О вечном
— Ваша очередь, Стивен, — приглашение прозвучало чётко и категорично, с отзвуком металлического эха.
Худощавый седой мужчина с пронзительным взглядом и статной внешностью пожилого киноактёра поднялся с неудобного металлического стула, поправил узкие очки в тонкой оправе и, опираясь на трость, неспешно подошёл к стойке Счётчика.
— У вас накоплены сотни лет, Стивен. Это не часы и не дни. Это даже не годы, — металлический голос теперь звучал приглушённо, пытаясь быть проникновенно убедительным. — Это века! Вам хватит на несколько жизней. Может, отдохнёте? Сделаете паузу, отправитесь в путешествие…
— Не могу, — развёл руками мужчина.
— Это самый удивительный случай за всю историю творческих накоплений, — Счётчик поднял брови и задумчиво почесал лысеющий затылок.
— Я не специально, — пожал плечами Стивен.
— Вас ежедневно читают сотни тысяч людей на разных языках. Каждая минута их жизни, потраченная на чтение вашего очередного романа, аккуратно ложится на ваш счёт. Вот она, статистика, смотрите, — на стол упала толстая кипа листов, испещрённых именами и цифрами, — И это только за вчерашний день.
— Стивен задумчиво почесал подбородок рукоятью трости и уставился в окно.
— Послушайте, у вас ещё с предыдущего воплощения продолжает накапливаться время. Вы очень ловко переродились в 1947 году. Но горные пейзажи Николая Константиновича до сих пор рассматривают часами, пополняя ваш счёт. И там уже выслуга! За каждую минуту, проведённую ценителем у картины, вам перечисляют две. Да вам можно несколько раз подряд перерождаться в каких-нибудь бездельников и просто наслаждаться праздной жизнью, расходуя накопленное. А вы пишете, и пишете, и пишете, — задребезжал голос Счётчика.
— Нет, — раздраженно блеснул очками писатель, — я с 1791 по 1874 мотался между мирами без воплощения. Мне того безделья хватит на долгие жизни вперёд. Нет! — нетерпеливый удар тростью по гладко отполированному паркету поставил точку в их беседе.
— Да уж, — вздохнул Счётчик, растеряв всю свою звонкую убедительность, — подумать только… Идите, Стивен. Он же Николай Константинович, он же Вольфганг Амадей и бог весть, кем вы там ещё были и будете… Вы непоправимы. Ваше время — Вечность.
