Космология Башлачева. Песни Русского Посвященного

Евгений Мышкин

В книге показано как три этапа в творчестве Александра Башлачева отражают три этапа инициатического пути посвященного. На этой основе делается попытка воссоздать космологию Башлачева, его взгляд на мироустройство. В результате книга приводит к выводу, что несмотря на наличие христианских и даже индоевропейских мотивов, мифопоэтика Башлачева восходит к русскому язычеству, Велесу и Баба-яге. Впервые показаны многочисленные параллели в его песнях с исследованиями Афанасьева о русских сказках.

Россия это ледяная пустыня, по которой бродит лихой человек с топором.

Константин Победоносцев

© Евгений Мышкин, 2019

ISBN 978-5-4496-1042-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Верный путь

Великое делание

«Поэт в России — больше, чем поэт», — как сказал Евтушенко. Со времен Пушкина повелось, что поэт в России это «пророк». Однако, очевидно, что не все так называемые поэты являются пророками, иные из них являются просто рифмоплетами на злобу дня, иные воспевают светлое, доброе, разумное, вечное, и лишь не многие смогли выйти на уровень созерцания идей (логосов), то есть поистине стали пророками.

Александра Башлачева по праву можно причислить к таким пророкам. Его жизненный путь был краток. Он пришел из города Череповец, что рядом с Вологдой, то есть фактически из ниоткуда, три года подобно Христу проповедовал своими песнями, и ушел в никуда, раскинув руки и вылетев из окна.

Не все коллеги по цеху смогли оценить его масштаб. Так, Евтушенко в своей антологии «Десять веков русской поэзии» писал:

размашистый темперамент Башлачева, заряженный протестной ширью, не выдержал искусственно маргинального существования. Вместо «квартирников», записей на дому ему нужен был постоянный выход на большие площадки, на радио и телевидение.

Евтушенко увидел в нем только «протестную ширь». Однако это взгляд в целом постороннего человека, более близкие люди думали иначе. А. Троицкий, открывший Башлачева широкой публике, в своей статье «Один из нас» пишет о его последних годах:

В это время Башлачев увлекся магией русских слов: он искал их корни, созвучия и через них — истинный, потаенный смысл речи. Все его последние песни — удивительная игра слов, но не формальная, а совершенно одухотворенная.

Троицкий также вспоминает как водил Башлачева к Вознесенскому:

Вознесенский дал такую кисло-сладкую оценку. Он сказал, что да, очень талантливый парень, есть потрясающие метафоры, очень интересные тексты, но при этом Вознесенский сказал: «Он не совсем в моем вкусе. Слишком много в нем всего такого русского-народного, фольклорного, мне это не очень близко. Гребенщиков — тот парень, которого ты ко мне раньше приводил, — мне все-таки ближе»

Критик Курицын писал, что вместо того, чтобы снискать славу занимаясь концептуальным стебом, Башлачев предпочел «не просто традицию, а самую страшную и больную — русскую».¹ Исследователь Башлачева С. Свиридов выделяет три этапа в его творчестве, которые заключаются во-первых, в чувстве небытийности сущего, затем в переживании реальности людской жизни и смерти, и, наконец, в прорыве в высшее бытие²:

Итак, эволюция Башлачева — это путь от рационального предмета и к иррациональному (абсолютному) предмету и слову. В семиотическом аспекте — от конвенционального знака, аллегории и метафоры, к символу и мифу.… В духовном плане Башлачев сочетает стремление к обновленной, дионисийской вере с христианской этикой жертвы.

Еще точнее эти три этапа эволюции Башлачева характеризует Гавриков³:

— «Я» находится в профанном мифе. «Я» разрушает профанный квазимиф.

— «Я» выходит на уровень личностного мифа. Я создает личностный миф (начало этого процесса видим в башлачевском двоемирии).

— «Я» обнаруживает в личностном мифе новый всеобщий сакральный миф (абсолютную истину).

На самом деле эти три этапа творчества Башлачева соответствуют трем этапам инициатического пути, который приводит к познанию Божественного Принципа. Инициация это посвящение, то есть переход за грань из старого в новое качество. Посвящение в древности заключалось в отрыве от материального мира и переход через символическую смерть в мир духовный, переход от тьмы к свету.

Согласно христианской традиции духовная, инициатическая практика делится на три ступени. Дионисий Ареопагит описывает их как очищение (от страстей), просвещение (стяжание добродетелей) и совершенство (боговедение, обожение, теозис). В алхимии эти три ступени закодированы как работа в черном (нигредо), работа в белом (альбедо) и работа в красном (рубедо), а сам путь назван Великим Деланием.

Работа в черном это работа со свинцом, с кусками руды, разложение старой материи. В духовном смысле она сводится к духовной брани и очищении от страстей. Чтобы прорасти, стать новым растением (неофитом), зерно должно умереть. В это время происходит исчерпание низших возможностей, которое символизируется как спуск в ад. Дантэ так его и описывает в Божественной Комедии, Башлачев поет о «семи кругах беспокойного лада». У Башлачева этот этап выражается в сатирических песнях его раннего творчества 1983—1984 гг («Палата номер 6», «Слет симпозиум», «Подвиг разведчика»). Сатира, через высмеивание негатива и порока, приводит к отрешению, абстракции от него, в чем и заключался смысл «смеховой культуры». Сам Башлачев называл этот этап «бардовым», а следующий «рок-н-рольным».

После очищения свинец превращается в серебро — это работа в белом. Это этап природного созерцания и Любви. Зерно начинает прорастать под влиянием Солнца. Этот этап соответствует поэтической зрелости Башлачева 1984—1985 гг. Это сильные, взрывающие чужую броню, энергетически насыщенные песни — «Время Колокольчиков», «Некому Березу заломати», «Лихо», «От винта», «Ванюша».

Третий этап заключается в обретении Философского камня, который позволяет конвертировать метал в золото. Это рубедо или работа в красном. Это этап сверхъестественного созерцания и достижения Божественного принципа, того, что он назвал Имя Имен. Это работа с логосами, корнями слов, «магия языка» в таких песнях как «Вечный Пост», «Посошок», «Имя Имен».

Здесь нужно сразу отметить, что Великое Делание это активная работа духа, «Царство Небесное силою берется» (Мф 11:12). В связи с этим использование наркотиков является попыткой войти в духовный мир с черного входа людьми, которые обычно не обладают необходимой квалификацией, что приводит к различным отклонениям. Некоторые полагают, что именно наркотики (грибы) привели Башлачева к самоубийству, однако это все же маловероятно. Его жена, Анастасия Рахлина, поставила точку в своем интервью:

Саша не употреблял наркотики. Точка. Напротив, у него была стройная теория о наркотиках, как о неком лифте, на котором, конечно, можно куда-то подняться в своих, скажем так, интеллектуальных исканиях, но, во-первых, все равно назад приедешь, а во-вторых, душа должна работать сама. Потому что даром, как уже говорилось, ничего не дается.

Все же наркотики он хоть и не употреблял, но определенно пробовал, и определенные видения и метафоры используемые им в стихах, можно отнести на их счет.

От винта!

Работа в черном есть смерть для внешнего мира, однако по выражению Эволы, это не медленное умерщвление себя, а такая концентрация душевных сил на Божественном Принципе, которая приводит к диссоциации души от внешнего мира. Владислав Мамченко вспоминает о последней встрече с Башлачевым в ноябре 1987 г:

Я хорошо помню атмосферу нашего последнего вечера. Олег сидел, нос повесив, да и я как-то сник. Такая мрачная туча повисла. Ее создал Башлачев своей отгороженностью от нас, да и от всего окружающего мира. В завершение вечера Башлачев просто встал и сказал: «Ребята, нечего со мной разговаривать… Вы разговариваете с живым трупом». Я это помню слово в слово, потому что на меня это сильно подействовало. Мы ведь тогда были молодые ребята, жизнерадостные, ни о чем таком не думали. Вот так, весь в себя ушедший, он от нас и ушел.

Ирина Гутор рассказывает о том, что Башлачев вышел из социума, что тоже есть результат работы в черном:

Как-то он рассказывал мне о том, что вышел из социума и никогда туда не вернется. Он вышел из социума, как на ходу выпрыгивают из поезда. «Я теперь вообще здесь ничего не понимаю, и знать не хочу». То есть он считал, что ты боишься чего-либо, потому что находишься как бы внутри поезда. А когда ты его покинул, ты уже ничего не боишься. Все, что было в прошлом, связывало его и мешало делать то, что он делал. Для этого ему необходимо было быть вне социума, вне законов, вне правил. Я вообще-то в ужас пришла, я бы так не смогла, он не красовался, он правду говорил.

Его уход некоторые связывают с тем, что в последние месяцы он больше не мог писать стихов. С внешней точки зрения его уход из жизни казался результатом депрессии, мол «не вписался в рынок». Так Ревякин (группа «Калинов мост») вспоминает:

Он ничего не ел уже… Мясо не ел, говорил, что не может есть. Жили тогда тяжело. Для Ольги, жены моей, было непонятно, что человек к ужину так отнесся. Тем более, видно было, что он давно не ел… Единственное, что мне удалось сделать, — это заставить его переодеться в другую одежду. Мы сняли с него ватные штаны, он помылся. Мы дали ему майку, джинсы моего товарища… У него была депрессия, ничего он не мог с собой поделать, как его ни бодрили…

Даже если он и осознавал свою депрессию как болезнь, хотел бы он излечиться? Что-то подсказывает что нет. Как он сам спел в «Палате номер 6»:

Хотелось закричать — приказано молчать.

Попробовал ворчать — но могут настучать.

Хотелось озвереть, кусаться и рычать.

Пытался умереть — успели откачать.

Могли и не успеть. Спасибо главврачу

За то, что ничего теперь хотеть я не хочу.

Психически здоров. Отвык и пить, и есть.

Спасибо, Башлачев. Палата номер шесть.

О последних минутах Вачеслав Задерий вспоминал:

СашБаш трижды приходил в тот день… Все происходило в квартире его фиктивной жены Жени Каменецкой, в одной комнате Женя и ее парень были когда это случилось, а в другой комнате — СашБаш. Женька потом рассказывала, что он разбудил их рано, часов в восемь — говорит: «Вставайте. Посмотрите утро какое — солнышко, снежок. Пойдемте в баньку сходим..» Они, конечно, не встали, и часов в девять он снова приходил их будить. А проснулись они от того, что в квартире стало необычайно тихо…

Люди более чуткие к духовным материям воспринимали уход Башлачева по другому. Так, Ирина Линник (Кузнецова), «комаровская ведьма», на даче которой в Комарово Башлачев жил последние два года своей жизни, говорит:

Я не могу назвать это самоубийством. Саша совершил этот шаг не для того, чтобы уйти отсюда, а для того, чтобы прийти туда. Он искренне верил, что кто-то там ждёт его. Он не упал из окна, он не выбросился, он вылетел. Его тело нашли в 12 метрах от стены нового блочного дома… и остался след в форме большой земляники. На снегу след, как он писал «земляника в лукошке»… Саша был в здравом рассудке. Это был чрезвычайно жизнерадостный открытый человек, и жизни он был рад. И он просто хотел уйти туда, он верил, что смерть — это освобождение, что бренное тело — это броня. Он хотел освободиться, он верил, что его кто-то ждёт. Он хотел снять с себя эту броню.

Это финал работы в красном, он настолько погрузился в идеальный мир, в созерцание корней слов, что захотел перейти туда, в тот мир. В песне «Когда мы вдвоем» он прямо об этом поет:

Когда мы вдвоем,

Я не помню, не помню,

не помню о том, на каком

мы находимся свете.

Всяк на своем.

То есть она находилась на этом свете, а он уже пребывал на том свете.

Реальность мира логосов Башлачев ощущал почти физически, что и выразил в шутливой форме в песне «Грибоедовский вальс», написанной после визита Кашпировского. Там водовоз Степан Грибоедов, сам решив проверить обман, под действием гипноза превращается в Наполеона, и в результате ощущает себя более живым, чем в реальном мире:

Опалённый горячим азартом,

Он лупил в полковой барабан.

Был неистовым он Бонапартом,

Водовоз Грибоедов Степан.

Пели ядра, и в пламени битвы

Доставалось своим и врагам.

Он плевался словами молитвы

Незнакомым французским богам.

Вернувшись в реальный, «заплеванный» мир, он осознает его ущербность, и решает перейти снова в мир идей:

Он домой возвратился под вечер

И глушил самогон до утра.

Всюду чудился запах картечи

И повсюду кричали «Ура!»

Спохватились о нём только в среду.

Дверь сломали и в хату вошли.

А на них водовоз Грибоедов,

Улыбаясь, глядел из петли.

Таким образом, в средневековом споре между реалистами и номиналистами, Башлачев явно бы выступал на стороне реалистов, утверждавших реальное, а не номинальное существование идей.

Собственно, у Башлачева земная жизнь ассоциировалась с зимою, тогда как духовная и потусторонняя жизнь ассоциировались с весною. В песне «Тесто» он поет:

Когда злая стужа снедужила душу

И люта метель отметелила тело,

Когда опустела казна,

И сны наизнанку, и пах нараспашку —

Да дыши во весь дух и тяни там, где тяжко —

Ворвется в затяжку весна.

Зима жмет земное. Все вести — весною.

Зима жмет земное, стужа снедужила душу, метель отметелила тело, в общем, земная жизнь это там, где тяжко. «Жизнь как истина в черновике». Зимою «ветки колючие обернутся острыми рогатками». Тогда получается, что весна это чистовик, там, где душа дышит во весь дух. Весною с веток прорастают листья воскресения:

листья воскресения да с весточки — весны.

Чтобы перейти от тьмы ночи и зимы, к свету утра и весны, нужно очнуться. Собственно реальный мир и есть сон, от которого Башлачев предлагает очнуться, чтобы самому написать свою судьбу («Трагикомический роман»):

Скрипит пружинами диван.

В углу опять скребутся мыши.

Давай очнемся и вдвоем напишем

Трагикомический роман.

В данном случае «очнуться» означает «стать живым», тогда можно написать свою жизнь как записку самому себе («В чистом поле дожди косые»):

Стань живым — доживешь до смерти.

Гляди в омут и верь судьбе —

Как записке в пустом конверте,

Адресованной сам себе.

Эти три инициатических этапа, о которых вкратце было сказано выше и которые подробнее будут рассмотрены далее, представляют собой лишь вехи на пути метафизической реализации, то есть преодоления смерти через постижение и переход в мир идей. Элифас Леви так объясняет смысл самого пути:

Великое делание есть, прежде всего, создание человеком себя самого, то есть, полное и всеобщее раскрытие его способностей, власть над своей судьбой, и, в особенности, совершенное освобождение его воли.

Башлачев завершил свой путь сам, показав эту власть над своей судьбой. Александр Измайлов вспоминает:

Саша хотел написать роман о человеке, который от начала до конца поставил свою жизнь, как спектакль, чтобы доказать окончательную подлинность своих убеждений, погибает по собственной воле; перед смертью не лгут, и вся жизнь станет правдой, если сознательно прошла перед смертью.

По воспоминаниям Парфенова мысли о самоубийстве посещали его с детства. Очевидно, большое влияние на Башлачева оказал и его любимый писатель Генрих Гессе, в особенности его роман «Степной волк». В трактате описывающем степного волка, так и сказано, что его «отличительной чертой была его принадлежность к самоубийцам». Башлачев не придавал самоубийству какого-то драматизма, как он сам выразился: «В конце жизни каждый уничтожает себя как предрассудок».

Да и сама тема смерти была ключевой в творчестве Башлачева. Так в «Слыша Высоцкого» он поет «хорошо и в гробу, лишь бы с дыркой во лбу». «Мечтал застрелиться при всех из Царь-пушки» («Верка, Надька, Любка»). «Зря ты спросил, кто сюда лег. Здесь похоронен ты» («Минута молчания»).

В «Все от винта» он предсказывает свой полет:

Я знаю, зачем иду по земле.

Мне будет легко улетать.

Без трех минут — бал восковых фигур.

Без четверти — смерть.

И также в другом стихотворении предсказывает время: «Я знаю зима в роли моей вдовы» («Осень»).

Молочный путь

Поговорив об уходе, нужно несколько слов сказать и о возвращении, поскольку Башлачев верил в реинкарнацию или перевоплощение. В «Слыша Высоцкого» он поет:

Хорошо, коли так. Коли все неспроста.

Коли ветру все дуть, а деревьям — качаться.

Коли весело жить, если жить не до ста.

А потом уходить — кто куда —

а потом все равно возвращаться.

Также Ирина Гутор вспоминает:

Я спросила его как-то: «Что ты думаешь о реинкарнации?» Он мне в ответ: «Если она существует, то мы рухнем сюда обратно, когда нас забудут. До тех пор, пока о нас помнят, у нас есть возможность не воплощаться сюда. Как только нас забывают, мы вновь возвращаемся в какое-то тело, и все по-новой начинается». Люди, по его мнению, догадываются об этом и, поэтому каждый стремится оставить свой след на земле. Но это, конечно, если перевоплощение существует, поскольку в том есть большие сомнения.

Башлачев в песне «Сядем рядом» так и поет:

Да я за разговорами не разберусь

Где Русь, где грусть

Нас забудут — да не скоро,

А когда забудут, я опять вернусь

Также Троицкий вспоминает:

Зимней ночью мы шли к платформе Переделкино в надежде на последнюю электричку, и Саша рассказывал мне о переселении душ. Он сказал, что точно знает, кем был в прошлой жизни, и что это было очень страшно. «Давно? — по-любопытсвоваля. — В средневековье?» — «Нет, — ответил он, — недавно». — «Интересно, — я стал рассуждать о делах, в которые, строго говоря, не очень-то верил, — почему, по какой команде душа вселяется в очередное тело?» — «Я знаю, как это происходит, — сказал Башлачев, — душа начинает заново маяться на земле, как только о ее предыдущей жизни все забыли. Души держит на небесах энергия памяти».

То есть, на земле душа мается и человек возвращается, когда о нем забывают, когда его «песни станут не нужны»:

Как ветра осенние уносят мое семя…

Листья воскресения да с весточки — весны.

Я хочу дожить, хочу увидеть время,

Когда эти песни станут не нужны.

Интересно, что в «Слыша Высоцкого» процесс перевоплощения, как его представлял себе Башлачев, описан буквально в деталях:

Только вечный огонь все равно прогорит.

Пусть хорош этот сон. Только тоже не вечен.

На Молочном пути вход с востока открыт

И опять молоко по груди, по губам…

И нельзя изменить место встречи.

«Молочный путь» или Млечный путь всегда считался дорогой, по которой умершие души идут в вечное жилье. Иногда он является двумя дорогами, одна ведет в рай, другая в ад. Также бытует мнение, что если по Млечному пути идет праведная душа, то на земле видно яркое мерцание, а если грешник — просто ровный мутный свет.

В целом очевидно, что млечный путь воспринимался как путь души на тот свет, и соответственно обратно. То есть, по Башлачеву, когда душу забывают, на «Молочном пути» открывается вход с востока, и душа воплощается и начинает снова сосать молоко:

И опять молоко по груди, по губам…

И нельзя изменить место встречи.

Место встречи — земля. Для чего приходят на землю? — спрашивает в песне «Как ветра осенние»:

Как ветры осенние жали — не жалели рожь…

Ведь тебя посеяли, чтоб ты пригодился.

Ведь совсем неважно, от чего помрешь,

Ведь куда важнее, для чего ты родился.

В песне «Спроси, Звезда» Башлачев уже дает ответ:

Звезда! Зачем мы вошли сюда?

Мы пришли, чтобы разбить эти латы из синего льда.

Мы пришли, чтобы раскрыть эти ножны из синего льда.

Башлачев воплотился, чтобы «пробить броню»:

Дырявый висок. Слепая орда.

Пойми, никогда не поздно снимать броню.

Целуя кусок трофейного льда

Я молча иду к огню.

Возможно в этом контексте, Башлачев также задумывается и о воздаянии, которое можно понимать не только в этой жизни, но и в следующей, учитывая его веру в перевоплощение. Так в песне «Вечный пост» видим:

Пусть пребудет всякому по нутру.

Да воздастся каждому по стыду.

А также в «Вишне»:

Всем дается по душе,

Всем на белом свете.

В каждом добром мальчишек,

В женщинах и в детях

Густой замес

В связи с отсутствием православной религиозной жизни советская псевдорелигиозность того времени (конца 70-х — начала 80-х годов) представляла собой смесь из разных представлений о переселении душ, астрологии, йогах, инопланетянах, экстрасенсах, народной медицине, альтернативной истории. Владимир Высоцкий был довольно чуток к этим концепциям, успешно выражая их в своих юмористических песнях. Башлачев, однако, относился к этому гораздо серьезнее и трагичнее, о чем говорилось в предыдущей главе.

В целом, мировоззрение Башлачева состояло из «густой смеси» индоевропейской, в частности буддийской, мифологии, славянского язычества и христианских образов. Башлачев сам говорит об этом так:

Вот, недавно одна моя знакомая сдавала зачет по атеизму. Перед ней стоял такой вопрос: «Основная религия». Я ей сказал: «Ты не мудри. Скажи им, что существует Имя Имен (если помнишь, у меня есть песня по этому поводу). Это Имя Имен можно представить как некий корень, которым является буддизм, суффиксом у него является ислам, окончанием — христианство, а приставки — идиш, ересь и современный модерн.

Интересно, что христианство он считает лишь «окончанием», и если буддизм это корень дерева, тогда христианство это «листья воскресения» в песне «Как ветра осенние»:

Как ветра осенние уносят мое семя

Листья воскресения да с весточки — весны

Известна одержимость Башлачева поиском корней, в связи с чем, поскольку буддизм он назвал корнем, можно предположить, что он должен был быть хорошо знаком с буддизмом и индоевропейской мифологией. Об этом также косвенно свидетельствует его увлечение Германом Гессе. Скорей всего он зачитывался не только «Степным волком», но и «Сиддхартхой».

Отностительно буддизма также вспоминает его жена Анастасия Рахлина:

Я туда приезжаю. Они сидят. Какой-то чувак с буддийскими колокольчиками… Ирина (Линник) играет на пиле. Саня сидит со специально расстроенной гитарой, и они камлают таким образом. При этом зима, люди спать ложатся на рассвете, а просыпаются, когда солнце уже зашло. Недолго и чокнуться… Его там накрыло будьте-нате.

Но по мировоззрению он все же был русским язычником, о чем свидетельствовала Ирина Линник (Кузнецова). У Башлачева должно было быть довольно глубокое проникновение в славянскую мифологию, скорей всего через погружение в русские народные заговоры. Вячеслав Задерий вспоминает:

Когда Сашка писал «Ваню», он перечитал множество частушек, у него была чудесная книга заговоров и наговоров, изданная до 17 года, с «ять» еще…

Помимо заговоров Башлачев не мог не быть знаком с работой Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» (1865). Афанасьев являлся главым составителем сборника русских народных сказок. Как поет Башлачев в «Слыша Высоцкого»:

Лучше семь раз услышать — один раз сказать

иль построить, сварить или спеть, доказать,

Но для этого в сказке ты должен почуять подсказку.

Чтобы туже вязать, чтобы туже вязать

Нужно чувствовать близость развязки.

Башлачев «почуял» этот путь интуитивно через искренность в своем творчестве и работу со словом. «Пока пою, пока дышу, дышу и дУшу не душУ». Именно самоотверженная работа с русским словом стала тем мостом, который позволил ему перейти в мир корней-идей:

Да знаешь, я дышу и душу не душу. Я стараюсь не врать ни в песнях, ни в жизни, я стараюсь не предать любовь. Это самая страшная потеря — потеря любви, любви к миру, к себе, к людям, к жизни. Я это только обретаю. Я жил всю жизнь больным человеком, темным, слепым, глухим.

Судя по всему в какой-то момент Башлачев получил некое мистическое озарение, которое сразу стало видно в том, как изменились его стихи от смеховых до магических. Александр Агеев вспоминает слова Башлачева:

Башлачев объяснял, что каждому человеку отпущена определенная доля творчества, которую он получает в течение всей жизни по чуть-чуть. Но если человек очень захочет и очень попросит, то все это ему будет выдано сразу. Я попросил, — говорил он, не уточняя, кого и как.

Как Башлачев поет в песне «Верка, Надька, Любка»:

И разом в орла превратился из решки.

И душу с душком, словно тело в тележке,

Катал я и золотом правил орешки,

Но чем-то понравился Любке.

Тетрадь

Прежде чем более подробно рассмотреть этапы его Пути, нужно отметить, что Башлачев разработал целую технологию работы со словом, с графиками и схемами как слова цеплялись корнями одно за другое, превращаясь в предложения. Константин Кинчев (группа «Алиса») так это описывает в своих воспоминаниях:

Планку он всем поставил будь здоров. Человек у тебя живет, показывает свои тетрадки, показывает формулу написания — какое слово за какое цепляется. Целая структура у него была разработана, и здесь технологии очень много. Ведь каждое слово должно вытекать одно из другого, подчеркивая и подкрепляя его, слова превращаются в предложение, которое стимулирует рождение следующего предложения, состоящего из таких же слов. И он чертил графики и схему, стрелочки рисовал, как одно слово с другим должно соотноситься. Не в рифме дело, а должно соотноситься именно смыслово. И стилистически как они должны завязываться и, соответственно, начинать играть благодаря этой огранке, гореть, как бриллианты. Да, он так работал.

Эта тетрадка упоминается в песнях и самим Башлачевым в песне «От Винта!»:

Рука на плече. Печать на крыле.

В казарме проблем — банный день.

Промокла тетрадь.

Также в «Чистом поле дожди косые»:

Но я разгадан своей тетрадкой —

Топором меня в рот рубите!

Эх, вот так вот прижмет рогаткой —

Иль любить или не любить!

Более предметно эту работу со словом описывает Дуняшин⁴:

Он <Башлачев> достал листок бумаги и написал слово «Христос» и потом начал писать произ-водные от него, как в известной игре. «Сто», «сто-лица», «и-сто-рия», «сто-л», «хре-сто-матия»… он продолжал этот ряд слов. А потом поведал, что многие слова — это производные от ста как частицы слова «Христос». И поскольку во всех нас живет Бог, только в той или иной степени, мы все имеем дело с его творениями, когда в их названия присутствует морфема «сто»

Вполне возможно, что в какой-то момент Башлачев пришел к тому, что слова даны искусственно, и это было одной из причин его депрессии. Дмитрий Ревякин (группа «Калинов мост») вспоминает:

Мы говорили о языке, об алфавите, о том, как он это все видит, представляет. Что он разочарован, что это все искусственно дано, какие-то свои предположения и свои исследования по поводу алфавита рассказывал…

Таким образом, корни слов представляют для Башлачева загадки, например такие как «серпы в ребре, да серебро в ведре». Корни слов дают ствол с ветками, этот ствол превращается в «полено сучье» в песне «Сядем рядом». Ветки же оборачиваются острыми рогатками, как поется в «Ржавой воде»:

Но ветки колючие обернутся острыми рогатками.

Да корни могучие заплетутся грозными загадками.

Рогатка означает вилку, дуальность, две противоположые точки зрения, например «быть или не быть»:

Быть иль не быть в чем вопрос

если быть не могло по другому

Или «любить или не любить»:

Эх вот так вот прижмет рогаткой

иль любить или не любить

В «Когда мы вместе» рогатка превращается в надвое разрезанный язык:

Целовало меня Лихо только надвое разрезало язык…

А приглядись да за Лихом — Лик, за Лихом — Лик.

Башлачев в интервью Юхананову так это поясняет:

Понимаешь, истина никогда не лежит между двумя противоположными точками зрения, они всегда истинны. Всегда существуют две противоположные друг другу истины, и каждая из них абсолютно верна по-своему. То, что истина лежит где-то посередине, — это вздор. Между ними — не истина, между ними — проблема. И как только ты ее решаешь, эти две истины примиряются естественным образом. К проблеме сразу возникает контрпроблема, и так далее. Утверждая то или иное положение, мы просто должны помнить, что существует контристина, которая безусловно важна. И когда я говорю, что мы не должны форсировать намеренно, это правильно, но также правильно и то, что мы должны вести постоянный поиск. Слушать свою душу.

Примечания

1

Курицын В. Русская смерть

2

Свиридов С. В. Поэзия А. Башлачева: 1984 — 1985

3

Гавриков В. А. Мифопоэтика в творчестве Башлачева. 2007

4

Дуняшин А. Загадки Саши Башлачева // Рок-хроника (Свердловск, приложение к газете «На смену»). 1991. №2 (5).