Предсказание

Евгений Филимонов, 2015

«Предсказание» – авторский сборник рассказов. В данной книге представлены совершенно разные жанры малой прозы, от легкого этюда до жесткого триллера, спрятанного в сладкой обертке. Но в целом это жизнеутверждающий сборник.

© Евгений Филимонов, 2015

© Евгений Филимонов, дизайн обложки, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Алый

Краски из этого мира ушли давно. Настолько давно, что само понятие красочности практически исчезло из языка и умов жителей этого мирка. Остались лишь смутные легенды о временах, когда небо было не таким. Просто не таким и всё. А каким оно было — они не знали. Просто забыли слова о цветах.

Мир был серый. Все оттенки серого наполняли его и были сутью его. Серой сутью серого мира. Свинцовые небеса над бескрайними полями цвета праха. А может, это и был прах старого мира, каким-то чудом удержавшийся в этой реальности после неведомой катастрофы бытия? Никто не знал, история не сохранила этого. Да и история была серой, ибо, что может быть интересного в бесцветном мире. Ничего. Серость обволакивала всё — умы, небеса, глаза, души. Всё.

А еще были Алые. Они не были серыми, и это было великое их отличие от всего сущего под этими небесами. Ибо имя свое они получили за то, что были одеты в одежды, которые были не как у всех. О, нет — они были такими, такими… Иными. Алые одежды — так называли свое одеяние Алые.

Самих Алых никто не видел в лицо, оно было вечно скрыто в глубинах клобука, надежно надетого на их головы. А полы их одеяний свешивались далеко позади них, метя пол. И кто-то мог бы сказать, что это были рясы, да никто уж и не помнил это слово. Как и то, что Алый — это цвет. Один из мириадов оттенков сущего, которыми одарены многие колыбели жизни в бескрайнем пространстве многомерного континуума. Многие, но не этот.

Когда появились Алые — никто и не помнил, даже история не сохранила этого. А ведь должна была, слишком невероятны они были в этом мире текучих теней. А, может, они были тут с момента сотворения, кто бы знал. Кто бы знал. Это была загадка, которую никто не хотел разгадывать. Не хотели, потому, что просто сторонились и боялись их. Боялись иного, веявшего от этих сгорбленных фигур в невероятного цвета одеждах. Одеждах, которые, казалось, высасывают всё из тебя, стоило оказаться рядом с их обладателем. Ведь стоило приблизиться к ним, и даже серое становилось не серым, а просто мертвым. Мир становился призраком, мороком, в котором жизнь напоминала о себе лишь бешеным стуком сердца в груди.

Алейя была странным ребенком. Странность её проявилась сразу, как только она появилась в этом мире, громко взывая к тяжелым небесам всей силой своих маленьких легких. Слишком странен был ее живой взгляд для новорожденной. Взгляд, полный жизни, хоть и серый, как у всех остальных, но какой—то… Какой-то блеск, на грани ощущений, присутствовал в ее глазах, и те, кто встречал ее в этом мире, на миг замерли, погрузившись в этот взор. Взор только что рожденного беспомощного существа, полного желания жить. Жить! И дали ей имя, замирая от собственной смелости — Алейя. Не Алая, но и не просто ребенок. Дитя, чей взгляд на мир был иным.

Взгляд ее, может и был иным, но ребенком она росла таким же, как и все. Озорным в меру, любопытным, по-детски мудрым, да и каким еще может быть ребенок. Но, бывало, она замирала в какой-то отрешенности и взгляд ее, казалось бы, пронизывал окружающее, словно искал его тайную суть. Суть, которая пряталась за этим покровом теней, окутавшим этот мир некогда. А еще она рисовала. Да.

Она рисовала! Это было что-то утерянное, что-то забытое в этом богами забытом мире, и, когда она брала кисточку в руки и ваяла, вся округа собиралась вокруг нее и молча наблюдала за тем, как из-под кисти появляются до боли знакомые картины окружающего мира. Знакомые — да, но иные. Алейя меняла оттенки и тогда знакомые вещи и места превращались во что-то неведомое, будто бы что-то меняло их, вытягивая скрытую сущность наружу. Но, странного ребенка не удовлетворяли ее картины. Дорисовывая, она часто плакала от бессилия и чувства чего-то несбывшегося. Чего-то скрытого от нее, что она, как это часто присуще всем детям, хотела всей своей душой. Здесь и сейчас. Но этого не случалось.

И она рисовала, рисовала, рисовала. Серые стены городка, в котором она жила, вскоре стали не стенами, но продолжением этого мира. Зеркалами, в которых отражался другой мир. Серый, но не такой — более яркий, более светлый, более живой. Другой. Как Алые. А те часто приходили к этим стенам и вглядывались в них, словно тоже искали что-то. Что они там искали, никто не знал, но было видно, что и они не находили там чего-то важного для них. Иногда они подходили к Алейе и молча отбирали у нее кисть, разглядывая краску на мягком перьевом конце. И тогда ее охватывала дрожь, страх пронизывал ее существо. Страх, что кисть — часть её души сейчас заберут и она больше никогда, никогда! не сможет создавать миры на стенах.

Как это случилось — никто не знал. Не бывало такого в этом мире, полном праха. Серый пепел устилал землю мягкой пеленой, серый прах окутывал стены, давным-давно съев все углы и выступы. В этом мире просто невозможно было пораниться. Не-воз-мо-жно. Но, это все же случилось. Может злой рок, а может гримаса фортуны. И Алейя разглядывала свою руку, по которой, медленно набухая, скатывалась капля чего-то иного, не серого. Алого. Алого! Алого!!! И в ней что-то взорвалось. Крепко сжимая кисть, она устремилась к своим стенам, прячась по пути от сгорбленных фигур в рясах. Фигур, которые всё чаще появлялись возле её зеркал мира, как она их называла. Что-то подсказывало ей, что их надо избегать в этот миг. Миг катарсиса. Миг видения.

Её нашли лишь на другой день. У стены, с измочаленой кистью в маленькой руке. По другой руке все еще сбегали капли ее Алого. Стекали из раны, которой она старательно не давала закрыться тупым концом кисти. А на стенах цвели алые цветы. Цвели под алеющим в розовом небе солнцем, и лучи его, казалось, вырывались наружу прямо в этот мир. И там, куда падали лучи, мир становился другой. Толпа, молча и недоуменно смотрела на алый цветок, распустившийся напротив стены, не понимая того, что видит. Алый пришел в этот мир, но они не видели. Еще не видели. Но свет нарисованного чистой кровью Солнца добирался и до их глаз. И в них что-то проснулось. Что-то. Что-то. Не серое. Иное. Настоящее.

Алых больше никто не видел. Нашлись лишь их плащи в опустевших жилищах. Не Алые, а уже серые, плащи, истекающие тенями. Но тени эти, выползая из их проклятых домов — сгорали. Сгорали под яркими лучами Солнца. Уже не нарисованного, нет. Настоящее Солнце пришло в их мир после долгой ночи и принесло с собой все цвета.

И лишь одна не смогла увидеть его. Та, которая призвала его, отдав всю себя этому миру.