Не под общим знаменателем

Екатерина Алексеевна Соколова, 2020

Как запах духов внезапно может напомнить о прошлом, так и эта книга оживит забытое время. Время, где интерес коллектива стоял выше собственного, где не было кодовых замков на дверях подъездов, где дети самостоятельно ездили по всему городу и не боялись зажигать газовую плиту. Страница за страницей, читатель вместе с автором будет заново переживать события своего детства: решение задачек всей семьей, участие в самодеятельности, поездки в лагеря, экзамены в школе и в институте. Вас ждет увлекательное путешествие по очень не похожим друг на друга историям, в котором каждая «остановка» – это правдивая, искренняя исповедь автора, встреча с живыми персонажами.

Про устройство мира, детскую забывчивость и древних греков

О рассеянности древнегреческого мыслителя Фалеса Милетского (638–548 до н. э.) ходило множество анекдотов. Так, рассказывают, что однажды, в очередной раз задумавшись об устройстве мира, он так загляделся в небо, что упал в колодец. Вот интересно: падая в колодец, он кричал то же, что и я в таких ситуациях: «Ну почему ты такая растрепа?!»

«Ну почему ты такая растрепа?!» — кричала мне мама, когда я потеряла кофту от костюма для венгерского танца накануне выступления (кофту, кстати, спустя несколько лет, девчонки нашли в костюмерной).

«Ну почему ты такая растрепа!» — кричала я сама себе, когда поняла, что пришла домой после школы, забыв в школе школьный портфель…

Сейчас, когда я читаю многие родительские и преподавательские форумы, я то и дело натыкаюсь на статьи о том, как мотивировать ребенка учиться. В моем случае, точнее в моем детстве, все было ровно наоборот: я так долго и много размышляла о «сущности Бытия», прокручивала в голове все, услышанное на уроках и прочитанное в книгах, что меня порой, напротив, надо было как-то возвращать на «грешную землю».

Мой путь от школы до дома занимал всего пять минут, но и этих пяти минут было вполне достаточно, чтобы я полностью уходила в свои мысли и, придя домой, обнаруживала всего одну туфлю от сменной обуви. Но самая трагичная история случилась со мной в классе шестом, когда мне на первое сентября подарили новенькую красненькую куртку, которую я благополучно сняла и оставила на заборе возле школы. Куртку, кстати, потом мы так и не нашли. Времена были тяжелые, и у меня до сих пор сердце сжимается от грусти и обиды на собственную детскую забывчивость…

Вообще, уровень моего «интеллектуального голода» в детстве был какой-то запредельный. И если я и не была круглой отличницей, то прежде всего потому, что с малых лет я распределяла свой ресурс исходя из каких-то своих особенных нужд и потребностей. Так, например, на празднование по случаю дня Космонавтики мне задали подготовить доклад о Юрии Гагарине. Придя в библиотеку, я наткнулась на книгу, написанную его матерью Анной Гагариной «Слово о сыне» и поняла: «Вот оно! Не сухое академическое, а именно живое, настоящее, то, что расскажет о нем как о живом человеке!». И поскольку домашних заданий к другим предметам нам никто не отменял, книгу я читала всю ночь, не ложась спать в принципе. Родители, кстати, были осведомлены о моем странном режиме, но, это был седьмой или восьмой класс нашей «замечательной» гимназии, и подобный спартанский режим уже входил в привычку.

Без листочка с планом или какой-либо другой опорной «шпаргалки» я стояла на сцене актового зала школы и рассказывала о первом космонавте то, что невозможно было прочитать о нем ни в энциклопедиях, ни в учебниках. Где-то через полчаса моего рассказа, не дав договорить мне и половины из того, чем хотелось мне поделиться, меня прервали на полуслове и попросили закончить. Но я не обижалась — у меня в голове было абсолютно четкое ощущение того, что я сделала что-то очень важное и нужное…

Примерно через неделю после того выступления я сидела поздно вечером на веранде своей дачи и молча размышляла, «глядя в далекий космос». Ко мне подошли работающие у нас тогда печник Олег и плотник Коля и спросили:

— Ты чего это не спишь? Уроки делаешь?

— О Гагарине думаю! Я такую книгу прочла. Хотите послушать?

— Ну, пожалуй, послушаем и про Гагарина, — наливая чай и подсаживаясь ко мне, сказали наши работники.

На следующее утро спустившимся к завтраку родителям предстала абсолютно идиллическая картина: молча сидели на веранде и задумчиво глядели в космос уже мы втроем, с Колей и Олегом…

Вполне закономерно, что класса до шестого школу я любила. И Первого сентября я ждала, как ждут начала нового захватывающего путешествия. Я была чистым листом, на котором можно было «нарисовать» практически всё: моя память впитывала молниеносно и без фильтров, и, как позже выяснится, с функцией сохранения на десятилетия. Довольно много времени пройдет, прежде чем я обнаружу, что прочитать параграф и потом мысленно, закрыв глаза, перечитывать букву за буквой этого же параграфа в автобусе по дороге на работу, — не самое популярное развлечение большинства людей.

— Что ты видишь перед глазами перед тем, как засыпаешь? — спросила меня как-то коллега.

— Да, когда как, — не задумываясь ответила я, — Иногда что-то, написанное на доске на уроке биологии лет двадцать назад, иногда какие-то отрывки из книг.

Все, читанное и увиденное мной, оставалось где-то внутри. И параллельно происходившим событиям, словно титры в фильме, я видела текст — описание происходящего. Так работала моя детская память, носитель, на котором нельзя использовать функцию «черновика». Все, что клалось в нее, оставалось навсегда, формируя при этом личность будущего взрослого человека.

И поскольку большую часть времени я проводила в школе, а после уроков — в музыкальной школе, то и львиную долю того, что закладывалось в фундамент моей жизни с шести лет, закладывалось из года в год учителями.

В третьем классе эстафету моего развития перехватила наша историк. Человек, безусловно, увлеченный своим предметом, бывший археолог, она рассказывала о древнегреческих богах так, как будто знала всех их лично. Ее невозможно было поймать на незнании — боги Древнего Олимпа настолько «срослись» с ее жизнью, «вплелись» во все, что она делала, что, говоря о них, она будто рассказывала истории своей семьи. Так знать предмет можно, только если ты действительно любишь его.

Говорят, ученые и художники — это люди которые не просто стремятся понять этот мир, но и описать его доступными им средствами. Талантливый живописец описывает свое видение мира с помощью сотни оттенков, писатель — с помощью речевых оборотов, физик видит и описывает мир исходя из законов физики. Если учитель и мог быть одновременно и ученым, и художником, то наша историчка была именно такой. А я, будучи ребенком, как оживший мольберт, ждала, пока какой-нибудь мастер подойдет к нему и начнет рисовать картину его будущего мира…

Абсолютное знание учителем своего предмета явилось причиной моего абсолютного доверия к нему. И на моем жизненном мольберте начали вырисовываться знания:

«У сына Зевса и Ио, Эпафа, был сын Бел, а у него было два сына — Египт и Данай. Всей страной, которую орошает благодатный Нил, владел Египт, от него страна эта получила и свое имя.»

«Достиг Пелопс полуострова на самом юге Греции и поселился на нем. С тех пор этот полуостров стал называться по имени Пелопса Пелопоннесом.»

«У царя богатого финикийского города Сидона, Агенора, было три сына и дочь, прекрасная, как бессмертная богиня. Звали эту юную красавицу Европа.»

«Древнегреческий бог Пан может наслать и панический страх: такой ужас, когда человек опрометью бросается бежать, не разбирая дороги, через леса, через горы»

«Тяжкое наказание несет Сизиф в загробной жизни за все коварства, за все обманы, которые совершил он на земле. Он осужден вкатывать на высокую, крутую гору громадный камень. Сизиф никогда не сможет достигнуть цели — вершины горы. Отсюда появилось выражение «Сизифов труд» — тяжелые и абсолютно бессмысленные действия, при этом регулярно повторяемые».

И всё бы ничего с этими легендами и мифами, вот только верховный правитель Зевс, имея законную жену Геру, то и дело «вляпывался» во внебрачные романтические отношения, результатом которых часто становилось рождение детей.

«Зевс-громовержец любил прекрасную Семелу. И родился у Семелы сын Дионис.»

«Зевс-громовержец, похитив прекрасную дочь речного бога Асопа унес ее на остров Ойнопию, который стал называться с тех пор по имени дочери Асопа — Эгиной.»

«И стала дочь Акрисия женой Зевса. От этого брака родился у Данаи прелестный мальчик. Мать назвала его Персеем.»

Сейчас легенды и мифы древней Греции представляются мне каким-то сплошным древнегреческим сериалом, таким приквелом (как сейчас модно говорить) Санта-Барбары. При этом, чтоб не запутаться в героях, важно посмотреть все 4000 серий. Иначе потом «не въедешь», даже если очень захочешь! Поскольку информация в девятилетней голове не всегда могла систематизироваться с нужной скоростью, то в докладе на уроке истории «вещие мойры» с моей легкой руки превратились в «вещих майоров». Правда, у одной моей знакомой сама преподавательница регулярно говорила: «Кентавр — мифическое существо с телом коня и головой лошади!»

Но если во времена моего детства мы хотя бы читали мифы и знали сюжеты самых известных из них, то со временем, с уменьшением количества часов и новыми методами преподавания, предмет этот стал носить иной характер: одна мамочка на родительском форуме жаловалась мне, как увидела у своей дочери — второклашки в тетради схему со стрелочками, которую они с мужем назвали «Зевс и его подружки». На всю страницу в тетради у ребенка восьми лет был изображен сложный заковыристый чертеж с ответвлениями: правда, вместо конденсатора, вольтметра и амперметра, на схеме были изображены верховный правитель Зевс и «беспорядочные связи» его жизни…

Вполне логично, что весь третий класс я мечтала быть археологом. По-детски романтизируя профессию, требующую на самом деле серьезной физической и умственной подготовки, я закрывала глаза и представляла себя на раскопках под палящим греческим солнцем. Но третий класс закончился. И на смену мифам древней Греции пришли не менее захватывающие «первые истории» древней Руси. И мечта быть археологом уплыла куда-то вдаль вместе с Дионисием, Апполоном и Гераклом.

Через много лет, слушая по радио передачу об экспедициях студентов исторического факультета, я почувствовала едва уловимую боль прямо в сердце. И боль эта не проходит и сейчас…