«Классовая ненависть». Почему Маркс был не прав

Евгений Дюринг

Евгений Дюринг – немецкий профессор, младший современник Маркса и Энгельса, занимался вопросами политэкономии и права. Идеи Дюринга получили широкое распространение, что побудило Энгельса подвергнуть их критическому анализу («Анти-Дюринг»). В советское время работы Евгения Дюринга по понятным причинам не издавались: теперь читателю впервые предоставляется возможность самому ознакомиться с его главным произведением. Помимо критики марксисткой теории «классовой борьбы», которую Дюринг называет «классовой ненавистью», он создает собственную картину общества и государства. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

© Перевод с немецкого Д. Ройтмана,

© ООО «Издательство Родина», 2023

От издательства

(предисловие 1908 г.)

Евгению Дюрингу исполнилось 75 лет. Наше издательство, являющееся как бы юбилейным, открывает издание полного собрания его сочинений его последней книгой. Пишущий эти строки хотел бы передать русской интеллигенции все свое глубокое уважение и любовь к этому могучему мыслителю, но, к сожалению, он не авторитет. Рано или поздно Дюринг получит, конечно, всеобщее признание, какого вполне заслуживает, но прежде ему надлежит еще вынести немало клеветы а-ля Энгельс.

Дюринг — жестокий антигебраист (слово «антисемит» он считает неточным). Он совершенно не верит в возможность всему еврейскому народу исправиться и считает необходимым как-нибудь заставить этот народ прекратить свое вредное существование. До такого безотрадного взгляда на еврейский вопрос мы еще не дошли, но мы считаем безусловно необходимым ознакомиться с дюринговой характеристикой еврейского народа всем тем, кто стремится разрешить еврейский вопрос, анализируя вполне искренне свои чувства. Наше издательство не сочло себя вправе издавать Дюринга с пропусками всех мест, касающихся евреев. Вероятно, такая операция обеспечила бы нам больший успех среди русского свободомыслящего общества. Но мы не гонимся за кратким успехом. Михайловский в 70-х годах горячо пропагандировал Дюринга, но обошел его антигебраизм. Это была роковая ошибка. Мы постараемся поставить Дюринга перед русской публикой со всеми его взглядами, как бы некоторые из них ни возмущали либерализма нашей интеллигенции. Дюринг — такой ум и такой характер, что в конечном счете нам бояться нечего, как бы ни были трудны первые шаги нашей пропаганды. Преодолев такие затруднения в деле изучения Дюринга, какие представляет, например, его антигебраизм, русская интеллигенция свободно и охотно отдастся изучению тех сторон дюрингова миропонимания, которые уже и теперь должны ее захватывать своей широтой и гордым настроением.

Итак, Дюринг — жестокий антигебраист. Он убежден, что евреев никто не любит. Вероятно, в этом убеждены вообще все. Просматривая литературу о Дюринге в журналах 70-х и 80-х годов, мы случайно натолкнулись на рецензию «Отечественных Записок» (1880, VI) на книгу Д.А. Хвольсона «О некоторых средневековых обвинениях против евреев». В этой рецензии факт общей нелюбви народов к евреям констатирован без всяких обиняков. «О. З.» были радикальнейшим органом и стояли, конечно, за равноправие евреев, но они не побоялись признать то, что есть сама действительность. И к чему, в самом деле, быть неискренним? Равноправие равноправием, а нелюбовь нелюбовью. Позволим себе сделать из упомянутой рецензии довольно большое извлечение.

В тех немногих случаях, утверждают «О. З.», когда Д. А. Хвольсон обращается к разъяснению причин обвинений против евреев, «его рассуждения принимают такой характер, что теряют в глазах русского читателя всякое значение. Вот, например, как объясняет он общую нелюбовь народов к евреям — нелюбовь, факт существования которой и он должен, разумеется, признать. «Евреи, — говорит г. Хвольсон, — издавна были более или менее нелюбимы народами, с которыми приходили в соприкосновение. Быть нелюбимым — неудобно, часто крайне неприятно, но отнюдь не стыдно. Иногда общая нелюбовь доставляет даже почет.

Бисмарк, например, с гордостью говорил, что он наиболее нелюбимый человек во всей Европе. Только крайнее лицемерие или личное ничтожество охраняет человека от ненависти. Каждому же умному человеку с самостоятельным характером приходится более или менее терпеть от ненавистников и бороться против недоброжелательства. Иначе и быть не может. Только утописты и мечтатели толкуют об общем братстве» (109).

Продолжая свои разъяснения причин нелюбви к евреям, он далее впадает уже в чисто фактическую ошибку, благодаря все тем же «патриотическим очкам». Именно он говорит, что недоброжелательство к евреям поддерживалось еще одним «особым обстоятельством», следующим: «человека не любят не тогда только, когда он хуже других, но весьма часто за то, что он лучше других. Последнее происходит не от зависти, так как люди редко признают преимущество за другими. Но его не любят за то, что он не таков, как другие» (109).

Далее объясняется, что и евреев не любят только за то, что они «не таковы, как другие». Г. Хвольсон, правда, имел настолько такта, что не решился поставить евреев превыше всех народов и объяснить нелюбовь последних завистью к их высоким достоинствам, но, как сейчас увидим, за него этот шаг сделали менее осторожные его единоплеменники.

Признаемся, мы впервые узнаем от г. Хвольсона, что резко выраженная индивидуальность — личная или национальная — заключает в самой себе причины враждебного к себе отношения. Смеем думать, дело заключается не в индивидуальности как таковой, а в её внутреннем содержании. Не в том дело, что евреи «не таковы», а в том, каковы они. Но раз вопрос дошел до этой точки, с еврейскими публицистами теряется всякая возможность серьёзного разговора. Пример у нас перед глазами. В только что вышедшем 22-м номере еврейской газеты «Рассвет» помещена рецензия на разбираемую нами книгу г. Хвольсона. Рассматривая причины нелюбви к евреям, рецензент категорически заявляет, что одна из причин заключается «отчасти в зависти» народов к евреям. В числе других причин рецензент указывает на какой-то «общий исторический закон», затем на «особенную роль» евреев и, наконец, на «корыстолюбие, желающее грабить, в соединении с лицемерием».

Рассуждать тут, очевидно, нельзя. Рассудок бессилен перед страстью, доводы бесполезны там, где их, так сказать, органически не могут воспринять. Все черны, одни евреи белы; все неправы, одни евреи правы; их «грабят», перед ними «лицемерят», их ненавидят, потому что им завидуют, а завидуют им потому, что они лучше, сильнее других, они между народами то же, что Бисмарк между обыкновенными людьми. Перед этою неспособностью к самокритике стоит, конечно, остановиться, как перед любопытным фактом национальной патологии, но бороться с ней мы не видим средств.

Так писали «черные» «О. З.» по адресу «белых» евреев. Неспособность к самокритике как факт национальной патологии Дюринг распространил на всю еврейскую нацию и точно также не нашел средств бороться с этой неспособностью. Прав ли он? Допустим, что не прав. Но тогда, чтобы поспособствовать еврейской самокритике, нелишне будет русской интеллигенции поближе познакомиться с критикой еврейского характера в сочинениях Дюринга. Дюринг — громадный ум, благородный и серьезный характер, свободный мыслитель и безусловно искреннейший человек. С чьей же критикой, как не такого человека, следует считаться?

Давным-давно, в 1881 году, г. Русанов писал в мартовской книжке «Дела», в статье «Экономика и политика»: «В своей новой брошюре о “Еврейском вопросе”, наполненной не доказательствами, а бранью против “жидов” Берне и Гейне, Спинозы и Лессинга, Маркса и Лассаля, Рикардо и Д’Израэли, содержателей ссудных касс и профессоров и т. д., Дюринг снова высоко возносит индивидуальность и вместе с тем дает в руки читателю нить к решению, каким образом талантливый писатель становится на точку зрения заклятых юдофобов». Нить, которую г. Русанов держал в руках в 1881 г., заключалась в том, что Дюринг, по его мнению, в «индивидуальности» видит все. Ну, а «где царит буржуазный принцип признания за индивидуумом независимости от общества, где единственным виновником является “злая воля” индивидуальности, там, конечно, будут считаться лекарством против всяческих бед “меры”, направленные против людей, а не против условий». Мы не станем подчеркивать того обстоятельства, что на самом деле Дюринг в «индивидуальности» видит далеко не все, что «злая воля» для него далеко не единственный виновник. Приписывать противнику взгляды, прямо противоположные своим, — плохой критический прием, хотя и очень соблазнительный для молодых критиков. Но с 1881 г. много воды утекло, взгляды г. Русанова с тех пор претерпели значительную метаморфозу, и одно время он даже был, по его собственным словам, отчаянным политиком в духе Дюринга.

Хотя в теперешнем миросозерцании г. Русанова заключается добрая порция марксизма, но все же он не отрицает теперь «политики» Дюринга, не нападает на «индивидуальность» и даже признает существование национальных характеров. Было бы, поэтому, крайне интересно именно теперь послушать от него, каким образом талантливый писатель Дюринг, которого Михайловский в 70-х годах считал одним из ближе всех стоящих в Европе к правде, стал «на точку зрения заклятых юдофобов».

Г. Русанов утверждал, что «Еврейский вопрос» Дюринга наполнен не доказательствами, а бранью. Многие и многие критики, мы уверены, будут повторять то же самое. Дело в том, что Дюринг, подобно Вольтеру, не нашел нужным скрывать свое отвращение к евреям и написал брошюру о них с беспощадной язвительностью, которая у либерально настроенных людей обыкновенно поднимает такие недобрые по адресу Дюринга чувства, что никаких его доказательств они уже не видят. (О юдофобстве же Вольтера публика обыкновенно ничего не знает.) Мы находим некоторое удовлетворение в том обстоятельстве, что такого крупного писателя, как Н. К. Михайловского, антигебраизм Дюринга не удержал от пропаганды его философских и политических идей. Правда, в 70-х годах, когда появились статьи Михайловского о Дюринге, последний еще не сконцентрировал своих взглядов на евреев в отдельной брошюре, тем не менее его антигебраизм был уже достаточно ярко выражен, например, в «Курсе философии». Какого мнения был Михайловский о «врейском вопросе» Дюринга, нам неизвестно. Но и после выхода в свет этой брошюры и после приведенного уже нами отзыва о ней г. Русанова Михайловский советовал именно этому самому г. Русанову налечь на философию, и в частности изучить Ланге и Дюринга. («Былое», 1907, VII. «Политика» Н. К. Михайловского).

В конце 1883 г., значит, два с лишним года спустя, Михайловский поместил в «О. З.» статью г. Красносельского «Голос жизни в области мысли», которую г. Красносельский написал, кажется, по предложению Михайловского и которую в настоящее время он считает юношеским панегириком Дюрингу. В этой статье, занимающей 64 страницы, относительно юдофобства брошено только одно замечание, и то в скобках, что «Дюринг — заклятый враг еврейства и всюду подозревает преследования с их стороны». Почему же Михайловского не оттолкнуло в то время от Дюринга юдофобство последнего? Потому, вероятно, что на юдофобстве, по его мнению, философия Дюринга не клином сошлась. Михайловский писал в статье «Утопия Ренана и теория автономии личности Дюринга»: «Может быть, вся громада природы, природа в целом, рисуется Дюрингу в слишком благодетельном для человека освещении, но относительно добродетелей отдельного человека он чужд всяких иллюзий. Исходным пунктом своих рассуждений он берет человека, как он есть, с его низкими и высокими, грубыми и мягкими побуждениями. Он стремится построить идеально прекрасное здание прямо из этих грубых кирпичей; будучи уверен, что игра страстей, заложенных в человека природой, должна привести к благополучному концу, и что жизнь сама по себе имеет громадную цену, он естественно ничего не прячет ни от других, ни от себя».

Эта позиция Дюринга Михайловскому страшно нравилась. Но Дюринг от критики характера отдельной личности последовательно перешел к критике национальных характеров. И здесь он также ничего не прячет ни от других, ни от себя; он берет нации, как они есть, с их низкими и высокими, грубыми и мягкими побуждениями; он стремится построить идеальное прекрасное здание человечества прямо из этих грубых кирпичей, он уверен, что игра страстей и здесь должна привести к благополучному концу. Было бы крайне интересно послушать критику Михайловского относительно этой части воззрений Дюринга, но он, наоборот, вскоре совсем перестал писать о нем, и только помещение статьи «Утопия Ренана и теория автономии личности Дюринга» в полном собрании сочинений свидетельствовало о его сохранившейся симпатии к Дюрингу.

Статью «Экономика и политика» г. Русанов посвятил «междоусобной» борьбе двух фракций. «В последнее время, писал он, эта борьба обострилась во всей Западной Европе. Вместе с тем ей удалось и в теории выразиться в наиболее ясной форме. Минуя ряд второстепенных и третьестепенных участников борьбы с той и другой стороны, мы можем остановиться на двух главных представителях теоретической розни между упомянутыми фракциями. На одной стороне мы видим уже известного нам талантливого энциклопедиста Евгения Дюринга, на другой — бесспорно превосходящего его по уму и эрудиции экономиста Карла Маркса с его неизменным alter ego, Фридрихом Энгельсом». Г. Русанов в то время стоял всецело на стороне последних. Против «немножко маньяка» Маркса за Дюринга выступил в майской книжке «Дела» за тот же 1881 год г. И. Кольцов (Л. Тихомиров), которого в этой полемике, по словам г. Русанова, снабжал и мыслями, и документами по некоторым вопросам социологии сам Михайловский.

Для нас этот факт очень интересен. Если г. Тихомиров и Михайловский приняли противопоставление Дюринга и Маркса и стали на сторону первого, несмотря на его заклятое юдофобство, то тем более это должны сделать мы, которые значительно более разделяем философские и политико-экономические взгляды Дюринга и несравненно более не одобряем мировоззрение Маркса. Нам прямо смешно утверждение, будто Маркс — бесспорно превосходящий Дюринга ум. Но об этом распространяться мы здесь не будем. Мы указываем только, что, и не разделяя антиеврейской позиции Дюринга, мы должны были бы воспользоваться сочинениями Дюринга в нашей собственной борьбе. Между тем и антигебраизм Дюринга, как мы уже говорили, заслуживает самого внимательного изучения.

«Дюринг известен своим антисемитизмом и в настоящее время является единственной крупной литературной величиной в этом лагере». «Тем интереснее послушать его беседу». Так думает г. хроникер внутренней жизни «Русского Богатства» (1894, IV). Михайловский как-то писал, кажется, по поводу помещения в «О. З.» одной статьи Л. Н. Толстого, что редакция не может отвечать за все мнения, конечно, побочные, высказываемые в помещаемых в журнале статьях. Мы лично думаем, что сам он не подписался бы под теми двумя страницами, которые упомянутый г. хроникер посвятил мимоходом Дюрингу. Приводим полностью эти две страницы.

«…Есть одна сторона немецкого антисемитизма, на которую мы должны обратить внимание, именно что в Германии антисемитизм всегда сопровождается славянофобием. Антисемит есть всегда славянофоб вообще, русофоб в частности. Совершенно те же призраки, которыми стараются испугать немцев, одинаково одними и теми же проповедниками приписываются и евреям, и славянам. Нашим антисемитам, взявшим свое учение из Германии, не мешало бы это помнить».

«Чтобы не быть голословным, мы остановимся немного на сочинениях известного немецкого писателя Дюринга. Дюринг известен своим антисемитизмом и в настоящее время является единственной крупной литературной величиной в этом лагере. Конечно, от него нельзя ждать ни явной недобросовестности, ни явной глупости, ни непристойного тона. Тем интереснее послушать его беседу. Когда он пишет о Людвиге Берне и Генрихе Гейне, то, как и следовало ожидать, эти немецкие писатели еврейского происхождения отделываются Дюрингом под орех. Берне чуть не бездарность; Гейне с небольшим талантом, но с дурной нравственностью; Лессинг по пути обзывается “еврейско-славянским ублюдком».”. Конечно, и евреи, и славяне могут только гордиться, что подарили миру Лессинга, но нетерпимость слепа и не останавливается даже перед явным парадоксом.

Перейдем, однако, к славянам. Прежде надо, однако, оговориться, что хотя Дюринг и говорит вообще о славянах, но занимается исключительно русской литературой, не цитируя ни одного польского или чешского писателя. Русских писателей он знает довольно много для иностранца, не знающего русского языка. Он знает, частью дает характеристики следующих русских писателей: Пушкина, Гоголя, Герцена, Тургенева, Толстого, Чернышевского, причем особое внимание оказывает Гоголю и Чернышевскому. Пушкина Дюринг считает подражателем Байрона, поверхностным, хотя и не без таланта. В Герцене признает некоторую художественность, но упоминает о нем мимоходом для сравнения его романа “Кто виноват” с романом Чернышевского “Что делать?”. Чернышевскому достается уже очень сильно и как экономисту, и как романисту, и как мыслителю, причем, к удивлению, оказывается, что известность и популярность Чернышевскому создали евреи за его дружбу к ним. Быть может, читатели не менее удивятся, узнав, что слава Тургенева и Толстого тоже раздута евреями, потому что эти писатели тоже благосклонны к евреям. Между тем, в сущности, и Тургенев, и Толстой “совсем не такие значительные писатели”. Больше других заслужил у Дюринга Гоголь. Оригинальность творчества и гениальная сила изображения покорили даже славянофобию Дюринга. Он признает его величайшим прозаиком XIX века и самым выдающимся писателем после смерти Гете, Байрона и Шелли. Это, конечно, очень много, и всякий беспристрастный человек согласится, что это недалеко от истины. Дюринг входит даже в разбор отдельных произведений Гоголя: “Ревизора”, “Тараса Бульбы” и “Мертвых душ”. Но как он воспользовался Гоголем в видах его специальной славяноюдофобии? Прием, употребленный при этом Дюрингом, чрезвычайно интересен. В “Тарасе Бульбе” его особенно прельщает несколько юмористических сценок, в которых выведены польские евреи того времени. В “Ревизоре” он отмечает испорченность русской администрации и замечает, что нельзя не признать знаменательным само построение лучшей русской комедии на этом мотиве русской испорченности. В “Мертвых душах” Дюринга особенно прельщает Кашкаров, и в этой главе он видит мастерское изображение самой сущности русского государства, но самого себя превосходит Дюринг, когда пытается объяснить фигуру Чичикова. Дюринг говорит, что герой романа представительствует всю нацию, вернее, даже всю расу (славянскую). “Не может быть случайностью, что величайший беллетрист России и всего славянства выбрал такого героя для главного своего произведения”.

В заключение спектакля оказывается, что славяне и евреи являются представителями одной и той же притязательной идеи покорить себе вселенную и поработить другие народы. Тот же Гоголь дает Дюрингу некоторый материал для обоснования этого обвинения.

Не мешало бы нашим антисемитам немного поразмыслить над этими параллелями. Не мешало бы немного более критически относиться к нападкам антисемитов на евреев, памятуя, что те же люди, теми же словами нападают на славян, и что крестовый поход, проповедуемый против евреев, проповедуется вместе с тем и против славян, в особенности против русских. Дюринг — очень крупная величина и по таланту, и по уму, его книга — выдающееся явление современной германской литературы, но и Дюринг не избегнул этого обобщения в одной ненависти евреев и славян. Другие это делают грубее и нелепее, но делают то же самое».

Так отделывается Дюринг. Сначала сделаем несколько мелких замечаний. Мы слышали, что в случае с Лессингом нетерпимость Дюринга так слепа, что не останавливается даже перед явным парадоксом, ибо де славяне и евреи могут только гордиться таким «еврейско-славянским ублюдком».

Пусть гордятся, но Дюринг-то сам ведь не признает Лессинга величиной. В чем же тут явный парадокс? Мимоходом заметим, что Дюринг посвятил вопросу о преувеличенной оценке Лессинга целую книжку. Берне и Гейне, как ожидал г. хроникер, отделаны под орех. Ну, что же, если под орех, так под орех. Скажем только, что почтенный рецензент «Мира Божия» был любезнее и признал, что даже в дюринговой критике Берне и Гейне заключается зерно истины. Со своей стороны мы будем надеяться, что со временем здесь признают не только зерно, но целую житницу истины. Относительно Чернышевского, Тургенева и Толстого русские читатели, конечно, не согласятся, что эти писатели своей славой обязаны евреям. И без еврейской пропаганды они пользовались бы у нас на Руси громадной известностью. Но, вообще говоря, что для дюрингова мировоззрения может значить, например, Л. Толстой! Он крупный художник. Но художественный талант — ведь только орудие. Взгляды же, проводимые Л. Толстым в его сочинениях, носят характер того традиционного мировоззрения, которое Дюринг, да и один ли только Дюринг, считает еврейским творением. Наше издательство имеет в виду издать статьи Дюринга о Л. Толстом, помещенные в его журнале. Было бы интересно сопоставить их со статьями о Л. Толстом Михайловского. Близость обоих критиков вне сомнения.

Но обратимся к главной мысли хроникерской заметки, к сопоставлению дюринговой юдофобии со славянофобией: «В заключение спектакля оказывается, что славяне и евреи являются представителями одной и той же притязательной идеи покорить себе вселенную и поработить другие народы». Так ли? В русском переводе «Еврейского вопроса» Дюринга, на 5-й и 6-й страницах, можно прочесть следующее: «Сплошь и рядом расы и национальности, как, например, германцы и славяне, вступают в соперничество друг с другом; но из этого еще не следует, чтобы можно было утверждать, что они вредны друг для друга. Для германцев славяне отнюдь не являются вредной разновидностью человеческого рода, и когда при смешениях народностей и при соприкосновении народов возникают вопросы о расе и о национальности, о внутренних и внешних границах сферы их действия, то при этом нельзя делать такого же различия, какое мы делаем в царстве между вредными и безвредными животными. Но еврейское племя образует при этом очевидное исключение, оно оказалось, и материально и духовно, разновидностью вредной для всего человеческого рода, поэтому, по отношению к этому племени, вопрос не в том, что это — раса чуждая, а в том, что это — раса враждебно и бесповоротно испорченная».

Такова юдофобия Дюринга и такова его славянофобия. Как будто евреи и славяне, по Дюрингу, являются представителями не совсем-то одной и той же притязательной идеи. «В “Мертвых душах” Дюринга особенно прельщает Кашкаров и в этой главе он видит мастерское изображение самой сущности русского государства», — пишет хроникер. К сожалению г. хроникер не сообщил о высказанном тут же убеждении Дюринга, что политика русского государства в конце концов должна будет принять иные формы. Между тем при этом сообщении славянофобии получилось бы меньше. Еще меньше славянофобии получилось бы, если бы г. хроникер сообщил о другом убеждении Дюринга, именно что национальный фанатизм русских не всегда будет вводим в заблуждение и что он еще докажет свою способность к человеческой культуре. Что же касается специально славянской испорченности, то в «Социальном спасении» будет вообще достаточно говориться об испорченном состоянии всего нынешнего человечества.

Существуют квасные патриоты; они не любят чужого, потому что оно именно чужое. В Германии они будут, конечно, одновременно и антисемитами, и русофобами. Одними и теми же призраками они могут, конечно, пугать немцев и со стороны евреев, и со стороны русских. Но приводить в пример Дюринга, «чтобы не быть голословным» в таком сближении антисемитизма и русофобства, значит, по меньшей мере, странно понимать его. Дюринг, как известно, считает врагами своего дела профессоров, евреев и социал-демократов. К этим трем категориям он нашел себя вынужденным прибавить в последнее время еще и антисемитов, ибо антисемитизм, за немногими исключениями, служит только предлогом, чтобы прикрыть чистую реакцию, как религионистическую, так и политическую.

Дюринг — националист, но такого рода, что заканчивает свою книгу о «Социальном спасении» словами: «В античные времена варварским называлось все то, что не принадлежало к двум лучше одаренным нациям. Теперь уже нет такой противоположности, и нельзя вновь создать никакого подобного национализма, даже только чего-либо аналогичного ему. Но зато существует варварство в другом смысле, а именно, в смысле отсутствия тех качеств, которые способны вступиться за подлинное, всюду достаточное право». И такого варварства Дюринг находит у своих немцев слишком много. Пусть только прочитают, как он относится к колониальному разбою немцев в Китае и к притеснению поляков в прусской Польше. Злободневную австрийскую аннексию Боснии и Герцеговины он назвал голым насилием. «Национального героя» немцев, Бисмарка, гордости которого, что он наиболее нелюбимый человек во всей Европе, так сочувствует Д. А. Хвольсон, Дюринг характеризует арифметически: «тридцать процентов глупца и семьдесят процентов негодяя». (В скобках заметим, что и Н. К. Михайловский приблизительно так же характеризует Бисмарка.)

Шовинизм — скверная вещь. Но как глупое самомнение иных лиц не исключает, чтобы отдельные люди были лучше других, так и глупости шовинизма не исключают, чтобы какая-нибудь национальность была действительно выше остальных. Дюринг, по нашему мнению, — гордость современного человечества и принадлежит, по его мнению, к лучшей национальности.

Пишущему эти строки хотелось бы, чтобы лучшей национальностью в мире были русские, но, к сожалению, российская безалаберность и беспечность есть наше проклятие. Флегматичность и педантичность немцев не могут идти ни в какое сравнение с этой российской чертой. Приятно мечтать с Герценом, что «может, мы, маложившие в былом, явимся представителями действительного единства науки и жизни, слова и дела. В истории поздно приходящим — не кости, а сочные плоды. В самом деле, в нашем характере есть нечто, соединяющее лучшую сторону французов с лучшей стороной германцев. Мы несравненно способнее к наукообразному мышлению, нежели французы, и нам решительно невозможна мещански-филистерская жизнь немцев; в нас есть что-то, чего именно нет у немцев, и на челе нашем проступает след величавой мысли, как-то не сосредоточивающейся на челе француза». (Соч. IV, т. 122–3.)

Приятно так мечтать, однако кто же из русских может явиться более могучим и глубоким представителем действительного единства науки и жизни, слова и дела, чем немец Дюринг? Михайловскому судьба дала возможность развернуть свои дарования; он гордость и украшение критически мыслящей России, объединяющей науку и жизнь. Но страшная бестолковость русской жизни сделала сочинения нашего критика трудно изучаемыми без предметного указателя, которого, к сожалению, еще до сих пор нет. Какой контраст Михайловскому представляет в этом отношении Дюринг с его стройными критическими трудами! Вообще, духовные ученики Михайловского, мы не можем все же не отдать преимущества по могучести борьбы за единство науки и жизни германскому мыслителю.

«С национализмом иначе как назад, нам двинуться некуда. И это, я думаю, вполне понятно. Национализм мог быть прогрессивной силой в органическую эпоху, когда национальное государство еще складывалось; национализм может быть даже революционной силой, как, например, у национальностей угнетенных; но национализм неизбежно является реакционной силой, когда государство другие национальности угнетает. А такова именно государственность». Так полагает г. Пешехонов («Р. Б.» 1908, XI). Упомянутого несчастья нашего мы отрицать, конечно, не станем. Но не будет ли все же странностью из-за этого пренебрежительно относиться нам к национализму? Обыкновенный факт, что здоровый человек не беспокоится о своем здоровье. Но на самом деле с гигиеной обязательно должны считаться не только больные, но и здоровые. Каждый принадлежит к какой-нибудь нации, и его чувство собственного достоинства должно бы дополняться чувством национального достоинства. Вообще из того, что интересы могут быть эгоистичными, не следует никак, что нужно вооружаться против самого принципа интереса. Частная собственность сплошь и рядом ведет к эксплуатации, но отсюда еще не следует, что нужно совершенно уничтожить самый институт частной собственности. Национализм часто является угнетающим, но он не обязательно должен быть таков. Чтобы признавать эти простые положения надо верить в человечество. Могучая философия Дюринга блестяще обосновала эти положения, так противоречащие ходячему социализму, и мы горячо рекомендуем читателям познакомиться с ней. Какой-то верующий говорил, что он охотнее всего читает книги атеистов, ибо такое чтение его еще более укрепляет в собственных убеждениях. Будем надеяться, что и противники Дюринга последуют примеру этого остроумного богослова. Лишь бы только читали они внимательно!

Но вернемся к национализму. «На своем, конечно, не следует ставить ударения и прославлять его только потому, что оно свое, а чужое отодвигать в сторону или даже преследовать только потому, что оно — чужое. Проявление различных национальных характеров должно быть так организовано, чтобы от каждой нации исходило именно её лучшее. Это лучшее будет тогда связующим звеном, если и не образцом, для человеческого рода. В различных национальных типах таким путем действительность выразит разнообразные комбинации хороших черт. Только дурные национальные черты должны быть уничтожены».

Из всех национальностей какая-нибудь да должна иметь несчастье быть по нравственным качествам хуже других. По общему убеждению, хотя и скрываемому слишком часто, такой национальностью являются евреи.

В проспекте-программе нашего книгоиздательства мы не высказались ни за какие меры по еврейскому вопросу. Дюринг же ставит, правда, условно страшную альтернативу: «Еврейское варварство есть наихудшее из всех варварств. И потому, если бы не оставалось иного выхода, кроме антиварварского, то пришлось бы, по необходимости, прибегнуть к отрицательному антиварварству, чтобы избавиться от положительного варварства. Русская почва была бы для такой цели наилучшей и наиболее приспособленной для первого эксперимента. Раз там с культурой, как с культурой евреев, дело на лад не идет, то решающей может стать дикость, и притом дикость антиеврейская; по крайней мере, она может испробовать свою силу против этого зла. Уж лучше справедливая свирепость, чем несправедливая по отношению к евреям смиренность, всегда полная вреда! Русским поэтому рекомендуется, в случае нужды, когда иного выхода не останется, без стеснений действовать по своей манере».

Мы согласны с Дюрингом, что лучше справедливая свирепость, чем несправедливая смиренность. Но в общем мы еще надеемся найти иной выход, кроме антиварварского. Как ни печалит нас российская безалаберность и беспечность, мы все же не отчаялись еще в русской культуре. Будем надеяться, что трезвая национальная самокритика, к которой как будто способен русский народ, поможет нам познать самих себя и отделаться от всего привитого еврейского. В этом отношении руководящие учения Дюринга явятся для нас могучим пособием. Он немец; но его широкий дух и не знающая никаких компромиссов нравственная серьезность близки нам. Он горячий рыцарь справедливости и страшный ненавистник зла. Культивировать ненависть к злу — его принцип. И потому, найдут ли в конце концов его «Еврейский вопрос» правым или нет, мы, зная беспощадную правдивость Дюринга, не можем не видеть и в этом сочинении и в главе о еврейском режиме в предлагаемой книге проявления его исключительно высокой личности, полной презрения и ненависти ко всему низкому.

В общем, еврейский вопрос для нас пока еще открытый вопрос. Мы просто желали бы поставить на обсуждение мнения Дюринга по этому вопросу и со вниманием прислушаться к искренней и серьезной критике.

К. И. Петров