Алексей Котиков. Минское антифашистское подполье в рассказах его участников

Евгений Иоников

В декабре 1942 года Пантелеймон Пономаренко доносил о событиях в оккупированном Минске Абакумову: «… указываемый Котиковым подпольный горком, членом которого он состоял, не является оставленным нами для подпольной работы и не включал в себя ни одного человека, известного нам и оставленного для работы в тылу. Весьма возможно, что этот подпольный горком был подставным для выявления и арестов оставленного для работы партийного актива».О последствиях этого заявления – на примере судьбы А. Котикова.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Алексей Котиков. Минское антифашистское подполье в рассказах его участников предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Создание горкома →

ISBN 978-5-0051-4580-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Первые немецкие самолеты появились над Минском около полудня 23 июня 1941 года. Как пишет белорусский историк Ирина Воронкова, в тот раз немцы сбросили бомбы только на Товарную станцию и аэродромы в Лошице (Аэропорт Минск — 1) и в Слепянке (р-н улиц Столетова, Уральской, ныне этот аэродром не существует).

На следующий день, 24 июня, город бомбили с утра (9 часов 40 минут) до вечера (21.00). В этот день гитлеровцы нанесли четыре массированных удара по Минску, в каждом из которых участвовало до 50 немецких бомбардировщиков (Воронкова называет их максимальное количество — 47 самолетов во время первого, утреннего налета). Бомбили, в основном центр города, в том числе жилые кварталы, и лишь частично — окраины, где располагались промышленные предприятия. Уже в первой половине дня прекратили работу городской транспорт и магазины, вышли из строя электроснабжение и водопровод. Городские пожарные отряды с помощью жителей боролись с огнем, но только до тех пор, пока была вода. Со второй половины дня жизнь в Минске была парализована. К вечеру был уничтожен весь центр города.¹

В 20.00 (по другим сведениям, в 21.00) центральные органы власти получили приказ командования Западного фронта об эвакуации в Могилев. В ночь на 25 июня 1941 года правительство БССР, а также партийные и советские органы власти, военные штабы и руководство НКВД покинули столицу.

Минский железнодорожный вокзал в июне 1941 года. Фото: https://vk.com/minskphotohistorynews

В результате бомбардировок 23 и (особенно) 24 июня Минский железнодорожный узел был фактически выведен из строя: подъездные пути оказались разрушенными, а значительная часть подвижного состава уничтоженной.

В сложившихся условиях к эвакуации населения, учреждений, фабрик и заводов города, по сути дела, даже не приступили. Не успели вывезти оборудование ни одного из 332 промышленных предприятий Минска, покинуть город удалось лишь незначительной части рабочих и служащих.²

Точное количество отправленных 23—25 июня эшелонов из Минска неизвестно, документов об эвакуации через Минский железнодорожный узел не сохранились. Ирина Воронкова, ссылаясь на воспоминания заведующего отделом транспорта и связи ЦК КП (б) Б М. И. Сарычева, называет 50 эшелонов, отправленных в эти дни на восток. Секретарь ЦК П. 3. Калинин в опубликованных после войны воспоминаниях пишет о 10 составах, отправленных из города 24 июня.³ В одном из этих последних эшелонов были эвакуированы семьи партийных и советских работников, в том числе и семья самого Петра Калинина (родители и жена с сыновьями). Многие горожане пытались выйти на восток пешком или выехать на попутных машинах. Некоторые вышли из города и пережидали бомбежки в окрестных деревнях и селах, а после их окончания возвращались в Минск.⁴

Утром 25 июня 1941 года из Минска вышел последний эшелон, на котором в эвакуацию уехали сами железнодорожники.⁵

В оккупированном Минске

Недалеко от города, на станции Седча (Осиповичское направление), руководство эшелона во главе с начальником политотдела Минского железнодорожного узла Мироновым отцепило паровоз и, взяв себе классный вагон, оформило его литерным составом и продолжило путь на восток. В числе брошенных на крохотной станции оказались начальник минского паровозного депо Федор Кузнецов, начальник отдела кадров Алексей Котиков, его заместитель, бухгалтер и, надо полагать, множество рядовых железнодорожников.

Военный комендант станции обвинил их в том, что они поторопились с эвакуацией, что Минск будут защищать, нужно возвращаться в город, восстанавливать транспорт, паровозы, связь. Секретарь Руденского райкома партии, которому они сумели дозвониться, отдал им прямое распоряжение вернуться в Минск и продолжить работу. Котиков с Кузнецовым и несколько их сотрудников (всего шесть человек) пешком отправились назад.

В Минск они пришли 27 июня утром. Город горел, на улицах царили паника и неразбериха. В железнодорожной больнице лежали раненые красноармейцы, для них с уцелевших железнодорожных складов вернувшиеся выделили продукты. До вечера на запасных путях они разыскали несколько паровозов, два из них успели растопить.

Так описывал эти дни Алексей Котиков в беседе с секретарем ЦК КП (б) Б, Петром Калининым, состоявшейся у него 4 декабря 1942 года в Белорусском Штабе Партизанского Движения⁶.

Его попутчик и непосредственный начальник Федор Кузнецов уточнил отдельные детали этой истории. После возвращении от Руденска в Минск они остановились на улице Чкалова, 2, в большом железнодорожном доме, в одной из квартир которого проживал Кузнецов. Ранее он успел отправить в эвакуацию свою семью и оставался один в пустой квартире. Алексей Котиков по неизвестной причине не сумел вывезти из Минска жену и малолетнего сына; его семья оставалась в Минске до освобождения города в 1944 году.

Жильцы дома №2 прятались от бомбежек в подвале. Там же, в подвале, заночевали и они. Кузнецов, как старший по должности, высказал уверенность, что царящие в городе беспорядки и растерянность в ближайшее время будут преодолены, отметил, что командный состав возвращается на свои места и вот-вот им, железнодорожникам, будет дано указание по организации военных перевозок.

На следующее утро, 28 июня 1941 года, в город вошли немцы.

Застигнутые врасплох, они вынуждены были действовать по наитию: прокрались в контору депо и уничтожили документы отдела кадров (у Котикова был ключ от сейфа) и партбюро, а также различного рода списки, доску почета (фотографии)⁷ — одну часть документов сожгли в паровозной топке⁸, а другую спустили в колодцы канализации первого сектора веерного депо. С собой они взяли бланки удостоверений личности и печать, которые в дальнейшем помогут им выйти из немецкого лагеря.⁹

2 июля в Минске был распространен приказ военного коменданта о регистрации мужского населения. Оставшиеся в городе мужчины (местные жители и беженцы) в возрасте от 17 до 55 лет (по другим данным — до 45) должны были 3 июля явиться к комендатуре, располагавшейся на улице Фрунзе. До войны эта улица называлась Фрунзенской (до революции — Госпитальной), северной своей частью она пересекала Советскую (проспект Независимости) и доходила до Широкой (Куйбышева) — почти до Оперного театра. Не явившимся грозили суровыми мерами — вплоть до расстрела.

Лагерь в Дроздах

По словам наблюдавшего издали за происходящим Василия Сайчика, комендатура располагалась в здании столовой или гостиницы, рядом с театром. Собравшихся для регистрации мужчин по домам не отпустили, их отправили сначала в лагерь за Сторожовку (около кладбища), а 5 июля перегнали в Дрозды — в устроенный на берегу Свислочи пересыльный лагерь военнопленных (дулаг). Территория его была обнесена колючей проволокой, периметр охранялся пулеметами. На первых порах собранных в лагере людей не кормили, а в подходивших к реке напиться стреляли. Позже знакомые и родственники начали приносить находящимся за проволокой кушанье и воду¹⁰.

6 или 7 июля немцы отделили содержавшихся до того вместе рядовых красноармейцев от командного состава, гражданских от военнопленных, а евреев — от заключенных других национальностей.

До 20 июля местных жителей в основной своей массе освободили, еврейскую часть узников отпустили в последнюю очередь — транзитом через городскую тюрьму на улице Володарского в образованное к тому времени за Немигой гетто. Евреев инженерно-технических специальностей из лагеря увези и, как полагали выжившие, расстреляли¹¹. Военнопленные оставались в лагере вплоть до его ликвидации — в августе и сентябре их перераспределили по офлагам (командный состав) и шталагам (рядовых красноармейцев).

Котиков, как и многие минчане, явился на регистрацию, следствием чего стало его пребывание в Дроздах. В лагере он пробыл 6 дней. Для прохождения регистрации требовались документы. Его паспорт, однако, сгорел вместе с квартирой еще во время немецкой бомбардировки Минска 24 июня. Котиков во время пожара был на работе и не смог что-либо спасти, ни вещей, ни документов. При нем оставались партийный билет (вернее, кандидатская карточка) и удостоверение железнодорожника.

Для подтверждения своего статуса гражданского лица, жителя Минска, он не мог, естественно, предъявлять партийные документы — он спрятал их в городе. Не хотел он во время регистрации показывать и удостоверение железнодорожника, поскольку оформлено оно было на должность начальника отдела кадров, что подразумевало в довоенные годы тесный контакт с НКВД и немцам об этом могло быть известно. Оказавшись в Дроздах, Алексей Котиков порвал удостоверение. Вместо него он заполнил имевшийся у него чистый бланк, указав в нем должность помощника машиниста. К этому времени немцы начали отпускать из лагеря не вызвавших особых подозрений рабочих и мастеров различных специальностей — в том числе и железнодорожников. Назвав себя машинистом, Котиков рассчитывал выйти из лагеря¹².

Уже после войны и частичной реабилитации, выступая 29 мая 1958 года перед комиссией ЦК КПБ, исследовавшей историю минского подполья, он рассказал, что из этого получилось. 8 или 9 июля 1941 года в лагерь приехал Флейнбаум (в некоторых документах Котиков называет его Фленбаумом, а также Пленбаумом), поволжский немец, работавший до войны на железной дороге. По распоряжению комендатуры он начал отбирать из числа железнодорожников, содержащихся в лагере, специалистов для работы в Минском депо. Всего Флейнбаум отобрал около двухсот человек. В их число попал и Котиков с его липовым удостоверением.

На следующий после освобождения день они собрались у Кузнецова (Чкалова, 2; Федор Кузнецов, как и многие другие железнодорожники, тоже побывал в Дроздах и тоже был освобожден по запросу Флейнбаума). Обсудив сложившуюся ситуацию, во избежание неприятностей, решили выйти на работу в депо, как того и требовали условия освобождения из лагеря. Устроились в разных местах¹³. Кузнецов вернулся на свой довоенный пост и занял должность русского шефа железнодорожного депо¹⁴ (оно управлялось двумя руководителями; пост немецкого шефа оставался за Флейнбаумом). Алексей Котиков устроился учетчиком на угольный склад. Там он отработал месяца два, а затем перешел на нелегальное положение¹⁵.

Каким образом произошло приобщение наших героев к подпольной работе сложно судить. В послевоенных воспоминаниях, в протоколах их допросов органами НКВД (а позже — органами МГБ) это трактуется ими как вполне естественная и необходимая акция для оставшихся в оккупации коммунистов. «Работая на железной дороге, я часто посещал квартиру члена ВКП (б) Кузнецова Федора Спиридоновича — начальника депо, который оставался в этой должности и при немцах.

Кузнецов в беседах со мной неоднократно высказывал мысль о необходимости организации оставшихся коммунистов железнодорожного узла для борьбы с оккупантами», — говорил 30 декабря 1942 года на допросе в НКВД Алексей Котиков.

Их вхождение в подполье, впрочем, могло носить и более прозаичный характер — сама жизнь в оккупированном городе выталкивала многих его обитателей из среды обывателей в ряды сопротивления.

21 марта 1943 года некий Глазков А. А., его сокамерник во внутренней тюрьме НКВД в Москве (Лубянка) и, вероятно, внутрикамерный агент, сообщал своему куратору о некоторых особенностях жизни Котикова, да и других минских железнодорожников под немецкой оккупацией. В доверительных беседах с Глазковым Котиков не отрицал того факта, что в период своей легальной работы в Минске, как и многие жители оккупированного города, принимал участие в различного рода махинациях, а также спекулировал дефицитными в те времена товарами, доступ к которым железнодорожники время от времени получали в силу специфики своей профессиональной деятельности. В частности, Котиков сообщил своему сокамернику, что продавал на сторону (жителям города) уголь с железнодорожного склада.

Время от времени он ездил на станцию Негорелое и там выменивал на продукты питания дрожжи, иглы, нитки и краску. Путь туда и обратно он проделывал не в вагоне, а на паровозе, совместно с немецким машинистом, с которым расплачивался обычно колбасой и салом.

Приходилось ему участвовать и в изготовлении, использовании и распространении фальшивых продуктовых карточек. Как заявлял Глазков, Котиков ухитрялся получать пайки в Минске по 25 карточкам, из них 15 карточек он тратил на семью, а остальные 10 раздавал товарищам.

Глазков с нескрываемой завистью писал в своем доносе о том, как роскошно жил в тот период Алексей Котиков: питался салом, яйцам и имел не снижающийся запас муки 7 — 8 пудов.¹⁶

Незаконные с точки зрения оккупационных властей способы выживания, однако, неизбежно приобщали некоторую часть горожан к политическому и военному сопротивлению. С течением времени кража угля и спекуляции работников минского железнодорожного депо начинали сочетаться с мелким вредительством (засыпали толченое стекло и песок в буксы), а позже и с откровенным саботажем на рабочих местах.

Так, вероятно, к августу 1941 года из числа «… работавших в депо надежных товарищей» вокруг авторитетных с довоенных времен руководителей (Федор Кузнецов, Алексей Котиков) образовалась группа, которая вредила немцам тем, что проводила некачественный ремонт паровозов и вагонов — по словам Алексея Котикова¹⁷.

К концу лета в Минске скопилось большое количество паровозов (резерв из нескольких сотен, в основной своей массе требующих ремонта). Немцы создали этот парк за счет своих мощностей, а также за счет паровозов, доставленных в минское депо с территории оккупированных стран¹⁸. За короткий срок группа Кузнецова и Котикова вывела из строя до 15 паровозов и до 100 вагонов¹⁹.

Факты саботажа в депо вскоре стали очевидными для оккупационных властей. В начале августа 1941 года были арестованы Федор Кузнецов и два железнодорожника (Ницневский и Богатель) из числа рабочих, непосредственно выполнявших ремонтные работы.²⁰

Кузнецова в скором времени, однако, выпустили. Как поведал Алексей Котиков, однажды, возвращаясь с работы, он встретил его возле Западного моста (железнодорожный мост над улицей Московской, отделяет ее от ул. Мясникова) — тот как раз был освобожден из-под ареста и шел домой. На расспросы Котикова Кузнецов отвечал, что был арестован «… за саботаж в проведении ремонта паровозов… [за то], что люди, работающие в депо, саботируют работу в депо и что он этому способствует.»

К счастью, вмешался Флейнбаум, который поручился за Кузнецова, что, вероятно, решило исход дела. Факты в отношении проводимого им саботажа не были подтверждены; дней через шесть после ареста его выпустили из-под стражи²¹.

Арестованные вместе с ним железнодорожники, а также арестованный отдельно от них начальник вагоноремонтного пункта Вадковский освобождены не были; судя по всему, их расстреляли. Позже жена Вадковского обращалась к Кузнецову с расспросами о судьбе мужа, а тот не знал, что ей отвечать²²: во время пребывания под арестом, он видел Вадковского лишь мельком, когда того вели по коридору здания полевой комендатуры. Вадковский не состоял в их группе и Кузнецов знал его только как начальника вагоноремонтного пункта, до войны ему с ним даже разговаривать не доводилось. Иными словами, Вадковский если и занимался саботажем, то действовал независимо от их группы.

Такое развитие событий вызвало подозрения у следователей МГБ, допрашивавших после освобождения БССР Федора Кузнецова, Алексея Котикова и других выживших подпольщиков.

«… как получается, что Кузнецов за все эти факты [саботажа]… к ответственности не привлекался?» — спрашивали на одном из допросов у Алексея Котикова, на что тот отвечал: «Об этом я ничего не могу сказать, но Кузнецов мне лично говорил, что он был освобожден по ходатайству Флейнбаума…»²³

Надо сказать, что у Котикова в свое время имелись некоторые сомнения относительно того, как Кузнецов объяснял свое освобождение. Задолго до следователей МГБ он задал ему несколько «неудобных» вопросов. Немцы, конечно, знали, что Кузнецов состоял в партии — его довоенная должность начальника депо крупного железнодорожного узла говорила об этом. Тем не менее, на допросах их не интересовало его более чем очевидное членство в ВКП (б) — на упомянутой встрече у западного моста Кузнецов сообщил Котикову, что этот вопрос даже не поднимался. После этого Котиков прямо спросил его, «… не продался ли он гестапо, но он это категорически отверг, указывая, что был коммунистом и коммунистом останется. [Котиков] Кузнецову поверил и какого-либо недоверия [у него] к нему не было.²⁴»

Создание горкома →

* * *

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

Воронкова И. Минск 22 — 28 июня 1941 года / И. Воронкова: Сообщения Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны. Выпуск 2. Минск, 2003, с. 14, 16 — 17

Воронкова И. Минск 22 — 28 июня 1941 года / И. Воронкова: Сообщения Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны. Выпуск 2. Минск, 2003, с. 21

Воронкова И. Минск 22 — 28 июня 1941 года / И. Воронкова: Сообщения Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны. Выпуск 2. Минск, 2003, с. 19 — 20

Калинин П. З. Партизанская республика / П. З. Калинин — М.: Воениздат, 1964. (336 с.) с.

Воронкова И. Минск 22 — 28 июня 1941 года / И. Воронкова: Сообщения Белорусского государственного музея Великой Отечественной войны. Выпуск 2. Минск, 2003, с. 23

БШПД. Материалы по городу Минску. Отчеты и докладные записки о деятельности Минского и Дзержинского подпольных комитетов. Записи бесед с партизанами о действиях оккупантов в Минске Январь 43 — август 1943 г. Беседа с членом минского подпольного комитета Котиковым. 4.12.42 г., г. Москва. НАРБ, Ф. 1450, оп. 2, Д 1299, Л. 147

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. (Коллекция). Особая папка. Выписки из протоколов допросов лиц, принимавших участие в партийном подполье гор. Минска в 1941 — 1944 гг. и справкам КГБ при СМ БССР о Минском подпольном комитете 1941 — 1944 гг. Т.1. 1942 г. — 1959 г. Собственноручные показания гр. Кузнецова Федора Спиридоновича от 23 ноября 1956 г., гор. Минск. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 272 — 273

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. Стенограмма заседаний комиссии ЦК КПБ по Минскому партийному подполью. Первый экземпляр. Стенограмма выступления Котикова А. Л. 28 мая 1958 г. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 75, Л. 123

ЦК КП (б) Б Оргинструкторский отдел. Отчеты, докладные и записи бесед с участниками Минского подполья. Беседа с работником Минского подпольного комитета т. Сайчиком Василием Ивановичем. 11 декабря 1942 г. гор. Москва. НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 659, Л. 71

ЦК КП (б) Б Оргинструкторский отдел. Отчеты, докладные и записи бесед с участниками Минского подполья. Записка в ЦК КП (б) Белоруссии партизанки Рубинчик Ханы Израилевны. Партизанский отряд «Белорусь» (командир Покровский). Ф. 4п, оп. 33а, Д 659, Л. 29

БШПД. Материалы по городу Минску. Отчеты и докладные записки о деятельности Минского и Дзержинского подпольных комитетов. Записи бесед с партизанами о действиях оккупантов в Минске. Январь 43 — август 1943 г. Беседа с членом минского подпольного комитета Котиковым. 4.12.42 г., Москва. НАРБ, Ф. 1450, оп. 2, Д 1299, Л. 147

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. (Коллекция). Особая папка. Выписки из протоколов допросов лиц, принимавших участие в партийном подполье гор. Минска в 1941 — 1944 гг. Т.1. 1942 г. — 1959 г. Заявление Секретарю ЦК ВКП (б) товарищу Жданову бывшего секретаря Минского железнодорожного районного комитета и члена минского городского подпольного комитета партии Котикова Алексея Лаврентьевича, осужденного Особым совещанием по ст. 58-к к 15 годам ИТЛ. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 202 (оборотная сторона)

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. (Коллекция). Особая папка. Выписки из протоколов допросов лиц, принимавших участие в партийном подполье гор. Минска в 1941 — 1944 гг. и справкам КГБ при СМ БССР о Минском подпольном комитете 1941 — 1944 гг. Т.1. 1942 г. — 1959 г. Заявление подследственного Глазкова А. А. старшему следователю НКВД СССР капитану госбезопасности Путинцеву. 21 марта 1943 года. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 170

ЦК КП (б) Б Особый сектор. Постановления и выписки из протоколов Минского подпольного ОК, Докладные, справки, отчеты и донесения руководителей партизанского движения. «О работе Минского Подпольного комитета со дня его организации». Отчет Центральному Комитету КП (б) Б. НАРБ, Ф. 4п, оп. 33а, Д 185, Л. 325

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. (Коллекция). Особая папка. Выписки из протоколов допросов лиц, принимавших участие в партийном подполье гор. Минска в 1941 — 1944 гг. Т.1. 1942 г. — 1959 г. Протокол допроса обвиняемого Котикова Алексея Лаврентьевича. 20 февраля 1946 г. гор. Минск. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 105, Л.178 — 179

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. (Коллекция). Особая папка. Выписки из протоколов допросов лиц, принимавших участие в партийном подполье гор. Минска в 1941 — 1944 гг. Т.1. 1942 г. — 1959 г. Протокол допроса обвиняемого Котикова Алексея Лаврентьевича. 20 февраля 1946 г. гор. Минск. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 105, Л. 179

Минский подпольный партийный комитет КП (б) Б. (Коллекция). Особая папка. Выписки из протоколов допросов лиц, принимавших участие в партийном подполье гор. Минска в 1941 — 1944 гг. Т.1. 1942 г. — 1959 г. Протокол допроса обвиняемого Котикова Алексея Лаврентьевича. 20 февраля 1946 г. гор. Минск. НАРБ, Ф. 1346, оп. 1, Д. 105, Л.178 — 179