Путь наверх. Бессмертная

Елена Александровна Тимофеева, 2023

Только две грани Кристалла Вселенной осталось отшлифовать злому магу Норту Безликому. И тогда мир падёт в Хаос. Свет последнего Лунного Дитя и последней Солнцепоклонницы нужен ему, чтобы Кристалл обрёл свою силу. И лишь этот свет способен остановить его. Лишь их ладони не станут пеплом, когда коснутся Золотых Ключей Времени. Лишь эти двое способны изменить мир – Королева Руаны Демира и её воспитанница – Ария. Что выберет принцесса: битву с морским чудовищем Дагоном или противостояние Норту Безликому? Примет ли помощь Бессмертного Арий Конрада руанская королева, или отвергнет и вступит в смертельный бой одна? И обретёт ли Бессмертие, дабы стать равной Последнему из Ордена Сов? Заключительная часть трилогии "Путь наверх."

Глава первая.

Возвращение домой

Суматоха царила в королевском замке. Челядь уже с утра с ног сбилась. Разделывали баранов и поросят, ощипывали курей и уток, разводили огонь на заднем дворе, ополаскивали чистой водой надраенные до блеска медные котлы. Девки носили полные вёдра, брызгались друг в друга, проливали воду на ноги, охали, смеялись.

Солнце хоть и припекало по-летнему, но снег ещё не всюду стаял, ветерок забирался под юбки, студил голые ножки. Но мочи не было ждать настоящего тепла, так истомила долгая зима! И побросали девчата на печки тёплые валенки, шерстяные чулки в сундуки убрали и бегали по двору, звонко стуча деревянными подошвами башмаков по каменным плиткам.

Старшие кухарки покрикивали на стряпух, зорко следили за порядком, чтобы работа спорилась быстро и чисто, чтоб не пересолили, не испортили праздничных блюд. Остроту ножей проверяли, пробовали варево на вкус, добавляли редкие пряности.

А синь в небе ясная, чистая разлилась, и почки на вербах набухли, готовые лопнуть, выбросить навстречу весеннему солнышку пушистые котики серёжек. Ария знала, что будет, когда зацветут вербы.

— Ишь, — тяжело вздохнула, глядя, как девки моют бобы, чистят рыбу, крошат капусту в огромный котёл, — стараются как! Ничего не жалеют! Всё самое лучшее на свадебный стол!

— И платье у тебя тоже будет самое красивое! — Арий Конрад притянул её к себе, погладил по плечам.

— Ты же проводишь меня до острова? — голос Руанской принцессы пресёкся. Она через силу совладала с волнением и, глотая горький ком в горле, добавила: — Останешься на свадьбу?

— Тише, дитя, негоже, вон холопы зенки пялят, — магистр развернул её к себе, утёр мокрые глаза, — держись, ты же сильная. Я с тобой буду, и до острова провожу, и на свадьбу останусь. Только в битве с Дагоном ты одна будешь, Ария. Ты и он, и больше никого.

— Я… — созналась она, — битвы не боюсь. Я… я замуж не хочу, Бессмертный! Будто не баранов сейчас богам в жертву приносят, а меня! Накинут белый плат на голову, и сгину я, лёгким облаком взовьюсь в поднебесье!

— Ну-ну, полно, будет! — Арий Конрад легонько встряхнул её, будто желая сбросить покров мрачных мыслей. — Не станешь ты облаком! Новую жизнь примешь и в себе эту жизнь понесёшь! Таковы законы мира, Ария, не мы их придумали, не нам и менять.

— Вот вы где! — на задний двор вышла королева, спустилась с крыльца. — Что ж, как тати, с чёрных дверей заходите?

Одетая в дорожное платье, в запылённые сапоги, спешно ездила куда-то с утра. Волосы просто подобраны вверх, золотой обруч с красными рубинами опоясывает лоб. Она отбросила на спину капюшон плаща, подошла ближе.

Арий Конрад смотрел на неё, лицо спокойно было, но в серых глазах вспыхивали искорки, выдавали его волнение.

— Приветствую тебя, моя королева! — сказал магистр. — Я так рад тебя видеть, Демира! — добавил тише, но с глубокой, из сердца идущей силой. — Стосковался за зиму!

— И тебе не хворать, Бессмертный, — рассеянно отозвалась она, едва удостоив его взглядом. Шагнула к Арии, положила руки ей на плечи, оглядела её.

— Приветствую тебя, моя королева! — принцесса поклонилась, как подобало по этикету. Она уже совладала с собой. Глаза смотрели прямо, и слёзы в них высохли.

— Ты выросла, похорошела, — удовлетворённо кивнула Демира, сжала ладонь Арии, и, ощутив затаённую силу в девичьей руке, добавила, — и стала хорошим воином. Благодарю тебя за неё Бессмертный, — кивнула магистру, — лучшего учителя для неё во всех мирах не сыскать.

— Что мне твоя благодарность, Демира? — весенний ветер встрепал светлые волосы Арий Конрада, и лицо его казалось в этот миг совсем юным, мальчишеским, и весёлым озорством горели серые глаза. — Поцелуй, что ли?

Королева нахмурилась, но не уронила себя до перебранки. Сделала приглашающий жест рукой.

— Идёмте. Отдохните с дороги, отобедайте. Да и готовьтесь, будем провожать принцессу, сваты уж приехали.

Поднялась на крыльцо, остановилась, пропуская вперёд себя Арию. Чувствовала, как жжёт спину взгляд Бессмертного, горячий, молящий. Обернулась. Арий Конрад стоял на три ступеньки ниже, смотрел на неё, не отводя глаз. Демира вздохнула.

— Давай не сейчас, — сказала, — давай свершим обряд, принесём богам дары, проводим принцессу. Ты же поедешь до острова проводить Арию? — спросила она. — И на свадьбе будешь? Не здесь, — уточнила, — а там, на острове, на настоящей свадьбе, где дожидается её царь Феанор. Здесь лишь город прощается с принцессой, передавая её по обычаю посажёному жениху, но настоящая свадьба будет там, на острове.

— Я обещал Арии проводить её и быть на свадьбе, — кивнул магистр.

— У нас будет время в дороге. День прибыл, но вечера ещё долгие, — пообещала королева, — я приду к тебе…

— С ума я сойду в ожидании, Демира! — голос Арий Конрада звучал хрипло, сорвано, и всегда спокойный взор теперь огнём горел, жарким, требовательным.

— Я приду к тебе, и мы поговорим, — терпеливо закончила королева, — ты же поговорить хочешь? Ты не уразумеешь никак, что я ещё в начале зимы всё сказала, — вздохнула она.

— Демира! — его голос прозвучал, как глухой стон.

— Мы поговорим, обещаю тебе, — повторила она, — держи себя в руках, Арий Конрад. Если принцесса увидит твою слабость, она тоже потеряет твёрдость духа. Её верность данному слову на волоске висит.

Голос королевы звучал ровно и устало. И Арий Конрад вдруг ясно увидел прежнюю Демиру, какой она была в походе к Белой Пустыне, искреннюю, с огненным сердцем, льющую живой, яркий свет. И взглянул на нынешнюю. Выгорела дочиста, под серым пеплом застыла душа её, и он виновен, и больше никто, что королева Руаны стала Снежною Королевой.

— Сколько же ещё, Демира? — воскликнул он. — Год, десятилетие, век? Когда ты насытишь местью своё сердце? Это не я, а ты не уразумеешь, что будешь со мной всё равно! Ты сама желаешь быть моею, да гордыня мешает! — отчётливая злость слышалась в его голосе.

Она тяжело вздохнула, покачала головой, открыла дверь и вошла в прохладный полутемный коридор замка.

Там Ливия и Валерию встретили, идущих повидать принцессу. Министр схватил девушку в объятия и расцеловывал в обе щёки.

— Ай, дай полюбуюсь! — хохотал в восторге, — выросла, большуха! Ещё краше стала! А помнишь, сколь хлопот с тобой было? А теперь на тебя лишь надёжа!

— Пусти, пусти! — вырывалась она со смехом. — Не прощу тебя всё равно! Как же ты, дядько, женился, а меня на свадьбу не позвал!

Валерия, в длинном платье цвета распустившейся сирени и лёгком плате, закрывающем тёмные волосы, как подобает замужним женщинам носить, скромно стояла поодаль, застенчиво теребя богато расшитую кайму своего покрывала. Из-за неё было столько суматохи.

— И меня не позвал! — подошёл к ним Арий Конрад. — Друг, называется!

— Здравствуй вечно, Курт! — Ливий радостно сгрёб его в медвежьи объятия. — Всё молодеешь и молодеешь! Красавчик писаный! А Демиру нашу ничем не пронять, не баба — скала!

— Помалкивай, пень старый! — привычно осадила его королева, но особого пыла в её голосе не было.

— Ты не обижайся, Курт, — Ливий развёл руками, — свадьбы-то пышной и не было. Тихо совершили обряд, принесли жертвы Кроносу и Деметре. Дурнота её мает, — кивнул на смущённо опустившую глаза Валерию, — тяжёлая она. И за столом-то, сердешная, не сидела, водички ключевой только и попила.

— Дядько! — ахнула Ария, краснея. — Да как же!

— Дык это! Вот! — бодро развёл руками Ливий.

Валерия совсем смутилась, румянец покрыл её щеки, она опустила голову, пряча лицо в кисее покрывала. Золотые браслеты тихонько звякнули на её тонких запястиях.

— Ну, удалой! — Арий Конрад хлопнул министра по плечам, обнял. — В час добрый! Лёгкого разрешения тебе от бремени, Валерия, и дитя здорового!

— Благодарю тебя, добрый человек, — она улыбнулась, — на милость богов уповаю!

— Ты бы шла, ясонька, отдохнула бы, — Ливий бережно погладил её по худеньким плечам.

Она подняла голову, взглянула на него, и такой любовью, такой бесконечной теплотой был наполнен её взгляд, что острой болью кольнуло сердце Арий Конрада. Когда-то и Демира смотрела на него так, а он зрел впереди лишь холодный блеск золотой Книги Бессмертия.

— Я хорошо, милый, ты не тревожься, — уверила Валерия, — я за невестою шла. Подсобить тебе хотела, плат выбрать покровный, — обратилась она к Арии, — там их полдюжины, один краше другого.

— Всё едино, в какой саван замотают, — бросила в ответ принцесса.

— Ступай и облачайся! — оборвал её ледяной голос Демиры. — Не давши слова — крепись, а коль дала — слова держись!

Ария обернулась, мертвенная бледность покрыла её лицо.

— Слова я держусь, моя королева, — зло усмехнулась она, — я буду самой красивой невестою! Не обману ожидания сватов, не нарушу обрядов, не посрамлю память предков и традиции Руаны!

— Иди уже, — махнула рукой Демира, — народная героиня!

В невестиной спальне суетились девки, раскладывали платки на кровати. Длинное белое платье из богато затканной серебром и золотом парчи висело на стене. Рубаха, что надевалась под него и видна была в вырезах рукавов и на груди, тонкая-тонкая была, если свернуть, через кольцо пролезет, и вся расшитая шёлковой серебряной нитью.

— Красота какая! — не сдержала вздоха восхищения Ария. — Вот уж постарался мастер!

— Ползимы тебе свадебный наряд шили, — отозвалась Валерия, — сама Королева алмазы гранила на отделку.

— Да, — принцесса тяжело опустилась на лавку, — она умеет. Красивые камни, будто слеза чистая, из её рук выходят.

— Что с тобою? — супружница министра присела рядом, заглянула ей в лицо. — Ты не рада совсем? Не по своей воле идёшь к алтарю?

— Кто спрашивал мою волю, Валерия? — мрачен был взор принцессы. — Она не оставила мне выбора. Она поставила передо мной судьбу целого народа, и я должна была решить эту судьбу.

— Да что тебе до них? Отказала бы! — горячо отозвалась Валерия.

— Ты готова взять на себя смерти сотен людей? — прожигая её взглядом, спросила Ария. — Баб, стариков, малых детей? Жить себе дальше, как привыкла, и знать, что могла бы спасти их, и они тоже жили бы, но ты не захотела?

Супружница министра не выдержала огня в её глазах, отвернулась к окну, взвешивая услышанное и примеряя на себя.

— Нет. Не смогла бы.

— Вот и я не смогла! — отрезала принцесса. — Девки, — велела она, — принесите поесть! С рассвета в дороге, а до стола ещё когда!

— А что, жених совсем уж плох? — осторожно спросила Валерия. — Я слышала, он царь.

— Он царь, — кивнула Ария, ощутив вдруг странный щем в груди, — и не плох. Он красив, и молод. И, если верить тому, что говорят о нём, храбр. Но я видела, как ты смотришь на дядьку! — добавила она с горечью. — И видела, как смотрит дядько на тебя! Как тают ледники в глазах Бессмертного, когда говорит он о моей королеве! А каким огнём горел взор Инквизитора Кронии, когда приехал он за своею Гарканой!

— Ты знаешь Инквизитора Кронии? — живо спросила Валерия.

— Доводилось видеть, — ответила Ария, — а тебе до него что?

— Это ему я обязана тем, что стала женой министра и ношу его ребёнка, — сказала Валерия.

— Боги знают, как сплести людские дороги и судьбы, — принцесса смотрела на своё свадебное платье, и колючей болью был наполнен её взгляд.

— Ну, полно! — Валерия нерешительно обняла её, притянула к себе. — Как знать, может быть забьётся живее твоё сердце рядом с этим царём…

— Моё сердце — да, быть может, — вздохнула Ария, взглянула на рубин в перстне на своей руке, — а вот сердце царя будет хранить молчание. Я для него — лишь та, кто избавит его страну от Дагона. Воин. Избавительница народа от чудовища. Героиня. Но не любимая.

— Знать ли нам, какими путями мы ходим? — возразила Валерия. — Время покажет, кто ты царю.

— Скажи, Валерия, — Ария повернулась к жене министра, взглянула с мольбой, — там, в Северном Гарнизоне, не знала ли ты молодого воина, Рихарда?

— Знавала, — кивнула она, — он усердный ученик и хороший солдат. А тебе что до него?

— Он, — сдавленно проговорила принцесса, — единственный, кто любил меня.

Ария выбрала себе молочно-белый покровный плат, расшитый гербами Руаны — золотые драконы и мечи украшали тонкое полотно.

На свадебной церемонии принцесса была великолепна. Сваты нарадоваться не могли. И учтива, и скромна, и умна не по годам, и обряды знает, и честь старшим воздала по обычаю. Но лишь королева и магистр, сидевшие рядом, видели, чего это ей стоит. Пару раз Ария едва успевала отвернуться, чтобы сваты не видели слёз в её глазах.

Демира тоже прятала за напускным спокойствием и весельем тревогу и волнение. Когда невеста, принимая из рук руанского старейшины золотое блюдо с отборным зерном, по обычаю склонила голову, вознося молитву, почувствовал магистр смятение королевы, нашёл под столом её руку и крепко сжал в своей.

— Сорвётся, — одними губами прошептала Демира, наклоняясь к нему так, что её щека почти коснулась его щеки.

— Не сорвётся, — рука Арий Конрада крепче сжала её руку, — выдержит.

Принцесса подняла голову. Лицо её было спокойно и чисто, но так бледно, что казалось лицом призрака. Старейшина возложил на её лоб сухую коричневую руку и произнёс благословение.

— Теперь я могу уйти, — тихо сказала королева, но не сделала попытки отнять свою ладонь из руки Бессмертного.

Её рука была холодна и тверда, будто из застывшего дерева, совсем не похожа на горячие ладони Демиры в ночи похода к Белой Пустыне.

— Дальше будет пир. Завтра с рассветом пустимся в путь, — добавила она.

— Я провожу тебя, — сказал Арий Конрад.

— Нет, — её рука чуть шевельнулась в его руке, и магистр тотчас же отпустил её, — ты посиди с гостями. Если последуешь за мною, пойдут толки. Я обещала тебе, что мы поговорим в дороге, Арий Конрад. Я сдержу обещание.

Она встала, поклонилась гостям и вышла из залы. Бессмертный смотрел ей вслед. Что бы ни говорила Демира, что бы ни думала, какие планы бы ни строила на будущее, он разрушит их, повернёт вспять текущие в её сознании реки гордыни. Он держал её за руку, и она молча позволила ему это. Всего миг её слабости, который он успел почувствовать и поймать, и взять её за руку, когда самообладание оставило её. Нет, не была Демира Снежной Королевой.

Арий Конрад тонко чувствовал её состояние, а потому не потревожил её в эту ночь. Быть может, она свершала под светом весенних звёзд мистический обряд, или сидела у окна в размышлениях, или крепко спала в своей постели — магистр не стремился проникнуть в её сознание. К исходу этого дня ему было довольно того, что она была рядом, и он держал её за руку.

Глава вторая.

Встреча старых друзей

Собрались рано, и на рассвете пустились в путь. Руанскую принцессу провожал весь город. Подвенечный наряд невесты был убран в сундук, чтобы надеть теперь уже на свадьбе там, на острове. Замужней женщиной и царицей острова Форс стала Ария, и в путь отправилась, пристойно одетая, не в штаны и рубаху, как простой воин, а в дорожное платье.

И чёрные косы не спускались вольготно вниз, вперёд переброшенные, как любила она носить в девичестве. Волосы были подобраны под плат, и золотой обруч царицы опоясывал высокий лоб девушки.

Она шагнула навстречу землякам, приложила ладонь к сердцу и поклонилась в пояс. Люди говорили слова напутствия, желали семейного счастья, мудрого правления, сулили победу в грядущей битве, бросали под ноги зерно, монеты и первые лесные подснежники.

Ария не сдерживала слёз, прощаясь с городом и своим детством, прежней беззаботной жизнью, не боялась уронить лицо, кланялась, благодарила, обещала не забывать и частой гостьей бывать в Руане.

Выехали за ворота, и кони пошли вскачь. Магистр ехал рядом с Арией, и Демира в который раз отметила, как важна поддержка Последнего из Сов для этой твёрдой сердцем, смелой девушки.

Дорога лёгкой была, до пристани всего-то полдня ехать, и то, неспешно если. Тёплый весенний ветер успокоил, вернул равновесие. И даже Ария заулыбалась. Королева видела, как что-то говорит она Бессмертному, он отвечает ей. Узы крепкой дружбы, доверия, братства связывали их. Тогда, в походе к Белой Пустыне, с нею, с Демирой, Арий Конрад так связан не был. Он держал её рядом, но не ближе очерченных для себя границ. Она была лишь союзницей, воином для битвы во славу его бессмертия, но не другом.

Королева вздохнула. Сколько лет прошло, а всё будто вчера. Когда же отболит-то?

— Не бередила бы, так, небось, давно уж и затянулось, — пробурчал рядом ехавший Ливий.

Демира едва с седла не свалилась, ей показалось, будто это её сердце вслух сказало эти слова.

— Ты что? — спросила, оборачиваясь к министру. — Мысли читать научился?

— Научишься с вами! — фыркнул он. — Много ли мудрости надо, чтобы видеть, о чём ты думаешь и куда смотришь, Демира? Мне, пню старому, помалкивать? — добавил с усмешкой.

— Да чего там, говори, — махнула она рукой.

— Дык вроде сказал уж, — растерялся от её покорности Ливий.

— Тогда помалкивай, старый пень! — рассмеялась она, пришпорила коня и поскакала вперёд, обгоняя ветер и оставляя кавалькаду далеко позади себя.

И проскочила мимо идущих по перекрестной дороге путников, пролетела дальше, но остановилась, развернула коня.

Не сразу признала в идущем навстречу воине Великого Инквизитора Кронии. Без плаща, без знаков отличия, он шёл по дороге, ведя коня, на спине которого сидела красивая молодая женщина с рыжими волосами. Позади семенил маленький лохматый бес и тоже вёл под уздцы навьюченного поклажей коня, а за конём, привязанная, покорно плелась смирная белая коза с большим розовым выменем. На её шее тихонько позвякивал колокольчик.

Покуда Демира подъехала к ним, процессия уж заступила путникам дорогу, и все оживлённо переговаривались, смеясь, как старые друзья, встретившиеся после долгой разлуки.

— Верно, в жилище твоём сквозняки! — хохотала Ария, восхищённо оглядывая Гаркану. — Не иначе, ветром тебе такое пузо надуло! Ну, слезь с коня, дай полюбуюсь!

Инквизитор осторожно ссадил её на землю, Гаркана повернулась к принцессе, огладила свой живот под ставшим уже тесным платьем.

— Хороша! — ахнула Ария. — Вон как худа зимой была! А нынче, во какая! Пузо выросло, будто на дрожжах!

— Хорошо, видать, замесили! — крякнул Ливий.

— Любо-дорого глядеть! — добавил и Арий Конрад. — Лёгкого разрешения тебе, Гаркана, и дитя здорового!

— Да услышат тебя боги, Бессмертный! — улыбнулась она в ответ.

Как раз и Демира подъехала, чтобы увидеть, с какой теплотой смотрят они друг на друга, и как застывают синими льдинками глаза Инквизитора Кронии, который тоже увидел это тепло в их глазах.

Королева вновь ощутила в сердце острый укол ревности — второй раз за это утро! Для неё Арий Конрад не был таким другом, как для них, для Арии и Гарканы!

— Приветствую тебя, Великий Инквизитор, — Демира склонила голову, приложила к груди ладонь, — куда путь держишь?

— И я приветствую тебя, Королева Руаны, — Торвальд Лоренцо ответно поклонился ей, — жену свою домой везу, в Кронию.

Демира оглядела коней, обвешанных мешками трав и туесками с мочёной брусникой — Гаркана ни в какую не желала бросать свои запасы. Посмотрела на сошедшую с дороги и щиплющую первую травку козу, беса Потаньку, что сидел на корточках и ковырял в носу от безделья, и фыркнула.

— Так и войдёшь в Кронию со всем добром, Инквизитор? Солдаты же дозорные со смеху помрут!

— Пускай только хихикнут, всех за рёбра на крюки поперевешаю, — привычно посулил он.

Гаркана охнула, округлила в испуге серо-зелёные глаза.

— Слушай больше! — усмехнулась Демира. — Повешает он! Вешальщик! Отвешался давно, миротворец! Девку, что с кинжалом на него бросалась, и народ на бунт подняла, и то помиловал!

— Какую-такую девку? — ревниво нахмурила брови Гаркана.

— Знамо, какую, Валерию мою, — отозвался Ливий, — благодарствую тебя за неё, Великий! Счастье мне подарил, послав её в войска королевы! Жена она мне теперь, та твоя бунтарка Валерия, и дитя моё носит! Поклон тебе шлёт и пожелание здравствовать вечно!

— Кронос всевышний! — рассмеялся Инквизитор. — Кто бы подумал, что так всё обернётся! Как же сошлись твои дороги с нею, министр? Аль на тебя тоже с кинжалом полезла?

— Не! — махнул рукой Ливий. — С палкой!

Торвальд Лоренцо так и прыснул со смеху.

— Ну, совет да любовь вам! Щедры к вам боги! Ну, так, и ей передай поклон ответный, пусть бремя её лёгким будет, разрешение быстрым, а дитя здоровым и сильным!

— Благодарю тебя на добром слове, Великий Инквизитор, — Ливий поклонился, — ну, так проезжайте, да помогут вам боги, а опосля вас и мы поедем.

— С козой? — рассмеялась Демира.

— Бери козу, Ария, — Гаркана наклонилась, отвязала верёвку, протянула принцессе, — коза добрая! Ведёрница! А смирная какая!

— Да куда ж я с нею? — Ария растерянно оглянулась, ища поддержки.

— Чего ты, бери! — подбодрила Демира. — Не бросать же её в лесу. Так и прибудешь к Феанору. Скажешь, вот, мол, царь, на белой козе к тебе подъехала!

— Галитесь, да, весело вам? — из глаз принцессы готовы были брызнуть злые слёзы. — Давайте уж тогда и беса! Всё едино!

— Беса не отдам! — тут же отозвалась Гаркана, приняв всё за чистую монету.

Потанька услыхал, что о нём гутарят, вскочил, подбежал к ней, уткнулся мордочкой в колени.

— Инквизитор, ты смотри, чтобы беса там не обижали в твоей Кронии, слышишь? — напутствовал Арий Конрад. — Как твой народец посмотрит, мало того, что ведьму за собою в столицу тащишь, так ещё и беса следом!

— Не так посмотрят, так глазья им всем повытыкиваю да на пали посажаю, чтоб неповадно было, — Торвальд Лоренцо долго не раздумывал.

— Довольно страстей-то! — поморщилась Демира. — Не знай я твоё правление последние года, так и поверила бы!

Гаркана смотрела на спокойное красивое лицо королевы, и не сжимала уже колючая рука ревности её сердце. В далёкие дали ушло то время, когда она желала видеть у своих ног поверженной могущественную соперницу, и в безумной ревности направляла армию Инквизиции на мирные города Руаны.

Пред нею стояла мудрая и сильная женщина, повидавшая много, познавшая жизнь. Глубоко, на дне её чёрных глаз вспыхивал, мерцал живой огонь, и где-то там же затаилось страдание, далеко упрятанная вековая, неизбывная тоска.

Гаркана перехватила взгляд Арий Конрада, устремлённый на королеву, молящий, требовательный, полный томительного ожидания, и вздохнула. Стыдом обжигали её воспоминания. В каком же плену бредовых иллюзий находилась она, всерьёз думая, что станет возлюбленной Бессмертного, оттеснив Демиру с его дороги?

— Крония в другой стороне, — напомнила королева, — что, дорогу буреломом завалило, что идёшь в окружную, по руанским землям, Великий?

— Да до ближайшей корчмы аль деревни идём, — ответил Торвальд Лоренцо, — козу вон с рук сбыть, да повозку купить. Ежли напрямую до Кронии, то дорога там плохая, лесом всё, да через овраг. Снега ещё не сошли, долго мы так идтить будем. Верхом ей уже не надо бы, растрясёт, — кивнул на Гаркану, — да и не застудилась бы в пути. А в повозке довезу её, будто сосуд драгоценный!

— Береги своё счастье, — кивнула Демира, — ну, око Сварога да путь вам осветит! Прощайте и ступайте с миром!

Кавалькада поехала дальше, к пристани. Великий Инквизитор проводил взглядом удаляющуюся процессию и повернулся к своей возлюбленной. Опять синими льдинками застыл его взгляд.

— Я видел, как ты смотрела на Бессмертного, Гаркана! — обида и ревность слышались в его голосе.

— Что ты видел? — вскинулась она. — Ты скажи-ка мне лучше, что за такая Валерия, что с кинжалом на тебя бросилась, а ты ей вольницу подарил!

— Валерия? — опешил от неожиданной атаки Великий Инквизитор. — Так сказала же всё королева! Смутьянка из народа, дура безмозглая! Собрала людей с окраины да учинила бунт в столице! Богов статуи порушила, пожары устроила!

— И на тебя с кинжалом бросилась? — Гаркана шагнула к нему, её глаза потемнели от злости. — А ты ристался с ней? Как со мной? А после тоже проучил её, чтоб впредь неповадно было? Как меня тогда, а? Министр говорит, брюхата она? А от министра ли? Или твой урок так впрок ей пошёл, как и мне, а, Инквизитор? — засыпала его вопросами.

Брови Торвальда Лоренцо полезли на лоб от её обвинений, и он чуть не пополам согнулся от безудержного смеха.

— Ох, Гаркана! — он едва говорить мог. — Что в голове твоей, мозги или мякина? Даже с похмелья такое в разум не придёт!

— А я твою голову умную с плеч сейчас отверну! — она, не шутя, полная подлинного гнева, размахнулась для удара, но Инквизитор перехватил её руку, подтянул к себе.

— Пусти! — вырывалась Гаркана. — Погляди только в другую сторону, Торвальд Лоренцо! Исказню лютой смертью и тебя, и бабу твою не пожалею!

— Верю, верю! — хохотал Инквизитор. — Ишь, гроза-молния! Никакая другая женщина мира не нужна мне, глупая! Ты одна в моём сердце! Крепко засела там, хитрая ведьма!

Гаркана фыркнула, отстранилась, пошла вперёд, потом обернулась.

— Есть хочу! — заявила она. — Проголодалась!

— Лепёшку хочешь? — предложил Инквизитор.

— Лепёшку? — она задумалась. — А какую лепёшку? Печёную, аль в масле жареную?

— Ты что, Гаркана, запамятовала? — удивился он. — Ты ж сама те лепёшки вчерась на топлёном масле жарила, сбираясь в дорогу.

— Не хочу жареных! — сморщила нос Гаркана. — Жирные! Мутит от них!

— Так чего печёных не напекла? — пожал плечами Инквизитор. — Были бы печёные!

— Печёных тоже не хочу! — она капризно скривила губки.

— Так чего же ты хочешь? — совсем растерялся Торвальд Лоренцо.

— Малины! — заявила Гаркана.

— Малины? — переспросил Инквизитор.

— Малины! — уверила его подруга.

— Да ты в себе ли, Гаркана? — изумлению правителя Кронии не было предела. — Весна, снега ещё не всюду стаяли, откуда ей быть-то, малине?

— Тогда и не спрашивай! — голос её звучал, как у избалованной маленькой девочки. Она дёрнула плечиком и пошла прочь, вся такая обиженная, гордая.

— Малины, стал быть, твоя душенька желать изволит… — медленно повторил Торвальд Лоренцо.

Гаркана обернулась. Сердитая, губы надула.

— Малины! — сказала. И ножкой топнула для верности.

— Ага, малины, — ещё раз повторил Инквизитор, — малины, значит…

Догнал девушку, схватил в объятия.

— Малины тебе хочется? — расхохотался. — Вот тебе малина! — и горячим поцелуем закрыл её губы.

Гаркана вырывалась, мотала головой, но он держал её крепко, целовал долго, и отпустил лишь тогда, когда она перестала сопротивляться, обняла ответно, мягкой, податливой сделалась.

— Ну? — спросил Инквизитор, отнимая свои губы от её губ. — Хороша малина? Сладкая? Дотерпишь до лета, аль опять какая блажь тебе в голову ступит?

Бес Потанька прыгал вокруг них, хохотал и хлопал в ладоши. Гаркана улыбалась, румянец покрыл её щеки.

— Да ну её, к лешему, малину эту! — счастливо выдохнула она. — Ещё целуй!

Свадебная процессия доехала до пристани быстро. Демира думала до полуночи добраться до острова Форс. Но жители порта никак не хотели отпустить королеву и принцессу в путь, не подняв кубков за здравие их, за счастье и процветание королевства.

Не желая обижать старейшин, Демира и её спутники отправились в трапезную, и покуда отобедали, да поговорили неспешно, уж и смеркаться стало.

В море вышли на закате. Царь Феанор лучшего своего кормчего дал, доставить принцессу, и большой трёхмачтовый фрегат с баллистами на носу и корме, и с двумя дюжинами арбалетчиков.

— Разве уже сейчас мне предстоит вступить в битву с Дагоном? — растерянно спросила Ария, поражённая мощью боевого корабля.

— Нет, дитя, у тебя дни три ещё, или чуть более, — успокоил её магистр, — льды у берегов ещё не стаяли.

Но на море лёд сошёл почти весь, течения там тёплые были, лишь в самые суровые зимы застывало оно, далеко, в сердце своём, прямо над подводным дворцом Дагона. Уж неделя минула, как раскололись льды от грозного рыка пробудившегося Морского Царя, и недолог был час, когда явится он к берегам острова за своей ежегодной данью.

— Иди спать, — Арий Конрад погладил принцессу по плечам, — завтра трудный день у тебя будет. Твоя каюта вся в цветах, жених постарался.

Ария сморщила нос, но видно было — приятно ей внимание царя. Взглянула на чистое небо — легко было кормчему вести к острову корабль, звёзды ясно горели в вышине, указывая дорогу; вдохнула свежий воздух, облизнула солёные губы. Теперь так будет всегда, не терпкие ароматы леса из-за городской стены будут будить её на рассвете, а горький запах моря, его солёный вкус, похожий на слёзы разбившихся надежд.

Ветер сорвал плат с её головы, девушка охнула, не успела подхватить, как улетел уж за борт, упал в воду, и волны благодарно подхватили невольный дар невесты, тотчас же упрятав в свои глубины.

— Как ярко горит Южный Крест в небе! — восхитилась принцесса. — Будто знак, будто то — мой крест, мой рок…

— Иди спать уже! — с лёгким нетерпением повторил магистр. — Ты едва на ногах стоишь!

— Ничего, — Ария сладко зевнула, — не сломаюсь. Доброй ночи тебе, Бессмертный! — она коснулась его плеча, сжала по-дружески, махнула рукою и пошла в свою каюту.

Арий Конрад облегчённо вздохнул. Теперь, когда девчонку спровадил, можно спокойно подождать Демиру. Гребцы и арбалетчики уж давно спали. Сваты, Ливий, все, кто сопровождал в дороге принцессу, третьи сны уж смотрели после сытого обеда да крепкого вина. Лишь одинокий силуэт кормчего, уверенно ведущего фрегат по звёздам, маячил на носу корабля.

Магистр подошёл к борту, перегнулся через перила, взглянул в тёмную воду. Спокойно было море. На рассвете они подойдут к острову. Арий Конрад сел на скрученный моток абордажного троса, запрокинул голову вверх, смотрел на далёкие звёзды в небесной выси, дышал полной грудью. Последние спокойные дни. Скоро, совсем скоро грядёт время больших перемен.

— Доброй ночи тебе, Бессмертный! — услышал он тихий голос.

Королева Руаны, Демира, простоволосая, в подбитой мехом накидке поверх платья, неслышно подошла и села рядом с ним.

Глава третья.

Кто ты, наказанье или милость?

Весенняя ночь щедро рассыпала урожай золотых спелых звёзд по чёрному бархату неба. До них, казалось, рукой достать можно, если встать на нос корабля рядом с кормчим. Снять самую большую и укрепить на фок-мачте, пусть озаряет морякам путь.

— Ты видишь, Демира? — Арий Конрад осторожно положил ей руку на плечо и притянул к себе. Его дыхание касалось её волос. — Вон там. Твоя звезда. Она стала такой яркой, и всё-таки ещё не горит в полную силу.

— А вот твоя, — Королева показала среди россыпи звёзд одну, легко узнаваемую, за которой она наблюдала долгими летними ночами из года в год, утратив надежду, но, не сумев обмануть своё сердце.

— Раньше они не были так близко друг от друга, ты помнишь? — шёпот магистра звучал так низко, что переходил в хрипотцу.

Его губы коснулись виска Демиры, её волос, её щеки. Она не отстранилась, даже, показалось Бессмертному, чуть ближе к нему придвинулась.

Арий Конрад, не смея поверить, что волшебные сны могут сбываться, нерешительно взял в ладони руки Демиры, подтянул её к себе. Она молчала, не противилась. Он видел так близко её лицо, её глаза, полные тихой печали.

Магистр погладил её по щеке, наклонился, почти коснулся губами её губ, но Демира удержала его.

— Я смотрю, не получится у нас поговорить, Арий Конрад, — сказала с улыбкой.

— Наши глаза, наши руки говорят без слов, — Бессмертный опять сделал попытку притянуть её к себе, и опять она удержала его. Мягко, почти бережно.

— Что, Демира? — вскричал магистр. — Что ты хотела сказать мне? Если ты скажешь сейчас, что не будешь со мной, то молчи лучше!

— Тише, Арий Конрад, — её прохладная ладонь закрыла его губы, — кормчего с курса собьёшь.

Она отстранилась, подалась назад, чтобы лучше видеть его. Лицо магистра в лунном свете казалось призрачно-бледным, лишь взгляд кипел расплавленной сталью. Ветер отбрасывал назад его светлые длинные волосы, перехваченные на лбу широким кожаным ремнём, и глаза смотрели хищно, требовательно. Он правду молвил, глаза его сейчас сказали ей больше, чем пламенные признания тогда, в грозовую ночь.

Демира не била словами, не чеканила их, как редкие монеты, сказала спокойно и жёстко:

— Я не буду твоей, Арий Конрад. Силовой перевес за тобой, ты бессмертен, я смертна. Я проиграю, вступив с тобой в бой, но пойми, даже, если ты скрутишь меня насильно, я не стану твоей. Ты получишь лишь моё тело, но не мою душу.

Серые глаза Последнего из Сов распахнулись в изумлении.

— И в мыслях не было проделать это с тобой насильно, Демира, — ответил он, — но придумка занятная!

— Да? — усмехнулась Королева. — Ты так думаешь? — и лишь на краткий миг магистр успел увидеть прошлое её глазами — распалённых вином и похотью солдат, терзающих, рвущих, топчущих хрупкую девичью плоть. Грязные пальцы стискивают белые бёдра, оставляют синяки на нежной коже, пластины кольчуги царапают грудь, расписанную длинными стрельчатыми узорами. Крик и проклятие вырываются из разбитых губ. «Молчи, сука!» — тяжёлая, как лист железа, ладонь бьёт наотмашь по лицу.

Арий Конрад стиснул зубы, со стоном качнул головой, отгоняя мрачное видение.

— Прости, Демира, — прошептал он, — я никогда бы… — и опять его рука нашла её ладонь, погладила, тихонько сжимая пальцы.

Королева перехватила его руку, прижала к своей груди.

— Что ты слышишь, Арий Конрад? — тихо спросила она. — Послушай! Что ты слышишь?

Тяжёлый, колючий холод ощутил он… и тишину. Будто не к живому трепещущему телу прислонил ладонь, а к мёртвым стальным доспехам.

— Я не слышу биения твоего сердца! — его голос внезапно охрип, и подлинный страх прозвучал в нём. — Что с тобою стало, Демира? Что у тебя в груди вместо сердца? Осколок льда, как в той твоей песне?

— Нет, — она покачала головой и встала. Взгляд её был теперь таким же холодным и равнодушным, — камень.

Ничего больше не сказала, неслышно ступая, ушла с палубы. Арий Конрад её не удерживал. Тут подумать надо было. Что случилось с ней? Какой обряд сотворила она, заморозив своё сердце?

Магистр чувствовал, не оскорблённая гордость требует мщения, не возмездия жаждет она за свою отвергнутую любовь, тут другое. Но что же это, такое сильное, что оттеснило для неё прочь все радости жизни? Ведь не Демира оттолкнула его, а что-то, что ведёт сейчас Демиру, подчиняет себе, что-то, о чём молчит она, о чём сказать не может. И крепкий заслон стоит, не в силах он проникнуть за ту потайную дверь, узнать причину.

Арий Конрад подошёл к борту, взглянул на пенящуюся морскую воду, бесшумно разрезаемую килем корабля, опять посмотрел вверх, на звёзды. Совсем близко сияли, красный рубин звезды Руанской королевы и горящая холодным голубым светом звезда Последнего из Ордена Сов. А раньше далеки были.

— Правила игры усложнились, — задумчиво произнёс магистр, — добавились новые условия… Что ж, играем!

На рассвете причалили к острову и сошли на берег. Яблоку негде было упасть — весь город встречал невесту царя. Ария успокоилась и уже немного сжилась с новой ролью. Улыбалась горожанам и так хороша была в свадебном наряде, что выше флюгеров на башнях взлетало троекратное «Ура!», и сотни клинков взметались ввысь, салютуя молодой царице.

Воины подвели коней — белого для юной государыни, вороного для королевы Руаны, буланого для министра, а для Арий Конрада коня такой чёрной масти, что, подумала Демира, даже Инзар светлее был. Редкого окраса конь, с белой гривою и белым хвостом. Красив был магистр древнего ордена, в тяжёлом чёрном плаще, подбитом бордовой парчой, красные рубины сверкают в опоясывающем волосы золотом обруче.

Арий Конрад перехватил взгляд Демиры и подмигнул ей. Снисходительная усмешка была ему ответом. Ты проиграл эту битву, Бессмертный, прими своё поражение и сойди с моей тропы!

— И не подумаю! — живо отозвался он.

Не впервой Последний из Сов отвечал вслух на её мысли. Демира подняла вверх два пальца, коснулась виска, указала в сторону. Полупрезрительный жест, говорящий: «Удачи тебе в твоём безумстве!».

Морские волны ласкали седые камни скал, шептали о бессмертии бурь. Ликовали, приветствуя весну, чайки. Солнце отражалось в дорогих каменьях, играло в зубцах золотой короны. Легко, с достоинством несла её Демира, и Арий Конрад не мог оторвать от неё взор, зная, что весь город видит это и будет говорить потом, как смотрел на королеву Бессмертный.

Подъехали ко дворцу, и, как полагалось по обычаю, царь вышел встречать невесту. Феанор был моряк, и оделся, как моряк, в длинный белый кафтан с немыслимо-роскошной отделкой; морские кортики и кривая сабля заткнуты за пояс, золотой тесьмой обшита треуголка с гербом острова Форс, алмазы сверкают на гербе. Он снял её, церемонно поклонился наречённой. А глаза царя в точности такие, как в день их помолвки, в начале зимы — небесно-голубые, безмятежные, сладко прижмуренные, хитрые, и голос медово-тягучий, вкрадчивый:

— Приветствую тебя, Ария, царица острова!

Рёв медных труб, бой барабанов, восторженные вопли горожан слились воедино.

— И тебе не хворать, царь! — ослепительно улыбаясь, отвечала Ария, зная, что в этом шуме слышит её лишь он, да разве ещё Демира и Арий Конрад, ехавшие рядом.

Да, не ускользнула от них последняя выходка непокорной принцессы. Лёгкое облачко скользнуло по челу королевы, да опустил голову Бессмертный, тая усмешку в уголках губ.

Феанор взял Арию за руки, помогая сойти с коня. Глубоким красным светом блеснул рубин в её помолвочном перстне. Она всю зиму проносила это кольцо, слишком большое и грубое для её руки. На соседних пальчиках виднелись ссадины от острых граней камня. Кольцо причиняло неудобство, но девчонка упрямо не снимала его. Почему? Чем был для неё их сговор? Что таила Ария в своём сердце?

Феанор видел волнение в её глазах, но спокойно было её красивое гордое лицо. Взревели трубы, и рука об руку, царь и царица прошествовали ко дворцу, а горожане бросали им под ноги зерно, монеты и красные ветви вербы с уже проклюнувшимися пушистыми носиками серёжек.

Не дрогнул голос Руанской принцессы, когда главный старейшина спросил, желает ли она взять в мужья этого мужчину? Совершён был древний обряд, и пред грозным ликом Кроноса — бога Времени и всех богов отца, и прекрасным лицом Деметры — богини Земли и Плодородия, Феанор и Ария были названы мужем и женою.

На пиру юная царица весела была, и кубки с хмельным вином поднимала, и мужу улыбалась, и со старейшинами вела учтивые беседы, но вдруг в разгар здравицы глухой рёв ворвался в трапезную, и разом смолкли музыканты и оборвали смех пирующие.

Рёв повторился, далёкий, мощный, идущий будто из глубин подземного колодца, и закончился хриплым завыванием.

— Дагон! — в испуге пьяный второй министр шарахнулся в сторону, опрокинул чашу с вином. — Чует молодую кровь царицы!

Тишина в зале повисла такая, что в висках стучало. Ни звука. Не слышно, как кубок зазвенит, случайно коснувшись серебряной тарелки, ни движения, ни шороха рукава. Все взгляды устремились к Арии. Она должна была ответить на вызов из морских глубин, и она ответила, холодно чеканя слова:

— Чуя погибель скорую, воет в тоске Дагон! — и завопил восторженный люд, на все лады повторяя древнее пророчество, что падёт от руки последнего лунного дитя морское чудовище, и освободится от страшной дани остров Форс.

— Я восхищён! — мурлыкнул Феанор, низко наклоняясь к Арии, и тихонько коснулся её ладони, погладил кончиками пальцев. Она увидела длинный кривой шрам на его руке, уходящий под кружевной манжет рубахи; хной выкрашенные ногти и кольца с дорогими каменьями на каждом пальце.

— Что, если не оправдаю их надежды и твои, царь? — тихо спросила Ария. Впервые за этот день самообладание изменило ей, и она осмелилась сказать вслух то, что каменной лапой сжимало сердце.

— Оправдаешь, — его борода, с вплетёнными золотыми колокольчиками, коснулась её щеки, а рука крепко сжала её руку, — я знаю, — голос его звучал твёрдо, вселял уверенность, — ты сразишь Дагона.

— За здравие царицы! — раздался громогласный тост, и его подхватили, понесли дальше, зазвенели кубки. — За здравие царицы!

— Твоё здоровье, царица острова Форс! — улыбнулся Феанор, поднимая кубок.

Смеркаться стало, и в зале зажгли факелы и свечи. Пришли жрецы проводить молодых супругов до брачного ложа.

— Что, и утром припрутся будить нас? — шёпотом спросила Ария, поднимаясь из-за стола и старательно удерживая на лице улыбку.

— Да-а, — царь вальяжно махнул рукой, — забрать твою рубашку, простыню с кровати… Убедиться в твоей невинности…

— О, какой ужас! — тихонько вздохнула юная царица. — Дикие обычаи!

— Да ла-а-адно! — протянул Феанор. — Радуйся, что с нас не требуют целоваться за свадебным столом, как водится в иных краях!

— О! — Ария нервно рассмеялась. — Премного благодарна! Идем уже! Чем скорее покончим с этим, тем лучше!

— Что, так не тярпится? — промяукал царь, низко наклоняясь к ней.

— Я вся горю! — издевательски усмехнулась она, и так сжала руку Феанора, что красные пятна остались на ней.

Проследовали в опочивальню. Впереди новобрачных ступал жрец Весты — богини домашнего очага, и два жреца замыкали шествие, они несли на вытянутых руках тончайшую белоснежную простыню с вышитыми по уголкам золотыми гербами Острова.

С молитвой жрецы застелили брачную постель, зажгли благовония, лампады у ликов Кроноса, Деметры и Весты, высеченных на мраморных стенах, и неслышно вышли, оставив царя и царицу одних.

Феанор повернулся к Арии, улыбнулся хмельной улыбкой. Небрежно, не жалея дорогих костяных с каменьями пуговиц, расстегнул свой кафтан, снял, бросил на скамью у стены.

— Иди ко мне, — позвал молодую супругу.

Она шагнула навстречу, почувствовала, как бросило её в жар, когда руки царя легли на её талию, притянули к себе. Его губы коснулись её губ, а рука отыскала застёжку платья, и змейка холодной дрожи скользнула по спине девушки.

— Я сама! — невольно вырвалось у неё.

Она почти грубо оттолкнула его, принялась торопливо распутывать шёлковую шнуровку платья. Она сама разденется, не позволит ему снять с неё одежды, разворачивая её, освобождая от покровов, будто купленную в лавке вещь.

Феанор усмехнулся, но спорить не стал, лёг на кровать, с интересом смотрел на неё. Тени от факелов плясали на его лице, их красные отблески отражались в его синих глазах. Царь красив был, презрительный, дерзкий, но Ария не желала близости с ним, но должна была сделать это, ибо того требовал закон.

Тяжёлая парчовая ткань скользнула вниз, упала к её ногам. Ария переступила через платье, осталась в одной батистовой белой рубашке. Как хорошо, что в комнате полумрак, и царь не видит, как побледнело её только что жарким румянцем пылавшее лицо.

Рука Феанора поднялась в привычном повелительном жесте, указала вперёд, Ария не сразу поняла, чего хочет от неё супруг.

— Сними заколки, — велел он, понижая голос до шёпота.

— Что? — судорожно сглотнув, спросила Ария.

— Заколки сними, ослобони свои волосы, — пояснил царь, — хочу видеть, как они упадут на белизну твоей рубашки… будто перо ворона на чистый первый снег.

— Да ты скальд, Феанор! — рассмеялась Ария, зябко поводя плечами.

Она уже не в силах была сдерживать сотрясающую её дрожь. Подняла руки, расстегнула заколки, тряхнула головой, и густые тёмные волосы волной спустились вниз. Феанор восхищённо вздохнул. Подался чуть вперёд, чтобы лучше видеть её.

— Как ты красива! — вырвалось у него признание. — Красивая и гордая, как жрица Весты!

— Довольно любоваться! — Ария подошла к брачной постели, коснулась рукой тонкой простыни — жертвенника для заклания! — села, перебросила на кровать стройные ноги.

Царь не сводил с неё глаз, улыбался, дыхание его стало тяжёлым, взгляд жадным, хищным. Не так должно было всё быть, не потому, что таков закон, таковы обычаи! Но будет так. И она подчинится ему, стиснув зубы. И чем скорее это случится, тем быстрее можно будет отправить её брачную ночь в прошлое и забыть о ней.

— Иди ко мне! — Феанор легонько похлопал по постели рядом с собою.

Ария легла рядом, опустила голову на белую кружевную подушку.

— Ближе подвинься! — потребовал царь.

Она нерешительно придвинулась ближе. Рука Феанора коснулась её волос, нежно погладила, спустилась к щеке, к обнажённому плечу в глубоком вырезе рубашки. Да что же он медлит, растягивает удовольствие! Пусть уже скорее берёт её, пока она ещё может заставлять себя быть покорной, пока её неукротимая сущность не рванула из неё потоком и не вцепилась ему в горло!

Феанор кивнул, будто угадав её мысли, быстро закатал тонкий рукав своей рубахи, снял с пояса кортик с рукояткой из слоновой кости, резанул острым лезвием по вене повыше локтя.

— Ты что делаешь, царь? — охнула от неожиданности Ария.

— Спасаю твою честь! — рассмеялся он, набрал крови в горсть и выплеснул на подол её белой рубашки. Девушка вскрикнула, отшатнулась, а Феанор уж окропил своей кровью и простыню брачной постели, и, достав белый батистовый платок, перетянул им порез на руке.

— Завяжи! — попросил её, и Ария, не в силах опомниться от изумления, крепко затянула на его руке узлы платка.

— Ты зачем это сделал? — спросила она, но в голосе её звучало неимоверное облегчение, будто камень с души упал.

— Ну-у-у, я же не подлец, моя милая, — протянул Феанор, — каким надо быть неблагодарным негодяем, чтобы бесчестить девушку, что предпочла своей свободе спасение моего народа от чудовища. Я не думаю, что Дагон будет проверять, девица ты, или женщина! — улыбнулся он. — А жрецы поутру будут довольны. Крови здесь достаточно!

— О да, — Ария огляделась вокруг. — Ты, пожалуй, даже перестарался!

— В самый раз! — уверил он, оглядев беспорядок на постели. — Они будут довольны, что царица сберегла свою невинность до брачного ложа! Спи! — он потянулся к ней и запечатлел чистый братский поцелуй на лбу девушки. — У тебя был трудный день, и битва грядёт вскоре. Отдыхай! — и царь легко поднялся с брачного ложа, прошёл через комнату, смыл кровь с рук в мраморном фонтане, бьющем из стены, погасил свечи и факелы, оставив лишь один, и лёг на мраморную скамью, покрытую мягкой белой шкурой.

— Феанор! — окликнула его Ария.

Она всё ещё не могла прийти в себя и поверить, что свободна, и он ничего не требует от неё.

— Чего тебе, мой ангел? — отозвался царь.

Она не видела его лица, но слышала по голосу, что он улыбается.

— Спасибо! — благодарность в её голосе была неподдельной.

— Да полно тебе! — отозвался он. — Будет!

Тишина наполнила комнату, лишь издалека доносились едва слышные весёлые возгласы пирующих, да тяжёлый шум плещущих о скалы морских волн. Ария долго лежала, глядя в полумрак, разбавленный слабым светом лампад под барельефами богов.

— Феанор! — тихонько позвала она, не выдержав этой давящей на виски тишины.

— Чего тебе? — тотчас же отозвался царь. Голос его звучал ясно, он не спал.

— Мне не по себе лежать в рубашке, на которой твоя кровь, — беспомощно созналась новобрачная.

— Было бы лучше, если бы это была твоя кровь? — усмехнулся в ответ Феанор.

— Нет! — живо отозвалась Ария.

Она услышала шорох, поняла, что царь встал со своей жёсткой постели. Вспыхнул факел, прогнав сумрак в комнате. Феанор подошёл к ней, зажёг светильник, стоявший у кровати, повесил факел на стену, сел на постель.

— Спи, — голос его звучал мягко, вкрадчиво, — не бойся меня. Я тебя не трону, покуда ты будешь спать. И потом тоже, — добавил, пресекая готовый сорваться с её губ вопрос, — жрецы придут утром, и больше не будут докучать. Живи свободно, Ария, ходи, где тебе хочется, делай, что желает твоя душа, я не буду мешать тебе и ничего от тебя не потребую. Ради свободы моего народа ты отдала свою свободу — это дорогая плата.

— Благодарю тебя! — Ария приподнялась, села рядом. — Расскажи мне о Дагоне, Феанор, — попросила она.

— Страшишься битвы? — царь в упор смотрел на неё, и в этот раз синие глаза его не смеялись.

Ария увидела, как загорело под морскими ветрами его лицо, как лучатся мелкие морщинки в уголках глаз. Он держался беспечно, презрительно к перстам Судьбы, но за свою недолгую жизнь повидал и познал многое.

— Нет, Феанор, не страшусь, — ответила Ария, — я, верно, должна бы бояться, но страха нет.

— Признать свой страх — это не слабость, это сила духа, что дана не каждому, — голос его звучал спокойно и серьёзно.

Он больше не растягивал слова, говорил свободно и легко, как думал. Он совсем не походил теперь на того царя на пиру — вальяжного, разодетого, глядящего на мир с хитрым презрением. Теперь это был другой царь, радеющий за судьбу своего народа и за судьбу своей царицы. — Хорошо, что нет в твоём сердце страха, Ария, — сказал он, — а вот я боюсь за тебя, — прямо и просто сознался Феанор.

— Ты же на пиру сказал, что я справлюсь! — удивление было в её голосе. — А теперь что же, сомневаешься? А на пиру сказал мне неправду?

— Ты справишься, — уверенно ответил он. Отвёл прядь волос, упавшую ей на лицо, взял в свои пальцы, подержал, погладил и отпустил, — священные книги никогда не лгут, — добавил Феанор, — Дагона сразит последнее лунное дитя, рождённое от самой красивой любви, что когда-либо познала наша Земля. В тебе сокрыты тайные силы твоего небесного отца, Ария, и огонь горячего сердца твоей матери. Но когда я смотрю на тебя, — тревогу услышала она в голосе царя, — страх хватает меня за горло. Я забываю всё, что слышал прежде и чему верил, когда вижу тебя перед собой. Какой из тебя воин против Дагона, Ария? Ведь ты на соплях ещё поскальзываешься, царица моя!

— Верно, надо было сразиться с тобою, царь, чтобы ты понял! — вздохнула девушка. — Нешто надо превратить в ристалище эту комнату? Тогда крови здесь будет столько, что жрецы нам точно не поверят! — невесело рассмеялась она.

Феанор смотрел на неё, и волнение таяло в глубине его синих глаз, и Ария вдруг почувствовала неудержимое желание взять в свои ладони его израненные шрамами и расписанные хной руки.

— Я не хотел обидеть тебя, моя царица, — уверил Феанор, и, будто угадывая её мысли, сам взял её руки в свои и крепко сжал, — я знаю, Последний из Ордена Сов учил тебя, и твои ладони удержат самый тяжёлый меч. Ты не можешь быть слабым воином.

Теперь, когда он ничего от неё не требовал, и она ничего не должна была ему, её не пугали прикосновения его рук, напротив, были приятны.

— Ты ничего не знаешь о Дагоне! — вздохнул Феанор, глядя ей в глаза.

— Так расскажи мне о нём! — Ария придвинулась к нему ближе и он, хоть и слово давал не трогать её, обнял, привлёк к себе, так бережно, так мягко, что последнее недоверие растаяло в ней, и она прильнула головой к его плечу, слушая его рассказ.

— Дагон — это проклятие острова Форс, — царь опять слегка растягивал слова, но сейчас речь его звучала иначе, не с надменной издёвкой, а искренне, отбросив всё напускное, мелодично, плавно лилась, будто песнь скальда, — Дагона породил Посейдон в наказание людям. Человек возомнил себя в гордыне своей хозяином всего сущего и разрушал всё, до чего только мог дотянуться.

Будучи властелином того, что ходит по земле, он не насытил алчное своё сердце и обратил свой взор к морю. Без числа было множество выловленных им редких рыб и морских гадов, сундуки наполнялись отборными жемчужинами, ломались ветви кораллов ради дорогих безделушек, а обломанный коралл уже никогда не вырастет заново… Берега завалили гниющими трупами акул, убитых ради добычи акульего зуба и печени. Мёртвых китов бросали обратно в море, забрав китовый ус и жир, и чайки терзали зловонные, разлагающиеся на солнце туши.

Смотрел на эти бесчинства Посейдон, и гнев закипал в сердце Морского Бога. И когда возжелал тогдашний царь острова Форс — Асвальд Меднолобый получить трезубец Посейдона и на пиру бахвалялся, что станет вызывать морские грозы, чаша терпения Властелина Морей и Океанов переполнилась.

Ударил Посейдон золотым трезубцем в скалу в самом сердце Океана, и из огня, воды и камня породил Дагона — полурыбу-получеловека, чудовище со щупальцами осьминога вместо рук.

Страшную дань наложил Дагон на жителей острова Форс. Каждую весну требовал он дюжину самых красивых девушек и юношей, которых забирал с собою в море, и никогда уже не видели они голубого неба и весеннего солнца, и безутешны были родители их в горе своём.

И Асвальд Меднолобый, и все цари, что правили после него, поднимали свой флот против Дагона, но всякий раз терпели поражение. Никому не под силу было сразить его. Я тоже оказался бессилен со своими кораблями.

— Почему, Феанор? — у Арии слипались глаза, сказалась усталость напряжённого дня, и голос царя долетал до неё будто издалека. Она пригрелась в его руках и почти дремала.

— Он неуязвим, моя дорогая, — пояснил Феанор, — его не берёт ни меч, ни камень баллисты, ни копьё. В последней битве с Дагоном я погубил лучших своих людей и едва сам не лишился головы.

Я пробовал всё. Десять лет лучший кузнец Острова ковал самый прочный меч, а когда клинок был готов, он раскалил его докрасна и погрузил в грудь Кеннета — дьявола в человеческом обличии, самого свирепого пирата, что когда-либо орудовал в моих морях.

В последней битве мой флот потопил его корабли и пленён был мною Кеннет. Он был сильным воином, не знающим страха, не умеющим отступать, и его дух перешёл в меч, и клинок получил его имя — Кеннет…

Надеялся я, что, обладая таким духом — хитрым, изворотливым, злым и жестоким, храбрым до безрассудства, сразит меч Дагона, но тщетны были мои надежды. Клинок, откованный из дюжин полос закалённой стали, разбился о грудь чудовища, точно ледяная сосулька, сорванная с крыши сарая для забавы мальчишкой. Тогда я чудом остался жив, потеряв треть моего флота в битве с Дагоном.

И я обратился к Руанской королеве, встал перед нею на колени, умоляя дать мне Меч, что Закалён в Пламени Ада и Разит Без Промаха, тот меч, что принесла она из Белой Пустыни, когда вошла в Святилище Ангела Света с Последним из Ордена Сов. Но королева отказала в моей просьбе. Она сказала, что владеть Мечом может лишь тот, кто сумел взять его из сердца святилища Ормузда.

А потом она рассказала мне о тебе, Ария, о том, что ты — то последнее лунное дитя, о котором говорили древние книги, — рука его легонько коснулась лунной отметины на её плече — родимого пятна в форме полумесяца, — ты — та самая девушка, которая войдёт в море и сразит Дагона, освободив мой народ от страшной дани. Пришло твоё время, Ария — время решающей битвы.

— Какой он — Дагон? — спросила она, из последних сил борясь со сном.

Феанор бессознательно подтянул её к себе ближе, обнимая, устраивая удобнее, как засыпающую на коленях домашнюю кошку.

— Дагон страшен до отвращения, моя милая. У него лицо человека, белое, бескровное, как рыбье брюхо, и глаза тоже рыбьи, круглые, белые, пустые, мёртвые… И рыбий рот с множеством мелких, длинных, острых, точно иголки, зубов. Грудь у него тоже человеческая, но вся заросшая крепкой рыбьей чешуёй. Хотел бы знать я, из чего откована его чешуя, о которую разбиваются многослойные стальные клинки! Руки Дагона — это щупальца осьминога, длинные, серые, скользкие змеи. Он хватает, опутывает этими щупальцами, как верёвками, и тащит к себе, и впивается в горло своими длинными острыми зубами и пьёт кровь, покуда не выпьет всю, до последней капли… А вместо ног у него громадный рыбий хвост…

Громкий всхрап оборвал его на полуслове. Феанор удивлённо посмотрел вниз. Ария заснула в середине его рассказа, как это часто бывает с детьми, когда их валит с ног крепкий сон там, где застанет.

— Дагон, увидев тебя, со страху зароется головою в песок, — задумчиво протянул Феанор, поднял руку и стёр ниточку слюны, сползшую на подбородок царицы.

Подтянулся назад, откинулся спиной на шёлковые подушки, бережно притянул к себе новобрачную супругу, обнял, укладывая её поудобнее, подхватил край лёгкого покрывала, укрыл её.

Теперь ничто не мешало ему любоваться ею, рассматривать черты её лица, трогать кончиком пальца длинные ресницы, касаться нежной, покрытой пушком щеки, вдыхать запах чистого, юного тела.

Такая хрупкая спящая Ария рождала в его сердце смуту странных чувств: тихого, благоговейного восторга и протеста тому, что должно было свершиться вскоре. Если бы в его власти было не допустить той грядущей битвы!

Феанор не стал гасить светильники, не захотел вставать, пожалел тревожить сон своей царицы. Пусть горят, покуда не выгорит в них всё масло. Он наклонился и чуть коснулся губами виска девушки.

— Ария, — тихо прошептал Феанор, — это значит — «избранная».

Глава четвёртая.

В предроковой час

А свадьба гуляла до утра. Демира до рассвета просидела за свадебным столом. Старейшины и уважаемые люди города завладели вниманием руанской королевы, поднимали кубки во славу её, делились опытом, просили совета. Лишь под утро утомлённая музыкой, смехом и нескончаемыми здравицами, она оставила гостей.

Демира стояла на открытой террасе дворца, смотрела, как серыми сумерками, будто хитрый старый кот, вползает на берег острова рассвет. Тяжёлые злые волны шумно бились о скалы, поднялся холодный ветер, и с неба посыпал мелкой сухой крупой снег — огрызалась напоследок, уходя в свою берлогу, Зима-Морана.

— Тебя всегда манило одиночество, — Арий Конрад неслышно подошёл и встал рядом.

Демира молчала, смотрела, как шумно откатываются назад волны и вновь набегают на берег, заливая камни и оставляя пенные брызги на них.

— Вода шлифует камень, стирает его острые грани, делает его круглым и гладким, — сказал магистр, — всё, что нужно воде — это время. И камни обращаются в песок, и вода уносит его за собой…

— Чего ты хочешь, Бессмертный? — устало прозвучал её вопрос.

— Ты — моя, Демира, — голос его был наполнен глубокой страстью, и в серых глазах бушевала такая же неукротимость, как внизу, в волнах прибоя, — ты всегда была моей, как желание и боль. Мне нужно лишь время, ещё немного времени, чтобы ты смогла понять это, и чтобы моя любовь рассыпала чистым сухим песком камень в твоём сердце.

Руанская королева резко обернулась, смотрела на него холодно и зло.

— Я не люблю тебя, Арий Конрад! — её слова замораживали заживо. — Я не пойду с тобою одной дорогой! Я дала слово Чёрному Велору и буду с ним! Убирайся из моей жизни!

— Ты — свет тьме моих ночей, Демира, — хрипло прошептал магистр, — ты — больше, чем свет, ты — живой огонь, сжигающий тьму! Мы так боялись тогда не устоять, проиграть друг другу жизнь, лишиться своей цели, своего приза. Но теперь я не боюсь, и ты не бойся. Отступи перед бессмертием, Демира! Войди в жизнь, довольно бежать от неё! Войдём в неё вместе!

— Нет, Арий Конрад! — битым стеклом прозвенел её полный ярости голос. — Нет больше места в моей душе земным страстям! Уходи! Я всё тебе сказала! Твоей я не буду!

— Будешь! — усмехнулся он. — Всегда была, и всегда будешь! Прощай! Думай обо мне! Мы увидимся вскоре!

Арий Конрад поднял вверх руки, обернулся вокруг себя и обратился в большого оранжевого филина — тотемное животное Ордена. Демира прежде видела его лишь в обличие волка, но птицею никогда.

Филин посмотрел на неё круглым жёлтым глазом, щёлкнул кривым клювом, взмахнул широкими крыльями и вылетел через окно террасы, уронив в ладони Демире длинное перо с двумя чёрными ободками и белой каймой.

Она взяла его, не бросила на пол. Подошла к раскрытому окну, прижалась лбом к холодному ребру медной оконной рамы.

— И птицей может, надо же! — фыркнул за спиной знакомый голос первого министра.

— Ты опять подслушивал? — не оборачиваясь, спросила Демира. — Тебя же подсматривать поставили!

— Да я в дверях стоял! — отмахнулся Ливий. — Тоже шёл воздухом подышать, не знал, что ты тут с Конрадом… На хрена тебе это бессмертие, Демира? Что стоит тебе повернуть время вспять, дать шанс своему сердцу?

Королева молчала, стояла, смотрела на море. Сумерки рассеивались, и ясно виден был вдалеке на фоне розового неба силуэт большой летящей птицы.

— Аль прям там у тебя камень? — тихо вздохнул Ливий.

Демира обернулась. Бледное лицо её было искажено болью.

— Дай руку мне, — хрипло прошептала она, схватила министра за руку и прижала к своей груди.

— Что ты слышишь? — спросила.

Ливий вскрикнул и отдёрнул руку. Будто к кузнечному горну прислонил он ладонь, такой огонь шёл из груди Демиры, и гулким набатом билось в смертной тоске её измученное сердце.

— Боги всесильные! — ахнул министр. — Там не камень! Там кипящая лава, Демира!

— Моё сердце — не камень, Ливий, — с трудом проговорила королева, — моё сердце — мягкая красная глина, легко принимающая форму руки Арий Конрада…

— Так чего ты, Демира? — вскричал он. — Зачем оттолкнула магистра?

— Бессмертный Арий Конрад смертен перед Нортом Безликим, — Демира смахнула злые слёзы, — он пойдёт ради меня в самое пекло ада, в самое сердце Ледяных Скал Безвременья, но я не позволю ему поставить под удар свою жизнь. И все способы хороши, чтобы отвратить его от меня: ложь, клятвы Чёрному Велору, иллюзия каменного сердца…

— Но если ты выстоишь в битве и сокрушишь Норта… — Ливий не договорил.

— Я найду Арий Конрада, даже если мне придётся пройти всю Землю! — воскликнула Демира. — Я стану на колени перед ним и буду молить его о прощении! Но сейчас мне нужно только одно — чтобы он не пошёл за мной к Ледяным Скалам.

Арию разбудили слова молитвы. Она открыла глаза, огляделась в изумлении, не сразу вспомнив, где очутилась.

Солнечные лучи заливали комнату, курился дымок над остывающими светильниками, и близко перед собой она увидела смеющиеся голубые глаза Феанора. Улыбаясь, он протягивал ей золотую чашу, принесённую по обычаю жрецами, чтобы подкрепить силы молодых супругов после брачной ночи.

Ария осторожно взяла тяжёлый сосуд, глотнула горячего сладкого вина. В горле защипало от пряного вкуса гвоздики. Курились тонким ароматом сандаловые палочки, жрецы воспевали хоралы во славу богов. Верховный Жрец наклонился, взял простыню с постели, и Ария увидела, что рукав рубахи Феанора задрался вверх, и почти видна повязка с проступившим сквозь тонкую ткань пятнышком крови. Ария быстро повернулась к царю, обняла его, закрывая от взора жрецов, прижалась губами к его губам.

Феанор от неожиданности потерял равновесие, рухнул на постель, Ария оказалась сверху. Его руки поднялись, легли на стройную спину царицы, губы раскрылись, сладость вина и вкус имбиря ощутила Ария, он целовал её нежно, неспешно, и тёмный сладкий омут затягивал их в себя всё глубже.

Она не слышала, как смолкли звуки гимнов, как смущённые жрецы поспешили оставить новобрачных одних. Волна новых, сильных чувств захлестнула с головой юную государыню, и так беспощадна была, что вдребезги разбила холодную волю. И не ощутила Ария уязвлённой гордости, и протеста в её душе не было.

И когда Феанор отстранился от неё, и она увидела полные волнения его голубые глаза, то нетерпеливо рванулась вперёд, чтобы продолжить прерванный поцелуй, но он удержал её.

— Они уже ушли, Ария, — в его вкрадчивом голосе звучала едва слышная насмешка.

Краска стыда залила лицо девушки, она вскочила с постели.

— Я… чтобы они не увидели, что на твоей руке повязка… чтобы не догадались… — пыталась объяснить свой поступок Ария.

— Я понял, — ответил Феанор, но голос его звучал так, словно он и впрямь понял… да только не то, что сказала сейчас юная царица.

— Жрецы принесли тебе чистую рубашку, платье, — сказал он, — переоденься. А эту, на которой кровь, они потом заберут.

— Чтобы повесить флагом на фок-мачте твоего главного корабля? — не удержалась от поддёвки Ария.

— Нет, положить на жертвенник Весты, — протянул Феанор и сделал неопределённый жест рукой, — я не знаю, что они там делают…

Ария сняла с вешалки расшитую серебряными нитями белую нижнюю рубашку, столь же красивую, как и свадебная.

— Отвернись! — попросила Феанора.

— С чего это? — фыркнул он. — И не подумаю!

— Ты же дал слово не трогать меня! — напомнила Ария.

— Но не давал слова не смотреть на тебя! — парировал царь.

— Чтоб тебя, Феанор! — девушка досадливо махнула рукой.

Но сердиться после того, как они проспали всю ночь в одной кровати, и так сладко целовались только что, не могла, и стыд стал слабее, не ожигал уже так. Она повернулась к царю спиной, сбросила рубашку с пятном его крови на подоле.

Феанор лишь миг видел перед собой, так близко, что рукой дотянуться мог, её узкую стройную спину, выступающие на ней хрупкие, ещё детские лопатки, две маленькие ямочки на пояснице, плавный изгиб бёдер. Тонкие, но сильные руки поднялись вверх, полотно рубашки скользнуло по спине, закрыло её тело.

Она надела поверх рубашки жёлтое платье из тонкой парчи, подошла к тазу с водой, умылась, причесала волосы, подобрав их вверх.

— Не трудись, — посоветовал Феанор, — девки тебя причешут, выберут драгоценности, умастят лицо… что они там ещё делают? Иди к ним.

Ария шагнула к двери, но остановилась, услышав:

— Ты потрясающе отыграла перед жрецами. Ты была так естественна, что даже я почти поверил!

Молодая супруга обернулась, презрением был полон её взгляд. Она оглядела царя, в измятой белой рубашке, рассыпавшимися по плечам тёмными волосами, небрежно опершегося на руку, глядящего на неё с хищным любопытством.

— Я не играла, Феанор! — нажимая на каждое слово, проговорила она, и вышла, не дожидаясь его ответа.

Девушки причесали Арию, уложили ей волосы, покрыли голову лёгким платом из тонкого шёлка. Не подобало замужней женщине ходить простоволосой.

Молодая царица бесцельно бродила по коридорам и комнатам дворца, осматривалась. Привыкать придётся, здесь теперь пройдёт её жизнь. Челядь убирала остатки пиршества, устраивала упившихся гостей на ночлег. Ария искала магистра, а наткнулась на Ливия, который искал её.

Узнала, что Арий Конрад покинул остров на рассвете, огорчилась почти до слёз. Ливий вдохновенно врал, что Бессмертному позарез нужно исполнить какой-то обряд, что он шлёт ей свои пожелания быть мужественной и помнить, чему учил её, что они увидятся вскоре. Подошла бледная, молчаливая Демира, стояла рядом, слушала. Потом простились, и юная государыня проводила своих сродников до пристани.

Обратно ехала по пустым улицам города с полной сумятицей в мыслях. Не следовало думать сейчас о Феаноре, не должно быть в её помыслах ничего плотского, вся сила должна быть направлена на грядущую битву.

«Если собираешься свершить нечто важное, храни телесную чистоту, — всегда говорила королева, — властные порывы плоти задавят полёт твоего духа, он ослабнет, и ты не сможешь осуществить задуманное».

Их поцелуй утром, прикосновения его рук, его мягкий, вкрадчивый голос разбили стену, которую воздвигла Ария, страшась брачной ночи. Но хорошо, что он не поддался соблазну. Если бы это случилось, душевных сил на битву с Дагоном у неё бы точно не осталось.

Царица спешилась, взбежала по ступеням крыльца, пошла искать Феанора. Нужно было поговорить о Дагоне, сходить на пристань, узнать, откуда выходит он, где снимает свою страшную жатву. И — это было бы нужнее поцелуев и объятий — потренировать силу удара.

Дружеский поединок с Феанором… Ария почувствовала, как сильнее забилось в груди сердце, возбуждение охватило сознание, кровь ударила в виски. Каков он, как воин? Ристаться со своим супругом ей было куда интереснее, чем кувыркаться с ним в постели.

Но в опочивальне Ария не нашла государя, как и не нашла в его кабинете, привычно сидящим за столом, заваленным книгами и морскими картами. Вышла на задний двор и охнула от неожиданности. У колодца Феанор, не потрудившись даже сменить рубашку, тискал грудастую дворовую девку, пришедшую за водой.

Полные вёдра стояли в сторонке, а царь, ни от кого не таясь, жадно шарился в вырезе её простого платья.

— Марина, персик мой сладкий, идём на сеновал, — мурлыкал правитель острова Форс, впиваясь поцелуем в шею девушки.

Она хихикала, слабо отбивалась, потом покраснела, что-то шепнула ему на ухо. Феанор отпустил её, лицо его обиженно вытянулось, он почесал свою бороду с вплетёнными в неё колокольчиками, протянул:

— Нет, Марина, так я не игра-а-аю… Что же не ко времени так твои лунные дни?

Она потупилась, покраснела. Красивая, спелая девка, крутые бёдра, большая, тяжёлая грудь, милое личико, чуть раскосые глаза, густая коса спускается с плеча. Видать, не впервой царю с ней развлекаться, привычное дело.

— Ты бы, государь, не срамился, ведь только с брачного ложа… — вздохнула Марина. — Что же, не угодила тебе твоя царица? Такая молодая, такая прекрасная!

— Зелена совсем! — цыкнул досадливо царь. — Мне бы девку покрепче, вроде тебя… А ты со своими лунными днями! И что мне теперь делать, а?

— Ну… — замялась Марина и тут же нашла решение, — ступай до Хельги, государь. Она тебе не откажет, ты же знаешь.

«Я тебе сейчас такую Хельгу покажу, кобель блудивый!» — подумала ослеплённая яростью Ария и, громко топая, ураганом слетела с крыльца.

— Государь! — она окликнула его негромко, но голос звенел от напряжения, как натянутая струна.

Феанор обернулся, увидел её, бледную от гнева, с горящим взором, такую красивую и злую, сделал невинное лицо.

— Что угодно тебе, государыня?

Марина с интересом смотрела на царицу, ожидая, что же будет.

— Хочу знать, откуда из моря выходит Дагон, — сказала, стараясь, чтобы голос её звучал ровно, Ария. Не хватало ещё разборки устроить на глазах дворовой девки! — Вербы уж проклюнулись, не сегодня-завтра ждать его у берегов. Идём, покажешь мне.

— Да, моя дорогая! — с готовностью отозвался Феанор.

— Вёдра подбери! — бросила Ария прислужнице. — Стоишь, глаза пялишь! За водой пришла али нет?

Марина подхватила вёдра и, расплёскивая воду, бегом побежала на кухню.

Только не к пристани повела Ария своего супруга, а в кабинет. Он ближе прочих комнат был. Ей всё равно было, куда, лишь бы затворить дверь было можно, чтобы челядь ненароком не услышала.

— Что, на берег не пойдём? — лениво протянул Феанор. — По карте тебе показать?

Царица набросила крюк засова на железную петлю, повернулась к нему.

— Ты пошто меня позоришь, кобель ты помоешный? — спросила, не трудясь выбирать выражения.

Она ожидала смущения, пусть даже не искреннего, а показушного, каких-то оправданий… Она молода была и совсем не знала мужчин. Ещё не привыкла, что её могут использовать, не сталкивалась с подлостью, с лицемерием. Какая-то часть её сознания инстинктивно понимала, что Феанор прав: она отказала ему в близости, а мужская плоть требует насыщения. Он не клялся ей в любви, не давал слова, а клятвы хранить верность друг другу, произнесённые под статуями Кроноса и Деметры на брачной церемонии, были лишь формальностью. Этот союз заключался не по любви, а по заранее отписанной странице в Книге Судеб.

И всё-таки Арии было обидно, что Феанор не стал затруднять себя, чтобы добиться её расположения, а пошёл привычной лёгкой дорогой до безотказной дворовой девки. Её, царицу, на следующий же день супруг предпочёл холопке! И уже к обеду все во дворце будут знать, что новобрачная-де «зелена совсем!»

Выходка царя больно ударила по её гордости, и она не заботилась о том, чтобы «держать лицо».

Но такой реакции на свои слова никак не ожидала. Государь разозлился и разозлился по-настоящему, потому что не его ревновала Ария, а за своё достоинство пеклась, как бы челядь по углам не хихикала, что от царицы супруг по девкам бегает.

— Прикуси свой язык, соплячка! — негромко хлестнул её ответ Феанора. — Думай прежде, чем рот открывать! — он смотрел на неё, сузив в злой усмешке глаза, и слова бросал резко, отрывисто. Ишь, стоило только разозлить его, как разом отучился мяукать! — Оставил тебя нетронутой, так радуйся! — напомнил ей. — Или тобой попользоваться, как законом положено? Мне понравилось, как ты утром… не играла!

— Подойди только, кобель драный, я так тебе попользуюсь! — Ария упёрла руки в бока, с ненавистью смотрела на него.

— А и подойду! — кошачьим прыжком он метнулся к ней, грубо стиснул за талию, запрокинул назад её голову, прижался твёрдыми губами к её губам.

И получил тяжёлый удар в челюсть снизу, так, что едва на ногах удержался. Внезапность была союзницей Арии, никак не ожидал царь, что осмелится она, как площадная босячка, пустить в ход кулаки. Он опомниться не успел от изумления, как ловкой подсечкой она сбила его с ног, прыгнула сверху, крепко прижав коленями за плечи к полу, так, что голову не повернуть было.

— Придушу, с-собака! — тяжело выдохнула она.

И по силе её хватки понял царь — запросто придушить может. И сразу отпустила злость, облегчение пришло. Хорошим воином была Ария. Если не лгут священные книги, если Афина Паллада поможет её победе, Ария сразит Дагона, сможет.

— Пусти, дура! — прохрипел Феанор.

Он мог освободиться, но для этого пришлось бы применить настоящую силу, ударить её, схватиться с ней, биться с ней, а он не хотел этого. Остыла злость, ушла. Крепкие девичьи колени прижимали его к полу, жар её распалённого юного тела ощущал царь, красивое гордое лицо горело румянцем гнева, плат спустился вниз, прядь тёмных волос спадала на лоб. Хороша, бесовка, чудо! Лучше и не пожелать!

И Ария увидела огонь желания в его синих глазах, глубокий, сильный, и сразу пересохло в горле, ослабли ноги. Феанор почувствовал это и одним неуловимым движением опрокинул её на спину. И вот уже она лежит под ним, и крепкие руки царя прижимают её запястья к паркетным плиткам пола.

— Никогда не отвлекайся во время битвы! — рявкнул Феанор, наклоняясь к ней так близко, что его волосы упали ей на лицо. — Или Бессмертный не учил тебя этому?

— Что, придушить тебя надо было, царь? — Ария рванулась, сильно, стремительно, но он удержал её. — Таскайся хоть по всему острову, мне дела нет, под чей подол ты полезешь, Феанор! — презрительно усмехнулась она. — Но не делай это средь бела дня, на виду у всех! Сколько народу тебя сегодня видело из окон? — спросила она. — Что они говорить будут? Своей честью не дорожишь, так мою пошто мараешь?

— Ладно, ты права, — с неохотой согласился Феанор, отпустил её и встал, — не надо было в открытую.

Задело его, сильно задело, как выказала она своё безразличие, с кем разделит он своё ложе. «Таскайся хоть по всему острову!»

Ария поднялась на ноги, взяла оброненный плат, набросила на голову. Феанор шагнул к ней и схватил её за локти.

— А вот мне есть дело, под кем ты будешь, царица! — негромко проговорил он. — Узнаю что, на куски порублю и в море рыбам скормлю, поняла меня?

— Руки убери! — ледяное презрение было в чёрных глазах Арии.

Он отпустил её руки, она поправила платок, завязала. Да что же это, что за морок застит ему глаза? Зачем он ищет вражды с нею? Она же дитя совсем ещё! И так судьба ей уготована, врагу не пожелаешь, и он, будто бесом одержимый, нет бы, уступить, как мудрый муж неразумному дитя…

Ария повернулась к нему, уже овладевшая собой, спокойная, надменная, презрительная.

— Ты за это не беспокойся, Феанор, — утешила она царя, — твоя честь не пострадает. Мне всё одно-едино, ты или кто другой, мне вы одинаково противны все, кобели блудливые.

— Все? — усмехнулся дурашливо Феанор, и опять в голосе его появились тягучие, медовые нотки. — Все-все? — уточнил он, близко наклоняясь к ней. — И я?

Ария захватила в горсть его бороду с колокольчиками в косичках, подтянула к себе и уверила:

— Все! Но ты, Феанор, больше всех!

Царь перехватил её тонкое запястье, хотел стиснуть до боли, проучить дерзкую девчонку, но пальцы, будто своей жизнью жили, отдельно от сознания; нежно погладили тонкую девичью руку. Она охнула и тот час же отпустила его бороду.

— Значит, война? — протянул Феанор, улыбаясь. — Как скажешь, моя дорогая, как скажешь… — мягким, кошачьим движением повернулся на носках, шагнул к двери, отомкнул засов и вышел.

Ария осталась одна. И вдруг острое, мучительное одиночество нахлынуло на неё, тоской сдавило сердце. Вспомнились слова Бессмертного: «Ты одна будешь в битве с Дагоном, и никого рядом». Так, пускай. Битву она выдержит. То, ради чего пришла она на эту Землю, она пройдёт достойно. Но и до битвы — одна, и после битвы — одна. Есть, правда, выбор — подчиниться прихоти царя. И он будет любить её, она не сомневалась. Покуда не наиграется. А потом забудет где-нибудь в полутёмной комнате дворца, как надоевшую куклу.

«Нет!» — вслух сказала Ария. Вышла из комнаты, быстро миновала длинный коридор, террасу, спустилась вниз, потребовала коня привести и поехала к морю. Одна.

Море неспокойно было. Ветер дул, гнал тугие лохматые волны, с разбегу разбивая их о скалы. Опять пошёл снег — редкий, крупный, тяжело налипал на корабельных перилах, на свёрнутых парусах. Девушка протянула руку, поймала снежинку на ладонь, но рассмотреть стрельчатые узоры не успела: снежинка растаяла.

Она медленно поехала вдоль берега, далеко оставив позади себя крепостную стену, и остановилась, поняв, что нашла то, что искала. Вот то место, жертвенник Дагона.

Гладкая отвесная серая скала, кольца с цепями врезаны в камень. Здесь морское чудовище утоляет свой голод. Ария подъехала ближе, взяла в руку обрывок цепи, увидела пятна ржавчины на ней. Их оставила невинная кровь мучеников; засыхая, проникая в железо, изъела его.

Скала уходила в море. Царица спешилась, подошла к обрыву. Да, здесь глубоко, очень глубоко. И здесь она будет ждать Дагона вместе с обречёнными стать жертвой. И первый удар нанесёт, стоя на твёрдой земле. А потом примет битву в море.

Взметнулась волна, окатила её с головой. Девушка встрепенулась, дыхание перехватило, так холодна была морская вода. Платье, платок насквозь промокли. Она облизнула соль с губ, всмотрелась вдаль. Ничего не увидела в морских волнах, но ощутила вдруг странное чувство — тянущую боль в спине, под рёбрами, даже не в спине, а ближе к бокам.

Вдруг на какой-то миг стало трудно дышать, будто обручем сжало грудь. А потом там, с обеих сторон чесаться стало, жечь изнутри. «Верно, от морской воды, — подумала Ария, — золотые нити платья скребут через рубашку», — и поспешила обратно во дворец, переодеться, покуда не замёрзла совсем под пронизывающим ветром.

Подъезжая к дворцу, увидела на смотровой башне Феанора. Царь смотрел в подзорную трубу, и, вне сомнения, видел её у жертвенника. «Ну и пусть!» — подумала озлобленная Ария.

Покуда въехала в ворота, спешилась, коня завела в конюшню, её колотило от холода. Чаю бы горячего, с мёдом и гвоздикой! И Феанор вышел на крыльцо, лениво окинул её насмешливым взглядом, спросил ехидно:

— Не холодна водичка-то для купания?

— В самый раз! — огрызнулась Ария.

— Губы-то синие! — царь перегнулся через перила, не давал ей пройти. — Согреть горячим поцелуем?

— Уйди с дороги! — взгляд царицы был полон презрения. — А то сброшу вниз, не посмотрю на корону!

— О! — Феанор развёл руки. — Жуть, как страшно! Иди-иди, бешеная, суши задницу! — и посторонился, пропуская её.

Ария поднялась в опочивальню, кликнула девок, велела наполнить горячей водой ванную. И лежала долго, отогреваясь, успокаиваясь в аромате сушёных лепестков роз и фиалок. На мраморный край ванны положила свой меч — пусть только подойдёт Феанор! Будто забот других у царя не было, как за ней в купальне подглядывать!

А вытираясь, опять ощутила боль и зуд — симметрично, с обеих сторон на спине, ближе к бокам, под рёбрами. Нешто застудилась? Должно, на корабле ещё, когда плыли к острову, да ледяной волной окатило, добавило.

Девки принесли обед, горячий грог, Ария поела, попила, окончательно согрелась, забралась на постель и крепко уснула и проспала весь остаток дня и полночи.

Проснулась от приступа острой колющей боли под рёбрами, со стоном приподнялась, коснулась там, где болело. Горячо стало под ладонью, будто жгло изнутри. Отлежала, должно быть.

Она встала, прошлёпала к окну, откинула тяжёлую портьеру. Луна светила на небе, почти круглая, дня или двух до полнолуния недоставало. Будто живое жёлтое око смотрело сейчас на молодую царицу. Должно, так же матушка её, Лея, заточенная в высокую башню, с надеждой и трепетом глядела на эту большую небесную золотую монету.

Ария глубоко вздохнула и почувствовала, что боль под рёбрами ушла, отхлынула, не мешала больше.

— Отец мой! — шёпотом взмолилась девушка. — Дай мне сил свершить начертанное!

— Если не будешь стоять на холодном полу босиком, и не свалишься с простудой, так и свершишь, — услышала она тихий ответ.

Она даже вскрикнула от неожиданности, не сразу сообразив, что не Луна ей отвечает. Голос шёл с другой стороны комнаты. Царь спал там, на той мраморной скамье, где и в прошлую ночь ложился, покуда к ней не пришёл.

— Чтоб тебя, Феанор! — досадливо махнула рукой Ария. — Больше места не нашёл во всём дворце?

— Это наша опочивальня, — напомнил он, — жрецы по всему дворцу шастают, я и пошёл сюда, чтобы они не тревожились.

— Жрецов, сталбыть, пожалел! — вздохнула она.

— Нас с тобой пожалел! — фыркнул царь. — Они, знаешь, какие нудные? Потом жизни не дадут с постами своими да молитвами! На острове с незапамятных времён особенно почитают культ Весты, если ты не знала ещё.

Ария вернулась к своей постели, взяла подушку, подошла к Феанору.

— На, — протянула ему.

Она почти не видела его лицо в темноте, но была уверена — царь улыбался. Всегда улыбался, когда смотрел на неё. Что такого смешного видел в её лице Феанор?

— Одеяло дать тебе? — спросила она.

— Не нужно, моя дорогая, — мурлыкнул он в ответ, — я моряк, я привык к холоду, и спать там, где ночь застанет.

— Вот и спи! — отрезала Ария. — И не вздумай взять меня спящей, понял?

— Куда взять? — уточнил Феанор.

— Взять! — она внезапно смутилась и не нашлась, что ответить.

— Куда взять-то? — рассмеялся царь. — Спи, дура, я никуда не еду!

Глава пятая

Ария — значит, «избранная»

Арию разбудила не то муха, не то жучишка какой-то, прополз по щеке, пощекотал. Она сморщилась, почесала щёку, согнала непрошеного гостя. Но сон не досмотрела, опять, на другую щёку села назойливая букашка, поползла вниз. Ария дёрнула головой, хлопнула себя по щеке. А муха уж и нос взялась щекотать.

Откуда мухи-то? Рано им ещё! Белые мухи ещё летают в воздухе, снег вон вчерась падал, мокрый, неторопливый.

Муха слетела с носа и уселась на губы. Ах, ты, поганка! Ария хлопнула по губам, всё так же не открывая глаз, и уже понимая, муха не отстанет, и поспать не даст. Но муха вдруг тихо засмеялась, таким знакомым за два дня смехом.

— Феано-о-ор! — через силу открывая глаза, недовольно протянула Ария.

— Утра доброго тебе, царица! — он сидел на краю её постели и держал в руке ветку вербы с распустившимися пушистыми серёжками.

Ария схватила эту ветку, взглянула на неё и всё поняла.

— Сейчас? — глаза её широко распахнулись, и голос подсел от волнения. Она вскочила с постели.

— Нет-нет, — успокоил её Феанор, мягким движением кладя ладони ей на плечи и усаживая обратно на кровать, — завтра.

Глаза его, с мелкими морщинками в уголках, от привычки прижмуриваться под бьющим в лицо морским ветром, уже не смеялись, смотрели на неё серьёзно и встревожено.

— Скажи, что я должна делать, царь? — спросила Ария.

— Сначала поцелуй меня на удачу! — он ни мига не мешкал с ответом.

И она уже потянулась навстречу, но опомнилась, ругнулась, толкнула его в грудь.

— Нашёл время для дуростей своих!

Феанор весело засмеялся, но Ария видела — тревогу прячет царь за напускным весельем. И увидев, как она смотрит на него, он замолчал, оборвал смех.

— Иди умойся, оденься, поешь, — велел, — и выходи на задний двор. Я мастера пришлю, он меня ещё обучал воинскому делу. Поработает с тобой.

— А ты? — спросила Ария. — Может, сразимся?

— Нет, — он решительно покачал головой, — я не могу. Не проси.

— Почему, Феанор? — не поняла обиженная его отказом девушка. — Мне это нужно! Завтра битва!

— Ты не понимаешь, что ли, ничего совсем? — в его голосе слышалась отчётливая злость. — Совсем дура, да? Я не могу с тобой ристаться, Ария! Не могу тебя ударить! — Феанор встал с постели и пошёл к двери. — Собирайся и выходи! — велел на пороге. — Я хорошего тебе мастера пришлю! И сам буду там же, смогу дать дельный совет! Давай, не теряй времени!

Ария послушалась. То, что Феанор переживал о грядущей битве, облегчало её задачу, вселяло уверенность. Ей хотелось думать, что не о том он радеет, чтобы сразила она Дагона, а о том, чтобы сама в битве той голову не сложила. Надо же, два всего дня прошло, ни любви не было между ними, и дружбы не вышло, а напротив, почти ясная вражда, а вот тепло ей было, что царь тревожится за неё.

Она посмотрела на рубин в кольце, которое носила, не снимая. То самое кольцо, что стащила с руки Феанора тогда, в начале зимы, как символ их помолвки. Ария никому и даже себе не в силах была объяснить, почему так дорог ей этот перстень. И сейчас, посмотрев на спокойным светом блиставший красный камень, ощутила уверенность в своих силах, и улыбнулась. Подышала на рубин, протёрла его краем рубашки, подняла руку, поймав в грани камня солнечный луч.

— Сила приносит свободу! — сказала Ария и пошла одеваться. Оставался всего один день до решающей битвы и — да помогут ей боги! — её блистательной победы.

День в тренировочных боях пролетел незаметно. Ария слушала военачальника да удары отрабатывала, а город погружался в траур.

Слишком сильным был страх перед Дагоном и обычай отдавать каждую весну дюжину лучших сыновей и дочерей острова, чтобы поверить в чудо избавления. Не верили островитяне пророчествам и уже оплакивали юную царицу. Разве выстоит она, разве способна сокрушить чудовище? Всё пройдёт, как каждую весну, только на одну душу больше примет в свою ненасытную глотку Дагон.

И вот уж приспущены флаги на башнях, не треплет ветер шёлковые полотнища с золотыми кистями. Чёрным крепом закрыты окна домов, чёрные ленты спускаются с башенных зубцов, в чёрные одежды облачаются горожане, и сдержанный плач плывёт над городом, утекая за каменные стены и растворяясь в зловещем шуме тяжело набегающих на берег волн.

Феанор ничего не сказал Арии о городе, одетом в траур. Весть о том, что люди не верят в её победу, подкосила бы её, лишила сил. Царице за весь день некогда было выйти за дворцовую стену, и спать она, уставшая в учебных битвах, пошла рано. Феанор, супротив обыкновения, не последовал за нею, и где провёл ночь, того она не ведала. Утром, ещё до рассвета пришёл, но ещё раньше Арию разбудил военачальник и помог одеться.

Она стояла посреди залитой серым сумраком комнаты, в тонкой лёгкой кольчуге поверх шерстяной рубахи, и кожаных штанах. В ножнах на поясе висел меч, и рука Арии привычно лежала на эфесе, готовая в любой миг обнажить грозное оружие.

Волосы, как в дни девичества, она заплела в две косы, и кожаный ремешок опоясывал голову, чтобы не падали вперёд косы, не мешали в битве.

Феанор подошёл к ней, окинул её внимательным взглядом, проверил крепость перевязи, удовлетворённо кивнул. Он тоже был в доспехах, алым платком покрыл голову, повязал его со лба назад. Царь даже не пытался скрыть своего волнения.

— Я не стану желать тебе победы, я лишь хочу, чтобы ты не проиграла, — сказал он.

— А разве это не одно и то же? В чём разница? — чёрные глаза Арии внимательно смотрели на него.

Она, в отличие от царя, не волновалась совсем. Была спокойна и готова к битве. Разве чуть мешали ей жжение и зуд под рёбрами, опять скребло там.

— Есть разница, — ответил Феанор. Крепко обнял её, до боли стиснул, и Ария почувствовала, что его просто трясёт, и испугалась. Не битвы грядущей, а того, как сильно тревожится о ней царь.

Феанор отстранил её от себя, торопливо обцеловал её лицо и опять крепко, до боли сжал в объятиях.

— Полно, государь, будет! — Ария высвободилась, подняла руку, коснулась его щеки, погладила. — Как ты сказал вчера утром? Поцелуй на удачу? — коснулась осторожно губами его губ, и, ощутив удивление его и оторопь, поцеловала смело, жарко и крепко. — На удачу! — сказала, отстраняясь. — Я готова, государь! Идём!

— Ох, девка! — Феанор дотронулся кончиком пальца до своих губ, будто желая убедиться, что она наяву поцеловала его. — Идём! Удачи тебе и попутного ветра!

До побережья доехали быстро. Многолюдно было на пристани, как каждый год. Горожане собрались принести жертву Дагону, оплакать невинные души, и в который уже раз воззвать к милости Посейдона. Но глух был к мольбам отчаявшихся сердец Бог Морей и Океанов.

На восходе солнца привели предназначенных в жертву мучеников, в белых длинных рубахах, в венках из золотых листьев на голове. Нынешняя ночь удалась тёплой, последний снег стаял, подул южный ветер. Уже пробивалась из-под земли первая молодая травка, и днём солнце светило совсем по-летнему.

Они шли колонной в три ряда. Впереди юноши, за ними следовали девушки. Солдаты шагали по обе стороны, и не пробиться было через стену больших тяжёлых щитов.

Обречённые держались стойко, не рыдали, молча шли. На глазах всего города, которому их смерть подарит ещё один спокойный год. Они смирились со своей судьбой. Есть то, что стоит выше всего над всеми страстями человеческими — это Закон и Долг.

И горожане, узрев это скорбное и величественное шествие, застыли, как каждый год бывало, и опустились на колени, склонили головы, прощаясь и благодаря.

— Ива! — страшный материнский крик вырвался из толпы, разорвав тишину. — Ивушка! — старуха, увидев идущую на заклание меньшую дочь свою, выбежала навстречу, преградила процессии путь.

— Матушка! — такой же отчаянный, полный смертной тоски, девичий голос рванулся ей навстречу.

Ряды распались. Солдат поймал светловолосую девушку, вернул обратно в строй, и шёл теперь рядом, крепко держа её за плечо. Она затравленно озиралась, ища мать, слёзы текли по её бледному лицу. Другой солдат оттеснил старуху, не грубо, не оттолкнул, просто отвёл бережно, крепко держал обезумевшую от горя женщину. Она билась в его руках, повторяла имя дочери, рыдала, потрясая кулаками, молила Кроноса забрать её, но оставить дочь, посылала проклятия Посейдону. Платок упал с её головы, седые волосы растрепались, безумен был взгляд выцветших глаз на худом морщинистом лице. На руках солдата остались кровоточащие царапины от её ногтей. Стоявшие в первых рядах горожане плакали.

— Государь! — увидев замыкающих процессию царя с царицею, старуха рванулась из рук солдата. — Доколе, государь? Скольких ещё наших детей пожрёт Дагон? Скольких ещё?

— Нисколько! — отрезала Ария.

Её негромкий голос был столь суров и холоден, звучал так уверенно, что стих плач горожан. И старуха не кричала больше, и солдат не держал её, отпустил. Она шагнула к юной государыне, взяла её руку и поднесла к своим губам, целуя, как целуют святыню.

— Останови его! — прошептала старуха. — Государыня! — прокричала она, и горные скалы эхом отразили боль, наполнившую её сердце. — Срази Дагона!

— Сотри слёзы с лица своего, женщина, — лицо Арии было бесстрастно, она лишь слегка побледнела, — сегодня никто не умрёт. Только Дагон.

Жрецы в синих тогах, с низко надвинутыми на лица капюшонами, шагали следом за избранными в жертву. В руках их пылали зажжёные ветки вербы. Верховный жрец, идущий впереди, нёс на золотом блюде кривой кинжал.

— Зачем нож? — шёпотом спросила Ария Феанора.

— Когда Дагон забирает свою дань… — нехотя протянул он в ответ, — захватывает щупальцами и утаскивает под воду, то не всегда обрываются цепи и кольца, куда закованы приносимые в жертву… случается — ведь они слабее — обрываются их руки… Тогда жрецы милосердно закалывают их кинжалами в сердце… Чтобы облегчить их боль.

Ария зябко передёрнула плечами.

Заунывное пение поплыло над скалами, поднялось далеко ввысь, жрецы приковывали юношей и девушек к жертвеннику, воспевая молитвы.

— Стойте! — Ария рванулась было к ним, но Феанор удержал её.

— Пусть делают то, что должно, — его руки мягко лежали на её плечах, и сквозь тонкую кольчугу он чувствовал горячий порыв её тела, бесстрашие, силу, желание сразиться с несправедливостью.

— Здесь сегодня никто не умрёт! — громко сказала Ария. — Вы слышите меня, жрецы? Ничья кровь не прольётся на жертвенник! Умрёт только Дагон! — она отстранила руки царя и прошла к каменному постаменту.

Огляделась. Море было спокойно. Но увидев сине-зелёную воду, в глубинах которой таилось голодное чудовище, нетерпеливо ожидая пиршества, Ария почувствовала, как слабая боль под рёбрами стала набирать силу. При каждом вздохе, будто сухим песком заполняло лёгкие, пекло в груди.

Феанор увидел её бледность, крепко сжал её руку.

— Уйди, царь! — бросила она. — Сойди с жертвенника, не твоё это дело. Хочешь зреть сражение, встань там, поодаль.

Феанор ничего не ответил. Ария изменилась. Будто что-то управляло ею, вело её. Взгляд её был отрешённым, нездешним, губы плотно сжаты. Она слушала что-то внутри себя и смотрела на круглую белую луну, не успевшую убрать свой лик с небосклона.

Феанор ещё раз оглядел её, словно в последний раз, словно желая запомнить, и испугался дум своих, и прогнал их прочь. Пророчества никогда не лгут! Она — последнее лунное дитя — сразит Дагона и освободит остров от страшной дани.

Он отошёл, как она приказала, встал дальше.

Жрецы закончили петь молитвы, закрепили цепь в кольце на руке последней мученицы. Верховный поднёс к губам длинный узорчатый рог и трижды протрубил в него. Эхом отлетел от скалы призыв, и далеко в море поднялась волна и пошла на берег.

Ария выдернула меч из ножен и шагнула вперёд. Феанор тоже шагнул к самой кромке скалы. Царица смотрела в стремительно идущую к скале волну, но ничего не видела в ней. Боль рвала грудную клетку, отнимала силы, путала разум.

— Отец мой! — чувствуя, что слабеет, отчаянно взмолилась Ария в белый холодный лик луны, готовый уйти за горизонт. — Дай мне силы! Благослови руку мою!

Волна дошла до скалы, поднялась ещё выше и разбилась об неё, обрушив поток холодной воды на застывших в смертном страхе мучеников. Громко вскрикнула одна из девушек, забилась в рыданиях другая. Огромная серая туша медленно поднялась из воды, и Ария увидела Дагона.

Он был ужасен. Маленькая голова и впрямь была подобна голове человека, бугрилась шишками и наростами, будто ветка коралла. Белые, вываренные рыбьи глаза застыли на подобии лица, моргнули прозрачные тонкие веки. Распахнулась акулья пасть, полная длинных мелких острых зубов, и Дагон издал короткий рык, столь громкий, что в нём потонули крики ужаса находящихся на берегу людей.

Боль под рёбрами стала ещё острее, но Ария не позволила ей забрать своё сознание, не мешкала, помнила, что внезапность — её союзница, и когда морская тварь развернула два клубка щупалец и бросила их вперёд, царица прыгнула на чудовище и вонзила в его грудь меч.

Феанор не видел, далеко ли вошло лезвие клинка. Быть может, рана была и неглубока совсем, но то, что меч пронзил грудь чудовища, а не отлетел от неё, разбившись осколками, это он успел увидеть, и крикнул:"Да, Ария!", ликуя её первой удаче.

Страшный рёв исторгла пасть зверя, по всему острову прогремел он, отразившись эхом от скал, вспугнув сидящих на волне чаек. С отчаянными криками поднялись птицы в небо, полетели прочь, подальше от этого ужаса.

Ария выдернула меч из груди чудовища, но не успела нанести второй удар, как кольцо щупальца обвилось вокруг её ног, и Дагон ушёл под воду, увлекая её за собой.

Феанор даже не задумывался, что опять идёт на безрассудный риск, что слаб супротив Дагона, и вряд ли сможет помочь своей царице, просто прыгнул в воду за нею следом.

В воде боль под рёбрами стала нестерпимой, даже холод не остудил её. Ария не могла поднять руку с мечом, нанести удар, так сжало грудную клетку, будто раскалённым обручем. Она успела подумать ещё, что пророчества лгут, что пробил её смертный час, как будто вырвалось что-то из спины, прорвав кожу, и вода окрасилась кровью, и боль ушла.

Девушка почувствовала, как легко ей стало, и поняла, что дышит! Не носом и ртом, а полной грудью, но, не делая вдох! И диво — холода она не чувствовала.

Что за чудо произошло с нею, какое перерождение, о том думать было некогда. Дагон тащил её к себе, к полной острых зубов пасти. Движения его были медленны, густая синяя кровь текла из груди чудовища, но он был жив и собирался отомстить сполна.

Ария коротко размахнулась, ударила мечом, разрубила щупальце. Чудовище отпустило её, рванулось в сторону, рыча от боли и бессилия, ослеплённое яростью, бросилось на неё. Она увернулась, и совсем рядом увидела Феанора. Он подплыл к Дагону, взмахнул своим мечом, и отсёк чудовищу два щупальца у самого туловища.

После первого удара Арии уязвимым стал Дагон, и меч Феанора, прежде отлетающий от груди чудовища, будто от брони, разил теперь острой сталью.

Взревело чудовище, мощным хвостом отбросило царя, так, что он ударился головой о подводную скалу, и кровь алым облаком заклубилась, окрасила розовым прозрачную воду. Он пробовал плыть, вынырнуть наверх, чтобы глотнуть воздуха, но удар был слишком силён, сознание путалось, нарастал шум в ушах, и темнота застилала глаза. Холодная морская пучина тянула его вниз…

Ария лишь краем глаза видела, что Феанор пришёл ей на выручку, рискуя собой. Когда Дагон отвернулся на царя, когда захлебнулся в крике боли и ярости, теряя отрубленные щупальца, тогда подплыла к нему близко Ария, и вонзила в его брюхо меч. Все силы вложила она в этот удар, рванула клинок вверх, распарывая живот чудовищу, выбрасывая в воду рыбьи внутренности. Но толстое щупальце обвилось вокруг её шеи, сжимаясь всё сильнее, грозя переломить позвонки.

Дагон не желал дёшево продать свою жизнь, и в агонии смертной душил её, но не знал, что теперь не с земной тварью сражается, а с себе подобным. Ария дышала в море, как рыба, чувствуя прохладу солёной воды у себя под рёбрами и оттуда, из-под них, черпая из воды воздух. Лёгкую слабую боль причиняло ей это дыхание, но боль была приятна, будто нежным ветром овевало раны, отирало шёлком. И когда зверь, подтащив её к себе, готов был вонзить клыки в её горло, Ария размахнулась и вогнала меч по рукоять в его белый рыбий глаз.

Поток вонючей крови хлынул на неё, разжалось обвившее шею щупальце. Ария выдернула меч из головы Дагона, сунула его в ножны. Отплыла от бьющегося в агонии чудовища, огляделась, ища Феанора.

Вода замутилась от крови, и Ария, поднырнув глубже, увидела царя, без чувств лежащим на дне морском. Крик отчаяния вырвался из её горла, слышный лишь рыбам, да в последних судорогах бьющемуся Дагону. Она камнем упала вниз, обхватила Феанора одной рукой за пояс, поплыла вверх, быстро загребая воду другой рукой.

Казалось ей, целую вечность добиралась она до поверхности. И, когда вынырнула, солнечный свет ослепил её, и жадно глотнула она воздуха, вновь обретая возможность дышать, как человек. Закашлялась, горло обожгло, будто горячего пара вдохнула. Дагон едва не раздавил ей шею, когда душил своим щупальцем. Голову повернуть было больно.

Поделом ему! Мёртв Дагон — морское чудище! Поднять надо будет со дна его дохлую тушу, пусть порадуются горожане. Но это потом. Сейчас спасти царя.

Ария быстро поплыла к берегу, стараясь держать голову Феанора над поверхностью воды, с тревогой вглядываясь в его бледное лицо. Нет, нет, он жив, он не мог утонуть, погибнуть из-за неё!

До берега было не близко, далеко успел утянуть её под водой Дагон. Но, люди, тревожась за государя и государыню, уж спустили на воду лодки, и широкими взмахами вёсел гребцы гнали их по воде, спешили на выручку.

Круглая, обточенная волной скала поднималась из воды, Ария доплыла до неё, втащила царя на камень, заползла следом. Рванула у его горла рубаху, приникла ухом к груди. Она не услышала биения его сердца, может быть, толстые кожаные доспехи мешали услышать. Девушка почувствовала, как проваливается в липкий ужас, тонет в нём.

— Нет-нет! — вскрикнула она. Голос её звучал надсадно, хрипло, горло опухло, слова причиняли боль. — Ты не можешь умереть! Дыши! Дыши, слышишь, дыши!

Она встряхнула его за плечи, хлестнула по щеке. Голова Феанора безвольно мотнулась в сторону. Красный платок, мокрый от воды и крови, сполз на затылок, водоросли запутались в косичках его бороды. Ария растерянно оглянулась, что же делать, что…

Учитель! Бесстрастное лицо Арий Конрада встало перед внутренним взором, низкий завораживающий голос поднялся из глубин сознания. «Прежде всего отбрось страх! Земная жизнь — лишь прелюдия к другой. Однажды путь каждого будет завершён. Каждого, кто смертен. Но вернуть уходящего к точке невозврата возможно. Положи руки ему на грудь. Вот так…»

Ария три раза резко надавила на грудь Феанору ладонями, наклонилась, вдохнула, открыла ему рот, выдохнула в него воздух. Опять три раза сильно нажала на грудь ладонями, опять вдохнула в него воздух.

Тело царя оставалось неподвижным, и бледным, заострившимся было его лицо. Арии в отчаянии стало казаться, что она слышит шелест крыльев незримо спускающейся на скалу богини смерти Гекаты, чтобы забрать в Аид отлетающую душу государя.

— Нет, ты не уйдёшь! — она стиснула зубы, не давая себе сорваться на крик. — Дыши, якорь тебе в зад! Дыши, Феанор! Живи!

Каждый смертен, сказал Арий Конрад. Но не так должен завершаться путь воина! В честном бою погибнуть, а не от удара морской твари!

Стая чаек, отдыхавшая на воде, взлетает вверх, кружит в небе, крича пронзительно и тонко. Белоснежные паруса искрят на солнце. Сильный попутный ветер наполняет их, и мощный галеон легко устремляется вперёд, бесшумно рассекая зелёную воду. Ступени лестницы скрипят под быстрыми шагами. Тяжело бряцают случайно задетые, просыхающие на солнце витки якорной цепи.

Феанор выбегает на палубу, окидывает острым взглядом команду. Алый платок повязан на голове, белый китель, отделанный золотым галуном, расстёгнут, выставляя на обзор щёгольскую кружевную манишку. Небесная синь отражается в дерзко прищуренных глазах царя.

— По местам, псы помойные! — весело кричит Феанор, становясь к штурвалу.

А теперь бездыханным лежит царь на мокром камне, и тщетны усилия его юной супруги возродить в нём угасший огонь. И шелест чёрных крыл Гекаты всё ближе!

— Да как же так?! — в отчаянии кричит Ария, и на самом дне сознания оживает слышанное в детских снах, позабытое.

В тех далёких снах, что приходили ночами, напоёнными белым светом полной луны.

— Талифа куми! — восклицает Ария, взметая вверх руку с рубиновым перстнем.

И печальная, равнодушная луна вдруг оживает, бросает вниз луч света, и, отразившись от граней камня, он бьёт Феанора в грудь, бьёт, точно обоюдоострый меч, пронзает насквозь.

Тело царя подбрасывает незримая сила, роняет обратно на скалу, он тяжело, судорожно вздыхает, захлёбывается кашлем, поток воды, окрашенный кровью, выплёскивается из него.

— Талифа куми! — орёт Ария. — Так их всех! Живи, Феанор! Смерти нет! — она помогает ему повернуться на бок, придерживает, ждёт, покуда освободится его грудь от горькой морской воды. Феанор кашляет, силится что-то сказать, и опять исторгает из себя воду.

— Ария, — сдавленно произносит царь, — ты жива… — рука его поднимается, чтобы коснуться её лица, поверить в то, что перед ним не видение, но он слишком слаб и снова теряет сознание.

— Да, я жива, царь, жива! — слёзы застилают глаза государыни.

Едва не сгинув во мраке, чудом удержав коня на крутом берегу и не сорвавшись в пропасть мрачного Аида, первое, что спрашивает он, вернувшись в земной мир, жива ли она. Сам, будучи на грани, чуя дыхание бесконечности, он тревожится за её жизнь.

Лодка подплывает к скале, и гребцы бережно поднимают царя на руки, удобно укладывают, садятся на скамьи, чтоб грести. Ария держит на своих коленях его голову, осторожно снимает с него окровавленный платок. Гребцы налегают на вёсла.

Раздутая от воды, огромная туша Дагона всплывает наверх, вызывая восторженный рёв толпы на берегу. Люди ликуют, хохочут, бросают вверх шапки, славят государыню, освободившую остров, а она торопит время, скорее бы причалить!

Люди заходят в воду, простирают к ней руки, чтобы прикоснуться к чуду. Она — земная девушка, юная царица, сразилась под водой с морским чудовищем, что слыл бессмертным, и ударом меча поразила его! Каждый, кто дотронется до доспехов государыни, станет непобедимым, удача пройдёт с ним рядом, держа его за руку!

— Аве государыня! Честь и слава тебе! Отныне, и во веки веков! Аве государыня! — в едином порыве люди салютуют ей, склоняются до земли, чествуя освободительницу.

Арии не до них. Она едва удостаивает взглядом народ, ставший теперь её народом, которому она подарила свободу! Она, что поставила на карту свою жизнь ради их судеб, теперь трепещет за одну-единственную жизнь и судьбу.

— Лекаря государю! — требует царица, едва сходят на берег. — Самого лучшего! Немедля!

Глава шестая.

Рождённая для битвы

Прошёл день, и луна за полночь повернула, когда миновала опасность. Царь поправится. Раны его заживут, и всё, что нужно ему сейчас — покой. Лекарь дал последние наставления и ушёл, и подле ложа раненого государя осталась одна Ария. Поправила ему подушку в изголовье, сняла нагар с фитиля масляной лампы. Усталость с ног валила, и девушка положила голову на край его постели и уснула так, сидя на скамье рядом.

Феанор очнулся от грохота падающих камней. Трещали скалы, разламываясь на куски и ссыпаясь в море. Рушились городские стены, сползали в воду дома — то Посейдон карал дерзкий город, мстя за Дагона.

Царь вздрогнул, заметался на постели, хрипло застонал, приходя в себя, и открыл глаза. Он лежал в своей опочивальне, на мягкой постели, в чистой рубахе. Слабый треск слышался в комнате. Саднило разбитую голову, стянутую бинтами, и какое-то время муть висела перед глазами. Потом пелена рассеялась, и Феанор увидел чадивший на мраморной стене светильник. Обросший нагаром фитиль тихонько потрескивал, и этот звук послужил причиной болезных кошмаров государя.

Царь приподнялся и тут же со стоном упал обратно на постель. Ария — он сразу не увидел её, спящую рядом на скамье, — встрепенулась, подняла голову.

Простоволосая, как расплела мокрые косы, чтобы просушить, так и осталась неприбранной, не до того было; в домашнем свободном платье, застёгнутом в рукавах у локтя пряжками. Багровая опухшая полоса видна на шее — след щупальца Дагона. В глазах усталость, тревога.

— Очнулся… — она касается ладонью его горячего лба, хмурится. Не спал покуда жар.

— Ария, — отозвался Феанор, удивившись, как тихо звучит его голос.

— Выпей, государь, — она приподняла его за плечи одной рукой, другой поднесла к губам чашу с питьём, — лекарь велел, — сказала, — пей.

Царь не спорил, морщась, выпил горьковатое зелье, откинулся бессильно на подушки.

— Ария, — проговорил с трудом, — если мы с тобой живы, значит, Дагон…

— Мёртв, — закончила царица и тихо засмеялась, — валяется на берегу, а мальчишки тычут в него палками и бросают камни. Утром надо зарыть, пока не завонял. Город пирует. Всюду горят костры, льётся вино, песни и пляски… Они там все, как с ума посходили от радости. Чёрти чё там сейчас творится. Но ты не тревожься, — упредила готовый сорваться с уст Феанора вопрос, — там вельможи, солдаты блюдут порядок. Если сами не перепьются… Небось, до утра простоит город, коль столько стоял под данью Дагона? Сколько же вёсен длилось проклятие? — саму себя спросила она.

— Много, — прошептал Феанор, — боле трёх столетий.

— Да, — кивнула Ария, — много. Голос её звучал хрипло, сдавленно.

Царь с трудом поднял руку, дотянулся, коснулся багровой полосы на её шее.

— Лежи спокойно, — она мягко отстранила его руку, но Феанор перехватил её маленькие сильные пальцы, сжал в своих. Его ладонь была горячей, и Ария встревожено вгляделась в его лицо, покачала головой, вздохнула.

— Зачем ты полез за мною в воду, царь?

Феанор сделал в воздухе привычный манерный жест и протянул:

— Дурак был! — и прежде, чем она успела ответить, поднёс к губам её пальцы и тихонько поцеловал их.

— Дурак, — согласилась Ария, склонилась над ним, нежно погладила по волосам, — отдыхай, государь, — сказала, поднимаясь со скамьи, — я пойду. Утром приду навестить тебя. А сейчас спи.

— Постой… — Феанор всё не отпускал её руку, — скажи мне, Ария, как? Как смогла ты дышать под водой? Последний из Сов научил тебя этому? Но земному существу такое не под силу!

Она осторожно высвободила свою ладонь, улыбнулась. Взялась за ворот платья, расстегнула крючки застёжек, отвернулась, сняла его, стащила с плеч рубаху, спустила вниз, открывая спину.

— Ария, если ты сейчас решила отдать мне свой супружеский долг, — мурлыкнул Феанор, и его голос вдруг обрёл звучность, — то не совсем удачно выбрала время. Я немножко прихворнул, краса моя, но дай мне пару дней, и приходи, я буду рад принять всю твою задолженность! Там проценты ещё за три дня! — напомнил он.

— Смотри! — оборвала она его пламенную речь.

Царь увидел на её спине, под рёбрами с обеих сторон, полукружиями две симметричные раны. Тонким струпом уже затянуло их, чуть сочилась из-под корочки сукровица. Феанор протянул руку, бережно коснулся подушечкой пальца и ощутил под коростой живое, тонкое, трепещущее, как сложенное крыло бабочки.

— Ария! — голос его подсел до шёпота, когда он осознал увиденное. — У тебя там жабры! Как у рыбы!

— Так, царь! — она обернулась, на миг сверкнув обнажённой, крепкой, вполне земной грудью — девушка, что дышала под водой, как рыба, рыбьими жабрами!

Феанор не смог сдержать рванувшегося из груди вздоха изумления. Ария натянула на плечи рубаху, прикрыв наготу, надела платье.

— Я думаю, они опять зарастут человечьей кожей, — сказала она бесстрастно, — до следующего раза. Когда придёт нужда дышать под водой. Тогда они вновь раскроются.

Феанор, поражённый, молча смотрел на неё. Такого он не видел и даже не слышал, что такое может быть!

— Что, царь? — горько усмехнулась Ария. Боль плавилась на дне её чёрных глаз. — Оборотень — супружница твоя? Чудовище морское? Полурыба-получеловек? Как тебе с такой, а, царь?

— Рыбка ты моя! — улыбка тронула губы Феанора. — Пустое это! У каждого свои недостатки! Вот у меня… прямо там… где срам… родимое пятно! — утешил он. — Ни дать ни взять, точно человеческая черепушка! Как сниму штаны, девки боятся! Беда, да и только! Я тебе покажу потом, — пообещал он.

— Постой, погоди, — Ария не сразу поняла, что он хочет сказать, — ты не боишься меня, что ли? Такую? С жабрами?

— А чё тебя бояться? — спросил Феанор, привычно растягивая слова. — Даже если бы у тебя перепонки росли меж пальцев и был рыбий хвост, как у русалки… Нет, — сам себя поправил он, — хвост не надо. Потому что с хвостом тебя — как? Ведь никак же, если хвост, — здраво рассудил он.

— Во дурак! — от всего сердца сказала Ария. — Голодной куме всё одно на уме!

— Послушай, русалочка моя, — тон царя стал серьёзен, — после того, что ты сделала… Ты, рискуя собой, вернула свободу моему народу, ты освободила мою страну от страшной дани, ты убила чудовище. Я не смею держать тебя здесь, Ария, и требовать, чтобы вся твоя жизнь прошла на этом острове. Ты молода, и пред тобою сотни дорог. Выбери свой путь сама, — сильное волнение мешало ему говорить, но он овладел собою и твёрдо закончил, — ты не будешь платить своею свободой за древнее пророчество и идти уже заведанным путём. Выбери свой.

Конец ознакомительного фрагмента.