Личный паноптикум. Приключения Руднева

Евгения Якушина, 2022

Одержимый безумной идеей маньяк затевает с Рудневым и его друзьями роковую игру. На кону человеческие жизни, а правила игры постоянно меняются. Зло принимает всё более причудливые формы, экспонаты личных паноптикумов обретают жизнь, а ночные кошмары превращаются в жестокую реальность. Охотиться за демонами, вырвавшимися из персонального ада, героям предстоит и в светском салоне, и в театральном закулисьи, и в воровском притоне. Однако, зло предпочитает скрываться в местах неочевидных.

Глава 6

Не успели друзья договорить, как раздался призывный звук гонга, и лакей распахнул двери, ведущие в соседнюю залу. Разговоры разом притихли, иные лица сделались взволнованными, иные — напряженными. Гости потянулись из гостиной в «святилище».

«Святилище» представляло собой небольшой зал, тонувший в сумраке и освещенный лишь светом античных напольных масляных светильников, ряд которых делил помещение на две части. В первой полукругом стояли два ряда кресел с карточками, на которых значились имена посетителей. Вторая часть зала была отгорожена плотной золотистой занавесью, и, очевидно, именно там должно было вот-вот начаться таинство предсказаний оракула.

Руднев с Белецким обнаружили свои карточки на центральных креслах в первом ряду.

— Я собирался посмотреть на все это со стороны, но, похоже, оракул сам решил понаблюдать за нами, — проворчал Руднев, занимая отведенное ему место.

— Если вы надеялись разгадать секрет фокуса, то наша позиция самая выгодная, — утешил его Белецкий.

Когда все посетители наконец расселись, снова прозвенел гонг, и в зале воцарилась тишина.

Золотистая занавесь дрогнула и с тихим шелестом поползла вверх, пока край ее не остановился на половине высоты от пола до потолка.

Понять размеры открывшегося пространства было невозможно, так как границы его растворялись в непроглядной мгле. Посреди него на высокой треноге, сияющей золотым блеском, восседала с ног до головы укутанная в алые шелковые покрывала женская фигура. У подножья треноги стояла бронзовая чаша, курившаяся тонким прозрачным лиловым дымом. Принюхавшись, Дмитрий Николаевич уловил густой запах ладана, жженого лавра и еще каких-то благовоний.

С минуту женская фигура на треноге была недвижима, а после медленно подняла голову.

Пифия взглянула в зал взглядом широко распахнутых глаз, сфокусированных, казалось, на чем-то за гранью этого мира. Лицо вещуньи было застылым, не выражающим ничего, словно лицо античной статуи. Внезапно уста ее разомкнулись, и тихий грудной голос, совсем непохожий на тот, что слышали Руднев с Белецким накануне, размерено произнес:

— Великий оракул готов говорить со смертными. Вопрошайте.

Призыв этот прозвучал как-то так, что Дмитрий Николаевич неожиданно для себя почувствовал, как по коже у него бегут мурашки. И раньше, чем он успел сбросить с себя тревожное наваждение, из-за спины у него раздался первый вопрос, заданный очень пожилой дамой:

— Сын мой, Мишенька, на Дальний Восток направлен служить… Скоро ль вернется? А как вернется, женится ли в срок? Очень уж хочу я внуков успеть понянчить…

Поза пифии не переменилась. Взгляд оставался все таким же отрешенным и нездешним.

— Голос рода… — глухо произнесла она. — Коли он взывает к смертным, так ничто не может противостоять ему… Не вопрошай, смертная, сама на зов иди… Успеть может лишь тот, кто поспешает…

— Это ж как понимать-то? — переспросила старая дама. — Самой мне, что ли, к Мишеньке поехать?.. А ведь и то верно, душенька! Чего ждать-то? И так ведь, как старый гриб, все на одном месте…

— Ответь мне, пифия! — перебил старуху молодой человек болезненного байроновского вида. — Когда наконец преставится этот черт жадный и я получу наследство? Ведь уж сколько лет на ладан дышит, а, глядишь, и меня переживет!

— Все в свое время случается, — ответствовала пифия. — Не рано. Не поздно. Точно в срок.

— И мне ответь! — спросил господин, сидевший рядом с Рудневым. — Как дело-то мое в суде? Выгорит ли?

— Тому, за кем правда, нет причин о судах беспокоиться. Ни о земных. Ни о небесных, — прозвучало в ответ.

Вопросы посыпались со всех сторон. Одни из них были серьезными, другие — пустяшными, и на все на них пифия отвечала туманно и расплывчато. Однако публика, находящаяся в каком-то особом душевном возбуждении, оставалась довольна. Казалось, вопрошавшие не очень-то и стремились получать конкретные ответы на свои вопросы и удовлетворялись туманными откровениями, неопределенность которых позволяла им слышать именно то, что они и желали услышать.

Дмитрий Николаевич склонился к Белецкому и шепнул ему на ухо:

— Говорил же я тебе, все это дешевая мистификация. Она, как любая гадалка, дает ответы, которые трактовать можно по-любому.

— Подождите, Дмитрий Николаевич, — тихо ответил Белецкий. — Сеанс еще не окончен. Возможно, вы измените ваше мнение об уровне мистификации.

Прошло еще минут десять, в течение которых характер предсказаний нимало не поменялся, но внезапно пифия вздернула голову выше и повела невидящим взглядом, будто высматривая кого-то среди гостей.

— Тише! — повелительно сказала она. — Тише, смертные! Великий оракул желает слышать невысказанный вопрос.

Зал затих.

Прорицательница подняла руку. Ее указующий перст твердо и однозначно был направлен на Дмитрия Николаевича.

— Ты! — произнесла она, возведя очи горе. — Ты пришел сюда со множеством вопросов, но не задал ни одного. Уста твои немы, но разум и сердце алчут ответов. Так вопрошай же!

Тишина в зале была такой, что заданный Рудневым вполголоса вопрос был услышан каждым из находящихся в зале.

— Где няня Агаты?

— Дмитрий Николаевич, это жестоко! — возмущенно прошипел Белецкий на ухо другу.

Ни одна черта не дрогнула в прекрасном лице пифии, а палец ее по-прежнему указывал на Руднева.

— Там же, где десять остальных, о которых ты хочешь спросить, — прозвучал ответ, и Дмитрию Николаевичу почудилось, что его окатили холодной водой.

— Где именно? — спросил он, напряженно подавшись вперед.

Рука пифии задрожала и опустилась. Она уронила голову на грудь и вся поникла, словно силы полностью оставили ее. Золотистый занавес упал, отгородив треногу от зала.

Несколько секунд в зале еще сохранялась тишина, а потом посетители зашевелились, заговорили, поднялись с мест и направились к выходу.

— Что это было? — ошеломленно спросил Руднев, поворачиваясь к Белецкому.

— Я думал, вы мне объясните, — нахмурился тот. — Вы же намеривались разгадать фокус… Как думаете? Может, пора привлечь к разгадыванию Анатолия Витальевича с его кавалерией?

— Это успеется, — возразил Дмитрий Николаевич, решительным шагом направляясь прочь из «святилища». К нему вернулся его рационально-скептический настрой. — Сперва давай-ка сами испросим объяснений у чаровницы.

В дверях они наткнулись на запыхавшегося фамильяра.

— Прекрасно все прошло! Не правда ли, господа?! — с обычной для него восторженностью воскликнул Иннокентий Федорович и, не дожидаясь ответа, прибавил: — Дмитрий Николаевич, их яснословие просят вас пожаловать к ней. Извольте следовать за мной!

— На ловца и зверь бежит, — пробормотал Белецкий, шагнув вслед за Рудневым, но Золотцев решительно преградил ему дорогу.

— Их яснословие велели привести только лишь господина Руднева!

— Нет уж! — возразил Белецкий. — Мы пойдем оба. Если вам так будет понятнее, я фамильяр Дмитрия Николаевича и обязан его сопровождать. Вы же меня понимаете?!

Но Иннокентий Федорович понимать не желал.

— Госпожа ожидает исключительно господина Руднева, — повторил он с настойчивым раздражением.

— Подожди меня, Белецкий, — попросил Дмитрий Николаевич.

— Если я правильно понял настроение ее яснословия, вам, господин Белецкий, придется ждать долго, — заметил фамильяр.

— В смысле? — спросил Руднев.

— В том смысле, что их яснословие оказывает вам честь пригласить вас на ужин, Дмитрий Николаевич.

— Тогда, Белецкий, поезжай домой, — велел Дмитрий Николаевич, игнорируя встревоженный взгляд друга. — Отказаться от предложения госпожи Флоры было бы неучтиво с моей стороны.

Золотцев провел Руднева во внутренние покои особняка и остановился перед высокой двустворчатой дверью, расписанной яркими тропическими цветами и диковинными райскими птицами.

Фамильяр критически осмотрел Дмитрия Николаевича с ног до головы, смахнул с его рукава несуществующую пылинку и удовлетворенно прихлопнул в ладоши. Церемония эта была Рудневу неприятна, поскольку заставила почувствовать себя едва ли не именинным подарком.

— У вас есть какие-то замечания к моему внешнему виду? — спросил он натянуто.

— Нет, что вы! Вы великолепно выглядите, Дмитрий Николаевич! — не уловив сарказма, ответил Иннокентий Федорович и с поклоном распахнул дверь. — Входите! Вас ожидают!

Руднев вошел и замер, пораженный необыкновенной обстановкой комнаты.

Это была круглая зала с куполообразным потолком в форме раковины, выложенным мозаикой из перламутра. Стены имели светлый золотисто-охровый оттенок и были украшены расписным фризом в тех же мотивах, что и орнамент на двери. Этот же рисунок повторяла мозаика на полу. По периметру располагались двенадцать дорических колон из черного мрамора. В центре — на высоте четырех ступеней, также выложенных черным мрамором, возвышался подиум с двумя золочеными фонтанами в форме цветков лилии и пятью золочеными же напольными светильниками в виде обнаженных женских фигур в полный рост с огненными чашами в руках.

Между фонтанами на подиуме находился лектус, покрытый леопардовой шкурой, а перед ним — инкрустированный золотом и слоновой костью стол, изысканно сервированный и украшенный живыми цветами. Подле стола стоял обитый черным бархатом клисмос.

Сколь ни впечатляющим был интерьер залы, произведенный им эффект не мог и близко сравниться с тем, что испытал Руднев при виде ожидавшей его последней дельфийской пифии.

Флора возлежала на лектусе, небрежно облокотившись о подушки. На ней была лишь подпоясанная золотой цепочкой туника из белоснежной тончайшей ткани, едва доходившая женщине до середины бедра. Мягкие складки легкой материи ни в коей мере не скрывали, а лишь подчеркивали каждый изгиб ее прекрасного тела. Пышные волосы, подхваченные алой лентой, темным водопадом рассыпались по плечам и ниспадали на полуобнаженную грудь. Флора задумчиво перебирала тяжелые золотые браслеты, унизавшие ее тонкую точеную руку. Лицо прорицательницы было почти таким же отрешенным и бесстрастным, как во время сеанса.

Внезапно Флора будто очнулась от своих мистических грез, подняла глаза на гостя, улыбнулась и тихо произнесла:

— Что же вы стоите, Дмитрий Николаевич? Присаживайтесь, — она кивнула на клисмос. — Составьте мне компанию. Я не люблю ужинать в одиночестве.

Стряхнув с себя оцепенение, Руднев поднялся на подиум и сел напротив пифии, даже не пытаясь заставить себя отвести взгляд от прекрасных очертаний изящного и гибкого тела.

— Вы так и будете молчать, Дмитрий Николаевич? — продолжая улыбаться, спросила Флора. — Хотите вина?

— Благодарю вас, сударыня, я и без того чувствую себя опьяненным, — ответил Руднев и налил вина в протянутую пифией чашу античной формы.

— Напрасно, — сказала она, пригубив напиток. — Это вино присылает мне один испанский гранд. Ему более ста лет. Вину, разумеется…

— Что же такое вы предсказали этому гранту, что он так щедр?

— Поверьте, это скучная история… — Флора повела плечами, и ее колыхнувшаяся грудь вновь приковала к себе взгляд Дмитрия Николаевича. — О чем вы так напряженно думаете, господин Руднев?

— Я не осмелюсь озвучить всех своих мыслей, — признался он, принудив себя поднять глаза и уж смотреть ей в лицо. — Но, если вы позволите, сударыня, я спрошу. Кто тот счастливчик, которому вы делаете часть, позволяя скрашивать ваше одиночество за ужином?

— Вы ревнуете?

— У меня нет на это никакого права… Но я ему завидую.

Мадмуазель Флора провела тонким пальцем по краешку своего бокала.

— Выбор не за мной. За оракулом, — произнесла она.

— Ваш оракул безжалостен к своим соперникам!

— Почему вы так говорите?

— Потому, что всякому мужчине мучительно одновременно столь безнадежное и столь отчаянное вожделение.

— Отчего же безнадежное?

Руднев удивленно поднял брови.

— Ваш фамильяр давеча уверял, что пифия, чтобы не потерять свой дар, обязана хранить целомудрие и верность оракулу.

— Иннокентий Федорович слишком буквально воспринимает некоторые вещи…

— Вот как?.. — произнес Дмитрий Николаевич, неотрывно глядя ей в глаза. — Сударыня, мое естество принуждает меня толковать ваши слова слишком уж однозначно. И если у вас нет намерения, которое бы было для меня невыразимо желанным и крайне лестным, не искушайте меня. Ваш… олимпийский… образ и без того будоражит меня сверх всякой меры.

В глазах пифии пробежала тень тщеславного удовольствия, но тут же лицо ее сделалось невинным и удивленным.

— Неужели мой облик смущает вас, Дмитрий Николаевич? На ваших картинах случаются куда как более откровенные женские образы.

— Я не сказал «смущает». Но вы не моя натурщица, и оставаться равнодушным к вашим чарам мне сложно… Зачем вы так откровенно дразните меня, мадмуазель?

Последние слова Руднев произнес уже абсолютно ровно и холодно.

Пифия остро сверкнула на своего собеседника глазами, а потом неожиданно зло рассмеялась.

— Затем, чтобы отомстить вам за ваше бессердечие.

— О чем вы?

— О вашем вопросе!

— Сожалею, если причинил вам страдание.

— Ничего вы не сожалеете! — гневно воскликнула пифия. — Не лгите! Ни тогда, ни сейчас вам дела нет до моих чувств! Вы явились лишь за тем, чтобы получить ответы на свои вопросы.

— Не стану спорить с вами, сударыня. Но у меня есть оправдание. Моя цель — найти убийцу вашей сестры. И потому позвольте мне продолжить расспросы. Что вам известно о случившемся? Где, по-вашему, может находиться няня вашей сестры? Что означает ваш ответ мне сегодня? И зачем вы придумали историю про перчатку?

Флора опустила глаза и снова принялась играть браслетами. Руднев терпеливо ждал. Наконец она вскинула голову и посмотрела на Дмитрия Николаевича с вызовом.

— Вы ведь не верите в оракула? Так? — спросила она.

— Нет, сударыня, — ровно ответил Руднев. — И более того, уверен, что и вы в него не верите. Вы умная женщина, прекрасно разбирающаяся в человеческой натуре, а кроме того, талантливая актриса. Этих качеств более чем достаточно, чтобы создать вполне убедительный образ пифии и разыгрывать сеансы предсказаний перед теми, кто сам желает быть обманутым. Я прав?

— Лишь отчасти, — качнула своей очаровательной головой Флора, и Дмитрию Николаевичу снова пришлось собирать волю в кулак, чтобы не сосредотачиваться на изящном изгибе ее шеи и не прослеживать взглядом легкое движение темного локона, соскользнувшего с плеча во впадину между высокими тугими грудями ворожеи.

— Сударыня, не пытайтесь морочить мне голову! Мне нужна правда!

Флора прикрыла глаза и насмешливым тоном произнесла:

— Я просто-таки представляю вас, Дмитрий Николаевич, рыцарем в белых доспехах, на щите которого начертано: «Je veux la vérité!» (фр. Мне нужна правда!)

— У вас богатое воображение, сударыня! — парировал Руднев. — Но я прошу вас отвлечься от ваших фантазий и ответить.

— Мне нечего вам ответить, Дмитрий Николаевич! Я не знаю ответа ни на один из ваших вопросов, — пифия устало откинулась на подушки и смотрела на Руднева из-под густых темных ресниц.

— Мадмуазель, математическая статистика решительно возражает против подобных совпадений!

— Совпадения тут ни при чем, сударь! Неужели вы до сих пор не поняли?! Это были настоящие прорицания!

— Что?!

— Дмитрий Николаевич, вы во многом правы! Да, большая часть моих предсказаний — мистификация. Я просто понимаю по вопросам, что хотят услышать люди, и отвечаю сообразно. Но это не всегда так! Иногда оракул и впрямь вещает через мои уста!

Руднев с недоумением смотрел на пифию. Казалось, женщина сама верила в то, о чем говорила.

— Сударыня, — мягко произнес наконец Дмитрий Николаевич. — Вы хотите сказать, что, когда вы сегодня отвечали на мой вопрос, это был реальный ответ оракула? И про обожженную руку тоже вещал он?

— Да, господин Руднев. Именно это я и пытаюсь вам объяснить. Я настоящая пифия. И не важно, готовы вы в это поверить или нет…

Дмитрий Николаевич нахмурился.

— Я вижу, вы не хотите быть со мной откровенны, сударыня, — сказал он сухо и поднялся. — В таком случае нет смысла продолжать наш разговор. Честь имею откланяться, мадмуазель.

Руднев направился к двери, но не успел он сделать и десятка шагов, как за спиной его раздался шорох. Дмитрий Николаевич резко обернулся.

Мадмуазель Флора сидела абсолютно прямо. Лицо ее помертвело и застыло в какой-то необъяснимой пугающей гримасе. Невидящий взгляд широко распахнутых глаз пифии слепо шарил по комнате, пока не остановился на Рудневе. Ее рука, унизанная золотыми браслетами, поднялась в давешнем указующем жесте.

— Ты! — провозгласила пифия низким грудным голосом. — Задай свой вопрос!

От этого неживого голоса, а пуще от пронзительного взгляда, вперяющегося в него, у Дмитрия Николаевича холодок пробежал по спине и сердце забилось гулкими тяжелыми ударами.

— Задай свой вопрос, смертный! — повторила пифия.

— Прекратите этот спектакль, — тихо произнес Руднев.

Хотя он не на йоту не верил в реальность происходящего, в горле его отчего-то пересохло.

— Задай вопрос! — настаивал грудной голос. — Тебе не уйти от ответа!

Дмитрий Николаевич чувствовал себя раздосадованным на нелепую комедию, что разыгрывала перед ним Флора, а еще более на то, что на несколько секунд поддался на эту игру и испугался.

— Прощайте, сударыня, — сердито бросил он и снова повернулся к двери.

— Тебе не уйти от ответа! — повторила пифия ему в спину. — Знай же, смертный! Ты есть всему причина! За твои грехи агнец невинный принял смерть на кресте!..

— Аминь! — не оборачиваясь, сквозь зубы процедил Руднев и снова пошел прочь.

Дойдя до двери, он не выдержал и обернулся.

Флора недвижимо лежала на лектусе. Голова ее откинулась, глаза были закрыты.

— Мадмуазель Флора? — позвал Руднев, ответа не последовало.

Дмитрий Николаевич вернулся к подиуму, обошел стол и склонился над женщиной. Дыхание ее было ровным, веки слегка вздрагивали. Последняя дельфийская пифия спала.

В голове Дмитрия Николаевича мелькнуло подозрение. Он взял бокал Флоры и понюхал его содержимое, но никакого постороннего запаха не почувствовал. Руднев смочил в вине салфетку и, забрав ее с собой, вышел из залы.

Проходя через этаж, он увидел открытую дверь в то помещение, где ранее проходил сеанс предсказаний. Там было темно. Он вошел, пошарил по стене рукой и нащупал выключатель.

Тусклый электрический свет неясно осветил зал. Руднев обогнул ряды стульев и заглянул за золотистый занавес. Там тоже неярко горела пара электрических ламп. Обитые черным крепом стены создавали иллюзию теряющегося во тьме пространства. По центру стояли тренога и курительница. Более ничего интересного здесь не было. Зал выглядел скучно и прозаично, но Дмитрий Николаевич все же потратил несколько минут на методичный осмотр пола, занавеса и стен, да так ничего и не нашел. Если у пифии и был оракул, скрывала она его явно не здесь.