Гастролеры и фабрикант

Евгений Сухов, 2012

На этот раз у шайки мошенников «Червонные валеты» новое дело. Они задумали отобрать у знаменитого казанского мильонщика Ильи Феоктистова солидную сумму, причем так, чтобы он сам добровольно отдал мошенникам деньги. Предводитель шайки Сева Долгоруков придумал изящную и хитроумную комбинацию отъема денег. Да вот незадача: шайка находится под колпаком у казанской полиции, которая денно и нощно ведет наблюдение за жуликами. Но тем желаннее добыча, если афера совершается прямо под носом у полиции…

Глава 1

Некоторые люди воют от скуки и тоски, или Будем брать

Октябрь 1888 года

Знаете, почему богатые люди умеют сохранять состояние? А секрет в том, что они очень бережливы. И очень ревностно стерегут нажитое добро. Иными словами, богаты потому, поскольку прижимисты. Относится это, конечно, не ко всем людям со средствами, но к определенной их части, про которых говорят «удавится за копейку» или «за рубль родную мать продаст».

Илья Никифорович Феоктистов принадлежал именно к этой части состоятельных людей. Он, несомненно, входил в первую пятерку самых богатых людей города, да чего там города — всей Казанской губернии и даже всего Среднего Поволжья! Может быть, и Нижнего тоже. После купцов Юнусовых, Александровых, Чернояровых и дворянина-промышленника Григория Юшкова он шел следом. А возможно, это за ним следом шли Юшков, Чернояров, Александров и Юнусов, поскольку действительной суммы, определяющей состояние его капиталов, достоверно не знал никто. Разумеется, кроме него самого. Илья Никифорович не любил, чтобы кто-то копался в его финансовых делах и собирал о нем всякие сведения, а потому старался держаться в тени и не афишировать своих доходов, которые по привычке, приобретенной еще в молодости, всегда малость занижал. Ну, сами подумайте, какой резон «звонить» всем и каждому о своем богатстве? Чтобы вызывать зависть и тем самым плодить толпу недоброжелателей? Глуповато получается. Да и ни к чему это…

Илья Никифорович Феоктистов обладал большими связями. Весом, как говаривали о нем в «обществе».

Его младший брат, Семен Никифорович, служил обер-секретарем при генерал-прокуроре Правительствующего Сената и вот-вот должен был занять место обер-прокурора. Что само по себе было весьма значительно. Племянник же покойного старшего брата, Валериана Никифоровича, — Василий Валерианович являлся товарищем Государственного секретаря Госсовета Российской империи, то есть вторым лицом в Государственной канцелярии, через которую в Государственный Совет шли все дела империи. Самые, следует заметить, важные государственные дела…

На Илью Никифоровича Феоктистова было собрано первоначальное досье, вполне достаточное, чтобы начать «дело», и помещалось оно в большой синей папке с зелеными завязками. Кроме состояния его счета и обширных родственных связей имелось еще несколько фотографий, где он с видом вальяжного человека восседал в кругу своих приятелей.

— А мы не очень рискуем, связываясь с таким типом? — спросил Огонь-Догановский, когда Долгоруков выбрал Феоктистова в качестве очередного объекта аферы.

— Мы всегда рискуем, старик, когда беремся за новое дело, — задорно посмотрел на Алексея Васильевича Сева. — Нет, мы, конечно, можем почивать на лаврах и жить в свое удовольствие, поскольку последнее наше дело принесло нам два миллиона рублей без сорока с чем-то тысяч. Мы можем отдыхать в Ницце, принимать грязевые ванны в Баден-Бадене или купить виллы в Италии и обосноваться там до скончания века, наслаждаясь бездельем и сибаритством. Мы можем даже ежедневно принимать ванны с шампанским «Вдова Клико» и завтракать в «Славянском базаре» в отдельных кабинетах, пожизненно нами арендуемых. Но ведь ты первым взвоешь от скуки и тоски. Разве не так, а, старик?

— Взвою, — неохотно согласился Огонь-Догановский и немного виновато посмотрел на Всеволода: — Это я так спросил, для проформы. Не по мне это — сибаритствовать и баклуши бить.

— Знаю, — усмехнулся Всеволод Аркадьевич. — Тебе по должности положено нас время от времени осаживать. Поэтому-то ты и задал такой некорректный вопрос.

Алексей Васильевич кивнул. Так уж случилось, что он был самым старшим в команде Севы Долгорукова и самым старым членом гремевшего некогда на всю Россию-матушку московского клуба «Червонные валеты», которые решением Московского окружного суда от февраля 1877 года были осуждены на различные сроки и отправились, кто куда, отбывать ссылку или заключение в тюремном остроге. Помимо обязанностей корректировщика, направлявшего действия группы согласно установленному плану в очередной афере, Огонь-Догановский выполнял еще функции старшины, последнее слово которого могло стать решающим и не однажды таковым бывало.

— Сева, ты не прав, — твердо посмотрел Долгорукову в глаза Африканыч. — Решительно не прав.

— Вот как… В чем именно? — с некоторым недоумением взглянул на Самсона Неофитова Долгоруков.

Африканыч являлся его «правой рукой» и близким другом, и Сева был слегка удивлен возникшим разногласием. Хотя в словах «правой руки» был возможен и подвох, чем Африканыч был знаменит, будучи еще «червонным валетом». Шуткарь он был еще тот! Что, впрочем, не лишне при их нервической «работе».

Так оно и оказалось…

— Не прав в том, что от скуки и тоски первым взвоет старик, — усмехнулся Африканыч и добавил: — Первым взвою я. Потому как именно я, и никто более, в процессе прожитых годов, по натуре своей…

— Первым взвою я, — перебил многословную тираду Неофитова Давыдовский.

Павел Иванович в «команде» играл роли знатных особ или должностных лиц в весьма приличных чинах. Тому способствовали внушительная позитура Давыдовского и его горделивая осанка. А лицо Павла Ивановича, словно высеченное из камня без каких-либо смягчающих черт, было внушительно-начальническим. Сомнений, что сей господин с такой осанкой и физией, и верно, обладает чинами и относится к категории людей сильных мира сего, ни у кого и не вызывало. В команде его единодушно звали «граф», поскольку, еще будучи «червонным валетом», он самовольно присвоил себе этот титул и весьма продуктивно и безапелляционно им пользовался. Этот титул «шел» Давыдовскому, как костюм или шляпа, если, конечно, можно так выразиться относительно титулов Российской империи. Впрочем, кому бы не пошел графский или княжеский титул? Разве только крестьянину? Да и то, ежели его приодеть должным образом да отскоблить от чернозема, так иной мужик от косы и сермяги запросто сойдет за какого-нибудь барона…

— А я уже вою, — добродушно улыбнувшись, произнес Ленчик, самый молодой в «команде» Всеволода Аркадьевича Долгорукова.

Семь лет назад Ленчик прибился к Долгорукову и стал полноправным членом команды, хотя в клубе «Червонные валеты» не состоял по малолетству, а также по безвыездному проживанию в губернском городе Казани. Ленчик, в отличие от остальных членов «команды» Долгорукова и бывших «валетов», был аборигеном. Иначе — местным жителем. И это обстоятельство было весьма полезно для дела, поскольку, даже обосновавшись в городе весьма давно, ни Сева, ни остальные члены его команды из бывших «валетов», все равно не знали его настолько, насколько ведал его Ленчик.

Сказав это, абориген запрокинул голову и протяжно завыл. Получилось у него столь натуралистически и громко, что вой тотчас подхватила собака из соседнего особняка, а следом за ней откликнулись все уличные псы. Невообразимый гвалт стоял не менее четверти часа, в продолжение которого все присутствующие в особняке Севы хохотали, в том числе и сам «начальник команды» Всеволод Аркадьевич Долгоруков.

Отсмеявшись и вытерев выступившие слезы, Сева уже на полном серьезе произнес:

— Итак, наш новый объект Илья Никифорович Феоктистов, шестьдесят восемь лет, вдовец, дворянин, уроженец Свияжского уезда, скотопромышленник, фабрикант и домовладелец. Что мы еще знаем о нем?

— Весь город знает, что он — жила, — подал голос Ленька. — Жмот невероятный, каких еще свет не видывал.

— Свет видывал всяких, — заметил ему на это Всеволод Аркадьевич. — Ты, братец, приведи хотя бы один пример его несусветной скаредности. Тогда будешь более убедителен, а мы — более к тебе внимательны.

— Запросто, — так среагировал на реплику шефа Ленчик. — Когда в семьдесят девятом году преставился его отец, бывший свияжский городничий, наш фигурант потратил на похороны в общей сложности всего-то семнадцать рублей. Остальные средства, чтобы достойно похоронить главного городского администратора, были выделены из городской казны. Об этом тогда судачила вся Казань, даже я помню.

— Хорошо, принято, — едва кивнув, констатировал Всеволод Аркадьевич. — Что еще «интересного» удалось выяснить по фигуранту?

— Мильонщик он, — сказал Африканыч. — Состояние его, по разным оценкам, исчисляется от сорока пяти до шестидесяти миллионов рублей. Судя по его закрытости характера и жадности, шестьдесят миллионов — это минимум, чем он владеет. Верно говорю.

— Меня интересует его реальная наличность, так сказать, в «живых» деньгах, — сказал Сева. — А не стоимость его фабрик со станками, амбарами с зерном, конюшен с лошадьми.

— Это никому не известно, — произнес покудова не вступавший в разговор Огонь-Догановский.

— Надо выяснить, — посмотрел на самого старшего из бывших «червонных валетов» Долгоруков. — Где он хранит свои деньги?

— В Волжско-Камском коммерческом банке, — ответил Давыдовский. — Каковую сумму он там держит — неизвестно. Но судя по всему — весьма и весьма внушительную. Так что у него имеется чем поделиться с нами, — Павел Иванович жестко усмехнулся. — Жду вот, когда вернется из Москвы наш друг, первый помощник управляющего банком господин Бурундуков. Тогда мы проясним, смею надеяться, каковая наличность сохраняется у господина Феоктистова в банке.

— Так он тебе и скажет, — усмехнулся Африканыч. — Эта банковская тайна будет построже государственной. А сам он ни за какие коврижки не поделится своими секретами.

— Со мною непременно поделится, — перебив товарища, заверил Давыдовский.

И все почему-то сразу поверили Павлу Ивановичу на слово. Впрочем, не «почему-то», а за имеющиеся определенные качества. Спросите, какие? Ну, во-первых, Давыдовский никогда не бросал слов на ветер, и не было еще ни одного случая, чтобы он не сдержал данное обещание или нарушил уговор. И не потому, что потом ему было бы неловко; и не потому, что дела, которые они вели в команде Севы, требовали следовать словам и обещаниям. Просто он был так устроен. А во-вторых, Павел Иванович был весьма сильным волевым человеком. Согнуть его было нельзя. Сломать — тем более. Зато он мог сломать и согнуть в дугу любого…

— Лады, — посмотрел на «графа» Всеволод Аркадьевич. И уже обращаясь ко всем, спросил: — Что еще нам известно о фигуранте? Привычки, слабости, наклонности, прихоти?

— Да скряга он, говорю же, — первым ответил Ленчик. — Вот его наипервейшая наклонность и слабость.

— Этого мало, — немного поразмышляв, произнес Сева. — Весьма немаловажно еще будет знать о его взаимоотношениях с совестью и, главное, с законом. Это я поручаю тебе, Самсон Африканыч, — Долгоруков глянул на Неофитова, и тот коротко кивнул. — Проясни все по нашему фигуранту. Конечно, большие деньги можно иногда нажить и честным путем. Но очень большие капиталы, — Сева непроизвольно хмыкнул, — в этом я что-то сомневаюсь. Наверняка у этого Феоктистова есть какой-нибудь скрываемый от посторонних глаз грешок. По части взаимоотношений с законом. Проясни, Самсон, и как можно скорее.

Африканыч снова кивнул и задумался. Задание было не из легких, возможно, с выездом в Свияжск, откуда родом был нынешний мильонщик Феоктистов. А может, и в другие города и веси Российской империи.

— Как насчет женщин, карт и вина? — спросил, снова обращаясь ко всем, Всеволод Аркадьевич. На Ленчике, самом молодом из команды, Сева задержал взгляд, потому как именно ему, уроженцу Казани, он поручал разузнать о Феоктистове как можно больше, включая его слабости, прихоти, привычки и наклонности. — Ты все сделал, о чем я тебя просил?

— Конечно. Разузнал, что почем.

— И что там?

— Феоктистов в карты не играет, — уверенно сказал Ленчик, будто бы отрезал. — Но толк в них знает. Как пить дать! Раньше он в картишки всерьез поигрывал, нутром чую… Глаз уж больно дурной.

— Дельный штришок, — заметил Сева и обернулся к Неофитову: — Возьми это на заметку, когда будешь интересоваться его грешками.

— Всенепременно, — ответил Африканыч.

— Еще что там есть на него? — по-деловому спросил Сева.

— Вина не пьет, — продолжил блистать своими знаниями о фигуранте Ленчик. — Абсолютно! Как он сам говорит: «Голова всегда должна быть ясной».

— Понятно, — безрадостно резюмировал Долгоруков. — Здесь нам ничего не обломится… Дальше?

— Касательно женщин… — Ленчик замялся. — Есть одна такая краля, в Собачьем переулке живет, но я не уверен точно. Может, это так… На раз! Мало было времени, чтобы выяснить более подробно.

— Все равно ты хорошо поработал, — одобрительно посмотрел на Леонида Всеволод.

— Благодарствую.

Самый молодой «валет» зарделся ушами и заполыхал по-юношески пухлыми щечками (вот уж чего никак нельзя было ожидать от опытного афериста и мошенника, каковым Ленчик сделался за семь с лишком лет пребывания в «команде» Севы Долгорукова!). Оно и понятно: Долгоруков хвалил мало, а больше требовал, и одобрение шефа значило много…

— Что же касается дамы сердца господина Феоктистова, — обратился Всеволод Аркадьевич к остальным, — то у нас есть кому поручить выяснить этот вопрос более обстоятельно.

Взоры всех присутствующих обратились к Неофитову. Самсон Африканыч в бытность «червонным валетом» заслуженно считался первым ловеласом Москвы и знал толк в женщинах. И они, надо полагать, знали толк в Африканыче, потому как липли к нему во множестве и безо всяких особых усилий с его стороны. И он, подобно трудолюбивой пчелке, без устали собирающей нектар с цветов, обихаживал всех понравившихся ему дамочек. Бывало, что, совершив интимное соитие с одной, он, едва ее выпроводив, тратил четвертной на лихача-извозчика, чтобы поспеть к означенному сроку к другой.

К настоящему времени, достигнув средних лет, Африканыч ничуть не потерял лоска. Более того, стал еще более желанным для дам, прибавив к красоте юности степенную привлекательность знающего себе цену мужчины. А достаток, что буквально излучала его фигура, был дополнительным шармом. Таким уж народился на белый свет Самсон Африканович Неофитов. Как говорится, что было посеяно, то и проросло!

— А чего это вы на меня все уставились? — едва не задохнулся от показного негодования Африканыч. — У меня уже есть одно задание — узнать грешки Феоктистова. К исполнению самое трудное, кстати. Потому как грешки эти всегда самым тщательнейшим образом скрывают. А мне их надо найти. И тут вы мне вешаете еще одно задание! Не много ли забот на одну бедную голову? Я не лошадь, чтобы все везти на своем горбу…

— Это скорее не задание, а некое… поощрение, — резонно заметил Огонь-Догановский, пряча усмешку. — Забота — это да, определенно! Но из приятных. Ведь из приятственных же, а, Самсон?

— Совершенно верно, — Всеволод выглядел серьезным. — Займись этой дамочкой, Самсон Африканыч. Она может нам пригодиться. В смысле возможного свершения с ней каких-либо противузаконных деяний со стороны господина Феоктистова. Мало ли какие у него имеются наклонности. Чужая душа, сам понимаешь, сплошные потемки!

— Это точно, — кивнул Огонь-Догановский, жизненный багаж которого был вместительнее и тяжелее, нежели чем у всех остальных. — Чужая душа — лес темный…

— Прямо сей же час заняться или можно немного погодить? — не без иронии поинтересовался Неофитов, посмотрев сначала на Долгорукова, а потом на старика. — Чайку-то хоть позволите хлебнуть перед дорожкой?

— Это как ты сам посчитаешь нужным, дружище. На все про все тебе — две недели. Через две недели мы начинаем уже плотно обхаживать господина Феоктистова, — ответил Всеволод Аркадьевич.

— Мне чем заниматься, Сева? — спросил Огонь-Догановский.

— Свести знакомство с нашим богатым фигурантом, — быстро ответил Долгоруков, показывая тем самым, что он все загодя продумал перед началом этого разговора. — Познакомиться мягко, ненавязчиво, чтобы фигурант наш, не дай бог, не почувствовал, что на него накидываются силки… Может, ты увидишь-разглядишь в нем то, что мы не заметили. В нашем деле каждая мелочь может стать решающей, ты же знаешь… Помимо этого, — Всеволод Аркадьевич посмотрел старику в глаза, — ты, как всегда, следишь за осуществлением принятого плана, координируешь наши действия и осаживаешь, если кто-то начнет брать на себя лишнего.

— Я-асно, — протянул Алексей Васильевич.

— А я? — спросил Леонид.

— Что, беспокоишься, что останешься не у дел? — поинтересовался Долгоруков.

— Ну-у, не то чтобы беспокоюсь…

— Не волнуйся, дойдет и до тебя очередь, — серьезно заверил Ленчика Всеволод Аркадьевич.

Какое-то время Сева молчал. Потом произнес, как бы подводя черту разговору-совещанию:

— Что ж, фигуранта мы, конечно, выбрали не из лучших. Но мы ведь не очень и привередливы. А, господа?

«Господа» заулыбались:

— Не очень…

— Это точно, на приверед мы не похожи…

— Ничуть не похожи…

— Вот и славно, — заключил Долгоруков. — Значит, будем брать, что дают. За дело, господа! — Встряхнув синей папкой с завязками, добавил: — А сюда мы заносим на нашего фигуранта все по листочку. Надеюсь, что через пару недель эта папка будет заполнена.