Дама с чужими собачками

Екатерина Островская, 2023

В этом элитном коттеджном поселке обосновались уважаемые состоятельные люди. Единственное исключение – обитающая в скромном домике молодая женщина-кинолог, она зарабатывает тем, что берет на передержку чужих собак. За что же ей всадили нож в сердце? Неужели только за то, что она не вписывается в местный бомонд?.. Старые добрые друзья – московский следователь Кудеяров и местный участковый Францев – ищут убийцу, ловко орудующего стилетом. А таинственный преступник тем временем находит новую жертву…

Глава четвертая

Подойдя к двери своей квартиры, Францев уловил запах борща и сразу представил себе его в тарелке с разваренной говяжьей грудинкой и обжаренными кусочками копченого бекона — именно такой борщ ему всегда готовила жена. А еще будет тарелка пюре с большой котлетой, но не из фарша, а из мелко порубленного мяса с чесночком и зеленью… Николай достал из кармана ключ, представляя, как осторожно откроет дверь, войдет в коридор, прокрадется на кухню и обнимет жену, которая смотрит в окно, ожидая его. Он обнимет ее, а она…

И в этот самый момент в кармане необычайно громко зазвонил мобильный. Пришлось стремительно выхватывать аппарат и подносить к уху, даже не проверив, кто может беспокоить в такой ответственный момент.

— Это я, — прозвучал в трубке тихий женский голос.

— Ну, — так же шепотом ответил Николай, хотя не понимал, кто звонит.

— Это Алена Сорокина, — продолжила женщина, — у меня есть информация.

— Ну, — повторил Францев, которому показалось, что за дверью в квартире кто-то вышел в прихожую. А буфетчица из «Вертолета» продолжала:

— Хозяйка сегодня вышла в зал, и ей кто-то позвонил, и она сказала, что не может сейчас говорить.

— Это все? — удивился участковый.

— Нет, она еще сказала, что ее менты трясут и чтобы он сам решил вопрос с Артемом.

— Кто должен решить?

— Сережа Холодец. Ведь это он звонил.

— Откуда знаешь? Она назвала его по имени?

— Нет. Ну это и так ясно.

— А почему я должен тебе верить?

Открылась дверь квартиры, и на площадку выглянула Лена. Францев улыбнулся ей и шепнул:

— Я тебя люблю.

— Ой, — сказал голос в трубке, — а я вроде как замужем…

— Да я это не тебе. Все! Спасибо за информацию. Если еще что будет, то звони сразу.

Закончил разговор и повернулся к жене.

— Как же я люблю твой борщ!

— Ну-ну, — ответила Лена и махнула рукой, — заходи.

На столе уже стояла тарелка с борщом: очевидно, что жена все-таки углядела его в окошко и ждала, прислушиваясь.

— Алена Сорокина звонила, — сообщил Николай перед тем, как приступить к еде.

— И часто она тебе названивает? — поинтересовалась Лена.

— Да как появляется у нее достойная информация, так и сообщает. И не она одна — работа у меня такая, чтобы порядок везде был… А люди у нас наблюдательные.

— И болтливые, — добавила жена, — уже весь поселок говорит, что снова Кудеяров прибыл, чтобы расследовать убийство девушки из «Ингрии», потому что опять маньяк начал орудовать.

— Да какой маньяк! — возмутился Францев. — Вот всякий дурак талдычит то, в чем сам не разбирается. Там налицо бытовое убийство, только непонятно, кто его совершил. Всех знакомых погибшей проверяем…

— Долго будете проверять, знакомых у нее много было. Вообще она любила хвостом покрутить. Я сама видела, как она осенью в «Пятерочку» заскакивала с писателем. Она показывала, что купить, а он все в тележку складывал.

— Много чего накупил?

— Много — немного, а на хорошую цену. Она ему пальчиком на вино французское показала, он и взял бутылку, а там цена под тысячу, если не больше.

— Он человек не бедный и может себе это позволить.

— Я за ними в очереди на кассу стояла, когда он расплачивался. На одной карте у него не хватило средств, и он даже растерялся. Но потом достал другую. А эта стояла рядом — вся такая скромная из себя… И еще говорит ему: «Иван Иванович, купите мне еще шоколадку по акции, пожа-алуйста…»

— Он Иван Андреевич… Погоди, у него было две карты?

— А что в этом особенно: у меня тоже две, одна, правда, кредитная.

— Ничего, конечно, в этом нет. Так купил он ей шоколадку?

— Взял и шоколадку, и что-то еще по акции. Она сразу отошла к выходу. Так он еще купил эти… даже неловко говорить… Короче, купил еще презервативы. Быстро схватил так и спрятал потом в бумажник. Стыдно, наверное, ему было при всех это покупать. Зачем ему, ведь пожилой человек? Ему лет пятьдесят уже, наверное.

— Шестьдесят один год, — уточнил Николай, — но ведь любви, как говорят, все возрасты покорны.

— Да какая это любовь! — возмутилась Лена. — Я эту убитую не знала. Разве что видела с писателем тогда да до того еще пару раз — теперь и не упомню, но про нее всякое рассказывали. Официально она нигде не работала, а на что жила, спрашивается? Собаками торговала, но на это не проживешь особо — так, чтобы по кабакам разгуливать, а она ходила в «Вертолет» и в другие заведения. Там романы крутила. Мужики за нее платили, а уж как она потом…

— Борщ обалденный! — восхитился Францев. — Как и всегда, но сегодня он какой-то особенный.

— А я в него немного белых грибов добавила, — улыбнулась жена.

— А с кем она по кабакам шастала? — вернулся к теме участковый.

— Да я откуда знаю — мы ж туда не ходим. Но, по слухам, она крутила с Артемом Головкиным, который был любовником Варьки — хозяйки нынешнего «Вертолета». За что Варвара приказала Холодцу избить Артема.

— Я слышал про это. Но обоих молодцов я не знаю — они не местные.

— А ты у Марины на рынке спроси.

— У какой? Их там две: одна носками и трусами торгует, а вторая рассадой, цветами, грибами и фруктами из сада. И обе на контакт со мной не идут.

— Которая носками — это Марина Теплушка, а вторая Марина Гогольшвиндер. Первая переживает, что на нее мужчины не клюют, вторая говорит, что ей мужики не нужны вовсе, потому что в свое время она ими объелась. И теперь для Гогольшвиндер самое важное — это дочка и внучка.

— Надо же какая правильная! Непонятно только, зачем она в неурочное время на площади самогонкой торгует. А почему вдруг Гогольшвиндер?

— Так она сама так выражается, когда происходит что-то ей непонятное, так говорит: «Это просто Гогольшвиндер какой-то!» Они с Варварой-кабатчицей были подружками с детства. Но потом их пути разошлись: одна ушла в большой общепитовский бизнес, а вторая на рынке торгует чужим товаром. Да и самогонку она не сама гонит, ей дают под реализацию, как и рассаду. Ты-то сам чего ее не штрафуешь?

— Чтобы меня весь городок ненавидел?!

На этом разговор о служебных делах Николая был завершен, но, когда отобедав, Николай подошел к Лене и наклонился, чтобы поцеловать любимую жену, она вдруг отстранилась и произнесла с улыбкой, но достаточно серьезным тоном:

— Вот что я скажу тебе, любимый: привлекай-ка меня к оперативной деятельности. У меня времени много: я в декретном отпуске. Детей накормила, спать уложила и буду все анализировать. Я дедуктивный метод применять умею. Я в детстве очень любила детективную литературу: Шерлока Холмса всего прочитала, а потом и Агату Кристи, и про Перри Мейсона, и про патера Брауна… Всех уж и не упомню.

— Конечно, буду привлекать: я даже не предполагал, что ты специалист не только по борщам!

Францев шел по рынку вдоль рядов: народу почти не было, да и продавцы особой любовью к работе не отличались — многие из них отсутствовали. Но Марина, о которой говорила жена, стояла на привычном месте. Николай подошел и начал рассматривать выставленный ею товар: банки с маринованными грибами, консервированные патиссоны, помидоры, компоты, салаты, соленые огурцы и антоновские яблоки.

— Привет, Марина, или как тебе привычнее — Гогольшвиндер?

— Гогольшвиндер — это я для самых близких. А так я Марина Незамерзайка. Есть тут у нас еще одна Марина…

— Теплушка? — проявил осведомленность Францев. — Которая носками и трусами торгует? Что-то не видно ее сегодня.

— Как снег пошел, так она домой поспешила: рынок ведь неотапливаемый, и она тоже заранее не утеплилась. Вы, Николай Степанович, по какому вопросу ко мне?

— Да я побеседовать пришел. Начальство требует, чтобы я тебя привлек за незаконную продажу алкоголя.

— Штраф хотите мне выписать?

— Если бы хотел — давно выписал бы. Но кто-то на тебя кляузы клепает, вот меня и вызвали в РУВД, чтобы я тебя провел по первому пункту статьи сто семьдесят первой.

— А это что за фигня такая?

— Это тебе, Мариночка, не фигня, а федеральный закон. По этой статье наказание — триста тысяч рублей и ограничение свободы на полгода. Но и это еще ничего, а вдруг начальство потребует пришить тебе двести тридцать восьмую, а там до двух лет общего режима…

— И что теперь делать?

— Не обидишься, если я проведу с тобой профилактическую беседу и выпишу тебе квитанцию штрафа в пятьсот рублей? Доложу начальству, что гражданка Ветрова встала на путь исправления. Да, кстати, ты про убийство девушки ничего не слышала? А то сказал бы еще начальству, что ты оказывала помощь следствию, и тогда они с меня слезут, я даже штраф выписывать не будут.

Марина пожала плечами:

— А что я могла слышать? Что все слышали, то и я слышала… Зарезали девушку в собственном доме.

— Но она же вроде гуляла с Артемом, у которого был роман с Варварой.

— Этого я не знаю. С Варей давно не общаюсь — у нас с ней ничего общего.

— Ну, вы же по одной статье проходили: тебе — три года условно, а она на реальный срок поехала…

— Так это по малолетке было: тридцать лет назад. Мы тогда нашу школу окончили — она тогда еще восьмилеткой была — и рванули в город: здесь работы не было. Я в техникум общепита поступила, Варька — в швейное ПТУ. Виделись мы с ней часто. Приехала она ко мне как-то с бутылочкой портвейна. Выпили мы ее, ну и развезло нас. Вечером по темноте пристали к одной студентке. Варька ей ножик приставила к горлу и заставила дубленку снять и цацки из ушей достать: обещала личико на лоскутки порезать. Через два дня пришли в нашу общагу менты с пострадавшей и начали по всем комнатам шарить. Вот так и взяли меня. Я Варьку и сдала. И три года условно получила за то, что ножом не угрожала, ничего не требовала, а просто рядом стояла.

— Краснова всегда с ножом ходила?

Марина кивнула:

— Тогда все время при ней был нож: она боялась, что ее изнасилуют. Нам ведь тогда по шестнадцать лет было, а сейчас-то чего бояться, но привычка у нее осталась.

— Так она с ножом до сих пор разгуливает?

— Не знаю — в сумочке у нее не рылась, но когда я была в ее кабинете, то ножик лежал у нее на столе, и она им поигрывала.

— Такая небольшая финка с костяной ручкой, — встрепенулся Францев, — немного похожая на морской кортик.

— Ну, вроде того. Только меня не надо на эту тему крутить: я даже если и опознаю этот кинжал, то не подпишусь под протоколом, потому что могу ошибиться, да и вообще мало ли ножей похожих. Я ляпну языком, а у человека потом жизнь поломанной будет.

— У какого человека?

— Да все равно у какого. Взять хотя бы того, кем вы интересовались. Я даже слышала, что по Варькиному указанию ухайдакали парня прилично. Он полчаса подняться не мог, потом шел и кровью харкал. Вас хотели вызвать, а вас не было на месте.

— Надо было в дежурку звонить.

— А смысл? Этот Артем сказал бы, что поскользнулся и упал. Так что, если Кудеяров хочет про то убийство что-то узнать, не за ту веревочку тянет.

— Какой такой Кудеяров? — изобразил непонимание Францев.

— Сами знаете какой. Участковый наш бывший, который в Генеральной прокуратуре теперь большой начальник.

— Он в Следственном комитете: они уже давно разделились с прокуратурой.

— Да какая разница, — махнула рукой женщина. — Мы все тут заранее знали: если местные менты убийцу не найдут, то Павел Сергеевич приедет и решит вопрос. Тут никто перед ним крутить не будет — он ведь здесь свой… Вот он сегодня и прибыл. Все его уважают и жалели, когда училка другого выбрала… Понятно, что Уманский с нее пылинки сдувает, шубы ей покупает. Шубы не шубы, а Кудеяров в столице на высокой должности, с большими людьми общается, президента наверняка лично видел. А Уманский хоть и король среди нас, но мы кто? Мы деревня!

— Ты что, — догадался наконец Николай, — пьяная, что ли?

— Да ни в одном глазу. Приняла полтинничек, да и то для того, чтобы согреться. Я ж не просто так Незамерзайка — мне топливо необходимо для подогрева.

— Ладно, — произнес Николай, давая понять, что разговор окончен, — сегодня я тебя штрафовать не буду: за руку на реализации алкоголя не поймал, но учти, если будет жалоба, что ты в неположенном месте торгуешь косорыловкой, жалеть не буду. А уж если на качество товара нарекания будут…

— Какая косорыловка?! — взмахнула руками женщина. — Я у проверенного производителя беру. Там двойная перегонка, да еще настаивается на смородиновых или на березовых почках, а еще на кедровых орешках. А по особому заказу — на семенах петрушки, полгода надо настаивать — лечебная вещь.

— Надо будет взять бутылочку и на экспертизу отправить.

— Давно пора, — обрадовалась Марина Незамерзайка, — я две бутылочки дам? Одну для вашей персональной, Николай Степанович, экспертизы, а вторую лично для начальника РУВД — пусть попробует.

— Начальник РУВД абы что не проверяет, — вспомнил Францев, — он привык общаться с французскими коньяками и с виски разными.

— Попробует мой товар и перестанет с ними общаться, — обрадовалась Марина. — У меня даже Уманский товар берет, чтоб вы знали; не сам, конечно, — водителя своего присылает. А Уманский себе все что угодно позволить может. Захотел однажды и отбил училку у нашего Павлика Кудеярова… Та музыку преподавала, а теперь заместитель директора школы… Вцепилась в него двумя руками… Ой, — вспомнила Незамерзайка, — я же Уманского видела с той, которую убили… Они мимо меня в машине проехали. Я на перекрестке стояла. Он подъехал и остановился, мне рукой махнул, чтобы я дорогу перешла. Тут-то я ее и заметила. А потом ее убили… Может, это Вика ее… того самого: она хоть и в школе работает, но девушка ревнивая…

— Глупости не говори, — остановил женщину Францев, но, подумав немного, спросил: — Они в городок наш въезжали или выезжали?

— Выезжали и о чем-то беседовали. Девушка ему что-то рассказывала и даже рукой размахивала. Это в начале дня было. Часов в десять утра — точной даты не помню.

Тут к прилавку подошли покупатели, и участковый решил не задерживаться — он и так узнал то, что хотел: у Варвары-Красы была финка с костяной ручкой и гардой. Он даже хотел тут же позвонить Павлу и сообщить об этом, но какая-то мысль, промелькнувшая в его голове, остановила, что-то очень важное — ускользающая деталь. Николай даже остановился, чтобы вспомнить. Только что он узнал: девушка ехала в машине главы администрации на переднем сиденье и что-то говорила ему, размахивая рукой. Если человек размахивает рукой при разговоре, значит, он взволнован и говорит о чем-то важном для себя, говорит об этом человеку близко знакомому — а уж она никак не может быть близко знакомой с главой администрации Ветрогорска — с богатым и влиятельным человеком. И куда они могли ехать вместе в его машине, если Уманский в рабочее время разъезжал всегда в служебном автомобиле и за рулем находился водитель.

Францев направлялся к опорному пункту, и когда до того уже оставалось немного, увидел стоявшего у дверей человека, ускорять шаг не стал и даже сделал вид, что не замечает никого. А тот помахал ему рукой, как будто подзывая к себе. Только сейчас Николай узнал его — Анатолий Каликин, или просто Толик, а еще чаще просто Толян. Каликин нигде не работал, то есть постоянно устраивался куда-то, но долго на очередном месте не задерживался, и даже не потому, что был подвластен зеленому змию. Выпивал он ненамного больше других — просто по утрам он никак не мог проснуться, а разбудить его было некому: по крайней мере, он так объяснял свои многочисленные опоздания или прогулы.

— Во как! — произнес он, когда Францев подошел. — Зима началась, снег выпал.

— Это не снег, — возразил участковый, — припорошило немного.

— Ну да, — согласился Толян, — пороша была, значит, припорошило не снегом, а порошинками.

Николай открыл дверь и поинтересовался:

— Ты чего пришел?

— Я-то? — переспросил Каликин, как будто рядом находился кто-то еще. — Ну да! Я пришел узнать по поводу убийства той дамы: будет ли какое-то вознаграждение тому, кто укажет на преступника?

Толян проскочил в теплое помещение и почесал себе кончик носа в ожидании важного для себя известия.

— Не знаю насчет денег, — признался Францев, — но почетную грамоту я тебе гарантирую.

— Эх, — расстроился Каликин, — а я думал оказать помощь следствию.

— Можешь и не оказывать, но тогда за сокрытие важных фактов и улик ты попадешь под статью.

— Серьезно?

— Ладно, — кивнул участковый, — вознаграждение наверняка будет, потому что преступление хоть и нерезонансное, но до сих пор не раскрыто.

— Да я не из корыстного интереса, — начал объяснять Толян, — просто я могу пострадать в смысле собственного здоровья и личной жизни, потому что за всем этим стоят высокопоставленные особы. А такие особы ни перед чем не остановятся.

— Откуда у нас высокопоставленные особы? — удивился Францев.

— А ты, подполковник, пораскинь мозгами, — посоветовал Каликин, — ну догадался?

И поскольку участковый молчал, подсказал:

— Ну-ну… Подумай, подумай хорошенько… Эх, непонятливый какой. Ладно, скажу: это Уманский Леонид Владимирович.

— Глупость какая! Леонид Владимирович — интеллигентный человек…

— Он интеллигентный?! Да когда на него пять лет назад трое напали, знаешь, какими словами он их обложил?! А потом всем накостылял. А когда один его дубиной по спине окрестил, то он ему, между прочим неплохому в душе человеку, челюсть сломал.

— А Саньке Сорокину челюсть, а третьему вашему… Ты зачем дубину схватил?

— Просто она лежала сама по себе, а я вижу, что Уманский метелит Санька Сорокина, а тот ведь здоровый бугай. Тогда я поднялся, а перед глазами синий туман, и не помню сам, как схватил… Но тогда Уманский еще не был главой администрации. Тогда главой города был уважаемый Михаил Борисович Друян, если помнишь такого. Его потом тоже сняли за хищения… А жена его тогда такое натворила… ^[4]

— Все я помню, — остановил поток воспоминаний Францев, — сейчас с чего ты решил, что убийца молодой дамы — Уманский?

Толян вздохнул и, старясь оставаться спокойным, произнес:

— Рассказываю с самого начала. В этом году в июне мне подвернулась халтура. То есть не мне одному, а нам с Костиком Залетовым, у которого манипулятор имеется. Надо было колодец почистить в коттеджном поселке «Ингрия», в котором проживают всякие шишки.

— Там же скважина и водопровод централизованный, — удивился Францев.

— Ну да, а в том доме нет… Это там, где дамочку эту пришили. Она и была заказчиком. Ну, мы с Костиком и осмотрели объект, договорились о цене и стали ждать жарких дней, чтобы вода быстро не прибывала. А мороки там было много, надо было кольца вынимать, осиновый щит на дно ставить, подводку к дому менять…

— Ближе к делу, — поторопил Францев.

— Так я о деле и говорю. Взяли мы аванс, а как работу закончили, решили получить оставшуюся часть, а девушка эта говорит, что у нее сейчас нет средств на счету и надо подождать… Ждали мы неделю, а потом я возле администрации нашей стою, так просто, пришел новости узнать. Стою, никого не трогаю. Рядом машина, что характерно, иномарка. А тут из администрации Уманский выходит, а эта из машины выпорхнула и к нему. Я, естественно, тоже, чтобы спросить у нее: «Когда, мол?» Подошел и услышал, как она ему говорит, что ждет решения своего вопроса.

— К чему ты мне все это рассказываешь? — не понял участковый.

— Так я по существу дела, как положено. Уманский этой говорит: «Вали отсюда, девочка, чтобы я не видел тебя больше. А если еще со своей тачкой подъедешь, то…»

— Дальше-то что?

— Она пошла к машине, из которой вышла. Я догнал, хотел спросить, но она и сама сказала, что я ее достал. И попросила парня, который сидел за рулем, чтобы он отдал мне двадцать тысяч, и тот дал мне четыре пятитысячных.

— Что за парень?

— Который с Варькой-Красой крутился. А Варька, сам знаешь, в бандитском авторитете была. Может, за старое решила взяться.

— Она сидела за карманные кражи.

— А в первый раз еще по малолетке за гоп-стоп! Может, она опять банду организовала. Я же только сейчас понял, про какую тачку говорил Уманский. «Подъехать на тачке» на воровском жаргоне значит шантажировать. И как я понял это, все сразу в моей голове сложилось. Банда Варьки что-то узнала про Уманского и хотела его шантажировать, подослали эту дамочку, потому что кому другому он сразу в челюсть заедет. А со сломанной челюстью ходить — ой как несладко! А если через трубочку бульоном начнут кормить? Леонид Владимирович дамочку бить, конечно, не стал, он ее отшил словесно. После чего банда шантажистов перешла к решительным действиям, и Уманский дал понять, что он-то тоже не хрен в огороде.

— Это все? — устало спросил Францев.

— Дак это…

— То есть ты лично не видел, как кто-то забрался в дом Алевтины Черноудовой, зарезал ее, потом так же под покровом ночи исчез?

— Лично не видел, но все так складывается, что, кроме него, некому. Это ж, как ее?.. Это же логика. А против логики не попрешь.

— А может, она кому-то денег была должна и не хотела отдавать? Ее поставили на счетчик, она подключила свои криминальные связи, и тогда ее зарезали.

— Такое случается, — согласился Толян, — за долг могут и на принцип пойти.

— А ты не в курсе, кому она была должна?

— Мне, — признался Каликин, — мне и Костику. Костик в принципе человек вспыльчивый, но не до такой же степени.

— Мой совет, — негромко произнес Николай, — ступай-ка ты к своему дружку Залетову, и сидите оба тихо и про долг этот никому больше не говорите.

— Я понял, — согласился Толян, — будем сидеть тихо. Я пошел?

— Иди. Хотя погоди. Третьим в вашей компании был твой дружок Залетов?

— Это когда мы на Уманского напали? Ну да, третьим был Костик. Ох и досталось нам тогда. Дольше всех Санек Сорокин продержался — он ведь в спецназе служил. Зато ему и прилетело больше всех.

— А теперь представь, Толян, что Леонид Владимирович с тобой одним сделает, если узнает, что ты на него порожняк гонишь.

Каликин побледнел.

— Долбаный ежик! Вот не подумал, — произнес он, — но вы, Николай Степанович, ему ведь не скажете.

— Постараюсь, — пообещал Францев.

Открылась дверь, и в помещение опорного пункта вошел Кудеяров.

— Кого я вижу! — сказал он, глядя на Толика. — Гражданин Каликин! Сколько лет! Ну что, Толян, больше не воруешь крашеные яйца, которые на Пасху к церковь освещать приносят?

— Что я, нехристь, что ли?! — испугался Каликин. — Всего один раз это было, когда у меня было тяжелое моральное и материальное положение.

— Гражданин Каликин пришел сюда, чтобы оказать помощь следствию, — объяснил участковый, — но, к сожалению, то, что он сообщил…

— Не говорите, пожалуйста, — попросил Толик, — вы со мной уже провели беседу, и я все осознал. А сейчас я пойду к своему другу Константину Залетову, и мы оба будем сидеть тихо.

Когда за ним закрылась дверь, Павел посмотрел на Францева:

— И какую помощь следствию готов был оказать этот не совсем законопослушный гражданин?

— Он сообщил, что гражданку Черноудову убил Леонид Владимирович Уманский.

Павел кивнул, помолчал и признался:

— А я прибыл сюда как раз по просьбе Леонида Владимировича. А до того связался со следователем Карповым, и тот доложил мне, что глава городской администрации Уманский всячески тормозит ход следствия, по крайней мере, пытается это делать и оказывает давление на свидетелей. А свидетелей, как ты и сам хорошо знаешь, нет никаких. Кроме того, вчера, приехав в Питер, я встретился с сестрой убитой Черноудовой — с Кристиной. Та, как выяснилось, сама совсем недавно попала в историю с убийствами: ничто ей не угрожало, но другие люди погибли ^[5]. Сама она считает, что сейчас ее снова хотели убить, но по ошибке пострадала Алевтина. Я так не думаю. Разговор долгим не получился, но девушка успела сообщить, что сестра, которая обычно с ней ничем не делилась, говорила, что поселок «Ингрия» престижный и в нем живут известные люди: банкиры, писатели, артисты. Есть даже писатель, который знаком с их отцом-поэтом. Писатель вел себя непорядочно, а потому его ждет заслуженное наказание.

— Что она имела в виду?

— Этого сестра не знает, она вообще забыла о том разговоре, и только мои вопросы помогли ей вспомнить…

— Алевтина была знакома с Уманским, — вспомнил Францев, — и там тоже имелись какие-то разногласия.

— А еще ее сестра сказала, что дом убитой купил их отец. У них умерла бабушка — мать отца. После нее осталась квартира. Борис Евсеевич даже не думал ее продавать, но все же сделал это по требованию старшей дочери… Деньги разделили на троих, но две части дочерей забрала Алевтина, пообещав вернуть в самое ближайшее время, но пока не отдала ни копейки и теперь уж не отдаст.

— А это ли не повод для убийства?

— Ни в коем случае, — уверенно заявил Кудеяров, — я видел ту девочку. Не могла ни она сама, ни попросить кого-то. И потом смысла в этом нет. Пока Алевтина была жива, имелся шанс вернуть свою долю, а так — ни денег, ни шанса. Кстати, та сумма, что забрала Алевтина, больше стоимости ее домика, следовательно, непонятно, куда она отправила часть денег. И уж тем более не брала кредит, о чем сказала Карсавину.

— На мебель и на оборудование дома могло пойти…

— Подтверждения этому нет. Вполне возможно, что у нее были долги. Младшая сестра сказала, что Аля всегда жила на широкую ногу, а значит, долги возможны.

— Установили, кому она была должна?

— Частично установили, но все долги мелкие — за такие не убивают и почти все кредиторы, с которыми удалось поговорить, утверждают, что отдачи от Али особо не ждали. Иногда она вспоминала и отдавала, когда человек уже давно похоронил эти деньги. Все отзываются о ней в превосходной степени, говорят, что она очень любила животных, тратила деньги на помощь бездомным животным, мечтала построить свой приют для собак. Светлая и добрая девушка.

— Живущая на широкую ногу, — добавил Францев и продолжил: — А был у нее какой-нибудь… как теперь говорят, бойфренд?

— По уверению сестры, Але с этим делом не везло: какие-то ухажеры у нее появлялись время от времени, но она в них быстро разочаровывалась. Но сестра сразу предупредила, что они не были так близки из-за разницы в возрасте. И дело даже не в этих шести годах, что их разделяли, а в том, что Алевтина сразу после школы уехала из родного города, а Кристина осталась. Аля хотела поступить в ветеринарную академию, но что-то у нее не срослось… Она начала работать, потому что у отца жить не захотела: у того уже давно другая женщина, а с матерью обеих девушек он даже расписан не был, но отцовство признал; иногда брал девочек на каникулы, в основном, конечно, Алю… Он и расходы на похороны взял на себя. Но со мной встретиться отказался, сказал, что потеря дочери для него незаживающая рана и он не хотел бы говорить на эту тему.

— Какие теперь наши действия? — спросил Францев.

— Занимайся своими делами, а если мне потребуется помощь, то я тебя вызову.

Участковый обиделся, но виду не подал. Просто кивнул, словно ожидал именно такого ответа, и сказал:

— Зря ты не пришел на обед: Лена такой борщ приготовила — пальчики оближешь. Она каждый раз придумывает что-то новенькое, а сегодня положила в борщ белые грибы.

— Ты счастливый человек, Коля, — улыбнулся Кудеяров, — постараюсь быть у вас завтра. А я сегодня даже ужинать буду неизвестно где. Мне надо еще кое с кем побеседовать из ее соседей.

— Со мной сначала побеседуй, — напомнил Николай, — я тут тоже кое с кем общался: узнал кое-что интересное.

Они поговорили какое-то время, Николай поделился добытой информацией, но Кудеяров воспринял ее абсолютно спокойно, словно она ничего не значила для него. Потом сказал, что надо пообщаться с жителями поселка. Встал, вышел из кабинета участкового.

Примечания

4

Екатерина Островская. «Демоны прошлой жизни».

5

Екатерина Островская. «Цвет бедра испуганной нимфы».