Алая аура протопарторга

Евгений Лукин, 2000

«А вот любопытно, жилось ли когда-нибудь сладко русскому домовому? Ой, нет… Разве что до Крещения Руси, но о тех замшелых временах никто уже и не помнит – столько даже домовые не живут. При царе попы зверствовали: нагрянет гривастый с кадилом, всю избу ладаном отравит, углы святой водой пометит – из вредности, а от неё шёрстка портится и сила пропадает… Спасибо советской власти: постреляли извергов, посажали, а те, что убереглись, тихие стали, безвредные…»

Глава 4. Николай Выверзнев,

тридцать лет, подполковник

— М-милая… — с бесконечным терпением промычал Николай Выверзнев в телефонную трубку. — Это не главное… Главное, что я тебя люблю… И, может быть, женюсь… Но не сейчас… Со временем… Сейчас я занят…

Наушник взволнованно защебетал, но Николай уже дал отбой. За окном кабинета чёрной глухой стеной стоял первый час ночи по Баклужинскому времени. Подполковник Выверзнев отсоединил рассекреченный телефон и, повернувшись к компьютеру, вновь озадаченно сдвинул брови. Содержимое файла, мягко говоря, обескураживало.

Оказывается, Президент суверенной Республики Баклужино Глеб Портнягин и Никодим Людской, принявший при пострижении партийную кличку Африкан, в детстве были друзьями. Размолвка у них произошла после неудачного взлома продовольственного склада. Кстати, ни тот, ни другой подельник этого события впоследствии не отрицали и честно писали в анкетах: «Был репрессирован за экономический подрыв тоталитарного режима».

Причиной неудачи Глеб Портнягин полагал шумное поведение проникшего на склад Никодима Людского. Никодим же, в свою очередь, обвинял Глеба в невнимательности на стрёме. Словом, некоторый срок спустя оба вышли на свободу с чистой совестью и лютой ненавистью друг к другу. Трудно сказать, в какой мере это определило их политическую ориентацию, но только Никодима сразу же после освобождения резко повело в левый экстремизм (считавшийся тогда правым), а Глеба, соответственно, в правый (считавшийся левым).

Неистово борясь друг с другом, оба довольно быстро обрели известность, а тут как раз содружество Независимых Государств области приказало долго жить. В районе — да и повсюду — грянули погромы, незаметно переросшие затем в предвыборную кампанию, и два бывших подельника внезапно обнаружили, что уже тягаются — ни много, ни мало — за президентское кресло. На выборах в Баклужино, как известно, верх взяли демократически настроенные колдуны, и протопарторг Африкан, спешно перешедший на нелегальное положение, был вскоре объявлен ими лыцким шпионом, каковым, возможно, и являлся.

Погорел он на попытке похищения образа Богоматери Лыцкой из Баклужинского краеведческого музея. Все старания колдунов зачаровать в помещении замки и оконные решётки к успеху не привели. Однако протопарторга опять выдал шум, что наводит на мысль о невиновности Глеба Портнягина в той давней совместной неудаче. Видимо, взломщик из Африкана изначально был никудышний.

О случившемся доложили Президенту, и тот приказал завтра же утром доставить задержанного в свой кабинет. Однако встретиться бывшим друзьям было не суждено, поскольку на рассвете протопарторг поистине чудесным образом бежал прямо из камеры предварительного заключения. На охранников напал необоримый сон, решётки и двери отверзлись, и некий светлый муж, личность которого так и не удалось установить, вывел Африкана за руку из темницы, после чего оба исчезли на глазах у потрясённых свидетелей…

Подполковник Николай Выверзнев вздохнул и потянулся к внутреннему телефону.

— Слушаю… — недружелюбно отозвалась трубка голосом шефа.

— Толь Толич! А ты уверен, что мы его не завербовали?

— А в чём дело?

— Да знаешь ли, побег у него какой-то подозрительный…

В наушнике сердито посопели.

— Никто его не завербовывал, — буркнул наконец генерал Лютый. — Сам бежал…

— Точно?

— Точно…

— Ладно, извини…

Подполковник Выверзнев положил трубку, и, недоверчиво покачав головой, снова обратился к монитору. Следующий файл был посвящен деятельности Африкана за кордоном, и никаких неожиданностей не преподнёс.

Когда и где незадачливый взломщик пересёк государственную границу — неизвестно, но Лыцкая Партиархия встретила его с распростёртыми объятьями. Будучи с ходу введён в Митрополитбюро, немедленно призвал к уничтожению светофоров, экстрасенсов, и лично Глеба Портнягина. Основал и возглавил движение правых радикалов, организовал группу СМЕРК («Смерть колдунам!»), принял персональное участие в танковом сражении близ хутора Упырники. Далее шли подробности знаменитого подвига протопарторга, которые подполковник со спокойной совестью пробросил, поскольку сам являлся одним из соавторов этого легендарного сражения.

Совсем недавно стараниями Глеба Портнягина протопарторг был объявлен международным политическим террористом, после чего любовь лыцкого народа к чудотворцу воспылала сильнее прежнего, а Партиарх Всего Лыцка Порфирий назначил Африкана своим преемником…

Николай снова снял трубку.

— Толь Толич, а ты уверен, что это вообще Африкан?

— Я — нет… — ворчливо ответил Лютый. — А Кондратьич — уверен…

— Какой смысл Африкану возвращаться в Баклужино? Да ещё вот так, в открытую! Он что, самоубийца?

— А хрен его знает! — с досадой откликнулся генерал. — Работай давай…

Третий файл содержал характеристики и подробное описание всех чудес, совершённых протопарторгом — с выкладками и чертежами. Хотя в данный момент Николая интересовало всего одно чудо, а именно — сегодняшнее… нет, уже вчерашнее пересечение пограничной реки Чумахлинки…

Тут ожил и замурлыкал второй городской телефон. Выверзнев не глядя снял трубку, однако стоило ей только оторваться от корпуса, как из наушника посыпался знакомый взволнованный щебет. Лицо красавца подполковника выразило смятение, затем — беспощадность и наконец — стоическую покорность судьбе.

— М-милая… — с бесконечным терпением в голосе молвил он. — Как ты меня нашла?

Дело в том, что по этому номеру с Николаем поддерживали связь исключительно осведомители.

— Великолепен!.. — пронзительно зачирикало в наушнике. — Ты был просто великолепен!..

— Я не о том… — с трудом сдерживаясь, процедил он. — Кто тебе дал этот номер?

— Пёсик!.. Мой пёсик!.. Ты дал мне не только номер!.. Ты дал мне…

Николай негромко чертыхнулся и, отложив щебечущую трубку на стол, вырубил компьютер. Запер кабинет и, пройдя гулким пустым коридором, рванул узкую окованную железом дверь.

— Мышей не ловите! — сурово сказал он встрепенувшемуся и крепко заспанному сотруднику. — Там болтунец на проводе повис! Второй раз уже врезается… Специалисты хреновы!

Сотрудник испуганно заморгал, раскрыл чемоданчик и начал торопливо раскладывать рамки, прутики, прочие колдовские причиндалы. Николай прикрыл дверь и недовольно оглядел пустой коридор. Кабинет генерала Лютого был в двух шагах.

* * *

— Присутствовать — разрешишь?

Генерал Лютый был в кабинете не один — с Матвеичем. Подготовка к встрече специальной комиссии ООН шла полным ходом. Столица заранее сияла чистотой, а в пограничную с Лыцком Чумахлу направили два гусеничных крана с гирями — для сноса частного сектора на восточной окраине.

— Проходи, садись, — буркнул генерал и снова повернулся к ответственному за акцию. — Значит, ты понял, Матвеич? Главное — осколков, осколков побольше накидать…

Подполковник Выверзнев огляделся и присел на один из расставленных вдоль стены стульев, сильно надеясь на скорое окончание беседы.

— Да осколки уже на месте… — чуть ли не позёвывая, отвечал генералу видавший виды Матвеич. — С полигона ещё вчера полторы тонны завезли…

— Ржавые? — с подозрением спросил Лютый.

— Ну зачем же ржавые? — слегка обиделся тот. — Когда это Матвеич ржавь поставлял? Первый сорт осколочки — чистенькие, аж скрипят…

— Ладно, верю. Теперь — в-шестнадцатых… Работа с населением… Протестов не было?

Матвеич пожал мятыми плечами и возвёл скучающие глаза к высокому потолку — то ли припоминая, то ли дивясь наивности начальства.

— Да какие там протесты, Толь Толич? — молвил он с ленивой укоризной. — Как услышали, что американцы заново всё отстроят, сами чуть ломать не принялись. Еле удержали…

— Вот это правильно, — подумав, одобрил генерал. — Это ты, Матвеич, молодец, что удержал. И чтобы впредь никакой самодеятельности… Да скажи: пусть не жадничают! Нам же ещё наверняка гуманитарную помощь подкинут… А то, не дай Бог, мебель, утварь начнут вывозить… И — в-семнадцатых. Когда мы ооновцев этих туда доставим, надо, понимаешь, организовать сломанную песочницу и чтобы в ней маленькая девочка с чем-нибудь этаким играла… Ну, не с боеголовкой, конечно… С обломком стабилизатора, что ли…

— Организуем… — со вздохом согласился покладистый Матвеич. — Дело нехитрое…

Без особого интереса разглядывая большой портрет Ефрема Нехорошева, что висел над столом генерала, Николай рассеянно подумал, что разговор пора бы уже и закруглять. Матвеич — мужик надёжный. Вон сколько властей пережил — и ни одного серьёзного нарекания. Только вот без лёгкой выволочки его всё-таки отпускать не следует…

— Золотой ты работник, Матвеич, — как бы подслушав мысли подполковника, подвёл итог генерал Лютый. — А пьёшь много.

— Норму знаю… — равнодушно отозвался тот, нисколько не удивившись внезапному повороту беседы. Подобные упрёки он опять-таки слышал при всех властях.

— Норму он знает! — усмехнулся шеф контрразведки. — А у кого чёртик зелёный из правого кармана выглядывает?

Матвеич недоверчиво взглянул на генерала, потом, видать, вспомнил, что у Лютого есть допуск в пограничный астрал, и с тревогой проверил правый карман пиджака.

— Не, нету… — с облегчением сообщил он.

— Есть, есть… — сказал генерал. — Просто ты его пока не видишь, а я уже вижу… Ладно, иди… И уменьшай рацион, Матвеич, уменьшай… Сгоришь ведь на работе! И креститься прекращай… публично… Ты ж не в Лыцке, ты в Баклужино!

Не выразив ни малейшего волнения на помятом и ношеном — под стать пиджаку — личике, Матвеич поднялся с кресла и неспешно двинулся к выходу. Уменьшать рацион пошёл…

— Запугал мужика… — не без иронии заметил Выверзнев, когда дверь за Матвеичем закрылась.

— Его запугаешь… — ворчливо откликнулся Лютый. — Что у тебя?

Николай пересел на тёплый стул, только что освобождённый Матвеичем, и проникновенно взглянул на шефа.

— Толь Толич! Ну ты установку хотя бы уточнить можешь?

— Не могу.

— Нет, ну вот что я должен конкретно сделать? Уничтожить Африкана? Арестовать Африкана?

— Прежде всего найти Африкана.

— Хорошо. Нашёл. Дальше!

— Ты найди сначала…

— Да Толь Толич! Мне же сейчас ребят в засаду сажать! Их же проинструктировать надо… Ну вот появляется Африкан в краеведческом, лезет прямиком к чудотворной. Вязать его?

— Вязать.

— Ладно. Стали вязать. Не вяжется… Открывать огонь на поражение?

— Стоп! Почему не вяжется?

— Н-ну… чудотворец ведь… Опять же икона рядом…

— Но ведь в прошлый-то раз — повязали.

— Сравнил! В прошлый раз! Да кем он тогда был? Главарём подполья… Ни авторитета, ни поддержки! А теперь? Чуть ли не первый чудотворец региона! Ну ты сам прикинь…

Генерал Лютый с крайне утомлённым видом отёр сначала одну бровь, потом — другую.

— Достал ты меня, Коля… — искренне признался он. — Чего ты хочешь-то?

Подполковник Выверзнев поскучнел, закручинился.

— Может, подойти ещё раз к Кондратьичу, уточнить…

— А кто подходить будет? — с живым любопытством спросил генерал Лютый.

— Ну не я же!..

— Значит я, да? — Ласково глядя на Николая Выверзнева, генерал покивал мудрой седеющей головой. — Не, Коль, не прокатит, даже не надейся… Не в духе сейчас Кондратьич, а на часах уже, глянь, начало второго. Ещё, не дай Бог, опетушит спросонья — одним заклинанием… Другие вопросы есть?

Страдальчески сморщась, Выверзнев почесал переносицу.

— Знаешь, если честно… В гробу я видал этого Африкана! А вот Кондратьич… Они ж ведь в детстве друганы были…

— Мало ли что были! Теперь-то — враги…

— Враги… Вражда — это, знаешь, продолжение дружбы иными средствами. Шмальнёшь ненароком — потом всю жизнь не отмоешься… Толь Толич! Нутром чую: что-то здесь не то… Ну на кой ему ляд было устраивать весь этот цирк на воде? Рядом с мостом! На свету… А домовой? Вот ты можешь себе представить второе лицо Лыцкой Партиархии с домовым на руках?..

Генерал Лютый посмотрел на расстроенного вконец Николая, вздохнул, поднялся и, обогнув стол, ободряюще потрепал по плечу.

— Коль, — жалобно сказал он, — ну ты сам подумай: кого мне ещё бросить на Африкана?.. Только тебя. Дело-то, видишь, сложное, ответственное… — Как-то незаметно он поднял подполковника со стула, приобнял дружески и, продолжая заговаривать зубы, повёл к дверям. — Вот, послушай: ловили мы однажды маньяка-террориста… Представляешь, взрывал скрипичные квартеты! Причём заряды, гад, закладывал — крыши с театров сносило… И с кем мы тогда только не консультировались! С психиатрами, с музыкантами… А потом оказалось: нормальный антисемит… Так что, может, и здесь всё просто…

С этими словами он выставил Николая в коридор и прикрыл за ним дверь. Тот выматерился вполголоса, но, делать нечего, пошёл к себе. Рассказанная шефом байка нисколько его не успокоила. Кто-кто, а уж Николай Выверзнев доподлинно знал, что до распада Сусловской области Толь Толич был участковым и, стало быть, вести дела о террористических актах никак не мог.

На полдороге подполковнику встретился крепко заспанный сотрудник, с недоумением взиравший на рамку в собственных руках. Рамка лениво проворачивалась то по часовой стрелке, то против оной. Процесс этот почему-то сильно напоминал позёвывание.

— Ну, что? — недружелюбно спросил Николай.

Сотрудник виновато пожал плечами.

— Да вот не нащупал пока… Может, молчит, затаился…

Выверзнев жёлчно усмехнулся и двинулся дальше. Отпер кабинет, вошёл. Лежащая на столе трубка продолжала щебетать. Возникло острое желание вернуться в коридор, притащить сюда за шиворот этого недоумка с его ублюдочной рамкой и натыкать заспанной мордой прямо в чирикающий наушник.

Николай сел за стол, положил трубку и включил компьютер. Но пока тот грузился, телефон замурлыкал снова.

— Слушаю… — буркнул Николай.

— Пёсик, нас опять разъединили…

Бли-ин!.. Подполковник Выверзнев ошалело взглянул на отнятую от уха трубку. Стало быть, не болтунец… Когда же он, в самом деле, дал ей этот номер? Пьяный был, что ли?..

* * *

Посадив ребят в засаду, Николай умышленно покинул здание музея не через служебный, а через парадный ход. Прикуривая, постоял на крыльце, огляделся. Под белыми лампами фонарей мерцали вымытые со стиральным порошком влажные ещё асфальты, молочно сияла зебра перехода. Вдалеке помигивали светофоры, и Николаю вспомнилось вдруг, что в Лыцке уличным движением управляют регулировщики, ибо светофор и Люцифер — один чёрт по смыслу…

На территории Баклужино успешно действовало не менее семи иностранных разведок (прочие — не в счёт). Поэтому не следовало даже надеяться, что такая серьёзная акция, как засада в краеведческом музее, не привлечёт всеобщего внимания… Можно, конечно, было бы провести её и на высшем уровне секретности, ненавязчиво внедрить ребят в музейный персонал, но вот тогда бы все и впрямь насторожились — от Лыцка до Каракалпакии. Честно говоря, будь на то воля Николая — своими бы руками смастерил и повесил на парадную дверь табличку: «Внимание! В музее — засада». Специально для Африкана…

— Добрый вечер, Николай Саныч… Прогуливаетесь?..

Приподнятая светлая шляпа над сребристо опушённой лысиной и старательная, как у черепа, улыбка…

— Добрый, добрый… — улыбнулся в ответ Николай. — Вот вышел, знаете, воздухом подышать…

Ни хрена себе вечер — утро скоро! Кстати, раскланявшийся с Выверзневым старикан числился у него в списке как заведомо работающий на красноярскую разведку и, предположительно, подрабатывающий в оренбургской. Впрочем, население в суверенной Республике Баклужино было маленькое, поэтому каждый на кого-нибудь да работал. Не на тех, так на других.

Николай шёл по гулким ночным тротуарам, пытаясь не думать о порученном ему деле. Рано. Вот накопим фактов — тогда и подумаем. Гораздо полезнее было поразмыслить над тем, как это он ухитрился рассекретить свой служебный номер. Пёсик…

Нет, абсолютно точно: сам он ей номера не сообщал. Стало быть, кто-то из осведомителей… Николай мысленно проглядел список лучших своих стукачей. В той или иной степени все они были знакомы с Никой Невыразиновой. То есть номер она могла вытрясти из кого угодно. М-да, ситуация…

Стараниями Глеба Портнягина районный центр помаленьку обретал столичный лоск. Беззвучно полыхали рекламы. Бродвей. Посреди площади на низком гранитном цоколе сияла Царь-ступа. Отбитый кусок был аккуратно прислонён к чугуному тулову… Потом загремело, заклацало, и мимо Выверзнева, вырвавшись из бетонной норы, прокатил недавно пущенный скоростной трамвай — надо полагать, последний на сегодня… Точнее — на вчера… Миновав трёхэтажное розовое здание консерватории (бывшая музыкальная школа), подполковник закурил ещё одну сигарету и свернул с проспекта в переулок. Сразу же повеяло старым Баклужино. Фонари не горели. Тихо ботала по древесной фене потрёпанная чёрная листва да невидимая мелкая собачонка тявкала тоненько и отрывисто — как в бутылку.

* * *

Звонок не работал, пришлось стучать. Дверь Николаю открыл щуплый, похожий на подростка мужичок. На вид ему можно было дать и тридцать, и сорок, а со зла и все сорок пять лет. На самом же деле, безработному Максиму Крохотову, как значилось в одном из поминальничков подполковника Выверзнева, стукнуло недавно пятьдесят два года.

Сна — ни в одном глазу, что, впрочем, естественно, ибо о предстоящем визите Крохотов был предупреждён заранее.

— Здравствуй-здравствуй… — рассеянно отозвался на его приветствие Николай и, войдя, окинул утомлённым оком скудную обстановку. — Как жизнь молодая?

Поговорили о жизни, об отсутствии в ней счастья, о ценах. Выверзнев ненавязчиво предложил некую толику денег. Хозяин столь же ненавязчиво её принял.

— Пройтись не желаешь? — спросил Николай.

— С вами? — опасливо уточнил тот.

— Нет, без меня… Ночь, кстати, великолепная. Воздух, звёзды…

— А гулять долго?

— Часика полтора…

Выпроводив хозяина, подполковник запер за ним дверь и, пройдя на кухню, наглухо задёрнул ветхую занавеску. Затем с видом решившего застрелиться запустил правую руку под мышку, но извлёк отнюдь не ствол, а всего-навсего пластиковый пакет со сливками. Вскрыл, вылил половину содержимого в мисочку, установил её в центре хромого кухонного стола, снял гипсовую решётку, прикрывавшую жерло вентиляционного хода, и произвёл тихий условный свист. После чего присел к столу — и стал ждать.

Вскоре в чёрной квадратной дыре возникло мохнатое личико и опасливо повело выпуклыми глазёнками.

— Порядок, порядок… — успокоил его Николай. — Можешь не проверять… А я вон тебе эстонских сливок принёс. Ты ведь любишь эстонские?

Согнутым пальцем он подтолкнул миску поближе, и выпуклые глазёнки вспыхнули. Домовой проворно сбежал на коготках по стенке, мигом очутился на столе и, блаженно заурчав, окунул мордашку в импортный продукт.

— А Череп с Есаулом разбираться будет… — сообщил он, чмокая и облизываясь. — Есаул его в прошлой жизни на пятнадцать сребреников кинул… Это им астролог рассказал, только его уже замочили…

— Да ты поешь сначала… Поболтать успеем…

Закинув ногу за ногу, Николай курил и поглядывал на гостя с дружелюбной усталой улыбкой. Верный заветам незабвенного шефа охранки Сергея Васильевича Зубатова, он полагал дурной привычкой сразу же брать осведомителя в оборот и вытрясать из него нужные сведения… Стукача надо любить. Ты сначала с ним потолкуй, поговори по душам, узнай, не нуждается ли в чём, помоги при возможности… А сведения он и сам тебе всё выложит.

Лахудриком Николай дорожил. Этот домовой, доставшийся контрразведке Баклужино в наследство от советского режима, когда-то работал на КГБ, а в 1950 году, сразу после раскола нечистой силы, был даже внедрён в ряды катакомбных. Очень любил сливки.

Размашисто вылизав миску, он утёрся, сел на корточки и, сияя глазёнками, принялся взахлёб делиться новостями:

— А Череп говорит: включаю счётчик с Ирода Антипы… А там с Ирода такое накапало! Да ещё и по курсу… Все на ушах, из Тирасполя бригада едет…

— Да ладно тебе… — благодушно прервал его Выверзнев. — Сам-то как живёшь? Давно ведь не виделись…

Честно сказать, разборки баклужинской мафии, пусть даже и осложнённые интервенцией зарубежного криминалитета, сейчас его трогали мало.

Плечики Лахудрика брезгливо передёрнулись под гороховой шёрсткой.

— Беженцы достали… — посетовал он.

— Беженцы? — с проблеском интереса спросил Николай. — Откуда?

— Да эти, чумахлинские…

— А-а… Там же завтра два квартала под снос! А что за беженцы? Люди или домовые?

— Да и те, и другие, — безрадостно отозвался Лахудрик. — Такой колхоз! Деревня — она и есть деревня… Нет, ну вот чего они сюда прутся? В Чумахле им, что ли, места мало?

Николай Выверзнев с сочувствием поцокал языком.

— А дымчатые есть?

— Лыцкие, что ли? Тоже хватает… Вроде и границу закрыли, и блок-пост закляли — нет, как-то вот всё равно просачиваются… Житья уже от них никакого! Кормильчик со своими бойцами от мафиозных структур заказы принимает — на полтергейст! Это как? Достойно?.. Да никогда у нас такого раньше не было…

— А ты лыцких-то… всех знаешь?

Лахудрик запнулся. Над занавеской в чёрном окне желтела однобокая луна. Тусклая — как лампочка в подъезде.

— В столице? Н-ну, в общем, да… Кого больше, кого меньше… А кто нужен?

— Хм… — В раздумье подполковник Выверзнев смял лицо ладонью. — Пока не знаю… — признался он, отнимая ладонь. — Но кто-то должен появиться. Причём не сегодня-завтра…

Лахудрик внимательно взглянул на Николая и уразумел, что разговор уже идёт всерьёз.

— Дымчатый? — насторожённо уточнил он.

— Дымчатый… Средних размеров… И-и… пожалуй, всё. Перешёл границу этой ночью… Точнее — был перенесён… — Николай подумал. — Кем-то из Лыцких Чудотворцев. Вряд ли он станет этим хвастаться перед братвой, но может проговориться и случайно…

— Так они что? Вместе границу переходили?

— Вместе.

Лахудрик сидел неподвижно и лишь озадаченно помаргивал. То, что он сейчас услышал от подполковника, представлялось ему невероятным. Да и перетрусил вдобавок домовичок. С Лыцкими Чудотворцами шутки плохи… Плеснет святой водой — и прощай, Баклужино, здравствуй, астрал!

— А я что?..

— Ничего. Как объявится — скажешь…

Лахудрик всё ещё колебался.

Николай крякнул, нахмурился и снова потянулся к пакету.

— Ты… это… — сказал он, пододвигая миску поближе. — Ещё сливок хочешь?..