Письмо к Элизе

Евгений Леонов

На мышиной тропе в тирольских Альпах стоит башня Министерства путей сообщения. Там служит пожилой Бернард. Он следит за тем, чтобы дорога была исправна и надёжно укрыта от лесных хищников и людей.В башне находит приют почтальон Франц, застигнутый снежной бурей. Обоим мышам предстоит выдержать осаду неведомой жути, приходящей из заповедного урочища только в самые сильные морозы.

Иллюстратор Светлана Чернявская

Иллюстратор Наталия Ермакова

© Евгений Леонов, 2021

© Светлана Чернявская, иллюстрации, 2021

© Наталия Ермакова, иллюстрации, 2021

ISBN 978-5-4493-8630-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Бернард проснулся затемно, поёжился и ещё глубже зарылся в сено. От каменных стен тянуло сыростью. А глиняная лампа почти не давала тепла — масло прогорело за ночь.

Прошло полчаса и мышак с кряхтением опустил ноги на соломенный коврик, украшенный плетёным орнаментом.

Холод кусал босые ноги даже через солому. Где же тапочки? Бернард, собираясь с мыслями, потёр лапами мордочку и усы. А вот они, под письменным столом. Тапочки, вкупе с другими любимыми вещами, переехали в башню из старой норы в Лиенце, вслед за хозяином.

Мышак принялся разминать шею, лапы и хвост. Во сне хвост особенно затекал. Что поделать — возраст!

Вспомнилось, как Элиза почивала, свернувшись клубочком. В их первой норе, такой маленькой и уютной, совсем не было места для большой кровати, и они спали в гнезде из сена. Когда появился малыш Герберт, папа Бернард перебрался на этот самый коврик, чтобы дать место матери и дитяти.

Пока мышак, согнувшись в три погибели, ловил упрямый хвост, на пол лёг солнечный луч.

«Эге! — удивился Бернард. — Уже совсем рассвело!»

Он взобрался на письменный стол и раздвинул шторы. Через мутное стекло виднелись листья, которые ветер набросал вровень с окном. Трава ходила волнами; по небу проносились серые облака, как рваные тряпки. Не то что вчерашний день, погожий и тёплый. Хотя время от времени на листья падают лучи осеннего солнца, окрашивая их багрянцем.

Башня Министерства путей сообщения имела два этажа и подвал, где предшественник Бернарда сделал отнорок и устроил спаленку. Наверное, он был из лесных мышей. Те норовят зарыться поглубже. Про себя Бернард точно знал, что происходит из домовых мышей. А потому обжил комнату на втором этаже, рядом с единственным окном.

Впрочем, он не стал закапывать отнорок, а приберёг его для хранения запасов. Бернард, получая основную часть жалования продуктами и углём, набивал кладовку до отказа. Когда казённый паёк надоедал, мышак спускался в деревню Лафант на ярмарку.

А на ярмарке разговоров и сплетен — не переслушаешь, а угощений столько, что все не перепробуешь. Набрав большой короб всякой всячины, Бернард пускался в обратный путь. Он не переживал за еду. Отнорочек не промерзал зимой и хранил прохладу даже в жаркие июльские дни.

Иногда уши Бернарда улавливали тихий звук, словно кто-то снаружи царапал каменную облицовку отнорочка.

«Должно быть, это крот, — усмехался пожилой мышак. — Ну-ну, пробуй-пробуй. Поищи себе другой добычи».

Бернард решил побаловать себя колбасками на завтрак, хоть и было совестно брать из запаса на Рождество.

«Да пригодятся ли они? Может, я поеду в Лиенц к дочери».

В прошлом году он остался в башне и пожалел об этом. Никто не заходил его проведать. Почтальоны и носильщики праздновали в семейном кругу. А в одиночестве коротать сочельник очень грустно.

Бернард отправился вниз, на первый этаж. Здесь располагались кухня и гостиная, хотя мышак нечасто принимал гостей. В кухонных шкафах и комоде хранились припасы всякого сорта, разложенные по маленьким ящичкам. Комнату обогревал камин, а близ него стояли два кресла и чайный столик для вечерних посиделок. Надёжная дверь на засове отделяла хозяина башни от альпийского леса и его опасностей.

Подгоняемый урчанием в животе, старик прошёл в угол и поднял крышку люка, ведущего в подпол. Каждый раз в кладовой он испытывал удовлетворение. На полу лежали мешки с эмблемой Министерства путей сообщения, а по стенам выстроились коробки, туго набитые разными продуктами. На гвоздике у самой двери висели копченые колбаски. Бернард прихватил парочку.

Сложив добычу на стол, мышак раздул угли в дровяной плите. Потом порезал колбасу на кружочки и побросал на сковородку, смазанную маслом. Зашкворчало. Стало так тепло и уютно, что Бернард улыбнулся. Да, на улице дрянная погода и скоро придётся выйти на работу, но прямо сейчас можно про всё забыть, радуясь аромату жареной колбасы. А ещё поставить на плиту пузатый зелёный чайник и слушать, как он начинает посвистывать.

Министерство выдавало часть жалования сухарями. Надо заметить, что путейцы эти сухари недолюбливали: часто те слёживались — попробуй отодрать! К тому же были солёными. Будто бы это улучшает вкус, но Бернард был уверен, что так отбивают запах плесени. Кого они хотят надуть?

Намучившись, Бернард махнул лапой на чиновников. И стал покупать на ярмарке муку и печь чудесный хлеб с изюмом и орехами, если их удавалось насобирать по кустам. Когда хлеб черствел, мышак не выбрасывал его, а засушивал.

На столе появилась горячая колбаса. На ней ещё кипело масло. Бернард высыпал самодельные сухари в мисочку, покрытую разноцветной глазурью. Теперь можно насладиться завтраком.

Но прежде чем положить в рот первый кусок, Бернард вспомнил Герберта — своего сына, который не пережил первую зиму. Такой суровой и снежной зимы в Тироле никто не помнил. Много мышей замёрзло или погибло от бескормицы, потому что кладовки опустели ещё до того, как сошёл снег.

Элиза обессилела и заболела. У неё пропало молоко. Она кормила Герберта, пережёвывая для него зерна. Кормилицу не нашли — другие семьи страдали также. Увы, Герберт продержался на зерновой кашице неделю, после чего ушёл в лес золотых колосьев. Там всегда светит солнце, достаточно корма и нет змей и сов.

От воспоминаний на Бернарда накатила смертная тоска. Маленький Герберт так и не научился ходить, а только ползал по норке и пищал от голода.

Мысли старика вернулись к припасам, собранным за лето. Пришлют еду или нет — мыши должны набить погребок. По правилам уходить от башни запрещалось, но как тут устоишь?

Мышак знал, что сосед из башни, которая находится дальше по дороге, выбирался за ягодами, оставляя пост на день-два. Этот чудак прятал добычу в тайниках. И частенько забывал, где именно. Тайники разоряли белки. А сосед бегал вокруг, грозил кулаком в небо, но без толку.

Бернард питал страсть к грибам и знал о них всё. Он даже придумал, как носить побольше. Для этой цели мышак приспособил верёвку, которую вешал на одно плечо и пускал поперёк груди. Обнаружив достойный гриб, он разделывал его ножом и лапами, а затем нанизывал куски на верёвку, точно бусины. Порой старик набирал больше нужного, идти было трудно и опасно. Не ровен час, нападёт змея или птица — как тут убежишь? Мышак уповал на везение и всю дорогу клял себя за жадность, но при этом грибов не бросал.

Вот и последний сухарь вприкуску с колбасой. Как ругалась Элиза на жирную пищу! «Ты погубишь свой желудок!» — кричала она. Однако годы шли, привычка оставалась, а желудок исправно работал.

Да, желудок работал, только со сном не ладилось. Было маетно спать по ночам — ветер злобно выл за стенами башни. Мышак ворочался с боку на бок, никак не мог пригреться.

Так было и вчера ночью. Промучившись пару часов, Бернард встал и зажёг лампу на рабочем столе.

Это был особенный светильник. Он тоже приехал в башню из старой норы. Мастер вылепил его из глины с вкраплением цветного стекла. Лампа была в виде черепашки, высунувшей голову из панциря. Когда внутрь наливали масло и поджигали, пламя играло на стёклышках весёлыми зайчиками. Светильник очень нравился Софии — дочери Бернарда.

Часто отец рассказывал ей сказки. Например, чудесную историю о далёких островах, где водятся морские черепахи. Они настолько большие, что могут прокатить на своём панцире мышиное семейство, включая всех бабушек и дедушек. «Хорошая сказка», — подумал Бернард. Никто из тирольских мышей не видел моря. Да и не важно. Софии нравились сказки отца. Она зарывалась поглубже в сено и, слушая, тихонько засыпала.

Теперь у Софии свои мышата. Она рассказывает им сказки, услышанные от папы и мамы, а черепашка устроилась на рабочем столе Бернарда, связывая его с той, прошлой жизнью, когда они были все вместе. Свет от черепашки согрел мышака лучше пухового одеяла. Старик подвигал затёкшим хвостом, взял чистый лист бумаги.

«Моя дорогая Элиза», — написал он и остановился. Как хочется обнять её! Увы, письма — единственный способ общения.

«Вот и прошёл месяц с моего последнего письма. Я очень скучаю и стараюсь писать чаще. Скоро ляжет снег, я буду трудиться не покладая лап».

Бернард почесал нос карандашом и громко чихнул. Когда успел простудиться? Мышак спустился на кухню, и подбросил дров в плиту. Пока огонь разгорался, взял чайник и подошёл к вёдрам. Три ведра из четырёх оказались пусты. «Да я позабыл натаскать воды из ручья, — нахмурился старик. — Проклятая работа — замучила! Хотя, если не тратить попусту и не варить кашу, то хватит и на завтрак».

О том, чтобы пойти к ручью в ночную пору, и речи не было. Ночь — время хищников. Вот как рухнет с неба сова и схватит несчастную мышь! Бернарда передёрнуло.

Мышак поставил чайник на плиту, уселся за стол и продолжил писать.

«Моя милая Элиза, — он клал строчку за строчкой, — тебе не стоит за меня беспокоиться, ведь я не выхожу из башни в темноте. Горы совсем не такие, как наша зелёная долина. Тут суровые камни, еловые леса, ветрено и прохладно даже летом. Но мне тут нравится! Я на своём месте и занят новым делом».

Ах, крышка прыгает на чайнике! Мышак сбежал по лестнице и подхватил его войлочной рукавицей.

У Бернарда был любимый заварочный чайник. Его сделали на острове Мурано рядом с Венецией. На боках мастер изобразил двух танцующих молодых мышек в итальянских платьях. Загляденье! По торговому пути Бреннер, что с древности служил мышам и людям, этот чайничек оказался в Восточном Тироле, далеко от Адриатического моря.

Мышак положил немного чайного листа и добавил мёд с шиповником из запасов на зиму. Это было единственное средство против простуды. Не хватало ещё заболеть и оставить дорогу без надзора.

Бернард подождал, пока чай заварится, наполнил глиняную чашку и выложил на блюдце сухари с изюмом, свои любимые. Вернувшись за стол, старик отпил чая и закусил сухариком. Хорошо! Ветер выл и стучал в окно, но теперь Бернард нежился в тепле и уюте, представляя себя рядом с любимой женой.

«Дорогая Элиза, — продолжил он, — лес бы тебе понравился. Летом он зелен и полон птичьих голосов. Осенью становится багряно-золотым, жизнь в нём затихает. Стоят прозрачные дни, когда воздух торжественно пуст и небо такое особенное, будто знает какую-то тайну. Когда придёт зима, ели заиндевеют на морозе, земля покроется снегом. Мою башню засыплет по самую крышу — не отроешься. Да и не нужно. Я пробиваю туннель. От моего тепла этот ход становится ледяным и держится до самой весны. В погожие дни солнце пронзает снег. Представляешь, нора, сложенная из горного хрусталя и самоцветов!

У меня тут всё близко. Воду беру из ручья под водопадом. Помню, прошлой зимой я выбрался полюбоваться им. Подморозило, водопад покрылся глыбами льда, но вода всё равно струилась вниз — в нашу долину до реки Драва».

Бернард вспомнил дни, когда только-только познакомился с Элизой в Зальцбурге. Неожиданно для себя он осмелел и пригласил её на реку. По мышиным меркам далековато для прогулки, да и опасно: по набережной ходили люди, любуясь старинной крепостью. Ещё более неожиданным стало её согласие.

Мыши прошли по водосточной трубе, скрываясь от чужих глаз, и оказались на берегу реки. И тут Бернард решил поразить Элизу молодецкой удалью. Он нашёл дощечку, спустил на воду, сел на неё и поплыл. Конечно, Элиза протестовала, но мышак был упрям. Не прошло и минуты, как его смыло волной. Молодой Бернард отчаянно барахтался, старался нащупать дно, однако течение уносило его прочь от берега.

Вдруг Элиза бросилась в воду, уцепилась зубами за воротник его куртки, и погребла к берегу всеми четырьмя лапами. Наконец им удалось выбраться на сухое место. Они долго сидели молча, приходя в себя. Бернарду стыдился глупого поступка, но Элиза добродушно рассмеялась, обратив неловкость в шутку.

Давно это было. Бернард отложил карандаш, широко зевнул и пошёл спать. Теперь сон дался ему легко: ведь рядом была Элиза. Ближе, чем где-либо, — в его сердце.

День, сменив ночь, принёс обычные заботы. Волшебное чувство близости к любимой исчезло.

Кончилась и колбаса в миске. Бернард посидел ещё немного, прошелся по башне, то принимаясь за уборку, то бросая её; он начал считать сухари, потом, махнув лапой, оставил бессмысленное занятие.

— Пора кончать сборы! — решительно заявил старик. Он и сам уже понял, что просто оттягивает тот неприятный момент, когда нужно шагнуть в ветреную и холодную тирольскую осень.

Первым делом Бернард надел свой любимый свитер с высоким горлом. Для нынешней погоды годились кожаные штаны на помочах. Мышак заправил штаны в крепкие сапоги с ремешками, подложив сухой травы. Ноги в тепле и не мокнут — очень прилично. Через некоторое время сапоги напивались воды; сено нужно было менять, да поскорее, если не хочется слечь с ангиной.

Поверх свитера Бернард натянул шинель с нашивками дорожной службы. Служебный устав требовал носить фуражку, но Бернард предпочитал шляпу с широкими полями. В ней уютнее. Когда задувал сильный ветер, старик убирал уши под шляпу и так грелся. А фуражка пылилась на дальней полке, ожидая очередного визита начальства с проверкой.

Наконец мышак разместил на спине рюкзак с инструментом. Можно отправляться.

Он потянул дверь, и та неожиданно распахнулась от порыва ветра, толкнув в плечо. Старика пробрала дрожь. Даже тёплая одежда не спасала. Захотелось вернуться обратно, вспомнились домашние дела, но чувство долга пересилило — Бернард шагнул за порог.

Октябрь в Альпах переменчив. Один день радует солнцем, яркой жёлто-красной листвой, а на другой — пасмурно, дождливо, сыплет снежная крупа.

Небо хмурилось. Облака набухли дождём. Подняв воротник шинели и натянув шляпу, чтоб не сдуло ветром, Бернард зашагал по тропинке вокруг башни. Первым делом надо проверить, в порядке ли собственный дом.

Камни для постройки жилища мыши вытащили из руин средневековой заставы. Столетия тому назад она прикрывала важную тропинку от контрабандистов. А теперь сюда лишь изредка забредали туристы. Но мыши всё равно тщательно прятали свои дома от хищников и людей. По мнению Бернарда, с людьми было проще, ведь они не интересовались ничем, кроме себя самих. Их мало заботило то, что творилось под ногами. К тому же люди не обладали ни острым зрением, ни чутким слухом. Куда им приметить затаившуюся мышь!

Бернард обошёл башню и не обнаружил ничего особенного, только ветер набросал ещё больше листьев. Бернард удовлетворённо кивнул и зашагал к мышиной дороге через заросли высокой травы.

На ходу старик гадал, как бы получить зимнее обмундирование ещё до ноября. А ведь весной так не хотелось возвращать на склад тёплый полушубок и валенки! Прибывшему интенданту Бернард заявил, что лучше бы им храниться у него в кладовке, ведь в горах и летом прохладно. Особенно если живёшь каменной башне, а не в семейной норе. Интендант начал по-доброму, объясняя, что в кладовке казённое обмундирование поест моль, а некоторые работники вообще теряют валенки и требуют новые; вы можете себе такое представить?! Про кое-кого он — интендант — думает, что валенки не утеряны, а проданы или подарены кому-то из многочисленной родни. Однажды на рождественской ярмарке в Лиенце интендант видел мышь, которая щеголяла в служебных валенках.

Бернард пребывал в дурном настроении и набросился на чиновника с руганью. Слово за слово, хвостом по столу, началась перепалка. Бернард чувствовал свою неправоту, но интендант завёлся слишком сильно, и его было не остановить. Он громко кричал и плевался, тряс ведомостью перед носом Бернарда и грозил ему карой. Наконец старик уступил. А сейчас жалел об этом. Зачем уступил? Что бы с ним сделал этот интендантишка? Настрочил бы жалобу? Да пожалуйста! Поработай сам! Узнай, каково это — целыми днями бродить по лесу, чинить дорогу, мёрзнуть на ветру и вытряхивать снег из валенок. И, разумеется, писать отчёты. Куда без них!

Весь в грустных мыслях, Бернард дошлёпал по чавкающей грязи до мышиной дороги. Её проложили в небольшой канавке, прикрыв сверху корой и дёрном для пущей маскировки. Старик тщательно проверил крепёж.

В одном месте сорвало дерновый покров, и Бернард сделал отметку в журнале происшествий. Вдруг чуткие уши уловили шум. Какой-то зверь мчался сквозь лес. Мышак тихонько выглянул из канавки. Поблизости громко хрустнули кусты. На прогалину выскочила косуля и замерла, прислушиваясь.

Мышак облегчённо выдохнул: спасибо, что не лиса. Хоть осеннее время — сытное, от лисы не стоит ждать ничего хорошего, уж поверьте. Этот зверь может унюхать затаившуюся мышь. А Бернард не так молод, чтобы играть с лисой в догонялки.

К случаю пришёлся параграф из наставления по строительству дорог: «Согласно проведённым исследованиям, дерновое покрытие снижает возможность визуального обнаружения с воздуха на восемьдесят процентов, а возможность обнаружения по запаху — на тридцать процентов». «Интересно, как они считают проценты?» — подумал старик. Сюда бы этих исследователей, в лес, побегать с лисицей. Посмотрели бы мы, на сколько процентов увеличатся их шансы добежать до норы.

Бернард залез повыше, чтобы перекинуться с косулей парой слов. Едва он раскрыл рот, как та подпрыгнула от неожиданности и бросилась прочь, не разбирая пути. Переломленная ветка рухнула прямо на канавку, разбросав кору и дёрн. Треск кустов затих вдали.

«Нет слов», — Бернард сел на землю. Он вымарал из журнала короткую запись и обстоятельно описал случившееся. Ему уже приходилось выслушивать жалобы от чиновников Министерства на неправильно оформленные документы. Однажды журнал, сданный на проверку, вернули обратно с требованием переделать полностью. Хотя премию всё-таки заплатили.

«Ещё бы, — хмыкнул Бернард, — понимают, что не так просто найти мышь, готовую работать в подобных условиях год за годом. Тут нужны навыки, устойчивость характера и способность подолгу жить в одиночестве». Но выводы он сделал и отныне пользовался особым канцелярским языком, который любят чиновники. Ведь рано или поздно попадётся дурак, не понимающий трудностей службы обычного дорожника, и зарежет премию. Такой поворот совсем не устраивал Бернарда, ведь он имел планы насчёт этих денег: часть переслать Софии, а потом взять отпуск и проведать пожилых родителей Элизы в Зальцбурге.

С писаниной было покончено. Графа «Действия по ликвидации последствий особого происшествия» ждала, чтобы её заполнили. Оные действия надлежало «произвести посредством вверенного инструмента согласно инструкции». А если без казённого языка, то вынуть пилу и разделать сук. Мышак провозился час, отпиливая небольшие веточки. Устал, пошёл в башню, перекусил, налил себе чаю в большую флягу и вернулся пилить.

Пока лапы трудились над упрямым деревом, мысли текли сами по себе. Вызвать бы подмогу, да исполнение заявки занимает уйму времени. Представьте сами: сначала заполняете формуляр, описываете, какая помощь нужна, сколько мыше-часов она потребует; потом ждёте почтальона — а они ходят всего один-два раза в неделю. Срок рассмотрения затягивается на месяц. Так что Бернард обходился в одиночку. Лишь раз он вызвал бригаду, когда вешними водами размыло дорожную канавку. Если ковыряться одному — рытья на три месяца. А молодые ребята управились за два дня. Да ещё угостили Бернарда отличными охотничьими колбасками.

От напряжённой работы старик разогрелся и захотел снять шинель, но опасался застыть на ветру, если не хватит своей шерсти и свитера. Дерево заскрипело. Мышак забрался на сук и стал прыгать. Кусок ветки отвалился, а Бернард полез обратно, чтобы отпилить следующий кусок.

Он не сразу заметил, как лес вокруг изменился. Все звуки затихли. Ветер, вывший ночь напролёт, стих так резко, будто кто-то закрыл окно. Что случилось?

В полной тишине Бернард стукнул пилой по дереву, не понимая, — может быть, это он оглох? Железо звякнуло, как положено, приободрив мышака. Но как лес может молчать? Тут повсюду жизнь.

На канавку легла тень. Нет, свет всё так же шёл от солнца, потерявшегося за облаками. Однако Бернарду казалось, что канавка, сук и он сам покрыты мраком. И в этом мраке что-то есть.

Повинуясь инстинкту, мышак быстро огляделся вокруг. Ни ветра, ни движения: стеклянная тишина. Решив не рисковать понапрасну, старик соорудил гнездышко из листьев и зарылся с головой, обратившись в слух. И тут он почуял, как нечто огромное потянулось к нему через лес. Оно широко шагало и, если бы имело форму и тело, то с хрустом выламывало бы деревья. Маленький мыш сжался в своём гнезде, едва не плача от бессилия перед чудовищной волей, нависшей над ним. Он почти задыхался, не в силах вынести его присутствия. Наверное, то же самое испытывали и прочие лесные жители; они забились в дупла, норы и логовища, ни движением, ни вздохом не выдавая себя.

Медленно падали снежинки.

Жуть шла оттуда, из-за быстрого ручья, и не было в ней ни добра и ни зла, а только чужая неестественная природа, не от мира сего. Бернард скорее желал бы оказаться накоротке с лисой, врагом известным и понятным, чем с этим непонятным ужасом.

Вдруг из-за поворота дороги, с той стороны, где она спускается в долину Лиенца, послышалась весёлая немецкая песня. Сочный голос выводил куплет про хитрого Ганса, который подружился с козой на сыроварне. Певец ничуть не стеснялся. Бернард моргнул — и морок исчез. Снова, постепенно разгоняясь, задул ветер, зашуршали в траве жуки; белка, царапая ствол дерева, побежала за шишками.

Ещё дрожа от страха, Бернард влез на сук, высматривая нежданного гостя, так кстати пришедшего сюда. Песня звучала всё громче и громче, и, наконец, из-за поворота вывернул мышак в мундире, полушубке и сумкой на боку. На его голове сверкал блестящий медный шлем с гребнем. Мышак бодро маршировал, махая лапами в такт шагам. Подойдя к Бернарду и глядя на него снизу вверх, он шуточно отдал честь и громко сказал:

— Приветствуем дорожную службу!

— Здорово, почта! — в тон ему ответил Бернард и радостно засмеялся.

Он спрыгнул с ветки и так крепко обнял путника, что почтарь от неожиданности неловко отстранился.

— Здравствуйте, Франц! — воскликнул старик. — Не представляете, как я рад вас видеть!

— Да вижу, — улыбнулся мышак и поправил охотничий рожок на поясе. — Вы совсем тут одичали без компании.

— Самую малость, — смутился Бернард, подумав, как невежливо лезть обниматься к малознакомому мышу.

— Что вы тут делаете? — Франц кивнул на открытую сумку и разложенный инструмент.

— Пытаюсь убрать сук, который опрокинула косуля. Видите, его нижние ветки перекрывают дорогу?

— Да, провалиться бы этой косуле, — покачал головой Франц. — Задала вам работы не на один день, верно?

— Так и есть, господин почтальон.

— Вот что, — Франц стянул полушубок и ловко повесил его на веточку. — Коль мы соседи, нужно помогать друг другу. Давайте уберем этот сук с дороги.

— Господин почтальон! — воскликнул приятно удивлённый Бернард. — Это же не ваша работа, а моя! Мне и трудиться.

— Что вы, — махнул лапой Франц. — Мне тоже нужна исправная дорога. Вот понесу я письмо государственной важности, — он многозначительно поднял палец, — и вдруг появится лиса. Помню, вы мне рассказывали про какое-то исследование… Ну, там ещё писали, на сколько процентов дёрн защищает от лис. Подскажите, на сколько?

Вопрос был задан в той шутливой манере, когда оба собеседника понимают его абсурдность.

— Кажется, на тридцать! — засмеялся Бернард.

— Ну, если на тридцать, тогда точно пронесёт! — и Франц расхохотался от души.

Так два мыша стояли в небольшой канавке посреди альпийского леса и громко смеялись.

Ветер, разошедшийся с новой силой, проносил снежинки над их головами, только мыши этого не замечали, равно как и крепчавшего мороза. Им было жарко от работы — Бернард сбегал за двуручной пилой.

Франц, будучи помоложе, забрался на сук, а Бернард остался внизу. Они пилили, подбадривая друг друга весёлыми шутками, и дело спорилось. В конце концов им удалось освободить сук от небольших веток и разделить его на части. Мыши провозились ещё с полчаса, вытаскивая остатки дерева из канавки, как вдруг Франц задрожал: порыв ледяного ветра выстудил его до костей.

— Ух! — только и выдохнул он. — Напрасно я сбросил полушубок.

Он перебежал туда, где оставил одежду, и с удивлением обнаружил сугроб.

— Оглядитесь вокруг, господин Бернард! Как намело!

Лес необыкновенно преобразился. Мало-помалу снег покрыл ветки деревьев, траву и опавшие листья; сильный ветер посеребрил иглы елей и стволы клёнов. Обоим мышам стало очень холодно, силы и трудовой задор разом покинули их. Бернард потянулся к забытой фляге с чаем и обнаружил там корочку льда.

— Пожалуй, надо заканчивать работу, — задумчиво сказал он. — Дёрн стелить ещё долго, а сугробы наметает быстро.

— И становится холоднее, — добавил Франц, натягивая полушубок. Он негромко выругался, когда снег с воротника съехал ему за шиворот.

— Господин почтальон, позвольте вас пригласить на обед.

Франц пробовал отказаться, но скорее из вежливости. Было видно, насколько он рад приглашению:

— Благодарю, господин дорожник! Утром, отправляясь в путь, я планировал добраться до вашего соседа, что живёт дальше на перевале, и у него заночевать. А завтра, подкрепившись, начать спуск в соседнюю долину. Однако теперь я вижу, погода портится. Будет не лишним сначала пообедать, а затем продолжить путь.

Довольные друг другом, мыши собрали инструмент и направились к башне. Канавка защищала их от ветра, идти было не так уж сложно.

— Я обратил внимание на листья возле места, где мы пилили сук. Они сложены так, будто кто-то в них прятался, — вдруг сказал Франц. Поскольку больше никого, кроме Бернарда, в окрестностях не наблюдалось, вопрос был формой вежливости, и мышак, конечно, сразу это понял.

— Да, я спрятался. Мне показалось… — здесь он замялся, и это не укрылось от Франца, который был не так-то прост, как можно подумать о деревенском почтальоне. — В общем, мне показалось, что приближается кто-то большой.

— Вы имеете в виду зверя? — уточнил Франц и на всякий случай прислушался, однако за воем ветра не услышишь мягкого топота рыси.

— Я не знаю, что это было, только вдруг перестал дуть ветер и всё в лесу замерло. Так ведь не бывает, — пробовал объяснить Бернард. — А потом из леса придвинулось что-то и пошло на меня, будто бы ломая деревья, но в то же время ничего не трогая и шума никакого не производя.

— И пришло оно оттуда? — палец Франца в точности указал направление, где проявилась лесная жуть. Причем сказал так, словно заранее знал ответ.

Удивление красноречиво проступило на мордочке Бернарда.

— Вы не из этих мест, так? — уточнил Франц.

— Я родился в Граце, но после свадьбы мы с Элизой переехали из Зальцбурга сюда. В Зальцбурге я учился, там её и встретил.

— Тогда позвольте объяснить всё по порядку. Первый раз я прошёл этой тропой с моим отцом, когда был ещё мышонком, и часть пути он вёз меня на спине, — усмехнулся пожилой почтальон. — Я это хорошо помню. Огромные ели над головой, ярко светит летнее солнце, мои маленькие пальцы вцепились в шкуру папы, и я пытаюсь не соскользнуть. Между прочим, тогда уже стояла ваша башня, а вот кто там работал — не знаю.

Мыши подошли к месту, где канавка заканчивалась, а до зарослей травы тянулось снежное поле в метр шириной. Они замолчали, принюхиваясь и поводя ушами. Нет ли рядом хищников? Грозно выл ветер и летел снег, заставляя всё живое убираться в свои норы. Мыши перебежали открытое пространство и спрятались в траве. Разговор продолжился.

— После той памятной поездки на папе мы с моими друзьями много раз бывали в лесу, собирая хворост для очага. Конечно, когда я уже подрос и родители отпускали меня одного, — пояснил Франц. — Так что можете мне поверить — лес мне как родной.

— Почему вы это рассказываете?

— Потерпите, мой друг, я подхожу к самому главному, — почтальон указал в сторону ручья. — Вам говорили, что там?

— Да, чиновник Министерства, который передавал мне башню, показал место, где нужно набирать воду. Есть пологий берег близ водопада, лапы не замочишь.

— А он сказал, что находится ниже по течению ручья? — уточнил Франц.

— Ну, что там урочище, куда местные не ходят, — Бернард пожал плечами. — Вот, в общем, и всё.

— А почему не ходят, разве он не сказал? — упрямо допытывался почтальон.

— Будто есть разного рода суеверия… — Бернарду хотелось окончить разговор и поскорее войти в тёплую башню.

— Суеверия?! Так это у них называется?! — искренне возмутился Франц. Его лапы сжались в кулаки. — Впрочем, чего ещё ждать от кабинетного писаки, который в лесу-то бывает раз в жизни. Да спешит обратно, всем рассказывая, какой опасности подвергался во имя службы!

Конец ознакомительного фрагмента.