Квадратность жизни. (Сборник рассказов)

Евгений Жироухов

Для многих живущих жизнь проста и понятна подобно спичечному коробку. Для некоторых живущих – чрезвычайно сложна и закручена, как лента Мёбиуса. Каждый подбирает по своему усмотрению геометрическую форму выражения собственного существования. В рассказе «Квадратность мира, или пожарная лестница» главный персонаж, дойдя до болезненно обострённого восприятия окружающей рутины, пытается извлечь из убогости своего существования некий «корень истины». Все мы, живущие, бывает порой, представляем свою жизнь подходящей для неё фигурой. Некоторые – острым треугольником, другие – уютной овальностью.

АНАЛИЗ КРОВИ

(рассказ)

Дверь, скрипнув, приоткрылась. На пороге возникло что-то бесформенное, в белом балахоне, похожее на привидение, и шёпотом спросило: — Закурить есть?

Петька Лесников привстал с кровати и кинул «привидению» пачку сигарет. Спросил унылым голосом: — Опять простыни дырявишь? Ох, выселит тебя комендантша из общаги. Вот увидишь, Витёк, нехорошие последствия.

Привидение махнуло рукой, село напротив Лесникова на табуретку, из-под белого балахона высунулась штанина джинсов. — Скукотища же какая, Петь. Я хоть немного народ попугаю — всё какое-то веселье, и мне и людям…

Сизый дым в сумерках комнаты свивался спиралью и медленно выползал в форточку. После третьей затяжки Витька спросил:

— Ты что на танцы не идёшь?

— Неохота, — вяло ответил Лесников.

— Переживаешь?

— Насчёт чего это мне переживать? — Лесников поднял голову с подушки.

— Ну-у, из-за неё, из-за Ленки…

— Брось, — Лесников махнул ладонью. — Не из тех она, из-за которых переживают.

— Говорят, ребёнок-то твой…

— Кто говорит? — тихо, но с раздражением, спросил Петька.

— Да все говорят, — развёл руками Витька.

— Знаешь, что? — Лесников повернулся лицом к стенке. — Дуй отсюда, нечистая сила, я спать хочу…

Вот уже который день Петьку Лесникова мучило плохое настроение. По натуре человек жизнерадостный, Петька испугался охватившей его печали решил про себя, что, видимо, в глубине его организма зарождается какая-то серьёзная болезнь… Не в нахальной же Ленке с химического факультета, в самом деле, причина его хандры.

Что тут такого душевно-надрывного, если прошедшей осенью они, как говорится, слегка полюбили друг друга. Без любви, ясное дело, на интим и под ружьём не пойдёшь. Ну, полюбили, потом — разлюбили. Тихо, без упрёков, без всяких нервных драм расстались. Жизнь продолжалась, на место Петьки быстро нашёлся чернявый симпатяга Налиджан, и Ленкино место возле Петьки не пустовало.

Сейчас начало лета — и у Ленки родился сын. Событие, конечно, рядовое — в масштабах страны. Родился так родился, пусть считается пока… Но в общежитии все заговорили, что мальчик — копия Лесников. А Налиджан при встрече коварно щурил восточные раскосые глаза.

«Нашли дурака, да? — мысленно огрызался Петька, представляя, как Ленка направляет против него общественное мнение. — Не на того напали. Не выйдет фокус».

И Лесников приготовился к длительной моральной осаде. Однако несчастная мать-одиночка не лила слёз у его ног, не бегала по деканатам-ректоратам, а, напротив, ходила гордая, будто совершила бог весть какой подвиг.

На первом зачёте в эту летнюю сессию Петька здорово «плавал». Преподаватель чмокал губами и закатывал глаза под брови, что означало, что Петькины ответы не совпадают с его мнением на заданные вопросы. Потом вернул Петьке обратно зачётную книжку. Тут в аудитории кто-то ляпнул, что у Лесникова родился сын, поэтому он никак не может сосредоточиться. Преподаватель счёл сию причину «уважительной», забрал у Петьки зачётку и вывел в ней «зачёт». Петька буркнул «спасибо».

— Видишь, какой помощник у тебя народился, — заметила Петькина однокурсница, «девушка в годах», прозванная «Тётей Полей». — Вот, уже помогает бате в учёбе. — Ну уж, мда, — протянул хмуро Петька. — Пусть лучше бы Налиджану помогал.

— При чём тут Налиджан? — всплеснула руками тётя Поля. — Тебя хоть совесть чуть-чуть мучает?

— При чём тут совесть. Совесть, совесть… — бурчал, уходя Петька.

Тем же вечером Петька зашёл в комнату к тёте Поле. — Давай, мать, чайку, что ли, попьём, — непринуждённо предложил он, усаживаясь за стол.

Тётя Поля любила угощать навещавших её однокурсников чаем со всякими там печёными рукоделиями, которые были её единственным шансом понравиться какому-нибудь мужчине.

Петька пил чай, хрумкал печеньем и водил глазами по стенам комнаты, слушая краем уха общежитские сплетни. Дождавшись паузы, спросил:

— Что посоветуешь, Полин? Поговорить вот зашёл по-серьёзному.

Полина свела к переносице рыжеватые бровки, пристально посмотрела на Лесникова, мол на самом деле хочет поговорить с серьёзными намерениями — и кивнула головой. Только лишь Петька промолвил два слова, Полина перебила его и затараторила об отцовском долге, брошенных малютках, материнской доблести Ленки с химфака, бросившейся в омут материнства, как классическая Екатерина с волжского обрыва…

— Пошла молоть, — поморщился Лесников. — Что ты мне агитку распеваешь? Я сам без отца рос и, как видишь, не помер. И помирать ближайшие сто лет не собираюсь.

— Вот, вот, — опять затараторила Полина, — на себе испытал, что такое безотцовщина… И хочешь, чтобы твой сынуля…

— Тпру-у! — сказал Петька. — Где гарантия, что ребёнок не от Налиджана, Ивана, Степана?.. Ленка, сама знаешь, это Ленка… — Полина растерялась — и просто пожала плечами. — О чём и речь. — глубокомысленно закончил Петька и перевернул свою чашку кверху донышком. — И всё-таки, — сказала ему вслед «тётя Поля», — у ребёнка всегда один отец. Биологический. И если, этот отец — ты… Не будет тебе счастья и покоя до гробовой доски.

По коридору общежития неслась песня, распеваемая двумя пьяными голосами под дребезжание ненастроенной гитары:

Я хочу, чтоб мы тихо расстались,

И любовь нашу надо кончать.

Мы и так весь семестр целовались…

а ведь сессию надо сдавать…

Лесникову хотелось побыстрее разделать с экзаменами и уехать домой к матери. Набрав учебников, захватив графин с холодным чаем, он с утра пораньше забирался на крышу общежития.

Иногда сверху Петька замечал прогуливавшуюся возле общежития Ленку то с коляской, то с белым свёртком в руках. С неприязненным чувством, забыв о зубрёжке, Петька следил за ней, пока та не скрывалась за срезом крыши. К полудню шифер крыши накалялся, будто забытая на плите сковородка. С кружившейся от жары головой Петька стал спускаться по пожарной лестнице с внешней стороны здания. «Ой!» — услышал он под своими ногами. Петька опустил голову и увидел под лестницей детскую коляску и рядом Ленку.

Злая, как кошка, Ленка прошипела: — Не видишь, что ли? Ребёнка раздавишь… — Узнав Лесникова, она скромно потупила глаза, тихо, куда-то в сторону добавила: — Или тебе можно. Сам породил — сам и раздавлю…

— Мелешь, не зная чего, — отозвался Лесников и растерялся, выбирая, как обойти коляску.

— Пе-еть, — пропищала Ленка знакомыми плаксивыми интонациями. — А не поможешь мне коляску поднять на седьмой этаж. Больше некого попросить…

— А что ты делаешь на седьмом этаже, — нейтрально спросил Петька.

— А мне там комнату отдельную выделили… Как кормящей матери. Поможешь, а-а?

Петька с постным выражением лица развернулся обратно, взялся за борта коляски. Ленка как-то обрадованно засуетилась. Откинув полог коляски, вынула ребёнка. Из пелёнок выбились малюсенькие ножки. Розовые пятки — величиной с Петькин ноготь. «Пеленать не умеет… кормящая мать», — критически подумал Петька.

Ленка тут заверещала опять с плаксивыми всхлипами:

— Ой, а забыла же — мне ещё в молочную кухню надо. Побудь пять минуточек. Я быстро, — и положила ребёнка опять в коляску.

Лесников ничего не успел ответить. Ленка, вильнув заметно отощавшим задом, как коза, вприпрыжку понеслась по улице.

«Эх!» — Петька стоял у коляски с учебниками под мышкой, голый по пояс, в растянутых на коленях трениках, в старых тапочках и думал, как ему поступить. Если положить кирпич под колесо, коляска никуда не денется. Ребёнок спит. Дожидаться прихода Ленки — слишком много для неё чести.

Петька поискал глазами какой-нибудь предмет, что бы приспособить его под колесо. В это время из подъезда вышла группа знакомых ребят. Петька чертыхнулся, спешно повернулся к ним спиной и покатил коляску за угол общежития. Ребятёнок заворочался и, по непонятной причине, принялся обиженно попискивать. «Вот напасть-то», — вздохнул Петька. Он положил учебники на асфальт, покачал коляску — не помогло.

— А ну, прекратить! — строго приказал Лесников, откинув салфетку, прикрывающую личико дитёнка. На Лесникова, но как будто его не замечая, смотрели круглые серые глаза, малюсенькие губы кривились от хныканья и просяще причмокивали. «Соску хочет», — решил Петька и поискал в коляске пустышку. Но не нашёл и вслух обругал Ленку за расхлябанность. — Тю-тю-тю, — Лесников состроил из пальцев «козу», пощекотал через пелёнка животик ребёнка. Тот, не переставая попискивать, поймал в фокус взгляда чужое лицо и заорал уже громко и сердито.

Бесшумно и неожиданно, по своему обыкновению, позади Лесникова возникла комендант общежития Альбина Петровна.

— Сынка выгуливаешь? — одобрительно спросила она.

— Нет, — буркнул Петька, не желая вступать в провокационный разговор. — Просто подошёл… Бросили тут пацанёнка без присмотра…

— Кто бросил? — Мать его. Кто же ещё…

— Дела у вас, молодёжь, как я посмотрю. Перебрасываетесь живой душой, аки мячиком… Превратили общежитие… прости господи… Детей рожают, когда захотят, и от кого — сами не знают. Всё оттого, что воспитательная работа слабо ведётся… — отходя от Лесникова, неизвестно кому внушала Альбина Петровна.

Петька поднял учебники, обозлённо на себя и на всё вокруг, покатил коляску обратно к подъезду общежития. Ребёнок то ли от резкого толчка, то ли чувствуя себя виноватым перед Петькой, перешёл от крика к слабому мяуканью. Лесникова вдруг пронзила острая жалость. Он нагнулся, сказал успокаивающе:

— Ну что ты? Что ты? Успокойся… Хочешь, песню споём? Военную? А?

Из окна второго этажа высунулась бородатая физиономия и, улыбаясь, спросила: — Признал, что ли, наследника? — Признал, — без энтузиазма ответил Петька, просто каким-то суеверным чувством боясь обидеть отрицательным ответом мяукающего в коляске человечка.

— Как зовут-то?

До Петьки дошло, что имя ребёнка ему неизвестно. Чтобы не вдаваться в объяснения, сказал небрежно: — Пока числится под порядковым номером.

Борода посоветовал несколько имён, по его мнению, самых модных в текущем сезоне, поинтересовался, почему плачет дитя — и сам же объяснил: потому что ещё не привык к отцу.

Лесников со всем соглашался. Бородатый — всё-таки старшекурсник, в этих вопросах, наверное, разбирается квалифицированней. — Может, он того… проголодался? — спросил уважительно Петька.

— Возможно, возможно… — Бородатый в своём глубокомыслии напоминал молодого аспиранта, замещающего на лекции старого профессора. — Вы его чем питаете? Грудью или через соску?

Петька поморщился и уверенно ответил: — А всем. Он особенно солёные огурцы любит. — Ну-у? — серьёзно удивился «борода». Потом он что-то рассмотрел на дорожке, идущей от трамвайной остановки, и успокоил Лесникова: — Вон, идёт ваша мамаша… Не спешит. — Вот я ей устрою сейчас мамину школу, — со зловещей интонацией сказал Петька.

Старшекурсник остерегающе помахал указательным пальцем. — Лишний кипишь здесь ни к чему. Но! Но поставить на место нужно. Она должна внимать твоему голосу, как старая верная собака.

Беззаботно размахивая сумкой Ленка подошла и, опустив ресницы, виновато проговорила:

— Петь, я так спешила, так спешила… Как тут Аркашка? Погуляли?

Петька ответил неразборчиво, каким-то горловым звуком.

— Аркадий — тоже хорошее имя, — заметил из своего окошка бородатый старшекурсник.

— Ну ты теперь свободен. Дальше — я сама.

Ленка перекинула сумку на сгиб руки, подхватила ребёнка из коляски.

Из сбившихся пелёнок выскользнула, вся в складках, ручонка и потянулась к Ленкиному носу. Та игриво поймала её губами и засюсюкала:

— Ты — мой маленький, ты — мой красивенький… Соскучился по мамочке…

Посмотрев исподлобья на все эти нежности, Петька сказал холодным голосом: — А ну, дай-ка сюда, — и подставил руки, точно собираясь принять поленницу дров. — Не видишь, весь распеленался. Заверни его как следует, простудишь пацана. Эх!..

— Жалко, что ли? — коварно улыбнулась Ленка.

— Жалко — у пчёлки, — сурово произнёс Петька.

Лесников с ребёнком на руках, теряя на ходу учебники из-под мышки, поднимался по лестнице со смущённой гримасой на лице. Позади коляску тащила Ленка и подбирала упавшие книжки. При встрече со знакомыми Петька краснел и отводил глаза в сторону. Ему все улыбались. Парни хлопали по плечу, а девчонки прямо млели от такой идиллии, чуть ли не пуская слезу от умиления.

Все почему-то считали себя обязанными поздравить Лесникова — но с чем, не объясняли. А сам Петька, злой и потный от смущения, огрызался фразой: «А пошли вы».

В комнате Ленки, аккуратно скатив ребёнка со своих рук, Лесников распорядился угрюмо:

— Кажись, мокрый он. Переодень… И покорми там чем-нибудь. Кажись, голодный он. Чем ты там его кормишь — всё время орёт и орёт. — Петька оглядел комнатёнку, завешенную постиранным бельём, и добавил строго: — Форточку закрой, сквозняков не устраивай. Соображать надо…

Ленка поспешно, как новобранец под взглядом ротного старшины, побежала исполнять указание. Петька забрал со стола свои учебники и, не сказав больше ни слова, ушёл.

Петька стоял перед кастрюлькой, закипающей на электроплитке, и помешивал фирменный супчик — «Два дня до стипендии» из аджики и кильки в томатном соусе. В комнату вошёл Витька-привидение, который вместо «привет» произнёс своё обычное «закурить — есть?».

Петька промолчал, помешивая задумчиво в кастрюле. Витька вздохнул, осматривая сбоку Петькино лицо, точно парикмахер клиента.

— Опять какой-то, смурной… В чём проблема?

— Купили меня, Вить. Понимаешь, с потрохами купили…

— Не понял, — сказал приятель, принюхиваясь к супчику в кастрюльке.

— Женюсь на Ленке, чёрт возьми! Понимаешь?

— Зачем? Не понял! Если не хочешь — зачем жениться?

— Как бы тебе объяснить… Заморит она сына… Такая баба непутёвая…

— Ага, честным хочешь быть, — бесстрастно определил Витька.

— Не знаю даже. Решил вот внезапно — аж не по себе стало… Это ж вся жизнь теперь изменится. Всё по-другому пойдёт.

— Потерпи до утра, мой совет, может, передумаешь.

— Может, — согласился Петька. Он молча мешал в кастрюльке, углубившись в свои размышления.

Немного погодя, произнёс, как резолюцию:

— На меня он похож — это факт. Я свои фотографии помню в этом возрасте. Вылитый…

— Ну-у, в этом возрасте — все на одно лицо. Можно, конечно, его кровь на анализ взять. Сейчас делают такие экспертизы. Установят процент тождества. — Да ты что! — Петька встрепенулся, чуть не уронив с плиты кастрюльку. — Кровь у ребёнка брать? Ему же больно будет!.. Не-е, я же чувствую — мой сын. Чувствую — и всё тут. Без всяких анализов… А Ленка… Ленку-то я перевоспитаю. Она — перевоспитается!