Так убеждая музыкой манила

Мелодия, суля, как рай житьё.

В природе воцарилось ожиданье.

Уж ветру не спешилось никуда.

Он как юла кружил неподалёку,

Желая видеть, как пойдёт вода.

Давид играл, выкладывая душу,

Он верил в то, что исполнял сейчас.

На счёт пошли последние минуты,

Когда придёт к концу заветный час.

Вода была в раздумьях, не являясь.

Ещё чуть-чуть и завершится счёт

Отмеренного времени. Казалось,

Конец всем испытаньям настаёт.

И вот уже когда свой клюв разинув,

Огромный ворон крикнул громко: «Кар!

Всё, время истекло! Ты…» В это время

Поднялся из земли большой фонтан.

Давид успел мгновенно отстраниться,

Вернувшись на исходную тропу,

И с радостью вздохнул, ведь смог исполнить,

Что ставилось заданием ему.

Вода, напор, сбавляя, побежала

Звеня и, как ребёнок, веселясь.

Всё было так, как в музыке звучало.

Ей нравилось «лететь», в лучах искрясь.

А ворон как-то странно поперхнулся,

На родничок, бегущий посмотрел.

Глаза сощурив, ими улыбнулся,

Сказать вернее — сильно подобрел

И произнёс: «Да, парень, как ни странно,

Но ты вновь испытание прошёл.

Осталось третье, тоже непростое,

Чтоб ты смог получить, зачем пришёл.

Исполнишь — попадёшь в страну иную,

Её не видно ни с каких сторон.

У этого неведомого места

Есть тайный и невидимый заслон.

Ты должен без свидетелей на дубе

То место необычное найти.

Столетний видеть то не разрешает,

И ты ответ от прочих сохрани.

Могу сказать, что там ещё опасней.

Внимательней смотри по сторонам,

Неспешно принимай свои решенья.

Зачем пришли все забывают там.

Теперь прощай! Ты нам потешил душу.

Отныне есть птенцам, что рассказать.

Твою игру волшебную на скрипке

Мы станем с восхищеньем вспоминать».

Огромный ворон каркнул во всё горло,

Собратьев с веток дуба приподнял,

И птицы восвояси улетели

Так быстро, как скрипач не ожидал.

Из слов, что донесла до парня птица,

Он мало что сумел в тот миг понять.

Казалось, будто ворон на прощанье

Хотел его немного попугать,

А может быть и нет. На самом деле,

Жалея, захотел предупредить,

Заставить хорошенечко подумать:

Так нужно ли ему туда ходить?

Давид спешил и мысль об отступленье,

Как не было бы страшно — не зажглась.

Ему желалось всё свершить быстрее,

Пока война вдали не началась.

Не о себе он в это время думал,

А лишь о том, как он бы мог помочь

Любимого найти для грустной Феи,

И войско развернуть без боя прочь.

Поэтому он вновь достал свой камень,

Который в испытаньях помогал.

В его подсказках юноша нуждался,

Ведь он про жизнь на воле мало знал.

Да что скрывать, порой большой учёный

В делах простейших как ребёнок слаб.

Но стоит ли подобного стесняться?

Кто в том силён, помочь лишь будет рад.

Теперь, кроме излеченного дуба,

Никто на музыканта не смотрел.

И разрядив собою напряженье,

Столетний вдруг ветвями зашумел.

Казалось, он указывал Давиду,

Недолго ожидая, продолжать.

Но юноша уж взглядом углубился

В поверхность, что себя стала менять,

И произнёс: «Передо мной преграда.

За ней совсем иной, волшебный мир.

Как мне найти её на теле дуба?

Огромный ствол уж дятел издолбил,

Коровки облизали каждый листик,

Но ничего не вскрылось до сих пор.

Остались схоронившиеся корни.

Куда, на что мне нужно бросить взор?»

Внутри у камня снова засинело,

И быстро погрузилось в темноту.

Давид, на счастье, голос вновь услышал,

Ему доступный только одному:

«Смотри не на кору — смотри на ветви.

Кратчайшую из них вниз потяни.

Задание, конечно, непростое.

Одну из многих нелегко найти».

И всё исчезло так же, как и прежде.

На тверди вновь была голубизна.

Ветвей несчётно на столетнем дубе,

Последняя у облака видна.

Закончились возможные подсказки.

С заданием не справиться игрой.

Давид убрал подальше свою скрипку.

Здесь нужен был подход совсем иной.

И ворон, и волшебный чудо-камень,

Твердили об одном ему: «Смотри!»

Вот если бы он пуст был в этом месте,

Тогда бы это слышалось внутри.

Но дуб был полон мощной сердцевиной.

Нигде не ощущалась пустота.

Давид ходил вокруг, чуть опасаясь,

Что мог сгореть тут раз и навсегда.

Но видно ему это не грозило,

Земля лежала, как в спокойном сне.

Однако, он посматривал под ноги,

Боясь хоть чем-то навредить себе.

И так ходил, то вверх смотря на ветви,

То вниз, так, чтоб на корни не упасть,

Но ничего приглядного не видел.

В нём паника невольно началась.

Залезть наверх? Но как? Кора у дуба

Была довольно высоко пуста.

Туда, где его ветви начинались,

Ему не дотянуться никогда.

И вот уже обход почти закончен.

Шаг, два и он вновь там, где начинал.

И тут Давид нечаянно споткнулся

И наземь, как подкошенный упал.

А послужило этому причиной,

Что он на крону дерева смотрел,

И выступ незаметный в это время

Близ вскрывшегося корня не узрел.

Коряга зацепилась за штанину,

Не думая её освобождать.

И чтобы та одежду не порвала,

Скрипач её стал трогать и шатать.

Когда же, наконец, освободился,

И целостность штанины сохранил,

При юноше дуб внешне изменился,

И произнёс: «Войди куда спешил!»

Кора вдруг стала зеркалом прозрачным,

За ней виднелся необычный лес,

Что был внутри раскрывшегося древа,

А значит тем, где множество чудес.

Виденье было сказочно, волшебно,

Лишь сделай шаг и ты в другой стране.

У парня вдруг от сильного волненья

Мурашки побежали по спине.

Сказать, что он нисколько не боялся —

Неправильно. В душе таился страх.

И то, что музыкант сокрыть старался,

Всё виделось в распахнутых глазах.

Немного в недоверье пребывая,

Давид шагнул, всю волю подсобрав,

В бессолнечный лес тёмный, неприятный,

И видно потому почти без трав.

Здесь пенье птиц не слышалось.

Зловещей казалась в этом месте тишина.

Куда девался день? — было неясно.

Что означала эта полутьма?

Тут музыкант невольно оглянулся,

Чтоб за спиной увидеть солнца свет.

Но входа пропускающего дуба

В стране, куда он прибыл, уже нет.

Один в густой глуши. Здесь даже ветер,

Желая порезвиться, не гулял.

Куда идти? На что теперь равняться?

Растерянный скрипач пока не знал.

Под маловесной тяжестью Давида

Довольно слышно захрустела ветвь.

Разнёсся эха звук, будя живое,

Иль призрачное… Как на то смотреть!

И двигаться уже не нужно было.

Пред ним мгновенно расступился лес,

Являя необычную поляну.

Вот, с дерева к нему разбойник слез,

За ним другой, ещё… Уже казалось

Не будет их количеству конца.

Обросши, злы, оборваны, беззубы…

Ни одного приятного лица.

Они Давида быстро окружили,

Безвыходно и плотно обступив.

Глаза их не по-доброму блестели,

В руках виднелись острые ножи.

Сначала музыканту показалось,

Что им хотелось просто его съесть.

Но если они голодны, он может

Отдать съестное — всё, что в сумке есть.

А те к нему зловеще потянулись.

Давид уж ощущал касанье рук.

Чем, в общем-то, конечно же, пугали,

Сужая роковой, ужасный круг.

Но просто так стоять, как столб безвольный,

Чтобы позволить растерзать себя,

Хоть как-то защищаться не пытаясь —

Не по-мужски и потому, нельзя!

Захваченный вскричал: «Остановитесь!

Хочу спросить: Главенствующий есть?

Мне нужно с ним немного пообщаться.

Иль все равны, кто обитает здесь?»

«Ну как не быть? А что ты мне расскажешь?» —

Сказал наипротивнейший старик,

«Всё, что в мешке лежит, не сомневайся,

Возьму и сам, без спроса, как привык!

С ребятами бороться бесполезно.

Их много, да и ты не богатырь.

Тут голодно живётся. С покаянием,

Ограбив, мы не ходим в монастырь».

Давид прервал его: «Не нужно грабить!

Уменьшив грех ваш, я всё сам отдам.

Прошу ветвь, камень, тряпочку оставить,

Да скрипку, что едой не станут вам,

А остальное просто забирайте.

Я сам дарю вам это от души.

Боюсь, однако, этого не хватит,

Да и пожитки стоят лишь гроши».

Вожак ответил грозно: «Разберёмся!»

Ножищем срезал тонкий ремешок,

Висящей на плече дорожной сумки,

Да так, что в тело вкрался холодок,

«Богатство» парня высыпал на землю,

На всех велел съестное поделить,

Себе забрал исправную одежду,

Чтоб образ свой чуть-чуть преобразить.

Ногой к Давиду оттолкнул лишь ветку,

Смычок со скрипкой, тонкий лоскуток.

Про то, что тряпка может быть полезной,

Разбойник знать конечно же не мог.

Он сам обшарил парня, не стесняясь,

Буквально с самых ног до головы,

Не веря, что отсутствовали деньги,

Хоть пятачок…. Но не нашёл, увы.

Им найден был «булыжник» необычный.

Его без спроса атаман забрал,

Уверенно себе его присвоил,

Не думая, что, в общем-то, украл.

Давид не забывал, что скрипку с камнем

Забравшие должны будут вернуть.

А, как и почему — ещё не видел,

И в данный миг хотел на то взглянуть.

Он не спешил с бандитами расстаться.

Без даренных вещей уйти нельзя.

Волшебный голос, слышимый из тверди,

Ему помог, как делают друзья.

Разбойники за щёки уплетали

Те крохи, что доступно было есть,

Давид подсел, вопрос задав:

«Скажите, дорога что ведёт из леса, есть?»

Те посмотрели на него так странно,

Как будто он про глупости спросил,

Или, по крайней мере, непомерно

Сидящих, своею речью удивил.

Один из них сказал: «Ты что не слышал,

Что многие ступившие сюда,

Не справившись с поставленным заданьем,

Остались в этом лесе навсегда?

Мы тут оборвались, изголодались

Лишь потому, что выход не нашли.

Присутствуя здесь, многие забыли,

Зачем сюда попали и пришли.

Да и тебе, я думаю, придётся

Остаться тут на долгие века.

При мне, вновь не явиться на поляну

Смог лишь старик. Единственный пока.

Как удалось ему — про то не знаю.

Он после испытания исчез.

Мы словно звери след его искали,

Но всюду был пустынным чёрный лес.

Как видишь, ни цветочка, ни грибочка.

Здесь с каждым прибывающим — темней.

Возможно ты собою приумножишь

Власть ночи. Мы не помним светлых дней.

Эх, глупый! Ты спешил сюда за счастьем,

Спасая вековой, могучий дуб?

А он лишь только дверь в лес чародеев,

Которые от нас иного ждут.

Рассказывай, зачем сюда явился.

Хоть этим нас немного развлеки.

Нам скучно… Мы ругаемся, дерёмся…

Так в темноте и коротаем дни».

Он что-то захотел ещё добавить,

Но в это время оглушил всех крик!

Вопил, как видно, от ужасной боли,

Без спроса взявший камушек, старик.

Он, приодевшись, вроде был нормален.

Постричь, отмыть — возможно, был красив…

Подпрыгивая вверх и извиваясь,

Теперь главарь стал очень суетлив.

Казалось, он сошёл сума. Рыдая

Он прокричал: «Спасите, я горю!!!

Какая боль во мне, я умираю…

Облейте же водою, говорю!!!»

Для всех, кто рядом был, казалось странным,

Что он навзрыд подобное кричал.

Ни пламени, ни дыма, даже искры,

Никто на нём сейчас не замечал.

«Воды!» — просил разбойник умоляя.

Но рядом, ни реки, ни озерка.

Бандиты с изумлением смотрели,

На спятившего вроде б вожака.

И только лишь Давиду было ясно,

Как можно атаману их помочь.

Он произнёс: «Внимательно смотрите.

Я удалю его боль быстро прочь.

Всё это оттого, что он взял вещи

Без спроса. Ещё чуть и он умрёт.

Так будет с каждым рано или поздно.

За воровство расплата настаёт!

Пример довольно яркий перед вами!

Не верите? Смотрите! Он отдаст

Сейчас мне небольшой, невзрачный камень,

Почувствовав, что в нём огонь угас!»

Разбойник, видя, что никто из шайки

Ему не стал хоть чем-то помогать,

Спасение взяв быстро в свои руки,

Стал вещи музыканту отдавать.

Мыча от нестерпимой жуткой боли,

Из-под рубашки камушек достал.

На всякий случай даже всю одежду,

Что отнята была, мгновенно снял,

И засмеялся громко. В самом деле

Боль, что сжигала изнутри — ушла.

Он бегал по поляне в счастье голый.

И всем казалось вновь — «Сошёл с ума!»

Давид, увидя это, огорчился.

Раздетый вид его не удивил.

Он понимал, что это всё от страха,

Ведь он назад одежду не просил.

«Оденьтесь. Пусть одежда вас прикроет.

Негоже перед нами так ходить.

Но впредь прошу подобного не делать.

Поверьте, много проще будет жить.

Я вам сейчас немного поиграю,

Напомнив, как чудесен белый свет.

Возможно, из-за алчности и злости,

Что в вас сидят, его давно тут нет.

За это попрошу вас рассказать мне

Про испытанья, что здесь не прошли,

Чего хотели и чего желали,

Догадки: почему то не нашли».

«Ты кто такой, чтоб мы с тобой делились?» —

Кто произнёс слова, вскричал как зверь!

И вдруг вокруг от ненавистной злости

В окрестности лесной стало темней.

Давид сказал: «Вот это вас и губит.

Вы сами лес вгоняете во мрак!

Сейчас тому я видел подтвержденье,

Проделайте же к свету первый шаг!

Хоть маленький кусочек отыщите

В душе своей любви и доброты.

Я вам напомню и сейчас сыграю

Мелодию забытой теплоты».

Взяв в руки скрипку, музыкант помедлил,

Дав время призадуматься чуть-чуть.

И заиграл мелодию о свете,

Который даже ветром не задуть.

И тут неспешно стала освещаться

Часть леса, где стояли существа,

Смекалистые, сильные когда-то,

Но падшие от чар и колдовства.

Глаза их, видя это, прослезились.

Предстало, что скрывала темнота:

Застывшие не люди — полузвери,

Забывшие, что значит доброта.

Давид играл и чувствовал сначала,

Что не примкнул пока что ни один.

В них злоба, хищность всё ещё блуждала,

И верх брала, как главный господин.

Заметно было, что они хотели

Побыть подольше в солнечных лучах.

И звук, душою чистою рождённый,

Свершил невероятное в сердцах.

Мелодия, что местность осветила,

Заканчиваясь, стала утихать,

Свет потихоньку начал растворяться,

Его вдруг захотелось поддержать.

Разбойники поспешно вспоминали

Всё лучшее, укрытое в душе.

Они теперь чему-то улыбались.

Присутствовала доброта в лице.

Нельзя сказать, что воцарилось солнце.

Пока здесь возрождался лишь рассвет,

Но видимо теперь все уловили

Зловещей темноты этой секрет.

«Как видите, душой направить можно

Всё к лучшему и что-то изменить.

Я думаю, друг другу помогая,

Мы сможем путь во внешний мир открыть.

Прошу вас, вновь признаться перед всеми,

Что здесь случилось и произошло.

Кто знает, может, вскроется решенье,

И птица счастья развернёт крыло».

Разбойники на землю опустились,

Стараясь воссоздать опять же круг.

Они не очень парню доверяли,

Не зная, друг он им или не друг.

Их атаман, нарядно приодевшись,

Советов правомерность, испытав,

Сказал: «Я вас могу уверить, братцы,

Что музыкант, похоже, в чём-то прав.

Дерясь, пришедших грабя и терзая,

Дорогу нам отсюда не найти.

Мы ж ничего, открывшись не теряем,

Но, думается, можем обрести.

Я первым расскажу, не утаившись,

Что очутился здесь, как новый гость

Давно. Дуб пропустил меня в «ворота»…

Так с каждым, кто сидит здесь, началось.

Скажу по правде, лес стоял красивым.

В лучах играли, шелестя листы.

Во мне, свершившим многие победы,

Желания бурлили и мечты.

Простые исполняются на воле,

А мне хотелось много — сразу всё!

Мечтою было — жить в красивом доме…

Боярин — было звание моё.

За что должна быть дарена награда

В таких размерах, я тогда не знал,

Лишь слышал, что подобное возможно,

И потому попасть сюда мечтал!

Мне встретилась кошмарная старуха.

Такую страшно повстречать в ночи!

При ней душа мгновенно костенеет,

И зуб об зуб невольно застучит.

Но я сумел, пусть видом побледневшим,

Рождённый ужас всё ж не показать.

Спросил лишь, как к ней нужно обращаться?

Как надобно бабусю величать?

Она сказала: «Все зовут, как знают.

Кто ласково — бабулей, кто — Ягой,

На чём лишь свет стоит, меня ругая.

Страшна, видать, я с костяной ногой.

Я ни на что, сынок, не обижаюсь.

Рассказывай, зачем сюда пришёл?

Ведь просто так ко мне не попадают

И ты, похоже, с просьбою зашёл».

Я выложил ей всё, что мне желалось.

Она хитро скривилась, а потом

Сказала: «Значит, ты сюда явился,

Желая стать боярином с добром!

Ну что ж, такое может и случится.

Тебе лишь нужно мостик перейти.

Предупреждаю, сделай это быстро,

Иначе то, что ищешь, не найти!»

Вот невидаль, прошествовать к мосточку!

Я мог как ветер сильный пробежать,

Поэтому мгновенно согласился,

Не зная, что мне могут помешать.

Она взяла клюку, и мы тихонько

Сквозь чащу пробираясь «поползли».

Похоже, ей идти было непросто,

И мы довольно долго с бабкой шли.

Порой казалось, что мы заблудились.

Конца и края леса не видать.

Она плелась, а я в изнеможенье,

Стал падать и немного отставать.

Мы долго с ней потом ещё блуждали.

Я даже на старуху накричал!

Не водит ли Яга меня по кругу,

Стараясь сделать так, чтоб я устал?

Она хитро при этом посмотрела,

И через миг сказала: «Мы пришли!

Вон речка, к ней спускается дорога,

И мостик, мной обещанный, вдали.

На всё про всё тебе даны минуты.

Успеешь перейти — станешь ходить

Боярином, жить в роскоши и славе.

А нет — придётся в том себя винить!»

Похоже, бабка старая исчезла,

Когда я впрыть к мосточку побежал.

Не до неё мне было в это время,

Во мне горел желания пожар!

А на пути, ну прямо, как нарочно,

Встречались постоянно старики,

Просящие помочь им перебраться

На тот же берег маленькой реки.

До них ли было мне? Хотя с отказом

Бежать мне становилось тяжелей.

Осталось метра два до переправы,

И я бы близок был к мечте своей.

Но тут натренированные ноги

Свинцом тяжёлым будто налились

И, не давая мне и шага сделать,

С землёю здешней намертво срослись.

Я пал, в душе свет белый проклиная.

Мост несколько минут ещё стоял.

И как я дотянуться не пытался,

Мог видеть лишь, как оный исчезал…»

Разбойник замолчал, припоминая,

Большую неудачу на мосту.

Давид невольно на лице бандита

Заметил вниз сбежавшую слезу.

Ему, конечно, было его жалко.

Он понимал, что сделал тот не так,

Но промолчал. Ему уже хотелось,

Услышать от других про каждый шаг,

Приведший их к плачевной, тёмной жизни.

Он каждому расскажет, что к чему.

По крайней мере, как он понимает,

Во всём доверясь сердцу своему.

Была печальной повесть атамана.

«Но это что!» — вдруг прошептал другой,

«Я шёл не из-за денег, а за славой!

Чтоб все считали будто я — герой!

Всегда случалось так: в каких сраженьях

Ни бился б я — никто не замечал,

Как я хорош в бою, силён и ловок.

Другой с победой лавры получал!

И мне всенепременно захотелось

Прославившись, людишкам доказать,

Что я всех прочих воинов достойней.

А значит, меня нужно привечать!

И вот тогда услышав, что возможно

Помочь мне в этом может старый дуб.

Я двинулся к нему и испытанья

Легко прошёл, ведь был всегда не глуп.

Меня здесь повстречала тоже бабка.

Нет, я при ней зубами не стучал,

И спрашивать об имени не думал.

«Каргою старой» просто обозвал.

Она же отнеслась к тому спокойно.

Похоже, старой было всё равно.

Ей интересно было с чем явился —

Желание и больше ничего.

Ну, я ей всё как есть, конечно, выдал.

Хочу, мол, славы, чтобы был герой.

Она хитро, беззубо улыбнулась

И проскрипела: «Что ж, иди за мной!»

Мы тоже «поползли». Она, хромая,

Спокойно шла с костлявою ногой.

А я в конце уж плёлся еле-еле…

Устав, признаюсь, был уж сам не свой.

Потом открылась наконец дорога

К заветному волшебному мосту.

Идти к нему, казалось мне, недолго.

За ним — честь, слава, всё чего я жду.

Карга велела мне поторопиться,

Сказав: «Туда пойдут кроме тебя

Не менее достойнейшие люди.

Вина, коли обгонят, не моя!»

Не помню куда делась эта бабка,

Ведь я, как ненормальный побежал,

Крича: «Постойте же, остановитесь!»,

Сбивая с ног того, кого встречал!

Достойнейшие…. Кто они такие?

Людишки шли, как мелочь предо мной.

Осанка, сила, стать в них не видалась.

Я точно знал, что только я — герой!

Не верите? Да просто я за время,

Что здесь в лесу, неброским стал таким.

А раньше лучше прочих был —

Красавец, что в спорах и борьбе непобедим!

Я, кажется, отвлёкся. Эти люди

Остановившись, стали выяснять

Возможную для первенства причину,

И попросили это доказать.

Я не могу сказать, что выхвалялся,

Но важность свою многим показал.

Все, в общем-то, дорогу уступили.

Один из них лишь дальше зашагал.

Мне было непонятно, как он может

После всего что сказано, идти?

Все ж поняли как мелки и ничтожны,

И больше не мешались на пути.

Но тут он произнёс: «Неблагодарный!

Ты даже им спасибо не сказал!

Достоин ль человек великой славы,

Когда гордыни столько показал?»

Я спорить стал: «Какая тут гордыня?

Не их желанье это, а небес!»

Но в метре до моста речь оборвалась.

Соперник, мост растаял и исчез.

Виной была тому конечно бабка.

Предупредила б, чтоб я помолчал

Пока не перейду на левый берег.

Ведь я бы их, итак, там обогнал!»

В кручину впав, притих второй разбойник.

Вокруг сгущаться стала темнота.

Злодей возможно думал не о добром,

И краски тьмы явились неспроста.

Давид же поиграл опять для света.

Ему хотелось лучше разглядеть

Того, кто говорил. Он много слышал,

Но велено же было и смотреть!

И вот уж третий начал: «А я, братцы,

Мечтал заполучить себе мешок

Наполненный червонным золотишком,

Такой, чтобы с земли поднять не мог.

Ко мне бабуся тоже заявилась.

При ней я заикаться даже стал.

Не мог никак сказать про то, что надо,

А лишь со страху без конца икал.

Потом уж кое-как разговорился.

Желанье моё бабка поняла.

И, как и вас, по лесу без тропинок,

К заветному мосточку повела.

Всё было так же — я устал ужасно.

На миг хотелось лечь и отдохнуть,

А бабка шла и шла себе безмолвно.

Её не утомлял далёкий путь.

Когда же мы увидели дорогу,

Что до реки и мостика вела,

В её руках уж был мешок огромный.

И где такой бабуся заняла?

Пока мы шли, я к ней привык немного,

И не боялся рядышком стоять.

Она мне улыбнулась и сказала:

«Ты можешь до реки, что хочешь взять.

Успей перенести свою поклажу

Через вон тот красивый, дивный мост.

Всё, что в мешке — твоё будет по праву.

За неудачу лишь с тебя, брат, спрос!

Мешать и помогать тебе не стану.

Не мешкай и по-быстрому беги.

Бери сколько захочешь — мне не жалко.

Успей добро лишь к месту донеси».

Ну что сказать? Я побежал конечно,

Хоть ноги и не слушались меня.

Но вскоре я совсем приободрился,

Когда передо мной, собой горя,

Раскрылись лавки полные богатства.

Маня к себе: «Ко мне друг загляни!»

Не сдерживал никто — бери, сколь хочешь.

Греби себе спокойно и греби.

И горы золотые не кончались,

Чем дальше, тем огромнее росли.

В конце, само богатство насыпалось,

На что лишь руки целились мои.

Признаюсь, я не мог остановиться.

Мешок, набитый златом стал мне в рост —

Подстать лишь человеку-великану,

Который бы его чрез реку снёс.

Отсыпать не хватало силы воли.

Я стал пытаться это поволочь,

Но не успел. И золото, и мостик

Растаяли, как дым, убравшись, прочь!

Коварная, костлявая старуха

Нарочно мне мешок такой дала.

Вот если бы была поменьше сумка —

Она бы злато не уберегла!»

От этих слов опять чуть-чуть стемнело,

Но музыкант не стал пока играть.

И не успел бы, ведь другой разбойник

Спешил про испытанье рассказать.

Теперь сидящих, словно распирало,

Признаться в чём-то и поговорить.

Ни драться, ни стараться сделать пакость,

А душу в облегчение излить.

И вот уже четвёртый, побоявшись,

Что кто-то его первым перебьёт,

Поднялся, кулаком всех, упреждая,

И произнёс: «Молчите! Мой черёд!

Богатство, слава… что! А я влюбился!

И девушки желанней не найти!

Но кто я был такой? Бедняк убогий.

Соперников, как стадо на пути.

Все как один богаты и красивы.

Понятно, что средь них и выбирать.

А я, её увидев раз в повозке,

Не мог уже ночами больше спать.

Из рук моих буквально всё валилось.

Мечтая быть с ней рядом, забывал

Зачем, куда пошёл, что нужно делать.

Меня как будто кто околдовал!

Дела мои совсем уж стали плохи.

И вот мне подсказали, чтоб спасти,

Как стать достойным изо всех достойных,

Путь указав, куда нужно идти.

Я с лёгкостью прошёл все испытанья,

Чтоб в лес впустил сей многолетний дуб.

Да… Бабка меня тоже напугала,

И зуб от страха тоже бил об зуб.

В миг первый захотелось развернуться,

Но путь закрыт был — некуда бежать.

Пришлось Яге мне всё, о чём мечтаю

В подробностях как «маме» рассказать!

Она всё поняла довольно быстро,

Как будто знала это наперёд.

И тоже повела меня до места,

Где путь к реке и мостику ведёт.

И мне она конечно обещала,

Что той, что всех на свете красивей,

Я стану люб и как мужчина нужен,

Дойти туда лишь нужно побыстрей.

Велела мне, как вам, поторопиться.

И я, как ненормальный, побежал.

Но через пять, а может десять метров,

Споткнулся и лицом в дерьмо упал.

Поднялся, всё на свете проклиная…

Но тут передо мной раскрылся двор.

Стояли там красивые палатки.

Я заглянул и вдруг исчез забор.

Из первой вышла дева, предлагая

Помыть меня, нарядно обрядить.

Конечно, я на это согласился,

Желая лучше прежнего побыть.

Когда я вышел — стал собой приятен.

Ко мне вдруг вышла дева из второй,

Сказав: «Сейчас ты юноша опрятен,

Но выглядеть ведь можешь, как король!

Зайди ко мне и совершится чудо!»

А кто б такой хоть в чём-то отказал?

Стройна была красотка, белокура,

И лик её блаженство излучал.

Она меня постригла, причесала,

Одела в дорогущее бельё,

Теперь мной можно было любоваться.

Смотрелся я прекраснее неё —

Той девушки, к которой так стремился.

А тут меня и третья позвала.

Восточная красавица с кудрями

К себе в шатёр за руку повела.

Под музыку запела очень дивно,

Красиво стала бёдрами вилять.

И я, вина приятного напившись,

Уж больше не хотел к мосту шагать.

Зачем? Когда вокруг подобный праздник!

Но вдруг, как дым растаял дивный двор,

И девушки, манящие в палатки,

И мост… Всё, как украл багдадский вор.

Вот так ни с чем я братцы и остался.

Теперь я снова нищий — не король!

А та, к которой я тогда стремился —

Одна мечта, и приз уже не мой!»

Когда хотели прочие вступиться,

Чтобы продолжить дальше разговор,

Вскочили вдруг, желая расступиться,

Потупив виновато в землю взор.

Давид не помнил, как и сам поднялся.

Ему пока что было невдомёк,

Что словно птиц разбойников спугнуло,

Да так, что никто слова не изрёк?

Через мгновенье поведенье понял.

Пред ним стояла та, что всех собой

Пугала до мурашек, до икоты.

И музыкант теперь был сам не свой!

Бесспорно, ему было много проще,

Ведь в темноте он был здесь не один.

А если бы та сразу появилась,

Он точно б испугался до седин!

Однако всё мгновенно изменилось,

Когда бабулька стала говорить.

То был приятный, стариковский голос,

Доверие способный пробудить.

Разбойники мгновенно «рассосались»,

Их, будто прежде не было вокруг.

Возможно, они что-то утаили.

Не тупят взгляд, когда так бьёт испуг.

Да, в общем-то, не в этом было дело.

Давид хотел им кое-что сказать,

А именно в чём были те не правы:

«Друг иль не друг — здесь нужно помогать!»

Теперь их догонять, конечно, поздно,

Да и Яга не просто так пришла.

«Зачем сюда явился гость незваный?» —

Так старая общенье начала.

Скрывать Давиду нечего. Он быстро

Историю о Фее изложил,

О том, что парень встанет против войска,

А он бы эту бойню прекратил.

И всё, что только надобно Давиду,

Так получить волшебного коня,

Чтоб он, как ветер пролетел дорогу

К местам, где с дрожью ждёт войны земля.

«Ты просишь для других, но в этом месте

Мечту свою возможно загадать!

Мне б всё-таки хотелось непременно

Желание заветное узнать!»

«Мечта моя, пока одна, бабуся —

Найти быстрей утерянный мной звук,

Который улетел из-под запора.

Тогда я б счастлив был и все вокруг!»

Яга на парня зорко посмотрела,

Как будто продолжения ждала.

Она вернуть звук, видимо, не смела.

Не всё ж она умела и могла.

Ещё немного дав ему подумать,

Продолжила с Давидом разговор:

«Я эдакого чистого созданья

Не видела пока что до сих пор.

Дала бы скакуна без испытаний,

Но здесь, увы, без этого нельзя.

Пойдём с тобой к реке, где выбрать сможешь

За мостиком сам доброго коня.

Загвоздка в том, успеешь ли добраться,

А также изо всех определить,

Который сможет вихрем пробежаться,

Притом не сбросить и не погубить.

Пойдём. У нас неблизкая дорога

До берега таинственной реки.

Прости, что я задвигаюсь неспешно —

Мне трудно делать по земле шаги».

Давид сказал: «Садись-ка на закорки.

Пока во мне есть силы — понесу.

Ты только на меня уж не ругайся,

Коль косточки немного растрясу».

Яга, словам не веря, ухмыльнулась.

Здесь были и покрепче мужики,

Но даже самый статный, сильный воин,

Для помощи не протянул руки.

А этот, с виду щупленький какой-то,

Решил её из жалости нести.

И знал ведь от разбойников, что долго

Придётся в лесной темени ползти.

А вот смотрите-ка, не испугался!

И предложил ей это от души.

Он услужить без выгоды старался,

Из состраданья, без притворной лжи.

И юноша, конечно же, не знает,

Что весом она будет, как перо,

И станет близкой дальняя дорога,

Чем время действий будет продлено.

В тот миг, когда Давид подставил спину,

Яга вскочила тут же на него,

А музыкант, себе на удивленье,

Не ощутил буквально ничего.

Он понял лишь, что бабушка повисла,

Обвив его руками и ногой

Здоровой, и конечно удивился,

Что со второй случилось — костяной!

Она отдельно рядышком скакала,

Указывая музыканту путь,

Пылающим огнём внутри сияла,

И знак давала, где ему шагнуть.

Такое видеть было жутковато.

Но юноша не за боязнью шёл.

Он думал в этот миг о продолженье.

Что помешает, чтоб он не прошёл?

Так чуть воображая, он добрался

До места, где старуха, ущипнув

Его небольно, тихо прошептала:

«Пройди, свечей волшебных не задув».

И тут нога костлявая исчезла

И бабка, что висела за спиной.

Пред ним дорога к речке расстилалась,

Где мост вдали виднелся небольшой.

Из грустных, поучительных рассказов

Давид извлёк полезнейший урок.

С разбойниками мысленно протопал

Он в испытаньях, несколько дорог.

Бесспорно, он прошёл бы их иначе

Лишь потому, что жил в другой среде,

Где кроме обученья и работы,

Плохого видеть он не мог нигде.

И в этот час, когда ему хотелось,

Добыть быстробегущего коня,

Скрипач опять, как в искренних ответах,

Не возжелал чего-то для себя.

Но видно тот, кто ставил испытанья,

Знал больше и довольно глубоко.

Он выцепил при помощи старухи,

Что было очень важно для него.

А этим поиск звука раскрывался.

Война, жених для Феи… — всё не то.

Явления попутно появлялись,

Ведь в путь Давид пошёл не для того.

И испытанье было необычным.

Достаточно лишь было наступить

На краешек расстеленной дороги —

Явились те, кто мог притормозить.

Вокруг блуждали люди со свечами,

У каждого у свеч был разный цвет,

В которых музыкант наш разбирался —

В пещере тайной познан был секрет.

Он слышал звуки, а не только видел,

Что с каждого оттенка полились.

Но юноша не знал, зачем столь много,

С какою целью люди собрались?

В начале, все престранно посмотрели,

По очереди стали подходить.

Казалось, что с обычной вроде просьбой —

Свечу в руках хоть чем-то распалить.

Давид понять им дал, что не откажет

С условием — то сделать у моста.

Он знал, что два разбойника пристыли

К земле ногами вовсе неспроста.

И времени терять там не хотелось.

Кто знает, сколько может подойти

Ещё к нему людей с подобной просьбой,

Не дав преодолеть, хоть часть пути?

Он побежал, уже сам призывая

Тех, кому помощь срочная нужна,

Идти за ним, но только побыстрее,

Ведь у него важнейшие дела.

Добравшись до моста, он обернулся,

Чтоб сделать то, что людям обещал,

Спросив: «Чем мне разжечь возможно свечи,

Ведь я огня с собой, увы, не взял?»

Один из тех, кто был к нему поближе

С печалью на лице своём сказал:

«Мы б справились с задачей этой сами,

Когда б, где взять огонь хоть кто-то знал!

Ты видишь — эти свечи непростые,

От них зависит, сможет или нет

Исполниться заветное желанье,

А с ним твоё и это не секрет».

Давид одно мгновение подумал,

Достал из сумки скрипку и смычок,

Велел поднять повыше восковые.

Он был в подобном деле новичок.

Но нужно ж было пробовать когда-то,

Тем более что в этот самый час

Решалось, будет жить он как разбойник

Или его минует, то сейчас!

Давид припомнил всё, чему учили:

Про ощущенье тёплого огня,

Про то, как разгорится чудо-пламя,

Когда зажжётся край у фитиля,

Как встанет лепесток, горящий ровно,

Так чтоб без плача, плавилась свеча

Рук тех, кто их держал не обжигая.

Слеза из воска очень горяча!

Как думалось, так всё и получилось.

Сначала очень слабый огонёк

Поднялся у свечи, что была белой

В руках, кто о защите думать мог.

Затем, что была жёлтой, загорелась —

Препятствия сметая на пути,

Зелёная, несущая удачу,

Целительство и деньги, коль нужны,

И розовая счастье, обещая,

А красная — здоровье и любовь.

Развитие сулила голубая…

Огонь у жёлтой вверх поднялся вновь.

Блеск пламени увиделся у синей,

Вселяя мудрость, прогоняя страх.

Духовность, силы духа укрепленье,

Дарил цвет фиолетовый в руках.

Кто думал о могуществе — пурпурный,

Повыше прочих с силою держал.

Оранжевый — конечно для успеха

И для симпатий коих не познал.

Зажглась из всех, что были здесь, последней

В руках мужчины чёрная свеча.

Используют по-разному такие,

Смотря, что скажут над огнём шепча.

Давиду, честно, даже захотелось,

Чтоб вспыхнув, огонёк её потух.

Но после посещенья этой мысли,

Шептание старухи вспомнил вдруг:

«Пройди свечей, вокруг не задувая».

И он провёл уверенно смычком,

Чтобы поднять повыше это пламя,

Не ведая, что сбудется потом.

В момент, когда все свечи загорелись,

Кто был здесь, расступились перед ним,

Остался лишь один приятный старец,

С подсвечником довольно дорогим.

Он произнёс: «Ты парень нас уважил,

Исполнил всё, что прежде обещал.

Уже быв на мосту, к нам обернулся,

И дальше, обманув, не убежал.

За это я вручу тебе подарок,

И он, как понимаешь, непростой.

Ты должен поспешать, я это знаю,

Но ты ещё мгновение постой

И как его использовать послушай.

Подвластно мне чуть время потянуть.

Так вот, дарю свечу тебе, с ней можно

Перед собой все двери распахнуть,

Исполнить необычное желанье.

В ней видишь все возможные цвета.

И лишь в конце пренеприятно чёрный

И это тоже парень неспроста.

Предупреждаю, что свеча желаний,

На самом деле быстро прогорит.

А то, что загадаешь в чёрном цвете,

При исполненье жизнь подсократит.

Причём на много лет. Стать можешь старцем.

Не важно, сколько лет тебе сейчас.

Теперь иди, быстрей перебирайся,

Пока огонь у свечек не угас.

Сумей в желаньях приостановиться.

Не пользуйся остатком до конца.

Подарок береги, чтоб не украли

Те, в ком стучат недобрые сердца».

Давид взяв подношенье — поклонился,

Сказав: «Спасибо!» — быстро побежал.

Ему казалось, что мост «утихает»,

А он и в самом деле исчезал.

Но юноша в последнее мгновенье

Успел коснуться берега ногой.

И вовремя. Моста как не бывало,

И речки нет, и лес совсем иной.

Здесь солнышко улыбчиво светило,

Пышны деревья были, но редки,

Трава росла зелёная, густая.

Вплелись в неё чудесные цветки.

И явно ощущалась её сочность.

Наверно было б много молока

От корма небывалого такого,

Но здесь коров не виделось пока,

Да и коней… Давид сюда стремился

Найти желая чудо-скакуна,

Который донесёт его мгновенно

В страну, где начинается война.

Чтоб понапрасну времени не тратить,

Он возвращённый камень в помощь взял,

И счастлив был душой невероятно,

Что атаман в лесу его отдал!

Давид потёр блестящую поверхность

И, вглядываясь внутрь её, спросил:

«Как мне найти коня, который быстро

Меня, не сбросив, по небу носил?»

Сменился цвет со светлого на тёмный.

Взгляд юноши уже не оторвать.

Послышалось: «Я тайну приоткрою,

Скажу, кого придётся выбирать.

Пройдя чуть-чуть вперёд — найдёшь дорожку,

Которая прямёхонько пойдёт

И вскоре к лошадиному загону

Тебя всенепременно приведёт.

Пастись в нём будут лошади «седые».

От них глаз невозможно оторвать.

Средь них нет скакуна, который нужен,

А значит, никого не стоит брать.

Проследуй дальше, к среднему, в котором

Любая лошадь выглядит — гнедой:

Коричневой, чуть красной, с чёрной гривой,

Ногами и хвостом… Ищи другой,

Где кони будут только вороные.

Средь них тебе и нужно отыскать

Сплетённого из крепких гладких веток,

И в точности такую, его мать.

Красивые и мощные — живые

Тебя, по дружбе, вдаль не понесут.

Они так непокорны и строптивы,

Что сбросив наземь, до смерти забьют.

А мать и сын, что сделаны из веток,

Лишь ждут, когда их прочим предпочтут.

Они мгновенно могут измениться,

Когда ногами их поставят в пруд.

В тот миг возможно ты оторопеешь,

Ведь скакуны те будут красивей

Пасущихся, таких же чернокожих,

С блестящей гривой вороных коней.

Сейчас увидеть можно только образ.

Тому ж, кто их от чар освободит,

Они послушны будут и покорны.

И это пусть тебя не удивит.

Возьми с собой в дорогу лишь меньшого.

Шепни ему на ухо: «Мы друзья…»

И если он с тобою согласится,

Откармливай его, хотя б три дня.

Когда ж он восстановит свои силы,

То по небу, как птица понесёт.

Но без хорошей упряжи бесспорно,

Тебя конь далеко не увезёт.

Искать тебе её будет не нужно.

Конечно сбруи нет на нём сейчас.

Однако если скажешь: «Приоденься!»,

В неё он облачится в тот же час.

Сначала упряжь будет золотою,

Достойной скакуна, то не отнять.

Она прекрасна, этого не скрою,

Но красоту придётся поменять.

Вновь повтори ему: «Переоденься!»

Он должен облачиться в серебро.

Убранство будет ярким и блестящим,

Но вновь не соглашайся на него.

Остановись, как сбруя станет кожей,

Тогда спокойно на коня садись,

И он помчит тебя куда захочешь,

Легко, как ветер, поднимая ввысь.

Скакун послушно станет отзываться

На каждый, направляемый твой жест.

Не пожалей три дня для становленья,

И ты за миг доскачешь до тех мест

Куда тебе спешить бесспорно нужно.

Там от себя его освободи.

И в город необычный за собою,

Коль станешь дорожить им, не веди.

Понадобится — сам тебя отыщет,

Скажи лишь: «Конь мой верный отзовись!

Поля, леса минуя, тучи, горы,

Передо мною так, как есть явись!»

И он возникнет там, где пожелаешь.

Запомни лишь — о друге умолчи.

Похвалишься кому-то — он исчезнет.

Тогда уж понапрасну не зови».

Поверхность камня стала изменяться.

Синь тёмная вновь стала голубой.

В руках лежал обычный с виду камень,

Хоть был на самом деле не такой.

Давид убрал его в суму поглубже,

Присматриваться стал. И вот он путь —

Прямая и неброская дорожка,

Что не давала в сторону свернуть.

Как обещал ему волшебный голос,

Увидел парень лошадей «седых»,

Почти что белых, стройных и красивых,

Проследовав, однако мимо них.

Но только повернулся к ним спиною —

Услышал, что те просятся гулять.

Они заржали, им хотелось воли.

А так как он привык всем помогать,

Тотчас же к ограждению вернулся,

Преграду для седых коней открыл,

И маленький табун коней красивых

Побегать на свободе отпустил.

Они в одно мгновение исчезли,

Не оставляя от себя следа.

На небе чистом облака поплыли —

В них ощущалась лёгкая вода.

Давид продолжил путь, шагая дальше.

И вот пред ним совсем другой загон.

Где были кони яркие — гнедые,

Черны ногами, гривой и хвостом.

Проследовал сначала парень мимо,

Но сердцем вдруг услышал боль и стон

Рабов, что держат долго за решёткой.

Они просили отворить заслон.

Как в первый раз, Давид назад вернулся.

Ему их было, в самом деле, жаль.

Он растворил держащую преграду,

И те умчались вихрем быстро вдаль.

А небо в это время потемнело,

Собою обещая скорый дождь,

Подул пренеприятный сильный ветер,

Что очень был на северный похож.

Природа больше парня не ласкала.

Чтоб ни было, ему нужно идти

До третьего последнего загона,

Не жалуясь на сложности в пути.

Он поднял воротник у лёгкой куртки,

Собрался, будто сжал себя в комок,

И побежал, тем самым согреваясь,

Так быстро, как при молодости мог.

И потому последний из загонов,

Что должен повстречаться на пути,

Явился перед ним в мгновенье ока.

Тропа кончалась. Некуда идти.

Здесь лошади стояли непростые.

Все были гладко-чёрные как смоль.

Пар из ноздрей от холода и бега…

Из-под копыт бегущих шёл огонь.

Не любоваться ими было сложно,

Однако близко к ним не подойдёшь.

В них ощущалась сила неземная —

Приблизишься и точно пропадёшь!

А в самом центре статуей стояли,

Из веток тонких, контуры коней.

Они склонились, будто травку рвали,

Губами прикасаясь нежно к ней.

К ним подобраться было невозможно,

Зайдя, как гость желанный — просто так.

Вокруг них кони прыгали нервозно.

Такие не подпустят и на шаг.

И даже если б чудо-вороные

На волю не просились у него,

Открыть ворота, чтоб те убежали,

В то время было правильней всего.

Давид проделал это, не подумав,

Откуда появлялись облака,

И есть ли у красивейших владелец?

А он ведь был у них наверняка!

Раз так, то он, бесспорно, недоволен,

Что кто-то его живность распустил,

Тем более что данные деянья

Он совершать Давида не просил.

Из-за того, что собственник лошадок,

Был чародеем, кажется, притом,

Воздушное пространство потемнело,

И в вышине раздался страшный гром!

С ним молнии, как змеи заметались,

Грозя ужалить насмерть, иль убить.

Растительность под ветром преклонилась,

Боясь обратно тело распрямить.

В том месте находиться стало страшно,

Но юноша шагнул ногой в загон.

Он не хотел терять напрасно время,

Ведь видел цель, зачем сюда пришёл.

Раздался голос: «Что же ты наделал?

Ведь кони мои вовсе непросты.

Таким нельзя резвиться на свободе.

Запомни: исправлять всё будешь ты!»

Давид смотрел, но никого не видел,

Лишь чувствовал присутствие того,

Кто обладал мистическою силой,

И явно недоступной для него.

И вновь невероятно сильный голос,

Что, кажется, звучал со всех сторон:

«Я вижу, ничего-то ты не понял,

Не зная, что хранил в себе загон.

Ну что ж, я расскажу. Тебе придётся

Всех улетевших снова собирать.

И в этом очень сложном испытанье

Тебе никто не станет помогать.

Ты выпустил, конечно, их жалея,

Не зная то, что каждый белый конь

Являл собою страшные болезни,

По счастью те, что не приносят боль.

И местности, что с лёгкостью «седые»

Красивым табуном пересекли,

Придётся обходить всем стороною,

Чтоб в мир загробный их не унесли.

Из данных обстоятельств вытекает,

Что ты обязан будешь заходить

Буквально в каждый дом, жизнь возрождая.

Лишь так ты сможешь лошадь возвратить.

Их ровно сто не больше и не меньше.

Не бойся, я тебя перенесу,

Где скакунам гуляется привольно,

Коль справишься — я дальше поведу».

Давид сказал: «Мне дорого так время…

Я понимаю, что я виноват.

Мне жаль, что я принёс кому-то горе,

Но если не успею, во сто крат

Возможно, будут большие потери.

Прошу тебя, кто б ни был — отпусти.

Я обещаю вновь сюда вернуться,

И всех, кого подвёл, готов спасти.

Я уверяю, что мне можно верить.

Ты видишь, я открыт перед тобой.

Мне нужен только сделанный из веток

Жеребчик, что стоит передо мной».

А голос всеобъемлющий ответил:

«Чтоб впредь меня об этом не просил —

Запомни, что из этого пространства,

Ты выйдешь в час, когда сюда входил.

Пока что кони здесь, внутри гуляют,

Но могут, силу снова обретя,

Направиться в твой мир, где даже город

Собой очистят, будто бы шутя.

Так что спеши. Надеюсь, что успеешь

В загон всех до единого собрать.

Иначе, уж прости, но мир реальный

Тебе уже вовеки не видать».

«Ну, раз всё так серьёзно — я согласен» —

Сказал, вздохнув устало музыкант.

Кто знает, может у него и вправду

В «целительстве» присутствовал талант.

Ведь раньше говорил ему об этом,

Сюда его направивший старик.

Он не бросал напрасно слов на ветер,

И в жизни видно многое постиг.

Как только парень с этим согласился,

Его пушинкой вверх приподняло,

Как будто лёгким смерчем закружило,

И в место неизвестное снесло.

Давид стоял теперь в большой деревне.

Да, это было точно не село.

Не виделось нигде церковных башен.

Дворов немного — значит повезло.

На улице отсутствовали люди.

Вокруг стояла мёртвой тишина.

При загустевшем, вязком полумраке,

Не виделся блик света из окна.

Собаки у домов истошно выли,

Предчувствуя ужасную беду.

Их хор, поющий песню «неживую»,

Пугал, но парень знал: «Я не уйду!»

Он прямиком пошёл, не выбирая,

В ближайший от него обычный дом.

Дворняжка не залаяла впуская,

А завиляла перед ним хвостом,

В жилище за собою проводила,

А там все спали непробудным сном.

Их лица были бледно-меловыми.

Не слышалось дыханье ни в одном.

У изголовья каждого стояла

Седая лошадь, что-то ожидав.

Возможно, унести на небо сразу

Тела людей, им не давали прав.

Давид не стал бездумно торопиться,

Он камень, что знал многое, достал,

Потёр голубоватую поверхность,

Пока он изнутри не засиял,

И стал смотреть в него, внутрь проникая,

Дождавшись изменённый тёмный цвет.

И тихо, виновато вопрошая, сказал:

«Прошу тебя, дай мне сейчас совет,

Как пробудить народ обратно к жизни?

Я, самовольно выпустил коней,

Которые стоят у изголовья

Недвижимых, не дышащих людей».

Из каменных глубин раздался голос

Доступный для него лишь одного:

«Без помощи ты скрипкой не поднимешь,

Как ни старайся, парень, никого.

Зажги свечу, задумай пожеланье,

И только лишь потом в доме играй.

Не думай в этот час об излеченье —

Коней в загон вернуться зазывай.

Когда зажжёшь свой восковой подарок,

Не смей о нём хоть каплю сожалеть,

Всё искренне должно идти, от сердца,

Иначе фитилёк может затлеть…»

И, как и прежде, голос растворился.

Поверхность камня стала голубой.

В дому темно и тихо. Только кони

От нетерпенья бьют об пол ногой.

Давид нашёл местечко, где поставить

В подсвечнике волшебную свечу

И заиграл, огонь в неё вдыхая,

Желая: «Излечить людей хочу!»

Затем стал думать, по совету камня,

О каждой из стоящих лошадей.

Он представлял не просто их в загоне —

В манеже недоступным для дождей.

Быть может оттого, что лютый холод

Его совсем недавно пробирал,

Он в тёплое, закрытое строенье —

Под крышу белоснежных собирал.

И видно потому, что сильно верил,

Что там им будет очень хорошо.

Сначала кони просто присмирели,

Затем исчезновение пошло.

Они, в дым, превратившись, растворились.

Давид же их на месте представлял.

Им нравилось. Никто не возвращался.

В загоне каждый вкопанным стоял.

Тут начали и люди изменяться.

Их лица тут же стали розоветь,

Послышалось свободное дыханье,

Жизнь в этом месте, победила смерть.

И так Давид шагал от дома к дому,

От тёмного и страшного двора

К такому же затихшему другому,

Где света не виднелось из окна.

Свеча желаний всё ещё горела,

И он её нисколько не жалел,

Он чувствовал вину свою и этим

Исправить ситуацию хотел.

Когда последний конь исчез из виду.

Он затушил свечу свою — рукой,

На улицу деревни, вновь ожившей,

Отправился. И поднят был волной,

Похожею на смерч, кручёный, лёгкий…

Поток воздушный вновь его понёс,

В другую местность, где гуляли кони,

Несущие собой потоки слёз.

Когда его на землю опустило —

Предстал всепожирающий огонь.

Табун гнедых промчался резво мимо,

Где пламенем являлся каждый конь.

И местность, где ступило их копыто,

Затлело пеплом чёрным, неживым.

Тут музыкант без слов подсказок понял,

Что воля даст гуляющим таким.

Зажечь свечу теперь было несложно.

Огонь под пеплом всё ещё блуждал.

И юноша, задумав пожеланье,

О новом возвращенье заиграл.

Он загадал о том, чтоб сильный дождик

Огонь летящий приостановил.

И музыкой коней гнедых, «игривых»

В загон под крышу, как «седых» манил.

Желание исполнилось тотчас же.

Раскатом прозвучал небесный гром,

Сиянье молний местность осветило,

И сильным ливнем дождь с небес пошёл.

Спасало то, что затушив округу,

Вода ушла по страшному пути,

Где выпущенным огненным созданьям,

Свободой тешась, удалось пройти.

А музыканту только оставалось

Идти, воображая там коня,

Который под приятным водным душем

Лишался необычного огня,

Потом летел, желая побыстрее

Вернуться в обновлённый бывший «дом».

Давид, как и для первых, постарался

Тепло и крышу обеспечить в нём.

И так до ста, отдельно представляя

Бегущего остывшего коня.

Он зазывал, как гостя дорогого,

Его в загон игрой своей маня.

В момент, когда достиг он нужной цифры,

Его опять волной приподняло.

Давид тому ничуть не испугался,

Он знал, что совершится волшебство.

Не собранным, к несчастью, оставался

Ещё один отпущенный табун,

В котором чёрным с некой синевою,

С лощёным блеском, каждый был скакун.

И что на воле те несли собою

С таким окрасом — он не представлял.

Цвет обещал, что будет всё ужасней.

Хорошего скрипач не ожидал.

Его перенесло потоком ветра

В неведомую прежде темноту,

Где разглядеть что-либо невозможно

И в шаге удаленья никому.

Давиду тяжело теперь дышалось,

Кружилась очень сильно голова.

И в этих, холодящих дух потёмках,

Раздались всеобъёмные слова:

«Ты юноша теперь не удивляйся

Тому, что сотворил сегодня сам,

Как только приоткрыл чуть-чуть калитку,

Жалеючи, летающим коням!

Сейчас лишь одному тебе подвластно

В загон затмивших небо возвратить.

Ты должен понимать, что здесь, без солнца

Невыносимо дальше будет жить.

Да и тебе тьма вижу не по нраву…

Поэтому, что сделал — исправляй!

Мне во второй раз это не по силам.

Смотри, напрасно свеч не зажигай!

Всё это будет просто бесполезно.

Они её затушат в один миг

Огромными могучими крылами,

Как каждый огонёчек, что возник!»

И бравший в окруженье странный голос,

Оставив музыканта, вновь исчез.

Давид на ощупь, ничего не видя,

За камнем, помогающим полез,

Потёр его, ведь гладкая поверхность

Общалась с ним всё время изнутри,

И произнёс: «Что делать с вороными?

Прошу тебя, советом помоги!»

Он ничего практически не видел,

Но то, что предназначено ему,

На удивленье всё-таки услышал:

«Есть способ победить такую тьму.

Ты должен лишь душою засветиться.

Огонь сердец ничем не затушить.

Один, другой, слетятся к тебе кони,

Тогда в загон их сможешь возвратить.

Они, конечно, крыльями замашут,

Пытаясь, свет мешающий задуть.

Будь стойким, действий этих не пугайся,

И мысленно указывай им путь,

Где хорошо, спокойно и уютно,

Где их тела не затмевают свет,

Где солнечными, тёплыми лучами

Любой живущий может быть согрет».

Давид спросил опять: «Как засветиться,

Возможно ярким светом изнутри?»

«О — это просто! Ты сейчас подумай

О всём, что создавалось из любви!

О матушке-Земле, траве зелёной,

О птицах, что летают в облаках,

О сказочном, листвой шумящем лесе,

О реках, океанах и морях…

О людях, наконец-то о любимой,

Что может быть пока ещё в мечтах,

О радостях довольно краткой жизни,

Которых не встречают в небесах.

Старайся думать только о хорошем,

Тогда душа лучами осветит

Тебя до ослепительного света,

Который темень эта не затмит».

Давид не видел, как поверхность камня

Себя сменила на обычный цвет,

Но был ему безмерно благодарен

За этот своевременный совет.

Однако парню было трудно мыслить.

Он чувства мог открыто изливать

Лишь музыкой до глубины прекрасной.

И потому он стал в ночи играть

О том, что ему видится чудесным,

О том, что он действительно любил:

О звёздах, что рассыпаны на небе,

О заливных лугах, где он бродил,

О полном волшебства цветущем лесе,

О новых, жизнью дареных друзьях,

О том, как славно просто быть под солнцем,

О реках, что бегут, чтоб жить в морях.

Ему хотелось думать о любимой,

И потому, чтоб это представлять,

Он образ, как волшебную картину

Воображеньем начал рисовать.

И сам не зная, как то получилось,

Пред ним предстала юная княжна.

Собою величава и красива,

Блистательна, как на небе звезда.

В руках её светилось нежно солнце —

Она его Давиду отдала,

И этим самым действием чудесным

В груди у парня сердце разожгла.

В тот дивный миг вокруг всё озарилось.

Давид увидел, что он на горе.

У музыканта дух перехватило,

Ведь он стоял на страшной высоте,

Куда дано не каждому добраться,

Откуда и спуститься нелегко,

Где мир лежал, как будто на ладони.

Настолько это было высоко.

Под ним площадка в шаг, вокруг обрывы.

А парню нужно было устоять,

Ведь свет завидя, кони вороные

Маша крылами начали летать

Вокруг него, не смея приземлиться,

Да им и негде было, в общем встать.

Давид присел и прибывавших видя,

Стал музыкой под крышу увлекать.

Ему в то время было жутковато,

Ведь каждый конь огромен был собой.

И мчался он с небес к нему не тихо,

А как стрела, расставшись с тетивой.

Но камень остерёг их не бояться,

И музыкант, закрыв свои глаза,

Любую, свет затмившую лошадку,

Манил покинуть тут же небеса.

Шум крыльев становился тише, тише…

И ветер, что при взмахах сильных дул,

Почти исчез, и юноша в покое

Расслабился и кажется, уснул.

И вновь княжна предстала пред глазами,

С улыбкою приятной, неземной.

Она произнесла: «Дремать не время!

Пока не поздно, очи приоткрой!»

И словно луч в тумане растворилась.

Давид с трудом открыл свои глаза,

И увидал, как ноздри раздувая,

Конь подлетал, пронзая небеса.

Красавец был, похоже, не последним.

Понятно стало только лишь одно,

Что глаз смыкать нельзя, всё нужно видеть,

И не бояться больше ничего.

Ещё мгновенье и скакун ударит,

Тем сбросив музыканта со скалы.

И стоит ли гадать что будет с телом,

Упавшим с небывалой высоты?

Давид внутри испуг, одолевая,

Играл, смычком водя ещё сильней,

Чтоб чистые, струящиеся звуки

Подействовали быстро на коней.

И вороной, что был почти что рядом,

Исчез, налёт на свет, не совершив.

Всё повторилось так же с остальными,

И парень в сотый раз остался жив!

Коней ведь было ровно сто, не меньше,

И каждый мог смахнуть его с горы.

Давид сидел любуясь солнцем, небом,

Ведь он природу спас от темноты.

Теперь все кони собраны в загоны.

Осталось лишь жеребчика достать,

Который был сплетён из тонких веток,

Как в прочем и его родная мать.

Но для начала надобно спуститься.

Его по волшебству перенесли

Потоками сюда. А что же дальше?

И где теперь загон? В какой дали?

Вопросов много, а добыть ответы,

Когда вокруг не видно никого,

Возможно было только лишь у камня,

Что был ценнее прочего всего.

Старик ему действительно от сердца

Предмет столь необычный подарил.

Что золото? Ни за какие деньги

Такое б чудо парень не купил!

И только лишь чудесная поверхность

Сменила голубой на тёмный цвет,

Давид напрасно времени не тратя,

Спросил у камня стоящий совет:

«Прошу мне подсказать, как вниз спуститься.

Всю землю у подножья скрыл туман.

Не видно, где обитель с вороными.

Ах, как себя я всё же наказал!»

«Тебе сойти отсюда будет просто» —

Сказал волшебный голос изнутри,

«Ты видишь под собой большую гору,

Я мал пред нею, как не посмотри!

Но если ты коснёшься мною тверди

Не гладкой, а «шершавой» стороной,

Я буду помогать тебе иначе,

Тогда я буду в действиях другой!

В то время говорить с тобой не стану.

Возьми меня и сбоку прислони

К горе. Но я тебя предупреждаю:

«Из рук своих меня не упусти!»

И музыканту только оставалось

Поверить камню уж в который раз.

К таким делам он не был подготовлен.

Здесь справился бы только скалолаз.

Убрав на всякий случай свою скрипку,

А также лёгкий, тоненький смычок,

Давид, вцепившись пальцами в поверхность,

Прижал к горе указанный бочок.

Конечно же, представить, что случится,

Он в доле малой видимо не мог.

Он думал, прилетит большая птица,

И спустит его к главной из дорог.

Но нет, гора под парнем задрожала

И стала постепенно оседать,

Но снова стала гордо подниматься,

Когда Давид стал руку отстранять.

Тут нужно было проявить терпенье.

Успех — награда тем, кто может ждать.

Как только пик сравняется с землёю —

Тогда лишь можно будет убежать.

Вновь музыкант дотронулся шершавой,

Негладкой стороною до горы.

Она под ним, как лист затрепетала,

Пошла под землю, прячась до поры,

Когда её таинственный отпустит.

Не ясно как, но камень подчинял

Огромную своим прикосновеньем,

И с лёгкостью покорно опускал.

Ещё чуть-чуть и самому Давиду

Придётся видно скрыться под землёй.

Он в рост поднялся, в сторону отпрыгнул,

И побежал, что мочи есть, долой.

За ним поверхность стала подниматься,

Со скоростью огромною расти,

Но юноша успел на своё счастье

Прилично от высот тех «отойти».

Когда вершина облако достала,

В лучах растаял от тепла туман,

Скрипач недалеко загон увидел,

Куда коней недавно собирал.

Теперь стоял он видоизменённый.

То был скорее «лошадиный дом»,

Где выстроено место для прогулок,

Когда нет туч на небе голубом.

Всё также в центре лошади стояли

Сплетённые из веток, и сейчас

Давид решил добыть их с разрешенья

Того, кто был владельцем — кто их пас.

Он мог бы сам загнать коней под крышу,

Зайти и взять, зачем сюда пришёл,

Но это будет явно не по нраву

Тому, кто здесь хозяйство своё вёл.

Поэтому Давид, собравшись духом,

Невидимому глазу произнёс:

«Я лошадей вернул тебе обратно,

Никто несчастья людям не принёс.

Теперь в загонах более уютно,

Но я сюда явился не затем.

Мне очень нужен маленький жеребчик,

И чтобы он в три ночи повзрослел.

Пока он мал, желательно, чтоб мама,

Ожив, осталась временно при нём.

Я думаю, она потом захочет

Царить в пространстве сказочном твоём.

Не для себя прошу. Необходимо

Мне музыкой успеть другим помочь.

Не откажи, прошу в нижайшей просьбе,

И не гони волшебной силой прочь!»

И тут же, после слов произнесённых,

Природа поменяла внешний вид:

На небе облака в кольцо сложились,

Внутри их солнце яркое горит.

Его лучи на землю опустились

Как пики, словно делая забор,

Тем самым ослепляя музыканта.

Так не было в округе до сих пор.

Никто Давиду вновь не показался,

Но голос, как и прежде, зазвучал:

«Не скрою, удивлён, что ты игрою

Коней моих назад в загон загнал.

А больше, что с горы сумел спуститься.

Возможно ты в руках имеешь то,

Что неизвестно мне и недоступно,

Чем обладать ещё не мог никто.

Похоже, ты подобного достоин.

Ну что же — забирай себе коней,

Используй с добротой, по назначенью,

Однако отдавать другим не смей!

При этом есть ещё одно условье —

Их нужно возродить и оживить.

Поверь, что никому не удавалось

Из дерева лошадок воскресить.

Боюсь, что и тебе то недоступно.

Признаюсь, в этом слаб я даже сам.

Зачем они поставлены на землю,

Известно лишь высоким небесам.

Я вынесу тебе их из загона.

О большем меня парень не проси.

В другом я ничего не разумею.

И рад бы услужить, но… Ты прости».

И не дождавшись на слова ответа,

Он лошадей сплетённых приподнял,

И перенёс легко к ногам Давида.

Лучи «взлетели» так, что свет сиял

Теперь уж наверху. Как дети солнца

Они искрились, руша облака.

Те быстро, как пушинки разлетелись,

При лёгком дуновенье ветерка.

Создались подходящие условья

Для совершенья сказочных чудес.

Но более всего невероятно,

Что выстроенный им загон исчез.

Теперь был музыкант у края поля

С высокой, сочной, мягкою травой.

Буквально в двух шагах — гора, но, где же

Тот пруд заветный, даже хоть какой?

В который раз, взяв камень драгоценный,

Давид потёр его чуть о себя,

Всмотрелся в изменённую поверхность

И произнёс: «Прости, что вновь тебя

Сейчас вопросом новым потревожу.

Но видно мне никак не обойтись

В стране волшебной без твоей подсказки.

Прошу тебя, по дружбе отзовись.

Ты говорил мне сам, что чудо-кони

В пруду ногами стоя, оживут.

Но я вокруг себя, увы, не вижу,

Где может находиться этот пруд.

Быть может нужно снова что-то сделать?

Мне сложно самому предугадать

Ход действий чародейских или мыслей.

Лишь ты один мне можешь подсказать».

«Ты прав!» — ему ответил тут же голос,

«В пруду том необычная вода.

И если б не спросил меня об этом,

То не нашёл бы место никогда.

Пруд скрыт в горе, что прямо за тобою.

В неё придётся с лошадьми войти.

Но запросто в себя твердь не пропустит —

Препятствия воздвигнет на пути.

Для простоты, чтоб было безопасно,

Проделай так: ты мною постучи

Три раза и скажи слова такие:

«Назад, чего лишился, получи!»

Пещера пред тобою отворится.

В ней будет возле входа чудный пруд.

Меня в него положишь непременно,

Такого действа там давно уж ждут.

Иначе вам не выбраться наружу.

Ты обо мне не сильно сожалей.

Гора сама отдаст тебе «подарок»,

Ты лишь оттуда выбраться успей.

Поставь лошадок рядышком и с краю.

При этом в воду сам не заходи.

Когда они в оживших превратятся,

На свет небесный выйти позови.

И главное задерживаться долго

Внутри, чтоб не увидел там, не смей.

Лишь соверши, зачем туда явился,

Иначе станешь частью тех камней».

Поверхность себя снова поменяла,

На светлый необычный тайный цвет.

Давид, в который раз без осложнений,

Смог получить ответы и совет,

Поднёс коней, из веточек сплетённых,

К стоящей рядом с ним большой горе,

Что внешне были и великоваты,

Но с лёгкостью тащились на спине.

Он тут же постучал о стены камнем

Три раза, вслух сказав фразы-ключи,

Что были в этот миг необходимы:

«Назад, чего лишился, получи!»

Как только музыкант остановился

И вслух сказал заветные слова,

Задвигавшись огромными камнями,

Раскрылась перед юношей гора.

Сокрытая от глаз людских пещера,

В себя манила светом изнутри.

Она ему, как будто говорила:

«Раз камень возвращаешь — заходи!»

Давид взвалил коней себе на плечи,

Смотря по сторонам, туда зашёл.

Что было вкруг него — лишало речи.

Там золотом сиял волшебный «пол».

От света всё вокруг переливалось.

С каменьями стояли сундуки.

И каждый этот камень драгоценный

Не меньше был ладони у руки.

А золота так просто были горы,

Им устлана была вокруг земля,

По центру пруд был цветом необычным,

В который смертным заходить нельзя.

Давид перед водой остановился,

В неё поставил «свитых» лошадей,

И как не жалко было, чудо-камень

В пруд погрузил, как велено, быстрей.

Вода, что прежде красною казалась,

По цвету камня стала голубой,

Затем вдруг пузырями забурлила,

И облако подняла над собой.

На несколько минут не стало видно,

Что волшебством рождалось там внутри.

Но вот в воде шипение затихло,

Зато, как всплеск послышались шаги.

Заговорили меж собою кони.

Мать радовалась явно за дитя.

Похоже, что она его купала,

Не забывая омывать себя.

Всё это длилось, в общем-то, недолго.

Растаяла завеса облаков.

И лошади, сплетённые из веток,

Стояли пред Давилом без оков

Наложенного, страшного заклятья.

Всё это забрала собой вода.

Да, камень в описанье не ошибся,

Таких коней не встретишь никогда.

Мать жеребёнка возвышалась телом

Довольно гибким, с длинною спиной,

Высокими и стройными ногами…

Хвост, как и грива, в кольца завитой.

Жеребчик походил лишь чуть на лошадь.

Он был ещё, конечно, очень мал.

Но тем, что первым подошёл к Давиду,

Указывало — он его признал!

Гора в ознобе сильном задрожала.

Открытость могла сильно навредить.

Поэтому она не допускала

В пещере продолжительно ходить.

И музыкант движенье это понял.

Он слышал скрежет камня, словно боль.

Скала, от нетерпения закрыться,

Боролась, будто враг сама с собой.

И юноша, на звуки, отозвавшись,

Стал зазывать оживших вновь коней

Последовать за ним на свет, на волю,

Прося их сделать это побыстрей.

Не сразу кони парню подчинились.

Для них важней пока была вода,

Что неживое тело превращала

В наполненное жизнью навсегда.

Тогда Давид припомнил, что на ухо

Шепнуть необходимо — «Мы друзья…»

Он понимал и очень ясно слышал,

Что медлить с этим здесь уже нельзя.

Но прошептать, увы, не получилось.

Они в воде, а он на берегу.

Ступать ногами в пруд ему опасно.

«А что случится, если я войду?» —

Подумал музыкант и вдруг увидел

На свой вопрос как вариант ответ:

Вокруг из камня статуи стояли

Людей, забывших, что такое свет.

Что их внутри пещеры удержало,

Скульптурами сумело обратить,

Узнать, конечно, было любопытно,

Но в то же время нужно уходить.

Давид вслух произнёс: «За мной идите.

Надеюсь с вами мы теперь друзья!

Послушайтесь, нам нужно торопиться,

И дольше оставаться здесь нельзя!»

«Друзья, друзья, друзья…» — запело эхо.

И только музыкант проделал шаг,

Как следом стали двигаться фигуры,

Внушая неподдельный, жуткий страх.

На счастье парня, кони вороные,

За ним послушно тоже побрели.

Давид свои движения ускорил.

И все, как он, по-быстрому пошли.

Горе движенья были не по нраву.

По счастью, выход был недалеко,

И музыкант успел на волю выйти.

Без ноши он мог двигаться легко!

Как за хозяином своим, уже покорно

Проследовали кони. Не одни.

Тяжёлой поступью, уверенно шагая,

Три статуи из золота прошли.

Конечно было их намного больше,

Однако затворившийся проход

Не выпустил на волю заточённый

И облачённый в золото народ.

А те, что всё же выбраться успели,

Пугая своим видом, следом шли.

И вот все члены маленькой команды

В луга с травою сочной забрели.

Давид подумал: «Был бы рядом камень,

Сейчас бы он, конечно, подсказал,

Что делать мне с фигурами златыми?

Ведь я с собою их не приглашал».

Как только он подумал о подарке,

Что прежде его часто выручал,

Он, обернувшись с явным сожаленьем,

Увидел, что пока не замечал.

Гора зардевшись, стала ярко-красной,

Как будто от великого стыда.

Она пустила дым, огнём пылая.

Давид был поражён — горит гора!

Но не было при этом того жара,

Когда искрится пламенем костёр.

То было что-то новое, иное,

Неведомое парню до сих пор.

Потом скала, похоже, как чихнула.

Давид увидел, что к нему летит

Тот самый начинённый чудом камень,

Что, он считал, горе принадлежит.

Подставив руки, парень изловчился

Сокровище летящее поймать.

«Ах, как я рад, что ты опять со мною!» —

Вот всё, что он мог в радости сказать.

Как прежде, потерев чуть-чуть поверхность,

Не замечая, как ведёт гора,

Давид проник уже привычным взглядом

Вглубь тёмного и тайного «окна»,

Спросив при этом: «Видишь ли, за мною

Пошли фигуры скрытых там людей.

Что делать с ними я не понимаю.

Так подскажи, пожалуйста, быстрей!»

И голос, что звучал внутри, ответил:

«В случившемся ты сам, брат, виноват!

Слова о дружбе не сказал на ушко,

И получил подобный результат.

Но если ты их вызволишь из камня —

Друзей вернее в свете не найдёшь.

Они тебе в дальнейшем пригодятся.

Сейчас ты чудо-свечку вновь зажжёшь,

И загадаешь новое желанье,

Чтоб золото, как воск с людей стекло,

И чтоб они домой к себе вернулись,

Не помня то, что здесь произошло.

Им ни к чему смотреть на жеребёнка,

Как он в три дня в красавца подрастёт,

Как доберёшься с ним до государства,

Где войско нападением пойдёт.

Затем всё делай так, как слышал раньше.

Сиди себе и тихо выжидай.

Порадуй окружающих игрою,

Согрей своей душою этот край.

Смотри же, как жеребчик повзрослеет,

Про сбрую что из кожи — не забудь.

И только лишь когда её оденешь,

Спокойно отправляйся в дальний путь».

Поверхность камня стала голубою.

Давид теперь заметил, что гора

Стояла прежней, больше не дымилась

И не краснела, словно от стыда.

Как велено, так сделано. Игрою

Была свеча желаний зажжена.

Теперь, после известных нам событий,

Казалась уже маленькой она.

Но цвет ещё был радужным — не чёрным.

И то, что музыкант ей загадал,

Исполнилось практически мгновенно,

И именно как он и пожелал.

Огромные скульптуры стали таять,

Стекала с них, конечно, не вода.

Кисельного и ярко золотого

Лишилась поначалу голова,

Потом освободились тело, руки…

Земля вбирала губкой всё в себя.

И вот уж с ног последняя частица

Сползла, исполнив волшебство огня.

Теперь предстали пред Давидом люди,

Но их сморил, похоже, крепкий сон.

И музыкант немного растерялся.

Что с ними дальше делать должен он?

Задумывалось, чтоб они вернулись

В свой дом, откуда, прежде и пришли.

Но сонных что-то всё ещё держало

С ним рядом, от земли родной вдали.

И это было странно, непонятно.

Но вдруг один из них открыл глаза,

И произнёс: «Огромное спасибо!

Тебе подвластны, видно, чудеса.

Теперь ты мне как брат, пусть не по крови.

Моя душа сплелась с твоей душой.

Когда тебе понадоблюсь — задумай:

«Явись мой старший брат передо мной!»

И я перенесусь с порывом ветра,

Где б ни был ты, в любой далёкий край.

Тебя зовут Давидом — мне известно,

А ты меня Иваном величай!»

Сказал освобождённый и растаял,

Как будто тут и не было его,

Но музыкант почувствовал, что в сердце

Вселилось очень мягкое тепло.

Пока от восхитительного чуда

Давид, так скажем, в чувства приходил,

Второй, сном непробудным крепко спящий,

Свои глаза, очнувшись, приоткрыл.

И этот, праздно времени не тратя,

Вслух произнёс совсем иную речь:

«Я долго ожидал, чтоб встретить друга,

Надеясь к себе чем-нибудь привлечь.

И вот моё желание свершилось.

Ты произнёс: «Надеюсь, мы друзья!»

Я очень рад. Считай, что средним братом

Теперь, Давид, я стану для тебя!

И чтоб с тобою парень не случилось

В далёком и неведомом пути,

Отзывчивей и преданнее друга

Тебе нигде, поверь мне, не найти.

Понадобится помощь — не стесняйся,

Вслух только не забыв, произнеси:

«Явись мой средний брат передо мною!»,

По имени Данилой, назови.

К тебе перенесут меня по небу

Тяжёлые, большие облака.

По водным, дождевым и тёплым струям

Я помощью спущусь наверняка!»

И после этих слов, совсем как первый,

Исчез и растворился «средний брат».

На сердце стало легче и теплее.

Давид родненью душ был очень рад!

И потому, когда проснулся третий —

Его уже приветливей встречал.

Очнувшемуся тут же улыбнулся,

И за плечи по-дружески обнял.

А этот, как глаза открыл, пытался

Успеть, как те, слова произнести:

«Давид, я тоже стану тебе братом,

Но только младшим изо всех. Прости.

Я с виду меньше прочих и слабее,

Но в час ненастья большим помогу.

Смекалкою и хитростью своею,

От многих бед тебя уберегу.

Лишь только вслух скажи совсем негромко:

«Явись мой младший брат передо мной!»

Я вырасту, как из земли грибочек,

И тут же встану рядышком с тобой.

По имени зови, так просто — Лазарь.

Спасибо! И до времени «Прощай!»

Мы связаны таинственно судьбою,

Духовно братья мы — не забывай!

А значит боль твоя — она и наша!

Разложим мы её на четверых,

Уменьшим, она тут же растворится,

Следов не оставляя никаких.

Всё общее теперь: веселье, радость…»

Лишь это «младший брат» сказать успел —

Как прочие внезапно растворился,

Хотя продолжить речь свою хотел.

Давид, в прозренье постоял немного

Не свыкшись с чудом, приходя в себя.

Он оставался также сиротою,

Но у него теперь были друзья!

И это было здорово! Такое

Непросто получить как Божий дар!

Возвышенно душа от счастья пела,

И разум в единенье подпевал.

Кобылка с жеребёнком отъедались.

Они крепчали прямо на глазах.

У музыканта появилось время,

Немного позабыть о чудесах,

Поэтому достав из сумки ветку,

Он в землю её с лёгкостью воткнул,

Поел, попил, что лоскуток доставил

И, отключившись, крепким сном уснул.

Шалаш, что на глазах мгновенно вырос,

Как мягкий дом согрел своим теплом.

Он охранял покой, даруя отдых,

Что пребывает чаще к нам со сном.

Когда душой чисты — мы в снах витаем,

Присутствуем и шествуем в местах

Порою нам неведомых, чудесных,

При чувствах, что мы были в тех краях.

Так и Давид попал в огромный город,

Где как в раю растения цветут.

Стояли рядом с ним три друга — брата,

Желая пояснить, как их зовут.

Возможно, донести ему хотели,

Что не успели вслух произнести.

Иван сказал: «Когда захочешь помощь —

Её согласно имени проси!

Как Божий дар со мной явится сила,

Возможности огромные придут.

Когда же позовёшь к себе Данилу —

Свершится в этом месте Божий суд!

А с Лазарем явится Божья помощь!

Душой он сотворяет чудеса.

Но мы не сможем быть одновременно,

Уж так распорядились небеса.

Ты спас нас от златого заточенья,

Свечой желаний тело оживил,

И видно даже сам не представляешь,

Какое чудо этим сотворил!

Пока я не скажу чего-то боле,

Ты всё увидишь и познаешь сам.

Одно лишь, брат мой названый запомни:

В дороге будь внимательней ко снам…»

Явившиеся «гости» посмотрели,

Приятно улыбаясь, как друзья,

И вновь туманом лёгким растворились.

Троим быть вместе, видимо, нельзя!

Когда Давид проснулся, встало солнце,

Как и вчера довольно высоко.

Казалось, что оно не опускалось,

А отклонилось чуть недалеко.

Заржали рядом кони вороные.

Жеребчик стал прекрасным скакуном.

Он ростом уже был почти как лошадь,

С кудрявой длинной гривой и хвостом.

Но в нём ещё отсутствовали силы.

Он вёл себя пока что, как дитя,

Что рядом возле матушки резвится,

Боясь и далеко не отходя.

Давид душою чувствовал ту радость,

Что доставляла воля тем двоим.

Смотря на счастье их, он улыбался,

Как, умиляясь, мы порой глядим.

И музыкант, шалаш не разбирая,

Поел с салфетки сотканной из трав,

В душе всех благ дарителю желая

И вслух «Спасибо!» искренне сказав.

Потом он взял привычно свою скрипку,

Подумал, что хотелось бы сыграть

На этом необычном инструменте,

Что может саму жизнь отображать!

Бездумно это делать невозможно,

Ведь это продолжение его.

Она была царицей инструментов,

Собою совершая волшебство.

Давиду захотелось вдруг возвысить

Звучанием летящим чудный мир,

Воспеть невинность, красоту природы,

Леса, луга и горы, где ходил,

Ласкающее тёплыми лучами

Светило, дуновенье ветерка,

Пушистые и мягкие, как вата,

Бегущие по небу облака,

Закат, рассвет, мост радуги над речкой,

Сияющую каплями росу…

Давиду непременно захотелось

Услышать звуки пенья птиц в лесу.

И, как всегда, от чистого порыва

Открытой, незапятнанной души,

С любовью ко всему, что есть на свете,

Поплыли трели дивные в тиши,

Окрасив окружающее в краски,

Несущие собой приятный цвет.

Вокруг всё солнцем нежным пропиталось,

Сияя фантастически в ответ.

Такое волшебство преображенья

Увидел музыкант и в лошадях.

Они, скача по лугу, окрылились,

И воспарили в солнечных лучах.

Похоже, им теперь подвластно стало

Спокойно отрываться от земли.

Под музыку, звучащую из скрипки,

В них силы небывалые вошли.

Всё было гармонично и созвучно

С тем, что хотела выразить душа.

Казалось, что с небес на то смотрели,

Боясь спугнуть движеньем — не дыша.

Давид в игре был, как Икар свободен.

Звучал здесь не заученный урок.

Но в музыке прослушивалось явно,

Что юноша душой был одинок.

Не всё даётся сразу, нужно выждать.

Скрипач не тратил время своё зря.

При нём происходило возмужанье

Помощника — летящего коня.

Жеребчик стал высоким и красивым,

Что трудно взгляд надолго оторвать.

Он часто подходил, как друг к Давиду,

И даже позволял себя обнять,

Покорно, грациозно преклонялся,

Как будто приглашая покатать,

А может для того, чтоб парень вспомнил,

Что должен был давно уже сказать.

И вот в конце означенного срока,

Когда поднялся он до скакуна,

И был готов, набравшись мощной силы,

Лететь по небу с ночи до утра,

Настало время и для снаряженья.

Давид дал кличку другу — Огонёк,

С характером таким, как он весёлым,

Иначе зваться конь его не мог.

А может это было специально,

Чтобы никто другой не подозвал.

Напрашивался Воронок и Ворон,

Но он его тогда бы потерял.

Нетрудно было просто догадаться

Созвучно цвету лошадь подозвать.

Огонь внутри него никто не видел,

Лишь музыкант один мог это знать!

Давид сказал: «Дружок мой, приоденься!

Готовься к путешествию. Пора!»

На Огоньке вмиг сбруя появилась,

Что с виду позолоченной была.

Она смотрелась ярко и богато,

И всё же была очень тяжела.

Строением своим не позволяла

Раскрыть коню в полёте два крыла,

Что скакуна от прочих отличало,

Являясь самым важным из всего.

Поэтому скрипач сказал негромко:

«Переоденься!» — больше ничего.

И тут же Огонёк оделся в сбрую,

Не хуже прежней, но из серебра.

И в ней, как в первой, было недоступным

Явить в разбеге два больших крыла.

И юноша опять не согласился,

Ведь самым главным был, как раз полёт,

А также, чтоб при этом удержаться,

Когда скакун под облако взовьёт.

Поэтому пришлось опять Давиду

«Переоденься!» — громко повторить,

И, уточняя, всё-таки добавить:

«Не лучше ль кожу лёгкую носить?»

Намёк не скрытый конь мгновенно понял,

И больше сбруй других не одевал,

А облачился в ту, что всех удобней,

И как он в ней летает, показал.

Теперь всё к путешествию готово.

Давид к себе кобылку подозвал,

И на ухо в минуту расставанья,

Чтоб успокоить сердце, обещал:

«Твой сын уйдёт со мною ненадолго.

Я обещаю, что его верну,

Как только от возможной, страшной бойни

Спасу мне неизвестную страну.

Скачи к своим. Пришла пора прощаться.

Я очень рад, что ты вновь ожила.

Спасибо за жеребчика…» Тут лошадь

От юноши немного отошла,

Ударила уверенно копытом,

Заржала, явно что-то говоря.

Подумалось — напутствие в дорогу,

Ведь сын летел за горы и моря.

Но вовсе нет! Свершилось тут же чудо.

Давид в обновках красочных стоял.

Невзрачную, как оберег рубаху,

Кафтан, сидящий ладно, прикрывал.

Кобылка же потёрлась своей мордой

О сына, посмотрев ему в глаза.

Взгляд долгий был, внимательный и добрый,

Свершающий, опять же, чудеса.

И это было очень ощутимо,

Скакун лучиться начал изнутри.

Чувствительные, зримые потоки

От матери к жеребчику пошли.

Мать с сыном чем-то важным поделилась.

Он будто бы взрослее внешне стал.

Теперь в его глазах читалась мудрость.

Он много чего знал и понимал.

Вдруг скакуны от юноши умчались,

Вдали легко на небо, воспарив,

Как ветер пронеслись вверху по кругу,

Раз пять свой путь небесный повторив,

На время с глаз сокрылись и исчезли

За горной высотой седых вершин.

Но вскоре Огонёк назад вернулся.

Теперь он был без матери — один!

Отныне, ничего уж не мешало

Направиться в далёкие края

И выйти из пространства чудо-дуба.

Давид имел волшебного коня,

Который пред Давидом приземлился,

Встал боком, чтоб удобней было сесть,

И головой покорно преклонился,

Оказывая этим ему честь.

Не понимая, как то получилось,

Но музыкант в седло легко взлетел,

Сказал: «Спешим на юг!» и конь, как птица,

Расправив крылья, быстро полетел.

И вскоре перед ними растворились

В небесной и прекрасной синеве

Сокрытые от глаз чужих ворота.

Их дуб не стал удерживать в себе.

Снаружи ничего не изменилось.

Текла, журча, рождённая река,

Что из земли под музыку пробилась.

Поднялась рядом сочная трава.

Похоже, время приостановилось,

Пока Давид в столетнем пребывал,

И это было здорово конечно,

Что он секунды там не потерял!

Препятствия кем-либо не чинились,

Под ними убегали вдаль леса,

Опасные трясины и болота,

Высоких гор большая полоса.

Без Огонька, подумать было страшно,

Как долго б музыкант до места шёл.

Зато сейчас, буквально за минуты

Он пролетел края, где б годы брёл.

Теперь всё то, о чём он прежде слышал,

Поблизости ласкало собой глаз.

Внизу росли заморские деревья,

Совсем иные с виду, чем у нас.

Изящные, раскидистые пальмы

Стояли, словно стражи вдоль дорог,

А рядом в берег билось нежно море,

Просясь впустить как гостью на порог.

Кругом сады чудесные, павлины

Ходили, распустив свои хвосты.

Признаться, музыкант во сне лишь видел

Явление подобной красоты.

Он понимал, что им пора спускаться,

Коснуться, наконец, уже земли,

Но к счастью своему чуть-чуть помедлил,

И потому увидел корабли,

Которые вдали спокойно плыли

К прекрасным, необычным берегам.

Все паруса окрашенными были

В зелёный цвет и отданы ветрам.

Единство их о многом говорило.

Они шли рядом с целью и одной:

Правителя страны прекрасной свергнуть,

И взять в награду деву за стеной.

День-два и всё должно было свершиться.

Давид теперь, на счастье, успевал

Вблизи большого града приземлиться.

Он время не сберёг, а обогнал!

Конечно было б истинной удачей

Сыскать пропажу — Феи жениха.

Но как такое можно было сделать,

Давид не представлял ещё пока.

А он ведь послан был ему на помощь,

Чтоб войско без оружья победить.

И главное от горя и печали

Дочь Лешего навек освободить.

Ну что сказать? Как только конь ногами

Коснулся удивительной земли,

Давид достал опять же чудо-камень.

Совет ведь дать другие не могли.

Друг верный — Огонёк, исполнив службу,

Отпущен музыкантом был гулять.

Идти с ним в город — ввергнуться в опасность!

Про то скрипач не мыслил забывать.

И стоя за версту от входа в город,

Давид потёр волшебный о рукав,

А тот без промедленья изменился,

Цвет свой на затемнённый поменяв.

Взгляд юноши внутрь камня погрузился,

И музыкант тогда его спросил:

«Где встретить можно суженого Феи,

Чтоб я его вернуться упросил?

Как мне проникнуть быстро за ворота,

С правителем земли поговорить,

Решить проблему тихо и спокойно,

Любовь и радость людям возвратить?»

И голос в камне юноше ответил:

«На перекрёстке двух больших дорог

Сидящего на камне парня встретишь,

Что будет, словно нищий, без сапог.

Вот он и есть тот Феечкин зазноба.

Задачу эту с лёгкостью решишь.

Попасть сложнее в гости к государю.

В нём страх живёт, что дочку соблазнишь.

Тут нужно будет действовать хитрее,

Конечно же, не лезть через «забор»,

Как делали то люди молодые,

Не ведая про чары до тех пор.

Иди туда с открытою душою,

В отличие от прочих — не таясь,

Играй на скрипке, так как ты умеешь,

В душе о счастье страждущих молясь.

И главное, проси у господина,

Сокрыть столь обожаемую дочь,

А если он не выполнит условье,

Грозись уйти, хоть и хотел помочь!

Мне видится, что он тебе поверит,

Приблизит и вниманьем наградит,

И ничего зловещего, как прежде,

С другими сделал, в жизнь не воплотит.

Тогда и расскажи ему легендой

Один из удивительнейших снов,

Про то, что есть прекрасная царевна,

Про встречу с королём, её любовь,

О том, что в этом сне ты видел явно

Плывущие по морю корабли.

Что те идут на землю их с войною,

И через день окажутся вблизи.

Преподнеси правителю всё это,

Когда один с ним будешь на один.

Проси его, коль это станет правдой,

Довериться возможностям твоим.

И если ты всё сделаешь как нужно,

Не дав пришельцам здесь повоевать,

То пусть отец царевны обещает

У всех заклятье с глаз незрячих, снять!

Дальнейшее подскажет тебе сердце.

Прислушайся и глубже загляни

Во всё, что приоткроют пред тобою

Небесные и яркие огни».

Далёкий голос стих. Поверхность камня

Вновь стала гладкой, чисто-голубой.

Давид убрал подсказчика подальше.

Он дорожил им больше чем собой.

Не мешкая, и времени не тратя,

Давид продолжил свой нелёгкий путь

По ровной и утоптанной дороге,

Не думая хоть сколько отдохнуть.

Пока он шёл, припомнил слово в слово

Кикиморы указ — куда идти,

А именно: «Где скрещены дороги

И в стороны расходятся пути…»

И камень говорил о перекрёстке.

Откуда было нечисти то знать?

За тридевять земель, в далёких странах

Им было всё известно и видать!

На половине нужного отрезка,

Что нужно было юноше пройти,

Действительно скрестились две дороги,

Где в центре лежал камень на пути

Достаточно большой. На нём спокойно

Уставший путник с думою сидел.

Увидев приближенье музыканта,

Он улыбнулся и повеселел.

Как камень говорил — босые ноги…

Давид увидел, как он истощён,

Возможно, и еды давно не видел,

Забыв, что означает — «крытый стол».

Улыбкой на улыбку отвечая,

Давид сказал ему: «Спустись ко мне.

Я что-то очень важное от Феи

За тридевять земель принёс тебе.

И думаю, что ты сейчас конечно

Малейшей крошке будешь сильно рад.

Но я тебя и большим осчастливлю,

Чтоб ты пошёл, набравшись сил, назад».

Услышанному веря и не веря,

Сидящий с возвышенья быстро слез,

И подойдя вразвалочку к Давиду,

Вздохнул, желая слышать явь надежд.

Потом спросил: «Неужто хитрый Леший

За мною проследить тебя послал?

А я, чтобы исполнить испытанье,

Сюда, признаюсь, еле дошагал.

Ну, ничего. Теперь уже недолго

Осталось ждать, чтоб встретиться с врагом

И одержать великую победу

Без помощи других, одним мечом!»

«Эх, парень, слишком ты самоуверен.

Сюда плывёт не лодка — целый флот,

С намереньем покончить с государством.

И это брат, продуманный поход.

И я пришёл, конечно, не за этим,

Чтоб гибель твою тихо наблюдать,

А чтобы уберечь тебя от смерти,

И кое-что словами передать.

Во-первых, тебя ждёт, печалясь, Фея.

Она от горя чуть не умерла,

Едва плакучей ивой не засохла,

Пока тебя с победою ждала.

Отец, то наблюдая, передумал.

Заданье, что велел исполнить — снял.

На свадьбу вашу он теперь согласен,

И «ждёт, как сына…» Так, почти, сказал.

Не медли зря и быстро собирайся

В обратный путь — тебя там очень ждут.

Назад, уверен, уж не поплетёшься,

Тебя ведь крылья счастья понесут!

И знаешь, я принёс тебе подарок —

Невестою сплетённый поясок,

Он путь кротчайший до неё укажет,

И не позволит сбиться средь дорог.

Вдобавок, дам тебе ещё вот это:

Невзрачный, но волшебный лоскуток,

Который в нужный час тебя накормит,

И ветвь, чтоб ты поспать под «крышей» мог.

Мне кажется, тебе это важнее

Иметь теперь, чтоб путь был побыстрей.

О них напрасно не распространяйся,

Используй с чистым сердцем для людей».

Давид подробно рассказал, что делать

С лесным и необычным волшебством,

И уж хотел навеки распрощаться

С действительно счастливым женихом,

Но не успел сказать и «До свиданья!»,

Как прокатился гром среди небес.

Давид стоял один на перепутье,

А тот, кто рядом был, как дым исчез.

Случилось это быстро и внезапно.

Таких чудес скрипач не ожидал,

Особенно того, что камень в центре,

Лёг так, что путь до царства указал.

И тонкий слух, что есть у музыкантов,

Услышал нежный Феин голосок:

«Спасибо, что исполнил как просила

Желание, и отдал поясок.

Теперь не он, цветы, деревья, травы,

Лишь попроси, укажут тебе путь.

Мы будем всюду мысленно с тобою,

Возможно даже встретим где-нибудь».

Трава качнулась чуть от дуновенья

Невидимого глазу ветерка,

И у Давида было ощущенье,

Что потеплела правая рука.

Она была зажата к удивленью,

Как перед дракой у борцов в кулак,

Что с мягкостью характера у парня,

Вязаться не могло, скажу, никак.

Когда же он раскрыл от напряженья

Сомкнувшуюся тонкую ладонь —

Увидел в центре перстень в изумленье,

С печатью, где над озером — огонь.

Он сам на палец быстро водрузился.

Казалось даже, что он в тело врос,

Не доставляя этим неудобство.

Что значил он, конечно, был вопрос!

В округе никого. Всё было тихо.

И музыкант пошёл, куда казал

Упавший невзначай тяжёлый камень.

Шаг, два и тот опять на место встал.

Случившееся было очень странным,

Но кто-то знал, куда ему спешить,

Как можно побыстрей дойти до града,

Где бойню должен он предотвратить.

И двигаться пришлось совсем недолго.

До стен дворца рукой было подать,

Однако в укреплённые ворота

Давид не помышлял пока стучать.

Народ здесь вроде жил отдельной жизнью.

Вблизи дворцовых стен гудел базар,

Вдали дома красивые стояли.

Никто на стены взгляд свой не бросал.

Возможно, знали что-то и боялись,

А может, многим было всё равно,

Что во дворце прекрасная царевна

Льёт слезы, ведь отец свершает зло!

Давид лишь взгляд направил на ворота,

Как вдруг услышал: «К стенам не ходи!

Все, кто там был, под чарами ослепли,

Мечтая о возвышенной любви.

Зачем тебе туда? Неужто слышал,

Как девушка собою хороша?

Но нужно ль, услаждать одно мгновенье

Своим здоровьем так не дорожа?

Ты лучше прикупи себе товаров.

Смотри, какие дивные платки.

Таких не встретишь, ведь они из шёлка!

Для матери подарок подбери».

«Я сирота» — вздохнув, Давид ответил,

«И я бы у тебя купил платок,

Но денег при себе я не имею.

Игрой на скрипке расплатиться б мог!»

Мне кажется, из чувства состраданья,

Жалея, что парнишка одинок,

Торгующий на это согласился,

И произнёс: «Ну что ж, играй сынок!»

На площади, перед дворцом огромным,

Вдруг музыка волшебно полилась.

Никто вокруг уже не торговался,

И даже вор не думал что-то красть.

Всех потянуло подойти к Давиду,

Встать рядом, чтобы лучше ощутить

Волнующую глубь чудесных звуков.

Он потаённый свет смог разбудить.

Народу захотелось улыбнуться,

Принять в объятья этот дивный мир.

Душа у многих настежь распахнулась.

Тепло и счастье каждый ощутил.

В момент, когда Давид остановился,

При наступившей резко тишине,

Гремя, открылись грузные ворота,

И выехал посланник на коне.

Он подозвал рукой к себе Давида,

И произнёс: «Ступай быстрей за мной.

Мой господин решил тебя послушать,

И потому направил за тобой.

Не вздумай медлить или отказаться.

Я ждать не стану, а поволоку.

Чтоб угодить хозяину, не дрогну.

Коль что, мечом снесу твою башку».

С таким опасно было препираться.

Да и зачем? Давид ведь сам мечтал

Попасть как гость не крадучись за стены,

И чтоб правитель не околдовал.

Он лишь сказал: «Конечно я согласен

Последовать тот час же за тобой,

Но прежде получить хочу подарком

Платок, что заработан здесь был мной.

И если это будет вам не в тягость —

Прошу глаза им плотно завязать,

Чтоб я не смог нечаянно увидеть

Царевну, что пытаются скрывать».

Торгующий чудесными платками

Давиду самый лучший протянул,

Сказав лишь: «Разве ты сейчас работал?

Игрой своей ты сердце распахнул!

Бери товар любой, что пожелаешь.

Мне ничего не жалко для тебя.

Лишь только обещай ко мне вернуться,

За эти стены страшные уйдя».

«Надеюсь сам, что это так и будет» —

Скрипач в ответ дарителю сказал,

И сделал знак, чтоб тот, как было в просьбе,

Глаза платком красивым завязал.

И лишь когда мир стал ему невидим,

Вслух громко произнёс: «Идти готов.

Я лёгкостью последую за звуком

Ударов вашей лошади подков».

Посланник понял сразу то, что парень

Осведомлён о страшной слепоте

И, предпочтя не рисковать глазами,

Заранее отдался темноте.

Он развернулся тут же в направленье

Открытых и впускающих ворот,

Пустил коня неспешным, тихим шагом,

Присматривая, как Давид идёт.

Прислужник был невиданно доволен,

Что юношу так быстро убедил.

Других своею силою пугая,

Он сам был больше прочих уязвим.

За стенами жилось не очень сладко.

Любой в стране живущий понимал,

Что если впал в немилость в одночасье —

Считай, свой путь по жизни оборвал.

Бесспорно, все жалели музыканта,

Но смел ли кто его остановить?

Конечно, нет. В душе они молились,

Желая жизнь невинного продлить.

И вот уже тяжёлые ворота

Закрылись у Давида за спиной.

Как на базаре, здесь из любопытства,

Он вновь был окружён большой толпой.

Наездник слез с коня, сказав негромко:

«Не бойся ничего, я поведу

Тебя на встречу с нашим господином,

Для этого лишь за руку возьму».

И в самом деле, как и обещали,

Его куда-то быстро повели.

Давид по стуку сердца слышал рвенье

Продлить в высоком чине свои дни.

Повеяло приятною прохладой,

Пол каменный шаги передавал.

И наконец, они остановились.

Руки свобода стала, как сигнал,

Что юноша доставлен к государю.

Достигнута поставленная цель.

Так музыкант проник, минуя стены,

В чертог, что был за тридевять земель.

Теперь необходимо лишь остаться

С правителем вдвоём наедине,

Доверье заслужить и попытаться

Заставить верить слуху о войне.

Но звали его вовсе не за этим,

Поэтому, не видя, кто сидит,

И смотрит неотрывно исподлобья,

Он лишь услышал, что тот говорит:

«С недавних пор в садах дворца неслышно

Чудесных песнопений чудных птиц.

Всё, кажется, цветёт, благоухает

Внутри стеной очерченных границ.

Но нет на сердце радости, веселья,

Всё как в песок впиталось и ушло.

Мне донесли, что ты играл волшебно,

Используя, возможно, колдовство.

Я сам, признаюсь, занимаюсь этим,

И ты возможно знаешь обо всём.

Раз завязал глаза, так значит, слышал,

Что делается в царствии моём.

Немного поражён. Что, в самом деле,

Тебе неинтересно видеть лик

Прекрасной, удивительной царевны?

Зачем же ты в страну мою проник?»

Давид ответил тут же государю:

«Позвольте мне немного поиграть.

Мне передали, что Вы пожелали

Дозволить мне свой навык показать.

Вы по игре всё обо мне поймёте.

А если нет, то лишь наедине

Я распахнусь душою перед Вами,

С надеждой, что доверитесь и мне».

И слыша, даже телом ощущая,

Что отдан был, как одобренье знак,

Давид взял нежно в руки свою скрипку,

И заиграл, навстречу сделав шаг.

Ему хотелось, чтобы тот услышал,

Стон любящей, израненной души.

С мелодией припомнились несчастья,

Что некогда владелец совершил.

В огромном зале музыка звучала

Иначе, с потаённой глубиной.

Все, кто там был, невольно прослезились,

И не владели, кажется, собой.

И если б продолжалось это долго —

Сердца бы разорвались от тоски…

Но вот мотив внезапно изменился,

И звуки беспечальные пошли.

Мгновенно слёзы горькие просохли,

Запела песней радости душа.

Давид не видел, как повеселели

Придворные. Тоска из душ ушла.

Ещё немного поиграв веселье,

Он песнь у скрипки резко оборвал.

А люди ожидали продолженья.

Подобных чувств никто не ощущал.

Но юноша сказал: «Своей игрою

Всё что желалось, думаю, донёс.

Я чувствовал душой печаль, веселье,

И слышал, как бегут потоки слёз.

Теперь же попрошу других оставить

Нас с Вами побыстрей наедине.

Мне нужно что-то важное поведать,

О чём не знает кто-либо в стране».

Растроганный игрой его, властитель

Дал знак придворных тут же удалить,

И только одному из них позволил

Давида в тайный зал препроводить.

Вход скрыт был за портьерою, за троном.

Где зал был с виду, в общем, небольшой.

Стояли стеллажи из книжных полок,

Два кресла, стол в оправе золотой,

Камин пустой, с резьбой витиеватой,

Над ним большое зеркало, свеча,

Ковёр персидский на стене богатый,

Где в центре два скрестившихся меча,

И на полу ковровая дорожка

С красивой нежной гаммой цветовой.

Всё было там обставлено со вкусом,

Создав уют и для души покой.

Здесь можно говорить было открыто,

Расслабившись и если и боясь,

То только лишь того, что сам правитель

Захочет вдруг означить свою власть.

Давид, конечно, этого не видел,

Лишь чувствовал палату ту душой.

Когда же его в кресло усадили —

Столбом встал холод колкий за спиной.

Закрылась дверь. Ведущий его вышел.

Но государь с Давидом не одни.

В расшитом и широком балахоне

Стоял колдун за парнем позади,

Уверенный, что мало кто заметит

Чуть слышные и мягкие шаги.

Однако музыкант был чуток слухом,

Распознан был им стук в чужой груди.

И холод бил не просто так. Внутрь зала

Проникло нескрываемое зло.

Оно собой заполнило пространство —

Очаг, казалось, снегом занесло.

Угадывалось, будто в помещенье

Вползла невероятная змея,

Готовая впустить в пришельца яда

Безжалостно, и тело не щадя.

Он слышал, представляя это в красках,

В мелодии созвучной с темнотой.

И вот уже создался чёткий образ

Того, кто поклонялся бесу с тьмой.

Невидимый в реальности Давиду,

Был телом худ и ростом невысок,

С горбом, с довольно колкими глазами,

И с носом тонким, свернутым в крючок.

Колдун хотел почувствовать руками,

Водя вокруг, что здесь за человек.

Но ничего, увы, не удавалось —

На юноше был бабкин оберег.

Рубаха под кафтаном охраняла

Давида от возможных тёмных чар.

В который раз она его спасала,

Не позволяя нанести удар.

Не понимая, что происходило,

Что сдерживало силу волшебства,

Колдун, стремясь к поставленной им цели,

Себя не помня, как сошёл с ума.

Присутствие своё он обозначил,

Сорвав с Давида дареный платок.

Лишь по глазам — души отображенью,

Он что-то разузнать о парне мог.

Давид же произнёс: «Условье было,

Что в комнате останемся одни.

Мне нужно непременно Вам до ночи

Раскрыть причину долгого пути.

Заметьте, что платок был снят не мною.

Пришёл я не затем, чтобы смотреть.

Желание моё совсем иное.

И внутрь меня ненадобно глядеть.

Я думаю, что глаз не открывая,

Сейчас, кто за спиной, Вам расскажу.

Тогда Вы мне поверите, надеюсь,

Коль человека точно опишу.

Хоть время ещё есть, но его мало.

Игру со мной затеяли Вы зря.

Итак: немолодой, худой, горбатый,

С глазами злыми, полными огня.

Нос тонкий и немного крючковатый.

На нём прекрасный, тёмный балахон,

Чтоб быть неузнаваемым. Обычно

Он часто одевает капюшон.

Но внешний вид, наверное, не важен,

Я точно знаю, кто сей человек.

Он ворожить пытался за спиною,

Ведь узнаёт так часто обо всех.

При нём я глаз, конечно, не открою.

Не потому, что я его боюсь.

Мне кажется, при этом человеке

Я в нужный час победы не добьюсь.

Ему не стоит долго и упорно

По вашей просьбе заниматься мной.

Ведь я пришёл сюда, чтобы поведать,

Что к Вам флот направляется с войной.

Смотреть на Вашу дочь и восхищаться,

Нет в мыслях — это просто ни к чему.

Моё желанье — сохраненье мира.

Позвольте лишь, и я Вам помогу».

Колдун был зол и очень недоволен.

Ему хотелось бросить взгляд в глаза

Пришедшему загадочному гостю,

Что мог творить, похоже, чудеса.

И это чародея задевало, страшило,

Что тот больше знал, чем он.

Тем самым в пониманьи господина,

Принизив его первенство. Притом

Взгляд зоркий колдуна тотчас приметил

Не просто неподдельный интерес

В глазах главы. Он слушался Давида,

И был согласен, чтобы маг исчез.

Нет! Этой смены чародейской власти

Колдун не собирался допускать.

Он был не просто зол, хитёр, опасен,

Но также мудр и знал, как поступать.

Поэтому, не дав промолвить слово,

В ответ, с издёвкой, тут же произнёс:

«Откуда ты, пришедший сюда пешим,

Знать можешь весть, что нам сюда принёс?

И кто же к нам плывёт под парусами?

Скажи нам имя! Кто же он такой?

Как в голову взбрело придумать только,

Что корабли идут на нас войной?

Чем можешь доказать, что это правда?

Ты думаешь, доверимся словам?

Здесь проверяют каждого и ценят

По видимым, исполненным делам.

Но если всё на что ты намекаешь,

Нам сможешь доказать хоть чем сейчас,

То мы тебе возможно и поверим,

Продлив тем самым жизнь твою на час!»

«Всего на час?» — подумалось Давиду,

«Зачем колдун жизнь ограничил в час?»

И он спросил: «Я упустил из виду,

Чем собственно сумел прогневать Вас?

Я к Вам не проникал, таясь и прячась.

Меня по Вашей просьбе привели,

Просили поиграть. Я всё исполнил.

Так чем же сократились мои дни?

Неужто тем, что многие преграды

В пути своём сумел преодолеть

С одной лишь мыслью — без кровавой бойни

Мир в государстве сохранить успеть?

Плывёт к Вам ослеплённый, как другие,

Заморский, прежде изгнанный король.

И скоро его армия прибудет.

Ещё день — два и разразится бой!

Добавлю лишь, они под парусами

Травы зелёной с быстротой плывут.

В сердцах их жажда скорого отмщенья.

Они не пожалеют — разорвут!

Не верить мне не в Ваших интересах.

Пока мне больше нечего сказать.

Что должен я за час, без промедленья,

Добыть и слов правдивость доказать?»

И вновь, не дав подумать государю,

Колдун с ухмылкой злобной произнёс:

«Пустыми и никчемными словами

Ты можешь рассмешить людей до слёз!

Чтоб мы узнали, кто сюда стремится —

Сумей достать нам знамя их иль флаг.

Тогда, возможно, мы определимся

Насколько страшен и реален враг!»

И если ты действительно волшебник,

Что может знать неведомое нам,

То думаем, коль жизнь продлить захочешь —

Ногами пробежишься по волнам!»

Колдун своей придумке улыбнулся,

Уже решив, что в битве победил.

Глаза Давида он ещё не видел,

Но чувствуя соперничество, мстил!

А музыкант сказал: «Пусть так и будет.

Я попрошу глаза вновь завязать.

И пусть меня до лавки той проводят,

Откуда было велено шагать.

В том месте попрошу меня оставить.

Вернуться обещаю через час.

Надеюсь принести Вам флаг иль знамя,

Чтоб в правоте своей уверить Вас».

Колдун хотел опять продолжить первым

Пропитанную ядом свою речь,

Но был придержан царственной рукою,

И смолк, чтоб недовольство не навлечь.

А слушающий прежде повелитель

Сказал Давиду: «Хорошо. Иди.

Я верю, ты вернёшься — не обманешь.

Но припоздниться Бог тебя храни!

Спеши. И если это, всё же, правда,

Тогда нам время незачем терять,

А нужно собирать большое войско,

Чтоб первыми врагов атаковать!»

Он зазвонил в блестящий колокольчик.

В одно мгновенье приоткрылась дверь.

Глаза у музыканта завязали.

Колдун шепнул пришедшему: «Проверь

Куда пойдёт, что сделает, предпримет.

Не смей его из виду упустить!

И если всё подробно не расскажешь,

Забудь, что будешь голову носить!»

Злодей шептал, конечно же, надеясь,

Что указанье парень не слыхал.

Насколько чуткий слух у музыканта,

Волшебник видно недопонимал.

Для юноши, итак, было понятно,

Что будет слежка — это не секрет.

Услышанное было подтвержденьем —

Бесхитростности у коварных нет!

Сейчас ему понадобится помощь —

Отвлечь соглядатая, задержать.

Никто не должен слышать или видеть,

Как станет Огонька он подзывать.

Довериться чужому невозможно.

Здесь рядом находиться должен друг,

Кто предан, сердцем чист и не продажен,

Кто в час ненастий не покинет вдруг!

Друзья…. За деньги эдаких не купишь.

Давид же ими был теперь богат!

По тихой просьбе мог здесь появиться

Любой себя означивший как брат!

Теперь о речи вслух произнесённой,

Что эхо подхватило: «Мы друзья!»

Давид не сокрушался — он поздравить

С приобретеньем братьев мог себя!

Он всё решил и, подождав немного,

Как только оказался за стеной,

Взяв скрипку, заиграл, сказав чуть слышно:

«Явись мой старший брат передо мной!»

Тому, кто был в седле, будто на троне,

И ехал чуть поодаль на коне,

Был слышен только звук чудесной скрипки,

Что слух ласкал в «дорожной» тишине.

Другой, кого позвали, был уж рядом.

Ведь тихий шёпот прозвучал как гром.

Его перенесло, как обещалось,

К Давиду мимолётным ветерком.

И говорить, когда у душ родненье —

Не нужно, понималось всё, итак.

Он молча развязал глаза у «брата»

И шёл, не отставая ни на шаг.

Надсмотрщик из дворца и не приметил,

Что были они с парнем не одни.

Он ехал ведь под музыку, мечтая,

И как привык, конечно, впереди.

Когда ж они достигли того места,

Где шумной, громкой жизнью жил базар,

Покинув свою лошадь, провожатый,

Давида без повязки увидал.

Тот продолжал играть, что означало —

Платок с себя снять юноша не мог!

«Неужто, правда — музыкант волшебник?» —

Подумал невнимательный ездок.

Ему немного стало страшновато.

Он должен был за юношей смотреть.

А парень видно был сильнее мага,

И мог с лица земли его стереть!

Давид невольно страх его услышал,

И специально громко произнёс:

«Не вздумай теперь следовать за мною.

Я это говорю тебе всерьёз!

Останься здесь и жди в теченье часа.

Я не прошу — даю тебе совет.

О шаге, что за мною будет сделан,

Жалеть придётся до скончанья лет».

Иван слова Давида сразу понял.

Он должен был мужчину задержать,

Чтоб тот следить за парнем не пытался,

И не сумел о тайне рассказать.

Поэтому нечаянно как будто,

Он сбил не подчинившегося с ног,

Скрутил его веревкою умело

И рот заткнул, чтоб тот кричать не мог.

В Иване Божьим даром была сила.

Как богатырь он ею обладал.

Взвалив на лошадь связанное тело,

Он оседлал коня и ускакал.

А музыкант в толпе уж затерялся.

Он не бежал, а нёсся со всех ног.

Отмеренный час не сейчас начался.

Ему как воздух нужен Огонёк!

Когда остался город за спиною,

Давид к себе помощника позвал.

И конь мгновенно с неба опустился,

Как будто его рядом ожидал.

Давид сказал: «Нелёгкую задачу,

Нам предстоит решить дружок с тобой.

Должны мы пронестись над кораблями,

Да так, чтоб не навлечь беду собой.

Придётся раздобыть флаг или знамя,

Где герб означит, из какой страны

Идёт опасность. Мне тогда поверят.

Иначе не сносить мне головы».

Конь верный покачал лишь головою,

Встал боком, указав, что нужно сесть.

Он будто говорил: «Не беспокойся,

Возможность то исполнить у нас есть!»

И в самом деле, только разместился

Наездник поудобнее в седле,

Как Огонёк, встряхнув кудрявой гривой,

Понёс его, как ветер по земле,

А вскоре развернул большие крылья,

Что выросли буквально на бегу.

Теперь они по небу полетели,

Не видя тех, кто жил на берегу.

Приятели, как птицы воспарили.

На море в этот день был тихий штиль.

Отсутствовал сопутствующий ветер,

Чем плаванье противников продлил.

И вот уж свысока видны прекрасно

Военные, большие корабли,

Которые с намереньем сражаться,

По направленью к государству шли.

У всех были красивые полотна

Подобные зелёному листу,

Но флаг с гербом лишь на одном виднелся,

Красиво колыхаясь на ветру.

Свершилось, что задумано — мгновенно.

Давид коня лишь только направлял.

А верный друг, имея больше силы,

Приблизившись, знак нужный им, сорвал

И вновь унёсся быстро, словно ветер

С наездником своим под облака.

На судне даже ойкнуть не успели,

Да и поверить в то наверняка.

Поспешность привести может к потерям,

Но здесь была внезапность, быстрота!

Общение подобное с врагами

Несло успех, такой как никогда.

Конь в месте встречи тихо приземлился,

Неопытному юноше помог

На землю потихоньку опуститься,

Чтоб тот в себя прийти немного мог.

Захватывало дух от перепадов.

То резко ввысь, почти под облака,

А позже вниз, как пущенной стрелою…

Что делать, раз важна так быстрота!

Безжалостно минуты пробегали.

Заканчивался выделенный час,

Отмеренный Давиду государем.

Не так-то просто выполнить приказ!

Прижавшись к Огоньку, сказав: «Спасибо!»,

Флаг иноземный спрятав на груди,

Давид пустил коня гулять на воле

И побежал, винясь: «Спешу! Прости!»

Друг верный понимал его прекрасно

И сожалел, что рядом быть нельзя.

Он, разбежавшись, воспарил на небо,

Следы копыт оставив от себя.

Давид же поспешал. Часов с собою,

Понятно было, парень не имел.

И только постучав рукой в ворота,

Услышал к счастью: «А ты, брат, успел

Вернуться до назначенного срока,

Но где же провожающий тебя?»

А музыкант ответил: «Я не знаю.

Он скрылся, меня в город проводя…»

Но прежде чем шагнуть за огражденье,

Вновь юноша закрыл свои глаза.

Он не желал дать повода проделать

Лишающие зренья, чудеса.

Колдун, встречая юношу, с издёвкой

Сказал: «Похоже, время тратил зря!

Я что-то не могу увидеть флага

Врагов пересекающих моря!»

«Я это обещал лишь государю.

Прошу препроводить меня к нему.

Не каждому дано и можно видеть,

Откуда что достану и возьму».

И юношу мгновенно проводили

В ту комнату, откуда он ушёл.

За ним, не ожидая приглашенья,

Колдун, стараясь тенью быть, зашёл.

Ступая мягко, хитро улыбаясь,

Он полного провала ожидал.

Однако своим ликом изменился,

Когда флаг принесённый увидал!

Откуда взят? — Ему не доложили.

Приставленный в безвестности пропал.

Где был, что делал? Действия Давида

Ему сейчас никто не описал.

По гербовым отличьям было просто

Плывущих без ошибки распознать.

И то, что это было всё же правдой,

Правитель верить стал и понимать.

Но человек с чернёною душою

Задумавший дурное тут как тут:

«Купить такой и я мог на базаре.

Доставь, что никому не продадут!»

И вновь введя правителя в сомненье,

С ухмылкою змеиною сказал:

«Ты раздобудь нам личное оружье,

Того, чей герб на флаге указал.

Возможно мы тогда тебе поверим.

На всё про всё даём тебе вновь час!

Коль к нам плывёт действительно противник,

Нам время очень дорого сейчас!»

И государь, давая знак согласья,

Спокойно произнёс: «Беги скорей,

И если прав и словно маг всесилен,

Сомнения мои в тебе развей!»

Он позвонил в блестящий колокольчик.

По звуку отворилась дверь тотчас,

И вышли два охранника к Давиду.

Колдун решил умней быть в этот раз.

Он снова, как и ранее, тихонько

Дал указанье слушать и следить

И после про свершённые деянья

Ему всенепременно доложить.

Охранники Давида окружили.

Один из конвоиров — впереди,

Второй же, не сводя глаз с музыканта,

Невольно плёлся где-то позади.

Заданье было во сто раз сложнее,

Наездники мешались, как назло.

Давид сначала снял с себя повязку,

Кручинясь, что ему не повезло.

Он вновь решил позвать на помощь брата,

Того, кто снизойдёт к нему с небес

По чистым дождевым летящим каплям,

Хотя не мог представить сей процесс.

Желая устранить быстрей вниманье,

Навязанной охраны от себя,

Тотчас же заиграл Давид на скрипке,

О жизни предначертанной скорбя.

Мелодия лилась проникновенно,

Да так, что у обоих храбрецов,

Полились слёзы горькие рекою,

Что ехать не смогли в конце концов.

Пока с лица те влагу убирали,

Скрипач свой ясный взор направил ввысь,

Сказав: «Явись брат средний предо мною!»

И уточнил: «Данила отзовись!»

Над ними тут же облако сгустилось,

На небе прогремел раскатный гром,

Успела даже молния ударить,

Спугнув коней пылающим огнём.

Они в безвестность тут же ускакали,

Не дав спуститься воинам с седла.

Наездники уже не увидали,

Как с неба полилась ручьём вода,

И как к Давиду, будто по верёвке,

В потоке очень тёплого дождя

Спустился молодой, красивый парень,

Высокий, статный, складный из себя.

Как только он ступил ногой на землю —

Исчезли грозовые облака.

В одно мгновенье высохла дорога

От лёгкого касанья ветерка.

«Ты звал меня, мой брат, и я явился!

Рассказывай немедля обо всём.

Уверен будь, что мы преодолеем

Беду твою, раз мы теперь вдвоём!»

Давид поведал тут же об оружье,

Не представляя, как его добыть.

Уж если при себе такое носят,

То без борьбы его не получить!

«Ты в рассужденьях прав наполовину.

Его у короля, как раз и нет!

Когда здесь колдовством его слепили —

Присвоили столь значимый предмет!

Советую тебе назад вернуться

И внутрь войти теперь уже со мной.

И даже если ты того не хочешь,

Придётся вызвать колдуна на бой.

Поведаю, пока идём обратно,

Как будем там с тобой себя вести.

Колдун продолжит, думаю, лукавить,

Клинок сам не захочет принести.

И вот тогда, чтоб доказать, где правда,

Ты вызови коварного на суд.

Да непростой, обычный — на суд Божий!

Меня Данилой неспроста зовут.

Скажи, что в разрешении вопроса,

Чтоб обвиненье в лживости убрать,

Ты хочешь в справедливом поединке

Правдивость перед Богом доказать.

Скажи им, что в исходе этой встречи —

Решение Всевышнего отца.

А потому, что ты, увы, не воин,

То выставляешь за себя бойца.

Я знаю весь контекст подобных правил.

Не вздумай весь огонь брать на себя.

Ты можешь преспокойно положиться

В подобном испытанье на меня.

Сыграй, чтоб в сердце не было печали.

Нам нужен боевой, лихой настрой!

Пусть музыка торжественною будет,

Чтоб слышалось, что к ним идёт герой!»

И музыкант исполнил его просьбу,

Желаемое в звуках воплотив,

Вливая силу в истинного друга,

И чудо этим самым, сотворив.

Пред ними распахнулись вдруг ворота.

Им не пришлось проситься и стучать.

Придворные в почтении склонялись,

А инструмент всё продолжал играть.

Похоже, что могучесть, величавость,

Возвышенность дошла до их сердец.

Ещё б чуть-чуть — засыпали б цветами.

Лишь стихло всё — очнулись, наконец!

И раз уж чрез ворота пропустили —

Тотчас же к государю отвели.

Глаза себе друзья не завязали —

Они с другою миссией пришли!

Их приняли двоих в огромном зале.

Правитель украшал собою трон.

Присутствию непрошенного гостя,

Что прибыл с парнем, он был удивлён.

Выказывая явно недовольство,

Со строгостью положенной сказал:

«Ты что-то преждевременно вернулся?

Неужто ты оружие достал?

Тогда уж не томи…» И чародею,

Чтоб тот пошёл к Давиду, сделал знак.

Но то, что музыкант ему ответит,

Поверьте, ожидать не мог никак!

А он сказал: «Я должен был, конечно,

За тем, чем каждый воин дорожит,

Не уходить, ведь личное оружье

Сокрыто в тайнике у Вас лежит!

Я думаю, помощник Ваш скрывает,

Что, ослепляя чудом короля,

Он отнял у несчастного предмет сей,

Решив его оставить для себя.

Пусть принесёт и нам его покажет.

Вы убедитесь, это не обман!

Я не пойму, зачем он время тянет,

И стелет преднамеренно туман?»

Колдун вскричал на парня: «Как ты смеешь

Меня в таком прилюдно обвинять!

Да я могу за то тебя в лягушку

Одним лишь взмахом рук заколдовать!»

Давид ответил: «Думаю, не стоит

Напрасно тратить время на меня.

Вы пробовали это уже делать

Ещё вначале этого же дня!

Я знал, что из-за Вас мне не поверят

И может даже казне предадут,

Поэтому хочу, чтоб состоялся

Меж нами бой. То будет Божий суд!

В руках держать оружье не умею

И, чтобы постоять здесь за себя,

Я уходил искать себе в подмогу,

Того, кто будет драться за меня».

Лицо у государя изменилось,

И он, подумав, тут же произнёс:

«Ты прав. Тебе я верю и не верю.

Всевышний разрешит этот вопрос!

Ты выставил борца за справедливость

И истину. Пусть и соперник твой

Сейчас же примет быстрое решенье,

Кто будет совершать подобный бой».

Колдун промолвил: «Я готов сразиться!

Но есть одно условье у меня:

Пусть каждый сам найдёт вооруженье.

Моё лежит в каморке у меня».

Давид решил прибегнуть с просьбой к камню.

Когда колдун исчез и скрылся с глаз,

Он тихо прошептал: «А мы с тобою

Большую хитрость совершим сейчас.

Мой друг, прикрой чуть-чуть меня собою

На несколько ответственных минут.

И нужное в сражении оружье,

Они сюда нам сами принесут».

Данила, сделав шаг, закрыл Давида

Широкой и могучею спиной.

А музыкант уж спрашивал у камня:

«Прошу тебя, мне тайну приоткрой.

Скажи, в каком сокрытом, тайном месте,

Вещь короля заморского лежит —

То самое прекрасное оружье,

За что Данила Божий суд свершит?»

Поверхность камня став мгновенно тёмной,

Закрасив цвет приятно-голубой,

Взгляд юноши в себя уже впускала,

Где голос произнёс: «Иди за мной!»

И вот он видит за высоким троном,

В переговорный зал сокрытый вход.

Его ли тень или кого другого,

К камину негорящему идёт.

Подсвечник кем-то в сторону отставлен.

Под ним довольно яркое пятно.

Ладонь на центр сильно нажимает.

От этого пятно чуть вниз ушло.

Щелчок раздался. Зеркало тотчас же,

Как дверца приоткрылось, а внутри

На красочно украшенной подушке

Лежало то, зачем они пришли.

И, кажется, теперь уж было ясно,

Где взять предмет, чем можно воевать.

Но тень вдруг повела его обратно,

Опять заставив далее шагать.

За дверью разрисованной палаты,

Увиделось злодейство колдуна.

Он забирал у змей по капле яда,

Где каждая собою смерть несла.

Ползучие под действием гипноза,

Покорно влагой жуткою делясь,

По окончанье действий исчезали

В отверстии в полу, не торопясь.

Задумавший ужасное, волшебник

Намазал ядом саблю пожирней.

Представив совершённое злодейство,

Глазами засиял как лиходей!

Видение исчезло очень быстро.

Всё нужное узнать Давид успел.

И только он убрал свою подсказку —

Как чародей в зал птицею влетел!

Он крикнул: «Я готов! Но отчего же,

Оружья у бойца другого нет?

Я не намерен биться кулаками.

А может оно скрыто как секрет?»

Давид не стушевался и ответил:

«Я не хозяин здесь — всего лишь гость!

Мечтаю, чтоб вершился суд оружьем,

С которого всё это началось.

И если досточтимый наш хозяин,

Повольничать немного разрешит,

То я готов вам указать, где кладезь

Укромно, и схоронено лежит».

Прыть колдуна немного поостыла,

А государь сказал: «Ну что ж иди.

Я сам с тобой пройдусь, мне интересно

Увидеть, что же будет впереди.

В своих хоромах, в царственных палатах

Доступны мне любые тайники.

И если ты чего-то знаешь боле,

Что ж, так и быть, показывай, веди.

Пусть остальные ждут нас в этом зале.

Я не намерен место раскрывать.

Коль есть оно действительно, об этом

Один лишь я, как прежде, должен знать!»

Давид на это сразу согласился.

О том, что рисковал, он понимал.

Ему придётся как-то ухитриться

Легенду рассказать про то, что знал.

Вот двинулись они. Зашли, где прежде

Стоял скрипач, не раскрывая глаз.

Там был камин из мрамора с резьбою…

Огонь не разведён был и сейчас.

Пред зеркалом в красивом канделябре

Теснилась одинокая свеча.

И юноша, не смея тянуть время,

Пошёл, молитвы про себя шепча.

Правитель наблюдал то с удивленьем.

Хозяином хором являлся он!

Там скрыто было множество секретов,

И даже дверь в подземный ход притом.

Убежище, ход тайный в подземелье,

Как раз был за камином, потому

Давид услышал, что у государя,

Рождался гнев, направленный к нему.

Однако ощущенье прекратилось,

Когда он взял подсвечник со свечой,

Его в другое место переставил

И на пятно нажал своей рукой.

Дверь тонкая мгновенно приоткрылась,

Позволив заглянуть, двоим в тайник.

Хозяин сам достал, что там хранилось,

И бодрость духа, потеряв, поник:

«Я знать не мог, что это было правдой,

И то, что ослеплён был сам король!

Кто ввёл меня в то время в заблужденье

Поплатится, бесспорно, головой!»

Давид сказал: «Возможно всё поправить,

Заставив колдуна снять волшебство.

Проблема может быстро разрешиться,

Как снимется с несчастных колдовство.

Войны не будет. Я Вам обещаю.

Те корабли обратно уплывут!»

Но государь зеркальной хлопнув дверцей,

Вслух произнёс: «Объявлен Божий суд!

Возьми для боя данное оружье.

Признаюсь, я такого не встречал:

Остро, легко, с удобной рукояткой.

Любой бы в поединке с ним блистал!»

Колдун их ждал, как лютый зверь метался,

А так как был коварен и хитёр,

В содеянном поступке не признался,

И сделал вид, что очень удивлён:

«Не знаю, где достали вы оружье.

Действительно есть знаки короля?

Оно, бесспорно, сказочно красиво.

Купил бы, коль увидел, для себя!»

Скрипач услышав это, растерялся,

Ведь чародей прилюдно намекал,

Что доказательств явных не увидел,

Кому сокрытый меч принадлежал.

И создавалось в представленье многих,

Другое, не как парень говорил.

А музыкант шептал уже тихонько:

«Мой брат, маг саблю ядом окропил!»

Данила же на это ухмыльнулся,

Предмет чудесный в руки свои взял,

Сказав спокойно: «Поворот событий,

Идя сюда, я так и представлял».

А после, чтоб и прочим было слышно,

С достоинством погромче произнёс:

«Уверен, что свершится справедливость

Оружием, что ты сейчас принёс!

Я подтвержденьем веры в правосудье,

Клинок сей поцелую, пусть и он,

Оставит знак особого вниманья

Подобно на оружии своём!»

Припал Данила к лезвию губами,

Колдун же сделать этого не мог.

Тогда бы без борьбы, в одно мгновенье

С небес своё решенье вынес Бог!»

Удерживая гнев, злодей ответил:

«Таких традиций в государстве нет!

Ты тянешь время и дрожишь от страха,

Поэтому несёшь подобный бред!

Суда хотите? Пусть же он свершится!

Я не дождусь, когда его начнём.

Пусть государь укажет только место,

Где мы с тобой окажемся вдвоём».

Владелец скрипки встал на центр зала,

Сказав: «Мы не боясь, сюда пришли.

Я мог бы скрыться, покидая стены,

И вы меня навряд ли бы нашли.

Я здесь. Но у меня одно условье:

Коли победу сможем одержать,

Пусть к смерти по суду приговорённый

Клянётся чары страшные убрать!»

«Да будет так! И это справедливо.

Ослепшие сюда вновь не пойдут.

Пусть будет столь внезапное прозренье

Решением небес, как Божий суд!

На площади сражайтесь и прилюдно.

Такое нужно многим посмотреть!

В бою, надеюсь, каждый будет честен,

Чтоб не пришлось в дальнейшем сожалеть!»

Весть разнеслась по городу мгновенно,

Чрез полчаса толпиться стал народ.

Не каждый день такое представленье,

За стенами доступно предстаёт!

И говорить не стоило б конечно

На чьей он находился стороне.

Но чувства люди выказать боялись.

Колдун держал всех в страхе в той стране.

Давид отдал нательную рубаху,

Ту, что от чародейства берегла.

Сегодня его названному брату

Она полезней во сто крат была.

Бой начался. Смотреть такое страшно!

Данила был силён, в руках могуч,

Его противник ловок, изворотлив,

Заговорён и потому живуч!

У каждого был щит. Их им снабдили.

Дрались жестоко и не напоказ!

Здесь виделось владение оружьем.

Искусность многим радовало глаз.

Борьба шла очень грубо и без правил.

Данила побеждал, ведь был сильней,

Противник отбивался от ударов,

И чаще ускользал, как хитрый змей.

Но сила, мастерство верх всё же взяло.

Коварный уж валялся на земле.

Удара одного не доставало,

Чтоб тот душой отдался в руки тьме.

Никто в процессе боя не заметил,

Кто вышел в это время на балкон,

А редкие, кто взгляд невольно бросил,

Видением был тут же ослеплён!

Один из них в ответственное время,

Как ненормальный сильно закричал!

Чем и отвлёк у юноши вниманье.

И если б не Давид, Данила б пал.

Он тут же заиграл, приподнимая

Прекрасные и острые клинки.

Да так, что не сдержать было обоим.

Их будто в небо Боги унесли.

Все замерли. Неистово кричащий,

Почувствовав, что что-то тут не так —

Затих, боясь и всё же ожидая,

Услышать для прозренья нужный знак.

А в это время наверху свершалось,

Под музыку Давида волшебство.

Похоже, небо всё-таки вмешалось,

Приняв решенье сделать как должно.

Средь облаков как колесо крутились,

Два боевых взлетевших ввысь клинка.

И где, какой, на землю приземлится,

Нельзя определить наверняка.

Толпа на всякий случай разбежалась,

Метаться стал, как прочие, колдун.

На площади недвижимо стояли

Данила и касающийся струн.

И вот клинки спустились очень низко.

Теперь, казалось, можно предсказать

В кого их остриё сейчас вонзится.

Злодей от счастья начал хохотать!

Желая, совершённым насладиться,

К сопернику поближе подошёл.

И сделал это зря. Он, очевидно,

Чего-то в это время не учёл.

А этим неизвестным оказалось,

Что злостный чародей не ожидал.

Оружие обратно возвращалось,

К тому, кто его ранее держал!

Внезапно изменяя направленье,

Всё также колесом ещё крутясь,

Меч, что обмазан был змеиным ядом,

Попал в злодея рядом проносясь.

И вот уже надрывный, громкий хохот

Тотчас же перешёл в скулистый вой.

Злодей хотел пред всеми похрабриться,

Но обессилив не владел собой!

Данила же сумел за рукоятку

Оружие летящее схватить.

И даже меч отравленный мгновенно

Движением руки своей, отбить.

Маг, скорчившись от боли и дурмана,

Достал из скрытых складок пузырёк

И, выпив содержимое до капли,

Со злостью и усталостью изрёк:

«Не радуйся, что видится победа!

Борьба ещё поверь мне, впереди!

Коль мне прикажут — выполню условье,

Но прежде на красавицу взгляни!

Тебе возможно станет интересно

Увидеть, почему ослеп король»

И тут же покривившись, резко вскрикнул.

Раненье приносило ему боль.

Давид всё понимал. Он без рубахи.

Ничто его теперь не защитит.

А он здесь не затем, чтоб любоваться

На девушку прекрасную на вид!

Поэтому, не слушаясь, ответил:

«Ты прежде людям зрение верни!

А после я решу, что делать дальше.

Смотри опять себя не обмани!»

Затем он обратился к государю:

«Все видели — свершился Божий суд!

Надеюсь, что теперь словам поверят,

Что к вам суда военные идут!

Снимите своё страшное заклятье,

Прозреет пусть обиженный король.

Я думаю, что это исцеленье

Сыграет историческую роль!

Я обещал тому, кто Вам неведом,

Что совершу такое волшебство,

Что справлюсь в одиночку с целым войском,

Сменив в сраженье друга своего.

Попал сюда я, в общем-то, случайно,

Лишь потому, что разлетелся слух,

Что нападёт на Вас король заморский,

Хоть мог быть Вам, как родственник и друг.

Он всё ещё надеется и любит.

Я знаю, дочь рекою слёзы льёт,

И тайно ото всех в душе мечтает,

Что он её, похитив, заберёт.

Подумайте, сыграйте лучше свадьбу.

Вы станете богаче во сто крат.

Король, который к девушке стремится,

На самом деле, сказочно богат.

Я думаю, по флагу и оружью

Поймёте, наконец, что так и есть.

Снимите же ужасное заклятье,

А я свершу намеченное здесь».

Приблизился Данила к государю,

Клинок, однако, сразу не отдал,

А с силою нажал на рукоятке

На камень, что заметно выступал.

И тут же отскочила вверх пластинка,

Под нею заблестел особый знак.

Как капли вод между собой похожи,

Так этот схож был с тем, что носит флаг!

Тогда лишь, преклонив свои колени,

Данила меч с достоинством отдал,

И не оставил места для сомнений

Кто, у кого и как его забрал!

Всё встало на места и лишь причины

Не виделось — не ясно для чего

Похищен меч, король ослепший выслан

И те, кто мог вступиться за него?

Зачем колдун предательски вмешался,

В возможную беду страну вовлёк?

Во гневе, государь сидел и думал,

И, наконец, решение изрёк:

«То, что зачинщик этого сегодня

Прилюдно будет как злодей казнён,

Уж решено. Осталось выбрать способ.

Возможно завершится всё костром!

Пока врага сведите в подземелье.

Выслушивать не стану что и как!

Он с умыслом тянул сегодня время,

Чтоб к берегам успел причалить враг!

Я не могу конечно положиться,

Что ты один пред войском устоишь.

Хотя признаюсь, что на удивленье

Сумел мне подтвердить, что говоришь.

Но пред тобою государь — не мальчик!

Я армию мгновенно соберу.

И думаю, не сильно тратя силы,

Закончу эту глупую войну.

Ты прав в одном лишь — в снятье заклинанья.

Раз обещал я, значит будет так!

Но здесь без волшебства не обойдёшься,

Без магии, то не свершить никак.

И если есть в тебе такие силы

Сей заговор таинственный убрать,

То действуй! Получаешь разрешенье.

Коль нет — найди, кто может подсказать».

Колдун вскричал: «Позвольте всё исправить!

Вы сами дали мне на то добро.

Гость жаждет доминировать над Вами,

Сесть на престол! Не слушайте его!»

Тех, кто в темницу вёл — остановили.

Правитель произнёс: «Могу продлить

Жизнь на день, ну а если всё исправишь,

Возможно, как и прежде станешь жить».

Он отдал приказанье задержаться,

С костром возможным чуть повременить,

Военным в войско тут же собираться,

Давиду из-за стен не выходить!

Людей, кто видел бой, тотчас прогнали,

Ворота вновь закрыли на замок.

Как ни хотел Данила быть близ брата,

Но сам решать, как поступить, не мог.

Он даже не успел отдать рубаху.

Давид был беззащитен и один.

Все ожидали, снимет ли заклятье

Коварный вероломный «господин».

Но видно в правду жизнь милее смерти.

Колдун велел доставить две свечи,

Три пузыря. Цвет их: зелёный, жёлтый,

И голубой, как звёздный свет в ночи!

А следом попросил доставить чашу,

Слил жидкости, по каплям рассчитав,

Промолвил еле слышно заклинанье,

Достал и бросил в зелье пару трав…

Поднялся дым. Злодейскою рукою

Зажглись при всех две толстые свечи.

Глаза у лиходея закатились.

Он звал кого-то. Слышалось: «Приди…»

Дым загустел над чашей, образуя

Неведомое прежде существо,

Чад разъедал глаза распространяясь,

Не дозволяя рассмотреть его.

Чем дольше, тем сильнее и сильнее.

Приблизившись, нельзя было дышать,

А для того, чтоб что-либо услышать,

Дыханье нужно было задержать.

Давид из любопытства так и сделал.

Видение, что издали пришло,

Общалось только с вызвавшим злодеем,

И вовсе не смотрело на него.

«Зачем позвал меня сюда прилюдно?

Что хочешь, чтоб я сделал для тебя?

Поторопись, мне быть на солнце трудно.

Уйду с исчезновением огня.

Неужто хочешь снять со всех заклятье,

Что мне велел когда-то наложить?

Но это неприятное занятье!

Тьма тянет тьму, а тут нужно светить!

Но если средь людей найдётся кто-то,

Желающий пожертвовать собой,

Пусть жидкостью из чаши сей напьётся,

Не по приказу действуя — душой!

Тогда все чары снимутся мгновенно

Со всех, кто был заклятием раним,

И дальше уже действовать не станут.

Ослепнет согласившийся — один!

Такое будет главное условье.

Как поступить, ты сам уже решай.

И больше не зови меня при свете,

А то услышишь горькое: «Прощай!»

Там, кстати, есть ещё одно условье,

Но я об этом, всё же, умолчу.

Пора. Огонь, зажжённый здесь тобою,

Уже покинул правую свечу».

Дым поредел и скоро растворился.

Ничто не стало разъедать глаза.

Дышалось легче, воздух разрядился,

И солнцем улыбнулись небеса.

Колдун стоял, не зная, что и делать.

Он не желал того, чтоб сам ослеп.

Ему ещё хотелось восхищаться

Всем лучшим, чем прекрасен белый свет.

Злодей спешил хоть что-либо придумать.

Желая в поединке победить,

Он стал искать бесхитростную душу,

Которую возможно обхитрить.

Правитель ждал, как впрочем, остальные.

А чародей, чтоб время потянуть,

Сказал: «К такому чудо-исцеленью,

Не очень быстр и лёгок будет путь.

Тут важно всё! Поверьте даже мелочь

Сыграть должна решающую роль.

Прошу, пусть для уверенности Вашей,

Предстанет перед нами сам король.

Раз музыкант действительно всесилен,

И смог с его гербом доставить флаг…»

Речь хитреца прервал, вбежавший стражник:

«Нам донесли, что подступает враг!»

И даже тут колдун не растерялся,

А произнёс: «Тем более теперь

Схватить того, кто это всё затеял —

Задача коей нет для нас важней!»

Что сделать мог Давид? Ему осталось

Использовать летучего коня,

Или позвать к себе меньшого брата,

Подмогою великой для себя.

И первое избрав, сказал: «Я знаю,

Как можно взгляд ослепших оживить,

Но видно, прежде нужно в самом деле

До этого к противнику сходить.

Я жду, за стены выйти, разрешенье.

Мне невозможно действовать внутри!

За время, что мы тратили напрасно,

Противник успел ближе подойти».

Правитель произнёс: «Открыть ворота

Нельзя! Там может быть сокрытый враг.

Тебя через подземный ход проводят

С закрытыми глазами. Только так!

На месте тайном одного оставят,

Обратно впустят только с королём!

И помни, никакой другой охраны

Быть не должно, конечно же, при нём!

С другими станем сами разбираться.

Что не поверил прежде, уж прости.

Я этим недоверием наказан.

Иди и Бог в пути тебя храни!»

Глаза Давиду тут же завязали,

За руку взяв, куда-то повели.

По влажности, а также по прохладе,

Понятно стало — путь внутри земли.

Шли в тишине казалось очень долго.

Чем дальше, тем трудней было дышать,

Но к счастью дверь на волю отворилась,

Позволив воздух в лёгкие вобрать.

Повязку сразу с юноши не сняли.

Давида продолжительно вели.

И это было, в общем, объяснимо —

Ход этот пуще глаза берегли.

О нём, понятно, знали единицы.

Кто мог сейчас уверенно сказать,

Что он не враг? Пришёл из ниоткуда…

Как можно незнакомцу доверять?

Когда же, наконец, остановились,

Красивый город виделся вдали.

Вокруг был лес, что поднимался в горы.

Отсюда не виднелись корабли.

Морские и чудесные пейзажи

С другой, похоже, были стороны.

Что к лучшему. Ведь недруг прибыл с моря

И не сумел приметить той стены.

Давид был провожатыми оставлен.

Он ясно слышал, как кто уходил.

Один обратно в царство путь направил,

Другой ещё, похоже, рядом был.

Однако, сняв повязку, не увидел

Вблизи себя из двух ни одного.

Скрипач в тот миг немного усомнился.

Подумав, что прослушал шаг его.

И не проверив, так ли, в самом деле,

Позвал к себе, не мешкая, коня,

Слова произнося как можно громче,

Ведь он их говорил не для себя.

Боясь, что здесь друг шёпот не услышит,

Он прокричал: «Конь верный, отзовись!

Поля, леса минуя, тучи, горы

Передо мною так, как есть явись!»

По зову, что раздался, опустился

С небес красивый чёрный верный друг.

Он был, похоже, чем-то недоволен,

Но не пытался вырваться из рук.

Позволив сесть хозяину удобно,

Он тут же полетел с разбега ввысь,

Не ожидая просьб и приказаний,

И не давая высказать вслух мысль.

Чуть позже, он на остров приземлился,

Что был огромным камнем средь воды,

Поэтому безлюдный и пустынный,

Без лишней и особой красоты.

Здесь точно уж никто не мог услышать

Их тайный, необычный разговор.

Никто не должен знать о том, что может,

И что свершала лошадь до сих пор.

Давидом оценён был сей поступок.

Бесспорно, Огонёк был в этом прав.

Могла ведь часть военного отряда,

Стоять там, лес укрытием избрав.

А здесь, пока спокойно дышит море,

Пока не бьются с рёвом гребни волн,

Скрипач мог, не скрывая всё поведать,

Что он ещё не сделал до сих пор.

Он рассказал ему о страшной битве,

О том, как им случилось победить,

И главное, о том, что мир возможен,

Коль он сумеет короля явить.

Как сделать это, он не представляет,

Не ведает, как выглядит король?

Как можно его с лёгкостью похитить,

Тем, не чиня страдание и боль?

Не счесть было поставленных вопросов!

Скакун же вмиг сорвал с него мешок

И камень, что подсказывал всё время,

Оттуда, как заправский «вор» извлёк.

О Боже! Ну конечно! Как забыл он

О том, что есть возможность вопросить!

У голоса, звучащего в подарке

Имелся шанс ответы получить!

И времени не тратя понапрасну,

Давид поверхность гладкую потёр.

Цвет голубой на тёмный поменялся,

Притягивая вглубь как прежде взор.

На первый, да и главный из вопросов,

Получен музыкантом был ответ:

«Среди людей, кто город оседает,

Высочества сиятельного нет!

Ищи на корабле. Он не таится,

А направляет и победы ждёт.

Охрана рядом с ним не столь большая.

Сыграешь чутко, он с ними уснёт.

Так спящего до входа и доставишь.

Смотри, коня с собою не веди,

Ведь во дворце борьба идёт без правил.

Ждёт трудностей немало впереди!

Не верь сопровождающим придворным.

С волшебником те двое заодно.

Запомни, чтобы справится с заданьем,

Не вздумай пить дарёное вино!

Пусть конь тебя снесёт сейчас в пещеру,

Где бьёт из камня голубой родник.

Как только вы воды его напьётесь,

Появится у каждого двойник.

И там же под большим зелёным камнем

Лежат три фляги с дивною водой.

Одна из них делённое скрепляет,

Другая же является «живой».

Последняя сродни той родниковой,

Что вещи размножает навсегда.

Использовать все жидкости попробуй.

Я не скажу какая, где вода.

Тебе придётся в этом разобраться.

Мне нечего добавить и сказать

Кроме того, что нужно б вызвать брата,

Что может Божью помощь оказать».

Явление чудесное исчезло.

Поверхность камня стала голубой.

Давид имел желанные ответы,

Но огорчён был, кажется, собой.

При простоте всё было очень сложно.

Он должен был вступить в неравный бой,

Спасти от неприятеля сей город,

Заклятье снять, рискуя головой,

Суметь сдержать великое сраженье,

Возможно с самым каверзным врагом.

Давид душой открыт был. Про интриги,

Как их плетут? Зачем? — не ведал он.

Ему нужна была, конечно, помощь.

Когда ты сердцем чист — того же ждёшь.

Но мир иной. Клубок хитросплетений

Без опыта и знаний не поймёшь.

Не этому в пещерах обучали.

Он должен чист душою быть, как снег!

Действительно с собою рядом нужен

Видавший виды зрелый человек.

Но где такого взять? Конечно старец

В присутствии своём мог подсказать.

Но он был далеко и громким словом

Его к себе, увы, не подозвать.

А младший брат, хоть был собою молод,

Но, по словам смекалист и хитёр.

И если уж на помощь звать кого-то,

То из троих, пусть рядом встанет он.

Однако приглашать его на остров

Не стоило. Сначала за водой

Он с Огоньком отправится, чтоб после

Спросить, что делать с призрачной душой?

Поэтому погладив нежно друга

По голове, чуть гриву потрепав,

Давид сказал: «Хочу тебя направить

В пещеру, только что о ней узнав.

Надеюсь на тебя. Мне не известен

До чуда путь. Скажу лишь, что там бьёт

Родник с голубоватою водою,

Где от питья её, двойник встаёт!»

Конь вороной заржал в знак пониманья,

Подставил музыканту левый бок.

Как только была сделана посадка,

Несущий в небеса свершил прыжок

И полетел уверенно в то место,

Которое Давид ещё не знал.

А этот жеребец годами юный,

Всё делал так, как будто там бывал.

Пещера показалась очень быстро.

Друзья спустились к входу, но горы,

Как таковой, там не было. В округе

Царили невысокие бугры.

Был лаз и спуск…. Возникло ощущенье,

Что лишь ребёнок сможет там пройти.

Про скакуна высокого бесспорно

Нельзя было и речь свою вести.

Подумалось: «Туда ли мы попали?

Ведь камень очень ясно говорил,

Что нужно с родника внутри напиться,

Не одному, а именно двоим!»

Возможности ступить на эту землю

Конь вороной в тот миг ему не дал.

Он дёрнулся, затряс лохматой гривой,

Предупреждая юношу, заржал,

Потом ударил с силою копытом,

Уверенно не меньше семи раз.

А скрипачу лишь только оставалось

Ждать, что свершится в месте том сейчас.

Земля пред ними стала подниматься

Магически, как тесто на дрожжах.

Повеял изнутри промозглый холод.

Тишь, темень в глубине рождали страх.

Проход был не широк, однако своды,

Похожие на арку потолка

Поднялись высоко и у Давида,

Хоть встань, не дотянулась бы рука.

Конь замер, пареньку не разрешая,

Спустится, он и сам не мог идти.

Был нужен свет, чтоб миновать преграды,

Что встанут на неведомом пути.

Давид задержку понял и услышал,

Что друг не мог, конечно же, сказать

Доступной для людей обычной речью,

А мог лишь поведеньем передать.

И музыкант, достав из сумки скрипку,

О свете лучезарном заиграл.

Он будто проводя смычком искусно —

Души своей сиянье оживлял…

Скакун, ступая очень осторожно,

По полу каменистому пошёл.

Давид сидел, играл, не замечая,

Каким на самом деле там был пол.

А камни, что лежали под ногами,

Имели разноцветные цвета.

Конь наступал на жёлтые с опаской,

Что глыба вдруг окажется не та.

Друг что-то знал неведомое парню.

Через сто метров разошлась стена,

И перед ними, с привнесённым светом,

Пещера в ярких красках ожила.

Там сверху мягким тихим водопадом

Небесным цветом падала вода,

Речушкой малой в землю утекала,

Отдав назад, что прежде забрала.

Поблизости стоял зелёный камень,

Где по подсказке и должны лежать

Три фляги с необычною водою,

Что могут оживлять, двоить, скреплять.

Давид опять спуститься попытался

Со строгого и умного коня.

Теперь скакун не стал сопротивляться.

Встав на колени, дал сойти с себя.

Скрипач же не посмев остановиться

Лучи старался дольше удержать.

Он обошёл не раз огромный камень,

Но не сумел три фляги отыскать!

И вдруг, как озарение мелькнуло:

«Вода! Пускай размножит нас вода!

Я стану продолжать рождать свет в звуках.

Другой займётся поиском тогда».

Давиду показалась мысль прекрасной.

Она была уместна и мудра.

И он рванулся тут же к водопаду,

В котором, словно синь небес, вода!

Глоток, глоток… Божественный напиток

Воздействие мгновенно оказал.

Скрипач играл на скрипке, с ним же рядом

Такой же статный юноша стоял.

Он походил во всём на музыканта,

Но был без скрипки и не мог играть.

Да в тот момент казалось то не главным —

Задачей было фляги отыскать.

Вопрос встал: как к себе же обращаться?

Однако, кто явился в этот край,

Считав вслух не озвученные мысли

Сказал: «Меня Дивадом называй!

Ведь я твоё прямое отраженье.

Дивад — это Давид наоборот.

Напрасно не теряй в пещере время.

Пусть и скакун из родника попьёт.

Поверь мне, это сделать очень важно,

Ведь фляги не за камнем, а под ним.

Вдвоём столкнуть подобный не по силам,

А с двойником мы план осуществим».

Друг вороной мгновенно отозвался.

Он был не прочь исполнить ритуал

И начал пить пока второй красавец,

Стуча копытом, рядом с ним ни встал.

Дивад взял управленье в свои руки,

Снял с упряжи возможные ремни.

Сгодились тут и вожжи и подпруги —

Всё то, чем глыбу обвязать могли.

И вот они втроём сместили камень.

Им музыкант игрою помогал,

Что оказалось делом очень важным,

Ведь он при свете вот что увидал:

Под твёрдым и огромным монолитом —

Из веток на гнездо похожий круг.

Внутри лежали три цветные фляги,

Но взять их не сумел смышлёный друг.

Вкруг них змея зелёная лежала.

Она, очнувшись, тут же поползла…

Ещё чуть-чуть и парня б покусала,

Но под копытом крепким умерла.

Случилось это, кажется, мгновенно.

Никто не смог и слова вслух сказать.

Конь подскочил, и вдарил по ползучей,

Когда она пасть стала раскрывать.

Возможно, Богу было так угодно:

Тем, кто сумеет в схватке устоять,

При помощи зелёной подопечной,

Дать шанс тот час же воды распознать.

Несчастную разрезали на части.

Иначе опыт делать не могли.

Кто знал, что будет после окропления?

Вдруг станет не одна, а две змеи?

А если оживёт, да и укусит?

Кто вылечит от яда их тогда?

Всё делать нужно было осторожно,

Обдумав все шаги, как никогда!

В руках Дивада три волшебных фляги.

Их внешне было просто различить.

По форме ни одна не повторялась,

Но что внутри — нельзя определить.

Скрипач сказал: «Я цвет воды узнаю,

Ведь слышу вещи в красочных тонах.

Цвет голубой, как будто с водопада,

Я укажу в одной из этих фляг.

Оставь в руках ту, самую большую,

Что плоской, крупной каплею лежит.

Начни кропить змею посередине —

Вода часть тела тут же удлинит».

И в самом деле, лишь открыли крышку,

То поняли, как юноша был прав!

Три капли цвета неба голубого

Удвоили часть тела на глазах.

Давид продолжил: «В остальных такие:

«Зелёный — в круглой, средней, а в другой —

Прямоугольной и средь прочих меньшей —

Цвет жёлтый, скажу больше — золотой!

А вот какой из них, что может делать,

Поведать к сожаленью не могу.

Раз той, что зелена, намного больше —

Смочить ей голову, решение приму».

Двойник, приказ немедленно исполнил.

Змея открыла тяжело глаза…

Понятно стало — действо оживило.

Но у спасённой вниз стекла слеза.

Оставшееся значило сращенье.

Казалось, можно было уходить.

Но юноше со скрипкой захотелось,

Несчастную вновь к жизни возродить.

Дивад мгновенно прочитал по взгляду.

Что нужно разрознённые куски

Опрыскать чудотворною водою.

Тем, оживив всё тело у змеи.

И рисковать теперь было не страшно.

В руках была волшебная вода.

И чтобы с ними после не случилось —

Клад оживит их раз и навсегда.

Не будучи заморским чародеем,

Дивад водою чудо совершил.

От капель части тела притянулись,

Затем участок каждый вновь ожил.

Змея в кольцо стоячее свернулась,

Но тут же, прочь от них не уползла,

А шёпотом над юношей склонившись,

Слова, чтоб слышал он, произнесла:

«Спасибо, что в живых меня оставил.

Я, парень пред тобой теперь в долгу.

Признаюсь, я не очень-то богата,

Но всем, что я имею — помогу.

Позволь мне укусить тебя несильно.

Не бойся, рана быстро заживёт,

Зато потом в теченье долгой жизни

Никто из змей со злом не подползёт!

Вручу ещё волшебный колокольчик.

В миг трудный ты в него лишь позвони,

И птицы, звери — те, кто будут рядом,

Придут на помощь, как друзья твои.

Прошу тебя быть очень осторожным

С водою, что считаешь голубой.

Та, что внутри находится во фляге,

Отлична от бегущей здесь рекой.

Ты жажду утолил из водопада.

Так посмотри — Дивада больше нет!

Чуть позже и второй двойник исчезнет,

Растаяв дымкой, что теряет след!

А вот из фляги, если кто напьётся,

То станет вдвое больше навсегда.

Не дай попасть воде в чужие руки.

В злодейские, так вовсе — никогда!

Пока Давид смотрел, как уползала

В своё гнездо зелёная змея,

С ним рядом очень тихо растворилась

Раздвоенная копия коня.

Хранительница фляг опять вернулась,

Держа во рту «звоночек» небольшой —

Не броский с виду, медный колокольчик,

Что слух ласкал весёлою игрой.

Змея слегка обвила музыканта.

Подарок был положен ей в мешок,

Потом сползла и резко укусила

Давида у стопы, ввергая в шок.

Он вздрогнул и на миг остановился.

В пещере воцарилась темнота…

И тут над ухом парня прошипело:

«Не бойся. Боль твоя уже ушла!»

И в самом деле, под её шептание

Волна тепла по телу разлилась.

Нога в том месте больше не болела,

И рана от зубов за миг срослась.

Давид вновь заиграл, свет разжигая.

Как только осветилось всё огнём,

Он с чувством сожаленья обнаружил,

Что вновь остался с Огоньком вдвоём.

Шестым или ещё каким-то чувством

Навеялась вдруг мысль: «В борьбе с бедой,

Чего бы то ни стоило, он должен

На всякий случай запастись водой».

Но как? Во что собрать хотя бы капли,

Чтоб временно размножить вновь себя?

Пока он размышлял, к нему на помощь

Вернулась необычная змея,

Держа в зубах серебряные фляги.

Наполнив их водою голубой,

Их на седле тотчас же закрепила,

Сказав: «Ты в этом прав, спаситель мой!»

Давид в знак благодарности «Спасибо!»,

Скрывающейся средь камней сказал.

А то, что та считать сумела мысли,

Скажу вам честно, он не ожидал!

Скакун пригнулся и подставил спину,

Чтоб друг мог на него удобно сесть.

Водя смычком по струнам, неудобно

Запрыгнуть на коня или залезть.

И вновь скакун, смотря себе под ноги,

По камням с осторожностью побрёл.

Теперь он выбрал красную окраску,

Хотя сюда по жёлтым только шёл.

Стена, что пропустила их — сомкнулась.

Конь смог уже часть большую пройти.

Никто не ожидал, что перед ними

Препятствия возникнут на пути.

Случилось так, что Огонёк споткнулся.

И тут, как огорчительный сюрприз,

Ударила одна из фляг в зелёный,

И стены опускаться стали вниз!

Признаться — это было страшновато.

Друг объяснимо, начинал спешить,

При этом, как нарочно, ошибаться.

Они могли сей путь не завершить.

Тут крылья для полёта не расправишь.

Рванулся конь и что есть сил скакнул,

Успев-таки их вынести наружу.

В момент последний вход себя замкнул.

Давид вздохнул…. С ним снова шла удача!

Он Огонька за гриву потрепал

И произнёс: «Настало видно время,

Чтоб я меньшого брата к нам позвал.

Пусть он меня немного надоумит».

Не думая про отдых и покой,

Скрипач сказал, как велено — негромко:

«Явись мой младший брат передо мной!»

И в самом деле, будто бы грибочек,

Поднялся тотчас парень из земли,

Встал рядом, музыканту улыбнулся,

Сказав: «Что нужно братец — говори!»

Давид всё рассказал, не утаившись,

И даже то, что друг его крылат,

И то, что ничего не понимает

В плетении интриг. Он в этом слаб.

Явившийся на помощь, был серьёзен,

Он в суть произнесённого вникал,

Но вот лицо у парня прояснилось,

И он ответом юноше сказал:

«Ты взялся за нелёгкую задачу,

Однако её можно разрешить.

Мы всё сейчас разложим по порядку:

Как, чем, когда и где дела вершить!

Раз хочешь победить без боя войско,

Тогда тебе придётся исцелить

Того, кто прибыл, в общем, не за этим.

Он хочет деву в жёны получить!

Ты вылечишь незрячего водою,

Что по-простому все зовут «живой».

А для того возьми её немного,

Глаза закапай ею, иль умой.

Тем самым всем, кто болен, не поможешь,

Но главного, кто нужен нам — спасёшь.

Конечно, наперёд его раздвоишь.

Не навсегда…. Зачем? Потом поймёшь.

В словах будь убедителен весомо,

Что можно и без боя победить,

А значит уберечь своих собратьев

И в то же время деву получить.

С собой захватишь не его конечно,

А временно слепого двойника.

Ведь для того, чтоб сразу все прозрели,

Он очень нужен будет нам пока.

Меня с тобой за стены не пропустят.

Я встану рядом, если позовёшь.

Но сделай это, братец непременно,

Иначе от коварства пропадёшь.

Что будет там, я наперёд не знаю.

Коня всенепременно отпусти.

Из фляг возьми, что временно раздвоит.

Да и за ней внимательней смотри!

Колдун хитёр, коварен и опасен.

Но только я, как он, не лыком шит.

Доверься мне во всём, и ты увидишь,

Как зло перед добром не устоит.

Теперь лети, зря времени не тратя.

И помни — изначально раздвои!

А чтобы тебе слуги не мешали,

Уж издали игрой их усыпи».

Давид забрал означенные фляги.

Одну конечно с жидкостью «живой»!

Обнявшись с братом, тут же распрощался,

Вскочив в седло, сказал: «В путь вороной!»

И конь взлетел, расправив свои крылья.

Минуты, как мгновение прошли.

Под мягкими, как вата облаками,

Военные виднелись корабли.

Друзья не сразу стали приземляться.

Давид проникновенно заиграл.

Он издали людей, что были рядом,

Мелодией своей очаровал.

И от неё никто не мог укрыться,

Все в тот момент смотрели в небеса.

Ведь там, их душу сильно растревожив,

Скрипач творил со скрипкой чудеса.

Во власть того воздействия попавшись,

Закрыв глаза, народ стал засыпать.

На лицах их читалась безмятежность,

Спокойствие и Божья благодать.

Их мало что на свете волновало.

Теперь вокруг царил покой и сон.

Свои и чужестранцы мирно спали.

На землю повалился даже слон.

В то время Огонёк стал опускаться

На палубу большого корабля.

Теперь друзьям не стоило бояться,

Сокрыв за мягким облаком себя.

Король красивый, сильный и могучий

У борта преспокойно почивал.

Конечно же, прибывших он не видел,

Но музыку чудесную слыхал.

Вокруг него охранники лежали.

У каждого рука была с мечом,

Однако, это было неопасно.

Ослепшего будили за плечо.

А тот ещё в действительность не веря,

Представив всё, как продолженье сна,

Очнувшись, почему-то улыбался,

Мечтая в грёзах, что пришла она…

Скрипач в то время произнёс чуть слышно:

«Я здесь, чтоб Ваше горе победить.

Вы сможете вновь мир чудесный видеть.

Молчите, чтоб народ не разбудить!

Сейчас Вы чуть воды моей попьёте.

Другою, позже оживим глаза,

Чтоб Вы предстали вновь в великолепье!

На том мы не закончим чудеса!

Правитель даст своё благословенье,

Ведь — это Ваши главные мечты.

Однако нужно выполнить условье:

«Людей вернуть, не разыграв войны!»

Присутствовать там временно опасно.

Когда пора наступит, я дам знак.

Брат принесёт для Вас три пышных розы,

Завернутые в ткань, и только так!

Иначе это будет не посланник,

Отправленный с желанной вестью мной.

Кто я такой? Для Вас лишь только странник!

И это верно, как что Вы — король!»

В незрячем пробудилось недоверье.

Пришедший мог ведь яд в питьё налить,

Но всё же, почему-то согласился,

В надежде своё зренье возвратить.

Давид подал воды испить из кружки.

Глоток, другой и вот — два короля!

Второй был Огоньком крылами схвачен.

И тут же им посажен на себя.

Скрипач смочил платок живой водою,

Отдал тому, кого хотел спасти,

Сказав при этом: «Этою тряпицей

Глаза протрите тщательно свои.

Не мешкайте с поставленным условьем.

Прозрев, поймёте — это не обман!

Возможно уже к вечеру, сегодня,

Правитель благосклонней станет к Вам!»

Нельзя было задерживаться боле.

Давид вскочил мгновенно на коня,

И тут же выше облака поднялся,

Не дав увидеть с двойником себя!

А тот сидел сначала очень тихо.

Потом спросил: «Зачем тереть глаза?

Куда меня забрав, теперь везёте?

Я чувствую, что всюду небеса…»

В ответ услышал: «Шествуем к невесте,

Туда, где шанс есть вновь здоровым стать.

А если с государем сговоритесь,

Глядишь, Вас будут зятем величать!

Я не могу сказать чего-то боле.

Пока лишь об одном хочу просить:

«В словах своих быть очень осторожным.

На свет обид своих не выносить!»

Для Огонька здесь всё казалось близким.

Давид едва закончил свою речь,

Как конь уже на землю опустился

И так, чтобы вниманье не привлечь.

А юноша, уверенный, что слуги

Ушли с тех мест и больше не следят,

Спуская чужестранца с воронова,

Лишь на него нацеливал свой взгляд.

Он с Огоньком спокойно распрощался,

Гулять его на волю отпустил,

Ведь брать не смел, парящего с собою.

Случись что с ним — себя бы не простил!

Скрипач провёл «величество» до места,

Где сам оставлен до «прогулки» был.

И тут из-за кустов явилась стража.

Никто о нём, бесспорно, не забыл.

Глаза у скрипача вновь завязали.

Пришельца не стеснили — он ведь слеп!

И вот их повели в тоннель обоих,

Похожему по внешности на склеп.

Там было очень тихо, жутковато,

И тяжко… не хватало чем дышать.

Однако королю, как и Давиду,

Сейчас не приходилось выбирать.

Скопированный дивною водою

Никак не мог понять, как быстро он

На всё, что совершалось, согласился,

Забыв о злоключениях в былом.

Но отступать назад уж было поздно.

Их вывели на площадь пред дворцом,

Где дочь с отцом их ждали с нетерпеньем.

И лишь колдун чернел своим лицом!

В нём теплились до этого надежды…

Не должен был прийти сюда король!

Он верил, что Давида не подпустят

Иль в плен возьмут, чиня под пыткой боль!

Тогда не нужно будет пить прилюдно

Напиток, что наложит слепоту.

Но видно час расплаты приближался,

Грозя навечно ввергнуть в темноту.

Злодей не думал с болью об ослепших,

Желая благ и счастья для себя!

Как мог теперь он жертвовать здоровьем

От всей души? Нет, делать то нельзя!

Воздействия желанного не будет.

Но кто-то ж должен сделать это сам!

Злодею ничего не оставалось,

Как с просьбой обратиться к небесам!

Пока колдун витал в подобных мыслях,

Решив, что жидкость пить ему нельзя,

Король стоял пред всеми безоружный,

Прозренье, ожидая для себя.

Увидев его, девушка спустилась

На площадь, в ноги кинулась отцу.

Сквозь слёзы, нежно рук его касаясь,

Взмолилась: «Помогите храбрецу!

Он не виновен, что так получилось.

Униженный изгнаньем, слепотой,

Он к нам явился, веря в справедливость,

Надеясь обладать в дальнейшем мной.

И если нужно самоотреченье,

То, чтоб спасти и Вас и короля,

Не допустить намеченную бойню,

Я в жертву принесу сейчас себя!»

Она слова сказала очень быстро,

Метнулась тут же к чаше колдовской,

И выпила до капли всё что было.

Стараясь, чтобы та была пустой.

В последний раз на милого взглянула,

И для неё свет солнечный померк.

Король прозрел, а с ним и все на свете,

Кого колдун воздействию подверг.

Кто видел что случилось, были в шоке.

Зачем порыв такой и почему?

Колдун прекрасно знал, общенье с дымом

Быть не могло доступно никому!

Он не подозревал, кто приближался,

Ведь занят был тогда совсем иным.

От смрада всё живое убегало,

Оставив окружение пустым.

Девица покачнулась и упала,

Лишившись от содеянного чувств.

И к лучшему. Она не увидала

Дальнейших вспышек гнева и безумств.

Отец её не сразу догадался,

Что на глазах его произошло.

Колдун не рассказал ему подробно,

Как станет совершаться волшебство.

Но по глазам злодея и испугу,

В момент, когда упала его дочь,

Он, осознав всё, кинулся на место,

Ещё надеясь чем-либо помочь.

Возникло напряжение и давка…

В тот миг не растерялся лишь король,

Он закричал: «Немедля расступитесь!

Приблизитесь — рискнёте головой!

Врача сюда быстрее позовите!

Какой испила девушка настой?»

А сам к её лицу стекло приблизил,

Желая знать, была ль она живой?

Вспотевшая поверхность подтвердила,

Что дивная лишилась просто чувств.

Но это пока мало утешало —

Сосуд с водой магической был пуст!

Всем было ясно, кто в том был повинен.

Однако часто побеждает тот,

Кто первый развернёт свою защиту

И, обличая прочих, нападёт!

И стоит ли гадать, кто отзовётся

И вступит, прикрывая себя, в бой,

Опередив других стоящих рядом?

Конечно — отрицательный герой!

Он был причиной множества несчастий,

Но как никто, мечтал ещё пожить,

Поэтому и стал, как хитрый ворон,

С речами обвинения кружить.

Не отходя на шаг от государя,

Он прокричал: «Всё это из-за вас!

Не ей предназначалась эта чаша.

За это и расплатитесь сейчас!»

Скрипач, как и злодей, знал, что царевна

Теперь ослепла раз и навсегда.

Но в сумке у Давида находилась

Зелёная волшебная вода.

Но не успел Давид о ней подумать,

Как девушка очнулась ото сна

И прошептала: «Я теперь не вижу.

И как невеста больше не нужна…»

Король, не в силах был такое слышать!

Ему не мил теперь стал белый свет!

Он взял свою красавицу на руки

И прокричал: «Уж лучше б я был слеп!»

Движенье на земле остановилось.

Один Давид лишь мог средь всех ходить.

Он слышал стук сердец разнообразный,

Но права не имел их оживить.

Казалось, то не люди, а фигуры.

И музыкант в огромной мастерской,

Где выставлены куклы при показе,

Что сделал рук златых, мастеровой.

Внезапно ощутилось оживленье,

Он с изумленьем обнаружил вдруг,

Что рядом с ним стоит его учитель —

Хранитель, что отправил искать звук.

Волшебник произнёс: «Могу поздравить!

Ты спас себя, потерю отыскав.

Теперь возможно будет всё исправить

Поближе к сердцу страждущему встав.

Душой проникни в жертвенность, терзанье,

В любовь, что принесла собою боль.

Послушай страсть и самоотреченье,

Когда готовы жертвовать собой!»

Хранитель музыканта взял за руку,

К влюбленным с осторожностью подвёл.

«Ты, друг мой, приключеньями увлёкся,

Забыв, с какою целью в мир пошёл!

Перед тобою два огромных сердца,

Они чисты, раскрыты для любви.

Исполни мне, что рядом с ними слышишь.

Пока не совпадёшь — не отходи.

Когда дам одобрение — увидишь.

Смотри — я покачаю головой.

В момент, когда ты верно всё исполнишь,

Я тут же заберу тебя с собой».

С учителем подобным не поспоришь.

И впрямь, Давид чуть звук не пропустил!

Война и всевозможные интриги…

Он в самом деле главное забыл.

Игра на скрипке — было самым важным,

Но он не смел из этих мест уйти.

Скрипач дал королю и прочим слово,

По-мирному решение найти.

Как не помочь, коль девушка ослепла?

Он может оживить глаза водой!

Возможно, передумав о сраженье,

У входа во дворец стоит король.

Не этот, что исчезнет очень скоро,

А настоящий, что на корабле

Прозрев, заждался уж цветов красивых,

Что знаком принесут ему в платке.

И что колдун? Продолжит, как и прежде,

Творить свои ужасные дела?

Нет! Юноше хотелось задержаться,

Конечно же, на дни — не навсегда.

Ему поможет без сомнений Лазарь,

Вода, что пропиталась волшебством,

И, тайными покрытое другое,

Что может он использовать потом.

Поэтому, взяв в руки свою скрипку,

Давид перед игрою произнёс:

«Учитель, я мечтаю к Вам вернуться,

Но точит мою грудь один вопрос:

«Дано ли мне сейчас такое право,

Чтоб сердце продолжало дальше петь,

Уйти и двух влюблённых в горе бросить,

Чтоб до последних дней не сожалеть?»

Хранитель не один вопрос услышал,

Он уловил огонь, что был в груди.

И старцу очень искренне хотелось

Предотвратить, что будет впереди.

Давид ему, как сын стал очень дорог.

Он сожалел, что парня отпустил.

Одна была надежда на подарки,

Чем каждый парня ночью одарил.

Поэтому он нехотя ответил:

«Мне жизнь твою хотелось облегчить.

Но если ты готов пройти ступени

В борьбе до славы… Так тому и быть!

Учил я не тому в своей пещере.

Ты к сожаленью много не познал.

Цвета, оттенки — это только краски.

Ты жизненную сложность не играл.

Сейчас звук повторяя, что утерян,

Через себя пропустишь и поймёшь

Какую боль любовного страданья

Ты в память сердца с этим заберёшь.

Я разрешил быть в странствиях три года.

Сейчас возможно срок подсократить.

Но вижу, мысли строятся иначе,

Назад не позволяя отступить.

Что ж, я дождусь свершения урока,

И раз уж убедить тебя не смог,

Пусть путь открытьем станет и познаньем

Того, что значит горе и восторг!

Но ровно в срок назначенный, где б ни был,

Я снова возвращу тебя к себе.

Душа с небес спустилась для ученья,

И я обязан помогать тебе.

Теперь играй, запоминай и слушай

Мелодию и песнь большой любви.

Ты отыскал лишь ту, что улетела,

Но всюду вариации свои.

Возможно, что и ты её познаешь.

И если превратится это в боль —

Не думай о себе тогда, а жертвуй,

Как это сделал только что король!

Не просто так мне дали дозволенье

Движение земли остановить.

Не только я, а надо мной учитель

Желает обучение продлить…»

Давиду было слышать это странно.

Он многого не мог пока понять.

Но старцу, как и прежде доверяясь,

Скрипач стал то, что слышалось играть.

И глубина того, что доносилось,

Перевернуло душу изнутри.

Вокруг ведь никому не видно было,

Огня, что у двоих блуждал в крови.

Мелодия любви в него втекала,

И в музыке наружу прорвалась!

В нём страсть вулканом бурно волновалась,

Но на поверхность нежностью лилась.

Восторг и радость, лёгкость и смятенье,

И в то же время состраданье, боль,

Энергия, душевное парение,

Желание пожертвовать собой.

В душе мгновенно всё перемешалось.

Он был не в силах это пережить!

Хранитель же указывал Давиду,

Что он не всё ещё смог отразить.

Когда казалось, сердце разорвётся,

Качнул учитель тихо головой

И произнёс: «Поток любви, что льётся,

Как ни старайся для тебя чужой.

Я был не прав, заставив досконально

Тебя всё что услышишь повторить.

Чтоб рассказать другим об этом чувстве

Ты должен сам, похоже, полюбить.

Прощай на время. Жизнь всему научит!

Возможно, я подправлю всё чуть-чуть.

Не распыляй напрасно свои силы,

Чему учил, в пути не позабудь!»

Внутри Давида сердце клокотало.

Он только что такое пережил,

Что чудеса казались крошкой малой,

Которые он прежде находил.

Мир, что считался временным театром,

С уходом старца в тот же миг ожил.

Пронёсшийся чуть ощутимый ветер

Началом новых действий послужил.

В свои права жизнь заново вступала

В момент, когда король сказал слова:

«Уж лучше б я был слеп!» И в это время

Продолжилась волшебная игра.

Держащего возлюбленную нежно,

Как драгоценность на своих руках,

Вдруг молния небесная пронзила,

И свет не видим стал в его глазах.

Красавица же тотчас исцелилась.

Условье видно было таково,

Что при желанье, что идёт от сердца

Болезнь переносилась на него.

Король свою любимую поставил,

Боясь, опять не видя, уронить.

Одно согрело душу — в час прозренья

Двойник смог образ девы оживить.

Но тут случилось то, что не исправить,

Что более всего ввело всех в стресс,

Вне всяких установленных здесь правил,

Доставленный король при всех исчез.

Все охнули… Чего, чего, но это

Даже колдун никак не ожидал.

Как? Почему такое приключилось?-

Злодей умом своим не понимал,

Конец ознакомительного фрагмента.