Разочарованный (Thnks Fr Th Mmrs)

Екатерина Тарасюк, 2014

Тлевший пепел, смешанный с золой, неприятно скрипел. Из ретрансляторов доносилось шипение сломанного радиоселектора. Все, что находилось в кабинете, после пожара обуглилось и потемнело. Не полностью сгоревшие тетрадные листки разлетелись по всему классу. Тонкий удовый запах пылью поднимался вверх, паучьим коконом сжимая легкие. Дневной свет пробирался сквозь закопченные стекла окон, напоминая огни ночной автострады. Марк, сложив руки домиком, вальяжно сидел на единственном чистом стуле и пренебрежительным взглядом наблюдал за тем, как Ева выводила на доске знакомые до судороги слова: «The Поэт». Ее глаза были полны тревоги, и она с надеждой посмотрела на юношу, затем на дверь, за которой послышались шаги и тяжелое сбивчивое дыхание. Кто из них лучше сумеет рассказать, почему у школы Зверя всегда была плохая репутация?

Ноль — три. Город на Костях

I did my best to try and be

A mirror of society

But we both know the mirror’s cracked

And everybody’s in the act

(Sick Puppies — «So What I Lied»)^[16]

Ноябрь. 2007 год.

Взглянув в угол монитора, Ева устало зевнула, увидев, что время близилось к двум часам ночи. Она лениво размяла руки и открыла вкладку в Интернет-браузере с очередной страшной историей. С минуты на минуту должен был позвонить Марк, который вместе с ней поедет на вокзал. Их отвезут родители Ивы, которые любезно согласились помочь матери Марка, не сумевшей взять выходной для проводов сына. Отправление было в четыре утра, и девушка не представляла, как все это время она сумеет бодрствовать, но, тем не менее, у Киры были свои планы на время в пути.

Необъяснимо, но факт(!) — Марк позвонил вовремя (вероятно, дежурил у телефона со скачущим будильником и булыжником, если вы понимаете, о чем я). Встреча была назначена через пятнадцать минут возле подъезда Романовой. С тоской прощаясь с домашней утварью, Ева, напоследок, зашла в любимую соцсеть, где поставила статус: «Поездка;)», после чего отправила Владу дружескую открытку с пожеланиями о скорейшем выздоровлении. Не дождавшись ответа, девушка хотела выключить компьютер, но краем глаза заметила, что ей пришла заявка о добавлении «в друзья» от некого Артема Лукьянова, но Ева решила после возвращения рассмотреть все уведомления в соцсети.

Романовой было невероятно обидно, что друг не поедет вместе с классом — его выпишут из больницы точно в тот день, когда ребята прибудут в Город на Костях.

Кстати, что касается больницы, то Ева все-таки навестила там Влада. Вместе с ней были Кира, которая с радостью составила подруге компанию, а также друг Берднева из «Б» класса, Стас, который, между тем, приглянулся Кире, и, поскольку, он тоже ехал с ними, она решила, что не упустит свой шанс во время поездки.

Все же вернемся к главной теме нашего разговора, нет, я не буду в сотый раз повторять, вернее, третий, мол, прогресс — дело странное. Отнюдь. Прогресс — дело необыкновенное. Допустим, у нас с вами есть телефон. Обычный такой сотовый телефон. И знаете, что с ним могут сделать какие-то там террористы? Вы не поверите, но, благодаря отправленному на такую вот штуку сообщению, детонируют бомбы. Не шутите с прогрессом, мои дорогие, иначе он пойдет против вас.

Ева практически окоченела, пока ждала Марка на улице. Родители Романовой прогревали машину, а сама девушка, убрав дорожную сумку Adidas в багажник, вернулась к подъезду. Она переминалась с ноги на ногу, и, обняв себя, старалась согреться, периодически поглядывая на часы. Зильберштейн опаздывал. Внезапно Романовой захотелось плюнуть на все и уехать, забыв про новоиспеченного «приятеля», коим начал именоваться парень, но стоило ей об этом подумать, как она увидела на другом конце детской площадки смутный силуэт в знакомом пальто, который постоянно поправлял спадавший ремень сумки.

В свете фонарей, которые освещали площадку в зимнее время, Ева рассмотрела, что сапоги Марка были идеально начищены, а голову украшала серая ушанка. На удивление, в ту ночь он был без очков, с которыми прежде не расставался. Скажу больше — даже на Хэллоуин он был в очках, впрочем, это нисколько не помешало ему стать королевой бала.

— Оу, здрасьте! — радостно прохрипел Марк, махнув девушке рукой. Только она хотела в ответ поздороваться, как Марк прошел мимо нее. Ребятам бы следовало сесть в давно нагретую машину, но вместо этого Ева удивленно наморщила лоб и продолжила ошарашено наблюдать за таинственной походкой этого странного немца. Черт знает, сколько бы он так шел, но, достигнув подъездной двери, Марк резко остановился и поднял палец к небу, обернувшись и посмотрев на Еву: — Кажется, я должен был встретиться с тобой?

— Здрастенафиг, — ухмыльнулась Романова, одергивая пуховик нежно-голубого цвета, едва ли прикрывавший поясницу. — Знаешь, для склероза как-то рановато, Маркуш.

— Прошу меня простить, фройляйн Ивангелина, — Марк снял ушанку и поклонился, вновь поправив спадавший ремень сумки.

— Вот скажи честно, — Романова улыбнулась, прищурившись. — Ты когда-нибудь перестанешь коверкать мое имя?

— Зачем? — искренне удивился немец. — Понимаешь ли, Ивушка, — Марк посмотрел вдаль и мечтательным голосом продолжил, — в этом есть своеобразный… романтик! — не в силах подобрать слова, для убеждения парень ковырнул рукой в воздухе, надеясь, что это помогло бы передать все его эмоции. Затем его губы неожиданно расплылись в улыбке, а глаза засияли, как показалось Еве, детским счастьем: — Смотри! Снег пошел.

Подняв глаза к небу, Ева увидела снежинки, мерцавшие на свету, и одна из них упала ей прямо на нос, она улыбнулась.

— Это Сид и Ненси просыпали на небе кокаин, — отвлеченно произнесла Романова, выставив ладонь под падавший снег. — Пошли, нас родители ждут. Мало того, что ты опоздал, так и сейчас на пару без дела языком чешим.

Одноклассник проигнорировал ее реплику, увлеченно втянувшись в беседу:

— Чертовы наркоманы, — с презрением бросил Марк, изменившись в лице. — Не понимаю, чем вам, девчонкам, они так нравятся…

— Да ладно тебе, Марк, — беззаботно пожав плечами, отозвалась девушка. — Просто вспомнилась цитата.

— Все равно ничего не понимаю в вашей бабьей романтике.

— Эх, ладно, пошли, Годзиллка, нас уже давно ждут.

Опоздать на вокзал было невыполнимой задачей — ночные дороги напоминали пустыню, и Ева созерцала огни столицы. В тот момент ей казалось, что исчезло желание уезжать; она вспомнила свою давнюю мечту собраться с друзьями в центре на Красной площади под Новый Год и отпраздновать с боем курантов. Улыбаясь своим мыслям, она погрузилась в дрему и положила голову на плечо Марка, сама того не заметив. До этого парень внимательно листал плеер в поисках нужной композиции, но Ева его отвлекла, и он с удивлением посмотрел на нее, вопросительно вскинув бровь.

Естественно, Марка нисколько не впечатляла нелюбимая им столица, а уж тем более его поражали те, кто испытывал к ней какой-либо пиетет.

— По-твоему, я напоминаю подушку? — вполголоса спросил Марк, чтобы этого не услышали родители девушки, которые о чем-то разговаривали.

— Ты слишком костлявый для подушки, — смущенно отозвалась Ева, моментально выровнявшись, будто ничего не было. Для себя она решила, что в следующий раз будет мечтать осторожней, а то, мало ли, подумает о Владе и на эмоциях обнимет Зильберштейна. Такого счастья ей не надо было. — Кстати, чем занимаешься?

— Музыку хочу послушать.

Романова наклонилась к Марку и заметила, что на заставке стояла картинка с неразличимыми надписями, напоминавшими граффити. Затем Марк поспешил нацепить наушники на шею и включить песню. Когда на дисплее вывелось ее название, девушка прочитала его вслух:

— «Disenchanted»^[17].

— Действительно, — напряг зрение Марк, после добавив: — Странно, я хотел включить совсем другую песню.

— Хм… Почему ты сегодня не надел очки? — поинтересовалась Ева, всматриваясь в выразительные миндалевидные глаза одноклассника. Раньше она никогда не замечала этого из-за очков.

— Зачем? — удивился немец и выключил музыку. — Читать я вроде не собираюсь, я их зачехлил.

— Я просто подумала, что ты мог забыть их… — задумчиво произнесла девушка, на что Марк надменно усмехнулся (он, да что-то забыть? никогда). Затем вновь потянулся за наушниками, чтобы спокойно послушать музыку, но Ева снова отвлекла его. — Слушай, может, вместе музыку послушаем? Я ведь даже не знаю, что тебе нравится, хотя, наверное, следовало бы.

— А какую музыку ты слушаешь? — словно заинтересовавшись, спросил Марк.

— Ну, например, мне нравится Сплин… — неуверенно ответила Ева. — А тебе?

— Мне точно не нравится Сплин, а тебе, боюсь, не понравится моя музыка.

— Да ладно тебе, давай послушаем, — мило улыбнулась одноклассница.

Марк попытался найти еще какую-нибудь причину для того, чтобы в одиночестве насладиться любимой музыкой, но на ум ничего не приходило, и он зацепился за спасительную соломинку, которая помогла бы ему приятно скоротать время.

— Мои наушники предоставлены только на два уха, — невозмутимо пожал плечами Зильберштейн.

— А у меня есть вот такие, — она достала из кармана маленькие белые наушники и протянула их Марку. — Надеюсь, ты не настолько брезглив, насколько кажешься.

Было без десяти три, когда ребята прибыли на вокзал. Неожиданно для себя Марку оказалось приятным слушать музыку с Евой — во всяком случае, ей понравились некоторые песни, и кое-какие она попросила позже ей скинуть.

В ту ночь, помимо учеников девятых классов школы Зверя, на вокзале было еще несколько разных школ, которые также собирали своих учеников. Марку и Еве хотелось как можно скорее начать поиски своих одноклассников, и, чтобы родители Романовой им в этом не помогали, они сослались на то, что «вон там наши». Оставшись одни, подростки подошли к информационному табло и нашли время отправления своего поезда.

Ребята сориентировались достаточно быстро, найдя свой класс в центре зала, где учеников встречала Галина Николаевна, которая так же, как и Анна Александровна, сопровождала своих подопечных. Ребят было немного, в кругу собравшихся было временно тихо; Ева присела на стальную скамейку, положив сумку в ноги. Марк попросил ее присмотреть за его вещами, оставив рядом свой багаж, и вручил ушанку, в которой спрятал плеер. Девушка, скромно улыбнувшись, попросила у юноши разрешения воспользоваться им в его отсутствие, немец благосклонно кивнул и ушел туда, куда ему только ведомо.

По помещению гулял Сквозняк, известный всем как аномалия (S. T. A. L. K. E. R. — detected), и Марк, который в машине совсем, не заметив для себя, спарился, расстегнул пальто. Вскоре к утреннему насморку прибавилось слабое першение в горле.

Посадка на поезд началась без десяти четыре, что разозлило Анну Александровну, поскольку ей еще предстояло распределить учеников по местам. Пассажиров в плацкартном вагоне было немного, поэтому школьников было сложно успокоить. Кира и Ева сразу заняли верхние полки отсека и только после заметили, что напротив них расположился сурового вида мужчина, который с ненавистью наблюдал за девятиклассниками. Они лишь с сожалением пожали плечами, понимая, что на них за предстоявшую ночь и утро будут жаловаться, и не раз…

Затем в конце вагона началась какая-то потасовка между мальчишками, которую усердно пыталась разнять Галина Николаевна. Нет, в этот раз зачинщиком стал вовсе не Марк, — он одним из первых вырвался из центра событий (откуда уже доставили двоих в госпиталь с огнестрельными ранениями, а одного с полуобглоданной голенью — табличка «Сарказм»). Немец устало приземлился на нижнюю полку рядом с Евой и спрятал лицо в руки, обессиленно прошептав:

— Как можно быть такими говнюками? — потер глаза и выглянул в коридор. — Я уже спать хочу, а они там баттл затеяли. Уроды motherfucking’ские^[18].

— Откуда столько агрессии, Марк? — усмехнулась Кира, которая удобно устроилась на верхней полке и как минимум до конца поездки не планировала оттуда слезать. — Да и вообще, что за драка, шума нет, а ты здесь?

— Андрей и Матвей, без меня им превосходно, но неинтересно, — с придыханием произнес Зильберштейн и опустил свою головушку на хрупкое плечо Романовой. Та на него ошалело оглянулась. — Тебе можно, а мне, щито, ара, нельзя?

— Не знаю, чуваки, что у вас там было, да и знать, в принципе, не хочу, — заверила Кира, выглянув в коридор, но обзор ей загораживала двухметровая толстая женщина. Ой, извините, нехудая.

— Чувак — это кастрированный баран, — скуксившись, отреагировал на слово Марк. — По-твоему, мы похожи на баранов? А уж тем более кастрированных?

— Насчет Евы я не знаю, а вот ты выглядишь очень подозрительно, — оглядев одноклассника, произнесла Саванова и ухмыльнулась.

В итоге Зильберштейн остался вместе с девчонками, поскольку вновь отправляться в бучу ему совсем не хотелось. Вскоре появился четвертый человек, который также занял место внизу, под Кирой. Это был Матвей, правый глаз которого был подбит. Савановой не понравилось, что одноклассник будет спать под ней, ведь она прекрасно помнила, что в прошлом году он был в нее влюблен.

Поезд отправился с вокзала в пятнадцать минут пятого — Марк сверил точно до секунды, отсчитывая их вслух. Drei, zwei, einz…

— Бах! — сложив руки в пистолет, нацелилась на Марка Ева.

— Изображаешь из себя Дантеса? — оторвав взгляд от наручных часов, спросил Зильберштейн. — Я вроде на Пушкина не похож.

— Может, ты его реинкарнация.

— Надеюсь, нет. Пушкин — шлак, а вот Лермонтов был королем, — сказал Марк. Ева пропустила его слова мимо ушей.

Матвей все время молчал и, игнорируя все разговоры, смотрел в окно. Мимо отсека ребят не раз проходил Андрей, словно хотел привлечь внимание заклятого друга, но ему этого не удавалось.

Спрятавшись на верхней полке, Романова сняла куртку и, повесив ее на крючок, улеглась на жесткий матрас. Ей все время было неудобно. В отличие от подруги Киру уже давно клонило в сон, и, наевшись всякого печенья, она умиротворенно посапывала на верхней полке. Сон Марка сняло как рукой, когда он увидел, что они проезжали мимо кладбища. Забравшись с ногами на полку, Зильберштейн нацепил наушники и, включив музыку, прикрыл глаза. Но попадающиеся композиции не нравились парню, и он решил самостоятельно собрать любимый трек-лист. Не в силах постоянно щуриться и приближать экран практически к самому носу, парень решительно полез к своей сумке, которую убрал к стенке. Места она занимала немного, вещей с собой он взял с гулькин нос — все, что ему могло бы понадобиться в эти три дня. Чехол с очками был в самом верху аккуратной стопки одежды, педантично утрамбованной. Взяв его в руки, Марк облегченно вздохнул, но затем насторожился, заметив, что по весу чехол был легче, чем обычно. Он поспешил его открыть. Очков внутри не было.

Марк исступленно смотрел то на пустой чехол, то на плеер, который не давал ему покоя. Однозначно, так не могли обстоять дела, он не мог взять да забыть самую необходимую вещь. Стараясь как можно тише пошурудить в сумке, Марк все еще надеялся найти очки, но это было напрасно. Должно быть, так и оставил их возле компьютера после просмотра того фильма. Да, кажется, он настолько увлекся просмотром очередным «Страхом и ненавистью в Лас-Вегасе», что врожденный педантизм дал сбой, и, так до конца не собравшись, парень побежал на встречу к Еве. Расстроившись, Марк ногой отпихнул сумку и, приняв позу лотоса, попытался сообразить, что делать дальше. Тогда он подумал, что без чтения можно прекрасно прожить несколько дней.

— Эй, Марк, чего грустишь? — прошептала Ева, осторожно спустившись, и ловко перелезла на полку Марка, не коснувшись пола.

— Очки — nein^[19], — печально произнес юноша.

— Все-таки ты их забыл, — понятливо кивнула Романова и, поправив волосы, собранные в пучок, сказала: — Не переживай, что-нибудь придумаем.

— Если хочешь, ну, если не будешь спать, то можем вместе музыку послушать, — нерешительно предложил Марк. Ева, немного подумав, охотно согласилась и достала сверху свою сумку, из которой извлекла беленькие наушники. Романова легла рядом с Марком, который сидел у самого края на расстоянии, которое позволяла длина проводов наушников.

Больше всего Еве понравились любимая Марком группа Placebo. Под «Protégé Moi»^[20] она вовсе заснула. В тот момент девушка показалась Марку особенно милой — ее волосы выглядели золотистыми при свете лампы для чтения. Одета она была в нежно-серый свитер-платье и лосины темного цвета, сделанные под джинсы. Бережно укрыв ее одеялом, парень полез к ней в сумку, чтобы убрать наушники обратно, так как разводить беспорядок в отсеке ему не хотелось. В сумочке Романовой был жуткий кавардак — она-то свои вещи собирала впопыхах, брала чуть ли не первое, что попадалось под руку. Среди «ненужного хлама», как посчитал Марк, нашлось несколько книг. Скинув наушники просто так, парень заинтересованно достал две первые попавшиеся — «Алиса в Стране Чудес» и «Бойцовский клуб».

— Первое правило Бойцовского клуба, — улыбнувшись, вспоминал вслух Марк, — не упоминать о Бойцовском клубе.

— Марк, ты о чем? — заворочалась Ева за спиной одноклассника. Тот моментально напрягся, произнеся:

— Ничего, мы еще не приехали.

Убрав «Бойцовский клуб», Марк удобно улегся и попытался почитать «Алису». Не то чтобы он считал, что сможет, но, тем не менее, некоторые слова он все же различал, догадываясь о смысле по наитию. Юноша даже удивился тому, что довольно-таки неплохо понимал этот странный русский язык, грамматика которого ему толком не давалась. Единственное, что ему нравилось в литературе — это поэзия, но об этом он не распространялся.

Прошло около часа. В вагоне царила принцесса Грез, и Марк, сам того не заметив, втянулся в интуитивное чтение-угадывание, но, внезапно, Ева, которая до этого лежала носом к стенке, перевернулась на другой бок и положила голову на грудь Марка, после обняв его. Парень смущенно оглянулся; Матвей, который спал на соседней полке, точно ничего бы не увидел — он полностью укрылся простыней. Как только немец облегченно вздохнул, с верхней полки послышался ехидный смешок. Саванова, которая проснулась незадолго до этого момента, пристально наблюдала за парой.

Парень торопливо выбрался из объятий Романовой и сел, склонившись над столом. Он поспешил убрать книгу в сумку и достал из своего багажа тетрадку, о которой мы уже однажды говорили. Немного поразмыслив, Зильберштейн стал что-то писать, а Кира с любопытством наблюдала за ним.

Хотелось бы сказать, что на этом события в поезде закончились, но вовсе нет. Поэтому переключимся на происходившее в другом конце вагона. Андрей, который от злости не мог заснуть, пытался придумать, как можно вывести приятеля на эмоции, но кроме бесполезных телодвижений ничего лучшего придумать не смог. Андрюша, как его ласково называли как девочки, так учителя, был совсем не таким, как Егор, чтобы одним своим появлением взбесить народ, долго и мучительно ворочался на своей полке. Поясняю суть конфликта девятиклассников. Так уж случилось, что не только Матвей в свое время был влюблен в свою одноклассницу (правда, позже он переключился на девушек постарше), но и Андрей обратил внимание на одну из них. Нет, друзьям не нравилась одна и та же девушка, Боже упаси, скорее, Матвей не одобрял выбор Андрея, который положил глаз на Лизу (вот так взял, вынул из глазницы глаз и положил на ее милую уложенную прическу). Поэтому на вокзале, когда Андрей изъявил о своем желании признаться в любви, Матвей попытался его отговорить, сказав, что это будет слишком глупый шаг, а он не раз подобным образом ошибался с Кирой. После чего между мальчишками произошел конфликт, который выражался то в оскорблениях, то в глупых тычках. Их разняли, но Андрей все равно не успокоился, поэтому он решительно встал и направился к отсеку Матвея, прихватив с собой сок, желая облить недоброжелателя. Для него это был коварный и хитрый план.

Когда Андрей шел по коридору, он случайно задел плечом того мужчину, который спал напротив отсека Киры и Евы. Тот раздраженно покосился на подростка, отчего Андрей поежился, но не отступил. Так уж вышло, что отсек был чуть ли не крайний.

— Марк, а что это ты там пишешь? — кокетливо улыбнувшись, поинтересовалась Саванова, сложив руки на бордюре верхней полки. — Неужели стихи?

— Вообще-то, правильно говорить «стихотворение», — утомленно потерев переносицу, произнес Марк и, так и не подняв взгляда на Киру, продолжил записывать первое четверостишие.

— А можно прочитать? — продолжила донимать его Кира, повысив свой голос так, что он казался невероятно противным. Немец поморщился.

— Не для твоих глаз и не для твоих ушей.

— Хм… Марк, а мне вот интересно, — девушка перевернулась на спину, — а ты можешь придумать рифму на любое слово? Вот, например, скажи мне что-нибудь в рифму на… Хм… «Она меня увидела, ее я полюбил».

— Но вот она заснула, и я ее убил, — поджав губы, сказал Марк.

— Да ты романтик, Зильбр… тшейн, — запнулась Саванова и рассмеялась. — Пока твою фамилию произнесешь, язык сломаешь.

— Во всяком случае, моя фамилия легко переводится, — начал немец, но его быстро оборвали.

— Дай попробую перевести. В конце концов, я же с первого класса изучаю немецкий, — гордо пояснила Кира. — Так… «Зильбер» — это у нас «серебро», а «штейн»…

— Вообще-то, правильно, «штайн», — украдкой поправил парень, но Кира это проигнорировала:

— «Штейн»… Кажется, «камень». Точно, «камень». Значит, выходит, «серебряный камень»! — радостно воскликнула Саванова. Марк, усмехнувшись, сымитировал аплодисменты; он до сих пор искренне сомневается в языковых способностях одноклассницы.

Андрей остановился около отсека и, приготовив стакан, собирался облить Матвея. Марк же заинтересованно взглянул на него, Кира его тоже заметила. Все, наверное, прошло бы нормально, если бы внезапно не вскочила Ева, очнувшаяся ото сна. Она с тревогой посмотрела на Марка, потом на Андрея — от резких движений Евы тот дернулся назад и пролил сок на постель того вечно сердитого мужчины.

— Я что-то пропустила? — прошептала Романова, моментально приняв положение сидя, стоило ей заметить, что она лежала рядом с «приятелем».

Сок успешно пролился на кровать пострадавшего, и Андрей, пока того не было видно поблизости, закрыл пятно покрывалом, в крайнем испуге оглянувшись, поставил стакан на стол ребят и быстрыми шагами направился обратно. Ева в недоумении посмотрела по сторонам: Марк будил Матвея, а Кира, потеряв интерес к данной ситуации, боролась с запутанными наушниками.

— Маркуш, — позвала немца Ева, осторожно потянув его к себе за плечо.

— Девушка! — хлюпнув носом, ответил тот. — Не видишь, что на Родькина была попытка покушения?

— Брось. Он не Кеннеди, чтобы на него покушались. И уж тем более не Линкольн, — фыркнув, заметила девушка, — а ты на деревенского секьюрити даже не потянешь.

— Эмм… Причем здесь секьюрити?

— Марк, что за кипеш? — разозлился проснувшийся Матвей. — Из-за вашей болтовни невозможно уснуть!

— Наша болтовня довольно интересна, — возразил Марк.

— Да пошли вы в ад, грешники, я спать хочу, — буркнул Родькин и накрылся одеялом.

Равнодушно усмехнувшись, Марк вновь вернулся к тетрадке, а Ева продолжала с неким недопониманием оглядываться вокруг, словно пыталась что-то вспомнить. Затем, увидев записи Зильберштейна, которые издалека напоминали стихотворения, она тотчас вспомнила, что ей хотелось кое-что рассказать парню. Причем так сильно, что она забыла о своем сне, в котором присутствовали все люди, которые оставили неизгладимые впечатления на всю жизнь.

Девушка нерешительно начала:

— Как ты относишься к сновидениям?

— Ну, сны — это разно, я люблю фантазировать.

— Мне приснился такой странный сон…

— Все события, которые происходят во сне, являются тем или иным отражением реальности, — с заумным видом отозвался Зильберштейн.

— Я что-то не помню, что мы когда-то говорили о Пушкине.

— Было-было, — энергично закивал головой Марк, развернувшись к Еве. — Причем совсем недавно… В общем, вели достаточно мо-ра-лис-ти-чес-ки-е и интеллектуальные беседы.

— Да, Марк, это так похоже на нас, — хмыкнув, согласилась Романова, понимая, что Марк любит лишний раз приукрасить действительность. — В общем, мне приснился невероятно странный сон…

— Это я уже понял. Он был странным из-за того, что был связан с Пушкиным?

— Ну, можно и так сказать… — потерев висок, сказала Ева.

— Расскажи уж, раз рассказывается.

— Ну, хорошо, — смущенно улыбнувшись, девятиклассница села как можно удобнее. С Кирой, своей единственной подругой, Ева не привыкла делиться сновидениями, поскольку та не интересовалась подобным. Ей было в диву услышать то, что кто-то, а именно Марк желал послушать ее. Немного растерявшись, Ева начала свое повествование: — Имена именами, но люди выглядели совсем иначе… Выходит, жизнь — театр, а все мы в нем актеры. Банально, правда?

— Ближе к делу.

— Ладно-ладно… События разворачивались в 19 веке…

«События разворачивались в 19 веке, а именно — 1837 год, февраль. Усадьба Болдино была наполнена тревожными мыслями Натальи Гончаровой, чью роль исполняла Евгения Романова, еще не совсем привыкшая к новому амплуа. Девушка, утянутая корсетом из натурального китовьего уса и пышной кринолиновой юбкой, очарованно оглядывала себя. Просим, пройдемте далее. Позвольте поинтересоваться, насколько вы успешны в истории? Я нет, но, тем не менее, события 1837 года помню превосходно. Память — удивительная вещь.

Волосы Евы были собраны элегантным драгоценной диадемой, которая была украшена камнем в виде слезы. Поразительно, насколько красивой была девушка. Она никогда бы не подумала, даже во сне, что может в одно мгновение стать замужней женщиной, да не просто замужней, а женой великого русского поэта, прозаика и драматурга — Александра Сергеевича Пушкина.

— Готова ли ты к балу, Ева? — распахнулись двери просторной библиотеки, в которую вел узкий коридор. Роль Александра Сергеевича исполнял, как бы то ни было, Марк Зильберштейн, никогда особо не ценивший русское. Одет он был в белую рубашку апаш и темные штаны. Выглядел старше своих лет. — Как же я не люблю эти светские рауты, — он на ходу прыгнул на софу, вытянувшись в полный рост и закинув руку на голову, дабы создать утомленный вид. — Не вынуждай меня принимать это приглашение.

Жена посмотрела в кадр и с иронией произнесла:

— Драматизирует, падла.

— Твои слова, душенька, бурлеск чистой воды! — хмыкнул Марк и…»

Мужчина, чья полка промокла, в темноте не заметил, что кровать была влажной, и шустро улегся в нее, плотно закутавшись в одеяло. Затем до него начало что-то доходить (или дотекать). Глазами по пять рублей он посмотрел на разговаривавших подростков, затем на пустой стакан из-под сока.

— Какого хера тут произошло?! — крикнул он, вскочив с кровати.

— Упс, — ойкнула Ева, прервав свой рассказ, оставив его для более светлых времен.

— Где ваш гребаный классный руководитель? — завопил мужчина на весь вагон. Он был широкоплеч и хорошо накачан. Визуально его оценив, Матвей невольно сглотнул. — Я вас спрашиваю, засранцы, где он?!

Опешив, Ева хотела позвать Анну Александровну, но та пришла сама — в полусонном виде она сначала посмотрела на своих подопечных, затем на недовольного пассажира. Учительница, вздохнув, представилась и поспешила выяснить проблему, из-за которой ее вызывали. Мужчина, чуть ли не плюясь от злости, рассказал, что эти «сраные школьники испоганили» ему кровать, и теперь он не сможет на ней спать, потому что она мокрая. Анна Александровна с укоризной посмотрела на Марка, верно, посчитав, что это он набедокурил. Вскоре подоспела Галина Николаевна, которая в итоге мирным способом разрешила весь конфликт. Классная руководительница только хотела поговорить со своими учениками, но коллега ее увела, обеспокоенно посмотрев на Зильберштейна. Тот, не понимая, что произошло, хлюпнул носом и вновь уткнулся в тетрадь. Превосходное начало дня.

Полдень. Поезд остановился на Московском вокзале, и пассажиры моментально ощутили холод приморского города. Романова благополучно оставила свою шапку дома, поэтому Марк, который с неким умилением наблюдал за тем, как девушка натягивала капюшон, надел на нее свою ушанку, добавив: «Не спи, замерзнешь». Примерно через полчаса школьников посадили в автобус, который отвез их на первую экскурсию вместо того, чтобы дать им возможность отдохнуть в гостинице. Сначала Ева села с Кирой, но после утомительной пытки под названием экскурсия, где они бродили, рассматривая какие-то камни, место с Савановой занял Стас, активно рассказывавший однокласснице что-то о новом фильме, который скоро должен был выйти в прокат. Поэтому Ева пересела к Марку, сидевшему перед Кирой и Стасом, и вновь поблагодарила за ушанку. Тот лишь хмыкнул.

Внезапно Ева нутром ощутила, что поездка ей выйдет боком, и встревоженно окинула взглядом автобус. Вероятно, ей так показалось из-за Марка. Мало того, что в поезде были весьма неоднозначные моменты и непонятный сон, так в автобусе ему стало совсем плохо (считая небесных овечек, Романова проглядела, как Марк начал заболевать). Сначала она подумала об этом с неким беспокойством, но приняв всю серьезность ситуации, успокоилась и задумалась. Марк лбом прижался к запотевшему окну и прикрыл глаза. Вернув ушанку однокласснику, Ева повернулась к Кире. Они со Стасом играли в PSP и что-то активно обсуждали, комментируя происходившее на крохотном экране.

— Что? — спросил Стас, оторвав взгляд от игрушки.

— Похоже, Маркуша заболел, — голос Романовой прозвучал немного обиженно и по-детски. Она вопросительно посмотрела на одноклассников, и Кира выдала:

— Ну… Скажи Анне Александровне.

— Она опять начнет говорить, что не хотела нас с собой брать, «такая ответственность», а она «не справилась»… Да и тем более, не стоит ее беспокоить после той ситуации в поезде. Вдруг она подумала, что это сделал Марк? Она так на него посмотрела, брр… Может, ему полегчает? — с надеждой в голосе предположила Ева.

Ребята пожали плечами.

Но Марку не стало лучше. На свое самочувствие он не жаловался. В автобусе стояла полная тишина, лишь где-то в конце салона слышались посапывания и храп. Ева заправила за ухо прядь и достала из кармана куртки, ворот и капюшон которой были подбиты пушистым мехом, телефон. Два часа дня. Она натянула на нос горло свитера. Даже несмотря на включенный обогрев, озноб по-прежнему пробирал до костей.

— Марк, давай поменяемся местам, — осторожно потревожила сон приятеля. Ей не хотелось, чтобы, заболевая, он сидел возле холодного окна.

Одноклассник что-то проворчал и натянул сильнее капюшон. Он закутался в серую кофту и полностью ушел в себя. Нацепил старые наушники и почти не слышал обеспокоенной девушки.

— Марк! — настойчиво повторила Ева и ткнула парня вбок, на что тот лукаво усмехнулся и проигнорировал Еву.

Так бы все и закончилось, но, спустя еще одну неожиданную экскурсию, класс наконец-то добрался до гостиницы «Охтская» у Невы и был готов для расселения: девочки с девочками, а мальчики с мальчиками. Некоторые были очень огорчены этим правилом, но кое-кому удалось его обойти. В том числе также поступила Ева. Она кое с кем поменялась для того, чтобы оказаться в одном номере вместе с заболевшим Марком. В конце концов, она переживала за него и ощущала чувство вины, несмотря на то, что вернула шапку. Во время этого действа Марк сидел в коматозном состоянии на диване. Заодно выгодный обмен случился и у Киры, у которой были свои планы на поездку, она заселилась в один номер «с каким-то там Стасом из параллельного класса», и Ева неожиданно вспомнила, что он Савановой был симпатичен с пятого класса. Теперь ей стало понятно, почему та уделяла ему много внимания и поехала вместе с ними в больницу.

Ах, да, раз уж речь зашла о больнице… Ева предпочла бы компанию в лице Влада, но, во-первых, маловероятно, что он бы согласился нарушить правило, а, во-вторых, он не поехал. «Надо будет ему набрать… Или хотя бы написать», — подумала девушка, вспомнив о выписке. Впрочем, ей уже было все равно на неудавшиеся планы, она перестала быть «разочарованной», как любил говорить Марк. Это одна из немногих реплик, въевшаяся токсичным ядом в подкорку. Правильные эмоции.

Смутно представляя, как ей придется заботиться о Зильберштейне, Ева положилась на свои скудные познания в медицине. Впервые за долгое время она почувствовала себя незаменимой, несмотря на то, что парень неоднократно отказывался от предлагаемой помощи. Он хотел начать самостоятельную жизнь (только вместо этого заболел), но не успели они войти в 203 номер, как Ева, подобно заботливой матери, уложила юношу в кровать и пообещала, что пока тот не поправится, никаких экскурсий не будет. Они не будут их посещать. Вместе.

Поначалу это звучало отвратительно. Если Марк чувствовал свою вину, он, как правило, старался исправить случившееся и вел себя лучше, сообразно своим представлениям. Таким образом, благодаря слабому иммунитету Зильберштейна, одноклассники «болели» вместе. Марк казался невероятно милым, особенно когда молчал.

Тайком Еве удалось выбраться на улицу, когда сосед по комнате уснул. На другом берегу возвышался величественный старинный монастырь, которому не менее трехсот лет. На мгновение девушке представилось, что она на экскурсии, одну из которых планировала пропустить. Небольшая группка людей. Женщина-экскурсовод, ей около сорока пяти лет, на голове аккуратный баклажановый берет, а сама она в утепленном пальто. Она рассказывала, как гостиница строилась на берегу Невы с видом на монастырь — насколько я помню, женский. Девушка была очарована видом, освещенным медленно заходившим осенним солнцем.

Недолго думая, девятиклассница набрала своей подруге, пригласив ту пройтись по городу, поскольку экскурсии на сегодня завершились. Кира пришла минут через десять, когда Романова уже вдоволь налюбовалась местными красотами; она ввела Саванову в курс дела. Девчонки, пораскинув мозгами, решили сходить в магазин, о котором говорила Галина Николаевна, когда уходили Таня и Сурикова. Он должен был быть совсем неподалеку, чуть ли не через дорогу, в переулке.

— У меня топографический кретинизм, — пожаловалась Ева, оглядываясь по сторонам. — Я здесь не вижу никакого магазина.

— У меня тоже. Во всяком случае, так говорит Леша.

Завернув в мрачный переулок, соответствовавший представлениям Романовой о старом Лондоне, времен так Джека Потрошителя, Ева напряженно затаила дыхание. У нее возникло знакомое ощущение тревоги, сердце забилось чаще. Перед глазами вновь встали образы с места того убийства, кажется, даже возник тот мерзкий запах, но нет, все было нормально — это было заметно по безмятежному выражению лица Киры. Она взъерошила волосы и, задрав голову, считала пролетавших над ними птиц. Каркавшие вороны… Нет, определенно здесь было что-то от викторианского Лондона, но Ева выбросила эти мысли из головы и успокоилась, напомнив себе о лишней впечатлительности. Она постаралась как можно глубже вдохнуть, выдохнуть, и найти какое-нибудь занятие по пути в магазин. Стены переулка были оклеены афишами, плакатами и объявлениями. Одно из них особенно привлекало внимание, и Ева, словно зачарованная, остановилась, приглядевшись. Плакат в сине-фиолетовых тонах с несколько размытыми буквами. На нем запечатлена красивая девушка. Слева наклеена желтая реклама такси, справа информация о продаже котят.

«МетамфетоМиР, — внизу плаката была надпись, выполненная в цифровом стиле, — с премьерой своего нового альбома ММР — Never Give In^[21]». Помимо девушки на плакате было еще два человека. Артистка была подписана как Христина, а парни, стоявшие за ее плечами, как Кай и Дария. Кай, стоявший слева, был в очках и кепке, одет во все черное, руки скрестил, и на локтях были отчетливо видны татуировки, плюс проколотая губа. Дария — красноволосый парень с кислотно-зелеными глазами, изогнувшись, держал гитару и хитро улыбался. Христина была обладательницей шикарных пепельных волос, завитых к кончикам. У нее волевые черты лица, показавшиеся Еве поразительно знакомыми. Пухлые губы. Курносая. На ключице небольшая татуировка в виде дракона, под которым красовалась надпись на латинице, очертания слишком размыты. Что-то не так. Вновь оглядев девушку с плаката, Ева отпрянула назад и наткнулась на встревоженную Киру. Татуировка… Дракона. Надписи.

У той мертвой девушки была такая же! Действительно, насколько же память может цепляться к таким деталям, которые, по сути, могли бы оказаться забытыми под массой впечатлений. Участница рок-группы была абсолютной копией убиенной. Или это был один и тот же человек?

Вернувшись из магазина с легким пакетом, в котором был Терафлю и немного вкусностей, Ева поставила его рядом со своей тумбочкой и посмотрела на спавшего Марка. Между их кроватями стояла чуть теплая батарея — в номере было невероятно холодно, да так, что Ева усомнилась в том, что скромного размера батарея сможет их спасти этой ночью. Невесело усмехнувшись, девушка подошла к шкафу, на лицевой стороне которого было зеркало. Отодвинув дверцу, она увидела, что на верхних полках лежало два теплых одеяла, и, встав на носочки, Ева решила достать их. Мысленно она все еще была погружена в тот диалог, который произошел у них с Кирой:

— Старая афиша ММР, — печально произнесла Саванова, с интересом разглядывая ту. — Вроде как, они должны были выступить здесь.

— Должны были? — удивленно переспросила Ева. Ей не хотелось говорить подруге о своих подозрениях, мало ли, она посчитает это мнительностью, а острить было неуместно.

— Христину, солистку, нашли мертвой, с перерезанным горлом. Я же рассказывала тебе об этом. Говорят, это сделал маньяк-фетишист, который или подражает The Поэту, действовавшему в 90-х годах, или это он и есть.

— Кто такой The Поэт? Я ничего о нем не слышала, — Романова была удивлена, что ни разу не видела упоминаний об этом убийце.

— Откуда я знаю? — ухмыльнулась Кира. — Мне бабушка рассказывала, что в новостях по четвертому каналу о нем говорили. В общем, какая-то ерунда, а ММР жалко — песни у них были хорошие. Ладно, пошли, ты же знаешь, не люблю я подобные темы… в подобных местах. Слишком уж здесь тихо. И пахнет неприятно.

Если Саванова сообщила то, что было на самом деле, то это непременно стоило перепроверить — Еву не на шутку заинтересовала история о неком, под именем The Поэт. Черт знает, убили тогда в ее районе кого или нет, но ночные байки она слышала не раз: не все были солнечными и радужными.

Минут через пятнадцать проснулся Марк, выглядевший совсем раскисшим. Ева поставила кипятиться небольшой чайник из буфета и предложила посмотреть телевизор, на что Марк согласился. Романовой так понравилась его покладистость, что парень начал ей импонировать, что, с другой стороны, Еву несколько настораживало, поскольку у нее (по плану автора) развивались отношения с Владом. Что же, видимо, сложно устоять перед немецким обаянием, но немец не сразу сообразил, что этим можно воспользоваться. Еще до самой поездки стало понятно, что все изменится.

— Кстати, Марк, хочешь услышать продолжение моего сна? — во время рекламы поинтересовалась Ева, Марк кивнул и добавил:

— Ну, раз там есть я, причем в роли Пушкина, то почему бы нет? Только, я надеюсь, у меня нет этих кудрей и чмошной бородки?

— Нет, Марк. Тебе лишь на вид лет эдак двадцать семь, — с сожалением произнесла девушка, припоминая дальнейшие события сна. Зильберштейн торопливо пересел на кровать к своей однокласснице и повязал на шею шарф. — Ты что, собираешься меня заражать своими бациллами?

— Зараза к заразе не липнет.

— Хорошо. Так вот… События разворачивались в 19 веке… — монотонным голосом начала Романова.

— Стоп! Ты с этого начала в прошлый раз.

— Серьезно? Ах, ну, да. Какой из меня шикарный рассказчик, ничего не помню… Позволь узнать, на чем я остановилась?

— На том, что… эмм… ну, мы с тобой разговаривали о предстоящем бале. Я типа не хотел туда ехать, а ты сказала, что поздняк метаться, мол, приглашение принято.

— Точно, точно… Значит, бал… Знакомство…

«Знакомство Евы с Дантесом (кого в нашем произведении играл Владислав Берднев) произошло совершенно случайно, и, вероятнее всего, не соответствовало исторической действительности. Он был невероятно красив, умен и образован, к тому же был к Еве отнюдь неравнодушен: демонстрировал свое внимание на людях, пытался ей всячески угодить, когда мужа не было поблизости. Да и при муже не ограничивал себя, что не просто раздражало, а выводило из себя Марка.

— Messier^[22], прошу вас держаться подальше от моей жены, — произнес Марк, опираясь на пудовую трость. — Иначе я буду вынужден отстаивать свою честь.

— Неужели вы изволите, сударь, устраивать конфузию при даме? — усмехнулся Влад, зыркнув на стоявшую поодаль девушку. — Ева — превосходная лилия, но в этом болоте ей не место. Вы собираетесь и дальше держать ее в этом гадюшнике?

— С вашего позволения хотелось бы уточнить, что это вовсе не мой гадюшник, а ваш, — лукаво улыбнувшись, заметил Зильберштейн.

— Марк Александрович, даже простые холопы знают, что сердце госпожи принадлежит вовсе не вам, я бы сказал даже больше, что… Года так с тридцать пятого.

Улыбка сползла с лица Марка и убежала из зала прочь. Крепче вцепившись в трость, он с ненавистью посмотрел на Влада, присутствие которого ему уже порядком надоело, но, поскольку речь идет о 19 веке, подобные проблемы решались иным путем:

— Надеюсь, уважаемый Владислав Игоревич, вы одумаетесь и принесете мне свои извинения. Я не стану долго ждать, — произнес Марк, добавив: — Смею вас заверить, что я готов отстоять свою честь и честь своей фамилии!»

— Апчхи! — прикрыв рот платком, чихнул Марк, поспешно отвернувшись от Романовой. Она, прервавшись, произнесла с легкой улыбкой:

— Будь здоров.

— Спасибо… Прошу, продолжай!

« — Ни я, ни кто-либо еще не станет просить извинений у высокомерного гордеца, — с пренебрежением бросил Влад.

— Я пришлю к вам секунданта, — стукнув тростью об пол, сообщил Марк и, гордо развернувшись, удалился из зала.

Весть о дуэли разлетелась с поразительной скоростью по Городу на Костях. Ева и другие приближенные пытались уговорить Марка отказаться от поединка, но им всего лишь удалось отсрочить его.

В один из вечеров, когда время близилось ко сну и противостоянию, девушка трезво оценила шансы мужа, и они были отнюдь не пятьдесят на пятьдесят. Ева считала своим долгом остановить его, вот только она понятия не имела, каким образом это можно сделать. Марк заранее был убежден в поражении своего противника.

— Прошу тебя, одумайся, Марк, — тревожно шептала Ева, обняв его со спины, когда он стоял у окна. — Каждый раз дуэль — это смертельный риск! Царю когда-нибудь это надоест, а в Сибирь никто не хочет.

— Это дело чести, — равнодушно произнес он.

— Дело чести — быть выше таких беспринципных личностей, как Берднев, — в жизни Ева такого ни за что не сказала бы. Марк развернулся к ней и, опустив голову, всмотрелся в ее беспокойные глаза. — Просто пойми, я боюсь, что ты не вернешься с очередной дуэли.

— Боишься? Або ждешь? — усмехнувшись, он вскинул бровь.

— О чем ты таком говоришь? — Ева настороженно отступила на шаг назад.

— Я знаю все о ваших письмах. В свете всем известно, что между вами происходит общение… Ты даже не пыталась от нас сокрыть сие. А эти анонимные послания… Владислав получит то, чего хочет — придет его смертный час, — с гордостью провозгласил Марк, затем посмотрел на Еву. — А ты… Что же. Твое имя теперь не только твое, — Марк направился к выходу из кабинета, но Ева его удержала за плечо, обняла. — Что же это значит, душенька?

— Я не могу тебя отпустить, не смогу, — в ее глазах блестели слезы. — Я же… — не сумев подобрать подходивших слов, Ева руками обвила шею Марка и поцеловала его».

— Апчхи!

— Да будь ты трижды семь раз здоров, Марк, — хихикнула Романова, которой было неловко рассказывать о настолько откровенных моментах сна, и она была невероятно рада прервать описание подробностей.

— Продолжай, чего уж. На самом интересном моменте остановилась, — лукаво улыбнулся немец, поймав потупленный взгляд Евы. — Мне, конечно, интересно, почему тебе приснилось такое, но анализировать не буду… — Романова облегченно вздохнула. — Ан нет, уже проанализировал. Видимо, я либо тебе слишком нравлюсь, либо ты слишком много обо мне думаешь. Продолжай в том же духе! — парень похлопал ее по плечу.

— Помолчи, а? — сердито буркнула Ева. — А то больше не буду рассказывать.

— Все. Молчу, — сделав вид, что застегнул рот на замок, Марк замолчал.

— Хорошо… Значит, они поцеловались…

— Мы поцеловались.

— Марк!

— Ладно-ладно, все, молчу.

— Но ей не удалось отсрочить дуэль, назначенную на другой день…

«Но ей не удалось отсрочить дуэль, назначенную несколько позднее и по иным обстоятельствам. Тогда Владислав был женат на сестре Натальи Гончаровой, Екатерине, чья роль — камео принадлежала Кире Савановой. Зима. Место встречи под Городом на Костях. Секундантом Влада выступал его старый приятель, Станислав Котлуков, игравший ныне роль виконта д’Аршиака. На удивление Евы, секундантом Марка выступил Егор Костенко, ставший во сне не просто подполковником Данзасом, но и лицейским другом героя.

— Я смотрю, вы не струсили, Берднев, — с насмешкой произнес Марк, сняв цилиндр и отбросив его в сторону.

— Я смотрю, вы все еще живы, Зильберштейн! И по-прежнему безумны.

— Слова абсурдны. Нет подтверждения моему безумству.

— По моим подсчетам, это ваша двадцать первая дуэль. Конечно, не все из них состоялись, но, тем не менее, позабыть об этом не можете. Как с нашей дуэлью, сударь, вы вынудили меня отправить письмо при помощи моего любезнейшего товарища Станислава».

— Апчхи!

— Марк, да ты задрал уже! — возмутилась девушка, совсем сбившись с мысли.

— Прости меня, — насупился Зильберштейн. — Вечно в самом интересном моменте.

— Хорошо, что хоть не засыпаешь, когда тебе скучно, — мило улыбнулась Ева.

— Вообще-то засыпаю.

— Так вот почему ты тогда лежал на уроке физики, — задумалась Ева. — Ладненько, продолжим. Условия дуэли…

«Условия дуэли были смертельными и не оставляли шанса уцелеть обоим противникам. Во время противостояния Марк получил ранение в живот и упал после выстрела Влада, но не стал прекращать дуэль. Удивительно, что дрогнула рука Зильберштейна — ежедневные тренировки не смогли справиться с врожденной физической немощью, которые все-таки подвели, как и трость пудовым весом. Дуло пистоля забилось снегом, и он приказал сменить оружие. Стас хотел было возразить, но Влад надменным взглядом остановил приятеля. Марку дали другой пистолет, ответным выстрелом которого он легко ранил Влада в правую руку.

Рана Марка оказалась смертельной. Его перевезли в дом под номером… нет, во сне номера не было видно, но из учебников по литературе можно узнать, что он был двенадцатым. Как бы доктора не боролись за жизнь поэта, прожил он около двух суток. Ева, которая была на грани обморока, сидела у кровати Марка и со слезами прощалась с ним.

— Встретимся в следующей жизни, Ива, — на прощание прошептал Зильберштейн.

Когда его дыхание оборвалось, постоянно всхлипывая, девушка поцеловала его чело».

— Эмм… — парень, который никак не мог представить себя в новом образе, удивленно посмотрел на одноклассницу, которая смущенно опустила взгляд. — Все-таки я не понимаю, откуда столько драматизма? Ладно, я еще могу понять, почему я Пушкин, но вот откуда ты Гончарова?

— Ну, вроде по отцовской линии во мне есть дворянская кровь.

— Забавно… — парень на какое-то мгновение задумался. — Постой. Откуда ты знаешь имя моего отца?… Я всегда представляюсь вторым именем.

— Если честно, не помню… Сорока принесла.

По телевизору шла какая-то реклама подряд, ребята пропустили серию того шоу, которое смотрели. Марк отсел от Евы на свою кровать, забрал у нее пульт и начал бездумно переключать телеканалы. Романова, порядком уставшая за этот день, отправилась в душ, схватив на автомате с собой сумку, поскольку не стал абы она переодеваться при немце, верно?

В итоге Ева легла намного раньше одноклассника. Пока ее не было, он успел вскипятить себе чайник и заново приготовить лекарство, смотря при этом какой-то фильм ужасов. Крики и вопли с экрана никак не помешали девушке попытаться заснуть — во всяком случае, потому что она уже смотрела тот фильм. Переодевшись в свободную футболку с поблекшим Микки Маусом и шорты, она мигом улеглась под одеяло. Зильберштейн с умилением наблюдал за тем, как Ева первые минуты ворочалась, пряча голову под подушку. Вскоре Морфей ее встретил, и Марк, тихонько поднявшись, теплее укрыл приятельницу, склонившись над ней, и прошептал:

— Gute Nacht^[23].

На завтраке Кира в ярчайших подробностях рассказывала, как они со Стасом провели ночь — сначала «шатались по отелю», а когда их чуть не подловила Анна Александровна, пошли кататься в лифте. Позже то ли в карты на желания играли, то ли в бутылочку, но из номера Насти они ушли только в полчетвертого, если не позднее. У них была удачная прогулка, о чем Ева слушала с белой завистью — не то чтобы она хотела также, возможно, с Владом, но это, пожалуй, всяко интересней, чем сидеть в номере с Марком.

Кроме этого, было кое-что, волновавшее Романову значительно больше, чем впечатления от Города на Костях. Ее мозг усиленно анализировал информацию о ММР, хотелось выйти в Интернет. Но у нее даже не было элементарной возможности посетить какое-нибудь Интернет-кафе.

— А у вас как прошла ночь с Марком? — игриво улыбнувшись, поинтересовалась Кира, размешивая сахар в кофе. — Надеюсь, ничего сверхъестественного?

— Ничего, — кивнула девушка. — Где-то в одиннадцать я легла спать, а Марк всю ночь смотрел телевизор. Без понятия, как он сейчас собирается вставать.

— Ты же говорила, что вы не поедете на экскурсию, — напомнила подруга. — Планы изменились?

— Изменились. Марк заявил, что хочет побывать в Екатерининском дворце. Кто я такая, чтобы ему мешать? — усмехнулась Ева и посмотрела на вход в гостиничную столовую. — О, а вот и наша принцесса.

Утро Зильберштейна началось сурово — трехчасового сна ему было мало, но, так или иначе, на завтрак он явился при полном параде, чему не помешала даже внезапная болезнь. Естественно, в сапогах, о чем, кажется, больше не имеет смысла упоминать, как и об обтягивающих скинни. На свободной черной толстовке был изображен красный Че Гевара.

— ГуттЕн МоргЭн, — поздоровалась Кира, помахав немцу. Его лицо перекосила гримаса гнева, но когда девушка примолкла, Марк усмехнулся и, взяв от соседнего столика стул, подсел к подругам:

— Ну, что у вас на уме, дамы?

— Еда, — произнесла Саванова.

— Сон, — добавила Ева.

— И мальчики, — глянув на Стаса, сидевшего за столиком у окна, улыбнулась Кира. — В общем, все, как обычно. У тебя что, Зибер?

— Ты сокращаешь мою фамилию? — с недоумением спросил Марк.

— Что в этом такого?

— Да ничего особенного, Red Head, — удовлетворенно произнес немец. — У меня же… Хм. Наверное, «Post Blue»^[24], «To sir with love»^[25] и «The Persistence of Memory»^[26].

— Твои мысли когда-нибудь бывают понятными?

— Первое — это песня Плацебо, — кратко пояснила Романова. — Остальное, наверное, в таком же духе.

— Не угадала, Плэсибо, — ухмыльнулся Зильберштейн. — Второе — фильм, третье — картина. Мы же в культурной столице, нельзя позволять себе не думать о возвышенном!

Правда, не совсем это беспокоило Марка. На самом деле он все еще отходил от фильма ужасов, который посмотрел ночью. Черт знает, почему он решил сделать это, но в комнате стало чрезвычайно жутко, несмотря на мирно спавшую рядом Еву.

— Кто о чем, — хмыкнула Романова и посмотрела на часы, висевшие над двустворчатыми дверьми. — Лично мне бы хотелось выбраться в какое-нибудь кафе с wi-fi, хочу войти в сеть.

— Нафига? — пришла в изумление Кира.

— Да вот, хотелось бы почитать о ММР.

— ММР? — переспросил Зильберштейн и продолжил севшим голосом. — То бишь, МетамфетоМиР?

— Ну да, а то все-таки интересно, что стало с группой после смерти Христины, — пожала плечами девушка. — У них же классные песни были, верно? — вопросительно посмотрела на Саванову, в ответ та покачала головой.

— Если хочешь, могу дать тебе послушать на телефоне, у меня есть парочка.

— Почему тебя так заинтересовала история ММР? — поинтересовался Марк, незаметно пододвинувшись к Романовой, и заговорщицким шепотом добавил: — У меня есть информация, которая может тебе пригодиться, но задаром ты ее не получишь. — И, улыбнувшись, парень резко отодвинулся, из-за чего чуть не упал со стула.

Вырезки из газет и журналов не первой свежести хранились у Марка в небольшой фиолетовой пластиковой папке. В том числе там было несколько статей как о самой группе МетамфетоМиР, так и о загадочном убийстве, о котором Романова планировала хоть что-то разузнать по приезду домой. Немец никак не стал комментировать свою коллекцию, только, уходя, сказал, что это не его вещи, с ними нужно обращаться деликатно. Ева не придала его словам особого значения. У нее было около получаса на ознакомление с досье до того, как в лобби начнется собираться экскурсия.

«МетамфетоМиР — российская группа, образовавшаяся в 2005 году. Получила популярность благодаря таким песням, как „Семнадцать“, „Современный миф“ и „Налей кефиру мне, малышка“. Постоянный состав группы неоднократно изменялся, ныне в него входят Христина „Тина“ (19) — вокал, ритм-гитара, Артем „Кай“ (19) — клавишные, бэк-вокал, и Игорь „Дария“ (20) — соло-гитара. В начале лета 2006 года у ребят начался тур по городам России, затем они отправились в страны Прибалтики, где их встретили не менее радушно.

Следующий их альбом, „Never Give In“ („Никогда не сдавайся“), выход которого был запланирован на осень 2007 года, по мнению критиков должен был стать второй волной успеха для команды. Первый сингл с альбома „Кай и Герда“ был выпущен в августе, и был он посвящен возлюбленной Кая, в свою очередь являвшейся подругой и источником вдохновения Христины, Эмилии Вальтер, трагически погибшей в день презентации.

(имя Эмилии Вальтер было выделено красным маркером, и Ева автоматически зацепилась за него, но продолжила читать).

Христина посвятила этот альбом своей подруге, без которой она, по ее же словам, никогда бы не решилась создать группу. Deluxe Edition^[27], запланированное на зиму, будет содержать также новые песни, написанные в память об умершей девушке».

Вместе со статьей из журнала была любительская черно-белая фотография коллектива. Да, это действительно были те ребята с плаката, увиденного ранее Евой. Имя Эмилии девушке казалось незнакомым, но она никак не могла выбросить его из головы.

— Ты еще не закончила? — внезапно открылась дверь, и внутрь заглянул Марк. Ева отрицательно помотала головой. — Ja, verstehen.

Стоило двери закрыться, как Романова принялась за следующую статью, видимо, вырезанную из местной районной газеты, в которой были и слухи, и небольшие обзоры городских новостей. Вот оно! Заголовок гласил, что в районе N найдена девушка, чья личность не опознана. Предположение о темной стороне ее жизни было такое же, как и у Евы — куртизанка, причем разодетая как на последний бал. Девушку представили в негативном свете, будто та была наркоманкой, зарабатывавшей на дозу своим телом. Ева с неприязнью читала каждую строку и чувствовала, что слова лживы. Журналист выстроил свою версию, почему могла быть убита жертва — задолжала деньги драгдилеру, и тот (или подручные) ночью, подловив ее у подъезда, сделал черное дело.

В другой газете информатора привлекло больше не это, нет, даже не известная татуировка и вполне узнаваемое лицо, а то, что на теле девушки была вырезана двойка (на боку тела, были видны ребра). Причем, сделано это было невероятно аккуратно, — подчеркивалось в газете.

Впрочем, акцент статьи делался не на какой-либо «порочности» убиенной, а на почерке убийцы.

На мгновение Ева отвлеклась от чтения и посмотрела в окно, серьезно задумавшись, та ли информация у нее в руках, источник был довольно-таки мутный. Сталось, она наткнулась на очередную «утку», где большинство фактов — коммерческая фантазия автора. Снимок репортера убедил ее, что речь шла о том самом убийстве.

Накрытое черной непроницаемой пленкой женское тело, из-под которого виднелись светлые кудри и рука, сжатая в слабое подобие кулака. На заднем фоне дверь подъезда, хорошо, что хоть Еву не сфотографировали с открытым ртом, наблюдавшую за происходившим. «Надо же, какие мерзотности нонче печатаются! — с отвращением подумала Ева. — Может, именно поэтому не сообщили о причине смерти?»

Также под снимком с места преступления говорилось, что в одном из карманов жертвы была обнаружена записка, которая ныне на экспертизе: «Мне кажется, что в мыслях ее голос. Я говорю им, думаю. О нем, о ней, да обо всем. Кем стал я времени иначе? Оставьте! P. S. Э. В.». Взгляд Евы поневоле зацепился за знакомые инициалы, оставив в сознании лишь небольшую заметку. К сожалению, текст был размыт, поэтому достоверно разобрать содержимое не представлялось возможным, и за полный смысл сообщения никто не мог нести ответственность. Еще не установлено, относилась ли записка к убийству или нет. «Быть может, The Поэт, писавший ранее стихи своим жертвам, перешел к новым методам?»

Все же автор усомнился в общепринятой гипотезе и выдвинул свою: это мог быть The Поэт или его последователи, впрочем, имени убийцы он не упомянул, написав:

«Неужели, Он вернулся? Или это какой-то „шутник“ пытается повторить Безумца?»

«Почему „он“ с большой буквы? — удивилась Романова, перечитав предложение. — Насколько я знаю, с большой буквы пишутся все упоминания Господа, даже местоимение „Его“. Они что, сравнили этого The Поэта с Всевышним? — недоуменно сделала заключение девушка, все еще находясь из-за первых нескольких абзацев в прострации».

Отложив листок недорогой бумаги, годной для солдатского туалета, Ева обратила внимание на другой, не менее важный, заголовок. Вырезка из какого-то журнала о знаменитостях. О смерти Христины Рихтер, известной более как Тина из группы МетамфетоМиР, называемой иначе как ММР. Ее тело было найдено на той улице, где она сама когда-то жила до начала карьеры. Согруппники и поклонники в трауре. Выпуск нового альбома отложен на неопределенное время, тур отменен и не факт, что будет продолжен. Участники трио наотрез отказываются комментировать что-либо.

Но так и не было упомянуто, каким именно образом была убита девушка; также ни единого слова о загадочном убийце 90-х. «Причины смерти по-прежнему остаются неизвестны, — прочитала Ева под фотографией папарацци, где Христина расписывалась на фотографии для поклонника, — но из первоисточника нам известно, что это убийство. Неужели кто-то мог покушаться на жизнь Христи?».

«Почему в этих заметках не прослеживается связь? Будто говорится о смерти двух разных людей»

«У приближенных Христины нам удалось выяснить, что девушку нашли мертвой на той же самой улице, что и ее близкую подругу — Эмилию Вальтер — по-вашему, настолько крепки дружеские узы, чтобы умереть рядом? Или это — невероятное совпадение, ценою в жизнь?»

— Значит, на этой же самой улице была найдена Эмилия Вальтер… Но кто же она такая? — задумчиво пробубнила Ева, хмурясь. Она пристально смотрела на вырезки, будто бы надеялась, что они могут показать ей истину. Она никак не могла выбросить из головы инициалы, которые совпадали с инициалами девушки. — Если в газетах говорилось об одном и том же, значит…

— Хей, Ива, ты еще долго? — нетерпеливый Марк распахнул дверь и заглянул в комнату, не решаясь зайти. — Я, конещно, все понимаю, разбираться с бумагами достаточно интимное дело, но, черт, все-таки я тебя жду.

— Зачем ты меня ждешь? — развернулась Ева и посмотрела на одноклассника, который в ответ лишь усмехнулся и облокотился на дверной косяк. — Марк, ты случайно не знаешь, кто такая Эмилия Вальтер?

Он задумчиво поднес палец к подбородку, но, после нескольких минут раздумий, отрицательно помотал головой. Обескураженно вздохнув, она собрала бумаги и сложила их обратно в папку, после чего Зильберштейн все-таки решился зайти в комнату.

— Тогда почему у тебя ее имя было обведено в каждой статье? — пристально посмотрев, спросила Ева. — Вот, смотри, в этой статье, — и она протянула однокласснику вырезку, повествовавшую о феномене МетамфетоМиРа.

Быстро пробежавшись взглядом по строкам, Марк вновь помотал головой, добавив:

— Нет, не знаю. Это, на самом деле, не я собирал, мне МетамфетоМиР никогда не нравился, — равнодушно сообщил Зильберштейн. Ева удивленно вскинула бровями:

— Да ладно? А чего ж тогда с собой таскаешь эту «макулатуру»? — для большего эффекта Ева пальцами показала кавычки. Немец, с неким презрением посмотрев на приятельницу, сел на кровать и попытался высказаться как можно короче, что у него не особо хорошо получилось:

— Понимаешь, это не совсем моя коллекция. Там собрано много про МетамфетоМиР и то, что в итоге стало с группой, — парень говорил достаточно уверенно, но в его голосе слышалась нотка беспокойства, — но мне это неинтересно. Главная моя задача — сохранить ее целой, поскольку именно я несу ответственность.

— Ты ее дополнял?

— Последние две вырезки, ja, — утвердительно кивнул Марк.

— Почему, если ты говоришь о сохранности, взял папку с собой?

— Вот именно для этого. Если бы я оставил ее дома, то мама могла бы включить пылесос. Она не одобряет «мои бумажные игрушки», как Mutter^[28] их называет, считая этого своего рода манией или фанатизмом. В каком-то смысле она, определенно, права, но повторюсь еще раз — меня совершенно не волнует МетамфетоМиР.

Романова толком не слушала, о чем говорил Марк, скорее, она наблюдала за его речью — она была довольно-таки правильной и не резала слух. Может, все его речевые ошибки были чем-то вроде привлечения внимания?

— Ты сейчас специально стараешься говорить загадками?

— Импровизирую, — хрипло усмехнулся парень. — А на самом деле… Просто я не знаю, как объяснить иначе, не прибегая к подробностям личной жизни.

— А что, на темы личной жизни табу?

— Не то чтобы… Просто, если ты еще не заметила, мы с тобой никогда не разговаривали о таком.

— Можем попробовать пообщаться, я, в принципе, не против, — белоснежно улыбнувшись, предложила Ева. — Скажем так, новый этап отношений.

— Интересное предложение. Может, ты начнешь?

— Хорошо, — охотно согласилась Ева, — но с чего?

— Ну, скажи, допустим, был ли у тебя такой человек, близкий, ради которого ты готова пойти на многое?

— Эмм… — девушка неуверенно посмотрела в сторону. — Наверное, ну, родители. А что?

— Я не совсем это имел в виду. Исключая кровные узы, — Марк усмехнулся. — Впрочем, мне кажется, я уже знаю ответ.

Девушка обиженно засопела.

— В общем, соль не в том, был у меня кто близкий или нет — скорее, это был вовсе не близкий человек, каковым я мог его считать, но, тем не менее, я продолжаю блюсти то, что в свое время начал он — коллекционировать общедоступную информацию про МетамфетоМиР.

— Если не секрет, кем был этот человек? — с интересом в глазах спросила Романова.

— Не секрет, конечно же, — добродушно отозвался Марк. — Моя сестра, но, ты только не обижайся, я не горю желанием рассказывать о ней. У нас были паршивые отношения, и, мне кажется, я должен перед ней извиниться… Давай, я как-нибудь тебе в другой раз об этом расскажу, хорошо?

С романтической точки зрения поездка в Город на Костях была замечательна — на второй день у Киры со Стасом завязались отношения, да так, что их видели не только державшимися за руки, но и целовавшимися. Прошел слушок, что между ними было нечто большее — эта новость появилась в школьном блоге, о котором я расскажу в следующий раз. Тем не менее, это были всего лишь слухи, которыми обожали делиться ученики школы Зверя.

Самочувствие Марка, сравнительно с предыдущим днем, заметно улучшилось, несмотря на сердитый вид из-за отсутствия очков. Еве же было немного обидно от того, что подруга позабыла о ней в связи с новой страстью, впрочем, Зильберштейн с радостью составил приятельнице компанию. Во время того, как класс в автобусе ехал до Екатерининского дворца, парень увлеченно что-то рассказывал. Романова, выглянув в проход, увидела сидевших вместе Киру и Стаса — он приобнял девушку, и они вместе слушали музыку. Еве стало почему-то так горько, словно ее забыли, как мимолетный сон. Все получали удовольствие от поездки, а она гонялась за подробностями какого-то убийства в силу того, что больше ничего ее не привлекало.

–…но потом мне надоело отвечать на ее сообщения, и я ее начал тупо игнорить, — воодушевленно рассказывал Марк, но потом, заметив, что Ева смотрела куда-то в сторону, прервался. — Хей, Иви, что с тобой?

Почувствовав себя одинокой, Ева недовольно фыркнула и повернулась к Марку. Она прильнула к нему, внезапно обняла его и положила голову на грудь, и его рука машинально плавно опустилась на плечо девушки. Парень в недоумении посмотрел на одноклассницу, хотя внутри что-то екнуло; она бездумно уставилась в спинку кресла.

— Наверное, это слишком странно, — в итоге пробубнила она.

— Знаешь, да, — улыбнувшись, кивнул Марк. Но он быстро скрыл улыбку за безразличием, как делал то раньше.

— Я решила, что смогу почувствовать себя Кирой… ну, то бишь быть такой же счастливой, как она, — Романова выкарабкалась из объятий. — Извини.

— Не за что просить прощения, — хмыкнул одноклассник. — Обниматься всегда довольно-таки приятно, по крайней мере, это тепло. Просто… ну, наверное, остальные подумают что-то не то, ты ведь из-за этого, ja?

— Йа-йа, натюрлихь.

— Выучила из рекламы пива? — скептически глянув на одноклассницу, спросил немец.

— Из нее, ага.

— А вообще, Иви, не парься ты из-за этого — насчет обниманий я настроен спокойно, гаптофобией не измучен, впрочем, к излишним прикосновениям отношусь с подозрением, мол, чего это вы все ко мне, как мухи на гуано, — тепло ухмыльнулся Марк. — Не сомневаюсь, все у тебя будет круче, чем у Киры.

— Хорошо, — Еве было невероятно приятно услышать подобные слова, а уж тем более от Марка. Иллюзия проблем растаяла мгновенно. — Марк, а ты классный.

— Ты тоже ничего, Ева.

Девушка все-таки положила голову на плечо приятеля, взяла под локоть и прикрыла глаза, улыбаясь своим мыслям. Возможно, она, по своему скромному мнению, обрела нового друга. Зильберштейну было приятно смотреть на Еву, но он старался больше не коситься на прекрасную соседку, чтобы не привлечь к ситуации особенно досужих и дерзких на язык. За некоторое время, проведенное вместе, он успел заметить, что девушка зависела от общественного мнения. Его это удручало. Сам он никогда не переживал, как относится к нему publicity^[29], засим искренне не воспринимал школьную субординацию, по которой ребята выстраивали иерархию — с кем можно общаться, а кто этого не достоин. Он считал окружающих шаблонными, калькой неправильного взрослого социума, но у Марка было такое глупое чувство как надежда, что Ева не настолько зомбирована.

Экскурсия началась в два часа дня, туристов было немного. Учеников разделили на две группы. Ева и Марк были в той, за которую отвечала Анна Александровна. Экскурсоводом была женщина средних лет, увидев которую, Романова сразу же вспомнила о том гиде из своего мимолетного видения. Может быть, она действительно встречала ее прежде, поэтому лицо показалось ей знакомым, или просто похожа на кого? Ева встряхнула головой, прогоняя странные мысли.

— Екатерининский дворец был заложен в 1717 году по приказу Екатерины Первой, под чутким руководством немецкого архитектора Иоганна Фридриха Браунштейна, — повествовал экскурсовод. Звали ее то ли Анна, то ли Алла; то ли Владимировна, то ли Вадимовна. — Здание представляет образец позднего барокко…

Не в силах сосредоточиться на монологе, Ева постоянно смотрела по сторонам; сначала она хотела найти ту сладкую парочку, которая незаметно увильнула с другой группой из передней зала, затем решила пошептаться с Суриковой, втихаря читавшей модный журнал, — девчонки обсуждали, какого цвета сапоги лучше брать на зиму. Марк с усмешкой наблюдал за неугомонными одноклассницами, но вскоре ему это наскучило, и он продолжил слушать экскурсовода.

Нагнать вторую группу удалось примерно через полчаса, когда была пройдена восстановленная янтарная комната. Романова заметила, что Кира и Стас отстали, и решила посмотреть, где они. Естественно, она их обнаружила в янтарной комнате, где никого, кроме них, не было. Во время поцелуя они ее не заметили, и Марк вовремя вытянул приятельницу из помещения. В одном из залов школьникам разрешили фотографировать. Сказать, что Марк не умел фотографировать — ничего не сказать. На одном снимке, сделанном им, у Евы не было шеи, а на другом не вошел подбородок. В конце концов, когда девушка уже порядком устала улыбаться на фоне живописного окна, она забрала фотоаппарат и самостоятельно продолжила снимать местные артефакты, как бы Марк не пытался мешать этому.

— Улыбочку! — направив объектив на приятеля, произнесла Романова. Марк поднял большой палец вверх, улыбнулся, обнажив идеально ровные зубы.

В фокусе. Вспышка.

В конце экскурсии рассказали о восстановлении Екатерининского дворца после Великой Отечественной войны, которое продолжалось до сих пор. Для контраста показали изображение послевоенных развалин. Марка это настолько впечатлило, что слушал он чуть ли не с открытым ртом. Когда экскурсия подошла к завершению, парень достал из кармана кофты блокнот с ручкой и начал судорожно что-то записывать, не упуская свою музу.

Незапланированная прогулка по парку Екатерининского дворца выдалась скверной из-за холодного моросившего дождя. Кто-то побежал покупать сувениры, а кого-то привлекли стеклянные разноцветные цветки, стоимостью около полутора сотни. Девочки падкие на все яркое и блестящее, поэтому они первыми рванули в крохотный киоск, размером с собачью будку, стоявший под огромным дубом. Достав из сумки темно-зеленый зонт, Анна Александровна встала в начале тропы, куда в скором времени должен был подъехать автобус. Следить за детьми ей не нравилось, но справляться с ними было всяко проще, когда рядом была Галина Николаевна, учитель со стажем, легко находившая общий язык с детьми. Девятый «А» был первым классом в начале тернистого жизненного и профессионального пути Анны Александровны, словом, Per Aspera Ad Astra^[30]. И она справлялась довольно-таки неплохо.

Созвонившись с фирмой, у которой заказывали автобус, Галина Николаевна подошла к коллеге и с упоением стала наблюдать за детворой, обсуждавшей, как ей казалось, свежие впечатления. Ева Романова, никогда не выделявшаяся из толпы, увлеченно фотографировала дворец вместе с ансамблем с разных ракурсов, затем перешла на съемку однокашников. Кира Саванова, невероятно яркая внешне и совершенно непонятная внутри, гуляла за руку со Стасом, чьи оценки оставляли желать лучшего, но, впрочем, парнем он был неплохим — всегда был готов помочь по первому зову. Таня Пуголовкина лбом прислонилась к витрине с теми стеклянными цветочками, скорее всего, она купит себе один, но свой любимый, розовый. Сурикова с отрешенным видом стояла спиной к подруге, нацепив солнцезащитные очки и надев наушники, по очкам стучал дождь, но ей было плевать. Сурикова всегда выглядела пафосно (особенно в костюме Винни Пуха). Но даже наушники не смогли уберечь ее от писклявого вскрика Тани, увидевшей «миленькую розовенькую шняжку»; девушка раздраженно обернулась и что-то сказала старосте.

— А когда-то и ты была такой, Анечка, — с непонятной гордостью произнесла Галина Николаевна. — Ты же у меня училась, верно?

— Да, у вас, — кивнула та, продолжая смотреть за подопечными.

— Кстати, что ты планируешь делать с Егором? Я слышала от твоих девчонок, что он опять что-то натворил.

— Ничего я с ним не собираюсь делать. Родителям говорить бесполезно. На меня не реагирует. Ребята с ним разбираться не хотят, — Анна Александровна покачала головой, — один только Марк не побоится его осадить. Может, он ему вправит мозги, если будет подходящая «головоломка».

— Зильберштейн? — обеспокоенно уточнила учительница. — Ох, Анечка, прошу, присмотри за парнем.

— Что же в нем такого особенного, что Вы так о нем озаботились?

Тем временем Марк, оставшийся в одиночестве, уселся на скамью, смахнув с нее дождевые капли, и, положив на колени свою небольшую сумку, достал из нее приготовленный его матушкой пудинг, упакованный в банку из-под майонеза.

— Тяжелое детство у ребенка было, — опечаленно выдохнула женщина. — С отцом у него были очень… напряженные отношения, поэтому вырос он без него. Слава Богу, что ему помогали сестра и мама.

— В наше время многие растут в неполных семьях.

— К сожалению, это так. Только не над всеми в детстве издевались родители. Одному Богу известно, что пришлось пережить этому чудному юноше, но мне бы не хотелось, чтобы у него вновь были проблемы со сверстниками. Ты пойми, у него вовсе не дрянной характер, — как бы то ни было, характер Марка все-таки не был примером для подражания. — Возможно, минувшие проблемы оставили глубокий отпечаток на психике.

Выдержав скромную паузу, Анна Александровна, размышляла; во-первых, взглядом отыскала Зильберштейна, за обе щеки уплетавшего содержимое майонезной банки, во-вторых, она выглядела Еву, с интересом показывавшую снятое за день. Такие разные.

— Ну, Марк неплохо общается с Евой, — не то чтобы женщину нисколько не тронуло то, что поведала коллега по поводу ученика. Просто она не знала, как правильно отреагировать в данной ситуации.

— Дай Бог, если так.

Почему так много Бога?

— Люблю хэппи энды, — сдержанно улыбнулась Ева, когда они с Марком вышли на миниатюрный балкончик. Одноклассник, хлюпнув носом, согласился и закурил, вежливо предложив однокласснице. — Нет, спасибо. Мне больше нравится, как пахнет. Знаешь, иногда табак пахнет намного приятней, чем самые дорогие духи. Хотя, как я заметила, самые дорогие — это те, что брендовые, а я больше по селективам.

— Парфманьячка что ли? — усмехнулся Марк.

— Немного, — улыбка Евы вмиг стала смущенной. — Мне очень нравится твой парфюм.

— А ты неплохо разбираешься в запахах!

— Это точно, — кивнула девушка и печально добавила: — Но еще от Влада вкусно пахнет, мне нравится.

— От Бреднева-то?

— Почему Бреднева?

— Потому что он — бред.

— Бред — это то, что я никак не могу выбросить из головы тот странный запах, — отстраненно сообщила Романова, не решившись заступаться за друга.

— Что за «тот» запах?

Она неуверенно закусила губу.

— Рядом с той мертвой девушкой очень специфично пахло…

— Покойники гниют, разлагаются, — усмехнулся Зильберштейн, сделав затяжку.

— Нет, не то. Это был такой… терпкий аромат, но холодный. И привкус как у крови, — Ева сжала руку в кулак.

— Удовый.

— Прости, что?

— Удовый запах — это смесь лекарств и свежей крови. Такие у «Свободной Республики Апельсинов» и «Montale» — они занимаются их созданием. — Марк на минуту замолчал. — Кстати, тебе помогла как-нибудь моя коллекция?

— Можно и так сказать, — Романова сложила руки за спину. — Следуя ей, некий The Поэт вернулся. Жертвой под вторым номером, очевидно, стала участница группы МетамфетоМиР, что ты уже и сам мог заметить, если собрал, на первый взгляд, совершенно несвязанные статьи.

— Ты весьма наблюдательна, только, прошу, не смей корчить из себя детектива, — скривился Марк. — Тошно от таких интриганов. Но по поводу The Поэта — случай очень интересный. Когда я изучал историю нашего округа, то кое на что наткнулся. Когда вернемся домой, покажу тебе мои наработки. Возможно, проанализировав, сумеем обнаружить что-нибудь новое.

— Жду не дождусь! Чувствуется, нас ожидает нечто интересное, — Ева любила, когда люди говорили с ней на интересные ей темы, а поскольку это бывало редко, то она от переизбытка эмоций обняла Марка за шею. В принципе, к подобным сюрпризам он уже привык, но в этот раз все вышло немного иначе: собираясь отпустить приятеля, Ева на какое-то время замешкалась, внимательно посмотрев в глаза парня и томно приоткрыв рот. Не правда ли заманчивый момент для того, кто хочет сделать первый шаг? Но вместо этого Марк, наклонив голову, чихнул, и Романова отпустила его. Мне кажется, ей не понравился такой поворот событий, или она просто поняла, что поцелуй стал бы фатальной ошибкой для только начавшейся дружбы. — В общем, я пойду спать. Спокойной ночи. Не засиживайся!

— Гребаный Город на Костях! — выругался Марк, кинув окурок вниз.

— Марк? — на соседнем балкончике показалась Анна Александровна.

— А, здравствуйте! — несколько ошарашенно произнес парень.

Думаю, эта поездка ребятам еще не скоро забудется, а впереди их еще поджидали сюрпризы.

— Что ты делаешь в номере Евы после отбоя?

Примечания

16

Я старался изо всех сил, чтобы стать

Отражением общества,

Но мы оба знаем, что зеркало разбито,

И все втянуты в игру.

Sick Puppies — «Ну и что, я солгал»

17

«Disenchanted» — «Разочарованный» (англ.), песня группы My Chemical Romance.

18

Motherfucker — ублюдок (англ.)

19

Nein — нет (нем.)

20

«Protégé Moi» — «Защити меня» (франц.), песня группы Placebo.

21

«Never Give In» — «Никогда не сдавайся» (англ.), альбом группы МетамфетоМиР.

22

Messier — господин (лат.)

23

Gute Nacht — спокойной ночи (нем.)

24

«Post Blue» — «Пост-депрессия» (англ.), песня группы Placebo.

25

«To sir with love» — «Учителю с любовью» (англ.), фильм ужасов, 2006 год, Южная Корея.

26

«The Persistence of Memory» — «Постоянство памяти», картина Сальвадора Дали.

27

Deluxe Edition — подарочное, «улучшенное» издание.

28

Mutter — мать (нем.)

29

Publicity — общество (англ.)

30

Per Aspera Ad Astra — через тернии к звездам (лат.) (с) Луций Анней Сенека