Лугры

Евгений Грушко

Кто прочтёт эту книгу, тот совершит увлекательное путешествие в мир лугров, хруллей и сморков… и узнает ответ, как победить зло, не став при этом злодеем. Кто прочтёт эту книгу, тот станет добрым навсегда.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Наутро сморк разлепил глазки и сразу же заспешил в дорогу. И как только лугры ни уговаривали его остаться, он всё равно был непреклонен и настойчиво заявил, что ещё хочет жить, а стало быть, надо идти на север. На это пожилые лугры озадаченно почесали затылки и констатировали:

— Да-а. Эко его загнуло.

Потом ему собрали провиант в котомку, а именно: бутылку желудёвого морса, каравай ещё тёплого ромашкового хлеба, десяток сваренных в крутую яиц крылобоков, да пучка два зелёного лукропа. В общем, проводили как полагается.

Сморк долго раскланивался в пояс, потом ещё долго махал рукой, постоянно оборачиваясь. Когда же он скрылся в лесной чаще, жизнь в деревне вновь пошла своим чередом, будто сморка совсем и не было. Лугры разбрелись по своим делам-заботам. Кто ушёл на охоту, кто — в поле. Мирек же с отцом совершали таинство огня и металла.

Неказистый домик, который все называли кузницей, в действительности же был великим храмом труда. Здесь силой мускулов приводились в движение тяжёлые кузнечные меха, а они раздували жар в печи, в котором лугры переплавляли руду, что выгрызали мотыгами из недр земли где-то на краю мира трудовые руки сморков. Здесь поднимался громадный молот, высекая искры. Здесь лугры закаляли металл, а труд закалял лугров.

— Отец, готово, — сказал Мирек.

Он достал щипцами раскалённую заготовку из печи и положил её на наковальню.

— Вот и хорошо, — произнёс Дорофей и надел перчатки.

Металлический обруч стягивал его длинные волосы, а грубый кожаный фартук покрывал измазанный сажей торс. Кузнец расправил могучие плечи, взял молот, размахнулся и ударил по заготовке так, что в стороны полетели искры. Мирек же старался удержать щипцы. По кузне разносился звон металла, тяжёлое дыхание кузнеца, шипение печи.

— А ты что всё один ходишь? — между ударами спросил Дорофей.

— А что мне? — Мирек смутился и пожал плечами.

— Олесу что, не видишь? — кузнец ударил по наковальне. — Какая она красавица выросла.

— Она такая красавица, что даже и подойти неловко, — ответил Мирек.

— Смотри, уведут. Вот тогда будет неловко.

— Понимаю, но всё же не могу.

Кузнец был высок и силён, а лицо его, местами измазанное в копоти, освещали языки пламени — и он казался всемогущим богом огня. Он опустил молот и посмотрел на сына.

— Нет такого слова «не могу»! Лугр всё может. Должен всё мочь, — сказал кузнец и продолжил высекать искры.

Через некоторое время он вновь опустил молот.

— Я всё могу, — сказал он уже более спокойным тоном.

И тогда он уже был похож на ремесленника, хорошо знающего своё дело.

— Могу вот из куска железа сотворить инструмент. И он будет служить луграм и хруллям всю жизнь. Могу из грубого материала сделать изящную вещицу, которое будет украшать принцессу. Могу, наконец, на этой вот наковальне сделать меч, который будет достоин лучшего воина на свете. А ты — мой сын! И боишься к девчонке подойти!

— Но я же всего этого не могу, — оправдывался Мирек.

— Ничего, будешь, — сказал кузнец и ударил молотом по наковальне.

— Отец, — вскоре проговорил Мирек, — я всё думаю о словах этого сморка.

— А что о них думать? — не понял Дорофей.

— Что если он прав?

— Выкинь из головы! Он повредился умом от нападения клыкозубов. А может, и до этого был не в себе.

— Он сказал, что бежит от колдовства.

— Мало ли что он там наболтал! — отмахнулся кузнец. — В конце концов, нельзя же верить каждому проходимцу!

Но Мирека его слова не успокоили, и Дорофей заметил это. Он на минуту призадумался, а потом сказал:

— Решено! Сейчас доделаем подковы и начнём делать меч.

— Зачем? — удивился Мирек.

— Если у тебя будет меч, — сказал Дорофей, — тогда ты всегда сможешь защитить себя. Ни один колдун не сможет противостоять острию клинка!

Мирек подумал о том, что меч будет лежать без дела, потому что им дров не наколоть и землю не вспахать.

— Я ведь всё равно не умею им владеть, — сказал он.

— Научишься.

— Но я не хочу учиться воевать.

— Надо уметь защищать себя и своих близких. А воевать никто не хочет, — сказал кузнец.

— Если никто не хочет, тогда почему воюют? — удивился молодой лугр.

— Наверно, потому что кому-то всегда чего-то не хватает, — предположил Дорофей.

— И чего же?

Кузнец задумался, а потом сказал:

— Наверно, еды и тепла.

— Тогда почему бы вместо меча не выковать топор? — спросил Мирек. — И тогда дров и тепла хватит на всех. Или сделать плуг и вспахать землю, чтобы всем хватило еды.

Когда подковы были готовы, Мирек опустил щипцы в деревянную бочку. Вода зашипела, и кузницу наполнил густой пар. Молодой лугр снял перчатки и фартук.

— Я схожу на реку, искупаюсь, — сказал он.

— Сходи, остынь, — отозвался Дорофей. — Да не задерживайся. Нам ещё до вечера нужно выковать клинок.

Мирек вышел на свежий воздух, прищурился от солнца и улыбнулся.

По свежескошенной траве ступали краснолапые гуси, гордо поглядывая по сторонам. Между ними кудахтали расторопные крылобоки. В траве стрекотали кузнечики, жужжали пчёлы и слепни. Вдалеке паслась кобыла.

Возле колодца он увидел Олесу. Когда он подошёл, она взглянула на него так, как могут смотреть только прекрасные лугрянки. И ему стало радостно на душе от её взгляда и от её улыбки. В её зелёных глазах сиял дух священного леса. А волосы, словно древесная река, спускались волнами — и заплетались в косу, словно корни.

— Здравствуй, Мирек, — сказала она.

— Здравствуй, — ответил он.

Олеса жила в доме по соседству, и сколько Мирек себя помнил, она всегда была рядом. Каждый день он слышал её нежный голос и не мог наслушаться. Каждый день он заглядывал в её глаза и не мог насмотреться. И чем больше он заглядывал в глубину её глаз, тем сильнее в его груди разливалось счастье.

Олеса опустила ведро в колодец. Оно, ударяясь о каменную кладку, глухо пропело, и предстало перед глазами наполненное до краёв искрящейся на солнце водой.

— Может, попить хочешь? — спросила лугрянка.

Она зачерпнула воду ковшиком и подала его Миреку. Он взял его, поднёс к губам — и на лице заиграли солнечные зайчики. Вода потекла по щекам и шее. Лугр утолил жажду, выдохнул, вытерся и проговорил:

— Аж зубы ломит.

Он отдал Олесе ковшик и улыбнулся.

— Спасибо, — сказал он и поспешил к реке.

— Привет, Мирек! — крикнул ему лугр из соседнего двора, что на грядке протирал васильковым соком капустные кочаны, чтобы те росли крепкими и пышными.

— И вам день добрый дядя Иштван, — ответил Мирек.

— Что, отец мастерит? — спросил тот таким тоном, по которому было понятно, что ответ он знает, а спрашивает так, для порядка.

— Мастерит, — ответил молодой лугр.

— Ну и молодец!

Мирек прошёл по лугу, касаясь ладонями высокой травы, будто бы гладил поле. Он уже предвкушал, как в этот жаркий и приятный день искупается в реке. На душе у него разливалось счастье, потому что самая красивая и заботливая лугрянка на всём белом свете живёт по соседству именно с ним.

«Либо это везение, либо я уж очень любим лесом! Что, в общем-то, одно и то же!» — думал он.

Мирек шёл по лесной тропинке и глядел под ноги, чтобы не раздавить слизней, которые беззаботно выползали из-под лопухов. А потом он вышел на поросший травой берег реки.

Речушка была не глубока, а течение её было медленно. Так что водную гладь рассекали водомерки, а у илистого дна были видны пузатые окуни, серебристые краснопёрки и многочисленные стаи мальков. Иногда можно было заметить, как в воду занырнёт юркая выдра. Или проплывёт, извиваясь, жёлтоухий уж. Да мало ли кого можно было увидеть в лесной реке!

Мирек уселся на большой камень, достал деревянную трубочку с проделанными в ней отверстиями, поднёс её к губам — и родилась мелодия, на удивление красивая и нежная. Мирек знал, что это поёт душа предка, которая живёт в дереве, из которого была вырезана дудочка. Каждый день он приходил сюда, садился на камень, и мелодия разливалась по берегам речушки. И тогда казалось, будто река и лес преображались. Речка текла быстрее и радостней, а лес протягивал к Миреку свои ветви.

— Добрый день, — вдруг раздался холодный голос.

Мелодия оборвалась. Мирек оглянулся и увидел на тропинке шмельфа. Серое одеяние полностью скрывало его фигуру. Капюшон, покрывающий голову, позволял увидеть только худое лицо, серое словно камень, и красные, налитые кровью, глаза. По спине Мирека пробежал холодок. Он много слышал рассказов о шмельфах, но ему ещё никогда не приходилось видеть их. Шмельфы вообще редко захаживали в земли лугров. Тем более с такими серыми лицами и красными глазами.

— И вам день добрый, — поздоровался Мирек, стараясь отбросить дурные мысли.

— Неподалёку деревня? — спросил серый незнакомец.

— Недалеко, — ответил Мирек.

— Большая?

Лугр пожал плечами.

— Обычная. А что?

— Очень хорошо.

Серый шмельф достал флягу из тряпичного мешочка, что висел на поясе. Чёрная кожа обтягивала её тонкими лентами, создавая причудливый узор.

— Жарко, — сказал он. — Не хотите глотнуть?

Мирек пить не хотел, тем более из чужой фляги.

— Вообще-то, нет, — ответил он.

— Ладно. Значит, деревня там?

— Там.

Серый шмельф улыбнулся недоброй улыбкой и пошёл по тропинке. А Мирек, сбитый с толку, смотрел ему вслед, пока тот не скрылся из виду.

А потом молодой лугр встал, снял грубую рубаху, развязал верёвку на поясе и скинул штаны. И, распугав мальков, нырнул в реку. Холодная вода окутала его — и усталость от работы, и мысли о незнакомце вмиг покинули его. Он проплыл несколько метров под водой и вынырнул. Потом вылез на берег и подставил голое тело под тёплые лучи солнца. Деревья склоняли над ним ветви, шумели листвой, словно приветствовали его, а в синем небе неспешно плыли белоснежные облака. Мысли Мирека устремились за ними, он замечтался и уснул.

Проснулся он, когда ветви уже отбрасывали на лицо тень. Дуб раскачивал ветвями и шумел листвой так, словно хотел разбудить его или сообщить о какой-то опасности. Но Мирек не придал этому значения. Он оделся и поспешил домой.

Дорофей сидел на скамеечке возле кузницы.

— Извини, отец, я опоздал, — сказал Мирек, когда вошёл во двор. — Пойдём работать?

Он взял со скамейки фартук.

— Зачем? — произнёс кузнец, глядя перед собой, словно в пустоту.

— Что, значит, «зачем»? — удивился Мирек.

— Не вижу в этом смысла, — проговорил кузнец.

— Мы же меч хотели делать.

— К чему всё это?

— Ты же сам говорил, что нужно уметь защищаться.

— Мечи, подковы. А зачем?

— Да что ты заладил, зачем да зачем?! — рассердился Мирек и взглянул на отца.

Фартук из его рук выпал. Только сейчас он заметил, что глаза отца были безразличны и пусты, словно в них и не было жизни.

— Ну починим соху, будем землю пахать, — проговорил кузнец, — а лошади будут с новыми подковами. Потом ещё что-нибудь сломается. Опять починим. К чему всё это? Возимся, как мыши.

— Да какие мыши?! О чём ты говоришь? — испуганно проговорил Мирек.

— Я уже столько прожил и ни насколько не сдвинулся. Как родился в этой деревни, так и живу здесь, — проговорил кузнец.

— И хорошо, — вставил Мирек.

— Как взял в детстве молот, так до сих пор им и стучу.

— А что в этом плохого? Ты делаешь полезные и красивые вещи, тебя уважают во всей округе. Ты же сам говорил!

— А что дальше? — спросил кузнец.

— А ничего! Мы же уже живём!

— Вот и я говорю, возимся, как мыши, — отрешённо повторил Дорофей.

— Да сдались тебе эти мыши! — проговорил Мирек в недоумении.

Он оставил отца и пошёл в избу, надеясь, что мать объяснит, что произошло.

— Мама, с отцом что-то стряслось, — взволновано сказал Мирек.

— Ну и что? — отрешённо произнесла мать.

И холод ужаса окатил Мирека с головы до ног. Глаза матери были так же пусты и были словно неживые.

— Рано или поздно всему придёт конец. Так зачем же вообще что-то делать? — как бы сама себе проговорила мать.

Мирек выскочил на улицу и побежал так, словно в доме был пожар. Он хотел кричать и звать на помощь, но в округе царили тишина и безразличие. Деревня была околдована.