Змей в саду Ватикана

Екатерина Барсова, 2021

Казалось бы, что общего может быть между начинающей художницей, подрабатывающей изготовлением копий старинных полотен, и помощником олигарха? У нее ни денег, ни друзей, ни больших достижений. У него – наполеоновские планы, первый из которых – разбогатеть. Но странным образом судьбы этих двоих объединяет преступление, совершенное четверть века назад кем-то третьим. А финал истории, начавшейся в Москве, будет разыгран в Риме…

Глава третья

Пейзаж с уликой

Не судите чужого прошлого — вы не знаете своего будущего.

Марк Аврелий

Несколько лет назад. Саратов.

Река, без сомнения, придает любому пейзажу нотку элегии и грусти. Она как необходимое дополнение к окончательному ландшафту — делает его законченным и совершенным. Город без нее точно еда без соли или харчо без перца. Так говорил о Волге их учитель географии.

— Человек не создан для просиживания штанов в городах, которые суть ловушки для нашей цивилизации, человек — это покоритель земель, и он обречен на новые открытия. Еще много чего неизвестного есть в наших широтах, а потом увидеть все своими глазами — разве это не замечательно! Вот когда я беседовал с Юрой Сенкевичем… — При этом учитель делал многозначительную паузу, оглядывая класс с победным видом.

Бедный Георгий Нодарович не знал, что большинству его учеников имя бессменного ведущего «Клуба путешественников» Юрия Сенкевича ни о чем не говорит… Старенький Георгий Канихидзе говорил страстно и экспрессивно, воздевая руки вверх. Ему было уже за семьдесят, и держали его в школе только потому, что других учителей географии найти было трудно. Время от времени молодые педагоги появлялись, но надолго не задерживались, доказывая, что они существа временные. А Георгий Нодарович — величина постоянная.

Директриса Алла Николаевна считала, что место учителя географии у них заколдовано и бороться с этим бесполезно — нужно просто смириться с данным фактом раз и навсегда и не портить себе нервы.

Ольга обожала географию — тому виной, наверное, был сам учитель, рассказывающий о своем предмете так, что хотелось немедленно отправиться в пустыню Гоби или подняться на кручи Мачу-Пикчу. Он не мог смириться с беспощадным временем и поэтому старался быть неизменно подтянутым — в костюме с галстуком и носовым платочком в кармашке. Еще от него всегда шел слабый, но терпкий аромат мужского одеколона…

По географии у Ольги была твердая пятерка. И она этим гордилась. Так же как пятерками по истории, литературе и русскому языку. С математическими дисциплинами дело обстояло хуже. Когда возникал вопрос о профессии, мать озабоченно поджимала губы.

— Вот кем ты станешь? — ворчала она. — Сейчас нужно быть юристом или бухгалтером, чтобы преуспеть и не пропасть. А так, куда ты пойдешь? Надо уже думать об этом, определяться. Нельзя отмахиваться от такого важного вопроса. Вот дочка моих знакомых… Алина… ты ее знаешь. Уже определилась. Она пойдет на экономический…

Ольга фыркала, слушая эти слова. Но глядя на мать, делала серьезное лицо и так же, как и она, озабоченно кивала головой. Лучше не спорить с родительницей, а делать вид, что соглашаешься с ней, так спокойней. Когда мать выходила из себя, то становилась резкой, категоричной и долго отходила от вспышек раздражения.

Ольга хотела стать художником. Но об этом даже и заикаться не следовало, потому что глаза матери наливались слезами, а потом в них появлялось выражение тоски и скорби. Поэтому надо было быть совсем бессердечным человеком, чтобы идти на такой садизм. Быть художником в представлении матери — это значит тихо спиваться, вести асоциальный образ жизни и предаваться легкомыслию и разврату. А в летне-осенний сезон вместе с другими собратьями по кисти выставлять свои пейзажи, портреты и натюрморты на набережной и призывно заглядывать в глаза прохожих, главным образом туристов, в надежде на то, что они купят твои картины. Местные живописцы старательно рисовали Волгу в разных ракурсах и изгибах, а также изощрялись в изображении храмов и улочек города, мечтая, что однажды придет кто-то, кто их оценит и купит все работы разом, и тогда можно будет устроить себе праздник — накупить в магазине всякой вкусной еды и бутылочку вина и напиться, сидя в собственной квартире или на лавочке на набережной, и при этом любоваться самой красивой рекой в мире — матушкой-Волгой.

Способности к рисованию у Ольги обнаружились лет в пять. Ольга помнила, как ей купили набор красок, и она, схватив кисть, принялась яростно изображать солнце, небо и домики, которые видела за окном. Дома при этом получились кривыми, солнце синего цвета, а небо, наоборот, — желтого.

Этот рисунок хранился в папке вместе с другими, время от времени она доставала их и пересматривала.

Потом была художественная школа, где Ольга старательно выполняла все задания учителей. Те хвалили ее и говорили, что у девочки талант. Но мать словно не слышала этих слов и всегда испуганно опускала глаза, чтоб Ольга не подумала, что она ждет продолжения этих занятий или что они, Боже упаси, станут ее профессией.

Но Ольга себя не представляла никем другим, хотя и понимала, как трудно матери растить ее одну без отца, который погиб, когда дочери было восемь лет. С тех пор образ папы все больше стирался из памяти, несмотря на то что Ольге отчаянно хотелось сохранить его… Она даже сделала портрет отца с фотографии, которая стояла на буфете. Матери портрет понравился, и она повесила его у окна — на видное место. Но спустя некоторое время сняла, сказав, что плачет, когда смотрит на него.

Жизнь матери с отцом была звонкой и веселой. Женился он на ней вопреки воле своих родителей, которые считали, что Валя не чета их сыночку, и поэтому ему нужно найти себе более подходящую партию. Но отец пренебрег их советами и женился на Вале — студентке института, а через год появилась она — Ольга.

Отец папы был когда-то партийной шишкой, мать его — учительницей, потом с началом перестройки у Николая Степановича появился собственный бизнес, а Элеонора Александровна подалась в городской департамент образования.

Молодую семью они стойко игнорировали, отец метался между двумя домами, надеясь как-то примирить всех. Напрасно: мать отца Элеонора Александровна — грузная женщина с высоко взбитой прической и недовольным выражением лица — поставила на всех контактах большой жирный крест. Когда отец, вопреки всем доводам здравого смысла, привез свою семью к родителям, Элеонора Александровна вытерпела их ровно десять минут, потом встала и ушла в другую комнату, показывая тем самым, что визит закончился. Ольге было три года, и она ничего не помнила из того исторического свидания, на которое ее родители возлагали надежды на примирение.

Я такое испытывала унижение, рассказывала мать, что это было просто кошмаром. Думала, как бы мне провалиться сквозь землю.

Молодая семья решила жить, не обращая внимания на отношения старших. Жили они дружно, отец, правда, все же иногда заезжал к своим, после свидания с родителями возвращался к ним сердитый, пытался что-то сказать матери, но она его прерывала и говорила, что ничего объяснять не надо. Она все понимает, лучше отпустить ситуацию и жить своей жизнью, как будто бы ничего и нет.

Они так и жили. С какой ностальгией Ольга потом вспоминала дружную жизнь семьи — летом купание в Волге, зимой — катание на лыжах, вечерами семейное чаепитие за столом и длинные разговоры обо всем. За столом она засыпала, тогда отец брал ее на руки и переносил в комнату, опускал на кровать, затем мать ее раздевала и накрывала мягким одеялом, подкладывая под бок плюшевого темно-коричневого медведя с бантом на шее.

Все закончилось в один момент, отец попал в ДТП — насмерть. Мать постарела и потеряла интерес к жизни сразу и бесповоротно, как будто лучшая и самая яркая часть ее жизни навсегда отлетела и упокоилась на кладбище вместе с любимым мужем.

Отношения со свекровью не вышли из состояния глубокой арктической заморозки. Только два раза в год Элеонора Александровна присылала матери деньги, на нее, на Ольгу. Но видеть их все равно не хотела.

Мать умерла, когда Ольга была студенткой педагогического института. Она не любила преподавание и будущую профессию, но пошла в пединститут, чтобы не расстраивать мать. Та считала, что учителя будут востребованы всегда и на кусок хлеба Ольга себе заработает. Она по-прежнему рисовала, но понимала, что, скорее всего, ее увлечение перейдет в разряд необязательных хобби. И в старости она будет показывать детям и внукам свои картины с легкой улыбкой: вот какой чудилой когда-то была ваша бабушка.

Мать умерла от инфаркта. Прихватило ее дома, и приехавшая «Скорая» уже ничем помочь не могла.

Похоронив мать, Ольга ощутила себя такой одинокой, что возникло искушение напиться, прыгнуть в Волгу и уже не выныривать обратно. Это мимолетное искушение развеялось, но тоска и отчаяние не проходили… Но здесь случилось нечто из ряда вон выходящее. К Ольге пожаловала сама Элеонора Александровна.

Она позвонила в дверь. Ольга открыла, не посмотрев в глазок, и опешила. Грузная седая старуха стояла перед ней, опираясь на палку и сверля ее своими глазами-буравчиками.

— Дай пройти! — строго заявила она, отодвигая Ольгу палкой.

Ольга отступила в сторону, по-прежнему — в молчании.

— Язык проглотила? — язвительно осведомилась старуха. — Где тут у тебя кухня? Чаю сделай.

— Лучше в комнату. Кухня маленькая.

В комнате старуха опустилась на диван и, опираясь на палку, смотрела прямо перед собой.

— Чай несладкий. Диабет, — скомандовала она. — Конфет и варенья не предлагать.

— Конфет и варенья нет. Так что предлагать нечего. Есть пряники. Правда, не очень свежие.

— Пряники не надо. Тогда только чай.

Когда Ольга вернулась в комнату, старуха сидела, устремив взгляд на стены.

— Твои? — кивнула она на картины.

— Мои.

— Коля тоже рисовал… Хотел стать художником, но я сказала, что нужно получить нормальную профессию. Он пошел в юристы…

— Вы сломали ему жизнь! — выпалила Ольга, выпятив вперед подбородок.

— Молчи! Он причинил мне такую боль, засранец! Ты даже не представляешь! Он ведь должен был жениться на совсем другой девушке. Дело шло к свадьбе. Но тут ему встретилась твоя мать, и все пошло прахом. Боже, сколько было надежд! Такая приличная семья, с достатком и связями. Коля мог сделать такую карьеру…

Ольга хотела было возмутиться, но потом решила сдержать эмоции.

— Увы! Сожалеть не могу…

— Тебя никто не спрашивает. А теперь, как видишь, и муж мой умер…

Ольгин дед, он же муж Элеоноры Александровны, умер пять лет назад.

— Сочувствую, — вставила Ольга.

— Мне твое сочувствие ни к чему! Как живешь?

— Живу…

— Ясно.

— Ваш чай, — напомнила Ольга. — Без сахара. — И она протянула старухе чашку.

Отпив глоток, та сморщилась.

— Слабый.

— Вам крепкий?

— Не надо. Сядь!

Ольга послушно опустилась на стул.

— Как жить думаешь?

— Учусь в институте, приобретаю нормальную профессию.

— Я знаю. Сказали… А дальше?

— Пока не знаю. Там будет видно, еще ничего для себя не решила.

— Профессия нравится?

— Терпимо. Юрист — хуже, — съязвила Ольга.

Возникла пауза…

— Н-да! Квартирка неважная. Жених есть?

— Нет.

— А бойфренд или как это теперь называется? Раньше — хахаль…

— Вас так моя личная жизнь интересует? Это после стольких лет отсутствия?

— А ты — язва. Это хорошо. В обиду себя не даешь. Сильный характер женщине очень нужен, и даже больше, чем мужчине. Я это всегда знала… Будешь лапочкой — сожрут, не моргнув глазом. — Старуха поднялась.

— Буду заходить в гости. Иногда. Не возражаешь?

— Нет.

— Оставь свой телефон. Напиши на бумажке, я сейчас без очков не разберу.

Написав на листе, вырванном из блокнота, свой телефон, Ольга протянула лист Элеоноре Александровне. Та спрятала его в карман кофты.

— Собаку бы завела, чтобы не так скучно было.

— Боюсь ответственности.

Элеонора Александровна бросила на нее странный взгляд, значения которого Ольга не поняла, и, стуча палкой, выплыла из комнаты. Запах приторно-сладких духов тянулся за ней шлейфом.

С тех пор иногда бабка стала приходить к Ольге, предварительно позвонив. Визиты были краткими. В основном Элеонора Александровна расспрашивала Ольгу о житье-бытье, рассказывала какие-то подробности из жизни ее отца и уходила, оставив на столе деньги. «На жизнь», как говорила она. Ольга мучилась. Ей не хотелось брать деньги, но и жить на что-то надо было. Она пыталась устроиться на работу, но получала копейки, кроме того, ей не хотелось забрасывать учебу. Поэтому скрепя сердце она выдавливала непременное «спасибо» и брала деньги, ощущая, как они буквально жгут руки.

Когда Ольга заканчивала третий курс, Элеонора Александровна умерла. Тихо. Во сне, сном праведницы, как сказала соседка, которая взялась помогать с похоронами. Соседка была вертлява, лет шестидесяти, по виду — любительница выпить. Она бросала на Ольгу взгляды, в которых читалась неприкрытая зависть. Как поняла Ольга из каких-то обмолвок, Элеонора Александровна обещала ей немецкий сервиз и ковер на стене. И еще мутоновую шубу. Ни слова не говоря, Ольга отдала и сервиз, и ковер, и шубу.

Благодарности она не дождалась. Судя по всему, соседка рассчитывала и на квартиру. Но здесь в силу вступило завещание, согласно которому Ольга объявлялась единственной наследницей хорошей квартиры в доме для партийных работников с видом на Волгу. Квартира была просторной, двухкомнатной, с окнами, в которые поочередно заглядывало солнце, и складывалось впечатление, что в течение всего дня она была залита светом.

Тот момент, когда она решилась на самый странный и рискованный поступок в своей жизни, Ольга помнила хорошо.

Она сидела на балконе с видом на Волгу. Был август, но уже не жаркий, скорее — прохладный. Такую погоду Ольга любила особенно. Она вспомнила, как мать обычно называла такой август — нежно-хладным. Откуда взялось это слово — Ольга не знала, но и вправду в такой погоде была нежность и прохлада. Ветерок овевал лицо. Солнце грело тихо и ласково, и во всем ощущались благодать и умиротворение. Ольга посмотрела вниз. Набережная Волги была хорошо видна. Вдоль нее выстроились художники со своими нехитрыми картинами. Один раз Ольга попробовала встать вместе с ними, но получила жестокий отпор. Алкоголик, в котором, казалось, едва душа держалась, надвинулся на нее, сплевывая сквозь зубы.

— Слышь, шалава. Ноги уноси-ка. А то костей не соберешь. Я здесь уже не первый десяток стою. А ты думаешь, явилась, и все тут. Все на твою мазню и кинулись. Клиента думаешь перебить. Ты еще жизни не нюхала. Цаца какая. Мотай, говорю, отседова. Ну! Кому говорю! — От него пахло перегаром, выцветшие голубые глаза наливались кровью, и Ольга сделала шаг назад. Окружающие смотрели на нее с любопытством и тоже… с ненавистью. Пожилая художница в пестром балахоне, который скрывал ноги с набухшими венами. Высокий и нескладный молодой человек, похожий на Буратино, настолько он был угловат и худощав. Маленький и верткий заросший мужичонка цыганистого типа. Молодая девушка с прозрачными глазами и тонкими руками. И во взглядах всех этих людей полыхала ничем не прикрытая ненависть к Ольге, посмевшей затесаться в их ряды и составить конкуренцию… Они были готовы в любой момент дать ей отпор, лишь бы не позволить встать на набережной со своими картинами.

Ольга повернулась, быстро сложила свои картины в большую папку, а потом побежала, словно полетела. Ей было противно, обидно, и вдруг она поняла, что ее никогда не примут здесь за свою, потому что место в таком ряду покупается не способностями, а чем-то другим — сплоченностью, клановостью, общей неудачливостью и убогостью… Здесь люди жили прошлым и настоящим, но никак не будущим…

Сейчас, глядя на Волгу, Ольга подумала, что жизнь идет гораздо быстрее, чем она себе представляла. Да, эта мысль — банальна, но как верна!

Деревья уже пожелтели и сверху напоминали зелено-желтые шары, плывущие над землей… На горизонте справа виднелся маленький теплоходик… Ольга вцепилась в перила и подалась вперед…

Что ее ждет здесь, в этом застывшем пейзаже, где все неизменно годами: Волга, набережная, родной город… И сможет ли она как-то устроиться здесь, найти свое место? Преподавать в школе? У нее душа не лежала к этому. И в пединститут она поступила только по настоянию матери. Но мамы уже нет… Нет и Элеоноры… И вообще она теперь — круглая сирота, сиротинушка, как говорится в сказках… Стало жаль себя, и предательски защипало в носу… Ольга снова откинулась назад на стуле. Ее никто и ничто здесь не держит. И она чужая всем…

Решение пришло неожиданно, и она даже удивилась, что раньше не подумала об этом… Она продает материнскую квартиру, бросает пединститут и уезжает в Москву. Будет поступать в художественное училище через год и станет учиться рисовать по-настоящему. Как художник, а не самоучка. От этой мысли по спине прошла дрожь. Да, все будет именно так, как она задумала. И откладывать свой замысел нет никакого смысла, нужно просто решиться. И все…

Она довольно быстро продала материнскую квартиру, перетащив все вещи к Эллеоноре Александровне. На руки ей выдали миллион двести. Часть денег агентство по недвижимости удержало в качестве платы за посредничество.

Ольга прикинула, что ей этой суммы надолго не хватит, жизнь в Москве дорогая, надо бы растянуть финансовую подушку на определенное время. Для начала она решила снять в Москве комнату и там осмотреться, потянет ли она отдельную квартиру или ей лучше жить в коммуналке.

Разбирая старые вещи Элеоноры Александровны, Ольга наткнулась на странную фотографию. Старую и нечеткую, на которой были изображены двое, мужчина лежал на женщине, снимали их сбоку и на приличном расстоянии. Лицо мужчины более или менее было видно, женщины — практически нет. Его руки тянулись к ней, он будто собирался ее душить… По спине Ольги прошла дрожь… Что это? Как фотография попала к Элеоноре? Она перевернула снимок и увидела надпись. Дмитрий Коростылев. Катастрофа. И дальше — дата. Июль. 1997 год.

Ольга подошла к окну: вид на Волгу был замечательным. Дул ветерок… Она отложила снимок и решила сходить за продуктами. В холодильнике было пусто.

Она вспомнила школу, одноклассников, хорошо бы повидаться с кем-то из них. Но сначала нужно сходить в магазин и купить продукты…

В магазине она неожиданно столкнулась с учителем географии Георгием Нодаровичем Канихидзе. Он как раз выходил из магазина с авоськой в руках.

— Георгий Нодарович! — окликнула его Ольга.

Он поднял на нее глаза.

— А… — Он запнулся.

— Ольга Викентьева, — подсказала она ему.

— Да. Да, Олечка! Как ты?

— Я — нормально. Собираюсь переехать в Москву.

— Все почему-то считают, что переехать в Москву — это благо. О своей родине забывают.

— Ваши уроки я очень любила. Вы прекрасный учитель.

— Сейчас я уже не работаю. Ушел.

Только теперь Ольга заметила, как он сдал. Всегда подтянутый, одетый с иголочки, надушенный одеколоном — сейчас Георгий Нодарович выглядел как обычный старик. В памяти также мелькнули слова директрисы Аллы Николаевны, что место учителя географии заколдовано, потому что как только Георгий Нодарович уходил и на его место брали другого учителя географии, так спустя весьма непродолжительное время новичок странным образом покидал школу и вновь приходилось обращаться к старому преподавателю.

— Я сейчас один. Жена Роза Михайловна умерла год назад. Дочь живет в другом городе. Но что-то я разжалобился. Неправильно это… Значит, у вас, Оля, все хорошо. Я рад.

Внезапно Ольга вспомнила одну вещь.

— Георгий Нодарович! Помните, вы как-то говорили, что ведете учет всем событиям, которые происходят в нашем городе? У вас вроде есть такая тетрадь. Куда вы все записываете?

— Да. Есть. Правда, сейчас я уже ничего не веду. Все осталось в прошлом.

— Я хочу спросить вас об одной дате… Что было в нашем городе в то время?

— Для этого нужно подняться ко мне домой. Там и посмотрим.

— Спасибо. Может быть, вам помочь донести сумку до дома?

— Если нетрудно, конечно. Неудобно, что такая прекрасная молодая леди будет помогать такой развалине, как я…

— Ничего, и вы совсем не развалина.

Бывший учитель географии обитал в старом доме без лифта. В подъезде стояли детская коляска и велосипед, пахло кошачьей мочой. Он жил на втором этаже. Коврик перед дверью был сбит набок.

— Заходите чай попить. Разносолов нет, но чем могу, тем и порадую…

— Какие разносолы, ничего не надо. — Ольга пожурила себя за то, что не догадалась в магазине чего-нибудь купить. Надо было оставить Георгия Нодаровича на улице на несколько минут, а самой сбегать в магазин.

В доме стояла тишина. Потом раздалось шуршание, сверху спрыгнула белая с черным пятном на боку кошка и уставилась на Ольгу желтыми глазами.

— Муська. Фу. Иди на место…

Кухня была маленькой, не повернуться… На окне росла буйная герань.

— Осталось от Розы, — кивнул Георгий Нодарович. — Так и цветет, как прежде, ничего цветам не делается…

— Давайте, я похозяйничаю на кухне, — предложила Ольга. — Вы отдыхайте.

— Чайник поставьте. Я сейчас…

Когда чайник вскипел, Георгий Нодарович пригласил гостью в комнату. К тому времени он уже переоделся: никаких домашних треников и футболок, старик вышел к Ольге в костюме с галстуком и надушился тем самым одеколоном, запах которого она, казалось помнила до сих пор… Несмотря на все возражения, он усадил Ольгу в кресло. Сам принес поднос с чашками, банкой кофе, сахаром и печеньем.

— Рассказывай. Что да как. Старикам все интересно. Они только и живут воспоминаниями да чужими жизнями.

— У меня все хорошо. Собираюсь всерьез заняться рисованием.

— Поздравляю. Лучше открыть свое призвание поздно, чем никогда…

— Георгий Нодарович, скажите, пожалуйста, никакой катастрофы в июле 1997 года не происходило в нашем городе?

— Одну минуту.

Бывший учитель встал и подошел к полке, откуда снял толстую тетрадь.

— Вот здесь все…

Ольга заерзала от нетерпения.

— Какая дата, говорите?

— Июль 1997 года.

Георгий Нодарович смотрел в тетрадь.

Она слышала, как гулко стучит ее сердце.

— Да. Была автокатастрофа, но ее попытались замять.

— Почему?

— Виновником аварии был человек, которого сейчас все знают. Тогда он был не столь известен. Олигарх Дмитрий Коростылев. Это случилось 27 июля 1997 года.

Значит, на счету Коростылева еще одно преступление? Ведь на фотографии видно, как он душит девушку…