Упущенные возможности

Евгений Холмуратов

Первобытный ужас. Психологическое давление. Светлая сторона жизни. Теплота. Весь спектр чувств отражается в «Упущенных возможностях». Различные истории, собранные отовсюду: подвал дома, где живет сумасшедший, основание радуги, край мира, магический лес. Это не безобидные заводные игрушки, необдуманно разбросанные под ногами, это билет в один конец в тот мир ужаса и красоты, который приходит к нам по ночам, а наутро растворяется. Пристегивайтесь, нас ждет длинная поездка по тропам неизведанного.

Куда ночь, туда и сон

Никогда не любил поездки к бабушке. Долгий путь в автобусе, зачастую стоя, часы ожидания пригородного рейса, а затем такси. Чаще всего я бывал там летом с крестной, но той весной выдался особый, хоть и грустный случай. Бабушка умерла.

Всю дорогу я только и думал, как будут проходить похороны, кто приедет, помимо нас с мамой, и как лучше изобразить скорбь. С бабушкой мы общались мало, я толком ее не знал, так что боль утраты была слабой.

Наконец, мы вышли из машины. Я помог маме достать пару сумок из багажника и недоверчиво рассмотрел церковь, возле которой остановилось такси. Всегда так получалось, что приезжали мы только ночью, часа в четыре. В это время исполинский деревянный крест и старый клен позади него смотрелись зловеще.

Мама прервала мои размышления, приказывая пошевеливаться. Она не спала уже вторую ночь, а тут еще пришлось водителю показывать дорогу, так что ее терпение подходило к концу. Мы прошли по каменистой тропинке и оказались в поле, на котором селяне всегда косили траву для скота. Сейчас, без стогов сена, которые я привык здесь видеть, это место казалось пустым.

Послышался лай пса. Это нас приветствовал Малыш. Неповоротливый клубок черной шерсти. Больше нахлебник, чем охранник. Самая добрая собака, которую мне доводилось видеть. Я притащил его в дом, будучи еще совсем мальчишкой. Помню, строил щенку комнату из кирпичей и силой пытался заставить его заснуть. Однажды даже получилось. Малыш всегда узнавал меня несмотря на редкие встречи. Можно сказать, нас связывала настоящая дружба.

Пес подбежал ко мне, стал облизывать руки и лицо, грязными лапами пачкая мне одежду. Я радовался встрече со старым знакомым, а мама лишь выдавила сухое «привет, Малыш».

Дом бабушки всегда отделял лишь шаг от заброшенности. Старым чердаком давно никто не пользовался, оконные рамы не красили, пожалуй, уже десяток лет. Зато под крышей висела телевизионная тарелка. За домом располагался небольшой огород, на котором бабушка сажала кукурузу, а во дворе, помимо старой и разбитой летней печи, стоял сад. Летом я нырял в него в поисках созревших ягод клубники и малины. Позади сада возвышались сараи. В первом держали корову и кур. По утрам я бегал туда за яйцами, пока крестная или бабушка доили рогатую Пятнашку. Второй сарай когда-то обустроили под мастерскую. Там жил мой дядя, там же и повесился. А за третьей дверью обычно лежало сено. Я очень редко туда заходил, мама говорила, что там могут быть змеи. В ее словах была правда, эти гады не стеснялись и в сам дом заползать. Помню, одну наглую рептилию случайно прижали входной дверью. Ох, меня распирала гордость, когда я, вооружившись лопатой и праведным гневом, разрубил ужа пополам, а потом выбросил через забор.

Бабушка сажала картошку, зелень и овощи на большом огороде, прямо за сараями. Это было любимое место Малыша, пес резвился среди грядок каждый раз, как в последний. И именно это место меня пугало больше всего. За огородом стоял лес. Очень густой, деревья росли плечом к плечу, образовывая непреступную стену. Лишь однажды я с мамой гулял по тому лесу. Темное и неприятное место. Особенно, когда встречаешь среди кустов и невысоких березок наполовину развалившуюся заброшенную школу. Такие картины врезаются в память.

Войдя внутрь дома, я с небольшим облегчением обнаружил, что все осталось, как раньше. В узкой прихожей хранились бело-синие корзинки с яйцами и банки с молоком. На кухне стоял покосившийся стол, сухофрукты лежали на печи, а буфет покрывала паутина. В большой комнате все так же веяло прохладой и какой-то больничной стерильностью. Она всегда была самой чистой, хотя убирались в ней как раз-таки реже всего. Бабушка не заходила туда без особой нужды, только селила редких гостей. Из мебели две скрипучие кровати, платяной шкаф с детскими вещами моей мамы и ее братьев-сестер да столик с зеркалом, на котором неизменно стояли свечи и иконы. Я всегда спал именно в этой комнате. По ночам меня съедала тревога из-за теней за окнами, но я успокаивал себя книгами из маленькой домашней библиотеки.

А вот в спальню бабушки мама пустила меня не сразу. Думаю, она боялась, что там осталась утка или, быть может, грязные покрывала, но и эта комната оказалась такой, какой я ее помнил. Письменный стол, заваленный таблетками. Шкаф, в котором рядом со всяким тряпьем хранились лучшие вещи бабушки. Аккуратно заправленная кровать. Угловые полочки со стаканами карандашей, иконами и прочими мелочами.

Весь дом оставался ровно таким, каким я запомнил его. Словно время в этом селе не шло вовсе.

Мама принялась что-то готовить, убираться, раскладывать вещи, словом — хлопотать по дому. Я знал, что ей сейчас это нужно, в отличие от моей помощи. Таким способом она заглушала собственную боль. На все предложения прилечь и поспать эта упертая женщина отвечала железным отказом, а споры с ней могли закончиться ссорой. Потому я, переодевшись в старые спортивные штаны и свободную футболку, вышел во двор. Ко мне сразу пристал Малыш, и мы стали бегать по полю, огороду и вокруг дома. И это был мой способ заглушить хоть и незначительную, но все-таки боль.

Вечером к нам подтянулись родственники. Двоюродная бабушка Маня обняла меня и похлопала по плечу. Даже не представляю, настоящее ли это имя, но все ее звали именно так. Выглядела она всегда на шестьдесят, хоть недавно и отпраздновала восьмидесятилетие. На моей памяти бабушка Маня всегда лезла «поперед батьки в пекло», как любила говорить моя мама. Боевой женщиной она была и останется.

Конец ознакомительного фрагмента.