Волшебство. Семинары и практика

Евгения Горац, 2018

Это дневник студентки школы волшебников, в котором она записывала впечатления и размышления о занятиях. Она полагала, что ей просто выдадут волшебную палочку и научат с ней обращаться. Но путь к званию волшебника оказался трудным, а домашние задания требовали перемен в ее характере, привычках и взгляде на мир. Однако после завершения заданий, мир оказался не таким, каким она его представляла раньше.

Либо она профессиональная колдунья, как мне сначала и показалось, либо чувство ответственности не позволяет мне переключиться на другие дела до того, как я выполню данное ей обещание. Видимо, теперь я — ее средство излучения в этот мир. Все из рук валится, за что ни берусь — ничего не получается, а что получается, то — плохо, плохо, плохо! И знаю же, что надо доверять первому впечатлению: первая возникшая ассоциация — Мойра, вторая — паучиха, сидит себе и вяжет, а на ее крючок клюют прохожие, но не все, а лишь такие зеваки, как я. Хотя, возможно, она — просто городская сумасшедшая, а я — впечатлительная дура… Но делать-то ничего не могу — это факт. Как только начну домашнее задание, так обещание написать о ней всплывает в памяти. И ведь пряжу вчера купила, и спицы тоже, хоть не вязала лет… Если я сейчас вспомню, сколько лет я не вязала, то вспомню, сколько мне вообще лет и расстроюсь еще больше. Я знаю, что сумбур получается, но даже мысли собрать воедино не могу — я же предупреждала. Все, сдаюсь, пишу о тебе, Карен, пишу. Да и лектор говорил, что, если записывать все, что случается, то лучше понимаешь происходящее.

Первое практическое занятие

На первом, вводном, занятии по волшебству ничего нового для меня не было: лектор настоятельно рекомендовал не водиться с людьми, выбравшими для себя путь «несчастливости», а еще лучше — вообще держаться от них подальше. Далее: научиться не переживать о прошлом — поскольку «вчера» изменить нельзя, значит, от него следует немедленно освободиться и думать о «сегодня». Не о «завтра», а именно о «сегодня», точнее, о каждом настоящем моменте.

На втором занятии он подтвердил мои давние подозрения: все, что нам нужно — уже у нас есть, оно неподалеку, а то и вовсе под боком. И люди, которые могут помочь в самых важных делах, появляются в нашей жизни еще до того, как дело станет важным, так что никого искать специально не нужно. А вот умение определять, что именно для нас важнее всего, надо в себе развивать.

Мне и другим студентам слушать это было скучновато, нам всем не терпелось поскорее покончить с теорией и приступить к практике — учиться конкретному волшебству.

И, наконец, на третьем занятии он заявил: «Прежде чем приступать к конкретному волшебству, нужно научиться просыпаться в правильном настроении, с твердой уверенностью, что сегодня обязательно произойдет нечто интересное — то есть, быть готовым к приятным неожиданностям. Только в таком настроении можно сделать следующий шаг — учиться замечать важное и правильно толковать знаки. Это необходимо, чтобы направлять волшебство в нужное русло».

Далее рекомендовалось самостоятельное практическое занятие: сначала проснуться в соответствующем настрое и, если эта часть удастся, идти в город с конкретной целью — замечать знаки и пытаться их правильно истолковать — и это должно быть единственной целью прогулки.

— У некоторых из вас, — сказал лектор, завершая занятие, — получится с ходу, а другим придется повторять попытки и это может занять много времени, так что студентам придется разделиться на группы — более и менее успешных. Но торопиться в этом деле нельзя, и ни малейшего духа соревнования я не потерплю. Некоторым из вас еще придется учиться правильно засыпать, то есть прокручивать в памяти прошедший день, обращая внимание на важные моменты, а другие это уже умеют.

Когда я проходила собеседование, лектор честно сказал, что шанса стать великой волшебницей у меня нет. Да и шанс стать блестящей волшебницей тоже невелик — этому надо было учиться с детства. Чтобы стать великим волшебником одного таланта мало, для этого надо: родиться в семье волшебников, расти в соответствующей среде и в ранней юности обучаться у великих магистров.

Все, на что я могу рассчитывать, это стать хорошей волшебницей. И, если повезет, найти свой стиль, свою нишу и даже оставить след в истории волшебства. Ну что ж… Я постараюсь стать лучшей из хороших волшебниц.

Упущенное в детстве не вернешь. Родители всегда пытались загнать меня в рамки обыденности, из лучших побуждений, конечно. Когда я подросла и научилась понимать человеческую речь, мне объяснили, чего ждет от меня общество. Оно ждет от меня, в первую очередь, полезного труда. Поэтому я должна вырасти добропорядочным гражданином, приобрести нужную профессию и работать, как все, для блага общества, идущего в светлое будущее. А ведь мои способности к волшебству проявились еще до того, как я научилась говорить и даже ходить.

Родители часто вспоминали лето, когда меня впервые привезли к бабушке в деревню. Меня посадили в саду на покрывало. И вдруг огромная свирепая соседская собака непонятно как сорвалась с цепи, перемахнула через забор и в два прыжка оказалась возле меня. Все замерли, но собака спокойно уселась рядом, а я положила голову ей на спину и мирно уснула.

Еще бабушка все жаловалась, что кто-то выпускает кроликов из клетки и их потом очень трудно поймать. Кролики охотно щипали травку у моего окна, а я громко хохотала. И подросший теленок, которого держали в отдельном сарае, вдруг каким-то образом оказался в хлеву, рядом с матерью-коровой. Родители рассказывали об этом, как о ряде курьезных случаев, но сейчас я не сомневаюсь, что все это было вызвано моим детским интересом к деревенской жизни. Я хотела познакомиться с лающим чудищем за забором, и оно ко мне рванулo, благодарное за интерес. И это именно я уловила желание кроликов вырваться из клетки и пожалела тоскующих в разлуке корову и теленка.

Эх! Если бы меня учили волшебству с детства, мне не пришлось бы в зрелые годы брести наощупь, впотьмах, в поисках самой себя. А теперь — мне никогда не сравняться в мастерстве с теми, кто учился волшебству с малолетства. Ну все, довольно переживать о прошлом. Настоящее! С этого момента — только настоящее.

***

Еще с вечера я запланировала проснуться в соответствующем настроении, поэтому первая часть домашнего задания получилась легко. Сознание того, что надо идти в город — не в магазин, не на выставку или концерт, и даже не в ботанический сад, а лишь для того, чтобы замечать интересное вокруг — само повышает настроение и просыпаешься в предвкушении хорошего дня.

Перечитала. Ну вот, пожалуйста, только я сдалась и стала писать предысторию встречи с Карен, как все стало получаться…

А вот другая часть задания — знаки… Может, это были те знаки, а может, не те, а может, вообще не знаки. Но не надо расстраиваться, я же только учусь — и если меня определят в группу тормозов, то ничего страшного не произойдет. Сказал же лектор, что у каждого свой темп.

С самого начала я ошиблась — пошла туда, где знаков слишком много. Наверное, надо было начать с района попроще, где редко что-нибудь происходит — там было бы гораздо легче заметить знаки, предназначавшиеся именно мне. И лектор подтвердил мою догадку на следующем семинаре. Но, как оказалось, он не предупредил о выборе района умышленно, чтобы мы учились на собственных ошибках, а без этого нельзя, никак нельзя; верное направление определяется только после нескольких неудачных попыток.

— Не следует ждать мгновенного результата, — сказал он. — Любое действие следует рассматривать, скорее, как «первую попытку», «вторую попытку», и так далее. Таким образом легче переносить так называемые «провалы», назначение которых — не огорчать, а, скорее, раззадоривать.

А куратор школы, знаменитая волшебница, которая заглянула в этот момент в наш класс, поздоровалась и окинула цепким взглядом всех присутствующих, подтвердила, что неудачи — это необходимая составляющая процесса, которая указывает твое местонахождение и выбор нужного направления.

Почему я отправилась за знаками в Ист Вилледж, куда нужно ехать сорок минут на метро и еще двадцать минут идти пешком? Видимо потому, что я живу в районе, где все стройно и красиво: новые дома, палисадники, клумбы, где цветы высажены в строгом порядке, как по линеечке, модно и элегантно одетые жители, чинно прогуливающиеся под ручку, даже дети прилизаны до отвращения. Я ежедневно вижу чисто подметенные улицы, свежевыкрашенные скамейки, специализированные магазины со сверкающими витринами — вот одежда, а рядом — электротовары, через дорогу — бижутерия. Все предельно ясно — это упрощает жизнь и упорядочивает быт. А в Ист Вилледж — неопределенность, неожиданность, беспорядочность, общая обшарпанность и непринужденное поведение обитателей. Аккуратно подстриженного или, упаси боже, прилизанного человека здесь не встретишь: господин в пиджаке и галстуке выглядел бы тут инопланетянином. Ист Вилледж — это стены, изрисованные местными художниками, сумасшедшие кафе и таинственные, скрытые от посторонних глаз, садики. А еще лавочки, в которых вообще не понятно чем торгуют: в одном магазине может продаваться и скелет — пособие по изучению анатомии, и садовые ведра, полные тюльпанов, и электрочайники, и тут же — антикварные часы и кривые зеркала. Я подолгу и с большим удовольствием рассматриваю витрины, и даже иногда захожу в эти странные, нелепые магазинчики, но никогда ничего не покупаю — за исключением кофейных зерен в лавочке на улице Святого Марка. Однажды я зашла туда, привлеченная кофейным ароматом и яркой раскраской двери, и загляделась на удивительные штуки для кофейных церемоний. И что странно: все покупатели и оба продавца были невероятно красивы. И хоть дома у меня кофе был, но я все равно купила полфунта, скорее, из вежливости, и смолоть попросила помельче. А когда принесла кофе домой в коричневом, герметически закрытом кулечке и сварила его на маленьком огне в джезве, то поняла, что лучше кофе никогда в жизни не пробовала. С организмом своим я договорилась, наконец: одну чашку кофе в день — он не возражает — поэтому этих полфунта мне надолго хватило. Но в Ист Вилледж тянуло невероятно. И тут я придумала себе оправдание: как только кофе закончится, я поеду туда опять. Ну что же поделать, если именно там продается самый вкусный в мире кофе? Я подсознательно старалась, чтобы он скорее закончился — угощала гостей из этого кулечка, и они тоже восхищались. Когда кулечек опустел, я поехала и купила еще. Сорок минут в метро, а потом еще пешком двадцать минут, чтобы дойти до этой кофейной лавочки, купить там полфунта кофе и вернуться домой, предварительно прогулявшись по Ист Вилледж. Зато когда варю кофе дома, то мысленно переношусь мысленно туда и вижу улицы, витрины, людей, все, что там сейчас происходит..

Оправдание поехать Ист Вилледж я ищу по привычке. В моей занятой жизни непросто выбрать время для того, чтобы просто получить удовольствие. Отдыхать после трудов праведных всегда считалось нормальным в наше доме, но развлекаться до того, как устал — о нет! Меня бы заклеймили позором. В детстве я отчаянно сражалась за право делать что-то без конкретной цели и мне приходилось искать оправдания. Я мечтала, что, когда вырасту, то назло всем ничего полезного не буду делать вообще, а только развлекаться с утра до вечера, и слова мне никто не скажет. Но когда выросла, то по привычке стала оправдываться перед собой и, надо сказать, преуспела в этом деле.

День был пасмурный, но дождя по прогнозу не предвиделось.

Еще по дороге вниз по Девятой Восточной улице я увидела несколько разноцветных, связанных крючком салфеток, прикрепленных к забору. Но в прошлые прогулки по Ист Вилледж мне попадались и двери, сверху донизу покрытые монетками, и дорожки, выложенные бутылочными горлышками, и рыцарские доспехи, вывешенные для проветривания на балкончике, и деревья, увешанные талисманами — так что вязаные салфеточки на заборе смотрелись совершенно нормально.

Я перешла на улицу Святого Марка, но кофейной лавочки там не было. Я прошла квартал несколько раз — безуспешно. Из-за особенностей этого района я даже не сумела найти точное место, где раньше была лавочка. Здесь все меняется очень быстро: двери перекрашиваются, витрины обновляются, на стенах появляются новые рисунки и на подоконниках то и дело вырастают другие цветы. Факт отсутствия лавочки мог быть знаком — не отвлекаться на покупку кофе, а заниматься делом, по которому пришла — но мог и не быть.

Кстати, на очередном семинаре лектор сказал, что если знаки слишком бросаются в глаза, то это, скорее всего — подстава, и нужна практика и еще раз практика, чтобы научиться отличать отвлекающие маневры от настоящих, ценных знаков, а ценные знаки — от самых ценных.

Интересно, что когда я пришла в этот район через неделю, лавочка была месте, и я благополучно вошла туда и, как обычно, попросила смолоть пол-фунта кенийского кофе помельче. И все было как всегда: предметы для кофейных церемоний мягко поблескивали на полках, аромат кофе был таким же бархатным и обволакивающим, а покупатели и сам продавец, как всегда, блистали красотой — на каждого из них невозможно было насмотреться. Все как всегда, кроме того, что продавец сказал:

— Возьмите лучше целый фунт, когда еще доведется…

Я растерянно кивнула, приняла из его рук коричневый, герметически закрытый пакетик с целым фунтом кофе и спрятала в сумку.

— Мало ли какие дела возникнут, — тихо сказал продавец на прощанье.

Но это произошло через неделю, а в тот день я, не найдя кофейной лавочки, пошла по улице Святого Марка по направлению к Томпсон-парку, внимательно глядя по сторонам, стараясь ничего не пропустить. Знаков было больше, чем нужно, но как распознать предназначенные именно мне? Я решила все фотографировать — если не пойму сразу, то разберусь позже, рассматривая фотографии.

И тут я увидела дверь в стене. Ни окон, ни вывески, только выкрашенная в синий стена — и в ней дверь. По стене шел рисунок: слева как будто подходили к двери несколько зыбких, серых, сгорбленных фигур в шляпах. Одна из них словно наполовину исчезала за дверью. Справа от двери — фигуры выходили: разноцветные, распрямившиеся, с гордой осанкой и уже без шляп.

Рисунок заворожил динамикой, я долго смотрела на эту дверь, но мне никак не удавалось ее сфотографировать, потому что возле нее курил пожилой господин в костюме клоуна. Мне пришлось гулять по кварталу, ожидая, когда он уйдет. Слева от двери был двор, огороженный сеткой, справа — бакалейная лавочка, а через дорогу располагалась ветеринарная клиника. Клоун докурил и исчез за дверью, я благополучно сделала свой снимок и пошла дальше. Надо ли мне было войти? Скорее всего — да, потому что очень хотелось хоть одним глазком увидеть, что там. И, может быть, я бы тоже вышла оттуда с гордой осанкой и другого цвета. Но входить куда-либо без приглашения — неудобно, да и просто боязно.

А через неделю этой двери не было — клянусь. Рисунок закрасили, вставили новую дверь, бакалейную лавочку снесли, а клинику закрыли — на двери висел большой замок.

То есть у меня был только один шанс. И я его упустила.

Зато знаку на соседней улице было гораздо проще следовать: на стене был нарисован молодой человек с длинной серьгой в ухе, указывающий направление перстом. Я послушалась, пошла вверх по улице и попала прямо в свое любимое кафе, где, как сказала моя добрая знакомая, всегда царит тщательно продуманный, рафинированный бардак. Посетителей в кафе было немного из-за пасмурной погоды — в воздухе завис дождь, хотя по прогнозу его не должно было быть.

Мне достался самый лучший столик в уголке, возле огромного окна во всю стену. С этого места прекрасно видно все кафе, а также улица и прохожие. Мне впервые удалось сесть именно сюда — этот столик на одного человека и он всегда занят. А над ним — картина, обычная, ничем не примечательная, я ее видела много раз. На ней изображены два цветочных горшка на подоконнике, в каждом по фиолетовому тюльпану, а за окном — синева. И все. Но сейчас я, настроенная на чтение знаков, обнаружила в одном тюльпане мужской силуэт в широком плаще и странном головном уборе — нечто среднее между тюрбаном и чалмой. А в другом тюльпане — колдунью, старуху ведьму, помешивающую что-то в котле… и пар от варева… да нет, это трещинки… ничего этого нет — это мое воображение. Но человек в плаще не исчезал, и старуха упорно что-то помешивала в котле, и пар над котлом все равно поднимался. Из всего этого я заключила, что сегодня я должна встретить необычного мужчину и женщину-колдунью, и это будет интересно.

Кстати, об отвлекающих трюках — мне достался очень яркий и красочный. Группа туристов во главе с экскурсоводом поднималась вверх по одной из улиц, экскурсовод рассказывал историю района, но я не слушала. Я глядела на экскурсантов. Это были женщины, все сплошь в красных шляпах с фиолетовыми перьями. В их платьях тоже преобладали красно-фиолетовые тона… Во всем остальном они вели себя как обычные экскурсанты. Какое-то время я следовала за ними — не зря же они такие яркие. Они привели меня на Бродвей и разбрелись кто куда, практически растворились в толпе. Это был типичный отвлекающий маневр. Позже я узнала, что это клуб Красных Шапочек. Туда принимают дам, достигших пятидесяти лет. Они вместе пьют чай, обсуждая всякую ерунду, а ходят везде в красных шляпах с фиолетовыми перьями. И это все. Мне с ними явно не по дороге, но надо признать — их группа выглядела ошеломляюще.

Рассерженная, я вернулась в Ист Вилледж, на Девятую Восточную Улицу и тут пошел дождь, которого по прогнозу быть не должно было, поэтому у меня не было зонтика. Я довольно долго стояла под навесом одного из подъездов, мысленно ругая Красных Шапочек, из-за которых потеряла столько времени, да и сейчас продолжаю терять, стоя под навесом.

И тут…

Интересно, что когда я на следующий день вернулась на работу, коллеги сказали, что вид у меня такой, будто произошло что-то важное. Я отнекивалась и говорила, что все как всегда, но они не поверили. Может, я действительно изменилась за этот день? Когда я попыталась пересказать случившееся другу, он мне тоже не поверил. А на том месте, где я повстречала Красных Шапочек, и вовсе отмахнулся. И мне пришлось искать в сети Red Hat Club и показывать ему фотографии.

А тогда я стояла под навесом, вспоминая, где ближайший магазин зонтиков, как вдруг проносившийся мимо человек, огромный, смуглый и очень красивый, остановился, вынул из кармана кулечек, раскрыл его, высыпал на ладонь несколько конфет и протянул мне со словами:

— Очень вкусно. Миндаль в шоколаде. Возьми.

Я испуганно отказалась. Он настаивал:

— Да попробуй же! Таких вкусных ты еще не ела.

Я опять отказалась, сославшись на аллергию. Он, услышав это, искренне огорчился, горестно взмахнул рукой и понесся дальше по улице, а я только тогда сообразила, что на нем был широкий развевающийся плащ — а головной убор, похожий то ли на чалму, то ли на тюрбан, он держал в руке, видимо, защищая его от дождя.

Короче, этот шанс я тоже упустила.

Нет у меня аллергии на орехи, но вот так есть что-то из кулечка, который незнакомый человек достал из кармана, я не могу. Вдруг у него руки немытые? И кулечек был без этикетки, распечатанный.

(Лектор на следующем семинаре подтвердил — да, упустила. Надо было взять миндаль в шоколаде. Даже если у него руки были немытые — ничего страшного бы не произошло).

Но день еще не закончился. Оказалось, что я умею видеть и толковать знаки, но не умею им следовать — или пугаюсь их. Во мне слишком прочно укоренились понятия «как положено», «как должно быть», «прилично», «гигиенично» и прочие. Как меня научили в детстве — не разговаривать с незнакомцами и не брать ничего из их рук, — так я и следую этому правилу до сих пор.

Когда не положенный по прогнозу дождь немного поутих, я поднялась наверх и на углу Девятой Восточной улицы и Первой Авеню увидела двух женщин — обе рыхлые, бесцветные, расплывчатые и безликие. Та, что постарше, вязала крючком салфеточки, веселенькие и разноцветные, а та, что помоложе, привязывала их к забору. Первое мое впечатление было — Мойры, второе — паучихи.

Дождь снова припустил. И мне ничего другого не оставалось, как только стоять под навесом и наблюдать это нелепое действо.

Наконец я не выдержала и спросила:

— Зачем вы это делаете?

— Не знаю, — честно ответила та, что помоложе. — Я куда-то шла… кажется в кофейную лавку, а вот сижу тут… Она вяжет, а я помогаю, и к забору все привязываю…

— Ты умеешь вязать? — строго спросила та, что постарше.

Я кивнула:

— Спицами, да. Крючком — нет.

— Меня зовут Карен, а тебя?

— Юджиния.

— Я могла бы научить тебя вязать крючком, Юджиния. И еще много чему. У тебя получится.

— Спасибо. Когда-то в этом была необходимость… Я вязала шарфы и свитера, а сейчас…

— При чем здесь необходимость? Ты войди туда — и увидишь, что необходимость ни при чем, — и она кивнула на голубую дверь.

За дверью оказался большой зал. Стены были сплошь увешаны вязаными изделиями, но среди них не было шапок, носков или шарфов, зато был вязаный шар, внутри которого был еще один шар, а там еще один, и еще сложные фигуры и штуки непонятного назначения.

В углу лежала длиннющая, сложенная во много раз лента из желтой пряжи, возле которой красовалась гордая надпись: «Связанная миля».

В центре зала сидели три такие же бледные, бесцветные, расплывчатые женщины и лихорадочно вязали. Одна из них заговорила со мной так, будто продолжала давно начатый разговор:

— А ты смогла бы связать шляпу, похожую на дом, в котором живешь? Мы как раз этим занимаемся. Свяжем и будем носить.

— Вряд ли я сумею.

Я с ужасом представила себя в шляпе, напоминающей мой двадцатиэтажный многоквартирный дом.

— А мы тебе поможем. Попробуй.

И тут мне стало совершенно ясно, что если я сяду вязать, то не встану и не уйду оттуда никогда. Я буду вязать и вязать — сначала двадцатиэтажную шляпу, потом ленту длиной в милю, потом гору салфеток и шаров, внутри которых еще шары, а внутри — еще шары. Со временем я стану неотличимой от этих вязальщиц, потеряю лицо и цвет, расплывусь и забуду все, что знала. Я буду вязать и вязать, дни и ночи напролет, и нитка будет тянуться, тянуться… как у старушки, которая связала барашка.

Я пролепетала что-то восхищенное, сделала вид, что рассматриваю вязаные фигуры на стенах, а сама тихонько попятилась к выходу. Карен и женщина, что шла в кофейную лавку, но осталась, продолжали обвязывать забор. Дождь лил сплошной стеной.

— Не выпускают, — подумала я с тоской.

Вязать хотелось со страшной силой, аж руки чесались, хотя я не держала спиц в руках страшно подумать какое количество лет!

— Карен, а зачем вы цепляете все это на забор? — нервно спросила я.

— Это мой способ излучаться в мир, — ответила та. — Я вяжу салфеточки и прикрепляю их к забору, а проходящие мимо люди берут себя понравившиеся. Им кажется, что они их воруют — это многим доставляет удовольствие. Таким образом я излучаюсь. Ты тоже так сможешь.

— У меня есть другой способ, — жалобно пискнула я. — Я лучше все сфотографирую и напишу про вас и ваш забор.

— Хорошо. Тогда иди. Только не забудь прислать мне линк.

— Но я пишу на русском.

— Ничего. Вот мой мэйл. А я пришлю тебе важные линки и пароли. И ты увидишь такое, чего никто не видел. И узнаешь такое, что только ты можешь узнать. И попадешь туда, куда только ты… Дождь сейчас пройдет.

Дождь немедленно прекратился и я побежала по направлению к метро.

Как и следовало ожидать, стоило мне написать в блоге о необычной встрече в Ист Вилледж и приложить фотографии, как мозг включился и заработал с удивительной ясностью. Я послала Карен ссылку, мол, на, убедись, что обещание выполнено.

На следующий же день мне позвонила Лина, старая знакомая. Уже несколько лет она жила в маленьком городке штата Колорадо. Лина извинилась и сказала, что ее соседка, художница Марисса Б., увидела эти фотографии и хочет срочно со мной поговорить. Марисса взволнованно сообщила, что на днях вылетает в Нью-Йорк с единственной целью: украсть одно из вязаных изделий с забора. Я дала ей точный адрес забора и посоветовала воровать изделие утром: район этот поздно просыпается — кафе и магазины открываются только к одиннадцати — и жители раньше этого времени на улицах не появляются.

Затем позвонила другая знакомая, из Филадельфии, и сообщила, что не только она сама, но и целая армия жительниц этого славного города, вдохновленные моим рассказом и фотографиями, в данный момент вяжут изделия специально для забора на Девятой Восточной улице и интересуются, нельзя ли выслать их мне по почте. А я должна буду прицепить их на забор для «украдения», чем помогу им излучиться в мир.

Если звонок из Колорадо меня развеселил, то звонок из Филадельфии слегка рассердил. Я посоветовала им завести такой забор у себя в городе и на него вешать все, что им заблагорассудится — какая разница, откуда излучаться в мир, в конце концов?

И тут я получила письмо от Карен. Она благодарила за рассказ о ней и сообщала адрес сайта вязальщиц. На сайте были объявления о встречах и даже слетах вязальщиц, фотографии работ и расписание занятий, прочитав которое я несколько насторожилась. На июнь предполагалось обсуждение следующих тем: «Теория узора жизни», «Анатомия петли», «Вплетение в пряжу мыслей и идей», «Кружево событий», и прочие. И тут я поняла, что меня тревожит в Карен и ее помощницах: вязанье обычно ассоциируется с чем-то добрым, уютным, домашним, а эти вяжущие тетушки казались агрессивными.

В колонке «события», среди сообщений о встречах вязальщиц и их новых работах, я увидела запись от пятнадцатого мая:

«Вчера к нам приходила Юджиния, студентка школы волшебников. Она заглянула в галерею, где Гвинет, Алисон и Розмари работали над новыми шляпами, и сфотографировала несколько изделий».

Под этим сообщением был комментарий от Розмари:

«Жаль, что она так быстро ушла и ничего не связала».

И ответ Карен: «Она свяжет пряжу из слов, петли уже набраны».

Ой, мамочки! А ведь я им только имя назвала!