Размышляя о вечном

Егор Акулов

Данная книга включает в себя стихи, написанные автором за весь период 2024 года. В сборнике стихов нашли свое отражения вечные проблемы, волнующие не одно поколение, а именно проблемы невзаимной любви, жизни и смерти, тягот военного времени, любви к Родине.

Любовная лирика

Поджигатель

Не надо слов. Я поджигатель

Всех этих мечт, глухой души.

А ты, блуждающий каратель,

Меня изрезать не спеши.

Оно живешь, как в Алькатрасе:

Решетка, вопли, кандалы,

Пойми, родная, по гримасе —

Я просто сглаживал углы.

Неосторожно, номинально

Что не положено нигде,

Мы страсть зажгли первоначально,

Сгоревши искрами в звезде.

А я, как понято, пожарник,

А ты — пожарная во мгле.

Я в жизни влюбчивый ударник,

А ты — начальница в Кремле.

Ждущий

Пройду под музыку блатную

Туда, в неведомые дали.

Тебя безудержно ревную.

Дни бесконечно увядали,

И наконец они увяли.

Я прогниваю вместе с ними.

Похоже, тело расстреляли

Все с автоматами лихими.

Мне карандаш бы в эти руки,

Как финку старому чекисту.

Царап себя. Судьба и муки.

Любовь — подарок мазохисту.

Сквозь строк читай: есть смерть в мундире

Под патронатом этой ночи.

Я умираю в новом мире,

Тебя все ждущий, между прочим.

Мощеный путь

Мощеный путь, что — до Луны,

Не может змеем извиваться,

Но мы открыты и честны,

От ран готовы улыбаться.

Одной ногою наступлю

На свет лучистый и лазурный,

Я ощущу, что я не сплю,

И век пустеющий, гламурный.

Но, растворившись между туй,

Да птицей вылетев повыше,

Я твой рассею поцелуй

Над этим городом на крыше.

Лучом согреюсь, как тобой,

Но тем, кто скажет об обратном,

Я брошу вызов, вечный бой.

Ведь счастье кроется в приятном.

На лунный путь ступлю ногой,

Но неуверенно-дрожащей.

Ты — шум, мой ангел, и покой,

И нежный лик осенней чащи.

Сконструированная любовь

Работавши в конструкторском бюро,

Любовь я сконструировать пытался,

Смотрел на глянец и Мэрлин Монро,

Но, видимо, небрежно просчитался.

И размалеванные чертежи

Мне очень безобразными казались,

Но, как узнал, что чувства — миражи,

Обрадовался — может, не остались.

Как будто бы все кто-то подменил,

Неужто мертв во мне изобретатель.

Тебя я совершенством возомнил.

Теперь смотрю, обычный созидатель.

И все-таки однажды докажу

Уволенным ученым с произволом,

Что я иначе все изображу

И что любовь рифмуется с глаголом…

Прости за нежные слова

Прости за праздные слова

И за влюбленческие речи.

Но эта милая молва

Весь мир взвалила мне на плечи.

Почти полгода тебя нет,

Ты растворилась, стала паром.

Я вспомню стройный силуэт,

Как отдал многое задаром,

Как отпустил, как потерял,

Не удержал и не сдержался.

Я будто горы покорял

И с ними в крайности остался.

Прости за горе, за печаль.

Но ты не чувствовала вовсе

Любви надетую вуаль,

Меня, влюбленного чертовски.

И что же стало? Вечный ноль,

Математически уместный.

Отнимем страсть, прибавим боль.

Ответ до ужаса известный.

Прости, я, право, виноват,

Что говорил такие речи.

Вопрос ребром — он угловат —

На что умножить наши встречи?

Молю тебя

Молю тебя, мой ангел, я молю:

Сопровождай меня до самой смерти,

Дай лично выжить в этой круговерти.

Одну по-настоящему люблю.

Крылом касайся выбоин души.

Неужто умер ты, телохранитель?

Прошу. Открыты двери. Заходите.

О миг счастливый, в вечность не спеши.

Я небеса за все благодарю,

А потому, присевши у окошка,

Взгляну на звезды пристально, немножко,

И в них узрю незримое, узрю.

Вот, например, там каждая искра,

Как будто человека отраженье

Мерцанье, чувства, даже обнаженье.

Вослед я крикну радостно «Ура».

Я прослежу, где радость и где грусть,

Где ты, мой ангел, в белом притаился.

Я мертвецом для многих притворился,

Ты плачешь, я выдавливаю «Пусть».

Мой милый друг

Мой милый друг, я одинок

Столбом полночной остановки

И жду ответа на звонок,

И жизнь не вижу без обмолвки.

Но глухо все. Она молчит.

Попытки выглядят, как нечто.

Гудками голос прозвучит,

Ушедшим вскользь, уже навечно.

Мой милый друг, я утонул

Однажды в девушке печально.

Наверно, разумом уснул,

Проникшись ею досконально

И пробудился. Все не то.

Во сны нелепо возвращаться,

Зато так хочется, зато

Я рад от мира защищаться.

Мой милый друг, я без любви

Зачах задымленным заводом.

Пойми. Улыбку не криви

Под этим серым небосводом.

Дождусь ответа на звонок,

На SMS дождусь ответа.

Неужто правда одинок,

И нет любимой силуэта?

Красное в синем

Где-то красное в синем взошло,

Все, что было, внезапно ушло.

Ты красавица, нежный палач.

Из-под глаз вырывается плач.

Невесомым мне кажется дом,

Как и облако в небе седом.

Расстилается в сердце тоска,

И болит, и болит у виска.

Малый город ведь умер давно,

И меня он забрал заодно.

Я тебя второпях обожал,

Ну а ты ненавистный кинжал

Мне вонзила до куда нельзя.

«Это чушь и не наша стезя», —

Кто-то скажет. А я отстранюсь.

Утопая в тебе, захлебнусь.

Буду видеть лишь только мосты.

Что построил, разрушила ты.

В эту зиму я так тосковал

И во снах я к тебе прибывал.

Красота как награда

Вот одним — красота, как награда,

А другим — красота, как печаль.

Но ты, детище рая и ада,

Под красивые звуки причаль.

Начинай, заводи свою песню

Этим лоском каштановых глаз.

Я в тебе растворюсь и исчезну

Ювелиром, держащим алмаз.

Возвратись после таянья снега,

То есть завтра, сегодня, вчера.

Соберем наши души, как «Lego»,

Разберем в тишине вечера.

Мне б разок докоснуться до ада

И до рая, изведавши даль.

Но в тебе красота, как награда,

Только ты для меня, как печаль.

Не покидай меня

Не покидай меня, звезда,

И даже после бурной ночи.

Идут с вокзала поезда,

Но я не вижу блеск и очи.

Тупятся острые края,

Интриги в небе без ответа,

Но душу с сердцем не тая,

Ты стала музой для поэта.

Погасла летним угольком

В ладонях поля на просторе,

А я там плюхнулся ничком

И будто выкинулся в море.

На деле — некогда всплывать,

Мой берег волнами затянет.

Цветов пахучая кровать

Воспрянет снова и завянет.

Ничтожно плохо в городах,

И жить изрядно неуютно.

Мерцают звездочки в садах,

Но ты их ярче абсолютно.

Счастья нет

Так жизнь разбрызгивает свет:

Игриво, с хохмой, расторопно.

Но подскажу вам — счастья нет,

Я разобрался в нем подробно.

Умом разгладил черный лист,

Который на́ душу ложился,

И там был текст предельно чист:

«Мир иллюзорен. Он приснился».

Пустил сюда бы облака,

Чтоб чернь легонько растворилась.

Тоска обманчива, легка,

Пером иль пухом притворилась.

Но жизнь мелькает между строк,

Проходит грузно и печально.

Я прогулял юнцом урок,

Где учат счастью изначально.

Ушел в стихотворенье

Отдал бы все на искупленье:

Хочу подарок от судьбы.

Но я ушел в стихотворенье

Ворочать красные гробы

И видеть в зеркале печали

Любовь пропавшую без крыл.

Меня не ждали, не встречали,

И незаметно как-то жил.

Я просто гением с приветом

В ногах валялся у одной,

Но страсть не сделаешь на этом

Хотя бы в душу глубиной.

Мне, впрочем, многого не надо

И разных штучечек извне.

Я стал участником парада

И славил честь твою в огне.

Я был одним, держащим знамя,

И маршем землю отбивал,

А ты со зла гасила пламя,

Как будто многое скрывал.

И, правда, строчками сердечно

Я утаил тупую боль.

И если любят, то навечно,

А коль не любят — ставят в ноль.

Без лишних слов

Без лишних слов и горьких фраз,

Мечтая в сумрачной вуали,

Ты вспомни лучшее про нас,

Но звезды видимо солгали.

Сначала будто бы сошлось,

И было сказано: «Навечно»,

Но вечность месяцем пришлось

Сменить внезапно, скоротечно.

Все годы — бронепоезда —

Несутся с бренностною тягой,

И наша общая звезда

Сравнима с высохшей корягой.

Как будто сад там наверху,

Слегка заброшенный и летний.

Он стал похож на чепуху,

О коем вспомнилось намедни.

И ты, родная, вспоминай,

Уснув в объятиях другого.

В душе пусть вечен месяц май

И август томный у порога.

Благодарю за светлый дым

Благодарю за светлый дым

И разговоры под луною.

Любовь ребеночком грудным

Прижата к сердцу тишиною.

Молчит, отправившись ко сну,

Ей нету шансов пробудиться.

Представим поле, где усну,

Чтобы с тобою очутиться.

Звезда родит плеяды строк,

Лишь только избранным понятных,

И наш осудится мирок

В словах исконных и нарядных.

Еще припомнится мне то…

А, впрочем, этого не знаешь,

Ведь на тебе сейчас пальто,

И с неким под руку гуляешь.

Блестящий воск

Хребты домов укрыты снегом,

Крупа присыпала с небес,

И древним ноевым ковчегом

Мне показался зимний лес.

Он будто вечное спасенье,

В котором выстрою шалаш,

Чтоб стихотво́рить в наслажденье,

С судьбою выйдя баш на баш.

И мне одно для счастья надо:

Я губ твоих блестящий воск

Хочу, и чтоб твоя помада

Любви поддерживала лоск.

А там пусть спит проклятый город,

И снег морозит кожу крыш.

Я отвернул на куртке ворот,

Иду и жду вниманье лишь.

Спустя три дня

Спустя три дня со снегопада

Я закурил уж о тебе.

Мне непонятно, где пощада,

А где пощечина судьбе.

Да вот и сквер многострадальный,

Да руки сосен и берез,

И план заведомо провальный,

Что я в могилу бы унес.

Но этот случай не случаен,

И прятать нечего нигде.

Тебя от боли замечаю

Во снах, на фото, в пустоте.

Я признаю, прими за слабость:

Я жизнью раненый солдат.

А ты моя былая радость,

Любовью веющий закат.

Но даже после снегопада

Осталась малым огоньком

На сигарете. О досада!

Зато люблю тебя тайком.

Зима — не сказка

Не сказкой кажется зима,

Не чем-то крайне нереальным,

А это белая тюрьма

С режимом внутренним провальным.

И на щеках застыла кровь.

Я брошу взгляд не горделивый

На уходящую любовь,

На образ твой самолюбивый.

Хлопочет в сумерках мороз

И колит иглами до дрожи.

Россия вгонит в коматоз,

Но и добить меня не сможет.

Вокруг рассыпан порошок

Слегка белесый, синеватый.

Я книги глажу корешок

Под томный вечер мрачноватый,

И ощущаю в ней тебя,

Как будто глажу твои ножки,

Довольно ласково, любя.

Ведь в книге все не понарошку.

Там строки только для двоих,

И суть понятна, и разумна.

Да к счастью ветер поутих.

Зима по-прежнему безумна.

О нынешних делах

Скорблю о нынешних делах,

В кармане — мятые купюры.

Но я покаюсь во грехах

И не пойду на авантюры.

Да кто ж мы, сударь, без любви,

Хмельные вечно человеки?

Отбрось интриги, разорви.

Нас три чумы и две калеки.

Я, еле выживший, распят,

Где столб единственный фонарный.

И плащ висит почти до пят,

И в голове гудок фанфарный.

Без перерыва гул и гул,

Мой мозг с ничтожностями сгинул.

Я бы отправился в загул

Да сотню стопок опрокинул.

Но, слушай, счастье не в пивных,

И горе — в городе сокрыто,

Где я любил в годах былых,

А ныне — треснуло корыто.

Глухие улицы, мосты

Мне так близки, аж несуразно.

И только ты, да только ты

К себе влечешь своеобразно.

Два экспоната

На площади в десять квадратов,

Где свет потускнел и погас,

Фигуры двоих экспонатов

В окне показались в анфас.

И лица их томно горели,

И город сгорал от стыда.

Девчонка — в солдатской шинели

На голое тело. Звезда

Немного шалила, играла,

Как опий, дурачила мозг.

И радость потехи увала:

Солдат от напряга промозг.

И в этом счастливая доля,

Есть счастье сливаться в одно.

Любовь, словно яд алкоголя,

На ум подливает вино.

Стояла кирпичная крепость,

Два тела смотрели в окно.

И это не мрак, не нелепость,

А просто немое кино…

Лишенный любви

Лишенный всяческих прикрас

Твоей притупленной любовью,

Я часто думаю о нас,

Чернила смешивая с кровью.

И, как несчастный пилигрим,

Кочую в домыслах и мыслях.

Ты — город мой, священный Рим,

Богиня в разных, разных смыслах.

Я прихожанином молю:

Вернись однажды и внезапно,

И на вопрос «За что люблю»

Ответ срифмую поэтапно.

Ведь ты посланница с небес —

Я заявляю атеистам.

О август знойный, летний лес

Понять под силу романистам.

Я, лирик с каменной судьбой,

От боли всяческой скрываюсь,

Но этот бой — фатальный бой,

Я проигравшим улыбаюсь.

И та улыбка, как тоска,

За ней усопшее зарыто.

Но жизнь моя в горсти песка

Надежно в гранулах сокрыта.

Прости за нежность, за слова —

Я их лишен и безоружен.

Права поэта голова:

Я изначально был не нужен.

Пропали бархатные руки

Пропали бархатные руки,

У сердца — драка с темнотой,

Но я мелодию разлуки

Нарочно слышу за чертой.

Она играет у порога

И плавно движется в подъезд,

Затем — мой двор, потом — дорога

И много-много здешних мест.

А я, безумец и бродяга,

Ищу свой главный опохмел,

Но ум подпитывает брага,

Которой нынче не имел.

Исчезло главное творенье,

К нему в довесок — серый мир.

Смотрю на солнце — помутненье.

Сейчас чума, а нужен пир.

Но вот проносятся по нотам

Начала встреч, конец разлук.

Я вспоминаю по субботам

Твой пылкий взгляд и бархат рук.

По волнам

На белой вымерзшей земле

Нет больше импульса и страха.

Остался я на корабле,

На мне — дырявая рубаха.

Тут больше нечего ловить,

Из рук синица улетела.

Зарифмовал бы слово «жить»,

Но жизнь обманывает тело.

От брега к берегу плыву.

Я — просто так. Я — по теченью.

Жалею, плачу и зову,

Но не предал тебя забвенью.

Вот флаги реют в твою честь,

Они белы и так воздушны.

На мачту снова бы залезть,

Мои мечты изрядно душны.

И все ж кочую по волнам,

Здесь словно земли затонули.

Я путешествую по снам,

Они надежду мне вернули…

Штучка

В личину сердца вставив ключ,

Я в механизме разбирался,

Который сложностью могуч,

Что мне простейшим показался.

Не все легко, везде изъян:

Шурупы, гайки и шурупы.

Прости, родная. Вечно пьян.

Хватаюсь вяло за уступы,

Чтоб удержаться, не упасть.

Я много в жизни оступался,

Но ведь любовь всегда напасть.

Не каждый стойким оставался.

Валяюсь днями напролет

Один в загаженной квартире.

Тебе не нужен рифмоплет,

И я никем являюсь в мире.

Я лишь непризнанный поэт

И литератор — самоучка.

Неутешительный ответ.

А ты такая «штучка-дрючка».

Один

На кровати, в квартире — один,

Мне сопутствует холод январский.

Я игрок и поставил «all-in»:

Проигрался достойно, по-царски.

Мелкой свечкой считаю звезду,

А тебя называю Вселенной.

Я — один после фразы «Уйду»,

И любовь обозначена тленной.

Простынь белая вновь без тебя.

Рядом шкаф со столом, пара стульев.

Я остался один у себя

На седьмом этаже чело-ульев.

Неприятен до боли квартал,

Даже парки, сады и аллеи.

Без любви безвозвратно пропал.

Я — один. Я — никто без идеи.

Догорают январские дни,

Пустота разгулялась в квартире.

Тусклый свет, и погасли огни.

Я один без тебя в этом мире…

Триумф поражений

Я был рожден не для побед,

Я был рожден для поражений.

Зима и лето прошлых лет —

Сезоны глупостей, решений.

Диаметрально все равно,

Тебе же противоположен.

Любовь — трагичное кино.

Я, как поэт, печально сложен.

Нет смысла в прошлом ворошить,

Судьбу тиранить и врываться.

В руке — разорванная нить,

Ей суждено со мной остаться.

Она ведь символ мастерства,

Черед триумфа поражений.

На иве слезная листва —

Как монумент пустых решений.

Стараюсь многое забыть.

Но имя — Ад, и с ним созвучно.

И потому не смог остыть,

Обосновать не смог научно.

Я снова в мире заточен,

Любовью бредя беспробудно.

Я был тобою увлечен,

Но отвлекаться очень трудно.

Границы любви

Границы мысленны у ног,

Но жизнь — строка неловких пауз.

Я б понял Канта, если б смог,

И осознал душевный хаос.

Вдруг в букинистике погряз

Представ чтецом прелестных фикций,

Но я не понял новояз

Любви и всяческих традиций.

Найдя когда-нибудь ответ

О том что плохо и нелепо,

Я напишу тебе завет,

В который верить сможешь слепо.

И есть ли ангелы во тьме?

И есть ли дьявол за окошком?

И почему ты на уме

С мгновенной радостью немножко?

Вот завещал нам скандалист,

Пиит серебряного века,

Что жизнь одна как чистый лист,

И в ней рисуешь человека.

Условлюсь: строчки прочитал,

Не осознал природу Канта.

Я зря границы начертал,

Любовь как грань у бриллианта.

Райский страж

Пейзаж размазан, как во сне,

Растекся заводью далекой,

И ты наведалась ко мне

Раскрепощенной, волоокой.

Я похвалил волосный шелк,

Похожий с веточами ивы,

И сердцем счастье не нашел,

Прождавши взгляд неприхотливый.

Взросла, возвысилась тропа,

Там не видать конца и края.

А подо мною черепа,

Но ты стоишь, не замечая.

Тоскливо глянувши в глаза,

Я рад размазаться с пейзажем.

Бежит последняя слеза

Перед тобою, райским стражем.

Город тоски

На улицах чувствуя город,

Распавшись на хрупкие части,

Я был безобразно распорот.

И был, так сказать, «не по масти».

Здесь веет химозой и дымкой

Завод четырех поколений.

Ты стала, как Бог, невидимкой,

И плодом моих вожделений.

Малюю судьбу. Я художник.

Встаю рисовать спозаранку.

Я, твой одинокий заложник,

Любовь не считал за обманку

Но в зиму живу без улыбок,

Равняясь на камень надгробный.

Я б стер очертанья ошибок

И город тоски неудобный…

Журавлем

Побуду спокойствием дня

И ярким созвездием ночи.

Люби, умоляю, меня,

Люблю твои карие очи.

Мне помнятся ива, и дом,

И таинства летнего поля.

Я думаю нынче о том,

Что нет на Земле хуже горя,

Чем жить, забываться во сне,

И видеть тебя, как потерю.

Но может вернешься ко мне?

Я юношей в это поверю.

А если сей пепельный бал

Не будет, как раньше и прежде,

Я в горы пойду, но обвал

Накроет в ущелии, между.

И стану парить журавлем

Над пропастью прошлого лета.

Любовь выливает дождем

Вопросы, что в нас без ответа.

Кинозал

Сидящих в креслах кинозала

Не видно из-за темноты.

Порою, света очень мало,

Но я найду твои черты.

Все будет снова, но не сразу:

Кино, поэзия и мрак,

Да скорбь по этому отказу,

Да просто чувства кое-как.

Живи, красавица, и властвуй.

Пройдут череды кинолент,

И я, прохожий, брошу «Здравствуй»

С лицом как вечный монумент.

А ты прижмешься к кавалеру,

Забыв про зал и про кино.

И света будет явно в меру,

Мой облик — лишним заодно…

Выпил небо

Я б выпил небо на закате

В тени великих тополей,

Чтобы исчезнуть в аромате

Твоих шатеновых ветвей.

Я стану пьяным разгильдяем,

А ты — девчоночкою-пай.

Мой ангелочек, засияем

И не потухнем невзначай.

Уйду к полночи на поруки

В объятья лунной тишины

И зацелую твои руки,

Придя в изнеженные сны.

Да будет небо вне печали,

Сыграет музыкой в душе.

Мы вспомним: многое начали,

Пытаясь выжить в шалаше.

Сады раскинутся сиренью,

К себе приманивая тлю.

Ты любишь уж по настроенью,

А я всегда тебя люблю.

Короткий век

Короткий век, короче суток,

Рождает новый балаган,

И мой потерянный рассудок

Сгнивает кожицей от ран.

Кровоточат, и просто больно,

И с ними — давняя любовь,

И я скривился подневольно

По нисходящей будто вновь.

Вот по аллеям ходят пары,

А я в пространство заключен.

Кровать — как лагерные нары,

Опять «не теми» увлечен.

В миру, где ангелов немного,

А то и нет — их нет нигде —

Я б попросил любовь у Бога

И посвятил стихи звезде.

Да просто б жил и улыбался

Коротким суткам и векам.

Я без тебя никем остался,

И дрожь осталась по рукам…

Надежды потерял

Я в городке надежды потерял,

Но центр сам в надеждах потерялся.

Он фонарями ночью улыбался,

А я бесшумно в доме умирал.

Мне было грустно, сумрачно, темно.

Не выходил. Не совершал ошибку.

Портрет осматривал, висевший хлипко.

Надеялся, что станет все равно.

Проспект был узковатый и дворы,

А я так ждал, что ты протянешь руку

Чрез всю страну, чрез боли и разлуку,

Открыв по-настоящему миры.

Молчало небо — вечное собой —

Рождало блеск в сиреневой глазури.

Ей бесконечность села по фигуре.

Звонил тебе: гудки, гудки отбой.

Сходились звезды в странный полукруг,

Они казались пьяными глазами,

Омытые моими же слезами.

И тут тебя я вспоминаю вдруг.

Точнее помнил, просто не хотел

Вживаться в август, в прошлое, и лето,

И ты была безумием поэта,

Но быть безумным — радостный удел.

Но я надежды глупо растерял,

Теперь уж всматриваюсь в фото,

Там не хватает, вроде бы, чего-то,

Того что безответно покорял.

Вернуться в никуда

Я был бы рад вернутся в никуда

И прикипеть безжизненно к порогу,

Где ждал тебя, но плакал иногда,

Высказываясь долго и помногу.

Там порывалась ивовая дрожь,

Там, видно, Бог прогуливался с ветром,

Усиленно навеивая ложь,

Пронзающую плоть по миллиметрам.

Стал символом разлуки и эпох

Забор вишневый, тянущийся к саду.

Бардак. Бессвязности. Переполох.

Запомнил я бордовую помаду.

Тобой сожжен, как злостный еретик,

Зато восстал из жаркой преисподней.

Пусть прошлое осветит черновик,

Я может быть хоть стану посвободней…

Нота февраля

Вечерней нотой февраля

Отпеты будничные беды,

И я с величьем короля

Чужие праздную победы.

Стихи откладываю в стол —

Архивы грусти, возражений.

Вино, разлитое на пол,

Символизатор поражений.

Я красной нитью на снегу

Твои нашью инициалы,

Ведь без тебя уж не смогу

Принять сугробы и завалы.

И речь, как облако, чиста,

Замысловата и печальна.

Целуй во влажные уста,

Как было летом изначально.

Сыграй мелодию зимы,

Скорби, поплачь об уходящем,

Но дай прекрасное взаймы

Для будущего в настоящем.

Вдогонку снегу

Вдогонку выпавшему снегу

Вбегу, поскальзываясь, я

В людьми набитую телегу,

На них ни капли не смотря.

Я позабыл о всем на свете,

И непонятен новый день:

Читаю новости в газете,

Но разбираться тупо лень.

Мелькают улицы, бульвары,

Тобой сожженные мосты,

А я прогуливаю пары,

Примчав ко времени, но ты…

Не надо алостей, лазури

В едва морозном феврале.

Я след и мир в литературе

Оставил ярким в полумгле.

И нет троллейбусов, трамваев

И город узок, как-то мал.

Плеяды урок, негодяев:

Я всех лирически собрал.

Но на контрасте вспомню нежно

Твоих волос манящий шелк.

Любовь потеряна небрежно,

Я так тебя и не нашел…

По старому Дону

По Дону, по старому Дону

Течет, утекает любовь.

Она не дана по талону

И не возвращается вновь.

Рыбак с бережка ожидает

Улов, и к обеду успеть,

Но сердце уставшее мает

И хочет, наверно, запеть.

А я обошелся бы криком

С моста в зеленящую водь,

Поскольку несчастье — в великом,

Поскольку — усопшая плоть.

Мне побоку многие беды,

Но ты — не щадящий каприз.

Пустые слова и беседы

Летят безошибочно вниз.

Я снова в дырявой телаге

Ступил на залуженский мост.

Тебя сохраню на бумаге,

А сам отпрошусь на погост.

Услышьте молчание

Услышьте молчание, люди,

Вам слушать не хочется, лень.

Мечтая по-детски о чуде,

Я умер в назначенный день.

И, правда, оно неизменно:

Уснешь, и все сбудется вновь.

А ты возражаешь надменно,

Кошмаря слепую любовь.

Печальна минута прощанья,

Последняя мирная ночь.

Я в землю зарыл обещанья.

Ты, дьявола первая дочь,

Достанешь меня из могилы

И будешь у ямы стеречь.

О Боже, я выпрошу силы,

Чтоб в рифму укладывать речь.

Отвечу без доли обиды,

Что нравится явственный ад.

Твой голос, как звук панихиды,

Наводит на траурный лад.

Но я восхищен, убиенный,

Поскольку тобою убит,

Карателем, в миг вдохновенный,

Теперь ничего не болит.

Услышьте молчание, люди,

Оно поприятнее нот.

Я больше не мыслю о чуде,

Хватает небесных хлопот.

Прошу простить

Прошу простить за мой уход

По тропам близящейся смерти.

Я — сочинитель дивных од —

Иду по вечной круговерти.

Смешавшись с водами дождя,

Я разольюсь тебе на плечи,

Уйду немного погодя

И обернусь грозой под вечер.

Другою кажется мне грусть,

И ты какая-то другая.

Саксофонист сыграет пусть

На нотах будущего мая.

Он пусть сыграет вам, двоим:

Тебе и, может, кавалеру.

Такой воронежский интим.

Прими прекрасное на веру…

Как обычно непривычно

Все как обычно непривычно,

И воздух пламенем горит,

Но мне размашисто, эпично

Весь город тайну говорит.

Вот я устал. Вот я не пойман

За кражу сердца твоего.

Но кто-то выпустил обойму:

Предупреждение всего.

И площадь устлана цветами,

Я полагаю — в твою честь.

Закат смешался с этажами,

Такая будничная лесть

За то что вовремя не сдался

И что с гитарой у окна

Тебе во многом признавался,

Как похитительнице сна.

Но потемнели вдруг аллеи

И безнадежные мечты.

Я бы входил в оранжереи,

Где б расцветала вечно ты.

И как обычно непривычно

Вдыхать из воздуха огонь.

Но пусть играет мелодично

Души тревожная гармонь.

Не верю

Не верю в расстояние и смерть,

Не верю в спор мелодий с тишиною,

И под ногами каменная твердь,

Которую не чувствую порою.

Сентиментально я в тебе погиб,

Но это как одно из доказательств,

Что верю лишь в любовь, в ее изгиб

И в череду каких-нибудь предательств.

Я как бы жив: гуляю, сердце повело,

Но нужное ни капли не на месте.

Не верю в бумеранговое зло.

Я возношу тебя, как дело чести.

В тебе сейчас расслабленный интим,

И, может быть, не сетуешь о прошлом,

О мне, мой белокрылый херувим.

Не верю в искренности в пошлом.

И этих километров словно нет,

И смерти для меня не существует.

Вот бы тебя, да счастье в двести лет,

Но вот беда — другой тебя целует.

Не гасни

Не гасни, я тобой горю

До пепла, как до самой смерти

И облака благодарю.

О вы, товарищи, поверьте!

Но, из окна махнув рукой

Тебе и блеклому пейзажу,

Я догорю над синевой,

Таща любовную поклажу.

И на газетных полосах,

На первой очереди сводках,

Я напишу о небесах,

О неземных перегородках.

И о барьерах напишу,

Где сажа следует пожару.

Пока не умер, я спешу,

Обнять кленовую гитару.

Сыграю что-нибудь для нас:

Высоцкого и Окуджаву,

А снег стареет — седовлас.

Оно прекрасно и по нраву.

Пройдет безмолвие души

Болезнью трудноизлечимой.

Не гасни больше, не спеши.

Тобой живу неповторимой.

Мечты о мае

Вот — школа, майская сирень.

Каникулярное начало.

Орут-визжат, кому не лень,

Им лета розового мало.

Сад распустился под окном,

И он черемухой украшен.

Закат, облившийся вином,

Горит уже на фоне башен.

Я малость счастье приобрел,

Невмоготу и целоваться.

Как будто заново расцвел.

Я рад к тебе бы приласкаться

И прикасаться, говорить

О чем-то важном и великом,

И проводить тугую нить,

Чтобы любить с весенним шиком.

Не то ли ждали для души:

Цветы, рассветы и закаты?

Ты признаваться не спеши,

Мы ныне вольные солдаты…

Сумерки не те

Здесь как бы сумерки не те:

Тобой наполнены некстати.

И пусто, холодно в кровати.

Нет места выпавшей мечте.

Подкралась ночь, и во главе

Поднялся месяц суматошно,

И без тебя мне очень тошно.

Хочу поближе с синеве.

Не проходи, не покидай

И не рассеивайся с ветром,

Стремясь за каждым километром.

Мою судьбу не забывай.

Где неуютно строить жизнь,

Разбей стихи уж на цитаты

Про солнце, небо и закаты,

И просто, веря, удержись.

Пройдут и сумерки, и ночь,

И день, и ночь, и все сначала,

Но одиночеству все мало.

Тебя мне хочется невмочь…

Планета

Преодолею скорость света,

Представлюсь атомам Земли

И осознаю — ты планета,

А все другие — корабли

Когда-то сделанные кем-то

И не коснувшиеся звезд.

Несется вихрем кинолента

Признаний, радости и грез.

Однажды скажут марсиане

О внекосмической мечте,

Но мы с тобою, россияне,

Мечтая, любим в темноте

Не через эти логарифмы,

Не через вычурный язык,

А просто складывая в рифмы,

Не знаю — как, но я привык.

Но ты, значительней Вселенной

И части Млечного Пути,

Вовек останься совершенной.

Такой планеты не найти.

Я долечу, минуя космос

И стану спутником твоим,

Как марсианский серый Фобос,

Как рядом с Богом херувим.

Весенний сторож

Весенний сторож лучиком тепла

Лица коснулся вновь невозмутимо.

Россия нас с тобой уберегла,

Но время пронеслось неумолимо.

Вступая в милосердную борьбу,

Я встретил март довольно по-хозяйски.

Ох чую пограничную стрельбу,

Но пусть уже мечтается по-майски.

Цветы сокроют видимость от пуль.

Тебя опять смущенно поцелую,

Как будто после явится июль.

Я нашу жизнь слегка перетасую,

Пересмотрю, чем пахнут небеса,

Какое ты безмолвное созданье

И как поверить сердцем в чудеса.

Любовь дана от черта в наказанье.

Но есть же послабления в плену,

Весна — надежда чувственных амнистий.

Я, как природа, больше не усну,

Ты расцветешь, как ивовые листья.

Весенняя сказка

Давай сейчас расстанемся, сойдемся

И глупости возьмем приулыбнемся,

Поскольку необдуманно и вшиво

Порвать и сшить все заново, но криво.

Давай-ка лучше мы закроем веки,

Уснем, проспим пол дня, как человеки,

И уж потом, возможно педантично,

Решим, что разрываться нелогично.

Пофантазируй: мы в лесу у дома,

Где нет вокзала и аэродрома.

И к нам приходит зверь, чтоб прокормиться,

Не беспокоят мерзостные лица.

Вот наша сказка нежная в квадрате.

Тогда зачем в горячке и разврате

Теряться в суете фальшивых будней.

В печали мрак казался беспробудней.

Мы словно две парчовые перчатки,

Не растерять бы теплоты зачатки.

Мы не расстанемся и не сойдемся,

А лишь останемся и улыбнемся.

Литературный белогвардеец

Я эмигрант для вас и для страны,

Литературы всей белогвардеец.

С оттенком безобразия, вины

Убил судьбу небесный совладелец.

Он невзначай меня похоронил,

Поставив к стенке, выстрелив из ружей.

О милая, о как тебя любил,

Но оказался попросту не нужен.

И наказанье высшей меры — казнь —

Не может быть печальнее на свете,

Чем от любимых эта неприязнь,

Чем грусть о прошлогоднем нашем лете.

Однажды я нарву тебе сирень,

Ромашки, розы, лилии, фиалки

И буду благодарен каждый день

За небо, воздух, жизнь не в катафалке.

Я все ж вернусь в новейшую страну,

Страну любви, где можно изъясняться.

Я отыщу сердечную весну,

В глазах моих ты станешь отражаться.

Город из отвергающих

Изо всех, кто в любви отвергал,

Кто поил из отравленной чаши,

Я построил столицу и ждал,

Где твои, где мои и где наши.

Вот объявится с часу на час

Желтый месяц над городом ада.

Будто он утопающих спас

И спасает в искре звездопада.

Я в квартиры людей заселил,

И райончик показан спокойным,

Потому что я многих любил

Несмотря на терзанья и войны.

Покоряю безлюдный проспект

И кварталы весенней печали.

Может, фикция, может, эффект,

Но меня ни черта не встречали.

Я напрасно построил дома

И вернулся к прожитым истокам.

Этот город — сплошная тюрьма,

Даже чувства разнятся по срокам.

Ждал полночи

Я ждал полночи снегопад,

Похожий чем-то с магаданским,

Но был воистину не рад

Слезам соленым океанским.

Я пожелал зажечь звезду

На белом небе над квартирой.

Подумал: ангела найду

И поражу никчемной лирой.

Я будто умер в эту ночь,

Но выпадал в зачатках снега,

Оберегал тебя, как дочь,

Как ценность нашу оберега.

Я обнимал усталость ног,

Стелясь ковром по тротуару,

До плеч дотрагиваться смог,

Что привело судьбу к пожару.

Снег было малость поредел,

Но это важная ремарка.

Ведь, как снежинка, охладел

На плитке заспанного парка.

Я растворился наконец

В твоем пальто, на нежной коже.

Услышь биение сердец,

Как, помнишь, вечером в прихожей…

Воспоминание

Своей рукой отперши дверь

И громко хлопнув по уходу,

Ты мне сказала, что «не верь

В меня и в пагубную моду».

Тебя послушавшись, не стал

Я верить многому и многим,

За барной стойкой утопал

Матросом раненым, безногим.

Когда же чертов этот диск

Всходил над городом обмана,

Как уркаган я шел на риск,

Украв твой образ из тумана

И с каждой строчкой бастовал,

Черкая каждые полслова,

Но сам себя не узнавал,

Не понимал значений слова.

Я был в плену у карих глаз,

И слезы горькие пролиты.

Но без тебя и нету нас:

Мы разошлись и стали квиты.

Наедине с собой

Наедине с собой и зеркалами,

И со стаканом тоже из стекла,

Я любовался черными цветами,

Но под ногами — жгучая зола.

Я обходился пеплом и печалью,

Заметно мутным пламенем зрачков,

Где никогда с любовью не встречали,

Как пестуют отрадных дурачков.

И музыка навязчиво играла,

Во тьме ей позволительно играть.

Ты знала жизнь и все прекрасно знала,

И каково не тлевших обжигать.

Теперь я с одиночеством на равных,

Глаза у страха — выяснил — малы.

Я резкое нашел в движеньях плавных,

Квадраты — непонятливо круглы.

Ты просто мир уходом разломала,

Разрушила привычную тоску,

Но началось все грубо и сначала,

Как будто ствол приставило к виску.

Кровь застывает по венам

Будто кровь застывает по венам

И сгущается, чтобы не течь.

Восприимчивость их к переменам

Позволяет свободу сберечь.

Она кроется в пристально малом:

В белой простыни слезных разлук,

Коих сжег ты однажды навалом,

Позабывший о бархате рук.

Она скрыта в саду по-над домом,

На местах обольстительных встреч

В малом городе больно знакомом.

Он решился тебя уберечь.

Ровно дышит ноздрями заводов

И готовится небом обнять

Вечных юношей, нас, идиотов,

Чтоб не взяли ножа рукоять,

Чтобы кровь не застыла по венам,

Не сгущалась, продолжила течь.

Я готов прошагать к переменам,

За любовь в этом городе лечь…

Ангел рукотворный

Люби, мой ангел рукотворный.

Тебя ночами смастерил,

Когда ходил в шалман тлетворный,

Где бессердечно водку пил.

И я выкуривал помногу

Друг с другом схожих сигарет,

Но серый дым шел на подмогу,

Туманя жизнь ушедших лет.

В мои то годы шебутные,

В пока живые двадцать два

Я все придумал, и блатные

Стихи выписывал едва.

Любил, как помнится, немногих

И просто так не флиртовал.

Пусть флирт — игра для одиноких.

Я не по правилам играл.

И в гуще низменных событий,

Казалось, можно утонуть,

Покинуть все, из жизни выйти,

Иль просто пива отхлебнуть.

Я признаюсь, что обожаю

Твое же имя на руке.

Я словно выбежал к трамваю,

Но оказался вдруг в тайге,

Где вместо крон — прямые крыши,

Где вместо елей — тополя.

Я — атеист, но хоть бы свыше

Мне кто-то б крикнул «Все не зря».

И слов, пожалуйста, не надо,

Я буквы все бы исключил,

Оставив две, как капли яда,

Тех, что однажды полюбил.

Сил больше нет

Сил больше нет. Я — на мели.

Земля уходит из-под ног.

Из чувств дурманом конопли

Моя башка рождает смог.

Я будто странник, пилигрим,

Душой богат, но телом нищ,

И был бы рад предстать другим

В низинах теплых пепелищ.

Я был бы рад тебя обнять

И встать с разодранных колен,

Поцеловав в уста опять,

Затмив любовью жизни тлен.

И, ставший попросту ничем,

Скитаюсь: дом — учеба — дом,

А после думаю, зачем

Врываться в душу напролом.

Ты вспомни, милая моя,

Меня, как выгнанного прочь

В глухую данность бытия.

Закат. Фонарь. Окошко. Ночь.

По лужам

Ботинки хлюпают по лужам,

И брызги в стороны летят.

Весны хождения по душам

Хохмят решительных ребят.

А я стихи все лью реками

Вчера померкнувшей любви,

Уже сливаясь с дураками,

Кричу истошно «не реви».

Еще капель упала с крыши.

Я поцелован был лучом,

Как будто выпорхнул повыше

И облака достал плечом.

Среди районных междурядий

Упрятан серый лабиринт.

Не густо сердцу без объятий.

Подайте марлю, дайте бинт.

Я кровью выкрашу закаты,

Чтоб отражались в водах луж,

И напишу в них постулаты,

О том, как мир наш неуклюж.

Город излюбленной прозы

Мой город излюбленной прозы

Умолк, но, по следствию, жив.

Антенны, как иглы у розы,

Поймали весенний мотив.

Пишу снова строки, диктую

В романтике новых квартир,

Окраин, стоящих вплотную

С лесами — воротами в мир —

В котором с тобой пропадали,

Подростки шестнадцати лет.

Теперь в невесомые дали

Пришлось передать им привет.

Луна все такая, как прежде:

Златой полумесяц и диск.

Нет места вчерашней надежде,

Есть только ночной обелиск.

Шлагбаум. Закрытые двери.

Парковка. Подъезды. Забор.

Мы словно забитые звери

Желаем отправиться в бор.

Мы в этой бетонной темнице

Немного «полюбим», и — спать.

Не хочется, правда, ложиться,

Но хочется просто мечтать…

Трагедия мира

Каждый вздох как трагедия мира,

Угнетенных и тех, кто убит.

Разонравилась слезная лира,

Небоскребов глухой монолит.

Но панельные блоки двоятся,

Будто целая улица — дом.

Дорогая, кварталы не снятся:

Они стали стеною, столбом.

По режиму готовятся к ночи:

Помолчать и остаться в тени.

Я люблю. Я люблю тебя очень.

Не люблю домовые огни.

Этим утром проснемся по новой,

С городами не будем дружить

И от ветви сбежим тупиковой.

Я хочу кое-что предложить.

Заберемся на крыши в ладони,

Словно к Богу придем погостить.

В небе скачут воздушные кони.

Оседлаем. Чего их дразнить?

И нагайкой слегка подстегая,

Жеребцов мы погоним вперед,

До ворот, мягко сказано, рая,

Где элегию нищий споет…

Июльский перрон

Когда вдруг станешь одинокой

И одновременно усталой

Без блеска с томной поволокой

И без фигуры захудалой,

Ты обозначишься желанной,

Моей фантазией глубокой

И первородной, первозданной,

Изящной, нежной, кареокой:

Какою в общем-то предстала

В июле прошлом на перроне.

Воспоминания мне мало,

Любовь звучит в душевном стоне.

Я вновь у центра, на вокзале

Иду, в карманах руки пряча,

И так хочу, чтоб как в начале,

Чтоб обняла меня удача…

Беззвучными шагами

Беззвучными шагами

Мы движемся к мечте

И радуемся гамме

В полночной пустоте.

Приманивают крыши

Забраться и любить

От низа до «повыше»,

И памятно хранить.

Туман над головами,

Но в разуме — тепло,

Рожденное словами,

Что холод превзошло.

В душе тоска по маю,

Хоть царствует весна.

Я многое не знаю,

Но ночью — не до сна.

Вдали мерцает небо —

Нам нечего сказать —

Возможное плацебо,

Чтоб руки развязать.

Почувствуем затишье,

Биение сердец,

Окажемся на крыше,

Обнявшись наконец.

Вино заката

Иссякло терпкое вино

В бокале нежного заката,

Нам наслаждаться суждено

Узором пышного агата.

Но губ целованных рубин

Алеет сказочно, не тает,

И, прогорев костром рябин,

Беспрецедентно томно мает.

Из неподдельной красоты

Вдали рисуются пейзажи,

И я хочу, чтоб знала ты,

Как миг мгновенностями важен.

А под ногами — изумруд,

И он по-летнему бесценный.

Неподалеку старый пруд

Стоит себе достопочтенный.

Напротив омут карих глаз:

Позволь немного потеряться.

А в них как будто бы алмаз,

И я не против улыбаться.

Но мы неопытно пьяны

Вином невинного заката.

Не покидай цветные сны,

Как точку места невозврата.

Усложненная теорема

Была значительной поэмой,

Моей мелодией души,

Но усложненной теоремой,

Вчера доказанной в тиши.

И я вычерчивал квадраты,

Где надо вырисовать круг.

Углам, как выяснил, не рады

В кругу друзей, в кругу подруг.

Но ты — особая фигура,

Без острых граней и границ,

Новаторов архитектура

И образец для прочих лиц.

Ты — непрерывна, лаконична:

Дуга, дуга, дуга, дуга,

Но мне доказывать привычно,

Как бесконечность дорога.

Она разлита по тетради

Предмета «Вечная любовь».

Дышу тобой тебя же ради

И начертить мечтаю вновь.

Нет тебя в моем альбоме

И нет тебя в моем альбоме,

Звучит надрывная печаль.

Тебя люблю без всяких «кроме»,

Но ты становишься как даль.

Легко таинственное завтра,

Но новый день — он без тебя.

Двадцать восьмое будет марта:

Я — безобразен, вне себя.

Повеет холодом с балкона,

Я утром выйду покурить,

Чтоб перебить душевность стона,

Который просит не любить.

Но не смогу теперь иначе,

И пуст прижизненный альбом.

Но ты в моем осталась плаче,

И я останусь быть рабом.

Воля случая

Изнуренной, тебе не сидится,

Воля случая дымом горька.

Я бы рад в одиночку напиться

Рядом с тенью пивного ларька.

Егозишь и щекочешь больное:

Лей спиртягу на кожную рвань.

Но любовь говорит про другое,

Я однажды влюблюсь в глухомань.

Но тебя никогда не испорчу,

Как испортил мой рок алкоголь.

Наводи уж цыганскую порчу,

Все равно перетерпится боль.

Отсидеться в треклятой квартире

И сновать от двери до двери —

Мои цели в трагической лире

По-над жерлом пунцовой зари.

«Обожать» — наколю это слово

Возле сердца, на тлевшей груди.

Но гореть от любви мне не ново.

Возвращайся, со мной посиди.

Городская нелепость

На южной окраине — крепость,

На северной — пала ограда.

Мой город наметил нелепость,

У окон звучит серенада.

И я, не меняя традиций,

Не руша святые обряды,

Предстану такой бледнолицый

И телом как будто помятый.

Затем подыграют на скрипке

Качели, подъездные двери

Тем листьям, рожденным на липке,

Их шелесту, радости, вере.

Живем без метро и трамваев.

Растут, вырастают кварталы

На месте вчерашних сараев,

Которые сносят вандалы.

Напротив — аллея, пролесок.

Кажись, я — ожил у окраин,

Тобою плененный в довесок,

И город наш горд и бескраен.

Дождливая ночь

Город замер афинской скульптурой,

И колонны-столбы — у дорог.

Ты мне кажешься грубой и хмурой:

Я едва заступил на порог.

В неглиже, в обнаженном пространстве,

И до плеч устремились шелка —

Вижу страсть я в былом постоянстве,

Где течет молодая река.

За стеною — мятежники ночи:

Звезды-ангелы, дева-луна,

Нам которых нельзя опорочить,

Пусть хоть завтра начнется война.

Улыбнись, словно статуи Зевса,

Скоро грохнет прерывистый гром,

Заливая пристанище леса,

И начнется дождливый разгром.

Затем кончится ливень под утро,

Но рассвета не будет в окне,

Как не будет небес перламутра,

Как не будет печали в огне.

Будут только тяжелые тучи,

Чтоб сливаться с прохладой твоей.

В этом городе ночи дремучи,

Но и дни, я скажу, не новей…

Спокоен

Лицом сроднившись с серой глыбой,

Я стал по-каменному тверд

И замолчал озерной рыбой,

Где наверху толстенный лед.

Смотри: я, кажется, спокоен,

Не облюбованный тобой,

Напротив дома, серых троен.

Грабеж, по-нашему, разбой.

Ты словно непоколебима,

Что поострей — вонзила в грудь.

Затем царила пантомима:

От жестов было не вздохнуть.

Как будто лезвием по венам

Прошлась дрожащею рукой.

Пусть не подвержен переменам,

Но принял ласково покой,

Покой, граничащий с ответом

И без нейтральной полосы.

Тобой болел я прошлым летом,

Со мной — застывшие часы.

А я по-прежнему спокоен

И в механизм не стану лезть.

Но мир у ног твоих построен:

То ль наказанье, то ли месть.

Выжженый поэт

Земля — хранилище людей

И преисподняя для бесов —

Омытая водой дождей

И разных прочих интересов.

Я прискакал на жеребце

На беловато-златогривом.

Он будто символ о конце

В кино реальном, молчаливом.

По обе стороны реки

Все стало выжжено и мерзко,

Потухли в мире огоньки,

А я к тебе примчался резко.

Но вдруг изранила коня,

Взяла безжалостно убила.

И, голоском своим звеня,

Меня степенно разлюбила.

Ты — та, которая из муз

Предстала главной моей музой,

На мне набила крести туз.

Я стал рифмованной обузой.

Недалеко от перрона

Вагоны, сходные с гробами,

Стучат, освистывая вслед,

Нам, ставшим некими рабами.

Мы несвободные. Нет-нет.

С попутным ветром улетая,

Я зацепляюсь о тебя,

Как будто важная, святая,

Примерно месяц погодя.

Ты руки ныкаешь в карманы

Со мной не хочешь полетать.

Давно распущены тюльпаны,

Как повод снова помечтать.

Вот не хватает сил для взлета:

Пожалуй, хватит пары крыл.

Но ты не любишь рифмоплета,

И я под солнышком остыл.

И рельсы-рельсы, шпалы-шпалы

Дорогой выстланы в закат.

Уходит поезд запоздалый,

Везущий тонну химикат…

Одиночество в подъезде

Спускаюсь с пыльной лестницы,

Шатаюсь, скорчиваю рожу

И лопастями мельницы

Покой я мысленно тревожу,

Где нарушаю тишину

И глубь спокойствия подъезда,

А ты готовишься ко сну,

Но для меня в нем нету места.

Нет места даже по бокам,

С другого края — безнадега.

Разряды жалят по рукам,

Как будто гнев прошел от Бога.

Я словно в омуте погиб,

В стенах с шелушенной побелкой,

И твой чарующий изгиб

Представил чудом, не подделкой.

И я решаю не идти,

Но к одиночеству подняться:

Оно повсюду (и в сети).

Пусть небеса тебе приснятся.

А ты — под ними да со мной,

И впереди — громады лестниц.

Покой и только лишь покой.

Ты королева из прелестниц.

Воплощение тоски

Вот черное — и я тебя люблю.

Вот белое — и я тебя молю

Без слов остаться в этой суете

Подобно нескончаемой мечте.

Квадрат неописуемый, квадрат,

Когда глаза смыкаю в аккурат

Со звездами и главною звездой,

Но небеса мне кажутся водой.

Вот где-то лодка наша проплывет,

И океан нас завидно зовет.

И парус нов, по-дественному бел,

А я робею, в прошлом оробел.

Мелькает черное, и белое опять,

Я рад во сне, как в августе, обнять,

Но только руки… Руки далеки.

Ты стала воплощением тоски…

Страшно закрывать глаза

Мне страшно закрывать глаза,

Но если после открываю,

То резко жму на тормоза,

И будто в мозг вбиваю сваю.

Еще мне трудно говорить,

Цепляясь струнами за имя.

Я не хочу судьбу винить

И оставлять тебя с другими.

Послушай, милый ангелок,

На что нам земли, небо, море,

Когда развязан узелок,

Что не завяжется уж вскоре.

На что мне сон, когда лежу

Я с одиночеством в кровати.

И вижу солнце, и баржу,

Когда глаза смыкаю, кстати.

Там человечки, облака,

Часовня, хижины, дороги

И между — древняя река,

Что по поверью влили боги,

Но этот мультик иль кино

Конец ознакомительного фрагмента.