Русский Жребий

Елена Владимировна Семёнова, 2014

Русский жребий свёл в Новороссии самых разных людей: одесского юриста, чьи друзья погибли в Доме Профсоюзов и московского историка – потомка белого генерала, простых донбасских парней и прошедших Чечню офицеров, эмигрантку-кинематографистку и столичного военкора. Этих людей объединило одно: чувство Правды и Родины. Их судьбы, оборона ставшего русской крепостью Города, трагедия братоубийственной войны, её причины и суть – об этом рассказывает данная повесть.

Глава 4.

По улице из последних сил бежит человек. Рубашка на нём разорвана, по лицу течёт кровь, в глазах — животный страх. Этот страх передаётся мгновенно, как электрический ток по проводу, и Ирина Ростиславовна вжимается в стену — жаль, никакой ниши рядом.

Топот десятка ног — это уже преследователи. «Москалей на ножи!» «Слава Украине!» «Смерть москалям!» Люди ли это? Нет, не люди. Сбившиеся в стаю дикие звери или, скорее, свора притравленных собак, спущенных с цепи с командой «Ату!» Они уже попробовали крови, и кровь опьянила их, а безнаказанность и даже поощрение в преступлениях окончательно обратили в бешеных зверей.

Они бегут от здания посольства России. Кто этот человек, которого положили они растерзать? Они думают, что это — враг. Сотрудник посольства. И, значит, его надо убить. Киев 2014-го, многим ли отличаешься ты от Тегерана 1829-го?.. Разве что посольство отличается. В нём нет Грибоедовых. Грибоедовы теперь России не нужны. Россия предпочитает Зурабовых. Да и этого подлеца, впрочем, здесь нет, давно «побиг» от греха. Остались лишь рядовые сотрудники. Но беснующаяся толпа легко может растерзать их. Она уже перевернула машины и теперь швыряет в здание булыжники и зажигалки. «Москаляку на гиляку!» «Героем слава!» Этот нескончаемый, месяц за месяцем не смолкающий рёв может свести с ума любого.

Такое ощущение, что уже свели… Едва ли не всех. А тех, кого не свели, тех заставили замолчать. Бойся крикнуть тише других «Слава Украине!», бойся прыгнуть не так высоко, как прыгнул стоящий рядом. Или ты не патриот, гражданин? Тогда ласково просимо на гильотину. Гильотины, правда, пока нет, но и без неё справляются.

Две недели назад арестовали Гришу Федотова, профессора, известного учёного. Ему в его шестьдесят два года вменили работу на ФСБ, подготовку теракта в здании избиркома в день выборов и ещё что-то несусветное. С большим трудом жена, Сонечка, добилась свидания с ним… Оказалось, что в тюрьме Гришу избивали, требуя признания. Сонечка ревела в голос, рассказывая, что у него пол-лица — сплошная гематома. Впереди — суд…

Страшно, страшно жить в Киеве 2014-го года. Страшно уже давно. Выйти на улицу в сумерках — страшно. В лучшем случае, обчистят, в худшем отходят битами. Недавно какой-то «борец за евроинтеграцию» устроил пальбу из пистолета в метро — так, из озорства. Чудом никто не пострадал. И хорошо ещё один был — скрутили его. А, вообще, по одиночке они не ходят — только сбившись в стаи. И что бы они ни делали, милиция не вмешивается. Милиция стоит рядом, когда они убивают и грабят, и делает вид, что ослепла и оглохла.

Она и у посольства стоит сейчас. Слепо-глухая. А что другого требовать от них? За обиду «героям революции» можно, в лучшем случае, поплатиться погонами. А то ещё и подкараулят. А то ещё и до семьи доберутся. Сколько в дни Майдана сыпалось угроз по адресу семей «беркутовцев»! И мало кто сомневался, что это не просто слова. А после «победы» скольких милиционеров отправили на тот свет те самые «герои», которым «слава»? Одних гаишников десяток добрый…

В стране торжествующего беспредела милиция чётко поняла своё место и следовало тому похабному правилу: «тебя не…, не лезь». Власть теперь они — понаехавшие отовсюду вооружённые молодчики. Склады с оружием на Западе ещё в первые дни раскурочили, а к ним несколько милицейских отделов — милиция и тогда не сопротивлялась, покорно отдавая табельное. Каждый теперь сам за себя, не взыщите, граждане. А граждане, которых «потрошили» уже в марте, обрывали телефоны милиции (той самой, вчера проклинаемой, как «псы режима»), требуя защиты, но «псы режима» не отвечали на звонки. Хотели революцию? Получайте и расхлёбывайте! А мы пушечным мясом уже побыли на майдане — хватит.

В какое-то утро Ирина Ростиславовна была разбужена воплями, доносившимися с улицы. Там шесть молодчиков в масках и шевронами Правого Сектора избивали двух ребят, а вокруг бегала и звала на помощь обезумевшая от ужаса девица. До приезда вызванной кем-то милиции «правосеки» укатили. Милиция записала показания и развела руками. С «правосеками» вязаться — себе дороже. Впрочем, может и не «правосеки» то были, а обычные уголовники. Красно-чёрный шеврон теперь все цепляли — лучшая броня!

Вон, в поликлинику детскую заявились четверо мальчишек, вызвали заведующую отделением: «Вы не сочувствовали революции и симпатизировали режиму Януковича. И пациентов вы принимаете неправильно, потому что украинцы у вас сидят в общей очереди с неукраинцами. Вы должны уволиться. А если нет, то вашей семье придётся плохо». По-хорошему, поймать сопляков и выпороть по первое число. Но у них — красно-чёрные шевроны. А это — страшно. Одессу помнят все. И заслуженная врач покорно пишет заявление…

Страшно! Страшно приближаться к майдану, превратившемуся в Хитровку. Пьянство, наркотики, разврат, драки и грабежи — всё это цветёт здесь буйным цветом. А как иначе? Съехались в Киев «активисты» со всех концов страны. К труду не приучены, аппетитом не обделены, оружие «надыбыли». Да ещё же по амнистии уголовщину из тюрем повыпускали — пополнили ряды «героев». И что же делать этой публике? Из столицы уезжать они совсем не желают — им тут в палатках и захваченных зданиях куда как неплохо. Работать они не умеют. Да и на кой работать, когда можно грабить случайных прохожих и неслучайные магазины и банки, заниматься рэкетом по собственному почину или запродавая себя в качестве грубой физической силы более «крутым пацанам»? Не жизнь, а малина!

Малина — то-то и оно. Вся незалежность воровской малиной обратилась. А «фраерам» остаётся одно: бояться или воевать, как Луганск с Донецком.

Мимо посольства Ирина Ростиславовна идти не рискнула. Слишком жарко там было. Уже ревели протяжно дурными голосами излюбленное: «Путин — …! Ла-ла-ла-ла-ла-ла!» Вот оно — альфа и омега национального сознания! Вот он пик развития древних укров, произошедших от греческих богов по утверждениям особо патриотичных историков! Вся культура, вся свобода свелась у них к возможности хором петь матерные песни из двух слов, привлекая к тому и детей, писать непечатные слова на билбордах и футболках. Тяжела поступь торжествующего Хама, мнящего себя венцом цивилизации!

При мысли о детях совсем затуманилась душа Ирины Ростиславовны. Она, педагог с почти полувековым стажем, последние месяцы едва находила в себе силы переступать порог родной школы. Потому что и там, на переменах — скачки дикие: «Кто не скачет…!» А иные педагоги поощряют это, калечат вверенные им души.

«Маши пусть едут туда, где Маши живут, и Петя должен уехать отсюда, если не станет Петрыком», — Ира Фарион, депутат и фурия майдана, ещё когда детишек наставляла, ястребиным носом едва не клюя их! «Нужно, чтобы Бандера приходил к тебе, в твой мир как родственник, как отец, как брат, как что-то родное и неотъемлемое». Чудовище! Истинное чудовище! Виево отродье… Её бы воля — всю Украину русской кровью залила и дальше бы двинулась, в крови той по колено. А ведь кто она? Бывший член КПСС! Комсорг! Помнила Ирина Ростиславовна Фарион в те далёкие годы. Оголтелая большевичка, каких поискать. И ничуть не изменилась с той поры. Просто место КПСС заменило УПА. И то сказать, куда было поздней КПСС до любезного Фарион большевизма — одно название и осталось. Ни тебе террора, ни тебе «врагов народа» (за редким исключением). То ли дело теперь! Теперь на «ридной Украине» возродился тот самый, первобытный большевизм с его кровавым оскалом и блудливо-безумными глазами. «Каждый должен заплатить кровью за неуважение к украинскому языку! Не знающих украинского языка надо расстреливать!» Одно только и утешает — украинского языка и новая власть толком не знает, потому всё больше по-русски клянутся в ненависти к москалям. И эта ненависть теперь — главная идеология Украины, которой пронизано всё.

По счастью Ирина Ростиславовна преподавала математику, а математика наука точная и неизменная при любых идеологиях. В сущности, оттого и выбрала её полвека назад, несмотря на любовь к литературе и истории. При советском строе гуманитарные предметы было невозможно преподавать без лжи, а Ирина Ростиславовна лгать детям не хотела. Годы спустя, солженицынскую нобелевскую речь прочитав, поняла — именно тем и руководствовалась она инстинктивно, ещё не вполне умея сформулировать сама: «Жить не по Лжи!»

Она и старалась так жить. И детей учила тому же, насколько было то возможно. И уверена была, что математика всегда оградит её от конфликтов на идейной почве… В советские времена, действительно, ограждала. А, вот, в новые, «евроинтеграционные», не спасла. В мае на очередном уроке один из учеников спросил Ирину Ростиславовну, что она думает о событиях в Одессе. И старая учительница ответила. Не по лжи. Всё, что думала об убийцах и насаждаемой идеологии ненависти. И не учла, что нынешние «павлики морозовы» куда смышлёнее и технически оснащённее. В тот же день диктофонная запись её ответа была в СБУ, а на следующий её уволили. «За антигосударственные высказывания»…

Ученики не могли сдержать слёз, прощаясь с Ириной Ростиславовной. Плакала и она. Столько лет в этих стенах проработала! И своих учеников любила, как мать, вникая в их проблемы, стремясь не «программу дать», а воспитать… Сын, Петруша, даже ревновал её всегда к ученикам. Казалось ему, что Ирина Ростиславовна тратит на них больше времени, чем на него, любит их больше… Может, и впрямь в заботе о детях чужих и не досмотрела она за единственным сыном? И он вырос чужим, не понимающим её, не понимаемым ею…

Вот, и семейная жизнь у него как-то не так пошла. Сперва, было, женился на хорошей, скромной девушке, переехал в другой город по распределению, сын у них родился — всё, как должно. А потом завертела нелёгкая! Встретил эту Райку свою… И чем так взяла она его? Конечно, девка красивая была, спору нет. Даже теперь ещё — ядрёная, как говорят, баба. А душа-то скверная, ледащая душа…

Отец Райки был важный партработник и, как большинство из них, лодырь и пьяница. И сума перемётная. Из ярого коммуниста «перековался» он в столь же ярого демократа и украинского националиста. Занимал тёплые кресла и при Кравчуке, и при Кучме, и при Ющенко… И всегда тонко-тонко чувствуя перемену ветра, успевал перескочить на сторону нового фаворита. В последние годы был Аркадий Яковлевич консерватором и сторонником сближения с Россией, заседал в Раде во фракции «регионалов». Повезло же старому прохиндею, прости Господи, не дожить до новой эры. А, впрочем, пожалуй и в неё бы успел вписаться и вовремя вскарабкаться на очередной майдан?..

Зато уж Райка-то — успела. Эта женщина не работала ни одного дня в своей жизни, хотя любящий отец на всех своих постах умудрялся оформлять на неё штатную единицу, обеспечивая дочке «заслуженную пенсию». Домашних хлопот также не знала она — в семье её не приучали к таким, а Петруша принял это как данность, взвалив все домашние дела поверх работы на себя. Сына, правда, Райка ему родила, но воспитанием его себя не утруждала, предоставив это мужу и свекрови. У самой же у неё были куда более важные дела… Салон красоты, фитнес, кафешки с подружками, премьеры и вернисажи, магазины и модные показы, на худой конец — бразильские сериалы по телевизору. Когда красота начала увядать, Райка решила заняться более «серьёзными делами» — политикой. Она стала ходить на демонстрации, примкнула к сумасшедшим «свободовцам» и уж конечно с осени торчала на майдане. Даже в телевизоре несколько раз мелькала — почти «звезда»! А самое тошное, что потянула Райка за собой и Петрушу-увальня, и Лёньку, который не так давно вернувшись из армии, болтался без дела, унаследовав от матери леность и привычку к «светскому образу жизни».

Этим вечером Ирина Ростиславовна в очередной раз поссорилась с родными. Семейный обед не задался с самого начала, потому что Райка с полуоборота завела «митинг», счастливо сообщив:

— Лёнечка записался в добровольцы!

Так и горела вся, не только щёки, но и грудь — что варёного рака панцирь… И голос визгливо-вызывающий.

— И что у тебя за радость? — хмуро осведомилась Ирина Ростиславовна. — Что твой сын поедет убивать невинных людей и сам может при этом погибнуть?

— Это кто невинные?! — всколыхнулась Райка. — Это путинские террористы невинные, которых он натравил на нас?! Это Лугандон с Дондурасом — невинные?!

— Кого ты называешь террористами, Рая? Людей, которые не хотят повторения второго мая?

— Второе мая — гнусная провокация «колорадов»!

— Разумеется. Сами себя подожгли, сами забивали ногами и битами, сами…

— Это всё российская пропаганда! Откуда вы её только набираетесь? Наши ребята пытались помочь этим сумасшедшим! Оказывали им помощь, когда те выпрыгивали из окон!

— Я видела эту помощь, Рая. Я хоть и старуха, но у меня были хорошие ученики и хороший внук, научивший меня пользоваться современной техникой.

— Видимо, в определённом возрасте это становится вредным!

— Рая! — вяло одёрнул жену Петруша, всегда занимавший нейтралитет в семейных спорах.

— Вредно, Рая, слушать лишь голоса ненависти и позволять этой ненависти отравлять свою душу.

— А в 41-м разве не ненавистью фашистов гнали?!

— Ты говоришь о фашистах? — улыбнулась Ирина Ростиславовна. — Ты, стоящая на трибунах рядом с почитателями Бандеры…

— Бандера не фашист!

— С людьми, доказывающими превосходство одной нации над другими?

— Мы только боремся за наше национальное достоинство!

— Убивая своих сограждан? Женщин? Детей?

— Предателей, сепаратистов и российских диверсантов! Мы должны защищать нашу страну, разве вы не понимаете?! Если на нас нападают, то мы не можем сидеть сложа руки!

— На вас? Нападают? По-моему, вас всего лишь попросили оставить их в покое и уважать их право жить так, как они хотят. А вы, вместо того, чтобы полюбовно уладить конфликт, прийти к разумному компромиссу, послали армию против народа. Неужели вы думаете, что сохраните государство, разорив, уничтожив и навсегда отделив от себя пролитой кровью огромную его часть? Вы просто безумцы! Вы пришли на Майдан свергать бандитскую, насквозь проворовавшуюся власть. Но с кем вы пришли её свергать? С представителями этой же власти, такими же ворами и мерзавцами! И их вы возвели на высшие посты!

— Не смейте так говорить! Мы боролись за наше достоинство!

— Достоинство во главе с ворами и извращенцами во главе?..

— Вы оскорбляете память небесной сотни, погибших героев!

— Мне жаль ваших героев. История знала много революций. Но наша страна может гордиться своим первенством, ибо никогда ещё нищие не свергали одних олигархов с тем, чтобы посадить на их место других. За что погибла небесная сотня? За то, чтобы олигарха Януковича сменил его министр финансов олигарх Порошенко, а вся страна была разделена на вотчины новых феодалов панов Коломойского, Таруты и иже с ними? Рая, попытайся хоть раз посмотреть правде в глаза.

— А мне не нужна ваша москальская правда! — зло бросила Рая. — На нас напали, и мы должны дать сдачи — это сейчас главное! А вам бы следовало помнить, что это не мы вторглись в чужие границы, а москали!

— В самом деле? Когда ваши хлопцы со Львова и Ивано-Франковска приехали в Харьков и Донецк и, захватив там администрации, попытались диктовать свою волю, это разве не было вторжением в чужой дом со своим уставом? Или, быть, может их туда звали?

— Это были просто дети! Настоящие патриоты, желавшие поскорее покончить с остатками «совка» и прошлого режима!

— Остатки прошлого режима сидят в кабинете министров. А те, кого ты называешь детьми, избивали людей железными прутьями, видимо, желая таким образом донести до них «европейские ценности».

— Неправда! Это их избили ваши звери!

— Их в течение недель просили уйти по-хорошему и дать людям работать. Естественно, когда слова не возымели действия, пришлось попросить менее вежливо. И, между прочим, никто при этом не был хоть сколь-либо изувечен. Разбитые носы в расчёт не принимаются.

— Вам лучше уехать с Украины, — холодно произнесла Рая.

— Почему вдруг? Я здесь прожила всю жизнь. И мои родители, и деды. Почему я должна уехать?

— Потому что вы не любите Украину и украинский народ! И украинский язык!

— Ты знаешь украинский язык, Рая? Это новость, я рада за тебя. Но ты напрасно упрекаешь меня в нелюбви к нему. Напротив, я люблю украинские язык, люблю украинские песни, которым учила меня ещё моя бабка. Но песни «Ла-ла-ла-ла» и «Мы не быдло…» я, действительно, не люблю. Потому что я вообще не люблю пошлости, злобы и бездарности. Я люблю Украину и украинский народ, потому что это моя земля, моя кровь. Но я не собираюсь любить безродное племя, которому вместо национальной культуры, вложили в душу дикую спесь ограниченных холопов, возомнивших себя потомками древних римлян и родичами лучших европейских фамилий, и ненависть и презрение ко всему, чей цвет выбивается из жёлто-блакитных тонов. Я предпочитаю, чтобы именно это племя покинуло мою землю, уехав в Галицию, в Польшу, в Литву… Хоть в Америку! Только подальше от моего города, потому что мне невыносимо видеть как измываются над ним ваши новые гунны!

— И всё же уехать придётся вам, — поджав губы, процедила Рая, не обращая внимания на робко-просительные взгляды мужа. — Вы настолько ненавидите Украину, что вас даже не волнует судьба вашего внука, который идёт за неё воевать!

— Опять неправда. Я очень люблю моих внуков. Если ты не забыла, их у меня два. И мне жутко от мысли, что, может статься, эти мальчики будут стрелять друг в друга. Во имя чего, Рая?

— Во имя свободы и независимости Украины!

— Во имя свободы очередных олигархов грабить нас, прикрываясь словами о пламенной любви к отечеству? А ведь их сыновья не идут воевать, Рая. Идут наши. Мой старший внук, по крайней мере, будет сражаться за правое дело. А Лёня… Мне очень больно, Рая. И очень страшно. Потому что я не хочу потерять моих мальчиков для того, чтобы какие-то мерзавцы получали свои дивиденды с их крови. Попытайся остыть и понять меня, — с этими словами Ирина Ростиславовна поднялась из-за стола: — И ты, Петя, попытайся. Олег и Лёня — твои сыновья. И нельзя, чтобы они стреляли друг в друга. Подумай об этом.

— Нам не о чем думать! Наш сын — герой майдана! И на войне он будет героем! — эти истеричные крики она услышала уже в прихожей. И как после такого разговора не поверить, что над Украиной ставится эксперимент по испытанию новейшего психотропного оружия? Ведь они — невменяемы! Настолько, что самые естественные человеческие инстинкты и то притупились в них. Слепая ненависть и безумная гордыня вытеснили всё… Сумасшедший дом, секта… Только неделей раньше у Рады собрались на радение методисты в жёлто-блакитных одеждах и пели «Аллилуйю» властям. Дикое и страшное зрелище массового беснования. А ведь оно — по всей Украине смертоносным вирусом расползается…

Устало брела Ирина Ростиславовна по пустынным и грязным (грязь — тоже примета времени) улицам. Болело сердце за внуков, и оттого ещё пуще, что ничем не могла им помочь, не могла защитить их. Во второй раз рушился мир, в котором прожила она более семидесяти лет. И на этот раз, пожалуй, страшнее. А, по сути, нынешний кошмар лишь естественное продолжение того, двадцатитрёхлетней давности. В других странах гражданская война и этнический геноцид прошли уже тогда, сразу, по горячим следам. Молдавия, Грузия, Узбекистан, Таджикистан, Азербайджан… А на Украине отсрочка вышла. Не вызрел тогда ещё плод ненависти, но за без малого четверть века изрядно удобрили и взрыхлили почву, чтобы он наполнился соком. И, вот, настала страдная пора, и проклятие 17-го, а затем 91-го годов вновь потребовали кровавой жертвы. И, вот, приносилась она под сатанинскими плакатами с изображением смерти, черепов, младенца Антихриста и прочей символики, коими украшен был Майдан, под ритуальные песни и удары в бубны, достойные диких племён африканского континента, под зовущие убивать крики застрельщиков новой великой бойни… И в этот-то обмолот, в жернова беспощадные внуки должны попасть. Господи, как же страшно жить в мире Твоём, людским безумием и злобой изувеченном!