Судья. Иной

Евгений Викторович Шалаев, 2023

Даниил становится Судьёй и вполне успешно справляется со своей необычной службой. Проблемы начинаются, когда он вроде совершенно случайно сталкивается со странным сообществом, настроенном от чего-то к нему крайне враждебно. Иной – так называют защитника Закона новые враги, нападая сразу, без объяснения причин, всеми силами и средствами пытаясь уничтожить его. Но гибнут от руки Судьи сами. Раз за разом. Один за другим. И все до единого. Удастся ли Даниилу разобраться, что происходит, почему происходит и кто стоит за этим? И при чём здесь амулет, что достался нашему герою по наследству?

глава 1

Да, денёк у меня сегодня вышел, прямо скажем, не сахар. И это ещё только его начало. Что-то будет дальше! И это что-то, как я сильно подозревал, добрых, светлых нот в эту тусклую, мутную и совершенно неприглядную палитру, что окружала меня, не добавит. Покоя ни моей душе, ни моему телу не принесёт. Абсолютно точно не принесёт.

Впрочем, иного ждать и не приходилось. Те “сорванцы”, что вынудили меня, в конце концов, совершить к ним очередной визит, расстарались на славу. Место для приёма гостя дорогого (опять же меня, значит) нашли просто шикарное. Вот только шикарное в их понимании, надо бы уточнить.

Вот снова я вынужден был остановиться, прервать свой путь. Очередная ловушка. Для кого они их здесь понаставили? Для меня? Это просто глупо. Глупо даже рассчитывать, что я пропущу очередную коварную (по мнению создателей, конечно) западню. Попадусь, словно несмышлёный мальчишка, в расставленные силки.

Моё зрение идеально и, кроме того, позволяет мне одинаково спокойно ориентироваться, что при ярком свете Солнца, что в кромешной тьме. Мой слух безупречен. Я различаю десятки тысяч оттенков запахов. В дополнение ко всем моим основным чувствам, позволяющим в совершенстве познавать все тайны окружающего мира, у меня ещё есть и превосходно развитая интуиция, что ни разу не подводила меня. Как я могу пропустить ловушку?! Да если даже и предположить (хотя, конечно, такое предположение вполне можно приравнять к ереси), но, если даже и предположить, что мои чувства и моя интуиция вдруг не помогут увидеть скрытую угрозу, на помощь незамедлительно придёт мой оберег. Он же — символ моего права, моей власти, моей силы. Мой перстень из белого золота с ярко-синим камнем. Он не пропустит ничего. Более того, он укажет путь к тому, кто попытался остановить меня. К тому, кто попытался причинить мне вред. К тому, кто виновен и должен быть сурово наказан.

Ну, предположим, не ради моей скромной персоны расставили кругом в этих подземных катакомбах ловушки. А тогда для кого они, сии смертоносные капканы, собственно? Скажите мне — для кого? Практически любого, за редким исключением, прибывшего сюда живым и здоровым создания божьего, в особенности человека (кроме меня, опять же) встретили бы здешние хозяева более чем радушно. Коли то неразумное создание совершенно случайно, конечно, забрело бы в эти катакомбы, начало которым, к слову, положено было в полуразрушенном склепе на старом кладбище почти в самом центре города. Да, теперь уже практически в центре города. Хотя когда то кладбище только начало принимать своих первых постояльцев, место для погоста выбирали в стороне от домов. Да ещё и с расчётом, что городок будет расти дальше. Городок-то и вырос. Только вот в сотни раз больше тех размеров, что могли себе представить даже самые смелые и оптимистично настроенные местные жители.

Возвратимся к катакомбам. Существуют, несомненно, и такие особи, которых даже здешние аборигены увидеть были бы не особо рады. Мир живых существ невероятно разнообразен. Человек разумный познал пока разве что десятую часть обитателей Земли. И именно поэтому пока так спокоен, счастлив, да ещё и считает себя венцом творения и царём природы. Динозавры так тоже считали, следует напомнить. И где они?

К счастью, в том числе и для меня, не говоря уже об обычных людях, не так много осталось тех существ, которых боятся даже здешние хозяева. Да и сторонятся такие существа больших городов. К тому же, чтобы любое из грозных созданий, обладающее невероятной силой и мощью, оказалось раздражено и разозлено настолько, чтобы сунуться в эти грязные и, мягко говоря, дурно пахнущие коридоры к моим “сорванцам”, следовало постараться. Очень постараться. И я об этом непременно бы узнал. Немедленно бы узнал. Только вот, не происходило последнее время ничего подобного, значит, эту версию можно было смело откинуть в сторону.

“Дурно пахнущие коридоры”, — как тонко, однако, я подметил. Можно было бы порадоваться собственному сарказму, если бы не мой нос, активно протестующий против любых задержек в пути и не позволяющий, соответственно, шутить сейчас на тему скверных ароматов.

Против собственного обоняния не попрёшь. Оно мне ещё пригодится. Как, впрочем, и сам нос. Да и идти против собственных чувств, значит идти против самого себя. А это не про меня. Совсем не про меня. А, значит, задерживаться здесь более чем это необходимо не следует.

Я подцепил носком своей туфли из натуральной мягкой кожи какой-то кусок деревяшки, достаточно чистый с виду, да и вообще невесть как оказавшийся среди камней и грязи. Пожонглировав немного своим импровизированным снарядом всё тем же носком туфли, словно заправский футболист, я затем подбросил его немного вверх, размахнулся ногой и, как только мой “мяч” начал падать, сильным ударом отправил его прямо вперёд.

Не успела моя деревяшка пролететь и трёх метров, как сверху на неё стремительно упала тяжёлая железная сеть с очень мелкой ячеей, мгновенно прижав свою добычу к полу. Тут же из обеих боковых стен коридора выкатились два огромных колеса-жернова, шириной каждое по полметра, ощетинившиеся, словно ежи, острыми кольями-шипами. Колёса прокатились туда-обратно по ширине прохода впритирку друг к другу, размолотив по пути и железную сеть и мою бедную деревяшку просто в труху. И застыли после этого короткого вояжа на своих прежних местах. Застыв теперь уже, само собой, без той защитной маскировки, что предназначена была скрыть их истинное предназначение до поры до времени от любого создания, проходящего здесь без специального приглашения. От любого создания, но уж, конечно, не от меня.

Я опустил взгляд на кончик своей туфли и поморщился. Грязный след всё-таки остался. Не такая уж и чистая оказалась эта деревяшка. Ну, и поделом ей тогда досталось. Я усмехнулся — никто и ничто не смеет безнаказанно причинить мне вред.

Приводить свою обувь в порядок пока не имело смысла. Как я ни старался по пути не повредить своему наряду, осуществить это в полной мере, учитывая окружающий меня антураж, представлялось крайне маловероятным.

Пока, правда, и мои чёрные модные брюки, зауженные к низу, и моя белоснежная шёлковая рубашка выглядели по-прежнему безупречно, однако подошвы туфлей являли собой вид весьма печальный. Да к тому же грязь, захватившая полностью в плен мои подмётки, явно не была удовлетворена достигнутым и намеривалась идти в атаку дальше. Оказывать ей бессмысленное на данный момент сопротивление я не собирался. Оставалось пока просто мириться с таким положением дел. На войне, как говорится, как на войне.

Вздохнув, скорее для проформы, я двинулся дальше. Проходя мимо застывших в своих нишах шипастых жерновов-убийц, я слегка скосил взгляд и непроизвольно поёжился. Да уж, попасть под такие “колёсики” не пожелаешь и врагу. Не то, что самому себе.

Однако, только лишь минув очередную ловушку, я тут же и позабыл о ней. Зато в памяти всплыла фраза: “На войне, как на войне”.

Вот воевать-то я, как раз, не собирался. Не было у меня такого желания. Думаю, и не будет никогда. Другая у меня миссия, другое предназначение. А именно — контроль полного и безоговорочного соблюдения Закона. Каждого его пункта, каждой его буквы. Всеми и каждым. Без исключений.

В случае же нарушения Закона я наделён правом судить. Судить любого из населяющих нашу землю-матушку. И опять — любого, без исключений. И наказывать, если необходимо. И лишать права на дальнейшее существование. Казнить. Но так ведь это всё к войне не имеет никакого отношения!

Случалось, конечно, как без этого, что мне пытались оказать сопротивление. Как отдельные особи, так и целые вооружённые группировки. И мне приходилось вступать в драку, бывало и в настоящий бой, дабы выполнить свою миссию, обеспечить торжество Закона. Так, то всегда было лишь отдельное сражение. Свершив же правосудие, я с чистой совестью отправлялся домой. Не стрелки раскрашивать на карте сражений, не войскам своим смотр устраивать, не окопы рыть. Ничего подобного. Я отправлялся отдыхать, наслаждаться, насколько возможно, всеми прелестями бытия, окунаясь с головой в обычную городскую суету. Мирную суету.

Понятно, что на особую любовь как тех созданий, что я осудил, так и их сородичей мне рассчитывать не приходится. А оно мне и надо ли? Вполне достаточно уважения. Пусть и навеянного страхом передо мной. Пусть и проявляемого зачастую неосознанно. Но — именно уважения. Которое я, собственно, и получаю. Получаю всегда. Чего мне вполне достаточно. И какая тогда здесь война? Тут и мелкие то распри исчезают без следа. Мне ссориться ни с кем без причины — нужды нет. Ну а ссориться кому-либо со мной — себе дороже.

Нет. Воевать я не собирался. А вот сраженье очередное, похоже, ждёт меня, не дождётся. И битва эта будет именно с теми пакостниками, с теми “сорванцами”, что заставили меня спуститься в эти самые катакомбы. Где я, пробираясь по уши в грязи, просто каким-то чудом смог избежать несколько ужасных смертоносных ловушек.

Я, конечно, несколько преувеличивал. Хотя, с другой стороны — ботинки я запачкал, жернова шипастые, предназначенные уничтожать всё, что движется мимо них, преодолел. Миазмами зловонными надышался, вот ещё. Что ещё надо, чтобы наказать тех, кто это для меня устроил?!

В итоге я смог накрутить сам себя под самую, как говорится, маковку. Моё несколько до этого момента подпорченное настроение стало вдруг просто отвратительным. Меня теперь раздражало всё вокруг. И мрачные тени, и холод, идущий от низких сводов, и та летучая мышь, что устроилась на каком-то выступе в нескольких метрах впереди меня.

Я ускорил шаг. Следовало быстрее добраться до конечной цели моего пути. Хватит уже с меня и этих катакомб, и этой грязи, и этих запахов!

Летучая мышь, заметив, наконец-то, меня, резко сорвалась с места и умчалась вперёд. По воздуху разнёсся гулкий звук от хлопающих крыльев, который буквально через пару минут стих.

Я усмехнулся. Полетел сторожевой. Докладывать о приближении гостя. Откуда, вот только, такого бестолкового дозорного взяли? Я специально зашаркал по земле, изменив свою до этого абсолютно бесшумную походку. И только тогда летучая мышь заметила меня. Следовало всё-таки подойти неслышно к этому несуразному созданию, да оттаскать за уши, дабы неповадно на посту спать было.

Усмешка, правда, вышла у меня так себе. Настроение моё продолжало своё движение вниз. Не порадовал и тот факт, что идти мне осталось совсем недалеко, о чём, мне поведало то самое время полёта летучей мыши. Собственно для того, чтобы узнать это время, я и спугнул разгильдяйку. Не из-за милосердия же да удивительного внутреннего благородства, как кто-то мог подумать.

Вскоре, действительно, я добрался до конечной цели своего небольшого путешествия. Никаких смешных ловушек на последнем этапе моего пути устроено более не было, что заметно сократило время движения. И хотя внешне окружающий меня антураж в виде голых серых стен особо не поменялся, а дорожка, по которой я шёл, петляя, убегала дальше за очередной поворот, я не сомневался, что остановиться нужно сейчас и именно здесь.

Оглядевшись, я заметил справа, почти на уровне моих глаз, небольшое отверстие в стене. По краям этого отверстия грязь была слегка размазана. Не вызывало никакого сомнения, что именно сюда и устремилась летучая мышь, задев по пути своими крыльями простенки. При этом несуразное создание не только испачкало себя, но и достаточно определённо указало дальнейшее направление движения, даже если бы это направление сейчас здесь искал только ещё начинающий следопыт, такой же по сути бестолковый, как и этот нетопырь.

Я сделал пару шагов вправо и внимательно осмотрел всю стену вблизи обнаруженного мной отверстия. Много это времени не заняло. Вполне очевидно, среди хаотично размещённых по плоскости скалы выступов, сколов, полостей и трещин, выделялась одна линия. Замечательна эта линия была тем, что нигде не прерывалась и, кроме того, являла собой форму арки, высотой как раз в человеческий рост.

Понятно, что в царившем в этом коридоре полумраке хотя бы и в свете факела, да пускай даже и под лучами мощного электрического фонаря разглядеть очертания прохода обычному человеку представлялось задачей фактически неразрешимой. Так ведь то обычному человеку. Для меня же и без осветительных приборов всё было вполне очевидно. Моё идеальное зрение, мгновенно адаптирующееся к любым условиям, меня подвести не могло по определению. Вот, собственно, как обычно, и не подвело.

Я продолжил своё визуальное обследование правой от себя стены и опять был вознаграждён. Теперь моё внимание привлёк небольшой выступ, расположенный практически по центру обнаруженной мною арки. Во-первых, он был не то, что чист, в отличие от остальной поверхности стены, так ещё и отполирован. Несомненно, от частого соприкосновения с рукой. Так отполированы бывают некоторые особо примечательные места на памятниках, за которые безумно любят подержаться многочисленные туристы, надеясь тем самым привлечь к себе толи удачу, толи деньги, толи любовь. Во-вторых, этот выступ несколько отличался по структуре и цвету от той скалы, частью которой он являлся. Означало это одно — изначально никакого выступа в центре арки и не было. Он был изготовлен позже и вставлен в эту часть стены специально. Для каких целей? Мне это было определённо понятно.

Я сделал ещё два шага по направлению к арке и, подойдя к ней уже вплотную, положил ладонь на заинтересовавший меня выступ. И ладонь я положил таким образом, чтобы закрыть отполированное на выступе пятно. Оставалось только надавить в том направлении, в котором указывала теперь моя рука. Я и надавил.

Ничего не произошло. Абсолютно. Выступ по-прежнему оставался на своём месте, равно как и все прочие предметы вокруг меня. Но я не отчаивался. Сразу не получилось, так что же — получится немного позже.

Я с минуту потренировался с моим выступом, пытаясь дёргать его в разные стороны, и в какой-то момент, не помню точно в какой, мои усилия были вознаграждены. Выступ неожиданно ожил, выдвинулся немного вперёд, потом ушёл влево и, наконец, поехал назад, пока полностью не оказался утоплен в стене. Следом, абсолютно бесшумно, часть скалы по форме арки, ровно по той самой замечательной линии, что я узрел, в свою очередь ушла сначала назад, а затем плавно отъехала в сторону, обнажив спрятанное за ней тёмное пространство.

Мой нос тут же напомнил о себе, сделав, казалось, по своей собственной воле глубокий вдох, одарив, тем самым, моё сознание новым сочетанием отвратительных ароматов. Я намёк понял и поспешно направился в открывшийся проход.

Не сказать, что внутри небольшого закутка, где я оказался, пахло гораздо лучше, однако прогресс, несомненно, ощущался. Однако же этот прогресс, вне всяких сомнений, не являлся весомым поводом для задержки здесь. Следовало двигаться дальше.

Очевидно, двигаться дальше можно было лишь в одном направлении — вперёд. По одной простой причине — кругом по-прежнему была скала, в которой этот закуток и оказался выдолблен, а единственный проход находился как раз прямо напротив меня. Проход, закрытый, к моему неудовольствию, массивной деревянной дверью, обитой для крепости коваными пластинами.

Конечно, чуть выше левого верхнего угла двери находилось очередное небольшое отверстие в стене, которое, само собой, не осталось незамеченным мной. Только вот размером своим этот лаз годился только для мелких созданий. Таких, например, как та самая бестолковая летучая мышь, что, несомненно, вновь поспешила воспользоваться и данным проёмом. Об этом событии красноречиво свидетельствовали очередные разводы грязи по противоположным краям отверстия.

Я отнюдь не летучая мышь, поэтому решительно шагнул в сторону двери и сразу же попытался открыть её, взявшись за выступающую с краю выгнутую кованую скобу, видимо, являющуюся ручкой. Однако дверь ну нисколько не поддалась и, соответственно, не открылась.

Желание играть в “расхитителей гробниц” у меня пропало. Более никаких хитроумных шарад, продвигающих искателя приключений по мере их решения всё дальше и дальше к заветной цели, я разгадывать не собирался. К числу этих шарад относился, безусловно, и секрет открывания находящейся передо мной двери.

Я был снова зол и раздражён. Моё скверное настроение, о котором я, было, на какое-то время запамятовал, вновь овладело моим сознанием.

— Я так понимаю, эта дверь никому более не нужна и является абсолютно лишней деталью в окружающем интерьере, — скорее проскрипел, чем проговорил я, умудрившись одновременно ещё и проскрежетать зубами. — Если некому решить вопрос с этим препятствием на моём пути, я решу его сам. Раз и навсегда.

Не успел я толком произнести последнюю свою фразу, как в двери что-то щёлкнуло, а ручка, за которую я по-прежнему держался, моргнула несколько раз зелёным светом, да так и продолжила призывно гореть, словно приглашая меня пройти.

Противиться я не стал. Распахнув дверь настежь, я твёрдой походкой преодолел последнюю преграду на своём пути и оказался в огромной комнате. Прямо с порога меня окутал аромат душистых трав. Мы с моим носом вздохнули, наконец-то, с облегчением.

Дверь за мной плавно захлопнулась и вслед за этим многочисленные свечи, расположенные в настенных канделябрах и до этого чуть тлевшие, загорелись во всю силу, осветив своим ярким пламенем всё вокруг.

Я огляделся. Понятно, что так-то отсутствие освещения нисколько не могло помешать прекрасно видеть всё вокруг не только мне, но и всем остальным лицам, присутствующим вместе со мной в этом зале (несомненно, всё-таки именно в зале, а не просто в какой-то комнате). Однако же определённый смысл в осмотре изысканных украшений, предметов искусств и мебели, украсивших собой сии апартаменты, не просто в свете, а именно в живом свете, играющем на кончике свечи, надо признать, был.

— Не торопись, Судья. Осмотрись. Не правда ли, красиво? Эти свечи я зажёг специально для тебя. Чтобы ты мог по достоинству оценить обстановку, наслаждаясь всеми красками, использованными при создании интерьера, а не угадывать цвета в полутьме, — услышал я голос, подтвердивший мою догадку на счёт освещения зала.

А посмотреть действительно было на что. Даже управляющий музеем, причём любым из самых помпезных музеев мира, попади он сейчас в этот зал, застыл бы столбом, пожираемый изнутри самой чёрной завистью, которую только можно себе вообразить. Пожираемый завистью к тем, кто обладает столь немыслимыми сокровищами.

Старинная мебель, столь изысканная, что достойна была бы находиться лишь в королевских покоях. Несравненные персидские ковры ручной работы из шёлка на полах. Удивительные фарфоровые китайские вазы династии Мин по углам. На стенах картины выдающихся мастеров эпохи Ренессанса, как неизвестные раньше широкой публике, так и исчезнувшие, казалось навеки, во время различных войн, революций и прочих беспорядков.

Нельзя не упомянуть про раскиданные тут и там многочисленные статуэтки, в основном золотые, антикварные часы и хронометры, причудливые массивные бронзовые подсвечники, тяжёлые бесценные фолианты на столах и полках. Не забыть также и про множество прочих безделушек, украшавших зал, каждая из которых стоила, порой, целого состояния. Всё, несомненно, оригинальное и в прекрасном состоянии. Не зная истинное время создания сих шедевров, можно было бы предположить, что они произведены и поставлены в эти странные апартаменты только лишь вчера.

Я медленно обводил глазами комнату и взгляд мой то и дело утыкался то в один изысканный предмет, то в другой. Причудливая игра пламени только добавляла таинственности в эту замысловатую экспозицию, одновременно завораживая, притягивая к себе словно неведомым магнитом. И гипнотизируя любого созерцателя такого немыслимого богатства. Любого, но только, конечно, не меня.

Я, безусловно, понимал, что ценность каждого из представленных в этом зале раритетов просто неизмеримо высока. Однако, при всём том, даже все вместе те поразительные экспонаты не стоили для меня ровным счётом ничего по сравнению со значимостью для меня же моей собственной жизни. Поэтому, и только поэтому, по переполнившим эти апартаменты диковинкам я пробежался взглядом лишь раз. Этого было более чем достаточно, чтобы по достоинству оценить представленную коллекцию. Гораздо больший, истинный интерес при осмотре у меня вызвали, на самом деле, присутствующие в этом зале персонажи. Они же — те самые “сорванцы”.

Их было четырнадцать. Именно четырнадцать, а не девять, как пытались мне всеми силами внушить. И почему так часто используют столь дешёвые способы ввести меня в заблуждение? Видят перед собой мальчика, но не мужа? Сами себе дарят надежду? Хотя бы какую-нибудь надежду? Последнее, кстати, и есть истина. Даже если кто-то и верит в другое. А вот другое, как раз, и есть заблуждение.

А и зачем раньше времени лишать хозяев сего чудного дома надежды? Девять — значит девять. Пусть пока будет так. Тем более что остальные пятеро “сорванцов” по сравнению с теми, что оставались на виду, являлись персонажами весьма прозаичными, если так, конечно, можно выразиться, и особого интереса ни у кого (в том числе, в настоящий момент и у меня) вызвать не могли.

Девять же созданий, пятеро мужского пола, четыре женского, выглядели не менее эффектно, чем представленные в зале раритеты. И при этом ещё полностью вписывались в роскошный интерьер помещения.

Кавалеры в шикарных костюмах, дамы в изысканных, где-то даже напыщенных платьях, и все в высоких напомаженных белоснежных париках. Изысканная публика, словно сошедшая всё с тех же картин эпохи Леонардо да Винчи. И все молодые, стройные, красивые. Вальяжно раскинувшиеся кто на небольших диванчиках, кто в креслах. Однако за всей внешней непринуждённостью и напускной безразличностью к происходящему я видел словно сведённые судорогой, напряжённые тела, пусть и спрятанные под многочисленными складками старинных нарядов. Я видел горящие под полуопущенными веками глаза. Холодные, мертвенно-бледные глаза. Горящие ненавистью ко мне.

Некоторым исключением из числа этих “придворных” дам и кавалеров являлись лишь двое — мужчина и девушка. Нет, не внешним видом — всё те же парадные, восхитительные наряды. Отличались эти двое больше поведением. Хотя у девушки, надо уточнить, присутствовали определённые отличия и в гардеробе.

Приткнувшаяся на самом кончике небольшого пуфика барышня никакого интереса ко мне не проявляла вовсе. И это было понятно. Все её мысли были заняты тем, как избавиться от неряшливых пятен на рукавах платья. Справа и слева, на манжетах и предплечьях чудесного (ранее) наряда отчётливо выделялись следы грязи. Сама же форма пятен весьма явственно говорила о том, что девушка весьма неаккуратно что-то задела, обо что-то потёрлась. Причём два раза. И я даже знал обо что.

Дождавшись, когда расстроенная барышня, оторвавшись на миг от бесплодных попыток очистить свой костюм, коснётся меня взглядом, я приветливо улыбнулся ей, как доброй, старой знакомой. Ответной улыбки, как не удивительно, не последовало. Скривившись, словно выпила стакан отвратительной горькой микстуры, девушка вновь опустила глаза и начала с ещё большим остервенением тереть какой-то губкой манжету на правом рукаве.

Впрочем, я не обиделся. Женщина в любом случае остаётся женщиной. Чего же другого от неё и в такой вот ситуации ожидать? Оставалось только смириться с отсутствием внимания ко мне со стороны слегка замаравшейся барышни и перевести взгляд на последнего из присутствующих (точнее, из находившихся на виду) в этом зале.

Импозантный мужчина, занявший кресло, более похожее своим видом на трон, ровно посередине зала, являлся, безусловно, главным в этой компании. Да и место, похоже, он выбрал не случайно — буквально, король в окружении свиты. Король, в непринуждённой обстановке принимающий посетителей. Сейчас вот меня, значится, принимающий.

— Как Вам обстановка? Понравилось? Ну, согласитесь, согласитесь же, что как в темноте, так и в свете электрических ламп невозможно насладиться обстановкой этого зала так, как при живом свете. Не правда ли? — слегка, что ли, капризным голосом, несколько растягивая слова, произнёс местный предводитель, увидев, что я сконцентрировал свой взгляд на нём.

— Обстановка замечательная, соглашусь. Только вот за каждым экспонатом, оказавшимся здесь, слишком много горя, страданий и крови тех, кто владел ими до вас. Крови и страданий, чаще всего, невинных людей. Впрочем, ровно так же, как и за Вами. Ровно так же, как и за каждым из присутствующих сейчас передо мной в этом зале существ, — ответил я.

— О, как же невежливо с моей стороны, — словно не слыша мой ответ, продолжил разговор всё в том же гламурном духе мой визави. — Я совершенно забыл представиться. Граф Жах, к Вашим услугам.

— Я знаю кто Вы. Знаю, что Вы собой представляете, чем занимаетесь, во что верите и чего хотите добиться. Собственно, именно поэтому я и здесь, — утвердительно кивнув головой, скорее даже самому себе, чем Жаху, проговорил я.

— И мы знаем, кто ты, Судья. Знаем, зачем ты пришёл и чего заслуживаешь, — вмиг изменившимся, злым, глухим голосом сквозь зубы процедил граф и щёлкнул в воздухе пальцами левой руки.