Триумф и прах

Елена Валентиновна Малахова (2018)

Книга повествует воспоминания пожилой Изабеллы Гвидиче о выдающемся человеке, именуемом в простонародье Сатаной. За долгие годы своей жизни ей довелось стать свидетелем роковой истории и разобраться, за какие грехи Джеймса Кемелли — сына известного адвоката в Лондоне, окрестили, как исчадие тартара. Кто же он был на самом деле: гений или дьявол?

7

Откровенный рассказ Летиции привел меня в исступление. Я была крайне возмущена и, не смотря на юность лет и воспитание, не старалась скрывать своих чувств. Понимая, что репутации Каприс и Летиции безвозвратно запятнаны, я видела своим долгом восстановить справедливость, будто бы разоблачение Джеймса помогло бы отмыть их честь. Потеряв контроль, я не заботилась, что подумает обо мне семья Гвидиче, увидев, как стучу в дом Кемелли; не помышляла, что скажет Летиция, прознав о визите к её возлюбленному; а уж тем более не думала, как расценит вторжение сам Джеймс. Стучала я с такой силой, что, пожалуй, нехотя задумаешься о катастрофе, постигнувшей мир.

Дверь отворилась, но не рукой Терезы, для которой была уготована речь: «Где этот мерзавец? Твой милый мальчик, его растерзать мало!»; а рукой самого Джеймса Кемелли. Он безмятежно улыбался.

— Я рад вам. Входите!

— Не надо со мной любезничать!

Кемелли вкрадчиво оглядел меня. Непоколебимая улыбка не исчезла с его бледно-розовых губ.

— Что ж, так даже лучше. Что вам угодно?

— Как вы могли так поступить с Каприс?! — моя интонация звучала утвердительно. — Вы чудовище! К сожалению, я не сумею поколотить вас, но это сможет сделать Адриано Медичи, который всё узнает!

Джеймс расхохотался искренним, неподражаемым смехом, точно я выдала великолепную шутку. Его хладнокровие уязвляло мою добродетель. Казалось, он был готов к любой нападке.

— Вы ещё слишком юны, чтобы лезть в это дело.

— Посмотрим, хватит ли вам смелости дерзить, когда всем станет известно, что Джеймс Кемелли сделал с бедной девушкой!

— Как видите, мне-то всё равно, — сухо говорил он, — ибо до сих пор мы беседуем на улице, а не в доме, где нет посторонних ушей. А вот бедным рабам чужого мнения придется отдуваться перед светом благодаря вам.

Он был прав. Разбирательство о непристойном случае на улице могло скомпрометировать нечаянных свидетелей на сплетни. Толкнув его рукой, я зашла в дом.

В отличии от внутреннего убранства итальянских домиков здесь царила роскошь английских стилей. Я затрудняюсь до конца определить, что это был за стиль. Должно быть колониальный. Спектр цветов был сдержанным, приглушенным, несколько мрачным, потому в огромных апартаментах присутствовал полумрак, который не имел отношения к вечернему времени суток. Посредине гостиной находился круглый стол из тёмного дерева, а вокруг него расставлены кресла, обитые дорогой тканью, с вычурными ножками. Стол прикрывала кружевная скатерть, где поблескивал чайный сервиз, графин с вином и чистые бокалы, а в вазе благоухали полевые цветы. Начиная лестницей, ведущей на второй этаж, заканчивая входной дверью, на полу возлежал ярко-пурпурный индийский ковёр. Стену украшали художественные работы Рембрандта и Рафаэля Санти, а также массивные часы в духе английских традиций — деликатный вкус хозяина дома явно не знавал конкуренции.

Я повернулась лицом к Джеймсу, стараясь вложить в силу взгляда как можно больше устрашающей авторитетности.

— Это омерзительно! То, что вы позволили себе, не должно оставаться безнаказанным!

Продолжая ухмыляться, Джеймс направился к столику, налил красного вина и лениво устроился в кресле.

— Что так смутило вас?

— Вы истязали Каприс!

— Нет.

— Вы её били!

— Нет.

Я начинала терять терпение.

— Она обо всем рассказала. Как по-вашему, кому больше веры: вам или ей?

Джеймс отпил из бокала и, с равнодушной грациозностью перебирая его в руке, следил, как вино, точно багровая кровь, медленной волной скользит по хрустальным стенкам. Он отчужденно прищурился, словно в голову проникло осознание того, чем тяготился обремененный разум, и до боли безразличным тоном сказал.

— Смотря, кто возьмется верить.

— Опять вы пытаетесь меня запутать! На сей раз не выйдет!

Мои жалкие угрозы никак не трогали его — Кемелли оставался безучастным и непринужденным. Он снова приложился к бокалу, затем, ловко вскочив с кресла, вернул его на стол и достал трубку. Набив её до отказа, он закурил и размеренным шагом направился к стене, где висели часы.

— Время… — говоря монотонно, он остановился возле них, слегка запрокинув голову. — Оно коварно, согласитесь? Репутация его сомнительна. Время обвиняют в многочисленных убийствах, но те обвинители забывают, что благодаря определенному времени происходит и рождение, без которого не было бы убийства, — он затянулся трубкой и продолжил на выдохе. — Вы правда считаете, что обсуждать с вами столь взрослые откровения будет правильным?

Я покраснела. Летя сломя голову, чтобы восстановить баланс между добром и злом, я была абсолютно не готова вдаваться в подробности произошедшего. Однако, контекст о времени меня насторожил. Что он хотел этим сказать?

— Если подобные мерзости вы опишите слогом искусного прозаика, мне нечего тут делать, — брезгливо сказала я. — Так что ограничьтесь двумя словами.

Он воздержался пару секунд, по-прежнему стоя ко мне спиной.

— Я делал лишь то, что позволяла она.

— Но на ней следы истязаний!

— Это называется несколько иначе…

Он резко обернулся, лукаво глядя мне в глаза. Беседа была деликатной. Кемелли рассуждал беспристрастно, без амбиций, смущений, а я чувствовала себя крайне неловко и пожалела, что предалась воле исступления.

— Вы полюбили Каприс? — наконец выдавила я, пытаясь сгладить уничтожающе стыдливую атмосферу.

— Нет.

— Тогда зачем вы согласились провести с ней ночь?

— Инстинкты. Я вам противен?

— Более чем вы сумели бы себе представить.

Джеймс хмыкнул, принимаясь мерить комнату шагами исследователя.

— В таком случае, вы презираете не меня, а природу, которая создала меня таким.

— Вы животное! — воскликнула я.

— Отчасти так, — он снова приложил трубку к губам.

— Вы не думаете о чувствах других! Неужели вам никогда не бывает гадко от себя самого?

— Нет. Я принимаю всё явным, а не в призрачной дымке ложного восприятия. Право, я не знаю о каких чувствах идёт речь! Каприс не любит меня. Она хотела получить удовольствие — она его получила. Я в ответе за то, что сделал, но не за то, каким образом вынесла в свет эту ночь Каприс.

Последние слова Джеймса заставили меня задуматься. Каприс действительно была заинтересована в том, чтобы Летиция считала Джеймса чудовищем. Потому приложила колоссальные усилия для убеждения сестры, не забывая обогатить события искаженным смыслом. Пожалуй, коварству завистливой женщины в природе нет равных…