Портрет кудесника в юности (сборник)

Евгений Лукин

Для всех истинных любителей отечественной иронической фантастики Евгений Лукин – примерно то же, что Марк Твен или Михаил Зощенко – для любителей иронической прозы вообще. Потому что это – имя автора, таланту которого, безупречно яркому и оригинальному, подвластны практически ЛЮБЫЕ повороты (и навороты) в непростом сочетании фантастики и юмора – от искрометных притч до едких, почти циничных рассказов, от великолепной сказовой прозы, обыгрывающей издавна любимый российским народом канон «кухонной байки», – до безжалостного социального сарказма. Перед вами – сборник Евгения Лукина. Сборник произведений равно блестящих и очень по-разному СМЕШНЫХ!

Проклятьем заклеймённый

Тени убитых являются,

Целая рать — не сочтёшь.

Николай Некрасов

Лето кончалось великой сушью. Пойма Чумахлинки жаждуще глядела в безоблачное небо глубоко запавшими озерцами. По обмелевшему ерику шлёпала днищем допотопная «казанка», толкаемая столь же допотопным подвесным «вихрем». В отличие от какого-нибудь там, скажем, сияющего белизной гидроцикла, обшарпанная дюралька цвета тины вполне естественно вписывалась в окружающую природу и казалась близкой роднёй серому от пыли татарнику и мохноногим ивам. Мохноногость их была отнюдь не видовым отличием, а скорее плодом излишней доверчивости: во время разлива стволы оказались целиком под водой и на радостях выбросили путаницу нитевидных корешков — теперь высохшую и омертвевшую.

Местные дачники сваливали в протоку что попало: от проржавевшей сетки-рабицы до битого кирпича и стеклотары. Обитающий в двигателе моторыжка (нечисть бывалая, многое повидавшая) поначалу сильно беспокоился за вертикальный вал. В то время как во всём цивилизованном мире эта деталь традиционно представляет собой стержень круглого сечения, в «вихре» она, по строгим законам безумия, склёпана из двух стальных полос. Скрутить её в сверло, ударив гребным винтом о неровности дна, — раз плюнуть. Будь на месте моторыжки заморский гремлин, он давно бы уже принял меры, учинив тревожный стук изнутри или что-нибудь ещё в том же духе. Однако в «вихре» никакой гремлин не выживет. Судите сами: непомерно огромный выхлопной патрубок свисает неприличнейшим образом, вода в редуктор проникает с лёгкостью, при откидывании мотора топливо вечно проливается в поддон. А перегрев поршней, а пригорание колец, а неразъёмная тяга реверса…

Но даже если бы выжил! Местного жителя на голый стук в моторе не возьмёшь. Обложит мультиэтажно — пожалуй, не зарадуешься. Мат, он ведь на любой энергетике отзывается крайне болезненно, даже на привычных к загибам моторыжках. Что уж там говорить об изнеженных продвинутыми технологиями гремлинах!

Впрочем, вскоре чумазая лопоухая нечисть ощутила с удивлением, что ей кто-то помогает. Некая сила вовремя налегала на румпель, облегчая поворот, сгоняла избыточное тепло с толстостенных чугунных цилиндров. Хозяин — вне подозрений. Значит, пассажир.

Так оно и было. Ученик старого колдуна Ефрема Нехорошева Глеб Портнягин сам чувствовал, что путешествие может прерваться в любую секунду, и в меру своих пока ещё скромных возможностей всячески старался этого избежать.

— Значит, думаешь, прокляли вас? — расспрашивал он между делом владельца лодки — худющего, сизого от загара парня, вся одежда которого состояла из закатанных до колен камуфлированных штанов и лыжной шапочки.

— Ну! — отозвался тот, блеснув зубом из жёлтого металла. — В позапрошлом году Пашок дядь Славу спалил — ну а тот, видать, обиделся… Взял и проклял.

— Как?

— Как ещё проклинают? Обыкновенно. Вернулся весной с города, гля-а: от дома головешки одни…

— Он что, ваш дядя Слава, в городе зимует?

— Городской… Укроп Помидорыч… Дядь Сёмин дом у наследников за полсотни баксов купил — под дачу. Ну вот… Перезимовал, приехал, гля-а: а там зола одна… Мы тоже собрались: вся деревня, все пятеро. Баб Маня, баб Варя, дед Никодим, мы с Пашком. Смотрим, как горевать будет…

— И Пашок с вами?

— Йех! А как же! Зря поджигал, что ли?

— Поджигал-то зачем?

Юное испитое лицо приняло несколько озадаченное выражение.

— Ну… — промолвил в затруднении кормчий. — Зима же… тоска, тоси-боси…

Внезапно дюральку занесло и неумолимо повлекло кормой на рукотворный риф, придурковато скалящийся обломками силикатного кирпича. Лишь совместными усилиями рулевого, пассажира и моторыжки удара удалось избежать. Странно. Течения практически нет, нечисть в ериках обычно тихая, незадиристая. Хотя всяко бывает. Выплеснул кто-нибудь из местных в протоку пару вёдер барды — вот и закуролесил водяной дедушка, лодки ворочать принялся…

— Как же он вас проклинал? — вернулся к начатому разговору Глеб.

— Как-как! Запросто… Как! Зачерпнул золы и сдул с ладошки на все четыре стороны…

— Говорил при этом что-нибудь?

— Не-е… Повернулся да пошёл. Больше мы его здесь не видели. Может, где в другой деревне дом купил…

— А какой он из себя?

— Лысый, бородатый… На Льва Толстого похож.

Портнягин задумался. В какой-то степени все пожилые колдуны похожи на классиков с бородами. Не на Льва Толстого — так на Некрасова… Колдун дядя Слава. Живёт в городе. Кто бы это мог быть?

— Так. Проклял. И что?

— Ну и началось… Месяца не прошло — Пашок на мотоцикле в столб вмазался, ногу размозжил…

Конец ознакомительного фрагмента.