Зверь

Евдокия Гуляева, 2018

Он – Зверь. Красивый, безжалостный, с глазами цвета осеннего неба. Я – молодая девушка, случайно оказавшаяся не в то время и не в том месте, попавшая, по воле случая, в совершенно чужой, его жестокий мир, со своими порядками, законами и принципами. Каждая девушка верит в сказки… Как же больно будет убедиться, что сказок не существует!Современный любовный роман. Первая книга дилогии.

Глава 6

Не знаю, сколько прошло времени, но проснулась я от порыва ветра, который ворвался в приоткрытое окно и сейчас забавлялся со шторой, играя ею. Наверное, на улице начинается первая гроза. В начале мая грозы — частые гости. Надо бы закрыть панорамное окно в гостиной, ведущее на террасу, которое с вечера я оставила открытым, иначе, завтра все будет в пыли. Да и балетки забрать, которые бросила на кухне…

Встала. Надела на себя единственное платье униформы и очень тихо, на носочках, прошла мимо комнаты бабы Маши, которая находилась по соседству с моей спальней и вышла на кухню. На улице уже совсем стемнело и, в тусклом свете приглушенных ламп над барной стойкой, я, нагнувшись, рукой нащупала свою обувь. Не утихающий ветер все сильнее трепал шторы в гостиной, и я направилась к окну, чтобы прикрыть его, когда меня остановил тихий голос из угла комнаты:

— Не трогай…

Я резко обернулась на голос и увидела, что в кресле, том самом, черном, стоящим в углу сидел Он — Зверь. Тусклый свет ламп чуть попадал на его ноги — все остальное было в тени, но мои глаза уже привыкли к темноте, и я смогла разглядеть сидящего напротив меня мужчину.

Он был полуодет. Без пиджака. Его рубашка была расстегнута до пояса. Галстук валялся все тут же, на полу у его ног. В руках у него был стакан, который был почти допит. Судя по янтарному цвету напитка — виски, предположила я.

— Подойди, — тихо приказал он мне.

Я посмотрела в сторону на коридор, из которого вышла, мысленно считая расстояние до двери своей комнаты.

«Что, если сейчас убежать и попытаться закрыться там?»

— Не советую сегодня меня злить, — коротко бросил он.

Повернувшись к нему, сделала несколько несмелых шагов вперед…

— Еще ближе… — шепнул он, похлопав подлокотник кресла, показывая мне, насколько близко я должна к нему подойти.

Этот жест — похлопывание — вывел меня из себя.

«Как собаку подзывает», — подумала я. Но подошла, встряхнув головой и упрямо подняв подбородок, глядя прямо на него.

«Я не покажу ему свой страх… пьян»

— Значит, ты целка, — констатировал он.

«Откуда он узнал?» — пронеслось в голове, а потом вспомнила, как неделю назад ко мне приходил врач и делал полное обследование.

«Доложили уже…» — подумала я.

Зачем ему я?! Надежда, вспыхнув огненным факелом, осветила все внутри меня, принося с собой лучик-шанс на то, что что такие, как я, ему не интересны: нечего не чувствующие, не умеющие… но тут же погасла, когда я увидела пустое, абсолютно равнодушное выражение его глаз.

— Мне абсолютно безразличен факт твоей девственности. Я трепета от этого не испытываю, возни только больше с целками поначалу. Не стой, раздевайся…

Осколки той угасающей надежды на то, что отпустит, что я не нужна ему, разбились прямо у меня в сердце, нанося рубцами несуществующие раны.

— Нет, — тихо пропищала я ему.

— Что — нет?

Его глаза, до этого спокойные, уравновешенные, загорелись огнем азарта и предвкушения. Я сразу же заметила эту перемену в его взгляде, еще, за секунду до этого, спокойном. Жестокая, страшная улыбка потихоньку начала расползаться на его лице, делая его для меня еще непривлекательнее.

— Я уже предупреждал тебя, что ты не имеешь права со мной спорить, девочка. Ни спорить, ни разговаривать со мной. Нельзя так же говорить мне — нет. От тебя я хочу услышать только «да, хозяин» и «как глубоко взять, хозяин». На колени, сука!

— Я не хочу, — тихо прошептала я в ответ. — Пожалуйста! Не делайте этого со мной!

— Пожалуйста, кто? Хозяин! — раздражаясь все больше, ответил мне он.

— У меня нет и не может быть хозяев. Я не вещь! — подняв подбородок и упрямо глядя ему прямо в глаза, ответила я.

Он, отставив бокал на столик, резко встал и в два шага, моментально преодолев расстояние, приблизился ко мне.

— Я предупреждал. Тебе это не понравится, — прорычал он и, намотав мои кудри на кулак, резко дернул голову вниз, второй рукой быстро расстегивая ширинку на брюках.

Я, больно ударившись коленями о мраморный пол, вскрикнула. Ему в глаза я уже не смотрела. В глаза этого монстра… Расстегнутая им ширинка, оказалась перед моими глазами. Я уставилась на его боксеры.

— Сними их. — Снова сухой, бесчувственный приказ. — Зубами.

— Да пошел т-т… — Его рука еще сильнее стиснула мои волосы в кулаке так, что от накатившей боли и страха из глаз полились слезы, и я послушно взялась зубами за его трусы и потянула их вниз. Его член был перед моими глазами, он был возбужден.

Из-за меня? Я испытывала двойственные чувства. Да что там, целую гамму чувств на разрыв. И боль, и унижение, и необузданное первобытное желание: как убить, так и прикоснуться к тому, кто завораживал меня своей силой. Сила или жестокость. Я знала, что между этими понятиями лежит очень тонкая грань, но не могла ее провести.

— Возьми его в рот. Ты делала это прежде?

— Нет. И не собираюсь.

Мои волосы, намотанные на его кулак, болели у корней, а он, еще сильнее дернул мою голову на себя, подался вперед так, чтобы мои губы нашли его член.

— Соси его. И делай это, до тех пор, пока не сможешь назвать меня своим хозяином.

Очередной вызов забурлил в крови — нет, никогда я не признаю этого жестокого урода своим хозяином! Нет, нет, нет. Не испытывая ни отвращения, ни желания, я послушалась его, боясь физического наказания. Я понимала, что это неизбежно. Закрыла глаза, чтобы не сгореть от стыда и не видеть это чудовище, прошлась губами по чувствительному месту на его члене. Я слышала, как Он тихо втянул воздух, и его грудной стон отдался легким возбуждением внизу моего живота…

Черт возьми, я пробую его языком. Я была настолько против этого…

«А сейчас?»

— Жестче, — приказал он, свободной рукой обхватывая меня за скулы и не давая дернуться в сторону или отвернуться. Его пальцы лихорадочно запутались в моих волосах, направляя, чуть надавливая на затылок, помогая мне ласкать его эрегированный член.

Я, лихорадочно пытаясь отстраниться, ухватилась за его бедра, но он мне не позволил, еще сильнее прижав рукой мою голову. Ногтями царапая его, я захрипела от сильных и жестких толчков. Он и не думал церемониться со мной. Это не желание быть со мной, он хотел этим только наказать меня, поставить на место…

— Назови. Меня. Хозяин. — Его дыхание стало более глухим, частым от удовольствия, которое он испытывал, унижая меня. Я распахнула веки и посмотрела на него снизу-вверх, пропадая в водовороте его глаз. Он смотрел на меня…

И я потерялась в его взгляде, растворилась вовсе. Голова закружилась. Никакой передышки. Лидируют лишь инстинкты, голые, такие примитивные, возбуждающе-порочные. Они взрывают мне мозг вспышкой неожиданного, непонятного для меня желания, которое уже не спадает ни на секунду, превращая меня в животное, не способное думать, только желать и хрипеть, широко открывая рот, чтобы с наслаждением принять его губами, лаская языком вздувшиеся вены, бархатную головку, впиваясь в его бедра ногтями. Почувствовала, как толкнулся к самому горлу, надавливая мне на затылок и застонал…

И меня трясет, как в агонии, как в лихорадке. Я захлебываюсь, обливаясь слезами, но лучше задохнусь совсем, чем попрошу его о пощаде. Двигается так быстро, что у меня перехватывает дыхание. Удерживая за волосы, надавливая на затылок, чтоб приняла еще глубже, и я чувствую, где заканчиваюсь, где его плоть бьется прямо мне в горло, словно пытаясь заткнуть меня, чтобы и не дышала вовсе, чтобы не было больше этих слов неповиновения ему… соски трутся о жесткую ткань униформы, задевая его брюки, вызывая дрожь во всем теле…

— Ты. Никто. — Толкнулся так глубоко, что из глаз опять брызнули слезы.

Рычит, все больше ускоряясь.

— Никто! — Толчок. — Никто! — Толчок. — Никто!

Беспрерывно, с каждым жестким ударом члена, вдалбливая в меня это слово, пока я не слышу его дикий рев, и внутри, прямо глубоко в горле не разливается семя вместе с бешенной пульсацией каменной плоти…

Вышел из меня, резко дернул вверх, поднял, удерживая за шею, долго смотрел в глаза и в его зрачках отражение моих серых глаз, затуманенных и подернутых легкой дымкой возбуждения. Медленно провел большим пальцем по опухшим приоткрытым губам, а потом резко откинул в сторону. Я, не удержавшись на ногах, упала. Вскинула голову, смотря ему в глаза.

— Поверь мне, дальше может быть только жестче.

Надел боксеры, застегнул ширинку и, отвернувшись от меня, начал подниматься вверх по лестнице, больше ни разу не обернувшись…

А я все это время, пока он медленно поднимался, зажав рот кулаком, тихо глотала льющиеся по щекам слезы. Хотелось завыть в голос от обиды и унижения! Терла ладонью опухшие губы, пытаясь стереть его вкус на языке, запах его, который въелся в каждую мою пору на коже.

«Ненавижу его! Как же я его ненавижу!»

***

Медленно поднимаюсь вверх по лестнице, а сам слышу ее тихие всхлипы и еле прорывающиеся рыдания. Ее истерика меня совсем не трогает.

«Сама виновата! Черт ее побери! Другая, на ее месте, не выводила бы меня из себя своим открытым неповиновением! А эта назло ведь, подбородок свой поднимает, смотря прямо в глаза, и отказывает! Мне!»

Монстр внутри меня мечется, он требует вернуться и ее наказать. Наказать по-настоящему, поломать, порвать, как вещь ненужную, которая и прибыла в этом качестве в мой дом. А потом выкинуть ее как поломанную, ненужную и забытую куклу! Уже много лет никто не говорил мне нет. Бесит.

Зашел в спальню, тихо прикрыв за собой дверь, и прислонился, пытаясь отдышаться.

К ней. Так тянет сейчас спуститься к ней! Заглянул ведь в глаза эти серые, полные до краев обиды и ярости, и пропал, не смог больше себя сдерживать. Зверь взял надо мной верх.

Бл.дь! Разве эта сука хоть чем-то отличается от других?! Ведь она совершенно не в моем вкусе! Но как только прикоснулся к ней, ощутив легкий, едва уловимый запах ее первого возбуждения — так сорвало стоп-кран моей сдержанности и хладнокровия. Ведь взбесила меня своим отказом! Не хотел ее вовсе, а тут, как переключатель, сработал на отказ и вызов, брошенные ею. Рот этот ее бархатный, горячий, язычок неумелый… кончил, а у самого до сих пор яйца сводит до боли, как хочу ее снова. Стояк бешенный!

В ванну зашел, разделся и включил воду ледяную. Глаза закрыл, а перед глазами лицо ее сердечком, губы полные, влажные… как несмело языком меня первый раз коснулась, пробуя, все в голове каруселью, мыслями разноцветными кружит. Перед глазами ничего, кроме волос ее рыжих на уровне моего паха… Прислонился лбом к мокрому кафелю и провел по члену рукой, сжал… не отпускает… Ведь сто лет не дрочил, а тут, как мальчишка… чтобы только назад не спуститься и ей не навредить! Не разорвать ее сейчас, не сломать окончательно! Стиснул второй рукой мошонку, чуть оттянул… рукой по каменному стволу вверх-вниз…

Бл…дь, сука! Какая же она сука! Чуть не задушил ведь ее там, внизу. Трахал эту суку в рот остервенело, жестоко, и не мог остановиться, понимая, что все это не утоляет голод, а наоборот, жажда обладать ею становится только невыносимей, когда каждый ее протяжный стон и хрип буквально раздирал мне все в голове, выворачивая мозги наружу. Наслаждение такое острое и яркое! Нереальное…

«Наваждение какое-то! Не проходит!» Монстр во мне не успокаивается, его раззадорило ее открытое неповиновение. Он хочет поиграть с ней, уже скребет когтями, раздирая изнутри мое тело, и требует от меня крови — ее крови! Ему мало этого наказания.

«Нет», — говорю я себе. — «Подожди. Сейчас отпустит…»

Верх — вниз рукой по стояку, чуть сжал… сильнее, жестче…

Мягкость ее волос до сих пор ощущается в ладони, локон, как железным раскаленным прутом по руке прошелся, ожег оставляя. Запах ее… Сумасшедшая, глупая… зачем злит меня?!

Слегка встряхнув головой, пытаюсь прийти в себя. Впервые за десять лет я подавился от чувств, которые на меня обрушились. Ядреный, заводящий коктейль из бешенства, ярости и нереального возбуждения растекался по крови, словно яд замедленного действия, который был готов вот-вот прорвать, прожечь насквозь ледяную плотину моей сдержанности. Вспомнил, как серые глаза девушки блестели от такого же испепеляющего гнева, и это подстегивало меня снова и снова… как издалека услышал свой мучительный стон. Наслаждение было таким мощным, что аж искры из глаз посыпались. Мне казалось, что меня разорвало на части.