Секира Перуна

Екатерина Неволина, 2012

На секретную организацию, занимающуюся поисками древних артефактов, совершено дерзкое нападение. Единственной зацепкой в расследовании стал браслет с древним славянским символом – знаком бога Перуна. Глеб, Александра, Северин и Динка отправляются на поиски магической реликвии, но каждый раз им мешают все новые и новые обстоятельства, как будто кто-то намеренно преграждает ребятам путь. Вот только чьи это козни? Человека или сил куда более древних?..

Глава 4

Новое задание

Северин возвращался в свой временный дом уже утром. Он шел, словно пьяный, все еще не понимая, на каком он свете. То, что произошло с ним в Купальскую ночь, казалось сказкой. Прекрасной волшебной сказкой… которая рассеется при свете дня. Просто потому, что не бывает такого всеобъемлюще-огромного счастья. Просто потому, что человеческое сердце не может разом вместить в себя столько любви и восхищения. В одной сказке герой сковывает свое сердце тремя железными обручами. Так эти обручи оказались бы сейчас как раз кстати.

Уже дойдя до двери, приятно пахнущей еще свежими смолистыми досками, Северин вдруг развернулся и бегом бросился к тому дому, куда еще недавно вошла Арина.

Парень остановился у окна. Сквозь тонкую стенку он различил легкое шуршание и тихий скрип кровати. Сердце стукнуло. Северину казалось, что он слышит даже дыхание девушки. Вот оно замедляется… она засыпает.

— Вот бедолага напился! — послышался рядом веселый голос. — Стоит у стены, шатается, даже в дом войти не может. Тебе помочь?

Перед Северином появилось добродушное курносое лицо.

— Нет, спасибо, я сам… — пробормотал Северин, понимая, что не должен больше торчать здесь. Не сейчас.

С трудом оторвавшись от стены, он двинулся прочь.

— Так это и не его дом был? — хохотнул курносый. — Пить меньше надо! Надо меньше пить!

Северин, едва переносивший алкоголь и не попробовавший сегодня ни грамма, не ответил. Его действительно легко было принять за пьяного. Он сам не узнавал себя, и расскажи ему, что бывает такое состояние, он бы не поверил. До тех пор, пока не испытал это сам…

Ступая, словно во сне, он вновь дошел до своего домика и, открыв скрипучую, плохо смазанную дверь, шагнул внутрь.

Домик был очень маленький, с двумя кроватями по обеим стенкам и небольшим, деревянным же, столом между ними. На одной из кроватей спал Глеб. На скрип двери он пошевелился и пробормотал что-то нечленораздельное, но, видимо, так и не проснулся.

Северин тяжело опустился на свою кровать. В ушах все еще звучал глубокий голос, в котором слышался и звон ручейка, и шум мощной реки, и пение птиц… Он словно вмещал в себя все звуки на свете. Даже если бы Арина не была так волшебно-красива, в нее можно было бы влюбиться только из-за ее голоса…

В висках все еще стучал пульс. Северину казалось, что все его чувства необыкновенно обострены. Он чувствовал запах дерева, который витал во всем доме, запах любимой туалетной воды Глеба, аромат дыма костра, терпкий запах чьих-то сигарет… На этой мысли Северин обеспокоенно поднялся и еще раз втянул в ноздри воздух — да, табаком, определенно, пахнет. И почему-то от одежды Глеба. Глеб не курит, это точно. Но мало ли кто курил в его присутствии… Северин обеспокоенно огляделся. Этот запах отчего-то тревожил и раздражал парня. А еще он не понимал, как можно спать в такое необыкновенное утро.

В груди словно раскручивалась сорвавшаяся с зажима пружинка. Когда беспокойство стало невыносимым, Северин решительно вышел на улицу.

Лагерь был погружен в утренний сон. Последние припозднившиеся компании разбредались по своим домам, а над озером легкой тюлевой занавеской висел туман.

Жадно вдохнув свежесть раннего утра, словно пытаясь выгнать из легких тревожащий запах табака, Северин зашагал в сторону леса. Теперь он знал, куда идти. Еще в детстве, когда что-то волновало или пугало его, Северин убегал в лес. «Не бойся леса. Он хороший. Он защитит…» — говорил, бывало, отец. И ошибался: лес не защитил его самого… Но думать об этом сейчас Северин не мог и не хотел. Он все ускорял шаг, а вскоре и вовсе перешел на бег.

И вот уже несся сломя голову через мокрые от росы кусты. Лес словно расступался перед ним, и молодые колючки малины скользили, не причиняя вреда. А Северин бежал и бежал — так быстро, словно от этого зависела его жизнь, и на сердце опускался благодатный покой… Ему казалось, что сердце увеличивается, вырастает в груди. Теперь-то в него уже можно вместить все счастье…

Северин проснулся, улыбаясь. Обоняние щекотал легкий и приятный запах сосновых иголок. Он открыл глаза — сосновые лапы и вправду раскачивались высоко над головой. Сквозь них, как сквозь занавески в спальне, просвечивало солнце, ложась на покрытую мохом землю причудливым изящным узором.

Парень сладко потянулся. Оказывается, он заснул прямо в лесу, свернувшись калачиком у старой сосны. Северин не помнил, как ложился, в памяти сохранилось лишь сладостное ощущение бега по утреннему пробуждающемуся лесу, который, кажется, сам стелется под лапы… «Под лапы…» — поймал Северин за хвост странную мысль и улыбнулся — кажется, он так сроднился с лесом, ему так хорошо и комфортно тут, что он уже думает о себе как об одном из лесных обитателей-животных. «Конечно, под ноги», — поправил себя парень, поднимаясь с мягкой моховой подушки.

Он спал всего-то часа два-три, но чувствовал себя необыкновенно бодрым и сильным.

Где-то в ветвях пели птицы, сквозь сосновые ветки проглядывало ярко-васильковое небо, а вокруг было так красиво, что сердце начинало чаще стучать в груди. «Жаль, что здесь нет Арины, — подумал Северин, — ей бы понравилось». Он ничуть не сомневался, что именно она, одна из немногих, способна почувствовать эту неброскую и в то же время такую всеобъемлющую красоту.

Очень хотелось есть, и Северин как-то само собой вышел на солнечную полянку с земляникой, потом отыскал небольшой ручеек, где умылся, и только тут вдруг подумал о друзьях, которые наверняка беспокоятся о нем.

Хотя Северин оказался довольно далеко от лагеря, парень вовсе не беспокоился об этом. У него всегда было хорошо с чувством направления, и сейчас, даже не определяя по солнцу север, юг, запад и восток, он просто двинулся в нужную сторону, тихо насвистывая под нос незамысловатую мелодию.

Он шел и думал, как хорошо было бы, если бы рядом вдруг оказалась Арина. Они бродили бы по лесу целый день, нашли бы полянку земляники — примерно такую, как он обнаружил недавно. Там можно было бы упасть в траву и осторожно срывать губами крупные сладкие ягоды, и кормить ими друг друга, и целоваться… Это стало бы прекрасной волшебной сказкой, жить в которой не наскучило бы ни ей, ни ему…

За этими мыслями Северин и сам не заметил, как вышел к стоянке. Лагерь уже просыпался, такой же, как всегда, и только черный круг кострища свидетельствовал о том, что вчерашняя ночь не являлась плодом воображения.

Глеб, Александра и Динка уже проснулись и встретили Северина с явным облегчением.

— Ты что, так и не ложился? — приветствовал друга Глеб.

Северин широко улыбнулся.

— Ну почему же? Я просто прекрасно выспался. Знаете, сегодня замечательный день!

Динка искоса наблюдала за ним.

— Знаешь, ты просто светишься, как будто тебе в уши лампочки вставили, — пошутила девочка в своей экзотичной манере. — А вообще кажется, будто в тебя сто пунктов маны вкачали, — добавила она после недолгой паузы. — Может, ты язычник и тебе Купала силы грантует?

Северин, не слишком прислушиваясь к ее словам — что еще можно от Динки, кроме компьютерно-игровых аналогий, услышать, — покосился на Александру как на самого дисциплинированного и ответственного члена группы.

— А нет ли у нас чего-нибудь мясного пожевать? — спросил он, сглатывая слюну. — Очень есть хочется!

Земляника — это, конечно, очень вкусно, но ненадолго, и ничто не сравнится с сочным ароматным куском мяса, чуть прижаренным на сковороде — с тоненькой кромочкой золотистого жира, мягкого, сочного мяса!..

— Да, — спохватилась она, — и вправду можно бы позавтракать. Дин, пошли, поможешь мне с бутербродами.

Девчонки удалились, и Северин остался с Глебом один на один.

— Кажется, ты с кем-то вчера познакомился? — спросил Глеб с деланым безразличием.

— Д-да… — Северину не хотелось говорить об Арине. Это было то же самое, что трогать грубыми руками едва распустившийся нежный цветок.

Глеб кивнул и не стал приставать с дальнейшими расспросами. Кажется, он понимал все даже без слов, и Северин почувствовал огромную благодарность.

Они стояли на веранде, облокотившись на перила, и молча смотрели на озеро. «Там, именно там я впервые поцеловал ее», — думал Северин, глядя на мерно качающиеся толстые камышины.

— Кстати, — сказал Глеб, когда девочки принялись накрывать на веранде простой деревянный стол, — а мы получили новое задание.

— Правда?! — взвизгнула Динка, едва не выронив хлеб, который держала в руках. — Как здорово! Значит, мы скоро отсюда уедем?!

В голосе девочки слышалась такая откровенная радость, что Северин взглянул на нее укоризненно.

— Это ты у нас лесной житель, — пояснила Динка, состроив рожу и показав товарищу язык. — А тут, между прочим, связь нестабильная. Бывает, конечно, хуже, но и лучше я, честно говоря, видала.

— Кто о чем, а Дина об Интернете, — заметил Глеб, принимая из рук Александры вскипевший чайник.

— И что в этом плохого? — вскинулась Динка. — Нас, между прочим, за это и выбрали. Меня — за то, что я хорошо в программировании шарю, Северина — за знание леса и еще эту… — Она согнула в локте тоненькую руку, лишенную всякого намека на какие бы то ни было мышцы. — За силу и всякие бицепсы-трицепцы. Александру — за серьезность и аккуратность — находись она на тонущем «Титанике», и то, не причесавшись, не села бы в спасательную шлюпку. А тебя…

— Да, интересно, за что же меня? — поддразнил девочку Глеб.

— А тебя — за то, что больно умный! — рассмеялась она.

— Никого не обошла! — хмыкнул Глеб. — Вроде и хвалит, а от таких похвал как-то не по себе…

— А что там с заданием, — напомнил Северин. Он уже уселся за стол и тянул к себе первый бутерброд, состоящий большей частью из колбасы, чем из хлеба.

— Слушайте. — Глеб сразу стал серьезным. — В языческие времена, еще до того, как Владимир кнутом да пряником взялся крестить Русь, славянские племена поклонялись разным богам, главным из которых почитали бога-громовержца — Перуна. Одно из главнейших его святилищ находилось на реке Волхов, на острове… Вот наше задание заключается в том, чтобы…

— Отправиться на остров и договориться с Перуном о вечном покровительстве? — не удержавшись, перебила его Динка.

— Ну почти… Всего-то добыть его секиру — нечто вроде каменного молота, — спокойно заявил Глеб.

— Если я правильно помню, Русь крестили веке в десятом? — уточнил Северин. Он поставил на стол локти и, отложив бутерброд, с интересом слушал друга.

— В конце десятого, но язычество держалось еще несколько веков… — уточнил тот. — Потом почти умерло. Но сейчас, кстати, появились люди, называющие себя язычниками. Они, конечно, больше играют и на самом деле мало что знают о языческой вере. Вроде как модно одно время было относить себя к поклонникам древних богов и на выступлениях фольклорных групп исступленно орать «Один», «Перун» или «Велес» — кому как больше нравится.

— Ну, про Велеса мы уже кое-что знаем, — усмехнулась Динка. — У нас даже свой богатырь Поток Власьевич есть, — и она хитро покосилась на Северина. Тот неожиданно покраснел и уставился в стол. — А что про этого Перуна известно?

— Действительно не так уж много, — вмешалась в разговор Александра. Она сидела чуть в стороне ото всех, на перилах и, казалось, даже не слушала. — Само имя Перун означает «бьющий, разящий». Раньше молнии тоже называли перунами… Так вот, Перун — бог грозы. У многих народов главным становился именно бог, метающий молнии. Например, Зевс у греков. Перуну приносили в жертву быков, а еще ему обычно была посвящена особая священная дубовая роща. Князь и княжья дружина считали Перуна своим покровителем и клялись его именем…

— Кстати, — добавил Глеб. — Перун часто встречается в народных сказках. В одной из них он долго гонял молниями черта, который прятался то в скотине, то в человеке, то в дереве, пока черт наконец не укрылся в воде. «Там тебе и место», — говорит Перун. Славяне вообще считали, что нечисть большую часть года живет в воде, выходит на сушу лишь на Ивана Купалу и ходит среди людей до Ильина дня. Поэтому и купаться лучше лишь в это время. Безопасней.

— Выходит, вовремя мы сюда приехали! — засмеялась Динка. — Только не уверена, хорошо это или плохо — то, что нечисть на сушу вылезла… Сидела бы себе в воде. Может, так было бы спокойнее.

— А как мы будем секиру Перуна искать? — спросил вдруг Северин.

— Археолог сказал, что раскопки ведутся, но им нужна наша помощь. Завтра выезжаем. — Глеб взглянул на часы. — Так что времени осталось немного. Отдыхайте, купайтесь, раз уж вода от всякой нечисти свободна, а утром пораньше отправляемся в путь. Все согласны?

«Русичи» переглянулись и с готовностью кивнули. Северин помедлил. Он думал об Арине. Конечно, он знал, что они здесь ненадолго, и жизнь его прочно связана со школой и сложными, порой опасными заданиями, но так хотелось продлить время, почувствовать себя свободным независимым человеком… как все те подростки, что тусуются во дворах, слушая музыку и маясь бездельем.

— А раз так, все свободны и, — Глеб широко улыбнулся, — просто обязаны провести сегодняшний день в безделии!

Можно было не повторять. Словно боясь потерять даже одну минуту из отпущенного дня, Северин вскочил и, на ходу дожевывая свой бутерброд, направился к домику, где жила Арина.

Окна летнего дома были занавешены голубым тюлем, и Северину вдруг показалось, что это очень мило и трогательно. Он, чувствуя необыкновенную нежность, словно лаская, провел рукой по деревянным полированным перилам. Он готов был целовать каждую ступеньку лестницы, по которой ступали босые ножки девушки.

Поднявшись на крыльцо, Северин остановился у двери. «Вот сейчас я постучу, и она выйдет… Что ей сказать? «Привет»?.. — это простое слово вдруг показалось Северину пустым и неуместным. — «Доброе утро» будет гораздо лучше… но уже двенадцать. Не говорить же «добрый полдень»?.. А «добрый день» как-то сухо…» Парень нахмурился. Все слова казались ему недостойными Арины. Она — совершенно особенная, необыкновенная девушка. Значит, и говорить ей нужно что-то необыкновенное… Но что? Болтовня никогда не была его коньком. «Все должно решиться само, — подумал наконец Северин. — Я улыбнусь ей, и, если вчерашняя ночь не была миражом, она тоже улыбнется, нам не потребуются никакие слова».

И только он подумал все это, как понял, что решил совершенно правильно, и, уже ничуть не сомневаясь, постучал в дверь.

На лице Северина уже сияла улыбка, когда дверь открылась, и на пороге появилась заспанная темноволосая худенькая девушка в длинной футболке, открывающей загорелые дочерна ноги.

«Соседка по комнате. Ну конечно!» — сообразил парень.

— Привет, я к Арине. Можно? — Он сделал шаг, представляя, как войдет в дверь и увидит ее — тоже заспанную, с растрепанными ото сна золотистыми солнечными волосами, необыкновенно родную и милую…

Но брюнетка, против ожидания, не отступила, пропуская его внутрь, а, напротив, потянула дверь на себя и нахмурилась.

— Вообще-то Арина уехала, — сообщила она, собираясь окончательно захлопнуть дверь. Северин едва успел ее перехватить.

— Как? Куда? Когда? — спросил он, еще не веря в происходящее.

— Слушай, отстань, а? — девушка широко зевнула. — Я всю ночь не спала… Откуда я знаю, как и куда она уехала. Мы с ней просто в одной комнате жили. Я ей не сторож, понял? Уехала — и все.

— Но она вернется? — Северин все еще не выпускал ручку двери.

— Не знаю я, вернется или не вернется, но вещи все забрала. Уехала с каким-то мужиком, — брюнетка снова зевнула. — Так ты дашь мне поспать или нет?.. И мой тебе совет, — продолжила она, когда Северин наконец выпустил дверь, — не бегай за Аринкой. Если бы ты был ей нужен, она бы тебя об отъезде предупредила. Или телефончик оставила. Не оставила? Ну тогда гуляй, парень!..

Дверь захлопнулась, и Северин остался на крыльце, чувствуя себя так, словно в него ударила молния… Тот самый перун, о котором говорила Александра.

А потом повернулся и побрел к себе. Едва ли кто-то из тех, кто видел его вчера, мог бы узнать статного ловкого парня, первым перемахнувшего через еще высокое пламя, в этом ссутулившемся потерянном человеке.

* * *

— Оля, — Глеб набрал в легкие побольше воздуха, — мы не увидимся еще какое-то время… Я должен буду уехать…

Он замолчал. Из-за этой глупой недоговоренности расстояние между ними становилось вдвое больше.

— Хорошо, я буду ждать, — прозвучал ее родной голос. — Возвращайся. И помни, что ты обещал.

Он сжал зубы. Между ними — дорога. Долгая, бесконечная дорога… Редкие встречи и долгие темные провалы разлук.

К черту бы эти расставания, но как поется в одной старой песне, без расставаний бы не было встреч.

— Я люблю тебя, — выдохнул он в трубку.

* * *

Ветви деревьев плавно качались, так и норовя задеть его по чувствительному носу. Он мотал головой — не рассерженно, а зная, что все это — часть игры. Или часть ритуала. Ноздри щекотал целый каскад запахов: молодые листья, нежные лесные цветы, земля, разогретая летним солнцем… И в этот шлейф вплетался еще один запах — запах жертвы: соленый аромат крови, сладковатый привкус пота и страха.

Жертва ждала его там, на полянке. Он ощущал это и шел к ней неторопливо, по-хозяйски. Он и был хозяином, властелином этих владений.

Вот и поляна. Он на минуту остановился на самой границе, наслаждаясь этим мгновением всеобъемлющей власти, а потом шагнул в очерченный солнцем круг.

Жертва была привязана к алтарю — молоденький ягненок. Совсем еще несмышленыш, он все же почувствовал запах неумолимой смерти и теперь жалобно мычал, отчаявшись вырваться из крепких пут.

«Прими эту жертву, Хозяин! — наперебой зашептали деревья, клоня под набежавшим ветром свои гордые кроны. — И будь к нам милосерден».

«Прими эту жертву, Хозяин! — зазвенел прозрачный ручеек, отражающий кристально чистое небо. — И да не оскудеют дары твои!»

«Прими эту жертву, Хозяин! — опасливо зашебуршились в кустах мелкие твари лесные. — И храни нас».

Солнце золотило нежную шкурку ягненка, рассыпаясь по ней тысячью драгоценных искр. Это было красивее, чем сверкание рубинов и блеск золота. Это было прекраснее всего на свете.

И он, хозяин и владетель, приблизился к алтарю. Жертва дернулась, уже понимая всю тщетность своих усилий, и покорно затихла.

Ему не было жаль ягненка. Таков был порядок. Правильное положение вещей в этом мире — а кому, если не ему, блюсти равновесие?

Все торжественно затихло, и даже ветер угомонился, не решаясь прикоснуться к молодой траве, кое-где оттененной желтыми пятнышками взъерошенных после долгого сна одуванчиков.

«Я принимаю эту жертву. Да будет так отныне и во веки веков», — сказал он, погружая зубы в податливо подставленную тонкую шейку.

В рот сразу хлынула горячая пряная кровь.

Северин проснулся, чувствуя на губах солоноватый вкус крови. Кровь… опять кровь! Уже который раз за короткое время.

— Северин? У тебя все в порядке? — окликнул со своей кровати Глеб, разбуженный его возней.

Он что-то невразумительно рыкнул, словно разом позабыв человеческую речь.

Послышалось шуршание, и в комнате вспыхнул раздражающе-резкий искусственный свет.

— Да у тебя губы в крови! — Глеб приблизился и смотрел на друга с явной тревогой.

Северин медленно отер рот рукой.

— У тебя рана. Ты прокусил губу. Сильно…

— Все нормально, — пробормотал Северин, чувствуя, что ему стало немного легче. Конечно, это его собственная кровь. Он просто слишком сильно сжал во сне зубы… Ничего необычного и уж точно ничего страшного. Все абсолютно нормально.

— Давай перекисью обработаю.

— Нет, не стоит, — он отвернулся к стене.

— Северин… — Глеб сел на его кровать, видимо рассчитывая на полноценную беседу. — Я знаю, предательство всегда тяжело. Но предать может только по-настоящему близкий человек. Та девушка была случайным человеком. Она ушла — и хорошо, что ушла. Хорошо, что сейчас, а не позже, когда ты привязался бы к ней сильнее… Это правильно, когда случайные люди уходят. Понимаешь?

Северин не ответил. Он не стал спрашивать друга, как тот догадался о том, что произошло. Видимо, это было не сложно. Он не стал спорить, по привычке признавая, что Глеб умнее… Но болеть не переставало. С тех самых пор, когда в ушах с отчаянной ясностью прозвучало «если бы ты был ей нужен…» Если бы он был ей нужен, все сложилось бы по-другому. Но история, как известно, не знает сослагательного наклонения.

— Вот что, — Глеб встал и принялся ходить по комнате. — Мы никуда не едем. Вернее, мы возвращаемся в школу.

Эти слова, словно ножом, разрезали, казалось бы, непроницаемую пелену боли.

Северин приподнял голову, затем поднялся на локте, все еще не оборачиваясь к Глебу.

— А задание? — глухо спросил он.

— Евгений Михайлович поймет, — в голосе друга теперь звучала уверенность. Он уже решил, как будет лучше, и наверняка выстраивал сейчас новый план.

— Нет.

— Почему же «нет»? Душевная рана ничуть не хуже телесной. Да что там, она гораздо опаснее. Тебя ранили, и ты нуждаешься в лечении. Это нормально.

— Нет, — повторил Северин, поворачиваясь к другу. Его лицо было уже спокойным и решительным, и только прокушенная губа еще слабо кровоточила. — Ты абсолютно прав. Я не буду смешивать развлечения и долг. Ну развлеклись, попрыгали через костер, — он говорил сухо и зло, выплевывая слова, словно сгустки боли — быстрее, быстрее. — Это все ерунда. Дело — это другое. Нас ждут люди. И Евгений Михайлович надеется на нас. Я не подведу. Выезжаем завтра. Как запланировали.

— Северин, — Глеб присел на корточки, вглядываясь в лицо друга. — Ты уверен?

— Конечно. Я благодарен ей за вчерашнюю ночь. И забудем.

Глеб покачал головой, очевидно, не вполне поверив словам друга, но спорить не стал.

— Мальчишки, что у вас там? Почему спать мешаете? — послышался из-за тонкой стенки Динкин голос.

— Дина! — одернула ее Александра. Судя по бодрому голосу, она давно уже не спала.

— Все в порядке, — повторил Северин, уже ненавидя эти дурацкие бессмысленные слова. — Все в порядке. Спите, нам завтра рано выезжать.

Глеб смотрел на него испытующе и недоверчиво, и Северин криво, одним уголком рта улыбнулся и кивнул головой. Он надеялся, что друг не станет настаивать и лезть в душу. Он не нуждался сейчас ни в словах утешения, ни во врачах, ни в исповедниках. Ему требовалось одно — время.

— Там, куда мы едем, леса, — пояснил он Глебу, — там будет лучше.

И Глеб кивнул в ответ, он понял. Щелчок — и свет погас. На комнату опустилась благословенная темнота.