Приключения нашего современника, попавшего в тело юноши продолжаются. Владимир Аксенов – начальник ИНО ВЧК и одновременно должен возглавить торговое представительство РСФСР во Франции. События книги происходят в городе Париже.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Чекист. Тайная дипломатия предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Глава вторая. Франки для Коминтерна
Я подозвал официанта, кивнул на опустевшую чашку — мол, повторите, перевел взгляд на Наталью:
— Успею еще чашечку выпить?
— В каком смысле? — не поняла моя невеста.
— Я к тому, ты меня прямо сейчас убьешь или позволишь кофе допить? И учти — если убьешь, я на тебе жениться не смогу.
Вместо ответа Наташа придвинулась ко мне, намереваясь поцеловать в щечку, но я успел подставить губы.
— Смотрят же, люди кругом… — зашипела Наталья.
Можно подумать, что окружающим есть дело до того, кто кого чмокает. Здесь Париж, а не Череповец и не Москва даже. Вот если бы мы прямо за столиком собрались заняться чем-то иным, то здесь бы и парижане не выдержали… Глядишь, советы бы стали давать.
— Любопытно, откуда у члена партии большевиков буржуазные предрассудки? — хмыкнул я.
— Ох, Володя, — помотала головой графская дочь. — Как говаривала моя нянюшка: бить тебя некому, а мне — некогда.
— Понял, успею, — кротко кивнул я, принимаясь за вторую чашку. Или это уже третья? Плевать, кофе здесь очень хорош.
— Убедил, я тебя пока убивать не стану, — вздохнула Наталья. — Я тебя потом убью, но не из-за политических соображений. Скажи-ка лучше, как там твоя подчиненная поживает, с бронепоезда? Как там ее? Таня?
При воспоминании о Танюшке в левой части груди, там, где должно быть сердце, что-то сдавило, да так, что пришлось поставить на стол чашку.
— Володя, что случилось? — затормошила меня Наталья Андреевна. — На тебе же лица нет.
Отогнал от горла противный комок, допив кофе, чтобы загнать этот ком поглубже, сказал:
— Таня. Только, Наталья Андреевна, она уже не поживает.
Наташа встала и, плюнув на все приличия, обняла меня, прижала к себе, а потом поцеловала.
— Давай-ка лучше пойдем.
Какое-то время мы шли молча. Похоже, она испытывала чувство неловкости, а я… А я сам не понял — что же случилось? Вроде, излишне сентиментальным никогда не был, терять друзей приходилось, и к Танюшке относился хорошо, но не более того. Да, несколько раз случился и секс, но полюбить девушку я вряд ли бы смог. Наверное, со временем мы могли бы стать просто друзьями, если это возможно между мужчиной и женщиной. А вот, поди же ты…
— Володя, можно я не стану просить прощения за свою глупость? — прервала молчание Наташа. — Или просить? Хочешь, скажу — прости меня за женскую глупость, за бабью ревность? Эта девушка тебе нравилась?
Наталья Андреевна, считавшаяся в моем провинциальном городе «железной большевичкой», неожиданно всхлипнула. Вздохнув, я обнял эту маленькую женщину до сих пор считающую, что она старше меня, прижал к себе не обращая внимания ни на струйки воды бьющие от фонтана, ни на одобрительные взгляды прохожих.
— Наташа, прощения просить не нужно. Нравилась, нет ли, здесь другое. — Задумавшись, как правильно изложить, сказал: — Таня спасла мне жизнь. Понимаешь, я стоял повернувшись спиной, а сзади зашел человек с ножом, а она меня закрыла собой.
Наталья отстранилась, вытерла слезы.
— Ясно, считаешь себя виноватым, — проговорила она и потянула меня вперед. — Давай пойдем дальше, иначе вымокнем.
Мы пошли дальше, и Наташа сказала:
— Могла бы сказать — мол, Володя, не казни себя, ты не виноват, но не стану. Сколько не говори, а казнить ты себя станешь, по себе знаю… Поверь, у меня тоже есть что вспомнить, есть за что чувствовать себя виноватой. И ничего тут не сделаешь, нужно жить с этим дальше.
Наталья права. С этим нужно жить. И верю, что за ее спиной немало неприятных воспоминаний.
— Да, а куда мы идем? — спохватился я.
— В Люксембургский дворец. Ты же говорил, что мечтаешь посмотреть картины импрессионистов.
— А разве они не в Лувре? — удивился я. В мое время импрессионисты находятся в музее Орсе, но в двадцатом году прошлого века Орсе пока еще железнодорожный вокзал.
— Кто пустит импрессионистов в Лувр? — усмехнулась Наташа. — Лет двадцать назад их бы и в Люксембургский дворец не впустили, но времена меняются. — Открыв ридикюль, она вытащила часики, щелкнула крышкой. Посмотрев на циферблат, спросила: — Кстати, тебе хватит четырех часов?
Четыре часа на осмотр картин? Да мне бы и двух хватило за глаза и за уши. Это моя супруга из той реальности осматривала бы картины от восхода и до заката, а дай ей волю — она бы в зале палатку поставила и жила бы среди картин. Но я на всякий случай поинтересовался:
— А мы куда-то спешим?
— У меня на пять по полудню назначена важная встреча. Если хочешь — можешь сходить со мной, нет — оставайся. Музей работает до шести.
Пересказывать содержание картин Мане и Моне, Дега и Ренуара, Гогена и Ван Гога — занятие неблагодарное. Каждый из нас сейчас может посмотреть репродукции — хоть в бумажном, а хоть в электронном виде, но, поверьте на слово, картины великих художников лучше смотреть «живьем». Другое дело, если полотен много, они начинают мельтешить перед глазами, и скоро ты уже перестаешь понимать, кто написал «Завтрак на траве» — не то Моне, не то Мане? Или это вообще Поль Сезанн? И кто здесь Тулуз, а кто Лотрек?
Еще заинтересовало вывешенное в фойе объявление о продаже с аукциона коллекций конфискованных правительством у германских подданных. Объявление на двух языках — французском и английском, поэтому я смог его прочитать. Сходить, что ли? Увы и ах.
Кафе «Chat et pêcheur», где у Наташи назначена встреча, в двадцати минутах ходьбы от дворца. Для «безъязыких» туристов вроде меня или неграмотных парижан на фасаде прибит эмалированный щит с изображением рыжего кота и парня с удочкой. Стало быть, кафе «Кот и рыболов».
Мы пришли раньше назначенного времени, сели за столик, заказали непатриотичные шницели по-венски и кофе.
— А теперь, Наталья Андреевна, в двух словах — с кем ты должна встретиться и отчего нервничаешь? — Видя, что моя подруга закусила губу, вздохнул. — Наташ, секретность хороша к месту. Лучше бы понимать заранее, к чему готовится.
— Ладно, — кивнула Наталья. — В общем, Владимир, дело такое… Накануне войны все наши живущие во Франции — и большевики, и меньшевики, а также сочувствующие, собрали деньги, сдали их в общую кассу. Казначеем назначили товарища Лаврентьева Ивана Вадимовича. Молодой, но надежный товарищ, лично рекомендованный Владимиром Ильичом. Деньги Лаврентьев положил на собственный счет в банке, потом он должен был перевести их в Вену, Цюрих и Берн. Какие-то суммы перевести успел, а тут война. В Швейцарию перевод еще можно сделать, а в Вену? Французская полиция сразу бы наложила арест на перевод средств во вражескую страну, а могла бы арестовать и владельца счета. Снять деньги и просто перевезти наличными тоже невозможно — банки стали ограничивать выдачу наличных. В общем, деньги застряли, а сам Лаврентьев неожиданно исчез. Думали — либо скрылся с деньгами, либо убит, а может ушел на фронт — многие тогда ушли, да мало ли, что могло случиться. С деньгами распрощались, а недавно Иван Вадимович вдруг появился в Париже. Его отыскали, назначили встречу. Моя задача: узнать судьбу денег и, по возможности, вернуть их Коминтерну.
— Сумма большая? — поинтересовался я.
— Да как сказать, — пожала плечами Наташа. — По нынешним временам уже и не очень, а на тот момент вполне приличная — сто тысяч франков.
Сто тысяч — сумма изрядная, но не сказал бы, что чрезмерная. Для государства, так это всего ничего. А что можно купить на сто тысяч франков в тысяча девятьсот двадцатом году? Мне бы, например, хватило на аренду штук трех-четырех конспиративных квартир (вспомнился номер с ванной за пятьдесят франков), вербовку агентов, а еще бы и на непредвиденные расходы осталось. Но лучше губу закатать.
— Сто тысяч — очень недурственно, — с важным видом закивал я. — А за шесть лет еще и проценты набежали. Даже если по четыре годовых — приличная сумма.
Но дочка графа Комаровского была более реалистична:
— Если что-то и набежало, все инфляция съела. Да и проценты во время войны замораживались. Мы даже не знаем, что за банк, существует ли еще? Ладно, если он открывал счет в «Сосьете Женераль» или «Кредите Лионез», а если в другом?
Я собирался спросить — почему таким важным делом занимался один человек? Почему казначея никто не контролировал? Кассир там, счетовод… Кто еще может быть в подпольной организации? Потом дошло, что из соображений безопасности. Партийная ячейка существующая нелегально в чужой стране, это не современная политическая организация со штатом, бухгалтерами и ревизорами. Там, где тайна известна двоим, это уже не тайна. Но, опять-таки, все упирается в уровень надежности человека.
— А почему деньги нужно вывести в распоряжение Коминтерна, а не в распоряжении партии большевиков? И почему именно ты должна этим заниматься? — поинтересовался я.
— В распоряжение Коминтерна, потому что деньги сдавали не только русские эмигранты, но и французы, испанцы. Стало быть, это интернациональные деньги. А почему я, так потому что лично знакома с Лаврентьевым, сама находилась летом четырнадцатого года в Париже, — пояснила Наташа. — Приказ поступил от товарища Зиновьева, Владимир Ильич не возражает, так что еще?
— Подожди, я чего-то не пойму, — принялся я размышлять вслух. — Тебя прислали в качестве переводчицы или деньги для Коминтерна выбивать?
— И то, и то. Я же была… ну, это неважно, где я была, когда прибыл курьер с заданием. Мне приказано выяснить судьбу денег, а заодно помогать одному молодому товарищу. Правда он отчего-то оказался мсье Кусто, да еще и с непереводимым именем, — улыбнулась Наталья.
— Да, а ты сама, кто сейчас по документам? — спохватился я.
— Так и осталась, Наталья Андреевна. Было бы другое имя, я бы сказала.
Нам принесли шницели по-венски. Мне понравилось, но Наталья Андреевна, разжевав кусочек, возмутилась и подозвала официанта. А дальше произошел оживленный диалог, в ходе которого официант попытался что-то доказать, но был вынужден с позором капитулировать перед возмущенной женщиной, унося наши тарелки.
— Наташ, ты чего? — удивился я. — Вкусно же. Панировка не понравилась?
— Шницель по-венски должен быть приготовлен из телятины, — безапелляционно заявила Наталья. — А здесь говядина.
А ведь я даже и не заметил разницы. И не стал говорить, что мне доводилось есть шницели по-венски приготовленные из свинины. Один раз даже в самой Вене (Вообще-то, нам не положено, но, надеюсь, читатели об этом никому не скажут?)
До встречи еще оставалось добрых полчаса. Но вместо того чтобы спросить меня о впечатлениях от Люксембургского музея, Наталья поинтересовалась:
— Как ты считаешь, есть смысл в этой конференции?
Есть ли смысл в конференции, которую и конференцией-то нельзя назвать? Если бы я знал… По моим представлениям, это, скорее, рабочее совещание в преддверии чего-то более важного. Да, в сентябре, я как раз вернулся из Крыма, Франция на собственной территории предложила провести мирные переговоры с Польшей. Если учесть, что именно галлы снабжали поляков оружием, техникой и кадрами, то довольно-таки неожиданно. Верно, побоялась, что ее опередит давний недруг и нынешний друг Англия, став посредником со всеми вытекающими последствиями, вроде искренней благодарности советских трудящихся и «права первой ночи» относительно наших полезных ископаемых. Сразу же напрашивается историческая аналогия — после Смуты англичане уже выступали посредниками между Московским царством и Речью Посполитой, за что получили множество преференций, включая право беспошлинной торговли по всему нашему государству.
Ленин и Политбюро предпочли в качестве посредника Францию, куда и отправилась высокопоставленная делегация, где на должности младшего советника пребывает целый начальник политической разведки. Забавно, кстати, если учесть, что у РСФСР и Франции нет дипломатических отношений, и наша делегация во главе с Чичериным являлась неофициальной. Дипломатического иммунитета у нас нет, так что, случись какая провокация, придется отвечать по всей строгости законов.
Переговоры с поляками двигались туго. Они уже не требовали уплаты контрибуции и возвращения культурных ценностей, соглашались на установление границ по рубежу расселения этнических поляков, но отчего-то хотели возвращения Львова и всей Галиции. Настаивали, что Галиция — коронные польские земли, а мы им приводили выписки из «Повести временных лет», где четко говорилось о Галицко-Волынском княжестве как о русской земле.
Использовать исторические источники на нынешних дипломатических переговорах было моей идеей, поддержанной наркоминделом. Чичерин после того случая с мечом Рюрика стал смотреть на меня не просто, как на «глаз ВЧК» и фаворита товарища Ленина, а как на человека, умеющего подсказать интересную мысль. А особенно Георгий Васильевич зауважал вашего покорного слугу после того, как я подсказал ему очень важную фразу, о которой скажу чуть позже.
Переговоры с Польшей, разумеется, стали для французов еще и поводом для прощупывания нас на более важный предмет — наших долгов. Тут все понятно. Во Франции обитало немаленькое количество буржуа, мечтавших стать рантье за счет выплат по российским облигациям. Люди продавали дома, землю, все прочее имущество вплоть до последних панталон любимой тещи, чтобы заполучить вожделенные ценные бумаги, дававшие невиданную прибыль — четырнадцать процентов годовых. И декрету Советского правительства от третьего февраля одна тысяча девятьсот восемнадцатого года владельцы российских облигаций не обрадовались. Франция — республика, и места в парламенте и правительстве зависели от электората, а депутатам и министрам ужасно нравились свои места…
Но и Англия жаждала возвращения долгов. У этих мы назанимали поменьше, но все равно, английским депутатам тоже нравилось сидеть в парламенте, и потому в гостинице «Бургундия» начали появляться высокопоставленные сэры, интересующиеся — а когда?
У англичан и французов имелся сильный козырь — наша новая экономическая политика, должная вступить в силу уже через два с половиной месяца. Финансовую ситуацию в России они знали получше нас, потому представляли, что для осуществления НЭП Советской власти потребуются кредиты. Они даже знали, что золотой запас Советской России составляет восемьсот девяносто тонн и не возражали, если хотя бы половина ушла в счет погашений долгов.
А еще русских денег хотят Бельгия, США, Италия. В один прекрасный миг я даже поймал себя на том, что одобряю идею мировой революции.
Один из членов палаты лордов важно попыхивая сигарой заявил — мол, если один человек берет взаймы у другого, то он должен возвращать долги, а не ждать, что ему дадут ссуду снова. Дескать — именно так полагается поступать порядочным людям.
Пока Георгий Васильевич собирался с мыслями, я успел написать записочку и подсунуть ее главе делегации, а Чичерин, скользнув взглядом по тексту и мгновенно сориентировавшись, сказал:
— Совершенно с вами согласен. Порядочные люди обязаны отдавать долги своим кредиторам. Но как порядочный человек отнесется к кредитору, который войдет в его дом, изнасилует его жену, убьет его ребенка, украдет вещи, а потом потребует вернуть долги?
Лорд от возмущения едва не подавился сигарой, англичане дружненько встали и вышли из комнаты, а Георгий Васильевич пожал мою руку, сказав:
— Владимир Иванович… виноват, Олег Васильевич, у вас изумительное умение отыскивать правильные слова.
Пожимая руку народного комиссара, я скромно промолчал, что нацарапал слова самого Георгия Васильевича сказанные им через два года в Генуе. И главное — никакого плагиата. Эти слова, сказанные наркомом, войдут в историю как сказанные Чичериным. Кто знает, может, и в той истории рядом с Георгием Васильевичем находился толковый референт, подсказывавший нужные фразы своему патрону?
Переговоров с Польшей тоже не получилось. А в Париж подтянулись еще и представители Финляндии, из Крыма приплыл Богаевский, возжелавший пообщаться с нашим наркомом иностранных дел. И все: и Польша, и Финляндия, и Крымская республика желали получить как можно больше территории, но отказывались отвечать за долги и прежние обязательства. Боюсь, делегация уедет ни с чем. Но вслух я сказал:
— Наталья Андреевна, уже то хорошо, что мы начали торговаться. Мы что-то пообещаем, а может и выполним, они нам в чем-то уступят… В общем, торговаться гораздо лучше, чем стрелять друг в друга.
Бывший казначей эмигрантов задержался минут на десять. В принципе, опоздание допустимое, зато мы с Натальей успели доесть шницели. Что ж, графская дочка права — шницель из телятины гораздо вкуснее, нежели из говядины.
К нашему столику подошел крепко сколоченный мужчина в пальто армейского образца и лихо сдвинутой на затылок шляпе. Бросив ее на соседний стул, незнакомец щелчком пальцев подозвал официанта, заказал аперитив и только потом удостоил нас вниманием.
— Приветствую вас, уважаемая мадам Натали, и вас, мсье.
Я ограничился поклоном, а Наталья Андреевна довольно сухо сказала:
— Здравствуйте, товарищ Лаврентьев.
Пока Лаврентьев мелкими глоточками цедил зеленоватое содержимое стакана, я успел внимательно его рассмотреть. Да, человек очень сильный, похож на отставного военного. Если из русских эмигрантов «первой волны», то это Иностранный легион. Легион воевал с немцами, потом его перекинули в Турцию. А вот загар… У нас такой именуется «офицерским», но эта чернота приобретена не просто под солнцем, а под очень горячим солнцем, а на лице загар доходит ровно до середины лба, словно сверху лучам мешал тропический шлем. Северная Африка, Алжир, Марокко?
— Мадам, как говорят у вас в России, давайте расставим все точки над «i».
Меня сразу же кольнула фраза «у вас в России». Понимаю, что человек не был на родине очень давно, но русский человек даже на чужбине так не скажет.
— Товарищ Лаврентьев, согласно новой орфографии, в России теперь нет буквы и с точкой, — меланхолично сказала Наталья.
— Тогда извольте именовать меня не товарищ Лаврентьев, а мсье Лоран, — заявил бывший казначей. — Я пять лет отслужил в Иностранном легионе, у меня Военный крест за заслуги. Мое прошение о французском гражданстве пока не подписано, но оно уже рассмотрено и одобрено. Да и привык я за пять лет именоваться Лораном, а не каким-то Лаврентьевым.
Почему прошение, на которое имел право бывший легионер, до сих пор не подписано — понятно. У президента Третьей республики власти гораздо меньше, нежели сейчас, но некоторые вещи имеет право сделать лишь президент — скажем, наградить орденом Почетного легиона, утвердить прошение о гражданстве. Президент Дешанель, победивший на выборах в январе тысяча девятьсот двадцатого года самого Клемансо, пропрезидентствовав всего девять месяцев, ушел в отставку (какой-то непорядок с головой, но это неважно), а нового Национальное собрание пока не выбрало. Кстати, эта неопределенность тоже сказывается на работе нашей конференции. Я уже говорил нашим, что президентом изберут Мильерана, но они сомневаются, опасаясь возвращения в большую политику Клемансо.
Ну да ладно, отвлекся.
— Как скажете, мсье Лоран, — улыбнулась Наталья. — Как говорит один мой знакомый — мне все равно, а вам приятно. Давайте-ка ближе к делу.
О как, один знакомый ей говорил… Да это я как-то брякнул.
— А к какому-такому делу, Наталья Андреевна? — сделал удивленный вид Лаврентьев-Лоран. — Какие общие дела могут быть у графини и купеческого сына? Или у большевички с сержантом?
— Лоран, вы переигрываете, — заметила Наташа. — Давайте коротко, по существу. Вам была поручена крупная сумма денег, а теперь ее нужно вернуть.
— А что будет, если я не пожелаю разговаривать с вами? — усмехнулся бывший казначей.
— Например, я просто выстрелю вам в живот, вот и все, — улыбнулась Наталья.
Батюшки… а ведь и выстрелит. Ридикюль Наталья держит на коленях, рука в ридикюле… И что, у нее там браунинг? Ну, старая большевичка, мать твою! Мало тебя в детстве ремнем лупили. Придем в пансион, я сам тебя отлуплю как Сидорову козу.
— Верю, Наталья Андреевна, что вы способны выстрелить, — кивнул Лаврентьев-Лоран, став серьезным. — А что дальше? Денег вы не получите, вас и вашего молодого человека немедленно арестуют. Здесь Франция, а не Россия. Я буду мертвым, а вы до конца своих дней останетесь в иль-дю-салю.
— А мне плевать, — заявила Наталья. — Дело, Лаврентьев, вовсе не в деньгах. Сто тысяч франков для партии большевиков, как говорят у нас, (выделила она) в России — плюнуть и растереть. Дело в принципе. Никто не может воровать деньги у коммунистической партии большевиков! Понимаете? Касательно же острова дьявола, которым вы нас пугаете… Лаврентьев, вы идиот. Вы же должны знать, что в Париже русская делегация, так? У нас с молодым человеком имеется дипломатический иммунитет. Самое большое, что с нами сделают — подержат недели две в тюрьме, а потом депортируют в Россию. Я в тюрьме бывала, а мой товарищ, — кивнула она на меня, — побывал в лапах двух контрразведок. Нам с ним к тюрьмам не привыкать.
Я сидел едва ли не открыв рот. Так ведь она же его ломает! Врет и не краснеет. Беру свои слова о порке обратно! Нет, определенно ей нужно работать в ВЧК.
— Тогда стреляйте, — глухо произнес Лаврентьев. Подняв округлившиеся от бешенства глаза начал говорить: — В четырнадцатом я хотел воевать за Россию, а путь туда был закрыт. Я записался добровольцем в Иностранный легион. Три года я воевал, два года учил в Сенегале бесхвостых мартышек (а… так вот откуда загар! Лаврентьев готовил сенегальских стрелков) и теперь имею право жить как человек, как француз. Сто тысяч франков — это дом, это семья. Потому — лучше стреляйте.
А парень не трус. А то, что деньги любит больше жизни — бывает. Лаврентьев допустил одну большую ошибку — явился на встречу, хотя мог послать всех подальше. Дескать, не видел я ваших франков. Значит, у него имеются остатки совести? Нет, здесь что-то другое… Все-таки, он чего-то опасается.
А у нас тупиковая ситуация. На всякий случай я прикинул путь к отступлению. Так, посетителей немного, до выхода я Наталью утащу. Фигня, прорвемся. Но из Парижа придется делать ноги, и Чичерина ни в коем случае нельзя подставлять. В крайнем случае, нужно выкинуть на улицу Наташку, а самому остаться, прикрыть. Ага, вон с того столика можно ухватить бутылку, сделать «розочку». Но лучше обойтись и без выстрелов, и без мордобоя. Так… Думаем. Лоран — это же калька с фамилии Лаврентьев? Да, Жан Лоран звучит красивше, чем Ванька Лаврентьев. Парень ужасно хочет стать французом… Ха… Пожалуй, пора вмешаться.
— Наталья Андреевна, у господина Лорана может создастся превратное впечатление и о нас с вами, и о партии большевиков, — произнес я, а когда две пары изумленных глаз посмотрели на меня, продолжил. — Наталья Андреевна абсолютно права — воровать некрасиво. Но вас никто не собирается убивать. Напротив. Я сегодня же попрошу руководителя нашей делегации… Нет, зачем же руководителя делегации? Народный комиссар иностранных дел — мелковато. Так вот, сегодня же я свяжусь с Москвой, попрошу товарища Ленина прислать официальную телеграмму в канцелярию президента, в которой Совнарком поблагодарит бывшего подданного Российской империи Ивана Лаврентьева, а ныне кандидата в полноправного гражданина республики, кавалера боевых наград, ветерана Иностранного легиона мсье Жана Лорана за сохранение средств русских коммунистов. Заметьте мсье Лоран — в телеграмме будет сказана чистейшая правда. Деньги вы сохранили? Да, сохранили. А то, что вы их присвоили, это другой вопрос. И что потом с вами станет, уже никого не волнует.
Надеюсь, русскоговорящих посетителей кроме нас здесь нет. А если и есть, то в кафе уже создался необходимый шумовой фон, и то, что говорят за соседними столиками уже никого не волновало.
Мои собеседники какое-то время осмысливали сказанное. Наташа поняла ее суть на несколько секунд раньше, чем Лаврентьев. Улыбнувшись, она демонстративно вытащила из-под стола ридикюль и щелкнула замочком.
— Олег Васильевич, а ведь вы правы, — сказала Наталья, поднимаясь с места. — Зачем нам кого-то убивать физически? Пожалуй, мсье Лоран, мы попрощаемся…
— Подождите, — встрепенулся ветеран Иностранного легиона. — Так нечестно.
— Почему? — удивленно вскинула брови Наташа. — Вы украли деньги, и что?
— Но я же тогда не получу гражданство! — вскинул руки ветеран-орденоносец.
— Нас должно волновать ваше будущее?
— И мало того, что вы не получите гражданства, — добавил я, — так еще и журналисты выяснят всю вашу подноготную, включая дружбу с самим товарищем Лениным, а французские акционеры, потерявшие деньги в России, узнав о ваших сбережениях, будут очень недовольны. Боюсь, у вас еще и потребуют отчета об источнике ваших средств.
— Но у меня нет таких денег! Пятьдесят тысяч я потратил, чтобы купить квартиру, десять ушло на обстановку, — нервно заявил Лаврентьев-Лоран.
— А давайте, Наталья Андреевна, дадим господину Лорану два дня, — предложил я от всей души. — За это время у него могут возникнуть какие-то мысли. Да, кстати, — сказал я, сделав вид, что эта мысль только что пришла мне в голову. — Я видел около Люксембургского дворца объявление об аукционе. На продажу выставят картины из коллекций Уде и Канвейлера. Там, сколько помню, будут Матисс, Пикассо, Брак, Дерен, кто-то еще. Картин очень много, поэтому уйдут по дешевке. Матисс — дороговато, но пару картин вы осилите. Пикассо — по триста-четыреста франков, Брак чуть-чуть подешевле, а Дерен — тот вообще за сто франков уйдет. Вы купите сорок, а, так и быть, тридцать картин, передаете нам, и мы в расчете. Наталья Андреевна вам даже расписку даст, можем ее печатью заверить.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Чекист. Тайная дипломатия предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других