Мистические истории услышанные в парной. Сезон 1

Евгений Семенов, 2021

Несомненно, любому человеку всегда есть, что рассказать. Да что там рассказать? Поведать в мемуарах. Те самые истории, которые и не всегда-то и рассказать можно. Но для того и есть старые друзья, которые могут выслушать при встрече, что там у тебя накопилось. А они просто дурачились. Словно не хотели уходить из детства. Вернее из детства вышли уже давно, но умудрились оставить маленькую, им одним видимую дверцу, в которую, время от времени, проникали всей компанией на один-два дня. Проникали, чтобы просто почувствовать себя снова мальчишками из их общего непростого, но вместе с тем счастливого детства. Его уже нельзя было вернуть, но в него можно было вернуться. Что же является правдой, а что вымыслом в дальнейшем повествовании никому точно неизвестно. Но добрая половина, несомненно, правда. Почему? Старые друзья выдумывать не будут. Если старый друг обманет, то какой он после этого друг? А дружбу, пронесенную из детства разрушить непросто. Так, что все правда. И не сомневайтесь.

История вторая. История Дядюшки. «Бес в церкви».

— Ну, за здравие, — грубым басом произнес Дядюшка, выходя из парной.

Послышался кашель и характерный мат. Николай, принимавший в целях, дабы его дверь в детство не закрылась, поперхнулся, и горькая встала в горле.

— Под руку, не ховори, — прохрипел он.

Фельдмаршал явно был расстроен.

— Наливай еще, — он протянул стопку Роману.

— Ничо, себе. Батенька, вы пить, что ли сюда пришли. Вон из бани…

Стекло звякнуло по стеклу, и Николай, подняв руку в знаке, произнес:

— Все молчим.

Коллектив наблюдал за отработанной тактикой Фельдмаршала.

— Ну, все, — он вытер губы, — я готов услышать историю.

Дядюшка выбросил в приоткрытую дверь длинную спичку, что до сих пор крутил в руках и произнес.

— Наверное, мой рассказ будет не таким длинным, как у Математика, чья кривая вероятности повествования выпала раньше, но это та история, которая наиболее повлияла на мою веру.

Я расскажу, когда и как я пришел к своей вере, к той ее ступени, на которой я нахожусь.

Он пошевелил тазовой костью, устраиваясь удобнее на скамье.

***

Считаю ли я себя верующим? Несомненно, да. Но, как и большинство истинно верующих не считаю, что падать ниц и целовать ноги батюшке, даже если он самого высшего сана по иерархии, необходимо. Верить в то, что священник, это посланник всевышнего на земле, я тоже не собираюсь. И, несмотря на то, что я не придерживаюсь всех заповедей, не посещаю церковь по всем праздникам, могу утверждать, не кривя душой перед собственными взглядами, верю истинно и однозначно.

Наверное, нам всем, родившимся в союзе, воспитанным на коммунистических учебниках истории, где Ленин был нашим всем, а партия нашей надеждой и опорой, непросто было впитать веру родителей. А родителям непросто привить нам осознание самого бога. Нас же не водили в церковь, которой, кстати, и не было. Само здание, конечно, было, постройки начала 19 века, да ни колоколов ни крестов на нем. Его, если не ошибаюсь, под склад использовали. Не самый богохульный вариант, я вам скажу. В соседней деревне снесли купол с колоннадой и под деревенский клуб переделали. Так что склад — это еще терпимо.

А вот бабушка меня постоянно крестила, перед тем как гулять отпустить, и «иди с богом» всегда в след произносила. Так что подсознательно все мы могли к вере придти. Может только каждый к своему варианту.

Наиболее запоминающимся из праздников, связанных с церковью, скорее всего, была пасха. Может только из-за процесса, в котором мы все принимали участие. Во-первых, в гости пойти и каждому встречному «Иисус воскрес» говорить, а в ответ слышать «Воистину воскрес». Во-вторых, битвы на крашенных.

Ухххх. Ни с чем, скажу вам, не сравнимые ощущения.

Праздник он в детстве воспринимается всегда с радостью и подробности его происхождения не важны.

Как бы то ни было, предпосылки уверовать были у всех нас, несмотря на воспитание коммунизмом. Но в детстве мало кто задумывается глобально над истинностью своего отношения к богу или его отсутствию.

Первый раз я задумался по другому, по особому, когда мне было лет двадцать, может двадцать два. В этот период жизни мне довелось жить и работать, или правильно сказать обучаться ремеслу в монастыре. Резьбой по дереву я рано увлекся и имел хороший опыт, как я тогда считал. Сейчас по истечению времени я понимаю, что он был небольшим. Я умел пользоваться инструментом и не боялся долгой кропотливой и напряженной работы.

Помню первую беседу с настоятелем монастыря. Он выведывал, что же привело меня к ним. И мой ответ, о желании стать хорошим мастером своего дела, как мне тогда показалось, не совсем его устроил. Мы долго беседовали. Я не сразу понял, чего он от меня добивался. Как он считал, не было необходимости ехать в Англию чтобы выучить английский, так и научиться резать иконостасы с их сложными и витиеватыми узорами можно было в другом месте. У меня не сложилось впечатления от той первой беседы, что настоятель отговаривает меня или против моего проживания на территории вместе с монахами, скорее наоборот. Он был рад. Ну, во всяком случае, мне тогда так казалось. Я всегда рад новым знакомствам, и если человек при первом общении не нравится, я все равно дам ему шанс, а уже потом если что перестану с ним общаться. Вообще, я и тогда и сейчас считаю, что монастырь должен помогать нуждающимся. Обеспечить кровом и едой в обмен на труд. Позже я понял, что настоятель хотел увидеть мое отношение к вере в том самом разговоре. Я сам тогда еще не рассматривал своего отношения, не было предпосылок. Я не от чего не сбегал, не хотел найти успокоение блуждающей души. Я рассматривал монастырь, как опыт в моей профессиональной деятельности. И все. А вот уже там, проживая среди монахов, я нашел для себя много новых вопросов, которые ранее не приходили ко мне. Чем дольше я жил там, тем более глубокими они становились.

Первыми вопросами, как бы сейчас не соврать вам, пришли такие.

Да простят меня все присутствющие.

— Насколько сами монахи верят?

— Почему грешник, хотя я не называл так тогда людей, который пришел в церковь сделать подношения и таким образом избавиться от груза грехов, вообще может переступить порог святого места. Если оно действительно таким является, и неужели бог не видит причины посещения. Или если все-таки человек еще сам сомневается, помогут ли его действия избавить себя, а бог до последнего верит, что подносящий прозреет и возможно даже в самой церкви.

Вопросы начались позже и чем дальше, тем больше, а в тот момент в беседе с настоятелем он ждал, что я все же помимо творческого развития, пусть даже подсознательно жажду духовного развитии. Узрел он это или нет, не знаю. Я уже потом, анализируя наш разговор, понял, чего тот хотел. Я был открыт всему новому, и привлечь несформировавшуюся душу к истинной вере, многого стоит.

Это сейчас я могу так выразиться. Тогда я жаждал научиться.

Поселили меня в келье. Спартанские условия, скажу вам. Северный Диоген. Вместо кровати матрас набитый не то сеном, не то ветками. Одеяло драповое.

Дядюшка прекратил речь и осмотрел всех. Вопросов по драповому одеялу не возникло. Хотя он сам не был уверен, что одеяло именно такое, просто к слову пришлось. И продолжил.

— Даже не было подушки. Из стены под совсем маленьким оконцем, по-другому его не назвать, выступает широкий камень. Это столик. На нем свеча и спички. Я еще помню, подумал, почему не огниво? Но все же год уже был двухтысячный или около того. Короче спички. Ширина не превышала двух метров, а длина, наверное, два с половиной. Но, несомненно, мне понравилось.

Что именно?

Атмосфера.

Нахождение в келье было сродни, как бы выразиться? Знаете, в детстве, когда выключали свет, а в печке горел огонь, я стаскивал в кровати толстое одеяло, ложился в метре от печи и наблюдал через отверстия за игрой огня. Одеяло создавало чувство полной защищенности от всего, а бегающие огоньки добавляли сказочности из старинных легенд.

Серые каменные стены, тусклый свет и оглушительная тишина. Я будто остановился во времени. Там время не играет роли. Ты перестаешь торопиться. Мы же торопимся в опаске, что чего-то не успеем. Там я понял, что успею все, что суждено. Успокоение, вот что делает келья.

Я увлекся.

Главное же в моем рассказе, как я пришел к той вере, что имею сейчас. Повествование идет к этому.

Люду в монастыре было много, но не разговорчивые. Там пустая болтовня не приветствуется. Я поначалу к кому поговорить в свободное время, а они кратко и однозначно отвечают, без фанатизма. Красиво, правда. На работу бывает, выходишь, а тебе:

— Сегодня бы накинули обувку другую. Пасмурно. Дождь пойдет, ноги промочите.

Или.

— Пост завтра начинается. Первый раз его соблюдать тяжело. Но к господу обратись. Он и поможет.

Работа у меня рано начиналась. Что называется с первыми петухами. На самом деле так и было. В келье их не слышно, но привыкаешь быстро. Они, монахи почти бесшумно ходят, будто обидеть кого боятся. Но разум ли, а может что и другое, но вовремя я стал просыпаться.

На возвышении, недалеко от стен монастыря церковь расположилась. Небольшая. Старая. Рядом несколько домиков. В них жили церковнослужители. Сторож, звонарь, свечница. Она и свечи ставила и батюшке на служениях помогала. Еще были души, да кто чем занимается, я не все понял. Работал я в плотницкой мастерской при церкви. Был у меня и наставник. Из монастырских. Дед. Имя у него интересное. Василий Ионович. Он мне много чего передал из опыта своего. Рассказал о том, где и что можно поменять в резьбе иконной, а чего ни в коем случае нельзя. Почти год я с ним отучился. За это время немало наших совместных работ по другим церквям разошлись. И вот почти весь этот год своего батюшки то в церкви и не было. Все говорили, что вот-вот приедет новый, постоянный. Ждали, а то как это без него? Не порядок. На праздники, на отпевания, венчания приезжали временные, а своего все не было.

С Василием Ионовичем мы в монастыре не общались почти. Да там никто и не общается практически друг с другом. А вот в процессе работы беседы вели. Не знаю, сам ли он интересовался или настоятель разузнать прашивал, но завел он как-то разговор о моем отношении к вере. Я к тому времени уже проникся жизнью с монахами, хотя не посещал все их мероприятия. На служения не ходил. Молитвы не читал. Я же, как ученик там был, а не монах. Но разговор зашел, и нужно было держать ответ.

Скрывать мне было нечего, а в беседе всегда можно найти что-то новое и если что не понимал, то пойму, думал я тогда. Рассказал, что готов к принятию веры, и не противлюсь ей, но не видел и не встречался с тем, что меня на этот путь наставило бы. Тогда мне и предложил мой наставник по работе посещать общие молебны. Я и не был против. Как раз в тот период и священник новый был прислан. Постоянный. Отец Михаил. Он тут же при церкви в домике и жить стал.

И к тому уровню веры, что я сейчас испытываю, меня привел именно отец Михаил. Могу сказать ему спасибо за это. Не настоятель монастыря, а именно священник. Не имея такого желания, не имея надобности и цели, он добился этого. Я сейчас думаю, что он к вере привел тогда не только меня, а большую часть прихожан и монахов. Возможно, не привел к самой вере, так как если человек уже отдал свою жизнь работе и жизни при монастыре или работе в церкви, то он уже был на этом пути. Отец Михаил укрепил в наших душах осознание самой веры, и привел своим примером, во всяком случае, для меня, само существование бога. Не самым скажу я вам стандартным, но, несомненно, действенным поступком.

Я даже думаю, что и сам он, кем бы он ни был до того момента, удостоверился в существовании всевышнего, ведь в существование всенижнего и его приспешников священник нашего прихода отец Михаил не сомневался.

Итак, я начал посещать при наличии возможности все приходские мероприятия, и первый раз попал на отпевание. Скажу, это меня впечатлило до глубины души. Что именно? Я постараюсь передать все мои эмоции и чувства, свои размышления того самого первого отпевания. Я был очень поражен и запомнил в деталях все произошедшее.

Под высоким арочным потолком низкий и сильный голос священника звучал величественно и не побоюсь этого слова божественно. Я не был среди родственников умершего и не стоял в непосредственной близости от батюшки и аккомпанирующей ему женщины помощницы, а скрылся в тени, недалеко от входа, чтобы не привлекать внимание родственников. Мне был интересен сам процесс. Насколько возможно я отдавался атмосфере отпевания. Пение священника настолько слилось с обстановкой церкви, что вызвало у меня в тот момент наисильнейшее чувство веры. Голоса переплетались и дополняли друг друга. Хотя точнее будет сказать, что женский певучий голос дополнял или акцентировал внимание присутствующих на низком мужском голосе.

Разобрать слов я не мог. Нет, может отдельные слова: раба твоего, господи, во веки веков. Но общего смысла не расслышал. Скажу, что и позднее я этого не смог сделать. Принципиально не хотелось читать это в литературе. Хотел услышать. Даже появилась дикая мысль, что услышу только в тот момент, когда истинно уверую. До сих пор не слышу, хотя верю. Но ведь это была моя догадка, и кто сказал, что так оно и есть?

Я рассматривал убранство церкви под звуки отпевания и, в моей голове возникла тогда еще одна мысль. А насколько вообще представляют ценность эти самые иконы? Я говорю не о цене, за которую их можно продать, а именно ценность для прихожан, для церкви. Понятно, что финансовую стоимость определить невозможно. Она зависит, если вообще можно в этом случае разговаривать о цене, от сохранности, от ее истории, если она имеется, и, наверное, от ее возраста. Да и все равно это будет субъективная оценка стоимости. Икона, как историческая ценность, определенно тоже складывается из возраста и той же истории самой иконы. Но вопрос состоял в том, какую ценность имеет икона с точки зрения самой веры. Нарисуй икону современный иконописец по всем канонам и, соблюдая все правила и особенности ее рисунка, станет ли она настоящей? Не думаю. Хотя прихожанин, не поймет. Красиво и красиво. Нарисован святой. И спасибо на этом. То есть получается, что и не так она важна, а важнее внутренняя вера молящегося. Но повиси эта икона много лет в церкви, выслушай сотни молитв, прими от каждого прихожанина крупицу его сомнений и уверенности в своей молитве, и тогда, только тогда она сможет называться именно иконной, и сможет, если такое вообще возможно, помогать людям. Об этом я размышлял неоднократно и позднее и мое мнение только утвердилось.

То, первое свое посещение процедуры отпевания, я запомнил в подробностях. И, несмотря на то, что я сказал чуть ранее, якобы ощутил сильнейшее чувство веры, это так, но я всегда его ставил под сомнение. Чудесное пение священника? Это реальность и оно не обязательно имеет божественное значение. Просто сильный голос и тренировки. Чудес я не видел, и вера обязана была подвергаться сомнениям.

И все же описать свое первое присутствие на том отпевании абсолютно неизвестного мне человека я бы описал только самыми красивыми эпитетами.

Божественная атмосфера.

Чарующее слух звучание.

Эмоциональный подъем.

В тот вечер, уже после работы я расположился на лежаке в своей келье и проигрывал события того дня, а именно все что происходило в церкви, и принял для себя понимание того, что есть границы веры, которые для меня не открыты и я желаю заглянуть за них.

В дальнейшем я начал при любой возможности присутствовать на служениях, но дальнейшее посещение, к моему удивлению, стало опровергать первые эмоции. Я не видел божественного вмешательства в весь этот процесс. Скажу больше, я стал отдаляться даже от той границы моего познания веры. Я поясню. Мне хотелось поговорить с кем-то на эту тему и желательно, чтобы это был человек разбирающийся в ней. Своими вопросами я не боялся показаться глупым и несведущим, каким я конечно и был, а скорее боялся обидеть собеседника, поэтому, если доводилось с кем-либо вести диалог на эту тему, то заходил издалека. И тут меня снова посетила неудача в выбранном направлении. Складывалось впечатление, что большая часть монахов не интересуется этим вопросом, и даже не потому, что уже все познали и теперь чувствуют себя счастливыми в своем превосходстве. Совсем нет. Я стал утверждаться в мысли, что их присутствие тут, за стенами монастыря обусловлено в большей степени жизненной ситуацией, а не желанием познать бога.

Мой наставник на поприще работ вообще был наемным рабочим. А мои вопросы чаще всего приводили к одному ответу.

— С батюшкой поговори. Он в этом должен разбираться.

Должен разбираться!!!???

Он людей отпевает! К нему за советом ходят! В конце концов, а как же его посредничество между венчающимися и богом? Пойдете ли вы к врачу, который вроде знает, как лечить? Не думаю! И более того, если священник не имеет «прямого выхода» на создателя, то как поверить в отпущение грехов? Если рассчитывать, что бог сам все видит, то тогда зачем для этого процесса священник? Я могу исповедаться кому угодно, и создатель узрит это! Эти вопросы меня тогда порядком расстроили, если не разозлили, и захотелось пообщаться непосредственно с нашим священником отцом Михаилом. Просто завалиться к нему в дом и попросить аудиенции, я не мог, поэтому стал искать удобного момента. К слову на тот момент меня уже не удерживала в монастыре работа. Я получил достаточный опыт, который меня вполне устраивал и понимание того, что большего в развитии своих возможностей тут я не получу, позволяло в любой момент покинуть стены монастыря. Но желание укрепить или распрощаться с верой на тот момент заставило меня остаться. Хотя, я тогда понимал, что распрощаться с верой у меня, как и у любого другого человека уже имеющего какие-то понятия о ней, невозможно. Что может привести к этому? Я не знал. И сейчас не представляю. Можно подтвердить наличие чего угодно, увидев это, но если вы это не видите, то не значит, что его нет. Просто не видите.

Случай свел меня на беседу с отцом Михаилом. В его доме при церкви сломалась розетка и в отсутствие штатного электрика попросили меня посмотреть и по возможности починить. Отец Михаил был дома и после работы предложил мне чай. Я, посчитав это удобным случаем и всенепременнейше согласился. Понимая, что долго это не продлится, я набрался смелости и, с разрешения, начал задавать свои вопросы. Я не готовился к такому варианту и не формулировал вопросы заранее, поэтому они были такими, какими были. Я сразу предупредил, что имею сомнения в своей вере и обращаюсь к нему как к опытному наставнику. Отец Михаил, как мне показалось, с живостью и искренностью отвечал. Изначально я боялся обидеть его своей невежественностью в данном вопросе, но это было лишним, как оказалось после первого его ответа. Он выслушал мой первый вопрос вместе с предысторией, отчего я вообще это спрашиваю. Если кратко, то он формулировался так:

— Что может помочь человеку, в данном случае мне, утвердиться в наличие господа и искренне уверовать, если не личная встреча.

Конечно, вопрос был длиннее и включал пояснения, почему я вообще об этом спрашиваю, но сама суть заключалась в этом. Его не поставил в тупик ни сам вопрос, ни форма его изложения, чего я и не ожидал. Кратко его ответ содержал следующее.

Сама встреча с богом так же не могла быть доказательством его существования, так как мы не знаем по большому счету как тот выглядит. Иконы и описания не являются подлинными документами. Если его кто-то и видел, то поверим ли мы ему, если при встрече с создателем этот человек скажет: «Это бог, я знаю, я его раньше видел»? Сомнение точно будет больше, чем уверенность. Может он присутствует на земле постоянно, но мы не в состоянии его лицезреть. А если кто и видел, то опять же, возможно, ему не нужно об этом говорить и он молчит.

Я согласился и задал следующий вопрос, который мог его оскорбить.

— А для чего тогда само понятие церкви, если бог может общаться с людьми без нее и видеть истинную веру в нем независимо от церкви как помещения и вообще сообщества?

И тут ответ был прямым и без каких-то вариаций, которые можно истолковать по-разному.

— Не все в мирской жизни могут справиться с соблазнами и монастыри и церкви тут как нельзя кстати.

А потом он сказал, что сам задается многими вопросами, которые хочет проверить в своем служении богу. Он не стал мне сообщать какими именно, но по его блеску в глазах я в тот момент понял, что сомнения и в нем присутствуют. Повторюсь, что все-таки в конечном итоге это он во мне утвердил веру, своими методами. Но сейчас я иногда думаю, что он и сам проверял свою. Или хотел удостовериться в существовании бога. А глаза его мне тогда немного не понравились. Они были очень темными и как сейчас вспоминаю, будто пустыми. Именно пустыми. В них отсутствовало живое начало. Черная дыра. Меня немного напугало это, но я списал на воображение.

Итак, я посещал венчания, отпевания, крещения и другие мероприятия, наименования которых и сейчас затрудняюсь правильно назвать, поэтому не буду. На одном из отпеваний у меня снова возник вопрос, до сих пор иногда мучающий меня.

А насколько нужно отпевание мертвому, который сам никогда не верил в бога, никогда не ходил в церковь, всячески отрицал его существование и, если уж до конца замыкать круг, отделяющий его от церковных дел, предположим, просил своих родственников этого не делать. Спорить не нужно с тем, что это действие красиво и возможно выказывает отношение родных к усопшему, но… вернемся строкой назад: он просил этого не делать! Не будет ли это кощунством? Если я правильно понимаю это слово, то да, будет. И, в беседах с так называемыми носителями слова божьего, что раздают книжки вдоль метро, и с удовольствием отвечают на твои вопросы о вере, выясняется что:

— все мы создания божьи и он готов нас принять, и отпевание необходимо;

— мы многого не понимаем, а древние это понимали и многое видели, а следовательно нужно исполнять то, что они нам передали;

— человек, оказывается, не обязан верить, бог все равно его любит.

Красивая теория, да не всегда складная. Я не могу поверить даже очень доброму и дружественному человеку, если он в своих пояснениях апеллирует только фразами, которые может выдать пятиклассник. Уж если несешь слово божье, так будь добр, в теории разберись. Поставь сам вопросы, на которые тебе предстоит отвечать сомневающимся. Не нужно их считать, неспособными самостоятельно размышлять. Насколько я заметил, вопросы им задают только те, кто пытался свести концы с концами в этой теории и не смог. Ну, или шутники.

Если уж человек не пришел к богу при жизни, то после смерти поздновато.

Вернусь от рассуждений к суете житейской.

На одном из венчаний я заметил, что женщина, что помогает отцу Михаилу не пришла. Он в тот день пел один и, наблюдая за процессом, я упрочнился в мысли, что все это действо не что иное, как бизнес. Обычное заколачивание денег. Меня эта откровение очень расстроило, я надеялся уверовать в церковь, но тут такое. Почему я так решил? Взгляд священника был немного надменным. Мне не показалось. Еще до венчания я слышал спор между ним и женихом. Как понял, что исходя из внешнего вида, а выглядели прихожане презентабельно, цена была им названа выше, чем они узнавали ранее. На вопрос почему, священник ответил, что ошибка и цена остается та, что они узнавали заранее. Видимо этот момент изменил его отношение к процессу. Был в тот день еще один инцидент, который я осознал позднее. Свечи, что горели повсюду в тот день, подожгли платье поющего отца Михаила. Огня открытого не было, но оно затлело. Это быстро заметили и попытались затушить, хлопая по дыму руками, не получилось. Священнику пришлось удалиться и переодеться. По всему помещению разнесся запах паленой шерсти. Я не думал, что одеяния для венчаний шерстяные. Но помимо этого запаха мне почудился еще запах козла. Не мне вам рассказывать, как может ароматизировать гордый самец козьей породы, но тут он был очень тонким и быстро растворился в общих запахах благовоний. Я решил, что показалось.

Так вот по поводу свечей, которых действительно горело в тот день множество, я уже позже понял, что поджечь платье на уровне колен они не могли. Все они располагались выше пояса, а воск, я, кстати, попробовал, расплавленный воск не в состоянии поджечь тряпку. В моих экспериментах только синтетика сжималась, но намека на тление не было. На уровне бреда я предположил, что это бог наказал его за презрение к людям в процессе венчания. Все же предпосылки были, но не имел права священник давать волю этим чувствам. В итоге в тот день я для себя сделал вывод, что церковь зарабатывает деньги, и это порушило мою и так не высокую лестницу веры, но тлеющее одеяние оставило в ней пару ступеней, не дав рухнуть до основания.

Перед каким-то праздником к нам приехал высокий священник. Я не ведаю, какого он ранга, но все были возбуждены. Он объезжал все имеющиеся в его подчинении приходы, дабы принести свою благодать в них перед празднованиями. Красиво, но я воспринял это как проверку. Проверка вышестоящими органами подчиненных. Чтобы не расслаблялись. Но я не был прав. Оказалось причина совсем в другом. Может, вы и не поверите, что я стал свидетелем следующего, потому что такие вопросы обычно люди решают с глазу на глаз, но я стал этим самым свидетелем. Предположу, что мне что-то помогало, открывало глаза на истинное лицо церкви. Что интересно? Может дьявол? Хотел, чтобы я перестал сомневаться и верить в это все. Но не в его это интересах. Познай я дьявола, и вера в бога придет сама. Один без другого не существует.

Каково было лично мое мнение о приезде вышестоящего священника в нашу обитель? Да абсолютно ни какое! Не было никакого мнения, не было радости, горя. Приезжает и приезжает. У меня нет трепета ни в какой форме перед такими санами. Но меня удивило, что люди об этом говорят. Прихожане на воскресной молитве обсуждали это, и их это радовало и окрыляло. Для них церковь становилась ближе к богу от этого посещения. Не знаю, как бы они отнеслись, знай, что знаю я. Мне довелось стать свидетелем разговора между отцом Михаилом и тем самым верховным отцом. Я не запомнил его имени. Они не видели меня. Я был в соседней комнате, снова выполнял какое-то поручение по ремонту. Верховный приехал всего лишь за деньгами. Нет, конечно, он произносил это завуалировано, пожертвованиями. Оказывается перед всеми большими праздниками, он так делает. Радует приходы своим посещением, а сам тупо собирает дань. Он рассчитывал на сумму, большую, чем была приготовлена. Количество не было произнесено вслух, но прозвучала фраза: «В прошлый раз вы пожертвовали триста, а сейчас что вы мне суете». Отец Михаил оправдывался, мол, я тут недавно, не все усвоил, народ мало в церковь ходит, да и не так много жителей вокруг. На что был дат четкий ответ: «Расстраиваете вы меня. Не будет общего благословения, работайте лучше и в следующий раз с недоимкой жертвуйте». Через час он уже уехал. А я еще больше разуверился. Не триста же рублей он просил. Минимум тысяч. Вот тебе и церковь. Зачем люди туда подаяние несут? Мне было противно и тогда, я уехал в ближайший город. Отпросился и поехал. Два дня предавался поиску жизни в вине и во всех тяжких. Мне нужно было, раз я уже начал, все же добить остатки веры, и не задавать больше себе этих вопросов. И я вернулся. Я вернулся с настроем задать все интересующие меня вопросы без стеснения, не опасаясь кары священника. Ее не могло быть, в этом я убедился.

Тем же вечером, еще на эмоциях, я пошел непосредственно в дом, где обитал отец Михаил. Если спит, то уйду, решил я, но он не спал.

Лучше бы спал, крот он жеванный. Но не спал.

Скажу больше, и я бы не спал, будь у меня такая помощница. Он предавался плотским утехам. Я не задумывался, имеют ли разрешение священники иметь сношения, но уж точно, мне не хватил бы фантазии даже на малую толику его подвигов. Окна были не занавешены, и я видел все. Я подсматривал, но успокоил себя тем, что не нарушаю приличия настолько, насколько сам батюшка втаптывает их сейчас в грязь. Я не любитель смотреть порнофильмы, но уверен лучшие сценаристы данного жанра нервно курили в сторонке. Вы помните, как Фреди убивал подружку Джонни Депа в первой части Кошмара на улице Вязов? Она летала по комнате, а он полосовал ее тело своими лезвиями.

И эти, не даст соврать святой Николай, летали.

[ — Я, — встрепенулся засыпающий Фельдмаршал, — не дам.

— Спите, Генерал. Это я не вам, — Дядюшка погладил, засыпающего Николая по голове, — спите себе спокойно.

Фельдмаршал мирно засопел.]

— Невысоко значит, так летали, — продолжил Дядюшка. Но видимо потолки в келье низкие, а так… Соитие в воздухе. И они впивались друг в друга ногтями и зубами, оставляли друг на друге отметины. Не сойти мне с этого места, но меня это возбудило и заворожило. В том, можно сказать неопытном возрасте, конечно… Сейчас наверное меньше, но осознав увиденное, я похолодел. Не в переносном смысле. Меня окутал ужас. Но я не мог оторваться. Это был дьявольский танец. Их телодвижения напоминали случку собак. Не обремененную отношениями, на уровне инстинктов. Но что не говори, партнерша по парному танцу была что надо. Вот тебе и жеваный крот.

Незамеченный, я ушел. И долго не мог уснуть тем вечером. Я был и возбужден и напуган. Конечно, вопросов в тот момент задавать я не стал.

А как? Представьте. Открывается дверь, и я со своими вопросами, как ни в чем не бывало.

Ни до этого им было, а для себя решил, несмотря на испуг, остаться и дождаться чем все закончится. Если все будет по старому, то для меня путь к вере будет закрыт.

— Ну, вот, наверное, и все, коллеги. Я откланяюсь, — произнес Дядюшка и пока никто не сообразил, вышел за дверь.

В лицах слушателей возник немой вопрос.

— Я не совсем понял финал, — недоуменно спросил Сид, — он уверовал, или нет?

Остальные переглянулись.

Николай смачно всхрапнул.

— А вообще он куда?

Математик развел руками.

Прошло минуты три, прежде чем в проеме двери снова появился Дядюшка.

— Ну, что попаримся?

— А что, история все? Закончилась? — Святой недоумевал.

— Все.

— А кто победил? — Фельдмаршал начал просыпаться.

— Наши, генерал, наши.

— Не-не! Так не пойдет, — Святой явно был расстроен, — а как же кульминация? Значит, проблема поставлена была, характеры героев рассказа определены и предельно ясно описаны, даже любовная линия присутствует, что не всегда, а вот кульминации не было. Вы бы, товарищ, постельную сцену вырезали, что ли, но развязочку будьте добры. Исполните. А то, откланяюсь?! Просим!

Неровный гомон голосов поддержал.

— А выходил то куда?

Дядюшка решил не удостаивать последний вопрос комментарием, а историю продолжил.

Ну, что ж? К финалу. Он потер руку об руку, настраиваясь на монолог.

Утром отец Михаил выглядел, как ни в чем не бывало. Вы спросите, а что с ним могло быть?

Отметины!

Ни одной.

Я был свидетелем минимум трех глубоких царапин на его лице, оставленных помощницей, но, вы будете смеяться… ни одной. Я тогда подумал, ну не всерьез, так как не был уверен в этом, что меня кто-то проверяет. Бог ли дьявол? А вдруг? Высказать, что видел, не мог. А кто мне поверит. А спросить напрямую у священника? Не смог придумать формулировку, хотя желание спросить в лоб было, причем огромное. Потом решил, что он все равно отречется от этого, а меня будет опасаться и так я больше не смогу ничего узнать. Решил в итоге продолжать наблюдать. В конце концов, как оказалось, долго ждать не пришлось.

Кульминацией всего увиденного мной за время, проведенное в монастыре, я не разочаровался. На следующее воскресение было назначено венчание сразу нескольких пар, и вот тут то и вылилось наружу все, чего я ждал. Видимо и священнику надоело уже все, потому что вел себя он уже совсем не как подобает. Первым, что бросилось мне в глаза, другая ряса. Старая, широкая. Знаете, такой вариант для сокрытия чего-то. Ему определенно было, что скрывать. И головной убор. Я не знаю, как он точно называется, поэтому просто шапка. Та, что черная и без полей, которые обычно носят батюшки. Эта была больше чем обычно и с полями. Выглядела не к месту, да и все его одеяние было не к месту. Я сразу понял, что следует ожидать чего-то сегодня и был прав.

Представьте. Несколько красивых пар, готовых участвовать в священном обряде. Ну или имитирующих желание. Внутреннее убранство церкви. Все празднично и тут входит отец в своем наряде. По рядам пробегает шепот удивления. Его каблуки в тот день отдавались под куполом наиболее звонко. Даже, если я не ошибаюсь, до этого они и не отзывались. Он надел другую обувь, но позже оказалось, что нет, эта моя догадка была не верной. Так как я не был причастен ни к обрядам и не приходился родственником прихожанам, то меня и не должно было быть там. Но мне не запрещали, и, притаившись, я стоял недалеко от входа со спины отца Михаила. Он запел, и сегодня его голос был еще более сильным, громогласным и чуточку грозным. Не успокаивающе — уверенным, придающим верующим силы, а именно грозным, даже злобным. Но я тогда искал везде подвоха, как уже сообщалось, лестница моей веры состояла от силы из двух ступеней. Мой мозг искал причину разувериться, и уйти уже оттуда завершив свои поиски бога. И в поисках я нашел. Нашел то, чего не должно было быть. Широкое одеяние священника шевелилось в районе икр. Ниже колена. Ветра не было и это меня напрягло. Через голос поющего послышался тонкий и звонкий звук медного происхождения. Будто медные монеты в мешочке теребят. Но я неотрывно смотрел на платье отца и увидел. Его край приподнялся на секунду и из-под него показался хвост. Я был уверен. Теперь два вопроса появились у меня.

Конец ознакомительного фрагмента.