Проклятие кровавой луны

Елена Антонова, 2022

Мрачные суеверные века. В ночь кровавого полнолуния на свет появляется сиротка Агата, несущая в себе уникальный ген лунного проклятия, что передалось ей с кровью отца. Ее растит пробабка, живущая у леса на опушке. По исполнению девушки 15 лет, бабка отправляет ее в лес. Там Агата сталкивается с оборотнем, которому удалось учуять ее дивный запах и испробовать крови и после этого человек-волк распознает в ней родственный ген. Он преследует свою самку, чтобы пометить и оплодотворить ее, но девушка сбегает, наградив его шрамом. С этого рокового полнолуния и начинаются приключения девушки, по пятам которой идет сам оборотень, желающий сделать ее своей самкой. Агате удается скрываться от зверя и даже отлично устроиться в незнакомом городе до совершеннолетия, но с того момента, как она была отмечена зверем в роковую ночь, каждое полнолуние тело девушки объято жаром, потушить который может только укусивший ее самец оборотня… "Проклятие кровавой луны" – чудесная история в стихах.

От автора.

Эта поэма вторая по счету, и в ней я решила опереться на древность и придать ей таинственности и готической мрачности. По-прежнему в моих романах на первом плане тема спасительной любви, так как считаю, что это единственные эмоции, которые являются спасительными для каждого человека, находящегося в любой трудной ситуации.

Мои книги несут только беллетристический характер, в них нет цели оскорбить кого-либо или унизить. Все герои и события вымышлены и являются исключительно моей фантазией, поэтому любые совпадения — случайны.

Желаю вам приятного чтения.

С любовью от Елены А.

Пролог.

Давным-давно, как были мрачны времена,

В них страха жизнь крестьянская была полна.

Полно в той жизни было суеверий,

Что рядом с ними обитали люди-звери.

И хоть боялись все, молва ходила,

Что полнолуние монстров породи̍ло,

Дало им власть преследовать людей

И по ночам их воровать детей.

И сколько б люди бого̍в древних не молили,

Чашу ужаса они сполна испили,

Но так и не смогли в себе искоренить

Страх суеверий, и с этим жить

Пришлось им многие века,

В чудовищ верив, а пока…

Пока невежества свежо в воспоминаньях

И не ясны природ явлений в их приданьях,

Историй много породят их байки

И даже, все ученые всезнайки

Сломают прежде множество голо̍в,

Пока узнают правду средь тоно̍в,

Всех этих сказок, вра̍ков и легенд,

Иль смогут правильный подать акцент

И рассказать, где вымысел, а где здесь суть,

И смогут ли веривших вернуть

На путь правды и здравого ума,

Пока их вера в вымысел сильна?

Сей вопрос останется открытым,

Ведь никому знать не дано, где пёс зарытый,

И под каким камнем скрыты кости…

И это всё лишь добавляет злости,

Ведь неведение порождает страх,

Который раздувается в веках…

Но даже так историй этих сказ,

Скептика узревший глаз,

Найдет в сказаниях сомненья,

И никакие убежденья

Не смогут скептиков склонить

И им придется с этим жить…

Но мы не будем углубляться

И в подробности вдаваться,

Легенды правда или ложь

Сейчас уже не разберешь…

Одно могу сказать, для нас — писак,

Все байки, как стальной верстак,

Где мы романы высекаем,

Своё немного добавляем

И получаются шедевры,

Что сберегают ваши нервы.

Ведь спорить не за что в романе,

В нём всё есть, как в обычной драме

И не придётся вам гадать —

Писатель правду или врать

Принялся в своей поэме

И почему же в этой теме,

Не подкреплён рассказ научным?

Отнюдь же сказ не будет скучным,

Так что смело начинайте,

К чтению скорее приступайте.

I

Ночь заходится луной,

А из леса волчий вой.

— Что за черти? Что за дьявол,

К нам оборотне̍й отправил?

Нынче век наш неспокоен-

Не пройдёт здесь даже воин! —

Мелет спьяну лорд Трибой,

Сотрясая бородой.

В этой же корчме с сивухой

Зависал и длинноухий.

Только всё он услыхал,

Меч серебряный достал:

— Я с бедою вашей справлюсь,

Убийством чудищ, ведь я славлюсь!

Да чтоб мне гореть в аду,

Если вам не помогу! —

Бьёт себя пьянчуга в гру̍ди,

Чтоб знали ту̍тошние люди,

Какой же воин к ним забрёл

И много шороху навёл.

— Щас же я к оборотню̍

Прямо в логово пойду.

Выпущу ему я кровь

Корчмарь, мне пива приготовь! —

Залив глаза эльф рассуждает,

И то что храбр убеждает.

— Ты, храбрец, побойся ночи

У чудовищ хватит мочи,

Чтоб такого завалить

И кровушки твоей испить! —

Смеялись местные мужи

В хмели от водочки из ржи.

Подначенный храбрец хмельной

Поднялся, топнул он ногой.

— Сейчас вам делом докажу,

Убийцу-волка я сражу!

Бошку̍ его вам предоставлю

И вас в покое не оставлю:

Должны мне будете по гроб!

Слыха̍ли сме̍рды, ети̍ть вас в лоб?

От такого вот признанья

В корчме раздались завыванья.

Свист радостный пошел по залу,

Но чтобы избежать скандалу,

Корчме пришлось подать всем пива

(С водою) местного разлива,

Чтоб избежать себе убыток,

В таких делах корчмарь был прыток.

К тому ж все пришлые и так пьяны,

А так не долго до войны,

Ведь местные любили драться,

Как кончат в стельку напиваться.

А так, лизнув некрепкого напитку

Не понесут они убытку.

Возгласы замолкли в зале,

Пьянчуги пиво допивали

И рассуждали, что да как…

От куда взялся тот дурак,

Который эльфу-то поверил?

И первый отворил он двери.

— Ну, что же воин, вся надежда на тебя,

Взгляни, теперь мы все твои братья̍.

Мы за тебя молить бого̍в всех будем,

По возращению, подадим на блюде

Мешочек с золотом и яств каких захочешь,

Но будем ждать тебя к завтрашней лишь ночи,

Но как, полнолуние сойдёт

И коль тебя никто не встретит, не найдёт,

Мы посчитаем твоё тело убиенным,

Тебя помянем ужином отменным…

Но, а теперь иди, храбрец,

Избавь от зла нас наконец!

Все разом война снарядив,

Уткнулись в свой аперетив

И выпивая за его победу,

Наговорили много бреду…

А длинноухий на плечо свой меч закинув,

Корчму веселую покинул.

С тех пор никто в округе сей

Не слы̍хивал о нём весте̍й,

Лишь по весне охотник — дед

Нашёл в лесу его скелет.

С тех пор и оборотень местный

Стал куролесить в перелеске.

Попробовав крови̍ людской

Он потерял весь свой покой,

И жажда днём его давила,

А по ночам в леса манила,

Отведать свежего мясца,

Заплутавшего в ночи юнца…

II

Луна на небе засияла

И полный лик свой показала.

И снова оборотня вой,

Что под полною луной

В лесах мрачных тех прошёл.

В деревня̍х слушок пошёл,

Что беда в леса вернулась,

Им во вред же обернулась.

Стал скот и дети стали пропадать,

Деревни стали увядать.

Страх рассеялся по сёлам,

Из уст в уста по разговорам,

Он лес и реки пересёк,

Пока один вельможа не просёк,

Что этот слух вполне основан,

Ведь был он знанием подкован

И вскоре понял, местных разговор,

Улик, ведущих прямиком во двор,

В его поместье, к возлюбленному из его детей,

Что очень отличался от простых людей…

Тот сын родился от большой любви,

Но к сожаленью, цвет его крови̍

Был отнюдь не голубой,

Цвет красный был, крестьянский и простой.

Так вышло, что вельмож богатый,

Покуда молод был, слегка поддатый,

Влюбился в девушку простую,

Красивую и добрую, словом, золотую.

Любил так сильно и безбрежно,

Любил он искренне и нежно.

И вот, когда та вскоре понесла

Дитя от вельможьего чресла̍

То в родах умерла бедняжка…

Тому вельможе было тяжко.

Сынишка был его спаситель,

От мук душевных избавитель.

Своим лицом, пошедший в мать,

Отца он начал занимать.

Ребенок требовал вниманья,

И тем развеивал страданья.

Отец-вельмож души не чаял в сыне

И счастлив был он с ним поныне,

Но время шло из года в год…

Стал поговаривать народ,

Что мать мальцу нужна скорей,

Что будет лучше средь детей

Ему расти и развиваться,

Придется все же ведь расстаться

Ему со стариком своим…

Не жить всю жизнь же им одним?

Да и вельможе нужно, чтобы рядом,

Как только вырастет его отрада,

Покинет отчий дом и старика,

О нем заботилась надёжная рука…

И посоветовав ему со всем смириться,

Пришли все к выводу, что надобно жениться.

Вельможа знатный так и поступил,

С дамой благородною в брак быстрей вступил,

Взял ее с богатствами, с землями, с детьми,

Что б не стыдно было ему перед людьми.

Бывшая вдова милою была,

Хоть красотой своею в народе не слыла̍,

Но хозяйство смело на себя взяла,

Без дела не сидела и отчёт вела.

Очень уж по нраву ей пришлось богатство,

Муж пришелся новый и его «аббатство»,

Но вот только сын ей не был его нужен,

«Ты простолюдин!» — Она его утюжила.

Мальца возненавидела. В его руках наследие…

«Как забрать наследство?» — Идеей этой бредила.

И своих детей желая обеспечить,

Она стала злобной, дитя стала калечить.

Но как бы не старалась, пасынок здоров,

Его всегда хранила отцовская любовь.

А вот хозяйка новая резко заболела

И на одре предсмертном что-то прохрипела.

С ее губ холодных сорвало̍сь проклятие,

Ночью, в полнолунье, и на крови заклятое:

«Я желаю, чтобы ты был словно зверь,

Уродливый и страшный, чтоб пугал людей,

Чтобы в жизни счастья не было ни грамм,

В твоей жизни не̍ было благородных дам.

Оплот из одиночества тебе я лишь желаю,

Ведь вина твоя, что я сейчас страдаю.

А еще кляну весь будущий твой род,

Пока последний отпрыск в муках не умрет…» —

На словах на этих вдова захохотала,

Пока в её глазах жизнь быстро угасала.

Вдову похоронили в склепе у поместья,

Но пришли потом недобрые изве̍стья…

После этой ночи, в каждую луну,

Что на небе гонит сумрачную тьму,

Пасынок той ведьмы шерстью обрастал,

Он в два размера больше чудом вырастал.

Его лицо менялось, вытягивался нос,

Когти вырастали, а сзади волчий хвост.

Зубы заострялись, а в глазах огонь,

Своим жутким взглядом, он грозил «не тронь!».

На затылке уши и лапы вместо рук,

Он бедняга корчился от телесных мук,

Что его ломали, заставляли пасть…

Что же это было? Что же за напа̍сть?

И что же за болезнь могла его свалить,

Лик его прекрасный так резко изменить?

И вот, когда парнишка волчонком представал

И злобными звериными глазищами сверкал,

Отец его вельможа мучился не хуже,

Ведь понимал, что сыну лекарь срочно нужен,

Но ни врачеватель, ни маг им не помог…

Повзрослев немного, парнишка занемог.

Его в лес тянуло под полною луной,

За охотой страстной, за мрачной тишиной,

Где в лесу он мог порезвиться в волю,

Где комфортно волку под небом на раздолье.

Отец его вельможа, любящий отрока,

Он убитый горем, грустный, одинокий,

Боясь, что сына-волка охотники убьют

И в земле холодной дадут ему приют,

Он сыночка в башне заточил в своей,

И стеречь заставил храбрейших из людей.

II

Ветер по округе вьется,

Ликантроп в цепях все бьется.

В башне замка он закрыт

Караул за ним следит.

Вот один из караульных

Устав от снов своих разгульных,

Решил косточки размять

И немного погулять.

Услышав, как их пленник в клетке

Скребется и рычит на на це̍пке,

Глазочком в щелку заглянул,

Да и к напарнику рванул:

— Там герцог наш, как зверь в силках,

Запутался в своих цепя̍х.

Он задыхается в удавке,

Умрёт — нам не видать добавки

К получке нашей, к медякам,

Снесут бошку̍ нам дуракам! —

И вот, двое из конвоя

Пошли освобождать вульф-бо̍я.

Засов открыли, в логово вошли,

И тело зверя бездыханное нашли:

Поросший шерстью, когти сабли,

И зубы острые, как грабли,

Торчат из мерзкой пасти монстра.

Клык каждый умещался в горсти.

— Иди проверь-ка, дышит ли,

Иль поздно мы сюда пришли? —

Толкает в бок мечом напарник,

Себя ведёт он, как начальник.

— А чё так сразу я смотреть?

Проверь-ка сам, хорош звиздеть!

Не помню, чтоб хмыря такого,

Повышали до старшо̍го.

Чего ж командуешь ты здесь?

Хорош бухтеть и сам залезь! —

Напарник строго говорил

И врозь ладони разводил.

— Я не могу, боюсь до дрожи

Огромной этой волчьей рожи.

Ноги мне откажут сразу,

Коль ближе подойду к заразе.

Вот, смотри! Уже размякли.

Не чую их, они как пакли. —

Показывал один другому,

Мечтая убежать до до̍му.

— Я сам признаюсь, что страшусь…

Поверь! И я его боюсь…

Лишь только я к нему ступил,

В штанину лужу напустил! —

— Пока с тобою мы тут мнёмся

Вервольф в цепях совсем загнётся.

Тогда вельмож нам старший даст…

В ручище смерти передаст.

А за спасенье сына своего,

Не пожалеет ничего:

Мы обретём богатство, славу,

Коль угодим отцову нраву…

Отговорки все потом,

Совместно разберемся со ското̍м.

Иди за мной, держись-ка ближе,

Вдруг, чего я не увижу… —

Конвойный первый говорил

И к зверю ближе подходил.

И одновременно нагнувшись,

Дрожа и матом чертыхнувшись,

Они его освободили

И по-быстрому свалили…

Но только к двери добежали,

Их, зубы оборотня догнали.

Порвал их монстр на клочки,

Сорвал засовы он с петли

И выбрался из башни этой,

Свободный побежал по свету.

И мчался зверь, как ли̍хий ветер

В след оставляя кро̍ви реки.

Молва пошла с тех пор в округе,

Мол: «не ходите в леса, дру̍ги!

Там зверь ужасный и свирепый,

Он человеков ест, как репу.

И целиком он вас сожрет,

При этом глазом не моргнет!»

И снова страх на люд нашёл,

Что монстр в их леса пришёл.

Народ стал деньги собирать,

Чтобы охотника нанять.

Минули месяцы, что б прежде

Охотников сманить с земель прибрежных,

Что силой славились своей,

Готовых выручить людей.

Их к берегу причалило с десятка:

Свирепые, угрюмые и смотрят все с оглядкой

И чуть заслышат они шорохи в кустах,

Стреляют так, что наступает зверю крах.

С собой они оружие смертельное несут

И им они уверенно в руках своих трясут.

Досу̍жие до девок, боя и питья

И меж собою они ро̍дные братья̍.

Условия им сообщили, злата дали

И только пыль из-под их пят вида̍ли…

Наемники гурьбой всей в лес вломились,

А люди о удачи их молились…

Серьезная охота в лесах тех развернулась

И много хищников тогда загнулось,

Но братья своё дело четко знали

И оборотня в скором времени загнали.

Стреляли его пушками, рубили топорами,

Огнём палили, дырявили гвоздями…

Всё ни почём проклятому чертяке,

На нём все раны заживают, как на собаке.

Ну вот, один из всей охотничьей династии

Зуб серебряный изъял из своей пасти,

Вложил его в мушкет, поджог фитиль

И выстрелил он в зверя с полумиль.

Пробил легкое серебряный зубок

И из раны зверя заклубил дымок.

Зверь тут же ринулся спасать свою густую шкуру,

С утеса в реку скинул он свою фигуру.

— Вот гад! Мы упустили зверя!

Он сдох, иль нет? Надо бы проверить! —

Молвил всем старшо̍й из братьев:

— Нужно отработать, чтоб избежать селян проклятья!

Все разом в один голос согласились

И в путь дорогу вскоре снарядились.

Да вот теченье бурное тело унесло

В края далекие, в озерное русло̍.

Прибила к берегу на камни тело,

Которое лежало до утра без дела.

А утром уже юношу красивого нашли,

Когда рыбачить мужики к берегу тому пришли.

В свою деревню они находку оттащили,

Водою чистою его омыли, напоили

И занесли в дом старой повитухи —

Единственной в селе лекарке-старухе.

Она ему на раны тра̍вы приложила,

Зуб серебряный вынула и рану ту зашила.

Отпаивать настоями больного бабка стала

И потихоньку своим леченьем парня поднимала.

III

У той старухи была внучка,

Та ещё девчонка-штучка:

Красавица, юна в годках,

Нужды не знала в женихах.

От ясных глаз её — сиянье,

Что всех манило на признанье —

Веяло теплом и светом…

И как на зло случилось летом

Той девушки к своей бабуси

Приехать в гости из родного устья.

В помощницах красотка эта

Была у бабки на всё лето.

За юношей она следила,

Ухаживала и кормила…

И вот, как обычно и бывает

Молодёжь чувства вдруг обуревают.

Любовь их на̍крепко связала

И верности обоих обязала.

Шло время, а луна росла…

Охотников били по реке весла̍.

К берегу причалили войны-братья,

Чтоб навсегда избавить волка от проклятья…

Тем временем, юноша беду учуяв,

Охотников душок, что с речки в миг почуял,

Он носом потянул и запылало сердце,

Признал, что от расплаты никуда не деться…

Окреп немного, он стал бесноваться,

И по избушке повитухи с угла в угол стал метаться.

— Бежим со мной, краса моя, Ирада!

Я чую, что готовят на меня засаду!

Бежим к отцу, там будем под защитой.

Мы спрячемся в поместье, от глаз чужих закрытом.

Там будем мы с тобою мужем и женой,

Только дай согласье и бежим со мной!

— Ох глупый! Ты чего от внучки просишь?

Вернешься в замок и её ты бросишь!

Она хоть и красотка, но без голубых кровей.

Отец твой не позволит плодить вам сыновей!

Ты красивый парень, но чувствую с тобой

Общенье моей внучки выйдет нам бедой.

Уходи скорее, ведь ты уже окреп.

Вот тебе водица и пшеничный хлеб! —

Протянула бабка и турнула в бок:

— А теперь-ка с Богом, ну давай, милок! —

Помахала бабка утешая внучку:

— Коль Ирадку любишь не тяни со случкой.

Присылай сватов к нам, мы их будем ждать,

Коль намерен свадебку с Ирадочкой сыграть.

— Ну конечно, бабка, я к вам возвращусь,

Если я в дороги тут не задержусь.

Ну а ты, любимая, меня здесь дождись,

Понапрасну слёз не лей и иди ложись.

Будем скоро вместе, разлука пролетит

И наш с тобой союз отец благословит. —

С этими словами паренек ушёл,

Болея за любимую и сердцем и душой.

Но судьба злодейка по-другому рассудила

И двоих влюбленных на веки разлучила…

Охотники с собою трофеев привезли,

Оборотня голову людям поднесли.

Вновь в деревню эту спокойствие пришло,

А в другой деревни сердце девушки зашло:

— Ну где же мой любимый? Месяц уж прошёл.

А может сват, им посланный, дом наш не нашёл? —

Убиваясь горем, девушка щебечет,

Слезы утирает и слагает речи:

— Может, с ним, бабуля, случилася беда?

А может притомила в дальний путь езда?

— Ну, что же ты, глупышка, ни как всё не поймёшь!

Бросил он собака…

— Нет! Ты нагло врёшь! —

Плакала девица у бабки на коленях,

А бабка утешала свою внучку в сенях:

— Это ты, бедняжка, мужиков не знаешь,

Что у них на мыслях, ты не угадаешь…

Сегодня они любят, ну а посля̍ чужие…

Мы вон, с твоим дедом, тока так и жили. —

Сетовала бабка, гладя внученьку свою:

— У тебя всё будет… А его убью!

Попадись мне только под горячу руку,

Я уж его вылечу, таку подлу суку!

IV

Дни и ночи пролетали, время всё летело,

А у девушки-красы пузико круглело.

Вот заметила и бабка, в девке измененья,

И решается спросить, с её позволенья.

— Ты чего такая стала? По утрам всё плохо…

Не решила ль понести от герцогского ло̍ха? —

Девушка лишь опустила свои ясны очи.

— Ой бабуля, ой родная, больше нету мочи! —

В слезы кинулась девица бабушке на грудь.

— Ну-с, рассказывай же внуча, в чём страданья суть?

И со всхлипом её внучка правду рассказала,

Как судьба её за счастье жестоко наказала:

— Я не думала бабуля, что вот так всё будет,

И не думала, что он про меня забудет.

А теперь я на сносях и совсем одна…

Что со мной теперь-то будет? Ой, беда! Беда!

— Не расстраивайся так, всё это — не горе,

Ну подумаешь, принесешь ты дитя в подоле…

Вырастим твоё дитя… Он же наш! Сумеем!

Ну, а ты теперь сама станешь в раз мудрее.

У меня здесь оставайся, будем вместе жить,

А потом придумаем, как нам дальше быть…

V

Пролетело много время,

Выпало рожать Ираде бремя…

Стонет девка вся в поту:

— Мне уже невмоготу!

Бабка рядом, греет воду, сетует на ночь:

— Вот увидишь, что к утру принесешь ты дочь!

Только вот луна на небе кровью обагрилась —

Очень нехороший знак… Хоть бы получилось!

Стоны до полуночи неслись из дома повитухи:

Умирала внучка на руках старухи,

И пред смертью наказала, дочь свою спасти:

— Не бросай её, родная… Режь меня, хоть рви!

Но спаси моё дитя, ведь она мой плод,

И в любви зачата… Пусть ей повезет

Больше, чем мне в жизни, с её родны̍м отцом.

Счастье ей желаю я перед концом…

В полночь всё затихло и повисла тишь,

А минуты через три закричал малыш.

Бабка вьётся над дитятей, с утробы доставая,

Жмет его к грудя̍м своим, слёзами утирая:

— Уж прости, малютка, бабку, что мамку не спасла,

Не хотелось мне, чтоб ты сирото̍й была,

Но не выдержало сердце матери твоей…

Знать судьба её такая, кормить в земле червей. —

Убиваясь горем, бабка слёзы льёт

И своей правну̍чке наказы раздаёт:

— Назову Агатой, тебя — мою правну̍чку,

Ведь твои глазища, словно солнца лучики:

Так блестят, так светят, прямо как каменья…

Не даром мне недавно мерещилось виденье:

Словно моя внучка волчонка родила

С такими вот глазищами, прям как у тебя.

Ты ж расти, малютка, сильная, как мать,

Но усвой! Мужчинам не стоит доверять!

Вот подлец — твой батька, что сделал сирото̍й,

Не даром ты явилась в мир с кровавою луной!

Это знамя крови — твой отныне талисман,

Научись-ка ты в людя̍х распознавать обман.

Я тебя по силам буду защищать,

Хоть знаю, мне не заменить тебе родную мать,

Но буду я молиться, что б твоя судьба

Тебе благоволила, как сия луна…

***

С тех пор годко̍в пятнадцать минуло ли̍хо так

А в доме повитухи немыслимый бардак,

И ветхая бабуся не в силах уследить,

Ведь за шустрой пра̍внучкой приходится блюди̍ть.

Куда она не кинется — всюду крах, погром,

Словно буря пронеслась, перевернула дом.

Как с делами справиться бабке невдомёк,

Приходится ей преподать хитрости урок:

— Ты, моя красавица, сбегай по грибы,

Ягод и корений мне из лесу принеси,

А то зелий мало… Нужно наварить,

Да грибочков на зиму надо б засушить.

Только ты далече в лес не уходи

И скорей к закату до дому приходи. —

Напутствий надавала и всу̍чила корзину,

И бабка отпустила совсем одну детину,

А правнучка, что буря по тропке понеслась

И вскоре с деревьями, зелеными слилась.

Пошла подросток в лес по ягоды, грибы,

Да вот так незадача во круге только мхи.

Пошла она подальше, где гуще и темней

И видит поле ягод, в пределах заросле̍й.

Набрав плодов с лукошко, по грибы пошла

И даже не заметила, как с тропы сошла.

Идет и собирает, песенки поёт,

А время, что водица, между рук течёт.

Стемнело незаметно во̍ густом лесу,

А она наткнулась на грибную полосу̍.

И так увлекшись сбором, она все шла и шла,

Пока на небе полная луна вдруг не взошла.

Опомнившись не скоро, девчонку затрясло,

Ведь отошла от дома дале̍че, как на зло.

И вот девчонка наша совсем уж забрела,

И выхода из леса к вечёре не нашла.

Аукала бедняжка, на помощь всех звала,

Ответом потеряшке лишь тишина была.

Угукал рядом филин и волки поднялись,

А ноги вдруг со страху свинцом уж налились.

И вот разволновавшись, вдруг заболел живот

С такою страшной силой, словно на него лёг гнёт.

И вдруг под юбкой что-то по ножкам потекло.

Девчонка всполошилась, сердце запекло.

— О Боги! Что же это? Не уже ли кровь? —

Пригляделась девка, задрав вверх свой подо̍л.

— Мне бабка говорила как-то, что есть такие дни

У женщин наступают с взрослением они.

Что кровь из лона хлещет прямо между ног,

И, что спасает только из тряпочек моток. —

Она подол свой опускает и думает, как быть,

А близко, на горище, кто-то начал громко выть.

Ни волки, ни медведи, так злобно не звучат,

Лишь оборотни голосом ужасным говорят…

И голос этот страшный раздался словно гром.

Она корзины бросила, во тьме свой ищет дом.

Но куда бежать не знает, вокруг лишь тьма, да мрак,

А с горы тут зверь спускается большой, как вепрь-хряк.

При луне шерсть черная блестит как серебро,

Глаза объяты пламенем — в них одно лишь зло.

И лапы его сильные, ступают по траве,

В лесах он ошивается, мечтает о еде.

Учуяв запах свежей крови, зверь самку распознал

И у него гон начался… сезон любви настал!

Донесшись, запах этот сладкий, до его ноздри,

Он затуманил его разум, запудрил все мозги.

Он отключил его сознанье, заставил захотеть

Пометить самку, что бы та смогла тут залететь.

Ведомый страстью и желаньем спариваться с ней,

Зверь воет, широко разинув пасть прямо до ушей.

Он со склона резво мчится — вывалив язык,

Чтобы самке доказать, какой он есть мужик.

Агата в темноте бежит, куда глядят глаза,

Из них с испугу водопадом катится слеза.

Девчонка словно птица в клетке бросается бежать,

А за ней огромный монстр, пытается догнать.

Он настигает её быстро, у речки, где арык,

В отчаянье девчонка бьётся, подняв над лесом крик.

Схватив палку, что лежала прям у её ног,

Зверю морду распорола и оступилась о пенёк.

Тут оборотень, пока в запале, за ногу укусил

И только он хотел пометить, как жертву упустил.

Девчонка быстро пробежала по мостику-бревну

Пересекла речушку и стала на правом берегу.

За нею зверь преследуя, вскочил он на бревно,

Но вес его огромен, и мостик повело.

И не успевши спрыгнуть, он полетел в овраг,

А выбраться на правый берег он не мог никак.

Вот так добыча улизнула из его когтей,

И не успел он с ней случиться и завести детей,

Как злобный рок или счастливый, развёл по берегам

Зверя и его добычу, угодную бога̍м.

Вот так они и разминулись под полною луной,

А ветер судеб их сменился тишиной.

***

Девушка ночлег себе на дереве нашла,

Дальше в лес по темноте она уж не пошла

И схоронилась до зари в вековом дупле,

Молясь за жизнь свою младую лишь бабушке-луне.

А зверь в азарт вошёл к охоте за добычей юной,

В овраге всё метался с час злобный и угрюмый,

Но всё же смог он выбраться и пошёл по лесу

В поисках своей потерянной невесты.

То, что он смог её куснуть, испробовать крови,

В нём разожгло к той девушке луч пламенной любви,

Ведь он почуял её вкус и запах феромонов,

Что возбудили страсть в груди и заручились гоном.

Теперь же он от запаха её сходил совсем с ума

И жаждал он её любви, как крепкого вина.

Но выбравшись на берег левый, пошёл он по трапе,

По аромату девушки, что был почти везде.

И этот сладкий аромат привёл его к избушке,

Что стояла у реки, у лесной опушки…

VI

Девчушка ночь в лесу таилась до самого утра,

А утром на тропинку вышла, добралась до двора.

Но только видит, что избушка странно так стоит,

И бабули утварь с дома у порога вся лежит.

Сунулась в избушку наша девица-краса

Да тут же и наружу… нет на ней лица.

Увидела девчушка прабабушку свою,

Вернее, что от нее осталось, не целую, не всю.

Зверь большой ужасный ворвался ночью в дом,

Он следы когтей оставил, перевернул всё в нём.

Прабабушку любимую, бедную он съел,

Не пощадил он старость, её не пожалел.

По запаху девчонки той, дом он сей нашел,

Вдоль деревни незаметно он сюда пришел.

Не найдя своей омеги, зверь разозлился сильно

И в порыве злости, бабке кровь выпустил обильно.

Плачет сиротинка, слёзы свои трёт,

А время до заката всё идёт, идёт.

— Что же делать? — Плачет. — Кто поможет мне?

Не уже ли нужно покорной быть судьбе?

Я теперь одна совсем, бабули больше нет,

Не кому меня обнять и сварить обед. —

Убивается девчушка, да только нет резона,

Она вещи собирает, идёт к своим знакомым.

Просит приютить её, веща̍ет о беде,

Да только вот не рады ей, и дело ни в еде.

Узнав, что ночью ликантроп за ногу укусил,

И не успев её сожрать, жертву упустил,

Её люди избегают, бояться дать приют,

А некие кидают камни, больно её бьют.

— Тебе я дам один совет — ты уходи с деревни… —

Глаголет ей старик один, из всех он самый древний.

— Твоя беда понятна нам, но некому помочь,

Ведь и сегодня тоже будет полнолунья ночь.

А раз твоей крови̍ уже отведал злобный зверь,

То покоя всем не будет, ты уж мне поверь!

Уходи скорее, внучка, ночь совсем уж скоро,

Вот еще один совет — поспешай ты в горы.

Там отшельник должен жить, я ему родня.

Коли я письмо отправлю, он выручит тебя,

Ведь знает много разных зелий и мазей таковых,

Которые проклятья снимут и с мертвых, и с живых… —

Старик же что-то записал и передал письмо,

В дорогу ей харчей он дал и перевязал тесьмой.

И девушка с больной ногой отправилась же в путь,

К закату, чтобы ей успеть и на тропу свернуть.

Идет бедняжка целый день, боится не успеть,

А нога её болит, нету сил терпеть.

И вот свернув с тропы идёт, к дому лесника,

Чтобы ей там отдохнуть, ведь ноша не легка.

— О, здрасте вам! Прошу пустите меня в уютный дом.

Позвольте мне ночлег найти для сна тут вечерком.

Я к вам пришла из далека и путь мой был так долог.

Покинула я отчий дом, что был мне очень дорог.

Беда заставила уйти меня с родной деревни…

Позвольте хоть на лавке лечь, где кошка ваша дремлет. —

Просила ста̍рче сирота̍, топча̍ся на пороге:

— Прошу, меня вы приютите, а то устали ноги.

— Ну как же мне прогнать дитя, что плача меня просит?

И разве нам не хватит места, скоротать сей ночи? —

Мужчина хитро отвечал, жалея ту глупышку:

— Ну что стоишь ты у порога, проходи, малышка.

За стол он гостью усадил, помог ей и с постелью,

А как стемнело, перешел к словесному веселью.

И выпив крепкого вина, давай дитя колоть,

И спьяну глазки строить ей и всяку чушь молоть:

— Откуда только принесло, такую худобу̍?

Тебя, что, дома не кормили, зажали что ль еду? —

С усмешкой в голосе мужик, игриво вопрошал,

Ну а сам, бросая взгляды, усы все потирал:

— Ну куда же ты идешь, оставайся тут,

Я едой же обеспечу, мне здесь нужен труд.

Сам же я уже вдовец, долго без жены,

Так что дому этому руки женские нужны.

Раз сюда ко мне попала, значится — судьба!

Конец ознакомительного фрагмента.