Дневник Личности

Екатерина Костина

Маша – личность. Это понятно всем, но мало кто знает, что происходит у нее в голове, когда она молчит. Екатерина Костина предлагает заглянуть в глубины человеческого сознания.Вы узнаете, какие мысли посещают молодую женщину, что скрывается за привлекательной внешностью. Какие загадки сводят ее с ума и что бередит душу.Эта книга для тех, кто хочет понять человеческую природу, кто ищет смыслы и ответы на свои вопросы. Для тех, кому интересно, что здесь вообще происходит?

Январь 2015

— И что это было? — Умник выглядел растерянным.

— Это Россия, детка. Ты еще не привык?

Люба с братьями вышли из психоневрологического диспансера. Нет-нет, болен никто не был. Просто нужна была справка для младшего сына, чтобы он мог продолжить свое обучение в специальном логопедическом саду.

— Что, Умничка, ты в очередной раз оказался в тупике? — Люба улыбнулась.

— Люб, это чудо с серьгой в губе была врач? — Мозг никак не мог прийти в себя. — Зараза, и я должен ее слушать, а еще чего доброго, слушаться?

— Не парься, Мозг, давай, пойдем еще поприкалываемся. Ну, уматная телка же! — Веселому в этот раз повезло.

Молодая, лет тридцати девушка, урожденная одной из северокавказских республик, так и не избавившись от характерного акцента, была величественна на своем важнейшем посту детского врача-психиатра. Ее вопросы, обращенные к Любе по поводу сына, звучали томно-снисходительно. И только нервное постукивание кончиков пальцев по столу выдавало в ней живого человека. Да, серьга в уголке рта у нее действительно была. Видимо, это должно было быть красиво, но выглядело, как протест строгим нравам ее исторической родины.

— В детстве массаж мальчику делали? — задала она свой первый профессиональный вопрос.

— Я не помню, двоим из троих детей делали, а кому именно не скажу, — ответила Люба, — посмотрите, пожалуйста, в карте.

Карта действительно лежала перед глазами врача и могла избавить оппонентов от ненужных дискуссий, но «королева» выбрала другой путь.

— Как это Вы не помните?

— Объясняю. У меня трое детей, все мальчики, родились друг за другом. Мы делали все, что нам рекомендовали. Сейчас, по прошествии лет, я не помню кому и что.

— Во сколько месяцев ребенок начал сидеть? — интересно, она принципиально не называет сына по имени?

— Как положено.

— Сколько ему было, когда он пошел?

— Около года, — столь пространный ответ заставил эскулапа от медицины, наконец, оторвать взгляд от созерцания собственного идеального маникюра и поднять глаза на Любу.

— Когда он сказал первое слово?

— В полтора-два года, когда они начинают обычно говорить? — Любе уже стало смешно. Она на себе испытала нагрузку, при которой человек занят по уши ежесекундно, включая ночи. Поэтому знала, что в памяти остается только то, что выбивается из нормы. И теперь, пытаясь вспомнить, кто сгрыз пульт от телевизора она сначала восстанавливала в памяти, в какой квартире стоял этот телевизор и из этого делала вывод, следы чьих молочных зубов остались на пульте. Потому что старший сын подрастал в одном районе города, а перед рождением среднего они перебрались в другой.

— Когда он первый раз сказал предложение из трех слов?

— Вовремя.

— Мамочка, Вы хоть что-нибудь знаете про своего ребенка?

— Все, что нужно.

— Когда он начал говорить сложные предложения? Или еще не говорит?

«Господи, за что мне это?» — вопрошал Умник.

«Давай взорвем ей мозг!», — начал заводиться Веселый.

— Говорит. Начал поздно, года в четыре. Поэтому мы ходим в логопедический сад. И нам просто нужна справка для комиссии.

— На учете у какого-нибудь специалиста состоите?

— Нет.

— А как же, вот запись невропатолога в карте, а говорите, не состоите! — О силы небесные! Она открыла карту!

«…и нашла то, что ей нужно», — Веселый был неутомим.

— Понимаете ли, — Любе стало не смешно, она начинала злиться, — это запись невропатолога с очередной диспансеризации. Такие же записи там есть от хирурга, окулиста, стоматолога и других специалистов. И это совсем не значит, что мы у всех них стоим на учете!

«Давай, Любка, порви ее нервную систему!»

— Мамочка, — ну что за дурная привычка всех врачей страны так называть мам! Вот же, в карте, на первой странице написаны и имя, и отчество, если не жалко, — вы не следите за своим ребенком!

— У меня, на секундочку, он не один. Все, что нужно и должно я своим детям даю.

— Нечего было столько рожать, если Вы не можете вспомнить, когда ребенок заговорил.

«Твою ж мать!» — это Люба сказала уже про себя.

— Мальчик, подойди сюда! — без тени заинтересованности и ласки подозвала она сына, ты считать умеешь?

— Цыфалки? — Любин сын хитро улыбнулся.

— Ну да, считать. До пяти сможешь?

— Лаз, два, тли, четыле, пять…

— А дальше?

— Сесть, семь, восемь, девять, 10,11,12,13,14…

— Хватит-хватит, я поняла. А от десяти обратно сможешь?

Любе тоже стало интересно, сможет ли.

— 10,9,8,7,6,5,4,3,2,1, — выдал сын, с недоумением глядя на врача.

Люба подмигнула ему и подняла вверх большой палец правой руки. Вся проблема логопедии, как подсказал Любе Мозг, была из-за того, что в самом раннем детстве, когда этот кроха еще лежал на столе, а потом под него же ползал, она с ним не разговаривала. Сказать, что Люба винила себя в этом, нельзя. Фил вполне доступно объяснил, что пятый год разговаривать с тем, кто тебе не может ответить затруднительно даже самому морально стойкому человеку. Поэтому Люба наладила с сыном невербальный контакт. Им достаточно было посмотреть друг на друга, чтобы уловить настроение, понять нужду, пошутить и вместе весело рассмеяться. Это был и огромный плюс, а так же огромный минус. Потому что в итоге, кроме Любы сына никто не понимал. Проблему эту поймали достаточно быстро, в три года и стали целенаправленно ей заниматься. Сын заговорил гораздо лучше, а контакт с матерью остался.

— А вот эту пирамидку собрать сможешь? — врач рассыпала с десяток колечек по столу.

— Смогу, — сказал сын и ни разу не ошибившись, насадил их обратно на стержень.

«Любк, ты ей скажи, что он вчера старшего брата в шашки обыграл», — Веселый мечтал довести королевишну до белого коления.

«Ага. А что он в шахматы играет не сказать?» — Мозг же хотел слинять из этого заведения как можно быстрее.

Задав еще несколько вопросов, которые, по-видимому, должны были ей дать полную картину адекватности, интеллекта и познаний ребенка, врач, наконец, написала ту самую справку, за которой они пришли.

— Может мы правда, мало занимаемся ребенком? — Мозг крепко задумался.

— Умник, иди в пень. Ты что, эту дуру слушать будешь? — Философ был зол на брата за такую слабость.

— А почему я тогда не помню, когда он заговорил и пополз?

— Умничка, не переживай ты так, — Люба на ходу накинула куртку и вышла с братьями на воздух, — если следовать логике этой мадам, то ты должен помнить когда он пополз, пошел, заагукал, запукал и еще кучу всего. Но ведь ее не интересует, помнишь ли ты, какие предметы нужно подтянуть старшему сыну к концу триместра, когда у него поход к ортодонту, кто сегодня идет на каратэ, кому нужно купить чешки, а кому подтяжки. Прошлое прошло, живем настоящим. К тому же у нас настолько богатый фотоальбом с датами и комментариями, что если кому нужно, легко узнает кто, когда и куда.

— Ну, да. А чего ты на меня наезжаешь, Фил? Тебе не нужно каждый раз переваривать информацию, когда ходишь по таким заведениям! А потом еще подписывать согласия на прививки, осмотры и другую хрень, которые пачками ложатся на твой стол, а ты в этом по определению ноль!

— А я тебе для чего еще несколько лет назад объяснял весь смысл этой системы и отношение, которое ты должен выработать в себе?

Редкий случай, когда братья ругались. Но Любу это ничуть не смущало. Она весело бежала с сыном на мигающий зеленый светофор, чтобы успеть сесть в троллейбус. Пока они доедут до дома все страсти улягутся, и в семье вновь наступит мир.

— Ты помнишь, как я Любке объяснял, почему не надо нервничать, если ребенок не пошел в год? — отдышавшись, Фил уселся рядом с братом и троллейбус поехал.

— Помню. Ты сказал, что ловко бегая на четвереньках, ребенок чувствует себя в безопасности, потому что земля близко.

— Да. Как известно, чуть что, все прижимаются к земле. И ребенок это чувствует. И пока сохраняется контакт с тем миром, он не понимает, зачем ему вставать, если так безопаснее, удобнее и не нужно напрягаться. Это потом начинается — хочу как мама, хочу как папа — стоять, ходить и так далее.

— А помнишь, Умник, как педиатр наша сказала, когда средний совсем мелким был? Если ест, какает и улыбается, значит все в порядке, — Люба хоть много и не помнила, но основные истины сидели в ее сознании крепко.

— Все так, Люб, но эта психичка не первая, кто говорит, что мы мало им занимаемся, — Мозг кивнул в сторону сына. — Мамочка наша, опять же.

— Знаешь, если бы я слушала всех или хотя бы половину из тех, кто мне что-нибудь говорит, то сейчас бы я была бездетная несчастная злобная карьеристка, не понимающая как, зачем и каким образом жить дальше. Конечно, я не спорю, иногда я забиваю на детей. Но это как бы видимая сторона вопроса.

— Как это?

— Если я не занимаюсь ребенком, это не значит, что я про него забыла. Это значит, что я позволяю ему развиваться вольно, по его потребностям и умениям.

Как-то, кстати не очень давно, Люба с Философом сидели на кухне и пили чай. Дети игрались в своей комнате. И тут старший сын позвал младшего играть в шашки. Люба удивилась. Со старшим она сама иногда играла, со средним не бралась — тот был невнимательным, и играть было не интересно. А младшего тем более в расчет не брала. Судя по шороху расставляемых шашек, дети действительно сели играть. Через несколько минут, когда партия закончилась, Люба позвала старшего сына и спросила: «Разве мелкий играет в шашки?», «Да, — ответил он, — классно играет!»

— Вот так-то, Люб, учить ребенка хорошо, а вот погрузить в среду, где и учиться не придется, потому что само собой все происходит — гораздо лучше, — изрек Фил.

И тут Люба поняла, что, по сути, она и не знает, что умеют ее дети. Особенно младший. Он живет в среде двух старших братьев, которые машут ногами и руками, отрабатывая приемы каратэ, желают друг другу Bon appétit, потому что вместе учат французский и играют в шахматы, потому что, вся семья уже играет. После этого Любаня не особо переживала, когда всевозможные доброжелатели говорили всякие глупости о необходимом воспитании, обязательном посещении психолога, невропатолога и других специалистов, в данном случае очень спорного профиля.

— Единственное, в чем есть целенаправленное воспитание детей — это приучение их к труду.

— Люб, у тебя коммунизм какой-то получается, — заметил Умник.

— Не знаю, коммунизм ли или еще что-то, но человек должен иметь навык трудиться. Вон, на Илюху посмотри, красавец же!

— Да, мы с пацанами уже освоили чистку снега на большой площади. Что, как ты понимаешь, требует умения взаимодействовать. Старшие вовсю колют дрова, младший тоже уже держит топор в руках. А какие они бревна из леса таскали, видел? — Илюша был удивлен, сколько сил у детей.

— А мелкий как отжимается! — Люба приходила в полный восторг, когда ее младший сын отжимался. Особенно если он делал это без футболки. Потрясающая техника, которая ни одному члену семьи не снилась и бесконечное количество раз. Ну, или не бесконечное. Однако никто не видел, что б он упал. Его просто на пятом десятке останавливали, потому что уже лень было считать.

— Видишь, Умник, дети сильные, здоровые, в шашки-шахматы играют. А ты все страдаешь, что не помнишь какой-то ерунды. А вчера за ужином средний сын доказывал старшему, что его жизнь — его. Куда он ее направит, такая она и будет. Слышал?

— Ага, семилетний ребенок, однако.

— Философа школа, — улыбнулась Люба, — со здоровьем вот повозиться много пришлось.

— О, да! Этот ужас стояния в очередях в аптеку и закупку лекарств на сотни рублей я никогда не забуду. Что там было? Антибиотики, жаропонижающие, иммунитет повышающие, кишечник укрепляющие. Кошмар! У одного аденоиды и он с открытым ртом и тупым выражением лица вечно ходил, у другого ложный круп, он задыхается, и ты, Любка, беременная.

— Помнишь, ты спрашивал о своем развитии после появления детей? Мы с Филом долго ломали голову как правильно подойти к их здоровью, потому что понимали, что происходящее не есть правильно.

— Это вам не Калифорния, где больное горло лечат рассасыванием кубика льда, — подтвердил Философ. — В нашей стране убьют быстрее, чем успеешь вырасти.

— Конечно, все резко изменилось, когда дети зимой стали выезжать на дачу по выходным. Я помню, выгоняла их на улицу, закрывала дверь на замок и говорила, чтобы приходили через два часа.

— А не жестоко, Люб? — Илюша был добродушным парнем, и, была б его воля, носил бы деток на руках до армии.

— Не жестоко, — ответил за Любу Мозг, — им, если пинка не дашь, каждые пять минут будут бегать и плакаться как у них ручки замерзли, как у них ножки замерзли. У тебя что, в детстве ничего не мерзло, когда мы часами по оврагам лазили? Зато когда выбора нет — и на санках, и на ледянках катаются, и крепости строят, и в снежки играют. У детей должно быть здоровое детство, спортивное. А не телевизионно-планшетно-компьютерное. Этой гадости они и потом переедят. Зато к вечеру — красота! Шашлычок на морозе сделать, хлебушек на костре пожарить, кружку горячего чая прямо на горке выпить! И перед сном мульты! Нет ни криков, ни споров, ни ругани. Все довольные и счастливые засыпают безмятежным сном.

— Да, Илюш, ты заметил, если еще пару лет назад они возмущались, то теперь их не заманишь домой. Сами уже фонарь на улице включают и после ужина идут в хоккей играть.

— Конечно заметил, я ж тоже с ними рублюсь периодически, — Илюха любил бывать на даче — там было полное раздолье. Хоть по лесным буреломам лазай, хоть на велосипедах с детьми кто быстрее гоняй, хоть в догонялки играй, хоть в хоккей.

— Да, но это еще не все. Окончательное понимание к нам ко всем пришло после того, как мы сделали старшему прививку АКДС, будь она неладна.

— Это удивительно, — заговорил Философ, — накануне мы смотрели какой-то репортаж, где после такой прививки заболел какой-то ребенок коклюшем. Там еще все симптомы подробно описывались и показывали, как бедная мама плакала от безысходности и ужаса, а врачи были холодны, как лед к ее страданиям.

— Так часто с нами бывает, Фил, Господь предупреждает, — Люба вздохнула. — А через три дня старший заболел треклятым коклюшем.

— Да уж, поволновались сильнее, чем с ложным крупом, — Умнику не так давно удалось отойти от переживаний. Ведь выбор стоял остро: либо вызывать скорую и отдавать ребенка на откуп врачам или не вызывать и брать всю ответственность на себя, понимая, если что — вина целиком и полностью на тебе.

— Я выбрала второе. Но это был кошмар. Когда среди ночи малыш начинает кашлять со спазмами, с рвотой. Когда лицо синеет и опухает, а белки глаз становятся красными от лопнувших сосудов. Лицо меняется настолько, что ты перестаешь узнавать своего ребенка. Он не спит, ты не спишь. Самой страшно, а его нужно успокоить.

— Ну, слава Богу, вылечили, — Фил обнял сестру.

— Помнишь, Ум, как мы в поликлинику с ним пришли и нам сказали, что это простое ОРВИ?

— Да, я им тогда доказывал, что это самый настоящий коклюш со всеми типичными признаками, но нам поставили диагноз ОРВИ и выгнали от греха подальше. Я тогда был сильно зол на всю систему и наехал на ни в чем не повинную медсестру в садике, а она мне взяла и все объяснила. Оказывается, в поликлинике есть план по болезням, который превысить никак нельзя, поэтому они и не ставят коклюш. Поэтому же при критической массе носителей туберкулеза в городе, у нас по документам все нормально. Статистика.

— Вот тут-то у меня все пазлы сошлись.

— Устроила ты мне тогда мозговой штурм!

— Да, тогда отчетливо стало понятно, что единственный человек, кому нужен твой ребенок — это ты. Я сейчас не беру в расчет пап, бабушек, теть и других родственников, потому что конкретно у меня в семье за здоровье отвечаю я. Никому, ни-ко-му твой ребенок не нужен. Ни его здоровьем, ни его благополучием, ничем, что касается твоего ребенка, не озадачен ни один человек на свете. И государство, а с ним вся система здравоохранения не заинтересована в том, чтобы ребенок был здоров. Иначе все рухнет. Не на ком будет испытывать новые «вакцины», некому будет продавать лекарства, незачем будет держать такое количество врачей. Экономика встанет. С образованием, кстати, то же. Я захожу в школу, где семь третьих классов и шесть первых плюс вторые и четвертые и вижу биомассу находящуюся в абсолютно броуновском движении. Не вижу ни одной личности, ни одного горящего взгляда, только тоска и мечта о планшете. А в загоне около охраны стоит подобная, только выше ростом биомасса, свято верящая каждому слову учителя, готовая принести в жертву собственное чадо, лишь бы быть обласканным и послушным. А этот учитель записки в дневнике пишет с ошибками. И если ты не с ними, ты против них. Ты не в системе, не под контролем.

— С тех пор никаких прививок. Простая, полезная пища. Лук, чеснок, имбирь с детства. Спорт, силовые нагрузки, здоровый сон. Шашки, шахматы, пазлы, лото, домино. Конфеты по праздникам, мультики по выходным. Планшеты, компьютеры, приставки под запретом.

— И пусть говорят, что я злая. Пусть говорят, что детей эксплуатировать нельзя. Плевать. Иногда кажется, что государство должно что-то давать детям, мальчикам, ведь потом оно заберет их в армию или, не дай Бог, на войну. Нам не надо, только бы не трогали.

— Убью любого, кто встанет у нас на пути, — Илья очень любил мальчишек, — а в армию они пойдут, потому что это тоже развитие и опыт. И на войну, если нужно, пойдут. Потому что кроме государства есть Родина. Я прав, Люб?

— Прав, Илюш, прав. Не всем это, правда, нравится.

— Ну и Бог с ними, со всеми.

— Ребят, заговорились, выходим!

Все выскочили из троллейбуса.

— Ну чего вы не дали мне поприкалываться над психичкой? — Перейдя дорогу, обиженно поджал губы Веселый.

— Весел, не место это для твоей буйной радости. Ювенальной юстиции у нас хоть официально нет, но дух ее витает. И каждый врач, воспитатель или учитель наверняка подписывал контракт на работу, где есть пункт об обязательном информировании соответствующих органов о неподобающем поведении родителей. И кто потом будет доказывать, что ты просто хотел посмеяться?

Все замолчали, погруженные каждый в свои мысли. До дома оставалось несколько сот метров пешим ходом. Мир был восстановлен, осадок остался.

— Любань, а что ж мне им всем говорить, когда я слышу эти дурацкие высказывания типа «нечего было рожать» или «в такое тяжелое время и рожают», того хуже «аборт надо было сделать». Ты представляешь, Илюх, не было б у нас мелкого! Глянь, красавчик какой!

— Да не дай Бог!

— Есть замечательная притча, Ум. Пришла как-то мама пятерых детей к сельскому священнику за благословением на аборт. Говорит: «Батюшка, благословите! Не сдюжим мы еще одного ребенка поднять. И так пятеро по лавкам. Еще один рот не прокормим!» А батюшка ей отвечает: «Тогда убей старшую дочку. Сколько ей, 15? Ну вот, пожила, да и ест уже много. А этого оставь. Что ж невинное дитя и света белого не увидит?» И ушла женщина, и долго каялась в своих злых намерениях. У нас-то младший прямо в разгар очередного экономического кризиса появился. Только вот кризисы приходят и уходят, а дети остаются. Кстати, я на себе ощутила поговорку «Бог дает детей, дает и на детей». Когда старший родился, вместе с ним появились деньги, и мы купили землю; когда родился средний, мы переехали с окраины ближе к центру, увеличив жилплощадь. Но этих-то мы планировали. А вот когда нежданчик мелкий родился, мы построили дом и теперь там полное раздолье и им, и нам. Так что, в общем-то, детям спасибо сказать надо. Благодаря им мы живем и развиваемся.

— Это я все знаю, это когда поговорить можно. А если такая тетка типа сегодняшней будет?

— Тогда, Мозг, говори: «Завидуйте молча!», — засмеялся Веселый, — коротко и ясно!