Я знаю, что ты не спишь

Егор Андреевич Видяйкин (2024)

Мальчик уже второй час лежал неподвижно. Стоит ему издать хоть звук, и он будет беспощадно разорван на части.

Мальчик уже второй час лежал неподвижно. Стоило ему издать хоть звук, и он был бы беспощадно разорван на части.

Всё началось этим утром. Мальчик проснулся раньше обычного из-за шума кофемашины на кухне. Приняв солнечные ванны, он потянулся и покинул пленящую постель, потирая глаза. На автопилоте он добрел до раковины и умылся. Стоило только начать делать шаги на кухню, как он почуял аромат двойного эспрессо. Мама усаживалась за стол с парой чашек кофе. Ее бледное лицо было обращено к трясущимся рукам. Казалось, что её кофе может вот-вот пролиться. Мальчик боялся издать лишний звук. Ему казалось, что стоило лишь чуть-чуть отвлечь маму, и кипяток, словно цунами из раскаленной лавы, прольется на ее белый свитер. Он тихо сел за обшарпанный столик. Мама наконец поставила чашки и медленно присела на скрипучий стул. Она подняла на него мешки под глазами и вновь уставилась на кофейную гущу, начав помешивать в ней сахар.

— Доброе утро, мама, — сказал наконец мальчик. Как вдруг рука мамы дрогнула. Она выронила чайную ложку из рук и кофейные брызги разлетелись во все стороны. Одна из них попала прямо на её белоснежный свитер. Сын сцепил зубы. — Прости, мамочка, — еле выдавил он. Но женщина лишь пожала плечами. Они сидели в тишине. Та беспощадно сдавливала нутро мальца, пытаясь задушить его. — Скоро мне семь лет исполнится, — напомнил сын, дабы хоть немного развеять ледяное безмолвие.

— Сегодня ещё и идти на двойную смену, — прозвучал прокуренный голос матери.

— Снова придёшь поздно? — Мальчик поник над своей яичницей.

— Ещё и футболки его отстирывать, — она говорила о сыне в третьем лице, будто бы вела диалог с самой собой. Будто бы никого кроме неё здесь не было и быть не могло.

— Давай я сам, мамочка? Тебе же тоже нужно иногда отдыхать.

— Магазины будут закрыты после работы. Стирального порошка нет, — констатировала женщина. Причём, опять же эти слова устремились не к мальчику, а к ней самой, кружась по орбите её стертого рутиной сознания.

— Мам? — Женщина встала и неторопливо двинулась в свою спальню. Мальчик выглянул из-за дверного проема. Его мать копалась в шкафу, ища замену испорченному свитеру. — Мам? Поговори со мной, пожалуйста… — его голос дрожал. — Мама? — Но она продолжала игнорировать сына, отчаянно копаясь на полке с вещами. Тщетно. Ничего подходящего. — Мамочка! — звонкий голос сына ударил по ее барабанным перепонкам. — Пожалуйста…

— А смысл мне с тобой разговаривать? Ты никогда меня не слушаешь. — Ее голос звучал, как обреченная трупа скрипучих музыкантов. Ее вялые очи обратились к сыну, но смотрели не на него, а насквозь.

— Я слушаю! — возразил мальчик. После пылкой фразы его носик дрогнул, а сам он сгорбился и будто бы несоизмеримо уменьшился от этого.

— Твой отец был таким же. Не слушал, не слушал, не слушал, а потом… — Она затихла и схватилась одной рукой за горло. — Повесился прямо в нашей спальне! — Кулак резко влетел в дверцу шкафа. Костяшки матери покраснели, выделяясь на фоне её болезненной бледности.

Конец ознакомительного фрагмента.