Бывшие. Она мне (не) нужна

Евсения Медведева (2024)

Среди толпы важных и близких людей она помнит лишь меня, мужчину, от которого ушла… — Артёша, ты пришел, я так ждала! — женский голос был слабым, еле слышным. Я застыл у порога больничной палаты, пытаясь признать в крошечном силуэте ту, которая предала меня, бросила семь лет назад. — Ждала? — нервный смешок вырвался сам. — Мужа своего с метровой родословной ждать надо, а не меня! — Мужа? — она вздрогнула и вскинула на меня рассеянный и непонимающий взгляд. — Какого мужа? Мы бывшие. Между нами пропасть предательства и лжи. Семь лет я пытался себя заставить разлюбить и забыть Но Марина вновь ворвалась в мою жизнь, но уже другой. Запуганной, брошенной, ничего не помнящей, прикованной к больничной кровати!

Глава 4

Внутри раскручивалась турбина напряжения. Умом понимал, что этот вечер не удастся забыть. Желание Лихого поговорить было настолько нестерпимым, что он красными пятнами покрывался. Пашка аккуратно поцеловал сына в макушку, вдохнул запах и кивнул на дверь.

— Иди, Тёмыч, скажи маме, что отец разрешил перед сном мультики посмотреть. Но только полчаса.

— Ну, паааап…

— Двадцать минут! — рявкнул Паха, прищуриваясь для пущей убедительности.

— Есть полчаса…

— Хер с тобой, — как только пацан ускакал в дом и плотно закрыл за собой дверь, я плеснул и себе, вдруг осознав, что уйти просто так не получится.

Проглотил, как воду родниковую, выдохнул, откинулся на спинку кресла, ожидая, когда прошлое вновь раскинет свой гадкий капкан, из которого мне хоть и удалось сбежать, но вот шрамы остались… Ноющие, загнивающие…

— Не бросал я тебя, Вороной, — тихо произнес Пашка.

— А где ж ты, сука, был? Где? Мне десять лет корячилось, а из свидетелей только дружок-мудила, сбежавший при первом шухере! — шептал, но так надрывно, что у самого кровь в венах стыла от этого звука. — Где, мать твою, Лихой, ты был все два месяца, которые меня менты прессовали?

— Десять лет? — хмыкнул Пашка и повернулся ко мне. — А мне пятнадцать шили. Особо крупный размер. Взяли на кармане при понятых и генерале!

— Чего, бля? — хохотнул, пытаясь увидеть в его взгляде малейший признак шутки. — Ты че мне в уши льёшь, Лихой?

Мой друг в жизни не прикасался к дури, считая это поводом, чтобы начистить морду наркоману. На дух их не переносил, кровь кипела у него, потому как вырос в такой семье. Вечно избитая мать, отец-нарик, голодные братья и опека, приходящая домой как по расписанию.

Только что толку, что они приходили? Толстые и сытые тетки осматривали пустой и уже год неработающий холодильник, что-то задумчиво писали в кожаной папке, а после со спокойной совестью уходили. Никого не спасла эта опека… И сосед участковый тоже не спас. Отец все равно убил мать в очередной горячке.

Поэтому слышать про эту странную статью было абсолютно дико!

— Че ты несешь, Лихой?

— А вот когда я приехал показания давать, меня у ментовки и повязали. Куча свидетелей, толпа высокопоставленных начальников, даже сам генерал вышел следить за шмоном. В машине сумку с наркотой нашли, ну а дальше — меня в кандалы и в камеру. Срать они хотели на мои гражданские права, три месяца не пускали ни родных, ни адвоката! — Лихой вскочил и бросился к бассейну. Зачерпнул ладонью воду и стал плескать на голову. — Левин, сука…

— Кто?

Нутро коркой льда покрылось…

Я семь лет не произносил эту фамилию вслух. Семь гребаных лет!

— Левин. Заявился в камеру и сказал, если хочу выйти, то должен молчать. Мол, с тобой он всё перетёр, отпустили уже, припугнул легонько, и ты сам сбежал далеко-далеко… А я там остался! Ты что-то тоже не бросился меня искать! — Лихой подскочил ко мне и схватил за грудки, сжимая футболку у горла с такой силой, что ткань затрещала. — Что ж ты, друг мой, сразу ему поверил, что я скрысился? Поверил, что бросил? Сукой меня считал все эти годы, да?

Я ничего понять не мог…

Факты, воспоминания, слезы матери — все в кучу смешалось.

Тот месяц я помнил смутно, ориентировался по ощущению. И то, что говорит Пашка, было настоящим шоком.

Ко мне тогда в камеру отец пришел, сказал, что Лихой уехал из города, чтобы не светиться у ментов. Старик умолял меня написать повинную, дабы скостить срок… Но я упирался. Как баран ждал, что сейчас Пашка одумается и подтвердит, что никакой дом я не вскрывал, а с ним всю неделю бухал. Но друга всё не было, и не было…

А потом меня просто отпустили, передав письмо от девушки, которую я любил больше жизни. До сих пор наизусть его помню… Могу забыть, кому бабок занимал, когда ТО у тачки, могу просрочить загранник, но эти её долбаные слова помню.

Мы с Лихим долго молчали, смотря друг другу в глаза. Не шевелились, рычали, только пламя ярости не испускали. Он сжимал меня за горло, а я выкручивал его руку, видя, как ему больно… Но Пашка не отпускал, а я не привык сдаваться.

— Ещё рано? — вздохнула Алиса, тихо входя на террасу. Она не бросилась разнимать нас, просто прошла мимо и села в кресло. — Я думала, вы уже по третьему кругу бьете морды друг другу.

— Лиса, иди в дом, — рыкнул Пашка, и как только он разжал пальцы, я тоже ослабил хват.

— Никуда я не пойду. Секундант нужен? Нет? Но ничего, потерпите бабу в своем обществе. Кто-то же должен скорую вызвать? — она откровенно стебалась, вот только голос звенел от тревоги. — Тём, ты только помни, что я одна двух спиногрызов не вывезу.

— Язвой была, язвой и осталась, да? — внезапно я рассмеялся, рассматривая блондинку, которую помнил в боевом окрасе, скрытом под черным шлемом байка.

— Есть такое. Лихой надеялся, что на втором кесаревом вырежет это дерьмо из меня, но увы… — она кивнула и наполнила наши стопки. — Итак? Начнем собирать события тех дней сначала? Давайте я сразу скажу, что не уйду, пока вы не поговорите! Боже, как я вас ненавижу…

Внезапно Алиса зарыдала, пряча лицо в ладонях. Захлёбывалась, глотала воздух, растирая горло в попытке успокоиться.

— С детства ненавидела, потому что от вашей компашки вечно были проблемы. Слышишь шум — Вороной, Лихой и Витязь дерутся. Вся школа об этом знала. А когда выросли, бесили своей неразлучностью. Мы же даже на свидание с Пашкой ходили в вашем сопровождении! И через полчаса это уже было не свидание, а сходка в местном спорт-баре! — Лиса то ли рыдала, то ли смеялась взахлеб. Даже Пашка опешил от этой реакции, глаз не сводил с жены, давая возможность выговориться. — А сейчас ненавижу, потому что два взрослых мужика настолько упрямы и глупы, что позволили сраному Левину сломать свою дружбу. Вас девушки не разлучили, а Левину удалось…

Она говорила легко, вот только в словах её было столько убийственной правды, что горло сжималось в приступе удушья. И, кажется, я был не одинок. За столом повисло тяжелое молчание, нарушаемое лаем собак, приглушенной музыкой с набережной и жалобным криком ласточек.

— В тот день, когда тебя арестовали, мы хотели рассказать о беременности, Лиска была уже на четвертом месяце, — Пашка нарушил молчание первым. — А когда меня отпустили, из СИЗО я поехал прямиком в роддом. Тёмка родился недоношенным, слабым…. А я был в камере без связи с внешним миром. Лиса в реанимации, к пацану не пускают, я до утра стоял у серых стен роддома, вспоминая молитвы… Просил, лишь бы только они не оставили меня одного.

Лихой выпалил самое важное для него, самое болезненное, самое жуткое, что пришлось испытать. Смотрел в глаза, давая понять, что это только начало…