Приличные люди

Евгений Борисович Магадеев

Еще пара часов – и Костя Михеев станет отцом. Приехав поддержать товарища, Андрей Лапшин признается, что и сам стоит на пороге перемен: поначалу не задавшееся знакомство с красавицей Ликой Титовой поставило крест на бурной холостяцкой жизни Андрея. Казалось бы, у обоих друзей впереди только приятные хлопоты… И тем удивительнее, что все дальнейшие события шаг за шагом подведут историю к трагическому финалу.А с другой стороны – чего еще ждать от приличных людей?

© Евгений Борисович Магадеев, 2018

ISBN 978-5-4490-8468-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

Баба Шура навострила уши. Все верно, прямо над головой неистово топали и орали. Второй раз за двое суток!

Вообще-то, жаловаться на соседей сверху было бы грехом, обычно они вели себя тихо. Но бабе Шуре эти ребята попросту не нравились: приехали незнамо откуда и тут же купили себе двухкомнатную квартиру — легко, будто это ничего не значит. А ведь полвека назад бабке было примерно столько же, сколько им сейчас — и что? Пара квадратных метров в задрипанном общежитии. Это уж потом, ближе к пенсии, деду повезло, умаслил кого-то в руководстве завода, выклянчил новостройку. Вот так оно и должно быть: потрудишься пару десятилетий на благо общества — тогда и думай о личном комфорте. А у этих верхних еще молоко на губах не обсохло — и гляди ты, собственная квартира! Даже не однушка.

А как они разговаривают? Одно только слово — «Здрасьте!» — и больше ничего. О здоровье не справятся, помощи не предложат. Разве ж это дело? Сложно им, что ли, старушку уважить? «Как Ваши суставы, баба Шура? Не ноют нынче?» Да они, поди, ни одного соседа по имени-то и не знают. Вот предыдущие жильцы никогда не отмалчивались, хорошие были люди, приличные. Иногда, правда, выпивали сверх меры — но это нормально, со всеми случается. Зато дверей не запирали и гостей принимали охотно. Бабка, бывало, захаживала к ним за солью — не по необходимости, а так, общения ради. Одалживала им денег до получки — отчего не одолжить? А потом они куда-то съехали и жилплощадь свою продали; так и вышло, что на их месте обосновалась неприветливая мелюзга.

— Слышишь, дед? — проворчала баба Шура, отмеряя половником жиденький бульон. — Опять наверху собачатся. Авось поубивают там друг друга наконец.

— Да что ты такое несешь, дура старая? — огрызнулся на нее старик. — Нельзя такие вещи говорить, беду накликаешь. — Аккуратно отрезав немалый ломоть от буханки черного хлеба, он отложил нож и прислушался. — Все тебе, бабка, мерещится: ни слова, ни писка.

— Это потому что ты глухой!.. Хотя сейчас вот действительно умолкли.

— Поганая ты тетка, Шура. Невзлюбила ребятишек — и гнобишь теперь из-за каждого шороха. Можно подумать, они тебе житья не дают. Ну покуролесили разок. Девочка там — сущий ангелочек. Да и юноша…

— Этот юноша, — баба Шура театрально хмыкнула, — послал меня на три буквы и глазом не моргнул. Я ж тебе рассказывала.

— Послал — значит, было за что. Ты ему, никак, под руку гундела, он и сорвался.

— И ничего я не гундела, — пробормотала бабка, но от дальнейших комментариев воздержалась. Тяжело опустившись на табурет, она неловко поерзала, дабы привести в порядок подол домашнего платья, и молча приступила к еде.

— Завтра на рыбалку пойду, — спустя минуту проговорил дед. — Василь Петровичу позвонить надо, он тоже собирался.

— Куда вы в такую стужу-то? Дома сидите. Для кого по телевизору биатлон показывают?

— Сама смотри свой биатлон, — отмахнулся старик. — Я лучше на свежем воздухе побуду. А в коробке загнить — еще успеется.

«Надо же надышаться перед смертью», — про себя добавил он и едва заметно улыбнулся. Потом живо представил себе мостик через обледенелую протоку — и улыбнулся шире. По-хорошему удочки можно было и не брать.

Наверху завопили — горько, истошно.

— Хосссспаде, — старушка вскочила из-за стола и небрежно перекрестилась. — Ну что же такое творится?.. Погляжу-ка.

Дед безразлично повел головой: ни останавливать Шуру, ни тем более составлять ей компанию ему совсем не хотелось. Бабка суетливо скинула тапки, влезла в поношенные зимние сапоги и, скрежетнув дверной ручкой, вылетела в подъезд.

Пронзительное верещание не прерывалось ни на секунду. Карабкаясь по ступеням, баба Шура вслушивалась в этот вой — определенно женский, даже девичий — и все больше убеждалась, что ее гадкая мечта, по-видимому, сбылась: в этот самый миг у соседей кого-то били, а может, уже и прикончили. Она надавила на кнопку звонка, и визги слились в унисон с электронным чириканьем; потом оба звука внезапно оборвались, и вскоре на пороге возникла девочка, зареванная и совершенно потерянная.

— Помогите! — всхлипнула она, поднимая на Шуру обезумевшие глаза.

Бабка, не разуваясь, проследовала на кухню, где ее взору открылось до жути противоестественное зрелище. На полу, аккурат посреди комнаты, в неправильной позе лежал тот самый парень, который накануне покрыл бабу Шуру матюками. От виска его начиналось багряное месиво; продолжалось оно и на линолеуме, где свежая кровь омерзительно смешивалась с чем-то наподобие блевотины. Запаха рвоты, однако, не ощущалось. Приглядевшись, старушка сообразила, что неаппетитные кусочки еды были всего-навсего недожаренными овощами, разбросанными там и сям по всей кухне. В углу обнаружилась и сковородка, перевернутая вверх тормашками. «Тюкнула, вестимо», — подумала бабка, поглядывая то на рыдающую девицу, то на бездыханное тело. Но вслух произнесла:

— Все будет хорошо, деточка. Все будет хорошо… Идем отсюда, не надо на него смотреть.

Маленькими шажками они перебрались в дальнюю комнату, где баба Шура усадила девушку на раскладной диванчик. Та сразу уткнулась лицом в трясущиеся ладони, будто пытаясь отгородиться от реальности. Это вполне устраивало старушку; улизнув в прихожую, она сгребла с полочки хранившуюся там связку ключей и выскочила на лестничную площадку. Потом заперла соседскую квартиру снаружи и вприпрыжку побежала к себе — вызывать полицию.

— Ангелочек… — презрительно пробормотала баба Шура себе под нос. — Ну ничего, в тюрьме-то тебе крылышки мигом поотрывают.