Белый снег

Екатерина Шубочкина, 2019

Основана на реальных событиях и фактах. Судьбы совершенно разных людей и по возрасту, и по социальному, по служебному положению Промыслом Божьим переплелись в революционном сибирском городе Омске, ставшим в начале двадцатого века так называемой «белой столицей» России со ставкой Верховного Правителя России А.В. Колчака. Никого из них не миновала чаша испытаний и скорбей, но у каждого был свой путь, и они по-разному осмысляли и оценивали свою жизнь. Желание раскрыть в динамике реальных исторических событий свой авторский взгляд на душевное и духовное состояние героев повести и легло в основу этой книги.

Январь 1918 г.

«Хорошо, что метель», — кружили в такт с погодой мысли рабы Божьей Натальи, певчей Омского Успенского кафедрального собора, спешащей на утреннюю службу. «Свежего снегу намело, белым-бело вокруг, освободился наш город от пыли и грязи», — запела детская радость в сердце женщины, но тут же была заглушена голосом взрослой рассудительности: «По сути же, нет — снег только прикрыл их, скрыв непривлекательную серость…»

Еще в притворе, стряхивая с шали снег, Наталья услышала непривычно громкий для церковных свод разговор.

— Какое право имеешь отказывать? Думаешь, управы на тебя нет, поп?! — чуть не срывая голос, фальцетом верещал низенький мужичок в шинели до пола, видимо, что-то требующий от священника. — Фамилия твоя? Под арест пойдешь за самовольничество!

— Покровский я от рождения. Коли есть за что, то арестовывайте, но закон Божий и правила Церкви таковы, что не можем отпеть вашего командира большевистского по причине хулы его большой на Духа Святаго.

— Ерунду мелешь, Покровский! Поди тебе твой начальник церковный приказал, этот, Сильвестр? — в разговор вмешался второй визитер в фуфайке с красной звездой на груди.

— Христос мне начальник, Он и запрещает, — спокойно ответил священник.

— Тьфу ты, вот умеете же крутить и выкручивать, а правды от вас не добьешься! Только врагов народа, значит, по-вашему, в церкви уважают! — тот, который в шинели, махнул рукой товарищу, показывая всем видом, что разговор окончен и они уходят. — Тебе это с рук не сойдет, поп! — бросили большевики напоследок.

Наталья вспомнила, как сама месяц назад просила своего духовника о подобном: муж ее примкнул давеча к большевикам, вернулся контуженным с фронта да и погиб вскоре от шальной пули, оставив жену с двумя детьми без кормильца. Боялась, что не будут церковные отпевать приверженца новой власти, но батюшка Александр уступил, приняв мольбу верной прихожанки.

— Отче, люди-то опасные, большевики эти, — к священнику подошли обеспокоенные произошедшим прихожане. — Может, не стоило им возражать?

— Закон Христов для всех одинаков, нам ли не знать, что за все в жизни Богу ответим, — священник был спокоен и сдержан. — Тем более что Церковь нынче от государства отделили, никто никому не указ теперь, только вот претензии исполкома почему-то так и сыпятся на нашу голову. Совдепу нынче покои архиерейские подавай, все дела и имущество Духовной консистории, чтобы свои учреждения разместить, да и собор наш хотят под лазарет конфисковать.

— Как же это можно? Что делать, батюшка? — забеспокоился люд.

— Молиться, дорогие мои братья и сестры! В пятницу, второго числа, во всех храмах города будет соборный молебен о вразумлении правительства державы российской — приходите. А четвертого февраля владыка благословил на крестный ход с молитвой о хранении веры православной и защите храмов. Будем на Бога уповать, на его милосердие и помощь нам грешным!

— Значит, вернулся владыка Сильвестр с поездки? — спросила Наталья батюшку.

— Прибыл, в Омске, уже в котле наших событий, — ответил тот.

Вечерами после службы Наталья подрабатывала в швейном цеху, поэтому домой пришла поздно, дети уже улеглись спать. Хозяйка, стараясь не шуметь, стала готовить себе ужин, но все-таки разбудила сына двенадцати лет отроду, который тут же пристроился рядом за столом, потирая глаза.

— Мама, тут к нам друг папкин приходил, пока тебя дома не было, — сонно протянул мальчик.

— Какой друг? И чего хотел? — с настороженностью спросила женщина.

— Спрашивал, где ты работаешь, где мы учимся.

— Ты и сказал?

— Сказал… Он еще передать просил, — сын почувствовал напряжение матери и стал говорить медленнее, а затем и вовсе замолчал, ожидая ее реакции.

— Ну, не тяни, Санька! — Наталья ждала недоброе.

— Что негоже жене большевика по храмам прислуживать, другая работа для тебя есть: говорил, чтобы пришла в исполком, а в церковь не ходила больше.

— Господи! Мужа угробили, теперь и до нас добрались! Господи, защити, не оставь нас, грешных! — Наталья запричитала и взмолилась, чувствуя, как впадает в отчаяние от собственной беспомощности в новом мире советской власти.

— Мам, только не плачь! — сын хотел утешить и поддержать родительницу. — Вдруг он и вправду хорошую работу для тебя нашел — легче будет! А от твоего Бога одни только неприятности! Может, и прав был отец, что нет Его совсем! Одни беды на нашу семью посылает, а за что? — Санька насупился от ощущения жестокой несправедливости жизни.

— Что ты говоришь такое! Замолчи немедленно! Прости, Господи! Да разве одни мы, Санька, страдаем?! Посмотри, что творится-то вокруг! Кругом смерть, разруха, нищета, война эта проклятая! А церковь как нас продуктами выручает! Да и если я уйду, то певчих совсем не будет хватать: одни болеют, другие разбежались со страху, а служить надо, иначе загибнет наш город!

— Служишь Богу, служишь, а Он тебе — несчастья: сначала брат Колька помер от хвори, потом папку убили, а другие вообще не верят в Бога и ничего — лучше нас живут!

— Ты на других не смотри, Санька, за себя отвечай! А с батьки пример не бери: натворил дел недобрых и сгинул, а нам жить и хлебать еще за себя и за него! Сколько молиться за душу его надо, чтобы не страдал там сильно!

— Да ему, может, лучше нашего сейчас, а здесь-то как жить, если твой Бог не помогает?

— Господи, прости неразумного! Да как не помогает-то?! Еда есть, крыша есть, здоровье пока тоже есть! А мир трясет за царя-батюшку! Отдали на растерзание революционерам, будь они неладны! А народ не восстал, не защитил, да чего уж там — предал ставленника Божьего!

— Вот пусть большевики тогда и мучаются и те, кто предал царя! Почему остальные люди должны страдать? — Санька был неумолим в своем негодовании.

— А что мы с тобой или другие сделали, чтобы царя и семью его невинную защитить? Да ничего! Вот если бы люд России хоть в половину свою воспротивился большевикам и освободил царя, может, и другая жизнь была! Люди говорят, под арестом держат не только царя-батюшку, но и матушку с детьми, а они-то в чем виноваты?! — Наталья всплеснула руками и поставила на стол тарелку с нарезанным хлебом и холодной картошкой. — Есть хочешь? — спросила она сына, который согласно кивнул. — Вот ты, Санька, молился за царскую семью хоть разок? Им поди сейчас, ой, как тяжело, похуже нашей ситуация будет.

— Поможешь тут молитвой, как же, — пробурчал недовольно сын.

— И я, грешная, не молилась, все свое просила, да себе, а теперь вот получается, что забрал Бог у нас ставленника своего за наши грехи, чтобы показать, как живется без главы отчей.

От громкого разговора домашних проснулась и младшенькая пятилетняя Катя, приладившаяся к маминому теплому боку на скамье у стола.

— Мама, а ты папу любишь? — вдруг спросила дочка, когда Наталья ласково пригладила ее по голове и плечам.

— Конечно, люблю, Катюша.

— Я ему так и сказала, что мы все его очень любим…

— Когда сказала? — спросила осторожно мать.

— Он ноне во сне ко мне приходил и плакал, прощения у всех просил, говорил, что на нас у него вся надежда, — рассказывала Катя, а из глаз матери в это время так и катились тихие слезы, сдержать которые было ей невозможно.

— Есть, есть надежда, конечно, доченька! Молиться надо, Бог простит папку, запутался он по глупости. И вы, детки, просите Господа о милости к батьке свому, да сами верьте и не предавайте Бога. Слышишь, Санька? Чтобы хулы от тебя никогда больше не слыхала!

— Мама, я еще должна тебе сказать одну важную вещь, — продолжила дочь после молчаливой паузы.

— Что такое, доченька? — забеспокоилась Наталья. — Это я виновата, — начала тихо, отстранившись от матери, Катя. — Я… Я в ту ночь… Ложась спать, я забыла помолиться, и в ту ночь убили папу…

Никто уже из семьи не мог держать слезы после этих наивных, но таких искренних слов веры малого чистого ребенка. Объятия и разговоры того семейного вечера навсегда остались в сердце Саньки.