Мир меняющие. Один лишь миг. Книга 2

Елена Булучевская

Они смогли изменить Мир. Они смогли остановить нашествие зла. Но зло не дремлет и пытается взять реванш. Кто теперь сможет измениться ради вас? Кому подвластно спуститься в бездну?

Глава 2. Роковой гость

Несмотря на очень раннее утро — еще даже не светало — провожать путников высыпала вся семья Пергани. Марьями невесть когда успела наготовить целый мешок всякой снеди, отказаться от которого астрономы попросту не смогли, побоявшись обидеть щедрую хозяйку. Братьям ради такого случая отсрочили выполнение наказания — уборку дома и черновую работу по кухне. Они и теперь не оставили надежды отправится вместе с путниками, просяще поглядывая на отца. Зидони-Полденьги стояла самой последней, подпирая косяк входной двери, скромно потупив глаза. Достопочтенный Азель крепко обнял Вальда, склонился над руками Стелы. Долго не прощались — у купцов так не принято, считалось, что долгие проводы могут накликать плохую погоду в дороге…

Вальд и Стела оглядывались на провожающих, пока те не ушли в дом, на прощание кто-то из детей взмахнул узкой рукой и в безмолвии подступающей пустыни донеслось:

— Прощайте!

А потом, после того, как кто-то мать или отец одернули крикнувшего, новый возглас:

— Нет, не прощайте, а до скорого свидания!

Вальда захолонуло сердце — было уже это, раньше было, слышал такое прощание. Не пришлось даже мучиться — память услужливо подсунула воспоминания об их сумасшедшей прогулке в тоннелях Зории, когда мама была еще с ними, пусть она ехала в другую сторону, но тогда он знал, что она жива и надеялся, что так и останется еще долго-долго.

Азель предложил астрономам два пути, чтобы добраться до красных башен Крамбара. Первый — через пески Крогли, где велика опасность умереть без воды, попасть в песчаную бурю или вляпаться еще в какую-нибудь неприятность — например, попасться крамсонам. Вторая дорога тоже провела бы их через Крогли, но не через самое смертоносное ее сердце, а почти по краю, мимо Ведска, где можно было передохнуть, и дальше — к Вороньему берегу. Вороний берег был еще опаснее Крогли, его заливы были в руках крамсонов. Предложить в качестве выкупа им было нечего, кроме разве что самих себя, а такой вариант молодых астрономов совершенно не устраивал. Решили ехать через Крогли, понадеявшись наудачу. До рассвета планировали найти хоть какое-то укрытие и переждать самое пекло.

Пергани долго стояли возле дома, глядя вслед Вальду и Стеле. Потом вдруг что-то изменилось, воздух стал густым, словно вода, и подернулся рябью. Азель, стоявший первым, побледнел, схватился за сердце, и, глухо пробормотал: «Теперь ты доволен?», рухнул в дорожную пыль к ногам Марьями. Сыновья подбежали помочь отцу, лишь Зидони осталась стоять на месте. Азеля занесли в дом, мать побежала за лекарственными травами и водой, велев сыновьям не отходить от купца. Вокруг достопочтенного столпились сыновья, пытаясь помочь: Корд махал на отца какой-то попавшейся под руку тряпкой, Бардем расстегивал рубаху, Салгар пытался подсунуть под голову подушку. Мать выскочила из подвала, неся миску с водой, чистые тряпки и склянки с настойками. Входная дверь скрипнула, впуская не пришедшую со всеми Зидони-Полденьги. И в этот миг словно вернулись старые времена — когда Мир и Зория еще были во власти древнего предсказания — движения купцов замедлились, казалось, что им приходилось пробираться сквозь толщу воды. Марьями невыносимо медленно приближалась к мужу, пытаясь протестующе закричать и закрыть его, как наседка закрывает своих цыплят, отталкивая сыновей за свою спину. Уронила миску, вода начала медленно выливаться. Сыновья лишь успели поднять глаза на сестру, черты которой перестали напоминать ту девочку, которую они так хорошо знали. Вместо нее перед купцами стоял темнобородый владелец Хронилищ: вздыбилась нечесаная бородища, багровела не сворачивающаяся кровь на бугрящихся мышцах, не прикрытых ни одеждой, ни кожей, хитринкой безумия светились пламенеющие глаза.

— Приветствую вас, достопочтенные! — произнес, словно выплюнул, покрытые ядовитой слюной слова.

Марьями, которой едва удалось сладить с ношей: вода наконец вылилась, и миска, тихонько звякнув, упала рядом; склянки беспорядочной стеклянной кучей сгрудились в углу дивана, на котором все еще без сознания лежал Азель. Достопочтенная бесстрашно взглянула в безумные глаза Хрона:

— Где моя дочь, темнобородый?

— Марьями, дорогая, не беспокойся, я забрал твою девочку к себе. У нас ей будет лучше. Знаешь, дети так быстро растут, и бывает, не слушаются своих родителей. А ты избежишь всего этого. И тебе не придется, когда наступит время, отдавать дочь какому-то чужому мужику, с которым будет она счастлива или нет — ты не можешь знать наверняка. И не придется ей корчиться в родовых муках, чтобы потом родить младенца, который может родиться больным или вовсе не родиться. Она избежит одряхления и смерти — согласись это-таки козырь?

— ВЕРНИ МОЮ ДОЧЬ НЕМЕДЛЕННО! — крик, рвущийся из самых глубин души.

Сыновья застыли в нерешительности — они никогда не видели отца таким беспомощным, а мать такой грозной и отважной.

— Маленькая купчиха будет верной подружкой моему пасынку, поэтому ее возвращение не обсуждается. Да ты и не обрадуешься ребенку, который вернется из моих чертогов. Вернется уже совсем другая Зидони. Она видела то, что никто из живых зорян не видел, Ее разум не остался невредимым, она уже полюбила быть среди мертвых грешников. Ты видела тех, кто рисует мои портреты? Ты видела тех, кто прославляет мое темное имя? Но ты никогда не видела детей, которые пропадали, а потом вернулись, вернулись из Хронилищ, не так ли? Я милосерден — я не возвращаю ваших детей, которым вы уже ничего не можете предложить — потому что они видели и познали то, что никогда не будет доступно вашему тупому умишку!

— Прим и Вес услышат мои стенания и тебе несдобровать! Попомнишь ты нашу семью еще!

— Я, дорогуша, никого не забываю! А боги ваши — что они мне могут сделать? Вернуть в хронилища? Спят ваши боги, не до вас им отныне. Они посчитали, что пророчество ваше страшное уже свершено, значит, теперь на Зории будет тишь да гладь, можно заняться и другими делами. Но я постараюсь уж, чтобы не было так, как они хотят.

Марьями сникла, продолжая закрывать собой мужа и сыновей, темнобородый говорил правду. Те, кто заглядывал в темное знание, сходили с ума — кто быстро, кто медленно, но итог для всех был один — последователи Хрона, вольные или невольные, умирали насильственно и скоро — от страшных неизвестных болезней — или их убивали, словно бешеных собак, отчаявшиеся родственники. И теперь, узнав, где Зидони, было опасно настаивать на ее возвращении. Да и о Весе тоже не слышно уже давненько, верное сказал Хрон. Теперь Марьями хотела лишь одного — чтобы ее семью оставили в покое, чтобы темнобородый исчез, как ночной кошмар, о котором забываешь в круговерти дневных забот. Слишком быстро и страшно изменилось все, к чему Пергани привыкли. Хрон, заметив, что выражение лица Марьями изменилось, пророкотал:

— Ну, если вы более ничего не хотите, я исчезаю. Вижу, что вы мне совершенно не рады и приглашения к столу от вас не дождешься. Я только удостовериться хотел, что твой муж выполнил свою часть сделки.

И пропал, словно его и не бывало. Лишь обуглившиеся следы на ковре, который истлел до самой основы, да запах тления подтверждали, что темный гость им не привиделся в общем кошмаре. Время вновь выровнялось, стали слышны звуки. Марьями кинулась к мужу — о, чудо! — он все еще был жив, и его можно было спасти. Засуетилась, заметалась, отрывисто приказывая сыновьям делать то-то и то-то — все, что могло помочь Азелю.

Вскоре их совместимые усилия привели к видимому результату — купец задышал равномерно; страдание, которое преобразило черты лица в маску, смягчилось, а потом бесследно пропало. Купца укрыли, возле него остался Салгар — следить, чтобы ничто и никто более не тревожили покой достопочтенного. Остальные домочадцы разбрелись по дому — проследить, не осталось ли следов посещения темнобородого, от которых может пострадать их жилье и все самоё Торговище. Марьями была в кабинете купца, разглядывала ту чудную карту земель крамсонов, что осталась в наследство от предков мужа, когда из гостиной донесся испуганный крик Салгара:

— Мама! Мама, иди сюда скорее!

Подхватив юбки, чтобы не мешались, Марьями бросилась на зов. Прибежали и сыновья. Потерявший на миг дар речи младший тыкал пальцем на голову отца. Курчавые волосы Азеля, которые были цвета соли с перцем, и перца в них насыпано гораздо больше, теперь совершенно побелели — моментально, на глазах волосы стали абсолютно седыми. Все четверо стояли рядом с купцом, оторопев от этого видения, не в силах сдвинуться с места. Простояв так — замерев и не сводя взглядов с Азеля достаточно долго — мать и сыновья, не в силах помочь достопочтенному, вновь покинули комнату. Но, едва Марьями добралась до кухни, как снова раздался крик Салгара.

Прибежала, в дверях едва не столкнувшись с сыновьями, и увидела, что муж пришел в чувство. Но взгляд его был не здесь, глаза его смотрели в никуда, сквозь них. Страшны были его глаза — выкатившиеся из орбит от напряжения, побагровевшие от прилива крови, словно силится что-то разглядеть достопочтенный, а не может. Потом из раздувшегося его горла послышался странный звук, похожий на шипение закипающей воды, а потом незнакомый, шипящий, хриплый голос произнес: «Прокляты вы, прокляты мы, обманули гостя, нарушили закон гостеприимства, я ухожу, а проклятье нести вам. Карту я им дал не свою, а ту, что велено отдать было. Нашу надо отдать им, нашу». Из уголка глаза выбежала кровавая слеза, потом хлынул кровавый поток, купец попытался вздохнуть и никак. Приподнялся, хрипя от страшного напряжения сил, ловил широко распахнутыми руками что-то недоступное для него и невидимое для домочадцев. Потом прошептал: «Зидони, Зидони, Зидони», захрипел и упал замертво, широко раскрыв налитые кровью глаза. Только после этого распухшее горло приобрело нормальный размер, тело расслабилось, поднятые руки упали, и пришла смерть. В голос завыла Марьями при виде страшной кончины своего достопочтенного, который всю жизнь старался жить по кодексу, и отступил от заветов предка лишь ради спасения дочери. Упала достопочтенная рядом с усопшим на колени, уткнувшись лицом в его безжизненную, быстро остывающую ладонь. Слова не шли с языка, из горла лился лишь безудержный вопль. Осиротевшие сыновья, не зная, как помочь горю матери и, еще не осознав своей потери, стояли, оцепенев, в изголовье.

Марьями подняла залитое слезами лицо, отвела растрепавшиеся волосы, и увидела сыновей. Увидела тех, ради которых теперь ей предстояло жить. Растерянных и таких еще юных. Раскрыла объятья и пришедшие сыновья столпились на коленях рядом с ней. В их памяти, сколько бы ни прошло Новолетий, мать всегда останется бесстрашной воительницей, которая не отступила перед темнобородым, защищая их жизни. Марьями внимательно вгляделась в своих сыновей:

— Дети мои, нам нужно догнать гостей и отдать им нашу карту. Поедет Бардем, и не спорьте со мной. Сынок, ты должен будешь оставаться с астрономами до тех пор, пока не искупишь вину. Корд — ты теперь старший и должен по наследству приглядывать за Торговищем, а ты, Салгар, пока слишком юн, чтобы идти. Бардем, отправишься сразу после того, как попрощаемся и похороним отца.