Эрлин из Красного Дома

Екатерина Бакулина, 2019

Я была влюблена в его брата – прекрасного, нежного, доброго юношу, который так же страстно любил меня. Его самого я боялась. Его многие боятся. Лорд Хёнрир – самая опасная и кровожадная тварь Леса. Его именем пугают детей. Говорят, он давно уже мертв, и только магия держит его в человеческом облике. Но вышло так, что только Хёнрир остался рядом в трудную минуту, защитил меня и моего сына, не побоялся поддержать, когда все остальные отвернулись. Поручился за меня своей жизнью. И теперь я не могу остаться в стороне… Первая часть дилогии. Самостоятельный сюжет. Вторая книга: Дети Мертвого Леса

Глава 2. Дорога

Когда они переходят с рыси на шаг, и нет никакой погони за ними, можно, наконец, выдохнуть, разжать руки и отпустить его, Эрлин больше не свалится. Но вдруг судорожно сводит руки. До слез, до истерики. Весь накопившийся ужас последних дней вдруг рвется наружу.

— Эрлин… поплачь, — тихо говорит Хёнрир. — Ничего страшного… ты поплачь, и тебе станет легче.

Она не может. Это слишком, как же она будет вот так плакать, при всех? Недостойно… Но это сильнее ее. Эрлин всхлипывает, почти против воли уткнувшись Хёнриру в спину, словно спрятавшись. Он не возражает против такой вольности. Его спокойная уверенность, тепло его тела — так странно действуют на нее, даже без слов. Слезы сами льются по щекам, не остановить… но действительно легче.

— Мой ребенок, — говорит она, — как он?

Чувствует, как Хёнрир вздыхает.

— Думаю, я справлюсь, и он будет жить. Завтра утром скажу тебе наверняка.

— Я могу что-то сделать?

— Нет, — говорит он. — Пока ничего. Ты просто отдохни немного и приди в себя. Я скажу, когда нужна будет твоя помощь.

Тихо и мягко.

После быстрой езды без стремян — ноет спина.

— Почему ты… — она запинается, разжимает руки, наконец, держась теперь только за его одежду, садится прямо, даже стараясь отстраниться от него. — Почему вы, лорд Хёнрир, делаете это?

Его короткую усмешку она скорее чувствует, чем слышит.

— По многим причинам, леди Эрлин. У меня свои счеты с Лесом, с вашим отцом и с Аредом тоже. К тому же, этот мальчик мой племянник. Учитывая то, что ни у меня, ни у Хель, скорее всего, не будет детей, а Свельг все никак не станет мужчиной, то хоть одного наследника Синему Дому полезно иметь. По крайней мере, до тех пор, пока не появится других, законных.

Наследник Синего Дома? Эрлин кажется, она ослышалась.

Но Хёнрир прав…

И Эрлин понимает главное — ее сын нужен лорду Синего Дома, сейчас даже неважно зачем, но лорд сделает все, чтобы ее сына спасти. Важно то, что ее сын больше не выродок, который должен немедля умереть. Важно то, что у него есть шанс.

Накатывает слабость, до дрожи, такая, что кажется, она вот-вот упадет.

— Держитесь крепче, леди Эрлин, и не нужно смущаться, всем плевать насколько крепко вы меня обнимаете. Или, если хотите, вы можете пересесть к Свельгу, теперь уже можно.

Хочется спросить, что будет с ней самой, но Эрлин не решается.

До Торенхолла, в лучшем случае, они доберутся завтра к вечеру.

И, если выбирать с кем ехать, то…

Свельг подает ей руку. Неуверенная, смущенная улыбка на его лице. Когда он наклоняется — огненные кудри падают ему на лоб, закрывая глаза. Он помогает Эрлин забраться в седло — выходит чуть неуклюже.

— Как ты? — спрашивает тихо.

— Хорошо, — говорит она. С ней все в порядке, синяки не в счет. — Но… мой сын… Аред чуть не убил его.

Эрлин хочет сказать «наш сын», но отчего-то не выходит. И Свельг не поправляет ее. Он не знает? Эрлин кажется, уже все знают о том, что они совершили.

— Теперь Аред мертв, — говорит Свельг. — Он давно заслуживал смерти.

— Черная кровь, — говорит Эрлин и невольно вздрагивает, вспоминая все это. — Он уже был мертв, Лес забрал его.

Так хочется рассказать ему все, поделиться.

— Все хорошо, Эрлин. Все уже закончилось.

«Поплачь, Эрлин», словно слышится ей, только голос чужой. Она даже кладет голову Свельгу на плечо, так хочется обнять его, прижаться, выплакать, наконец, весь этот ужас, который держала в себе. Кто еще может понять и пожалеть ее? У нее больше никого нет.

Но Свельг обнимает за талию, чуть поглаживая пальцами, и в его объятьях нет сил говорить о своих бедах.

— Ну что ты, Эрлин, — говорит Свельг, дотрагиваясь губами до ее волос. — Не плачь. Ну что ты… Все уже хорошо.

И что-то сжимается внутри. Она должна быть сильной? «Терпи и будь сильной», да? Сколько раз она слышала это. И слезы, уже готовые сорваться, высыхают. Эрлин поджимает губы, берет себя в руки. Не плакать…

О сыне она тоже не может говорить, слишком больно. О себе — проще.

— Что теперь будет с нами? — спрашивает она.

Чувствует, как Свельг напрягается. Он тоже не знает.

— Твой муж теперь мертв, — говорит ей. — Тебя могут вернуть отцу. Но раз Хёнрир забрал тебя с собой, то, может быть, он отдаст тебя мне. Мы сможем быть вместе.

«Отдаст тебя мне», — это неожиданно задевает. Но разве не этого Эрлин хочет?

— Меня казнят за измену мужу, — говорит она. — Я заслужила это.

— Нет, ну что ты! — Свельг обнимает, прижимая ее к себе. — Эрлин, не говори так! Все будет хорошо. Хёнрир не позволит им этого сделать.

Хёнрир… Его самого казнят за убийство. Как бы силен он не был, но у любой силы есть предел. Решение Совета выше воли лорда Синего Дома.

— Эрлин, я люблю тебя, — говорит Свельг, обнимая ее.

— Я не вернусь домой, — говорит она.

Ей так хочется услышать, что теперь Свельг женится на ней сам, что больше никому не отдаст. Даже если это неправда и Совет осудит ее. Просто услышать. Так хочется верить, что у них есть будущее. Тем более теперь, когда родился ребенок! Его сын!

Но Свельг не может на ней жениться.

— Я тоже тебя люблю, — говорит она.

Ветер в лицо. Холодный весенний ветер, что пробирает до костей. Она ежится.

— Замерзла? — говорит Свельг. Укрывает ее своим плащом, закутывает, обнимает. — Иди ко мне.

Его пальцы под плащом так задумчиво, словно невзначай, поглаживают ее бедро.

Это приятно даже… но думает Эрлин все о чем-то не о том.

Она смотрит на Хёнрира, который едет чуть впереди. Как он держит ее ребенка — бережно и уверенно вместе с тем, укрыв от ветра… как неизменно сосредоточенно его лицо, словно он где-то не здесь.

Свельг говорит, его брат не знает ни жалости, ни сострадания, не пьет вина и не смотрит на женщин. Говорит, он вообще не человек.

И то испытание на арене, которое Свельг никак не решится пройти, которое под силу не каждому воину… брат Эрлин едва не погиб, пытаясь доказать, что он мужчина и что достоин, ему удалось лишь со второго раза, в первом бою тварь чуть не убила его… Нет, Эрлин не может винить Свельга, что он не готов пока… Но Свельг говорит, Хёнрир убивает их с завязанными глазами. Не на публику, в подвале. Просто так. Свельг говорит, самого Хёнрира вообще невозможно убить, его тело восстанавливается сразу, любые раны. Он не чувствует боли…

«Эрлин, поплачь. Ничего страшного… ты поплачь, и тебе станет легче».

Неправда. Человек, который сам не чувствует боли, не может понять чужой.

* * *

Впервые Эрлин увидела Хёнрира одиннадцать лет назад, когда он приезжал к ним в Олгер обсудить дела. Нет, возможно, она видела его и раньше, но раньше не отложилось в памяти, лишь мельком, издалека.

Эрлин была еще совсем девочка, ей едва исполнилось десять, она играла в куклы и слушала нянькины сказки о далеких королевствах. А Хёнрир уже тогда — лорд и глава Дома. Он хотел получить право командовать армией в очередном походе на Йорлинг и место главы Совета — все то, что и так должно было перейти к нему по праву, после смерти отца. Синий Дом — старший из Домов Леса. И пусть формально лорд Синего Дома лишь первый среди равных, но реально, уже несколько сотен лет — почти король.

Хёнриру было шестнадцать. И сиятельные лорды не хотели видеть мальчишку на троне. Они хотели видеть на троне себя. Ее отец, лорд Кенриль, точно хотел… но не вышло, Хёнрир не позволил им.

На тот момент у Хёнрира был уже четырехлетний военный опыт. Два года простым рыцарем и два года два во главе отряда. Опыт значил очень многое, для лесного лорда война — это вся жизнь. Да, еще в четырнадцать Хёнрир заслужил право считаться мужчиной и командовать людьми, пройдя ритуал и убив на арене свою первую тварь.

Но запомнила Эрлин не это, мало ли людей приезжает обсудить дела с отцом.

В тот вечер она сбежала от няньки, которая пыталась наказать ее, Эрлин никогда не была хорошей девочкой. Сбежала и спряталась в саду, уже темнело. И вдруг почувствовала запах крови. Совсем легкий, но это совершенно точно была свежая горячая кровь.

Эрлин пошла на этот запах без страха. Опасные дикие твари не могли проникнуть в отцовский сад, да и твари пахли иначе, а людей Эрлин тогда еще не боялась.

И вот там, за кустами ежевики, она нашла высокого тощего парня с ножом в руках. Она заметила его раньше, чем он ее, поэтому сразу спрятать нож парень не успел. Эрлин видела, как он проводит лезвием по руке, чуть выше запястья, и выступает кровь, так манящая ее. Всего пара мгновений, и края раны стягиваются…

— Что ты делаешь? — спросила она.

Вот спросить не успела раньше, чем парень заметил ее. Но он даже не попытался спрятаться или сделать вид, что ничего не было. Выпрямился, демонстративно равнодушно вытер нож листьями ежевики, сунул в ножны на боку. Словно все идет так, как надо.

— Кровь, — сказал он, показывая Эрлин руку. — Красная…

А вот голос парня подвел, дрогнул.

— Да, — сказала Эрлин. — Живая горячая кровь. Я пришла сюда на запах.

И подошла ближе, разглядывая его. Он был огромный… совсем взрослый и мальчишка одновременно. Равнодушное лицо, но такое безумное смятение в глазах.

Еще показалось — парень выдохнул с облегчением.

— Я не тварь, — сказал он. — Я пока еще жив, и могу сам решать за себя.

Затаенная боль, словно он пытался ей что-то доказать.

«Пока еще жив». Пока.

Это задело, кольнуло.

Да, она видела плотную сеть Леса, которая опутывала его. Не глазами, конечно, своим даром. Видела, что парню уже не выпутаться, Лес не отпустит, и день за днем будет вгрызаться глубже, пока полностью не захватит его, превращая в послушную, вечно голодную тварь. Но пока парень жив.

— Покажи еще, — попросила она.

Парень поджал губы, как-то отчаянно-упрямо, но колебаться не стал. Он взял нож и резанул по руке снова. Глубже на этот раз, едва ли не до кости. Алая струйка побежала по пальцам в траву.

— Хорошо, — сказала Эрлин. — А теперь дай нож мне.

— Зачем?

— Дай. Ты же не боишься?

Он фыркнул что-то невнятное, но нож протянул.

Эрлин потребовалось усилие, чтобы не испугаться, чтобы сделать то, что задумала. Это больно… Да, она подвернула рукав и резанула по руке себя.

Парень дернулся было, но…

— У меня тоже, — сказала Эрлин, изо всех сил попыталась улыбнуться. — Я такая же дочь Леса, как и ты, и у меня такая же красная кровь.

Протянула ему руку.

Капелька крови… Если постараться, ее рана может тоже затянуться на глазах, вдох-выдох, и уже только запекшаяся корочка.

Парень нахмурился сначала, напрягся, а потом вдруг засмеялся — немного нервно, но все же весело.

— Спасибо тебе, — сказал он искренне и так благодарно. — А то я уже начал думать, что схожу с ума.

Эрлин никому не сказала об этом, и потом, если бы ее спросили, не смогла бы объяснить, зачем это сделала. Просто показалось — так нужно, как бы странно это не выглядело.

Много позже она узнала, что Хёнриру пытались отказать в законном праве занять место отца не потому, что он мальчишка, и даже не потому, что у него слишком мало опыта для серьезных решений. Опыт у него, как раз, был. Ему говорили, что мертвый лорд не может быть главой Совета, а Хёнрир уже мертв, просто еще не осознает этого, ведь не все осознают сразу. Что Лес уже поглотил его.

Но тогда он, в свои шестнадцать, смог доказать им и справиться. Сначала на войне, как командующий, потом в Совете. Отец Эрлин обмолвился как-то, что уступил только потому, что решил — мальчишке недолго осталось. А его сестра, Хель, взрослая и прошедшая ритуал уже тогда, устраивала лорда Кенриля ничуть не больше — женщина не должна командовать. Лорд Кенриль надеялся, что Свельг подрастет…

Одиннадцать лет прошло, а Хёнрир все еще жив. И дело даже не том, какого цвета его кровь. Крови Эрлин больше не видела. Зато она видела его глаза.

И сеть Леса, что плотно опутывает, видела тоже.

Она слышала эти сплетни… говорят — Хёнрир родился слепым. И хромым вдобавок, почти без одной ноги. Если приглядеться, даже сейчас видно, как сеть опутывает левую ногу, от бедра вниз, куда плотнее.

Только отцу Хёнрира наследник-калека был не нужен, и он отдал сына Лесу. Лес все исправил…

Но Лес не отпустит.

* * *

— Иди сюда! — требует Хёнрир, глядя на Свельга.

Свельг идет, заметно подобравшись, наигранно равнодушно.

Эрлин подходит тоже. После дня в седле все тело ноет и подгибаются ноги, так хочется упасть и не вставать больше…

Вечер, ставят шатры.

— Возьми его, — говорит Хёнрир Свельгу. — Нужно быстро подхватить потоки и подпитать своей силой. Сейчас он чуть-чуть восстановится, и я замкну все на него, будет проще. Возьми.

Свельг заглядывает, берет неуверенно, словно это не ребенок, а лесная тварь, готовая сожрать его… Осторожно, но как-то…

— Он хоть еще жив? — интересуется, едва ли не усмешка в голосе. И Эрлин кажется, еще немного, и что-то сорвется в ней, она… не позволит.

— Да, — говорит Хёнрир, холодно, без всяких эмоций.

Эрлин без эмоций не может. Да, она видит, как тяжело, почти неестественно дышит ее ребенок, с хрипом, глухим бульканьем, это так страшно… едва не задыхаясь. Он почти синий, у него выпуклый бордовый шрам через все личико… а с правой рукой… там совсем плохо… словно неживая уже.

Свельг берет неуклюже, в его руках ребенок дергается, ворочается, хватая ртом воздух. Так, что сердце сжимается и хочется отобрать.

— Можно я? — спрашивает Эрлин. — Я могу тоже.

— Подождите, леди Эрлин, — говорит Хёнрир. — Вам нужно поужинать и хорошенько выспаться сегодня, иначе завтра не встанете в дорогу.

— А мне ужинать не надо? — удивляется Свельг?

Хёнрир поворачивается к нему и смотрит в упор, так, что даже Эрлин хочется провалиться сквозь землю.

— Это твой сын, мать твою, — говорит он. — Ты хоть понимаешь это?

Свельг чуть пригибается под его взглядом, инстинктивно. Он почти на голову меньше Хёнрира, и сейчас, рядом с братом выглядит совсем ребенком, хотя разница-то всего пять лет.

— Если это мой сын, то разве не мне решать? — спрашивает он. — Я не вижу смысла тянуть его и тратить силы, сейчас он жив только потому, что ты привязал его к себе. Но если ты отпустишь, он не продержится и часа. Сколько еще держать? Он не выживет. А если выживет, ты уверен, что потом сможешь отпустить полностью? Твоя сеть прорастет в него, и что потом? Он станет твоей личной послушной тварью? Но даже если сможешь отпустить, то, в лучшем случае, он останется калекой, у него от правой руки и так, считай, ничего не осталось. Зачем?

Хёнрир молча и даже почти равнодушно забирает ребенка у Свельга из рук.

— Ты ничего не решаешь, — говорит он. — И еще, хочу предупредить, Свельг. Как твой лорд, я должен наказать тебя, ты нарушил закон. Ты отправишься в Черную Башню Альвенрона, и останешься там до тех пор, пока не будешь готов стать мужчиной.

Лицо Свельга вытягивается и белеет на глазах.

— Ты не можешь так поступить со мной! Ты не можешь заставить меня выйти на арену!

— Не могу, — соглашается Хёнрир. — Но если не хочешь, думаю, твоя смерть так же устроит Совет. Я не вижу смысла тратить силы и дальше возиться с тобой. Один, без поддержки, ты никто, Золотой Змей. Можешь идти отдыхать.

Свельг поджимает губы, сжимает пальцы. Эрлит видит, как буря кипит в нем, но ему действительно нечего сказать, он обязан подчиняться. Он ничего не может с этим поделать. Но если бы он вышел на арену и доказал свое право…

— Идем, Эрлин! — зовет Свельг.

Эрлин качает головой.

Она не уйдет, пока ее не прогонят силой, еще так многое нужно понять. Ее ребенок у Хёнрира на руках затихает, начинает дышать ровнее, и даже тихонько причмокивает во сне.

— А его не нужно покормить? — спрашивает Эрлин осторожно. — Он ведь ничего не ел с самого утра.

Чувствует себя наивной курицей.

А Хёнрир вдруг улыбается. Нет, на самом деле это сложно назвать улыбкой, лишь чуть вздрагивают уголки губ, но так отчетливо теплеют его глаза.

— Пока не нужно, — говорит он. — Сейчас достаточно Силы, но завтра к утру, думаю, понадобится и ваша помощь, леди Эрлин. Я принесу его, чтобы вы покормили.

Хорошо…

Эрлин немного страшно, но она все равно подходит ближе, совсем близко, даже чуть-чуть привстает на цыпочки, и Хёнрир сам опускает руки, поворачивая ребенка к ней, чтобы было легче видеть. Снова попросить взять на руки Эрлин не решается, только, быстро глянув на Хёнрира: «можно?» осторожно гладит ребенка по лбу, по щечке, кончиками пальцев. Ей так важно почувствовать, что он еще жив.

— Как вы назовете его, леди Эрлин?

Она не знает. С самого начала была уверена, что ее сын, как и она сама, обречен.

— Придумайте ему имя, — говорит Хёнрир. — Это поможет зацепиться, хоть как-то. Чем больше будет его держать здесь, тем лучше.

— Да, я подумаю, — говорит она.

Поднимает голову, заглядывая ему в глаза. Немного страшно… Глаза у Хёнрира темно-серые, почти черные, и длинные черные ресницы… уже заметные синеватые круги под глазами. На самом деле, если бы столько силы, сколько Хёнрир уже отдал ее сыну, вытянуть из нее самой, Эрлин бы умерла, это выжало бы ее досуха.

— Он останется без руки, да? — тихо спрашивает она. Ей важно знать.

Хёнрир едва заметно вздыхает.

— Вам нужно понимать, леди Эрлин, я могу попытаться восстановить все сразу, не пытаясь сосредоточиться на самом важном, но плетение сети придется усилить… плотнее и глубже. И на это понадобится куда больше времени. В разы. За это время мои нити успеют прорасти в него, я и даже сам не уверен, что смогу полностью отпустить и вытащить все. Если прорастет слишком глубоко, то выдрать можно только снова ломая руку, возможно, ломая даже больше, чем сейчас. И тогда в этом никакого смысла. И раз уж стоит выбор между тем, чтобы потерять руку или потерять собственную волю, то я, пожалуй, предпочел бы остаться без руки.

Смотрит ей в глаза, очень внимательно, словно ждет ответа.

Она имеет право что-то решать? Хёнрир позволит решить ей?

А ведь все, что он говорит, касается и его самого. Кому знать, как не ему.

— Да, — тихо говорит Эрлин, хотя в горле встает ком. — Вы правы, лорд Хёнрир.

Он чуть заметно облизывает губы. Эрлин стоит так близко, что чувствует его тепло, его дыхание. Запах дубленой кожи, лошади и пота… у него волосы на висках мокрые, мелкие капельки на лбу — нелегко пришлось, и нужно отдать еще очень много.

— Знаете, — говорит Хенрир, — возможно, когда ваш сын подрастет, он справится и сам. Хель как-то отрастила себе новое ухо, которое отгрызла тварь. И даже два пальца на левой руке, которые потеряла в бою… правда новые пальцы почти не гнутся. Но, возможно, вашему сыну удастся большее.

Слезы наворачиваются на глаза, и Эрлин ничего не может с этим сделать.

— Спасибо вам, — говорит она.

— Пока рано благодарить, леди Эрлин, — говорит он. — Еще ничего не решилось. Вы идете, отдохните пока. Вон там, у костра, уже готовят ужин. Поешьте и поспите хорошенько, силы вам понадобятся.