Застрахуй мою любовь

Екатерина Чернева Lionheart©, 2019

Джейсон – мужчина, который никогда не говорит слов любви. Он женский сердцеед, владелец сети кафе и ресторана. Его жизнь идет своим чередом, пока на одном из мероприятий в своем ресторане он не встречает девушку по имени Лима, в которую влюбляется. Их чувства взаимны, но его натура не позволяет ему отойти от своих прошлых "установок", и он теряет ее, пока однажды не попадает на ее свадьбу с другим....

«Я тебя не люблю» — эта фраза, которую Джэйсон говорил каждой женщине, несмотря на то, была она ему симпатична или нет. Был ли он в ней заинтересован или нет — он обязательно говорил ей эти слова, как бы подытоживая и ставя жирную точку, после суток, проведённых вместе.

Кстати, знакомьтесь. Вон он, да, да, брюнет, с переходящим цветом волос, в практически угольно-чёрный. С серыми глазами, отдающими лёгким оттенком тёмной зелени. На его распрямлённых назад плечах сидела белоснежная рубашка, а сверху был накинут пиджак из грубой ткани, чёрного цвета. Вот он, да, мужчина, сидящий рядом с симпатичной девушкой, на вид ей, до тридцати двух, длинноволосая шатенка с кучерявыми волосами, с голубыми глазами, небесного цвета, которая явно, по длине её юбки пришла на свидание.

Вот как раз, он говорит ей, заметно по её выражению лица, свою коронную фразу.

Это видно по выражению её лица. На ярко, очерченном контуре губ, уголки поникли вниз, а брови нахмурились. Её глаза стали приобретать более тёмный цвет, словно небесную яркость её глаз стали заполнять хмурые тучи, а на щеках стал появляться холодный румянец.

Она пытается ему что-то сказать, но он, не поворачивая головы, тут же, закрывает ей рот своей рукой, без фамильярности. Она возмущена. Отталкивает от себя его руку, борется с ней «будто рыба об лёд», но всё, на первый взгляд, безуспешно. Как вдруг, он меняет движение руки и уже держит её плотно пальцами под подбородок за щёки и притянув к себе, целует.

Манеры Джэйсона, всегда были под вопросом. Ему было известно слово «галантность», лишь когда он считал его уместным, во всех остальных случаях, он отказывался пользоваться хорошими манерами. И как вы успели догадаться, он никогда не пользовался ими в моменты прелюдий с женщиной.

Она пытается его оттолкнуть, но он плотно прижал свои губы к её губам и не ослабляет свои пальцы. Когда его страстный поцелуй закончился, обрушившийся на неё, как лавина из его языка, она встала, поспешно вытирая губы, ещё больше размазывая алую помаду по лицу, смотря на него удивлённо, обескуражено и, стукнув по плечу, своим достаточно хрупким кулаком, предпочла уйти.

Он закрыл рот рукой, смеясь над всем происходящим.

— Смешно. Очень смешно. — Он еле сдерживался, чтобы не мешать сидящим рядом людям.

По взволнованному топоту каблуков, приближающемуся к нему, он понял, что его спутница вернулась.

Она встала рядом с ним, отказавшись садиться:

— Ты хам! Самый неотёсанный мужлан, которого только можно было представить!

И фыркнув, решила уйти, но он схватил её за руку и резким движением посадил рядом с собой.

Развернувшись к ней и не отпуская руки, он положил левую руку ей на колено, которое было оголено короткой юбкой и, придвинувшись ближе, сказал:

— Ты разве не любишь, негодяев? Тебе не нравятся мужчины, которые знают чего хотят? Кто может сказать «нет!»? Или скажет «да», когда этого захочет, а? — Его рука двигалась с каждый вопросом всё выше по её ноге и пальцы были выпрямлены, будто дуло пистолета, направленное в неё, которое упёрлось ей в трусики.

Она вдруг вспомнила, что она живая, состоящая из крови, которая непонятно почему, да и от кого?! Начала издавать тепло!

— Ты разве не ушла за тем, чтобы вернуться к этой прямолинейности? — Его пальцы всё туже упёрлись между её ног.

Как вдруг, включился свет в зале кинотеатра.

Он посмотрел наверх, прямиком на свет и прищурясь от яркости лампочек ухмыльнулся, и подумал «счастливица».

Она же, не отрываясь, смотрела на него. Она могла представить всё что угодно от этой встречи: цветы, шампанское, прогулка на катере, поцелуи и даже секс, но чтобы её вот так, в кинотеатре?!

Он посмотрел на неё и, не снимая улыбки с лица, сказал:

— Можешь не отвечать. Я почувствовал ответ.

Он встал и не отпуская её руки, потянул за собой. Будто всё было само собой, разумевшееся. Будто было всё так, как надо. Будто ничегошеньки не произошло.

Она шла за ним, смотря ему в затылок, между раскиданного попкорна и была столь же растеряна, как он, раскидан по полу… Какая ирония.

Через два с половиной часа она сидела уже у подруги и рассказывала ей всё в самых мелких подробностях. Её голубые, как небо глаза, сияли, как у ребёнка, а сама она, была похожа больше на дитя, что хвастается новой, подаренной игрушкой, которую так долго выпрашивала у родителей.

— Он мерзавец! Вот знаешь, ещё бы секунда, и я дала бы ему по морде! Вот ещё движение, и всё!

— И что? — подруга смотрела на неё, хлопая коротенькими ресницами без туши и поедая, не замечая того, в двенадцатом часу ночи, арахис, который стоял у неё под носом. — Он сделал ещё шаг?

— Фильм закончился.

— Да ладно?! На самом интересном месте?

— Да… — Мия сказала это немного с грустью, но стараясь не подавать виду.

— И что? Прямо вре́зала бы ему? Не побоялась? — Орешки тем временем стремительно уменьшались.

— Конечно. — Ответила она уже на автомате.

Сама же она, тем временем, представляла совсем другую картину. Как они схватились если не в борьбе, то в постельных страстях. Если он такой горячий на людях, что же он вытворяет наедине? Её кровь начинала бурлить от воспоминаний последних секунд в тёмном зале. По её оголённым коленям можно было заметить, невооружённым глазом, мурашек и как кожа слегка дрожит от предвкушения.

Подруга тем временем, обратив внимание на мысленно отлучившуюся Мию, спросила, с прищуром и полным ртом арахиса.

— Мия… А ты, случайно, не представила там свадьбу, детей, венчание?

— Только как подаю ему стакан воды в старости. — Сказала она и упала головой на руки, вытянув их перед собой, ладонями вверх и сказала:

— Угостишь арахисом?

Подруга перевела взгляд на вазочку:

— Упс…

— Ничего не осталось, да? — Мия не поднимая головы, пробубнила в собственные руки.

— Я не понимаю, как так быстро кончились орехи?! Правда. Или их мало было… — она трясла вазочку вверх тормашками, будто в надежде, что из неё, как из дупла, вылетит ещё орех.

Её попытки были тщетны. А желудок «пробормотал» на всю кухню, будто сказав: «Наконец-то!»

Мия подняла слегка помятое лицо с рук и мечтательно продолжила:

— Знаешь, он должен позвонить завтра.

— Ты что влюбилась?

— Нет. — Сказала она и, немного задумавшись, будто ища ответ, продолжила. — Я по уши влипла…

— Обычно ты так быстро не влюбляешься. — Сказала Эмма прищурясь, будто пыталась в ней что-то разглядеть.

— А это необычный мужчина. — Она закусила губу, будто его лицо находилось рядом с ней и, она готова была его поцеловать, если бы непринятие того, что это, всего, лишь её фантазия. — Обычно свидания так не проходят. С «обычными», всё по-обычному, а он другой. Он настырный. Грубый и упрямый.

Она говорила о нём до того, пока Эмма не уснула. Но Мие так хотелось рассказать о нём всё, что она знает, и всё, что она поняла о нём. Хотя, что она о нём знала?

Она не знала ни размер его ноги. Ни даже, в каком месяце его день рождения. Она понятия не имела, какого он знака зодиака и что предпочитает есть на завтрак. Она знала аромат его парфюма, сколько силы в его руке. Упругие и слегка колючие губы. Мало ли этого? Ей этого вполне хватило, чтобы мечтать о нём почти до утра, а завтра ведь он обещал позвонить.

Но он ей так и не позвонил.

Его вечер был бурным, даже без его спутницы. Он очень быстро находил замену каждой женщине, с кем сводила его жизнь. К слову сказать, они не были счастливицами, раз им «повезло» пасть под чары такого подлеца, как Джэйсон.

Нет, он был вовсе не плохим. В нём было чувство справедливости, он человек прямолинейный, умеренно откровенный, достаточно щедрый до своих похотей и, чтобы удовлетворять не только своего тела желания. Он, бесспорно, человек симпатичный и яркой внешности. Такой пройдёт мимо и его невозможно не заметить. Его серые глаза видно, даже среди большого скопления людей, они будто пронизывали собой. Непонятное и неловкое чувство озноба, немного стыда, от жара в щеках, и какая-то непонятная тяга к тому, кого знать не знаешь. Он, действительно, мог соблазнить любую, если бы этого хотел. Но ему не составляло никакого труда в том, чтобы женщины трудились над его привлечением к себе. В нём будто чувствовался некий зверь, который выходи́л на прогулку, даже будучи совершенно сытым. Эти чувственные губы, пропитанные бурбоном, говорят, отдавали горечью. А глаза, которые видели всех видов и сортов женщин, словно вино всего мира. Ему они были известны, как выглядят нагими и может оттого, его взгляд уже не искрился азартом, он слишком много повидал. Для него не осталось закрытых тем, не изведанного, или сокрытого, что касалось женщин, он знал о них всё. Он знал их наизусть.

Быть может, по этой причине, Мия не вдохновила его, чтобы её оголить, это было, скорее, подобно коллекционированию, где в её лице ему попалась «повторка». «Такая уже у меня была» — наверняка подумал он именно так и после кинотеатра отвёз её домой. Прекрасно отдавая себе отчёт, что с ней после этого было.

Для него не было открытием, когда он оставлял возбуждённых женщин не удовлетворёнными, но этот, был единственный случай, когда он мог себе это позволить.

Если женщина оказалась с ним в интимной связи, то он всегда доводил её до оргазма. Поэтому он не чувствовал ни малейшего сожаления о своей вчерашней спутнице. Он прекрасно понимал, что глаз она не сомкнула, что будет ждать его звонка, продолжения, встречи, но в нём вертелось — «Я не люблю тебя». Точка.

Когда он высадил Мию по указанному ею адресу её подруги Эммы, то закурил неспешно, свой любимый, крепкий «Винстон» и нажав на педаль газа, оставил после себя лишь клубы дыма, в непримечательном спальном районе, который располагался на окраине города.

Он припарковал машину в самом сердце города и не спеша отправился к дому. Это был дом новой постройки, кирпич которого был цвета рыжеватого песка. Фасад его был украшен, с парадной стороны, различными цветами, у которого располагались самые именитые магазины брендов-гигантов.

Обычно он заходил за кофе в продуктовый магазин, который находился в доме по соседству. Где варили кофе навынос, но сегодня он миновал эту традицию и прошёл прямиком к подъезду. Он шёл не спеша. Снял с себя пиджак из тяжёлой ткани, чёрного, как смола, цвета и устало провёл рукой вдоль волос. Немного взъерошил их и закинув пиджак на плечо, зашёл в подъезд.

Подъезд был светлый, с высокими потолками, чистый, как операционная. С лепниной на потолке, а на полу, в тяжёлых глиняных горшках стояли растения, непонятно какого названия, но рост их был величиной со взрослого человека. Они вальяжно раскидали свои широкие листья по сторонам, отчего заходя в достаточно просторный подъезд, тем не менее, нельзя было их не заметить, случайно задев плечом.

Войдя в лифт, он посмотрел на себя в зеркале, улыбнулся, изобразив на лице гримасу, показав отражению белоснежные зубы, и убедившись будто в том, что он прекрасно выглядит, нажал на кнопку лифта.

Джэйсон проживал на седьмом этаже. Он подумывал сменить место жительства, продать квартиру и обменять на что-то более комфортное. Хотя, что может быть комфортнее, чем люксовый вид жилья? Однако, ему не нравилось, что это всего лишь седьмой этаж. Он был не очень доволен видом из окна и тем, что просто устал от этой квартиры. Ему хотелось что-то изменить. Если не в ней, то сменить её.

Ремонт для него был слишком долгим, пыльным и он не готов был терпеть шум и дискомфорт, поэтому вопрос для него стоял лишь о продаже. Но когда он задумывался над тем, что квартиру нужно показывать разным, незнакомым ему людям, и это займёт немало времени, что подготовка документов займёт ещё больше времени, то он, практически, сразу же переставал задумываться о переезде столь серьёзно. В конце концов, у него не было на это столько времени.

У него была своя сеть кафе, скорее, больше относящихся к классу ресторанов. Численность которых, составляла не один десяток. Они были очень популярны. В них можно было устраивать вечеринки, небольшие банкеты, детские праздники, большие застолья, отмечать дни рождения и именины, встречаться с друзьями и делать романтические предложения «руки и сердца».

За его кафе давно ходила слава самого счастливого кафе. Поэтому все старались делать предложения «руки и сердца», именно, в них. Парочки ходили туда на свидания. Девушки, именно, там старались объявлять о своей беременности, в надежде на счастливую реакцию будущих отцов.

И как это, совершенно, не вязалось с владельцем сети кафе, правда? Он не был женат. Никогда. Он никогда даже не хотел жениться. Вопросы о создании семьи вызывали в нём насмешливую улыбку и никаких комментариев по этому поводу. Он не хотел иметь детей. По крайней мере, за ним нельзя было заметить умилительного взгляда на них. Почему-то он даже не ассоциировался с имиджем отца.

Холодный, но сексуальный, быть может, от этого он и был столь соблазнителен для женщин? Не вертел головой направо и налево, не засматривался на женщин, не провожал их взглядом, за ним не наблюдалась похабщина и может, именно, это так к нему тянуло женский пол. Ощущение какой-то верности, стабильности… Однако, нужно было знать его куда ближе, чем просто один раз увидеть, чтобы понять какой он на самом деле…

Джэйсон, вышел из лифта. На площадке находилось четыре квартиры. Стояла гробовая тишина, которую он нарушил громким звуком каблуков ботинок, прошагав до квартиры. Он достал ключ и, открыв дверь, вошёл в светлую квартиру, даже, несмотря на ночное время. Причиной тому было то, что он никогда не выключал свет, ни в одной из комнат. Он любил, когда в квартире было много света, поэтому на его окнах не было штор или, даже, занавесок, а лишь жалюзи, которые он никогда, не опускал, чтобы закрыть ими лучи солнца, которые стремились в квартиру.

Он бросил небрежно пиджак на небольшой, бархатный диванчик, стоя́щий в коридоре и, не разуваясь, прошёл до кухни. Включил кофемашину и в ожидании, пока она сварит ему кофе, стал рыться в мобильном телефоне. Он выбрал один из номеров:

— Здравствуйте! — На другом конце провода раздался приятный женский голос с бархатным, мягким звучанием.

— Здравствуйте! Мартина сегодня работает?

— К сожалению, нет. Быть может, вас интересует кто-то ещё? — Ненавязчиво поинтересовалась девушка на другом конце провода.

Он, немного помолчав, ответил, чтобы приехала любая другая замена ей.

Девушка на другом конце провода доброжелательно приняла заявку и пожелала приятного вечера.

Кофемашина, тем временем, издала протяжный сигнал о том, что кофе готов.

Положив телефон на кухонный стол, он взял кружку чёрного кофе и, вдохнув его аромат всей грудью, улыбнулся.

— Что может быть лучше кофе… — он сказал это задумчиво, глядя в кружку.

Его мысли перебил звонок.

— Алло.

— Джэйсон. Когда ты приедешь домой? — Взволнованный голос на другом конце провода был тороплив.

— Мам, время ночь, почему ты не спишь?

— Мне приснился плохой сон. Мелочи. Не волнуйся сынок. Но всё же?

— Скоро заеду.

— Я слышу от тебя это вторую неделю.

— Прости. Но обещаю, я заеду.

— Хорошо, дорого́й. Только не забудь про данное тобой обещание. Мы с отцом соскучились по тебе.

— Хорошо. Целую, мам.

— Целую.

Он улыбнулся её заботе и отпил глоток крепкого, ароматного кофе.

Его мама, к слову сказать, была не безучастным человеком. Она регулярно собирала одежду людям, у которых случилась беда: пожары, наводнения, кража.

Она до сих пор, как в детстве узнав, что у сына температура приезжает к нему с собственной аптечкой, с фруктами и с вареньем собственного приготовления. Она никогда не покупала варенье в магазине, считая, что там полно́ консервантов.

Не удивительно, что порой от заботы достаточно сердобольной мамы Джэйсон уставал и от этого, действительно, нечасто приезжал к ней и к отцу. Потому что, как только он переступал порог их дома, мама причитала, глядя на него, как бабушка, о том, что он исхудал и совсем ничего не ест. Его кормили до отвала и ещё давали два пакета еды с собой: пирожки, пироги, даже суп в кастрюльке и котлеты в контейнере. Количество таких контейнеров, в одном пакете, могло доходить до шести. Большая цифра для одного пакета полные еды.

Он поставил чашку с недопитым кофе на стол и отправился в душ. Это, кстати говоря, было одно из его любимых занятий, кроме секса.

Джэйсон уже смывал шампунь с волос, как вдруг ему послышалось, будто раздался протяжный звук дверного звонка.

Он выключил воду, открыл дверь душевой. Уж не показалось ли ему, что он услышал звонок в дверь, сквозь музыку в душевой. Звонок повторился. Тогда он спешно вышел из душа, совершенно позабыв о сделанном им вызове. Накинув на себя белоснежное полотенце, он босиком отправился открывать дверь.

За дверью стояла девушка, в лёгком пальто цвета мокко. Улыбнувшись и вальяжно проведя по кучерявым волосам, поинтересовалась:

— Не ошиблась ли адресом?

— Адрес верный. Проходите. — Он отошёл немного назад, чтобы оценить её.

Она переступала порог, цокая высокими шпильками и начала расстёгивать пуговицы на пальто.

— А вид такой, будто вы меня совсем не ждали. — Сказала она томно вздохнув, глядя на полуголого Джэйсона.

— Напротив. Готовился. Видите. — Он показал на полотенце и поднял брови, в знак её неправильного восприятия…

Она скинула пальто на пол:

— Ой! — Как бы случайно и неожиданно, вырвалось из её чувственных губ. И демонстративно наклонившись, она стала его поднимать, не сгибая колен.

В этот момент Джэйсон мог оценить все прелести девушки. Её грудь четвёртого размера, глубину разреза, на прозрачном боди и чулки на резинках, плотно облегающих ноги. Она посмотрела на него, замерев в таком положении, улыбнулась, и медленно подняв пальто, бросила его к пиджаку Джэйсона, на маленький диван.

— Куда поведёте? — Она подошла к нему и провела рукой по мокрым плечам.

— Потише топай, твои каблуки издают громкий звук, а время, ночь…

— Хорошо. — Она, не сменив улыбки, лишь шире улыбнулась.

Он прошёл в комнату, где стоял большой диван белого цвета и два кресла, между ними располагался журнальный столик из стекла, под которым был ковёр с длинным ворсом, сероватого цвета.

Он сел на середину дивана и с азартом стал смотреть на подходящую к нему девушку.

Она была профессионалом.

— Меня зовут, Шейла. — Она улыбнулась и оперевшись на стоя́щий журнальный столик, пододвинулась к Джйсону ближе.

Он перевёл взгляд ей на грудь, которая была видна из-под прозрачного боди и улыбнулся.

Она не спеша стала снимать сначала одну лямку с плеча, затем вторую и, выпрямившись, спустила прозрачное боди до талии. Ореол её сосков украшали блестящие стразы, уходящие вниз под грудь, где две линии соединялись, в районе солнечного сплетения, в единую линию и заканчивалась у пупка, обрисовывая вокруг него ореол.

Джэйсон молчал, он наблюдал за ней, не издавая ни звука. В его глазах был азарт, но до желания было ещё далеко.

Шейле, же нравилось, как он за ней наблюдал, как в его взгляде появлялся интерес, азарт.

Пожалуй, она тоже была человеком азартным, раз любила зажигать чужие глаза… Она начала медленно, сантиметр за сантиметром, стала стягивать, с округлых бёдер, сексуальное боди.

Он улыбнулся, глядя на это и, не сказав ни слова, лишь взял его в руку, немного сдавил.

Она поставила ногу на журнальный столик, звонко цокнув по нему каблуком и начала снимать чулок, медленно, не торопясь, не отрываясь, смотря на него. Затем, со вторым чулком, она сделала то же самое действие.

Когда она оказалась совсем голой перед ним, то подойдя к нему, села на журнальный столик и раздвинула ноги. Взяв за полотенце, раскинула его два конца в разные стороны и нарочито, очень чувственно, облизнула свои губы. Джэйсон посмотрел на неё каким-то холодным взглядом. Такой взгляд был у него, когда в нём «просыпалось» желание… Он не возгорался, как многие неким пожаром и блеском в глазах, напротив, он становился будто холодным, с ледяным и даже в какой-то мере, расчётливым взглядом.

Он придвинулся к ней вплотную и, крепко взяв за длинные волосы на затылке, оттянул её назад, а сам встал над ней и, ослабив хватку, позволил сделать всё само́й.

Когда он был удовлетворён работой её губ, то поднял её, всё так же, за волосы, и развернул к себе спиной, поставив коленями на кофейный столик. Он прижался к её попе вплотную, схватив упругие бёдра руками. Потом взял её за волосы, одной рукой, притянул к себе и стал целовать в шею, оставляя на ней красные пятна от засосов. Он видел, как её соски́ начинают приобретать более чёткую форму, они становились ярче, а на её груди появились мурашки… Она, уже сама, стала тереться об него попой, плотнее к нему прижимаясь. Он целует ей плечо, отодвигает немного от себя и проводит языком до лопатки, а после, резким рывком, притягивает к себе и входит. По квартире разносится женский стон… Который впоследствии учащался и становился всё громче и громче, пока не было услышано контрольного, протяжного вскрикивания.

Он поцеловал её в шею, словно в благодарность и отпустил мокрые от пота волосы.

— Мне нужно в душ… — она смотрит на него через плечо и начинает вставать со столика.

— Пойдём, покажу, где ванна.

Она прошла за ним, уставшая, но довольная. Вроде бы работа, при которой секс в её жизни не один раз за ночь, но, как это приятно, когда тебя непросто пытаются использовать, но ещё и удовлетворить…

Он показал ей на душевую:

— Вот. А я воспользуюсь раковиной. — Он включил воду и стал его мыть.

— Спасибо. — Она покосилась на него, немного удивлённо и смущённо и нырнула за стеклянную дверцу душевой, быстро её за собой прикрыв.

Он смотрел на неё через зеркало и видел обычную женщину, чей флёр спал тут же, когда до неё дотронулся мужчина. Остатки помады на губах, размазанный контур от карандаша для губ, следы туши под глазами, её кудри уже не лежали так аккуратно, и она уже не казалось такой недоступной, с высоко поднятой головой, девушкой. Это была обычная девушка, когда с неё слетели все стразы, а помада была съедена ею же в процессе с ним. Её волосы уже не казались идеальными. Он смотрел на неё и думал: «Неужели, зная всё это, видя, меня угораздит когда-нибудь влюбиться?»

— Полотенце есть? — Она выглянула из-за дверцы душа, пряча за ним своё оголённое тело.

— Держи — он протянул ей полотенце, которое лежало в шкафчике под раковиной, а сам завернулся в полотенце, которое висело рядом, и облокотившись на раковину и стал смотреть на неё.

Она стала сушить свои белокурые волосы и как будто, смутившись взгляда, спросила:

— Что?

— Да ничего.

— Тебе не понравилось? — В её голосе слышались нотки тревоги.

— Нет. — Сказав это, он взял паузу и, увидев её немного встревоженный взгляд, улыбнулся. — Всё было хорошо, не переживай.

— А я и не переживаю. — Сказала она, немного обиженно, что он поймал в ней эту эмоцию страха, и продолжила высушивать волосы.

— Как тебя зовут?

— По-настоящему? — Она посмотрела на него и завернулась в полотенце.

— Конечно. Ты ведь не думала, что я поверю в то, что твоё настоящее имя Шейла?

Она улыбнулась:

— Да, на правду не похоже. — И засмеялась. — Меня зовут Стейша. — Она протянула ему руку, в знак знакомства.

Он протянул ей свою, и пожав руку, предложил выпить кофе за знакомство. Она с радостью согласилась.

Они прошли на большую, светлую кухню, в центре которой стоял квадратный высокий стол. Кухонный гарнитур был белого цвета, а резьба на нём была немного состаренной, что придавало ей очень дорого́й вид. Что, кстати говоря, являлось правдой. На виду стояла одна кофемашина. Было ощущение, что на кухне никогда не готовят и это, тоже было правдой. Джэйсон, действительно, не готовил, предпочитал перекусы на бегу, ланчи в кафе и никогда не включал плиту, даже для приготовления яичницы.

— Присаживайся. — Он показал ей на высокие стулья, которые обычно стоят в барах.

Включил кофемашину и, сев, напротив, спросил:

— Почему Шейла?

— Не знаю. — Она пожала плечами и, взглянув на коробку с шоколадными конфетами, взяла одну. — Мне, кажется, что-то общее есть у этого имени с моим.

— А как ты оказалась на этой работе? — Он посмотрел на неё серьёзно, без улыбки, но вряд ли, ждал чистосердечного ответа.

Она, пережёвывая конфету, без доли стеснения призналась, что, когда она училась в институте, работы не было.

— То нужен был диплом, то опыт работы, а она учится, и диплома нет. Окончила институт, нет опыта, но есть диплом. Жить на что-то надо было, и жить хотелось хорошо… Знаешь, идёшь среди крутых тачек и понимаешь, что всё, что на тебе одето, в разы дешевле, чем одно колесо любой из стоя́щих машин. Мне хотелось иметь если не такую, то хотя бы просто машину. Хотелось хорошо одеваться. Посмотреть, как выглядят изнутри рестораны, какие люди в них ходят, как они одеваются.

— Получилось? — Он протянул ей чашку кофе.

— Да. — Она немного мечтательно и, как-то с улыбкой, произнесла это слово.

— Ты не думай, что мой стаж, на этом поприще, десяток лет…

— Нет. Я же вижу, что тебе от силы двадцать восемь лет.

— А ты наблюдательный! Или как это? Проницательный, вот!

Он улыбнулся. Какая-то непонятная внутри обёртки, сидела «конфета». Была напыщенной, вычернутой, а тут перед ним сидит уже совершенно другая, обычная девчонка с простым и весёлым нравом. Он смотрел, как она ест конфеты, одну за другой, и невольно улыбнулся:

— А молодой человек у тебя есть?

Она подняла брови и выпучила на него свои зелёные глаза:

— Зачем?

— Что зачем?

— Зачем мне от ношения?

— Ну… Любовь, чувства, тепло, ощущение нужности…

— У меня секс каждый день и мне всего хватает.

Он посмотрел на неё удивлённо и отпил кофе из кружки, не найдя, что ответить на такой откровенный и весомый аргумент. Но разве он не приверженец такого, же мировоззрения что и она? Разве он не занимается лишь сексом и доволен положением вещей? Эта девушка могла бы стать его копией в женском обличии, впрочем, как и всё ей подобные.

Она отпила глоток кофе и, встав со стула, сказала:

— Провожать не стоит.

— Даже не думал. А дверь сама захлопнется.

По кухне раздалось цоканье каблуков. Звук становился отдалённее по мере того, как она уходила из кухни и потом совсем стих, после щелчка двери.

Джэйс крутил в руках белую кружку, в которой остался только осадок и, смотря на него, о чём-то размышлял. Быть может, он решил, что время изменить жизнь? А может быть, он думал вовсе о насущном, например, а не повторить ли ему ещё кофе?

Его серые глаза приобрели темноватый вид, привычный, слегка приподнятый, уголок губ, будто в усмешке поник на губах. Он так размышлял с минуту или две, крутя кружку в руке и смотря на содержимое. Затем словно ударив себя по щеке, запустив сочную оплеуху, пришёл в себя и, поставив чашку в раковину, отправился спать.

Утром он уже был в кафе. Проверял, как работают его работники и на всю кухню слышался его гневный крик. Тесто летело в форму, громко в неё плюхаясь:

— Это что за консистенция? Кто тебя учил готовить? — Он смотрел гневно на молодую девушку, которая изрядно была напугана. Это было видно по её внешнему виду. — Ты готовишь кашу? Что это? — Он поковырял в тесте длинной спицей, для проверки готовности теста и, подняв его на ней, продолжил. — Ты видишь, что это практически суп, на одной воде?

— Да. — Сказала девушка, тихим голосом, боясь поднять на Джэйсона глаза.

— Что да?!

— Тесто не получилось, сэр.

— Все эти ингредиенты будут вычтены с твоей зарплаты. — Он кинул деревянную спицу в тесто, которое держал в руке. — Но не переживай. Это немного. Здесь, видимо, нет даже яиц.

Дальше он прошёл посмотреть, как работают другие пекари и кондитеры.

Периодически, на всю кухню грохотал инвентарь. Булочки летели, через всю кухню, в высокий мусорный бак, и слышался раздражённый голос Джэйсона, который негодовал оттого, что его работники хотят уничтожить его бизнес.

— Я вас всех уволю! Вы портите продукты, а не создаёте то, чему учились? Что вы все заканчивали? Как вы, вообще, попали ко мне на работу? Что вы здесь делаете? Вам плохо платят, что вы так работаете?

Все молчали. Никто не смел, и боялись, сказать хоть слово.

— Ну! Я не слышу. Я плохо плачу вам?

— Нет. — Послышались голоса вразнобой.

— У вас на кухне не хватает продуктов? Может дело в этом?

— Нет, сэр. — Они стали более сплочённо и уверенно говорить.

— Вы работаете в главном кафе, кондитерской моей сети. Вы получаете больше, потому что это всё — он показал движением руки на всё, что окружало его и их — это лицо моего бизнеса.

— Да, сэр. — Послышались снова неуверенные голоса подчинённых.

— Я найду замену каждому из вас. Каждому! Кто думает, что он незаменим, тот должен знать, что нет незаменимых людей! Все заменяемы! Каждый! А вы не мишлемовские повара, чтобы найти вам замену было такой уж сложной задачей. Согласны со мной? — Он окинул глазами каждого.

— Да, сэр…

Глядя на их опущенные головы и глаза, направленные в пол, он решил сменить гнев на милость и отпустил их продолжить свою работу.

Когда он вошёл в зал кафе, то увидел Сенди, которая принимала заказ у посетителей.

Джэймс с интересом смотрел, как она выполняет работу. Сэнди была девушкой двадцати пяти лет от роду. Высокая блондинка с голубыми глазами, которая обожала свою работу. Она окончила факультет иностранных языков, благодаря знаниям которых, с лёгкостью была принята на работу в кафе Джэйсона.

Она, всё так же улыбаясь, шла обратно к барной стойке, которая стояла в центре зала, на первом этаже.

— Сэнди. Подойди ко мне.

— Да, сэр. — Она всё так же улыбалась, как и гостям, у которых принимала заказ ещё пару секунд назад.

— Почему ты не предложила им наше фирменное меню?

— Они знали, что хотят заказать… — сказала она, немного смутившись от внезапной нападки.

— У нас в меню пончики с черникой, которые в этом месяце, заказывают не очень хорошо. Все пончики «на ура», а с черникой похуже. Что ты должна сделать? Правильно ты должна сказать им о них. Чтобы пончики с черникой заказывались так же хорошо, как и пончики со смородиной. Ты понимаешь, что твоя задача продавать, а не просто быть пишущей машинкой с руками, которая принимает заказы, а?

Улыбка Сэнди стала сходить с её лица… Это было неприятно. Очень. Он оскорбил её. Хотя его тон и был спокойным, он ей показал себя раздражённым, его слова были подобны хладнокровному, безжалостному выстрелу в неё.

— Да, сэр. Я исправлюсь.

— Молодец. Я очень доволен. Недаром я всегда говорил, что иностранные языки, дуры, не в состоянии осилить.

Сэнди улыбнулась, поняв его скрытый комплимент, а Джэймс дав указания кухне и залу, направился к выходу. Как вдруг, перед его носом, из-за рядом стоя́щего стола, появилась девушка, которая выскочила перед ним, как «чёрт из табакерки».

— Здравствуйте! — Сказала она громко и протянула руку.

— Здравствуйте! — Он посмотрел на неё оценивающе и недоумевая.

— Вы владелец кафе, Джэйсон Ович, ведь правильно?

Он протянул ей руку:

— Всё верно. Чем могу помочь?

— О! — Она закатила глаза. — Помочь вы мне точно можете. Я журналистка. Меня зовут Таша Сильман и я бы хотела задать вам пару вопросов о вашей сети. О бизнесе. — Уточнила, как бы она, и смотрела на него в упор.

«Действительно, журналистка, судя по её хватке» — подумал Джэйсон и присел за столик, за которым она сидела.

— Я готов ответить на ваши вопросы.

Она, улыбнувшись, тут же села напротив него. На столе у неё был заказан шарик фисташкового мороженого и чашка кофе, из которой она сделала небольшой глоток.

«По всей видимости, упирала на мороженое» — подумал он и сказал вслух:

— Ну что, я готов. Спрашивайте.

— Да, да. — Она стала ковыряться в своей сумке, которая была достаточно большого размера и вытащив из неё диктофон, положила его на середину стола между ними. — Начнём! — Воодушевлённо и с улыбкой произнесла она, глядя на него.

— Журналисты больше не пишут от руки? — Он приподнял одну бровь и посмотрел на небольшой агрегат, который она положила на стол. Она нажала на кнопку «плей» и сказала:

— Начнём! Журналисты больше не пишут от руки, это правда. Потому что это избавляет от погрешности ошибиться в ходе интервью.

Джэйсон улыбнулся, неискренне, натянуто, но галантно.

— Скажите, пожалуйста, Джэйсон, сколько лет вашему бизнесу? И почему вы решили открыть, именно, кафе?

— Двенадцать лет назад, я открыл это кафе, в котором мы сейчас находимся. Я начал с того, что копил на него деньги. Я работал грузчиком и таксовал, но этого не хватало на мою мечту. Я грезил кафе, потому что в детстве меня всегда, в субботу, водили в кафе-мороженое или в кондитерскую. Мой отец заказывал себе кофе, а мне доставался шарик мороженого и даже мог быть заказан коктейль. Денег на мечту не хватало, и я решил взять креди́т, под «честное слово», чтобы родители за меня поручились. Они в меня верили. Я не хотел ограничиваться и выбирать между мороженым или кондитерскими изделиями, именно, поэтому я решил совместить. В моём кафе есть всё.

— Но так не было всегда, верно?

— Конечно, я не мог позволить себе взять на работу кондитеров, поэтому моя мама пекла пироги, которые оказывались на витрине. Мы продавали даже блины. И, конечно, было мороженое. Когда людей стало приходить больше, бюджет увеличивался и, позже, мы смогли взять кондитеров, расширить ассортимент и увеличиться до состояния сети кафе.

— Скажите, а кому вы оставите ваш бизнес? Я читала, что у вас нет детей. Неужели не жалко оставлять всё государству?

Джэйсон смотрел на неё, недоумевая, и прикрыв рукой микрофон, сказал:

— Таша, вас ведь так зовут? А вы о чём меня вообще спрашиваете? Какого чёрта вы меня хороните?

— Нет, нет, вы неправильно поняли. — Замахала она руками, будто отмахиваясь от его мыслей. — Я не желаю вам смерти, я просто говорю о том, а смотрели ли вы в будущее?

— Нет. — Буркнул он. — Не думал о том, чтобы помереть.

— Но у вас нет детей, а смертность мужчин, по статистике, с каждым годом увеличивается и именно в среднем возрасте.

— Вы нормальная? — Он нахмурил брови, слушая её.

— Я журналистка и я беру у вас интервью.

— Нет, Таша, вы не журналистка, вы не берёте у меня интервью, вы меня хороните. Хотите знать о моей личной жизни? Спросите прямо!

— Вы одинок?

— В каком смысле?

— Но вы не женаты, у вас нет детей…

— Что за бич такой, дети, жена? Это, что, обязанность каждого человека?

— Нет, но будь у меня такой бизнес, я бы задумалась.

— У вас нет такого бизнеса, именно потому, что мысли всех женщин лишь о том, как бы выйти замуж и скорее родить в детородном возрасте, а не о том, как бы создать бизнес и не работать на дядю.

— Что? — Она прикрыла диктофон рукой. — Да вы ничего не знаете о женщинах! У вас пещерное представление!

— Джэйсон убрал её руку с диктофона и, приблизившись к столу, сказал:

— Вы, вот вы не хотите замуж?

— Это я беру у вас интервью, а не вы у меня!

— Я понял. Вы спрашивали, намекая на себя.

— Что? — Она выпучила на него свои зелёные глаза, которые сверкнули на фоне огненно рыжих кудряшек, вкруг её лица. — Да я вас не знаю даже!

— Да, конечно. — Он улыбнулся и махнул рукой в её сторону. — Вам и не надо знать, вы всё знаете о моём бизнесе.

— Вы хотите сказать я продажная?

— Это уже вы сказали, не я.

— Знаете что, Джэмс Ович! Вы хам, наглец и ничего не понимаете в женщинах, а ещё вы совершенно не умеете общаться с ними.

Она встала из-за стола, схватила диктофон и бросила его в сумочку незамедлительно направилась к выходу.

— А вы оплатили ваш заказ? — Раздался его голос у неё за спиной.

Она обернулась на него, сверкая от раздражения глазами и подошла к столику, поставив на него сумку, стала искать кошелёк.

— Не переживайте Таша, я не обеднею оттого, что вы не оплатите.

— Мне это передать всем нашим читателям в своей статье? Большими буквами: «Приходите все! Джэймс Ович не обеднеет, простив всем их заказ!»

Джэйсон встал из-за стола и, закрыв ей сумку, в которой была её рука, хотел что-то сказать, как она закричала, что ей больно.

— Простите, не заметил вашей руки.

— О вас выйдет статья и вам не поздоровится!

— Это угроза? — Смотрел он на неё уходящую и как от яростной походки, её рыжие волосы летали то вправо, то влево.

— Это факт мистер Ович! — и выдернув сумку из его руки, ещё более спешно направилась к выходу.

Она, хлопнув дверью, вышла на улицу, а за ней раздался звоночек оповещения.

Он смотрел из-за стеклянных витрин, как она идёт по тротуару, садится в непримечательный, старенький автомобиль и громко хлопает дверью.

— Боже! У неё же краска на машине осыпется… — засмеялся он. — Журналистка…

Он оглянулся и увидел, что все посетители в зале смотрят на него, отчего, ему стало неловко и он, попрощавшись кивком головы, всё же решил отправиться по делам, как намечал.

Сев в свой автомобиль новой модели, который блестел на солнце, как пол в Букенгемском дворце, Джэйсон вдруг заметил, что его машина, оказалась, припёрта другой иномаркой. Он вышел из машины посмотреть, не оставил ли владелец номер телефона, для того чтобы с ним можно было связаться. Но на лобовом стекле ничего не было. Джэймс долго не думая, пнул машину по колесу, отчего та стала истошно подавать звуковой сигнал. Она пищала, громко, не переставая, но никто так и не появился в течение всего времени, пока машина звала на помощь.

— Да что за день такой? — Возмутился он, глядя по сторонам, будто высматривал, не приближается ли ещё какая-нибудь беда?!

Но вокруг, никто не бежал к нему или даже в его направлении, никто не пытался спасти свою машину или хотя бы припарковать её в другое место. Поняв, что ждать человека, как и чуда, неоткуда, он сел в машину, достал свой мобильный телефон и позвонил старому знакомому, которого звали Джон.

Откровенно говоря, можно было бы сказать, что они были друзьями, если бы не тот факт, что их пути практически, разошлись, когда Джон женился.

Он оставил свою холостяцкую жизнь в тот момент, когда повстречал девушку «своей мечты». Это была светловолосая девушка по имени Габи, у которой были польские корни, и немного венгерской крови, но главное, в ней, пожалуй, была, всё же, душа, она была по-русски весёлой.

Габи, за пять лет их совместной жизни с Джоном, родила ему троих детей. Все трое — мальчишки, рождённые в любви и по обоюдному желанию. У них был счастливый брак. Джон не снимал кольца с безымянного пальца. На его рабочем месте стояла фотография, где они всё вместе. В его телефоне Габи записана, как «любимая жена», а все праздники и ужины они проводили только вместе.

Джон, высокий мужчина, тридцати семи лет, которому на вид, не зная его, можно было бы дать года тридцать четыре. Широкоплечий, статный, в очках, при зрении минус три, но он не создавал впечатление «ботаника» или «зубрилы». Он скорее похож на выдержанного аристократа наших дней, который никогда не матерится и выпивает, лишь по праздникам, немного бурбона.

— Алло. Джон?

На другом конце провода послушался бархатистый, низкий голос мужчины. Это был голос Джона.

— Извини, но я не могу подъехать. Меня какая-то машина припёрла, а никакого номера для связи не оставили, не знаю, как быть. Может, ты подъедешь ко мне? Я на месте сейчас.

Из трубки послышался всё такой же воодушевлённый голос собеседника, который явно был рад звонку и охотно согласился, сказав, что сможет подъехать в течение часа.

Через час они уже болтали о жизни:

— Как ты? — спросил Джэйсон.

— Хорошо. — Джон улыбнулся и, отпив, полюбившийся ему после свадьбы, зелёный чай. — Младший сын учится ходить. Старается разговаривать. Средний уже скоро пойдёт в школу, Габи возит его через день на занятия в подготовительный центр, чтобы сдать экзамены в хорошую школу. А старший сын перешёл уже в третий класс, он хорошист. Скоро пойдёт — в четвёртый и, надеюсь, своих позиций по учёбе не сдаст. Габи вызывали на прошлой неделе в школу, он подрался с мальчишкой каким-то, но я сказал, что он был прав.

— Правда, прав, или отцовская любовь?

— Не знаю, Джэйсон. Наверное, и то, и то. Я мог бы найти оправдание и ему, и этому мальчишке, но ведь мой сын, именно он. — Он посмотрел, немного виновато, в окно, будто не был справедлив, как того следовало и переведя взгляд на Джэйсона, будто вспомнил его вопрос. — А Габи хорошо…

— У вас что-то случилось?

— Нет. — Замотал он головой. — Всё прекрасно. Я очень её люблю. Ты знаешь об этом.

— Да. Если она заставила тебя выпасть из жизни на столько лет и ты до сих пор не можешь оклематься, то явно здесь или любовь замешана, или колдовство. — Джэйсон засмеялся, сказав это.

— А сколько ты хотел, чтобы я гулял? Все эти женщины, выпивка, ночи без сна хороши, но не до бесконечности. Приходит время, когда нужно остановиться и сделать выбор. Ты. Вот ты! Ты его сделал. Ты захотел жить в удовольствие. Но ты доволен?

Джэйсон заулыбался совершенно другой улыбкой:

— Я доволен. Я сплю с кем хочу, и не ограничиваю себя. Пока ты просыпаешься с одной, у меня каждый вечер другая. У меня больше выбора, чем у тебя. Тебе нужно спросить жену о том, а можно ли тебе куда-нибудь пойти, но ты даже этого не делаешь, возвращаясь, после работы, сразу же, домой. Даже когда тебя спрашиваешь о том, как ты? Именно ты! Ты отвечаешь о детях, о Габи, потом уже, о себе. Ты что, состоять стал из подгузников и юбки жены?

— Ты на меня давишь. И если ты будешь также делать, я дам тебе по морде, Джэйсон, честное слово! — Он погрозил ему кулаком и улыбнулся, но было заметно, что разговор перешёл, для Джона, не в самую приятную форму. Он становился раздражённым, чувствуя себя «не в своей тарелке», от нападок Джэйсона. Его всегда немного задевало, что, для Джэйсона, он из разряда «нормальных» мужчин, перешёл в «подкаблучники», он вроде как мужчина, но уже не такой. Его это задевало, с точки зрения достоинства, ведь ничего не изменилось, кроме того, что он стал более серьёзен и взял на себя ответственность, в этой жизни, не только за себя.

— Знаешь, я понятия не имею, когда тот парень, которого я знал, стал вот этим человеком, кто сейчас сидит передо мной. — Он показал на Джона пальцем и, поднял брови, будто изумившись увиденному виду Джона.

— Когда ты успел так изменить себя, чтобы предпочесть зелёный чай, крепкому алкоголю? Когда одна женщина стала тебе интереснее сотен других? Взгляни! — Он раскинул руки в стороны. — Их тьма-тьмущая! И большинство этих женщин, одинокие! А ты с одной. Это, как есть каждый день пельмени, и расхваливать, какая у тебя прекрасна жизнь тем людям, которые каждый день меняют своё меню. О чём ты думал, когда решил обзавестись «спиногрызами»? Можешь ударить меня по лицу. Но я это скажу. Ты не изменился. Ты изменил себе! Я думаю дело в этом.

Джон смотрел на него возмущённо, стараясь держать себя в руках, но его пальцы всё сильнее сжимали кружку с чаем, которую он держал.

— Помнишь, как мы плавали голые в море, а позже познакомились с восемью девушками на берегу, которые смотрели на нас? Помнишь, что было потом? Ты лежал пьяный, между ног четырёх шоколадных красоток и говорил, что это лучший день в твоей жизни! Помнишь, как мы решили попутешествовать на автомобиле? Мы доехали лишь до выезда из города и остановились у двух девушек, которые ловили машину у пригорода. Мы довезли их, но у них не было наличных и они предложили… Помнишь? Расплатиться натурой. Ты не мог забыть этого всего! Как мы гуляли и гудели по всему городу. Как потратили все деньги на билеты, на самолёт до Мадагаскара, а в итоге напились от счастья так, что нас не взяли на борт. Помнишь? Мы тогда «попали» на восемьсот долларов?! И копили мы их таксуя, и обманывая людей со сдачей и стоимостью поездки.

— Я всё помню — сказал Джон немного грустно. — Но это другая жизнь. Другой я. В жизни каждого человека наступает момент, когда ты говоришь себе о том, что тебе это всё надоело, хочется семьи, одного человека. Надоедает даже разнообразие. Ты путешествуешь, словно по всему миру, но потом, непременно наступает момент, когда тебе хочется вернуться домой. Каким бы он ни был. Тебя тянет в него, тебе надоедает даже море, океан, пальмы, песок, танцы и выпивка. Тебе не нужны самолёты, впечатления, фотографии. Ты просто хочешь домой. Обнять своего человека. И всё. Тебе больше ничего не нужно. Вообще. А когда ты ловишь себя на этом чувстве, ты больше не хочешь летать и питаться теми впечатлениями, какими питался всё это время. Тебе хочется сесть в кресло-качалку, укрыться колючим пледом, взять газету и получать удовольствие от жизни. В идеале на берегу моря и просто ловить кайф, оттого что рядом стоя́щее кресло-качалка занято. В нём сидит человек, которого ты любишь, и который любит тебя. И тебя не вытащить из-под этого пледа и не стащить с кресла, никаким краном!

— Джон. Это старость. Ты постарел просто. Я слушаю тебя и хочется напомнить, что ты молодой мужчина, в самом расцвете сил.

Джон засмеялся.

— Ты просто не дошёл до этого.

— Я не знаю, способен ли я, вообще, любить.

Джон хлопнул его по плечу:

— Способен. И потом встретимся, и ты расскажешь мне, как оно тебе всё это — он посмотрел вокруг — будет нужно. Всё потеряет ту значимость что есть. Сколько бы ты сил на это ни потратил и сколько бы лет ни похоронил, но тепло любимого тобой человека будет тебе дороже любого бизнеса. Это ты сейчас думаешь, что бизнес и женщины это всё, а потом влюбишься и поймёшь, что это всё механизм, твой бизнес нужен для того, чтобы кормить свою семью и себя. А женщины нужны не для того, чтобы с каждой спать, а, чтобы они бронировали вам билеты, регистрировали ваш брак, принимали роды у твоей жены, продавали продукты и прочее и прочее. Ты не будешь каждую видеть как объект, чтобы её трахнуть. Ты вообще не захочешь никого трахать кроме жены.

— Ты серьёзно сейчас? — Он посмотрел на него с недоверием, сведя брови к переносице, отчего между бровями у него появилась отчётливая, одна-единственная морщина.

— Совершенно серьёзно.

— Ни одну? Вообще?

— Совсем, совсем.

— Ты больной! — Джейсон засмеялся, глядя на серьёзное лицо Джона, который качал головой.

— Я знаю, что такое встретить ту, которую ты любишь.

Джейсон посмотрел на него и, подняв брови, пожал плечами, в знак не разделённых с ним взглядов.

Да, скорее всего, он, правда, не знал всех этих чувств, о которых рассказывал ему Джон. Почему-то на ум не приходила ни одна девушка, к которой он испытывал бы, хоть немного, похожие эмоции, которые описывал Джон.

Он хотел их. Кого-то очень, кого-то не очень. С кем-то была страсть, а с кем-то сводил просто инстинкт. Но ему не хотелось остановиться, ни на одной из них.

Думаю, дело всё в том, что, когда мы выбор путаем с неразборчивостью, и происходит подмена понятий, нам, действительно, сложно его сделать. Потому что в разнообразии лиц, к которым мы ничего не испытываем, но подпускаем их настолько близко, что они ложатся к нам в кровать, мы просто не замечаем среди них тех, кто мог бы нас зацепить. Мы смотрим на всех одинаковыми глазами, словно выходы из-под конвейера похожие все как один, тем, что с ними можно лишь спать, с ними не хочется душевно сближаться. Не с кем, да и, честно сказать, это редкое, при таком разнообразии людей, желание. Наши чувства словно атрофируются, потому что мы используем наш организм не по назначению, наши чувства используются не по назначению. Наша жизнь протекает так, как не было задумано творцом. Мы падаем не просто до животных инстинктов, ведь и животные делают выбор и создают семьи, мы падаем куда-то ниже. Туда, откуда нас может вытащить либо очень сильная любовь, либо мы продолжаем гнить.

Джон уехал к жене и детям, а Джэйсон, допив кофе, думаете, задумался над тем, как плохо быть одному? Нет. Вовсе нет. Это было бы так не в его стиле, будто летом с неба повалил бы снег. Он думал о расходах, о том, как провести новую маркетинговую рекламу кафе и, кстати, он совсем забыл о сегодняшнем интервью.

«Нужно будет завтра, купить свежую газету, почитать, что написала эта девушка. — И ухмыльнулся. — Наверняка, в статье не будет ни капли лести. Эту рыжую бестию волновало, скорее, когда я слягу в деревянный ящик, под землю, чем мой бизнес».

Джэйсон встал из-за стола и показал знак рукой Сэнди, чтобы она убрала со стола. А сам отправился домой.

Он даже не заметил, за разговором, как на улице стало темнеть. Его машина уже была не в плену, а вокруг неё было припарковано не так много автомобилей. Рабочий день подошёл к концу, многие разъехались по домам, в свои гнёзда, подобно птицам. А в его кафе, напротив, вечер — это было время, когда люди всё больше заполняли столики. Быть может потому, что именно вечерами людям хочется уюта. А дома, допустим, родители и паре негде уединиться.

Видите молодую девушку и юношу? Да, да, за столиком в конце зала. Это молодая пара, которая находится под пристальным взором его родителей. Они студенты, она девушка, из небольшого городка, приехавшая учиться в большой город. Волей судьбы у них начались отношения, их паре уже полгода и они решили жить вместе. Как нередко бывает, денег у молодых людей нет, поэтому живут они у него. Но какая «романтика» с родителями? Ни обняться толком, ни понежиться. «Куда бы сбежать» — единственная мысль, когда хочется остаться наедине. И вот они довольные сидят за столиком, где кажется кроме них больше никого нет. Вы видите, как они упиваются собой. О! Этот взгляд влюблённых друг в друга людей. Он много стоит. Многие бы из нас хотели бы его повторить, увидеть на себе, посмотреть на другого человека так же. А как ценна эта взаимность?! О! Но со временем, мы словно теряем эту возможность, нежного взгляда, чутких отношений. В нас будто установлен механизм, который спустя определённое время, просто ломается. У всех. И такое, у меня лично, чувство, что чем позже ты его заведёшь, тем позже он сломается…

А вы видите, эту пару, средних лет? Это муж с женой. Посмотрите, как он наливает ей чай. Их взгляд друг на друга иной. Они не смотрят, не отрываясь, в глаза друг другу. По ним, видно, что их роману не один год.

Когда смотришь на пару, всегда понимаешь, молодожёны перед тобой или уже люди в браке и как давно. Их всех отличает взгляд.

Посмотрите, как молодая пара держит, над столом, свои руки. Они скреплены. Как можно усомниться в том, что их роман ещё свеж и молод? Многих ли вы видели, кто, прожил бы десять, а то и двадцать лет и также гладил бы пальцами руку своей спутнице? Мало…

Мною было увидено подобное в отношениях пожилых людей. Их можно увидеть, его держащего её под руку, но это, совсем другое чувство. Некий символ опоры, благодарности. В этом уже нет чувства секса, плоти или страсти. В этом безграничное уважение за долгие годы совместной жизни. За пронесённую, через года, любовь. За то, что всё выстояли, пережили, все ссоры пройдены и оставлены и глубочайшие чувства трепета друг к другу. Эти пары больше, чем мужья и жёны. Это глубже, чем дружба или партнёрство. Это нечто такое, что мы способны понять, лишь, дай бог, проживши с людьми, которых мы любим,также долго и сохранив друг к другу чувство нежности.

Но, что же, с парой? Дома их ждут дети и родителям, в суете ужинов, уборок и желания поспать после работы, катастрофически, некогда почувствовать в своих отношениях прежнюю романтику. Поэтому каждую пятницу, они уединяются за один и тот же столик, у окна, бронируя его заранее, и просто пьют чай. Это их маленькая традиция. Никакой еды, только зелёный чай с чабрецом и вишнёвым паем.

Итак, можно рассказывать историю о каждом присутствующем. Ведь, кто-то, здесь, встречается с друзьями, кто-то приглашает кого-то на свидание, а кто-то, как эта девушка, сидящая у окна, просто читает книгу за чашкой эспрессо.

Кстати, вот сейчас, зайдёт женщина. А, вот и она. Это мисс Джиди. В этом году ей исполнится сорок восемь лет. Она вдова, которая, каждый вечер, приходит в это кафе за чашечкой эспрессо и настоящими профитролями, как она говорит о них: «Это точная копия сердца Франции».

Дело в том, что, выйдя замуж за француза, бо́льшую часть своей жизни, она прожила во Франции. А во Франции не принято иметь дома растворимый кофе. Кофе в этой стране, принято пить в кафе. Не все, конечно же, кто может себе это позволить. Она была из тех женщин, которые даже после кончины мужа, продолжает позволять себе, каждый вечер, пить кофе в кафе, взяв на десерт профитроли.

Эта традиция началась давным-давно. Когда она только приехала в Париж, со своим супругом, к нему в дом, то первым делом, после дороги, ей захотелось кофе. Это так по-русски. Согласитесь?! Но он ответил, что кофе в доме нет и никогда, не будет. На её изумление и вопрос «Почему?». Он объяснил это тем, что не принято, держать в доме растворимый кофе, и спросил: «Сколько раз она его пьёт?» Она ответила: «Один раз». После он продолжил: «Я достаточно зарабатываю, чтобы моя жена могла себе позволить выпивать чашку кофе в кафе». И настоятельно попросил её никогда не покупать в их дом кофе. Её супруга нет в живых уже восьмой год, а привычка осталась. После его кончины она уехала из Франции и перебралась на Родину. Как она призналась, о своей маленькой традиции: «Я привезла с собой немного Франции… А сердце, этой страны, оказывается, здесь, уже меня ждало».

Сегодняшнее утро было тяжело назвать хорошим. Джэйсон проснулся от звонков, которые обрывали его телефон. Ему звонили все его знакомые, даже, с кем он не общался уже ни один год и о, ужас. На телефоне высвечивался двадцать один пропущенный звонок от его мамы и три от отца.

Он поднялся с постели и отправился умываться, понимая, что если его родители, и тем более, о, ужас, звонила мама более трёх раз, значит, что-то произошло. Он не являлся маменькиным сынком, но его мама не звонила бы ему столько раз, если бы это не было срочно.

— Ну что Джэйсон, у тебя, кажется, сегодня не просто день… — сказал он себе в отражении зеркала и улыбнулся наигранной улыбкой.

Обычно такую улыбку, люди всегда одевают в моменты дискомфорта.

Приняв душ, и выполнив все процедуры гигиены, Дэйсон отправился к кофемашине, которая всегда его выручала, для того чтобы окончательно взбодриться.

Звонок. На телефоне высветилось «мама».

Он поставил кружку на поднос кофемашины и нажал кнопку для приготовления двойного эспрессо.

— Алло! — на другом конце провода послышался голос мамы.

— Да, мам.

— Джэйсон! Ты видел сегодняшнюю прессу?

— Нет, мам, я меньше минуты назад принял душ и меньше десяти минут — открыл глаза.

— Ты должен срочно купить газету и прочесть, что в ней написано!

— Там всё настолько плохо?

— Джэйсон! — Воскликнула она. — Так ты знал? Как ты мог дать такое интервью?

— Мам, я куплю газету и обязательно прочту её.

— И, пожалуйста, пусть выпустят опровержение. Как я буду смотреть в глаза людям? Мой сын представлен самодовольным наглецом!

— Хорошо…

Мама повесила трубку.

— А вот и кофе. — Улыбнулся он чашке, которая была наполнена ароматным кофе из первоклассных зёрен.

Он взял чашку и, сделав глоток, задумался, что такого эта Тиша могла о нём написать. Да, там вряд ли были слова лести, но наглецом…

Раздался очередной звонок, потом ещё один и ещё один…

Он спешно отправился в ближайший киоск, где продавали прессу. Всё время, пока он одевался, шёл до киоска и пока не увидел газету, ему звонили.

На первой полосе было чёрным по белому написано: «Король сети романтичных кафе — циничный бизнесмен».

Его брови приподнялись сами собой, а глаза становились всё больше, когда он вчитывался в каждую строчку. Они приобретали прищур, брови сдвигались к переносице… Он тихо начинал вскипать…

— А это вы! — Сказала продавщица газет, ткнув в газету, которую Джэсон держал в руках. — Это ваша фотография! Я вас узнала.

— Спасибо, за газету.

Он протянул ей мелочь и спешно отправился к машине.

Дочитав до конца статью, он решил отправиться прямиком к той, кто создала ему, действительно, неблагоприятный пиар. Узнав адрес, он отправился по нему.

— Здравствуйте! Вы к кому?

За ресепшеном, сидела громоздкая женщина лет пятидесяти пяти.

— Мне нужен главный редактор вашей газеты?

— А у вас назначено? Кто вы? — Она, сплюнув на палец, начала листать большую тетрадь, которая перед ней лежала.

Поняв, что через тетю в шёлковой блузке, у которой просвечивал пятый размер груди ему ничего не добиться, он отправился искать «виновника торжества» сам.

— Вы куда? — Послышался за спиной голос всё той же женщины. — Стоять!

Было слышно, как она поднимается с шумом, с кресла, захлопывает тетрадь и начинает спешно его догонять.

Перед его лицом мелькают двери с табличками отделов, номеров, должностей.

— Стойте! Я вызову охрану!

А вот она и дверь! Он дёрнул за ручку, дверь открылась, но, тут же, в него вцепилась женщина с ресепшена.

— Вы что себе позволяете?! — Выкрикнув это, она напёрла на него, своей большой грудью, с силой прижимая к себе его руку.

На эту картину смотрел упитанный мужчина в очках, местами с полысевшей шевелюрой, сидевший в кожаном кресле и отпивающий что-то из кружки, с изображением знака качества.

Джэйсон вырвал свою руку из рук женщины.

— Здравствуйте! — Сказал он и прошёл в кабинет.

— Мистер, Озич. Я пыталась его остановить, но вы видите, как он себя ведёт?! — объяснялась она перед удивлённым начальником.

— Не сто́ит объясняться. — Сказал Джэйсон. — Просто выйдите. И впредь, не хватайте незнакомых вам людей.

— Да, да, мисс Кадма, можете выйти. — Сказал мужчина и привстав из-за стола, протянул руку Джэйсону.

Кадма, нарочито фыркнув ушла, закрыв за собой дверь.

Джэйсон, вместо дружественного рукопожатия кинул на стол газету с опубликованным в нём интервью.

— О! Знаю, знаю… Извините за это недоразумение, я считаю, что интервью не удалось. — Он стал любезно объясняться, приседая назад в кресло.

— Я жду опровержения или вы будете ожидать приглашение в суд.

— Нет, нет, не стоит. Мы можем всё уладить! Ведь это легко, правда? — Он посмотрел на него через очки, что съехали с переносицы на нос. — Я приглашу сейчас журналистку, которая брала у вас интервью и тотчас скажу ей переписать это всё!

Найдя телефон, который лежал под грудой бумаг, он набрал номер и попросил пригласить к нему Ташу. Голос его был нарочито грозен.

— Пусть срочно зайдёт ко мне! — Сказал он раздражённым тоном.

— Вы знаете, она недавно у нас и вы представляете, такое выпустить?!

Джэйсон смотрел на него с явным безразличием к его лести и делающим вид, что он ни при чём.

Ему было безразлично всё, что он говорит, поняв его натуру, двуличного лжеца, он стоял в его кабинете лишь по одной причине, чтобы дождаться ту, кто посмела написать о нём, не боясь закона и его гнева.

— Здравствуйте! — Таша вошла в кабинет, явно удивившись тому, что перед ней стоял Джэйсон, в кабинете её начальника.

— Таша! Что вы выпустили! Это безобразие! Вам нужно выпустить опровержение к завтрашнему же дню!

— Но мне дали добро на то, чтобы эта статья вышла. — Удивилась она.

— Вы меня поняли Таша? — Он посмотрел на неё строго, а для пущей убедительности, ударил газетой, что принёс Джэйсон по своему столу.

— Хорошо.

Она вышла из кабинета, Джэйсон вышел за ней и, схватив за руку, остановил:

— Вы думаете это профессионально? Всё то, что вы обо мне написали?

— Извините, мистер Ович! — Сказала она, выдернув свою руку из его цепких пальцев. — Я приношу вам свои извинения, за то, что написала о вас правду.

— Вы меня не знаете даже, о какой правде вы можете писать? — Я знаю, что вы самодовольный, богатый и надменный человек и за это вы меня не засудите, что я вам сказала. Да, я могу написать опровержение, но это не значит, что я так не считаю!

— Вы можете считать, как хотите, но людям нужно давать хотя бы шанс, чтобы узнать их. Это справедливо, вы так не считаете?

Она прищурила глаза, подозревая подвох в его словах.

— Приглашаю вас сегодня в моё кафе, где вы брали у меня интервью. Это не будет работой, это просто встреча. Это не свидание. Я не заглаживаю вину перед вами за тот вечер, её за мной нет перед вами, это вы так её загладите.

Она посмотрела на него внимательно, будто в эту минуту взвешивала всё «за» и «против» в своей голове и после паузы ответила согласием.

— Хорошо, сегодня в восемь я жду вас.

— Хорошо. — Ответила она.

Попрощавшись, Джэйсон отправился на работу. Он был доволен собой. Завтра должно́ было выйти опровержение, но больше всего он был рад тому, что эту строптивую и гордую девушку ему удалось сделать в один ноль, в его пользу.

Первым делом по пути на работу, он позвонил маме и сообщил, что завтра выйдет опровержение.

В этот момент его мама была уже на работе. Она преподавала интереснейший предмет, женского счастья. Проще говоря, она учила женщин жить в гармонии со своими мужьями и как не надоесть друг другу за сорок с лишним лет брака.

Если говорить нынешним языком, то она вела тренинги, но в рамках института. Что-то вроде института благородных девиц, но по сорок пять минут, три раза в неделю.

Конец ознакомительного фрагмента.