Матрёнин домовой. Всё будет хорошо

Елена Владимировна Аболишина (2024)

Спиридон — обаятельный парень с разноцветными глазами. Оранжевый весело щурится, а голубой становится серым, когда солнце заходит за тучи. В этих глазах можно утонуть навсегда. Но берегитесь, он читает мысли, немножко ворожит и может приходить к вам во сне. Потому что он — домовой.Анну все считали несчастливой. «Крокодил не ловится, не растёт кокос». Жизнь Анны текла мутной рекой. Дом-работа-дом. Обретёт ли она свое счастье?

2. Немтыри

— Аннушка! Вставай, Аннушка! — смутно знакомый голос пробивался сквозь сладкий утренний сон. — Вот же ж… Анна Николаевна! Начальник звонит!

Анна вскинулась на кровати, ещё толком не проснувшись.

— На работу надо?

— Можно и так сказать. Дела у нас сегодня, Аннушка.

Сон окончательно испарился, когда до Анны дошло, чей голос она услышала.

— Спиридон! Ой, — Анна натянула одеяло до подбородка. — Ты уже не кот?

— Не кот, как видишь. — Спиридон сидел в изножье кровати, скрестив по-турецки ноги в полосатых шерстяных носках, и разглядывал свои руки. На пальцах красовались острые изогнутые когти. — М-р-р-р, мяу! Ш-ш-ш… Хозяйка, тебе говорили, что за котами ухаживать надоть? Когти обрезать? Это что? — Домовой пошевелил когтистыми пальцами перед лицом Анны. — Безобразие какое!

— За котами ухаживать? Их ещё кастрируют, бывает.

Спиридон выгнул спину и зашипел. Два года кошачьей жизни даром не проходят.

Анна вылезла из-под одеяла и пошлёпала на кухню. Тёплые полы ласково отзывались на её шаги. Доски чуть пружинили, поскрипывая от удовольствия. Ткнула пальцем в кнопку чайника и вышла на крыльцо.

Розовое утро обещало солнечный день. Начало октября было сухим, ярким и по-летнему тёплым. Анна оглядела двор. Все летние цветы уже отцвели, настал черёд хризантем и дубков. Они фейерверком взрывались тут и там, добавляя красок в осеннюю живопИсь.

Между тем из дома потянуло свежесваренным кофе, огурцами и яичницей. Домовой хозяйничал на кухне.

— Иди, хозяйка, заутракать. Я тут покашеварил немного.

Кошеварство домового заключалось в крепчайшем кофе, поджаренных тостах с кругляшками яичницы на них и салата из огурцов и… огурцов. Себе Спиридон налил громадную кружку молока и полстакана сметаны.

Уплетая за обе щеки завтрак, Анна поглядывала на домового. Сейчас он ничем не напоминал того мальчишку-бродягу, который соскочил с подножки автобуса два года назад. Его лохматые патлы отросли, и были собраны в аккуратный и стильный хвост. Легкую небритость сменила франтоватая шкиперская бородка, демократичную джинсовку — кожаная жилетка, надетая на голый торс, и кожаные рокерские брюки. Только вязанные носки портили безупречный образ мажора. Спиридон перехватил взгляд Анны.

— Ноги мерзнут. Да и неудобно в башмаках-то. Значица так, хозяйка. Я тебе дом, конечно, за два года подлатал. Но и я — не волшебник.

Анна вопросительно подняла бровь, подумав, если умение свободно перекидываться в кота и обратно в человека — не волшебство, то тогда что?

— Кот — это баловство, — отмахнулся Спиридон, — я всего лишь скромный домовой. И управлять твоим хозяйством одному несподручно.

Неужто жениться надумал? Ну и ну… Домовые разве женятся?

— Нет, жениться мне ишо рано. Молодой я. Всего триста годков стукнуло. Это как тридцать по-вашему. Но с домом один не справлюсь. Мне помощники нужны.

— Ну, эмммм…. — глубокомысленно промычала Анна. Ни одной дельной мысли, что на это сказать, у неё не было.

— Ладно, не дуй важно щеки. Я всё понимаю. Тяжёлое детство современного подростка, изобретение интернета и сотовых телефонов. Когда тут до традиций.

— Подростком я была почти двадцать лет назад.

— Двадцать три — невзначай уточнил стиляга-домовой, и сосредоточился на сметане.

— Так что тебе от меня нужно, Спиридон?

— Нечисть сегодня будить будем.

— Какую ещё нечисть? — хотела добавить, что его одного с лихвой хватает, но сдержалась, обидится ещё.

— Не боись, я не обидчивый, — ухмыльнулся домовой и подмигнул оранжевым глазом, — я же-ж говорю — помощники мне нужны, — стал загибать пальцы, — запечный, сенной, банник, кикимора, и огородник.

Анна молчала, тщательно дожёвывая тост и стараясь не думать. Способность Спиридона читать мысли нервировала.

Два года Спиридон валялся на диване, ловил мышей, из маленького пушистого котёнка вырос в большого вальяжного котяру. Между тем дом как-то сам собой светлел, стоял, дышал. Во дворе стало приятно сидеть по-вечерам, наблюдая, как темнеет небо, и зажигаются звёзды. Когда Анна садилась на крыльцо и разглядывала созвездия, кот всегда выходил и пристраивался рядом. Аннушка брала его на руки и показывала одно созвездие за другим. Весной Анна посадила цветы и пару грядок с огурцами и зеленью. Удивительное дело, они выжили.

Как-то раз в окно постучали. Анна увидела соседку Марину, жену Славки-пастуха. Оказалось, Маринка пришла спросить соли. Впервые за всё время, пока Анна жила в бабкиной доме. Жизнь налаживалась.

И тут на тебе — надо будить какую-то нечисть.

— Не какую-то, а твойную. Это духи дома. Мои помощники. Когда Матрёна от меня избавилась, они стали немтырями и заснули. Я вернулся — ребят разбудить надоть. А то непорядок.

— А как же их будить? И где они?

— Будить их легче лёгкого. А вот найти… Значица так. Ты, Аннушка, внимательно посмотри своим взглядом — что у тебя в доме не на месте лежит. Там и будем немтырю искать.

Анна в растерянности огляделась. Дом сиял утренней чистотой, все вещи были на своих привычных местах.

— Да вроде всё на месте.

— Не-не-не. Ты внимательно смотри. Я же ж говорю — СВОИМ взглядом — Спиридон многозначительно уставился на Анну голубым глазом, прикрыв оранжевый ладонью.

Анна прошлась по кухне. Шкаф с посудой, стол, холодильник, на холодильнике микроволновка, печка, веник над печкой, шкаф с припасами… Стоп. Веник. Что он делает над печкой? Вообще он всегда там висел, и это её неудивляло. Раз висит, значит, так надо. А вот теперь — удивилась.

— Спиридон, а почему веник над печкой висит? — Аннушка тыкнула дрожащим пальцем в пучок веток.

Спиридон не ответил, а только посверкивал то одним, то другим глазом. Анна пожала плечами, сняла веник со стены и поставила его возле печки. Прутья зашевелились, раздвинулись, на Анну глянули два круглых глаза. И уже это не веник, а маленький старикашка с круглыми глазами и жёсткой, как солома, бородой. Старикашка внимательно оглядел Анну, потом перевёл взгляд на Спиридона. В бороде образовалась прореха, улыбнулась, явив на обозрение два кривых зуба.

— Шпилидонушка! Хожяин! Щаштье-то какое, велнулшя! — из глаз покатились крупные слезы, быстро образовав на полу озерцо.

— Ну-ну, хватит тут сырость разводить. — смущённо забормотал домовой, пряча довольную улыбку. — Вот, Анна Николаевна, это — запечный. Будет следить за теплом в доме, и чтоб чисто было.

Старикашка большой шишкастой ладонью вытер слёзы и церемонно шаркнул ногой в лапте.

— Шулшуня, жапешный. Ошень плиятно!

— Взаимно, — Анна аккуратно пожала протянутую длань нечисти.

— Так, Шуршуня, ты тут осваивайся, а у нас другие дела есть. — раскомандовался Спиридон. — Смотри, Аннушка, опять.

В сенцах они обнаружили сенного, который прикинулся дырявым валенком, надетым на цветочный горшок. Огородный нашелся за погребом, в виде вил, воткнутых в землю и пустивших побеги с листьями. Больше всего хлопот доставил банник, который никак не хотел оборачиваться из перевернутой шайки, закрывавшей дымоход банной печки. Но блюдце мёда и кружка мятного чаю выманили-таки стеснительного немтыря. И скоро из трубы бани поплыл сизый дымок, запахло дубовыми вениками.

Между тем пришло время обеда. Аннушка с молчаливого одобрения Спиридона пригласила разбуженную нечисть к столу. На столе появился самовар, варенье, баранки и конфеты-лимончики. Только все расселись, как в окошко стукнули.

За оконным стеклом Анна увидела девочку лет десяти, приплюснутый к стеклу нос напоминал картофельку, по переносице прыгали конопушки, две косички задорно торчали в разные стороны, а зубы украшали брекеты. Зрелище было одновременно жутковатым и смешным. Девочка, увидев всю компанию, лыбилась во все свои шестьдесят четыре брекета, и хлопала ладошками по стеклу.

— А вот и кикимора проснулась. Привет, красавица! — Домовой помахал ей рукой. — Анна Николаевна, не сочти за труд кикиморе конфеток вынести. Нельзя ей в дом. Кикимора в доме к беде объявляется. Потому и не заходит, от греха подальше. Она уж под забором обоснуется, в тени, где крапива.

Кикиморка во все глаза смотрела на Аннушку, открыв от восторга рот и распахнув глаза с вертикальными зрачками. Подставила костлявые ладошки-веточки, сложив их лодочкой, взяла конфеты. Благодарно кивнула и исчезла в зарослях крапивы.

Остаток дня прошел в хлопотах по дому. Где-то что-то стучало, скрипело, подвывало. Нечисть обустраивалась.

Вечером Аннушка вышла на крыльцо. Руки согревала кружка мятного чаю, а плечи — пушистый платок. Рядом присел Спиридон с поллитрой молока, у ног тихонько шепелявил Шуршуня, что-то рассказывая баннику и сенному, а в темноте сада сверкала бреккетами кикимора и шелестел листочками огородный. Вся семья была в сборе. Анна плечом чувствовала тепло, идущее от домового, их плечи соприкасались, пробуждая новое волнующее чувство.

Анна подняла голову — над головой сверкал Млечный Путь, остро пахло прелой листвой и хризантемами. Мелькнула звезда. Потом ещё и ещё. Звездопад? В октябре? Аннушка зажмурилась и загадала желание.