Жизнь вопреки

Евгения Михайлова, 2020

Лара подверглась нападению, не видит смысла жить и каждый новый день воспринимает как продолжение мучительной пытки… Марина всегда была робкой тихоней и маминой дочкой, но ей нужно измениться, чтобы не потерять единственного родного человека… Светлана слишком долго терпела постоянные скандалы и претензии матери, в результате чего оказалась главной подозреваемой в ее убийстве… Героини остросюжетных рассказов Евгении Михайловой по-разному понимают справедливость, но готовы ради нее и на преступления, и на подвиги…

© Михайлова Е., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Персонажи и события вымышленные. Все совпадения с реальными фактами случайны.

Месть природы

День Лары неохотно тянулся к вечеру. В последние полгода больше всего усилий она тратила на борьбу с собственным раздражением. Она приходила в свой кабинет, чтобы делать любимую работу, но с самого утра ощущала только изнеможение, потерю всех идей, желаний и интересов. Как будто тянула за собой тяжелую телегу, доверху заваленную обидами, болью и алогичным чувством вины. Лара выпадала из бессонной ночи и впадала в заранее постылый, напрасный день, от которого не имело смысла ждать облегчения. А что делать с таким багажом заведующей отделом информации ежедневной газеты? Лара так любила своих сотрудников. У нее было особое отношение к тексту. Она читала репортаж и в самом слабом тексте сразу видела то, что при небольшом изменении, другом освещении и акценте станет яркой сенсацией, журналистской удачей. Она умела это объяснить автору в нескольких фразах, и все привыкли к маленькому чуду, которое повторялось неизменно несколько раз в течение дня. А Лара с удовлетворением замечала, как робкий начинающий журналист постигает самый главный секрет профессии и уже без всяких подсказок находит и свой стиль, и эффектную подачу, и способность прийти к точному и лаконичному выводу. Ибо таков жанр репортажа. Это не усвоишь в теории. Это можно понять только с помощью нервных окончаний и толчка в крови, то есть услышав голос интуиции.

И вот теперь Лара сидит за своим компьютером. Читает тексты тех же людей. Они были ей так интересны — и люди, и события, о которых они пишут. Но сейчас она видит только тусклую банальность, глаз и нервы царапают косноязычие, невнятность мысли и позиции. И раздражение расплывается в крови, как ржавчина по светлому металлу. Такое состояние — это профессиональная непригодность, с отчаянием понимает Лара. Надо или все бросать, или мчаться к врачу за рецептами от депрессии. А дальше что? Тупеть от лекарств? Проваливаться на ночь в летаргию без тоски и страданий? Принимать равнодушно материал, в котором всего лишь нет грамматических ошибок, как, впрочем, и смысла?

После работы Лара поставила машину во дворе и зашла в магазин за какой-нибудь едой. Магазин был в нескольких метрах от подъезда. Возвращалась, думая лишь о неравной борьбе с вечером и кровопролитной битве с ночью.

— Лариса, — раздался рядом голос, который она не сразу вспомнила. — Здравствуй. Ты меня узнала? Мне мама сказала, что ты переехала. Ей твоя мама адрес дала. Вот я и решил зайти. Мимо проезжал.

Лара потрясенно смотрела на молодого мужчину, определить которого можно было только одним словом: совершенство. Да, конечно, она его узнала. Кто же забудет чудо-мальчика Стаса из их школы… Но они не встречались лет десять как минимум. Неужели жизнь бывает так благосклонна к одному своему избраннику? Стас не просто не потускнел и не огрубел, не утратил сияния своей невероятной красоты. Он возмужал и стал победно, неотразимо превлекательным. Лара прикинула в уме возраст Стаса. Когда он пришел в первый класс, она была в седьмом. Значит, сейчас Станиславу тридцать.

— Кокетничаешь? — произнесла Лара вслух. — Как будто ты встречал людей, которые смогли тебя не узнать или забыть. Насколько мимо ты проезжал? Где твоя машина? Есть время зайти? Сразу скажу: у меня не убрано, из еды только то, что в этой сумке. Черный хлеб, помидоры, консервированная кукуруза и банка маринованных опят. Это салат, если ты не понял. Я сама его придумала.

Лара смотрела на серьезное, почти озабоченное лицо Стаса и очень надеялась, что он откажется. Она ему рада, она с удовольствием с ним посидит, поговорит о прошлом, о детстве. Но только не сегодня. На самом деле это проблема — немытый пол, посуда с утра в раковине, и все уныло, безрадостно, и говорить ей совершенно не хочется в принципе. И на кого она сейчас похожа… Собственно, это уже проблема Стаса: рядом с ним все люди ни на что хорошее не похожи.

— Лара, а давай я действительно зайду, — сказал своим взрослым голосом выросший мальчик из детства. У него был мягкий, бархатный баритон с теплыми, почти родственными интонациями. — Я вижу, что ты устала и тебе не нужны внезапные гости. Но я на самом деле не мимо проезжал. Я тебя жду. Твоя мама сказала моей, что у тебя проблемы, ты не звонишь, не приезжаешь. Я даже спрашивать ни о чем не буду. Просто посижу полчаса. Если сразу надоем — уйду. Можно?

— Конечно.

К Ларе вернулось привычное раздражение. Эти мамы. Наверное, невозможно любить человека и беспокоиться о нем, не нарушая его личного пространства. Никогда не объяснишь, что человеку бывает необходимо побыть совсем одному. И вот Стаса выдернули, как безошибочное средство. Ему никто не откажет в беседе, его нельзя не пустить в дом. Они никогда не были особенно дружны, ничего общего. Просто мамы общались, а девочка и мальчик, разные по возрасту, испытывали друг к другу симпатию. Себя Лара очень хорошо понимала: Стас не просто обладал редкой внешностью, он всегда был очень вдумчивым и тонким человеком, даже в раннем детстве. Вот что он в ней видит интересного — понять труднее. Должно быть, у Стаса была детская потребность в старшей сестре, как у многих единственных детей… С ним можно чем-то и поделиться, но потом его будут пытать: как она выглядела, что говорила, что на стол поставила. А он такой деликатный, что не сможет оставить мам вообще без информации, принесенной из разведки.

Они пришли в однокомнатную квартиру, которую она снимала после развода с мужем. Обитель ее тоски. Конура между стенами, в которых бьется больной комок ее поражений, потерь и неверия в то, что возможен просвет. Конечно, она здесь ничего не ремонтировала, ничего не покупала. Смысл тратить время и деньги?

— Ну… Ничего, — примирительно произнес Стас, осмотревшись. — Бывает лучше, но ты же временно тут живешь. Далеко, конечно, очень. От нашего двора я пилил часа два.

— В том и суть, — попыталась легко улыбнуться Лара. — Это же отлично — переехать в другую квартиру и оказаться на краю земли.

— Так ты это понимаешь? Тогда вообще все в порядке.

Стас вошел с ней в кухню, открыл свою небольшую кожаную сумку через плечо и поставил на стол бутылку хорошего шампанского, стеклянный бочонок с королевскими креветками в рассоле и пирожные со сливочным кремом и клубникой из кондитерской, которую Лара обожала. То есть мама снабдила гонца инструкцией по поводу того, перед чем Лара, на ее взгляд, не устоит.

— Здорово, — сказала Лара. — Раз пошла такая пьянка, я попробую приготовить что-то горячее. Вдруг поняла: я не просто проголодалась, я как-то давно ничего человеческого не ела. Закрутилась, понимаешь. И немного пропала.

— Понимаю, — серьезно ответил Стас. — Я тоже рассчитывал на полный ужин. Мне помочь?

— Вот это ни в коем случае. Пошли в комнату, там есть один приличный предмет — большое кресло. И я включу тебе телевизор. Постарайся найти самую глупую фигню. Я приду — хоть посмеемся, как в школе.

— Курить можно?

— Да ради бога. Возьми это блюдце в качестве пепельницы.

Стас ушел, а Лара постояла в задумчивости. Он курит. Он выглядит как взрослый опытный мужчина. Возможно, женат. Как с такой красотой пролететь мимо всех охотниц. Это все меняет дело: мальчик из детства стал незнакомым человеком. Люди меняются до неузнаваемости со временем. Но почему-то она не чувствует ни неловкости, ни стесненности, да и ее неусыпное раздражение почему-то прошло. Это можно объяснить только одним: они по-прежнему на одной теплой волне.

Лара обнаружила в холодильнике четыре яйца, сыр и масло. В шкафчике была мука и все, что нужно для оладий, — пика ее кулинарных возможностей. И она принялась готовить обильный, по ее представлениям, ужин, которым можно накормить и крупного мужчину в конце дня. Омлет, салат, горка оладий. Да еще креветки и пирожные… Есть шанс умереть счастливой смертью — от обжорства. Лара резала, мешала, жарила, пекла и рассматривала прошлое, которое вдруг явилось в ярких красках, в родных до боли в сердце запахах, в свежем ветре оттуда, куда не вернуться.

Стасик — сын врача-эндокринолога местной поликлиники Инны Сергеевны. Это высокая, некрасивая, сдержанная, молчаливая женщина, обладающая одним несомненным талантом: в нужный момент она умела оказать совершенно необходимую помощь. Иногда это был короткий совет вместо рецепта на слишком дорогое лекарство. Иногда телефон хорошего специалиста, который не откажет после ее рекомендации. Иногда Инна Сергеевна просто вовремя оказывалась рядом с людьми, которых сразило непоправимое горе. Так случилось, когда выяснилось, что непонятное заболевание бабушки Лары — все же онкология, во что никому так не хотелось верить. Тогда они и стали если не подругами, то очень приятными друг другу людьми — врач Инна и художник-иллюстратор Даша, мать Лары.

Лара очень хорошо помнит себя лет с трех. Так что в шесть, когда тетя Инна вышла замуж за полноватого, добродушного и симпатичного мужчину-математика, она уже сознательно и с интересом наблюдала за происходящим в жизни близких ей взрослых людей. Тетя Инна была неформальной родственницей. Когда Ларе было семь, тетя Инна родила своего единственного ребенка. Ей было больше сорока лет.

Дальше Лару больше интересовало собственное взросление: школа, ровесники. Ничего интересного в пухлом младенце с огромными синими глазами в черных ресницах она не находила.

А в то первое сентября как будто молния осветила и выхватила из заполненного людьми школьного двора одну яркую картинку. Лара и сейчас видит это, как кадр незабытого фильма. От ворот к школе идут полный кареглазый мужчина и мальчик. Они ни на кого не смотрят, серьезно о чем-то беседуют, а все расступаются перед ними и не могут оторвать глаз от ребенка. Такие лица пишут великие мастера. Такую внешность придумывают авторы романтических любовных историй. Но встретить еще хоть раз в жизни такое совершенство в банальной ситуации, среди обычных, нормальных, то есть ничем не выдающихся людей, — это невозможно, конечно. Лара никогда не видела никого, кто хоть отдаленно напоминал бы Стаса. Не отдельными чертами, а такой победной гармонией, которая поражает до состояния стресса.

Видимо, многие тогда этот стресс и испытали. Лара обостренным слухом ловила разговоры чужих мам. И прекрасно понимала, что это зависть.

— Ненормально красивый ребенок, — говорила одна. — Тут что-то не так.

— Точно не так, — авторитетно заявляла другая. — Я читала целую статью о том, что слишком правильная, красивая до нереальности внешность скрывает дефект мозга. Непоправимый, к сожалению.

— Да, — скорбно подтвердила третья. — Так выглядит жестокая месть природы. Закон компенсации. Мне их всех очень жаль. Вот и результат поздних родов.

Папа простился с сыном и ушел. А Стас впервые посмотрел вокруг себя, и в его глазах Лара уловила даже не растерянность, а недоумение. Он, видимо, ощутил холодок недоброжелательности. Другие дети его совсем не знали. Собственные родители его так оберегали, что он общался только с ними. Любой, наверное, побоялся бы выпускать из виду такого ребенка. Лара бросила своих подруг и подбежала к нему.

— Привет! Тебе, конечно, тут не нравится, но, знаешь, ничего страшного и плохого. Пошли, я тебе все покажу. И где мой класс, чтобы ты мог прийти, когда нужно. Обедать будем вместе, пусть твоя мама договорится.

Лара поставила на большой поднос свои кулинарные художества, сама с удовольствием полюбовалась натюрмортом, понюхала и понесла поднос в комнату.

— Помогай мне, Стасик. А ты помнишь свой первый день в школе? Я отлично помню. Ты такой отстраненный, даже немножко отверженный, как принц крови в изгнании, а все вокруг тебя обсуждают. Ты-то сам понял тогда, что о тебе говорили?

— Что? — с интересом спросил Стас. — Нет, я не знаю.

— Чужие мамаши говорили, что ты слишком красивый для нормального человека. И сошлись в диагнозе — точно дефективный олигофрен. Такая месть природы.

— Серьезно? — рассмеялся Стас. — Хорошее было время, и люди смешные. Но я в тот день видел только тебя.

«Месть природы» за красоту выразилась в случае Стаса в том, что он всегда был первым учеником, отличником и неизменным победителем олимпиад. В семнадцать лет поступил в МФТИ, в двадцать восемь стал профессором Университета Флориды.

— Ты в отпуске? — спросила Лара.

— Да, взял большой, творческий для завершения проекта. Дали на год. Есть идея.

— Неужели вам такой отпуск дают? Вот бы мне сейчас.

— И дают, и оплачивают. Идея заинтересовала. Но я в Россию прилетел на симпозиум в Питере. Утром самолет. Так за что выпьем? Тупо за встречу?

— Да. И за тот школьный двор, когда мы с тобой рассмотрели друг друга. За то, что наша дружба такая необычная, похожая на родство. И за то, что для нее не нужны частые встречи, потому что время и расстояния ничего не меняют.

— Я бы не сумел так сказать, но я, конечно, именно так и думаю.

Стас был в таком восторге от омлета и оладий, как будто, кроме кильки в томате, ничего до сих пор не пробовал. Если притворялся, то очень умело. Но Ларе казалось, что ему на самом деле все так нравится. Что ему уютно и хорошо в этой ее конуре, столь постылой для нее самой. Да и ей стало гораздо теплее, светлее и спокойнее, что ли. Если бы только мысль о больной ночи и ненужном завтрашнем дне не резала сознание холодным лезвием. Стас уйдет, а на нее сразу нападут ядовитые горести, перед которыми она оказалась совершенно бессильной. И никак она не дождется хотя бы отупения. А ей бы просто войти в будничный порядок, как солдату в привычный строй…

Как так получилось, что она стала обо всем рассказывать Стасу, Лара и сама не знала. Ни с кем об этом не говорила. Хотя приятельницы и друзья у нее имеются. Есть и просто люди, которые рады с ней пообщаться, с удовольствием поддержат. И она бы, наверное, к кому-то из них побежала или поползла из последних сил, если бы речь шла о том, что достойно приличного слова «трагедия». Но у нее так — просто обидная, обыденная, даже пошлая реальность, состоящая из некрасивых, мутных, невидимых миру событий, которые втягивают ее в унизительную беспросветность, как в болотную тину. Никому даже не объяснишь, почему так парализована воля, почему умирают, не родившись, слова. Это не горе, это скорее стыд и сознание собственной неполноценности, что, конечно, нужно скрывать, чтобы не вызвать презрительную жалость… А для Стаса слова нашлись. Простые, как детские кубики.

Развелась с неумным и недобрым мужем. Ответила на влюбленность приятного, обаятельного и талантливого человека. Сняла эту квартиру: потом, когда поделят с мужем их общую, что-то купит. Возлюбленный Толя тоже развелся с женой, хочет в принципе на Ларе жениться. Только он очень слабый и болтается между брошенной женой и обретенной любовью, как щепка в дождевом потоке. Толя — не добытчик, не защитник, не, не. Не… Но ведь это такая редкость — взаимное притяжение, человеческая близость и настоящая страсть. Так бы все и шло — в чем-то хуже, в чем-то лучше, чем у других. Но произошло даже не несчастье. Наверное, всего лишь большая неприятность.

Лара ушла из редакции поздно вечером. Была в тот день без машины, поехала на метро. Толе даже не стала звонить: если в такое время он не звонит сам, значит, выпивает с коллегами после рабочего дня, оттягивает момент выбора: куда ехать. К Ларе или к бывшей семье, где его по привычке ждет дочка, как ему кажется.

Лара вышла из метро и пошла короткой дорогой — через небольшой пустырь. Был он безлюдный и неосвещенный. Ее чем-то оглушили сзади, стали душить. То ли маньяк, то ли просто сумасшедший. Когда Лара смогла видеть, она рассмотрела только совершенно белое пятно вместо лица да услышала треск разрываемого пальто и юбки. Наверное, то был все же ненормальный: он не искал застежки, а разрывал плотную ткань почти легко, с нечеловеческой силой. О сопротивлении не могло быть речи. Лара думала только об одном: убьет или нет. И ничего не чувствовала, даже боли. Когда у него что-то получилось, он стал бормотать какие-то нежности, мерзко дышать в лицо, а потом вообще заныл, как тоскующее животное.

К Ларе вернулись сознание и силы, она поднялась, резко и далеко оттолкнула его, проговорила положенный набор угроз и побежала, не оглядываясь. Насильник остался позади, даже не пытаясь ее догнать.

Такая, в принципе, почти ерунда для взрослой женщины. Она не потеряла невинность, она даже не уверена в том, что у этого урода что-то получилось. Надо было просто отмыться, выпить чего-то крепкого, поспать и забыть. Так бы она и сделала. Но поздним вечером, как назло, приехал Толя. И она ему все рассказала. Вот это и стало бедой: его реакция.

Анатолий был в таком ужасе, панике, потрясении, что ничего не смог скрыть. Как будто все, что ему было дорого, растерзали и растоптали без возможности возрождения. Лара смотрела на его искаженное страданием лицо с чувством страшной пустоты и разочарования. Он ни разу не вспомнил о ней, он говорил только о своей беде.

— Какая, к черту, твоя беда, — сумела наконец вставить она. — При чем тут вообще ты? Ты меня вообще заметил? Ты подумал о том, что я, а не ты, сейчас чувствую? Я! Не ты, который явился после попойки с друзьями, а вместо радости у тебя такой облом.

— Да, — покорно согласился Толя. — Ты права. Такое я дерьмо: могу думать лишь о своем переживании. Ну, что поделаешь…

— Дерьмо, — подтвердила Лара. — Уходи.

Потом он долго ходил туда-сюда, не меняя ни темы, ни интонаций, ни заунывности своей песни акына, в которой был только он сам. И однажды Лара вдохнула в прихожей запах перегара, взглянула в красные от бессонницы, а может, и от слез глаза, сжалась вся от предчувствия повторения пройденного, забрала из его руки ключи и вытолкала его на площадку.

— Больше не открою, — сказала она перед тем, как захлопнуть перед его носом дверь.

Вся история заняла бы на бумаге несколько абзацев, а накрыло ее тяжелой свинцовой волной, кажется, навсегда.

— Это не навсегда, — мягко сказал Стас. — Это обязательно пройдет. Я не большой психолог, но мне кажется, тебе нужно для себя решить, что ты потеряла. Анатолия или себя. Дальше будет легче выстроить причины.

Лара даже улыбнулась:

— Какая светлая у тебя голова, мой дорогой, мой самый лучший на свете ученый.

Она улыбнулась, а глаза заполнились жгучими слезами, наверное, от неожиданного облегчения. И тут произошло невероятное. Прекрасные синие глаза Стаса тоже повлажнели, его идеальной формы рот и подбородок вздрогнули, как от нестерпимой боли. Он не встал со своего места, не коснулся ее руки, лежащей на столе, а просто произнес:

— Я бы сам разрезал сейчас на куски свое сердце, если бы смог. Только бы ты не страдала. Хочешь, я найду их обоих — и придурка с пустыря, и твоего жалкого друга? Первому оторву голову или что-нибудь другое, другу дам по морде и приведу сюда. Хочешь?

— Ни в коем случае. Но такие идеи гораздо дороже их исполнения. Мне стало легче от того, что они у тебя появились. Меня сейчас не интересует ни тот, ни другой. Ты прав: дело в том, что я сама себя не интересую. Это ноющее, скулящее, бездарно проживающее дни существо… Я разлюбила себя и почти возненавидела свою жизнь.

Стас молча встал, взял со стола пачку сигарет и вышел на кухню. Вернулся минут через десять. Достал из нагрудного кармана твердый прямоугольник в пластиковом футляре и положил его перед Ларой.

— Этот портрет я всегда ношу с собой с восьмого класса. С ним уехал в Америку, с ним там женился, с ним приехал сюда. Это моя единственная любовь, мечта и вся жизнь. Не собирался никогда тебе в этом признаваться. Для нас и наших семей это может выглядеть как теоретический инцест. Но это так. Я быстро уйду, только наберу на твоем мобильнике свой телефон.

Он не ушел, он просто испарился вместе с тем прямоугольником в футляре. А Лара все смотрела перед собой, не в силах даже перевести дыхание. Этот портрет ее мама написала с нее, когда работала над обложкой толстой книги для детей старшего возраста. Лара запомнила только название: «Динка». Что сейчас свалилось на нее? Какое-то чудо, которое почему-то она ощущает как грозовое облако. Чем пристальнее вглядывается, тем оно тяжелее и темнее.

Ночь Лара встретила без привычного страха и тоски. Наоборот: она вошла в нее, как в волшебный шатер, он окутал ее теплой темнотой, освещенной золотыми звездами. Такая любовь. Человека-совершенства. Ей… За что? Как это возможно? И если бы не это чертово несчастье, Стас никогда бы ей не признался. Он подарил ей правду в качестве каната, по которому она может спуститься с места казни в свою жизнь. В жизнь, в которой еще, быть может, возможно счастье. Но не со Стасом, конечно. Он правильно поступил, что уехал от нее на другой край земли, женился. Да, она тоже чувствует этот непреодолимый барьер почти кровного родства. Их семьи никогда бы этого не поняли. Их разница в возрасте. Их разница… Лара — обыкновенная женщина, ей даже воображения не хватит, чтобы представить себе другие отношения со Стасом.

А что бы на самом деле она сказала, если бы он ей признался в любви до всего? До ее замужества и встречи с Толей? До своей Америки и женитьбы? До всего того Лара была глупей и самонадеянней, она бы почувствовала себя страшно польщенной… И сказала бы, наверное: нет. Ты слишком красив, ты совсем мальчик, мы брат и сестра, мы и так вместе… И бежала бы в свою обычную жизнь. И повторила бы все свои ошибки.

Но почему? Почему она? Перед Стасом не устоит ни одна актриса Голливуда. Лара в своих страданиях совсем забывала посмотреть в зеркало. Это утратило смысл: она никому не хотела нравиться. А себе она уже не понравится никогда. Она присела к туалетному столику и зажгла бра над большим зеркалом. Волшебный шатер продолжал показывать ей чудеса. Из зеркала на нее посмотрела та самая девочка с портрета. Те же большие, грустные темные глаза, та же шапка каштановых кудрей, тот же яркий полный рот, готовый и смеяться, и плакать. Хороший художник ее мама. Благодарный и благородный человек Стас. Роскошный мужчина, который для нее никогда не выйдет из круга родства. Но как же все странно. Лара встала, глубоко вздохнула. Из легких как будто уходил ядовитый туман. Потянулась. Пусть будет у нее такой маленький праздник до утра. Она допьет шампанское, доест пирожные, ляжет спать и увидит сон про тот школьный двор с лучом счастья и любви, который есть у нее, несмотря ни на что. Утром Стас улетит, не факт, что они вообще когда-то еще встретятся. А она встанет, приведет себя в порядок и выйдет из дома не как побитая подзаборная кошка. Он полетит дальше по своей, несомненно, великой жизни с ее маленьким портретом в кармане. Он настолько необычный человек, что ему этого достаточно для неземной любви. В этом Лара не сомневалась. Даже школьные физик и математик говорили, что Стас станет выдающимся теоретиком.

Утром Лара вышла из дома, как из многолетнего заточения. Почувствовала на губах горький вкус осеннего ветра, слизнула целительные капли дождя. И день был плодотворный. Лара вновь встретилась со своим вдохновением, узнавала знакомые, вновь приятные лица, ловила выражения, разгадывала загадки обычных слов, из которых может сложиться призыв, удар, потрясение и ликование. Вернулась домой, смешала остатки вчерашних продуктов в особо креативном салате. Принялась убирать квартиру. Она допускала, что, вернувшись из Питера, Стас заедет еще раз к ней перед возвращением в Америку. Симпозиум продлится три дня. Надо доводить квартиру до стерильности. Его мама чистюля, мама Лары всегда считала дочь неряхой. Им обеим будет очень приятно узнать, какая она замечательная хозяйка. К ночи подумала, что обычный человек после признания в любви позвонил бы на следующий день. Ну, так то обычный… Звонок в дверь раздался в два часа ночи. Она долго не открывала, была уверена, что это Анатолий, и не хотела очередной сцены. Потом все же открыла и в изумлении уставилась на Стаса:

— Ты же в Питере!

Он вошел в прихожую, устало прислонился к стене и произнес:

— Я нигде. Я сутки метался между небом и землей. А сейчас даже не помню, где был.

— Что-то случилось?

— Все случилось. Догадки, версии и самые сокровенные тайны вмиг становятся трагедией, если их озвучить, разоблачить, открыть миру или одному человеку. Вероятно, это аксиома, о которой я не знал. Дело в том, что я не смог оторваться от тебя с картинкой в кармане. Она больше не работает. Она — не ты. Я вчерашний, тот, который был год и тридцать лет назад, не тот, кем стал сейчас.

— Я не очень умная, Стасик, может, объяснишь, о чем ты. Трагедия… Мне даже холодно стало, мы так хорошо встретились.

— Мы плохо встретились, потому что когда-то не должны были расставаться. Мы не брат и сестра. Мы не дети, которые поют, взявшись за руки: «Пусть всегда будет мама». Мы мужчина и женщина. Я не мальчик, не тот особо тупой олигофрен, который людей заметил впервые на школьном дворе. У меня были женщины, я прекрасно отношусь к своей жене. Я был искренне убежден, что ты для меня что-то вроде божества, данного для того, чтобы светить издалека. И надо было держаться от тебя подальше. Но я посмотрел, коснулся, вдохнул… Заболел и стал умирать. За эти сутки я мог остановиться только один раз, чтобы прыгнуть с набережной в воду. Сердце такое тяжелое, потянуло бы, как камень.

— Уточни, — строго сказала Лара. — Ты же не хочешь, чтобы мы сразу изменили свои и чужие жизни? Чтобы ты изменил своим обязательствам перед людьми и наукой? Чтобы мы ранили близких? Чтобы я отказалась от работы и страны?

— Ни в коем случае. Никаких программ и отказов от обязательств. Понимаешь, мы просто те кусочки вселенной, которые не могут разлететься, не коснувшись друг друга. Пусть я оторвусь от тебя окровавленным, с разбитым сердцем, но я должен знать, что в мире есть одна женщина. И она моя. Прости за эгоизм.

— И это сделает тебя счастливым?

— Это сделает меня несчастным, спокойным и уверенным. Я не зря родился. Я умру мужчиной. А в промежутке столько успею сделать… Все то, о чем ты говорила: обязательства перед наукой… Покорми меня, пожалуйста.

Как хорошо, что у Лары остался ее особо креативный салат. И хлеб. И половинка пирожного. Такого любовного пира не видели еще небеса.

То, что казалось непреодолимым барьером, рухнуло сразу. Иллюзия родства мягко растворилась в горячем потоке крови мужчины и женщины, которые сошли с ума, встретившись, чтобы расстаться. Лара ни на секунду не теряла ощущения чего-то невероятного и неповторимого. Ничего прекраснее она не видела, не переживала. И никто, наверное, такого не знал. Даже женщина, которая стала женой Стаса, не узнав его любовником.

Утром она рассматривала лицо спящего Стаса, его обнаженные плечи, грудь, руки. И в ее растопленном от нежности сердце остро и больно заворочался осколок разбитой иллюзии. Или треснувшей жизни? Они ведь такие люди, которые не смогут теперь ни вернуться назад, ни сделать решительный шаг вперед. Обязательства. Перед близкими, делом. Наукой. Перед стальным принципом ложно понятой порядочности, который когда-то может оказаться и трусостью, и преступлением. Но сейчас все именно так. Он проснется, умоется и уйдет, не пытаясь договориться о времени следующей встречи. Возможно, успеет выступить на симпозиуме.

Ларе хватило половины ночи, чтобы научиться читать и понимать своего немыслимого возлюбленного. Стас именно так себя и повел. Помылся, оделся, долго и преданно смотрел Ларе в глаза. И ушел, не коснувшись даже ее руки. Он уже был тем кусочком вселенной, которому суждено улететь, возможно, окровавленным.

Лара прожила неделю между счастьем и несчастьем, ощущая себя в параллельной реальности, почти не узнавая собственное отражение в зеркале, свой голос, которым она спокойно общалась с другими людьми. Работала, глядя на себя отстраненно, не ждала звонка от Стаса, сбрасывала звонки от Анатолия. Родителям послала СМС со словами: «Фарингит. Нечем говорить. Потом позвоню».

Однажды утром, взглянув на серое небо, решительно натянула теплый спортивный костюм и вышла на пробежку. Бежала, с трудом справляясь с дыханием, успешно довела себя до состояния физического изнеможения. Отдыхала и выдыхала под теплым душем, почти блаженно думала, как она вернется к самой себе. Главное, режим, физические нагрузки, питание и хороший сон. Все, как говорила мама. А потом от того, что с нею произошло, в душе и теле останутся только теплые воспоминания и выстраданная, утомленная грусть. С этим не только можно, с этим хочется жить и знать, что ее не обошло что-то очень похожее на чудо. Оно исцелило ее, разгладило рубцы от страшных и постыдных ран, вырвало из будничной беспросветной колеи. Оно с ней, в отличие от Стаса, о котором она почти не думает. Просто ощущает как совершенный круг холодного солнца, осветившего ее тело и душу. Видимо, она для него — примерно то же. Их удел — теория.

Через две недели Лара ответила на звонок с незнакомого номера и не сразу узнала голос Инны, матери Стаса. Сначала ничего не могла понять из сумбурных вопросов и обрывочной информации. Потом выстроила картину происшедшего. Инна знала, что Стас был у Лары в гостях. Потом он улетел в Питер на симпозиум. Позвонил матери после своего выступления, сказал, что на следующий день летит домой в Америку. Но через несколько дней позвонила его жена Эмма и сказала, что Стас не прилетел. Инна узнавала в гостинице, в которой он останавливался: Стас выехал сразу после симпозиума. В справочной аэропорта матери сказали, что такого пассажира не было на рейсах в Америку. Инна обратилась, куда только могла придумать. Пока все бесполезно. Полиция Питера ищет даже его тело. Вот решила на всякий случай Ларе позвонить: вдруг она что-то знает.

Голос у Инны был больной, полубезумный. Сын для нее — это все. Она давно одна, муж внезапно умер от обширного инфаркта. Она уже не тот врач, у которого есть нужные связи и возможности.

— Я ничего не знаю, Инна. Но прошу вас, успокойтесь. Есть какое-то нормальное объяснение. Стас у меня говорил только о своем проекте, идее, которая волнует многих. Он мог там встретить коллег-единомышленников, поехать к кому-то, забыть обо всем. Но я прямо сейчас начну что-то делать. Искать, узнавать. Я же все-таки в редакции, у нас есть информаторы. Буду звонить.

Лара в отчаянии сжала мгновенно распухшую голову руками. Пометалась по квартире. Нужно отогнать мысль о том, что случилось самое страшное. Это первая мысль, когда речь идет об исчезновении такого яркого человека. У него были деньги, карты… Потом заставила себя остановиться и трезво подумать. Инна сообщила, куда только могла. Это значит, в полицию Питера, Москвы. Видимо, в посольство. Формально ученого, конечно, ищут. Но Лара отлично знает, что такое в России слово «формально». Надо искать своего человека, который вхож во все кабинеты и умеет получать любую информацию. И такой человек есть, она не раз подключала его к редакционным расследованиям. Это Сергей Кольцов, частный детектив.

Лара позвонила Кольцову ночью. Он просыпался в процессе разговора, объяснив, что вернулся после тяжелого дела два часа назад. Затем скомандовал:

— Пришли СМС с его телефоном и имейлом. И все данные, конечно. Вызову своего программиста, попытаемся отследить что-то, не отходя от моего дивана. Если обрыв всего, то, наверное, надо искать только тело. Но сдается мне, мы выйдем на след. Не очень представляю себе, кто, как и где мог бы убить такого человека. Да и зачем. Ту сумму, которую можно найти у иностранного ученого, легче грабануть у никому не известного гражданина рядом с банкоматом. Сразу успокою: были у меня случаи. Этот Станислав Галицкий пьющий?

— Конечно, нет. То есть как все. Бокал шампанского за ужином.

— Ясно. Они все «конечно, нет», бокал шампанского. А я находил светлые умы в разобранном виде после литров водки и даже самогона. Ударяет их наше национальное своеобразие. И никто потом особо не жаловался, наоборот. Короче, поспи. Позвоню наверняка только поздно утром. На всякий случай: ты готова полететь, если что-то или кто-то найдется?

— Разумеется.

Логика профессионала и пофигиста — хорошее успокоительное. Все, что сказал Сергей, разумно. Лара даже допустила «литры водки или самогона». Именно непьющий человек и не разберется сразу в опасности подобных напитков. А люди бывают навязчивые и в маниакальной степени гостеприимные. А Стас улетел в страшном потрясении, как ни крути. Одно дело — умозрительно все верно решить про вселенную и ее разлетевшиеся кусочки. Другое — справиться с жаром своего тела, тоской души.

Лара перезвонила матери Стаса, у нее получилось немного успокоить даже Инну. Чуть преувеличила информацию, полученную от детектива: «Этот Кольцов обнаружил двенадцать известных ученых в разное время на всяких квартирах и дачах после симпозиумов. Их просто споили. Но они все были в восторге. Одного он нашел вообще в отделении полиции, его взяли за то, что он в пьяном виде посреди улицы выкрикивал какие-то непонятные тексты на английском языке. Оказалось, это были его открытия в химии. Тоже улетел довольным домой».

Перед тем как лечь, она проверила, сколько денег у нее на карте и в кошельке. Достала свою сумку для командировок, в которой всегда лежало все необходимое. Провалилась в сон. Снились ей какие-то грязные дороги с лужами, она шла по ним и искала чьего-то потерянного ребенка. И нашла перепуганное дитя с круглыми глазами, какого никогда раньше не видела. Но прижала к себе, как сокровище. Проснулась довольно поздно, позвонила на работу, сказала, что полежит с гриппом пару дней. Успела принять душ и выпить кофе, когда позвонил Сергей.

— Собирайся, мать. Едем. Нашелся. Все примерно так, как я говорил. Только он трезвый, как сообщил мне мой осведомитель.

Сергей скупо объяснил, что работали они только с мобильным телефоном Стаса. На этот номер пришла СМС с адресом. Прислал ее один из участников симпозиума, российский ученый из питерского НИИ. Он все правильно понял и пошел на контакт с детективом. Это оказался адрес принадлежащего ему домика в глубине Калужской области. Нашелся и таксист, который отвез Стаса туда поздно ночью после симпозиума.

— Я даже не расспрашивал особо этого владельца, громко говоря. Ясно, что с такими апартаментами помогают тому, кому очень нужно спрятаться от всех. Наша задача — не разоблачение, если я правильно понимаю. Так что едем на машине. На месте сама решишь, что делаем.

— А что мы можем сделать? — растерянно спросила Лара.

— Откуда мне знать? Не я затевал всю эту бодягу с поисками тела. Мое скромное мнение — людей, которые прячутся от всех остальных, надо на время оставлять в покое. Если, конечно, не ты причина того, что не последний ученый, забив на все, зарылся в деревню, о существовании которой я узнал только сегодня. А я не гений из Флориды.

— Возможно, я причина, — тихо ответила Лара. — Нечаянная. Но давай так. Я посмотрю и, если мы там не нужны, сразу едем обратно. Я только его матери позвоню.

— Ладно. Предвижу упоительную прогулку. А собирался сегодня следить за придурком-маньяком. А ты любуйся окрестностями и постарайся там пообщаться спокойно, без истерик. Знаю я этих теоретиков. Им бабский визг на лужайке — нож в сердце. Прости, конечно. Но допускаю, что он от чего-то подобного сбежал. У него же жена есть. Вот что я имею в виду.

Это оказалась избушка на курьих ножках. Заброшенный деревянный домик, какие достаются людям по наследству и не стоят времени на их продажу и денег на усовершенствование. Да и место… Самое то место, чтобы обрести иллюзию полной изоляции от мира, как на необитаемом острове.

Сергей поставил машину вдалеке, за огромным засыхающим дубом. Лара медленно пошла к домику. Стаса увидела сразу. Он подходил к крыльцу с другой стороны, в каждой руке по ведру воды. Видимо, тут есть колодец. Увидев Лару, спокойно поставил ведра на землю и посмотрел на нее не с удивлением, а с вопросом.

— Извини, — произнесла Лара. — У тебя тут телефон не ловит, я не могла позвонить. Просто мы с твоей мамой волновались. Но если хочешь, я сразу уеду. Я на такси. Но я еду привезла и кофе в термосе.

— Войди, прошу тебя, — голос Стаса прозвучал умоляюще. — Я там немного помыл, убрал. Не очень страшно. Там даже походная печка с углями топится.

Стас очень похудел за эти дни, был небрит, глаза воспаленные, больные. Одет в какую-то страшную телогрейку и огромные чужие сапоги. Может, он убивает тут свою волю или, наоборот, неволю, но его красота стала только пронзительней, почти грозной. В этой заброшенности она светилась одухотворенно и скорбно.

В единственной комнате было действительно чисто. А с этой печкой почти уютно. Лара разложила свои бутерброды на пластиковых тарелках, разлила по кружкам кофе. Просто обед. Она посмотрела на лицо Стаса, на его руки, на огонь, переливающийся в печи, и подняла глаза к потолку: не светят ли там звезды, мы точно на земле? Спохватилась и послала Сергею СМС:

— Задерживаюсь. Время оплачу. В случае чего ты таксист.

Пришел ответ: «На таких условиях задержись на месяц. У меня с собой было. Не беспокойся».

Лара Стаса не торопила. Если начнет прощаться, ничего не объясняя, она просто уедет. Но он заговорил.

— Мне не по себе от того, что вы волновались, ты помчалась искать, как будто в чем-то виновата. А я просто решаю задачу, и это возможно только в таких условиях. Мне очень повезло: друг предложил. Ты же знаешь, я всегда решаю задачи. И вот сейчас я положил на одну чашу весов крошечную звездочку по имени Лара, на другую — всю свою жизнь, порядок, семью, науку, планы и самые отчаянные амбиции: я всегда хотел быть первым. И случилось невероятное. Эта вторая чаша взлетела резко вверх и превратилась в пыль. Это то, что остается у меня без тебя. Оказывается, у самого убежденного теоретика есть враг — реальность. Она убивает при столкновении.

Никогда Лара не слышала ничего более беспощадного, самоубийственного. Она глубоко вдохнула, собралась с силами и вступила в бой. Она объясняла на пределе свох логических возможностей самую простую на свете вещь. «У обычных людей все решается обычным образом. Начнем с этого: я есть у тебя, ты нужен мне. А потом по сто лет отработанному порядку. Можно мирно расстаться с женой, можно разделить себя между любовью и работой. Это очень просто в спокойном состоянии. Можно решить все проблемы с жизнью на две страны или выбрать одну. Это не трагедия. Трагедия только гибель, смерть. А мы нашли друг друга».

Несколько простых коротких мыслей, а говорили они много часов. Поздно ночью Стас подвел итог:

— Я верю тебе. И я, конечно, справлюсь.

Они приехали в Москву на утомленном, но очень заинтересованном извозчике. Лара постоянно ловила в зеркальце любопытные взгляды Кольцова. Приехали в ее квартиру. Стас помылся, поспал, привел себя в порядок. При Ларе позвонил маме и жене, сообщил о разводе. Успокоил своих коллег в Америке: «Нужно было в тихом месте срочно ответить себе на пару вопросов по проекту». Он улетел из Москвы через сутки. Через неделю позвонил и сообщил, что все уладил, летит к ней. Купил обручальное кольцо.

— Прислать фотку? Если тебе не нравится, я поменяю.

— Мне понравится и аптечная резинка на палец, если ее наденешь ты.

Они договорились, что Лара будет ждать его дома. Приготовит оладьи и салат. Самолет прилетал из Майами в Шереметьево в семь утра. Лара с трех ночи отслеживала информацию в интернете.

Рейс такой-то… «Источник в аэропорту Шереметьево сообщил, что в салоне бизнес-класса скончался от сердечного приступа пассажир. По неподтвержденным данным, это американский ученый».

А дальше тишина. Лара очнулась для жизни после всего: после криков отчаяния, после слез, которые разъели все стены и границы, оставив ее одну под испепеляющим солнцем несчастья и муки. Она вернулась в свою колею с одним, невыносимым в своей окончательности опытом. Месть природы коварна и изобретательна. Она в том, чтобы явить обычным людям облик совершенного человека без тени изъянов и в самый незащищенный час, час ожиданий и надежд, отобрать все у одной жертвы. Виновной лишь в том, что недостойна совершенства. Как все, впрочем. Но все и не рассчитывали. Не собирались присвоить сокровище самой природы.

Пройдет очень много времени. Лара сумеет себе сказать: у меня это есть. Я богата. А Стас навсегда остался решительным и счастливым.