Преферанс на вылет

Ева Витальевна Шилова, 2022

Говорят, что жизнь – игра. Жаль, что никогда заранее не известно, во что придется играть, в шашки, шахматы, карты или поддавки. И каковы будут условия и правила для желающих или случайных играющих…

Префера́нс (фр. préférence — предпочтение, преимущество) — карточная игра со взятками. Получила распространение в России в середине XIX века. Игра ведется втроём или вчетвером (в последнем случае каждый игрок по очереди пропускает раздачу, что называется «сидит на прикупе»). В игре используется колода из 32 карт: от семёрки (младшая) до туза (старшая) четырёх мастей. Каждый игрок получает по 10 карт, оставшиеся две образуют прикуп. Каждая партия в игре преферанс состоит из совокупности последовательно разыгрываемых раздач карт, в каждой из которых происходит один из трёх типов игры (игра на взятки, мизер, распасы), определяемый на этапе «Торговля».

Цель игры — набрать за время партии как можно больше очков в общем счёте. Очки даются по окончании разыгрывания каждой раздачи в соответствии с правилами игры, и их количество зависит от силы приходящих карт и от качества логических решений каждого игрока. Поскольку игра идет на случайных раскладах, на длительной дистанции сила приходящих каждому участнику карт выравнивается, и суммарные результаты начинают соответствовать квалификации участников.

Старшинство игр складывается из уровня игры: от 6 до 10 взяток и старшинства мастей, могущих быть козырем, по возрастанию: пики, трефы, бубны, червы, игра без козыря. В результате последовательность игр на взятки по возрастанию их старшинства: 6 пик — 6 треф — 6 бубен — 6 червей — 6 без козыря — 7 пик — 7 треф — 7 бубен и так далее до 10 без козыря. На практике, особенно на первом круге торговли, принято использовать не полное название игр, а их сокращения: «один» (в значении первая масть) или «пика» вместо «6 пик», «два» или «трефа» вместо «6 треф» и так далее.

Заявка «Мизер» в преферансе — «каба́льная». Это означает, что она может быть объявлена только первой заявкой в торговле, то есть не может поступить от участника, уже заявившего в данной раздаче игру на взятки или спасовавшего. Заявка «Мизер» может быть перебита заявкой на 9 или 10 взяток, после чего, в зависимости от конвенций, торговля или прекращается, или продолжается заявкой «Мизер без прикупа», которая может быть перебита заявкой «9 без прикупа» либо «10 без прикупа». В некоторых играх мизером можно перебить заявку 10 взяток. Отказаться от розыгрыша мизера, если заявка не перебита, нельзя.

Распасы всегда разыгрываются втемную, каждый участник играет за себя, задача — взять как можно меньше взяток. Все масти равноценны, козырной масти нет. С каждыми последующими распасами штраф за каждую взятку может увеличиваться в арифметической или геометрической прогрессии — как именно и сколько раз — по договорённости. Если участник не взял на распасах ни одной взятки, то он получает премию в виде очков или добавляемых в пулю, или вычитаемых с горы — по договорённости (его соперники пишут штрафы в гору за свои взятки в обычном порядке). Премирование в такой ситуации раздающего — предмет отдельной договоренности.

Правила преферанса позволяют остановить игру и произвести общий расчет в любой момент, равно как и продолжить игру даже после закрытия пули. Однако этика игры диктует требование доиграть пулю в соответствии с выбранным условием её окончания¹.

Шесть пик

Если уж слаб, будь хотя бы безвреден,

а еще лучше — спокоен и добр.

И выжить так больше шансов, и силу накопить.

Но никакой победой над собой тут и не пахнет.

Макс Фрай. «Неуловимый Хабба Хэн»

— Ах ты ж, пакость какая!

— В смысле?

— При таком раскладе он нас заставит играть тот самый «один», в смысле шесть во пикях.

— И что?

— Да то! Как я рад, как я рад — мы играем Сталинград! Это… это «обязон», если коротко. Такую игру иногда объявляют вынужденно, чтоб в распасы не скатиться, и карта у играющего не всегда сильная. Так… на четыре-пять взяток…

— Так это ж хорошо, мы «ляжем» и как его…

— Не будет «ляжем». Здесь вист обязательный вне зависимости от имеющихся фишек, придется играть стоя, не видя расклада. При такой игре регулярные подсады на гору — обычное дело.

— Н-да, действительно пакость…

* * *

Паулина плакала навзрыд. Ей казалось, что вместо сердца у нее пригоршня мелких, но острых осколков, которые врезаются в ее внутренности и причиняют непрекращающуюся боль. Потому что в один момент все в ее жизни рухнуло. А ведь ничто не предвещало…

До сих пор вся ее двадцатилетняя жизнь была простой, понятной и распланированной. Матери семейств Шустер и Адлер как сдружились еще во времена учебы, так и после замужества сохранили добрые отношения. Вероятно, потому, что им оказалась нечего делить: Герде и Катлин даже мужчины нравились разных типов. Они и домá с годами построили рядом, чтоб не приходилось общаться через переговорники и ездить друг к другу в гости через полстолицы. И дети их с детства дружили… вместе посещали один класс в гимназии, вместе отмечали праздники и дни рожденья, вместе с родителями ездили отдыхать дружной семейной компанией… и так продолжалось вплоть до сговаривания брака Варта и Паулы, во время их обучения в последнем классе. И вот уже четыре с лишним года Паула точно знала, какой будет ее дальнейшая жизнь: учеба в гимназии, совершенствование навыков арт-плетения в ВКУ, замужество с Вартом, свой уютный домик с садом и качелями, выполнение заказов на дому, дети, потом внуки… Но жизнь внесла в этот идиллический план безмятежного существования кардинальные коррективы.

А поступили они с Вартом туда, куда стремилась добрая половина молодежи Хельветской федерации — в столичное ВКУ — Высшее конструкторское Училище. А конструктор — это не работяга с лопатой. Это востребованность. Это пристойная оплата труда. Это перспектива карьерного роста и общественная значимость профессии. Поэтому там мечтали обучаться все, у кого была хоть капля силы. И туда принимали всех, кто мог показать уровень владения ею выше третьего уровня. И даже обучали бесплатно. Но была у такой «щедрости» и неприятная сторона.

Принимали-то всех… доучивались немногие. Причем зачастую это зависело не от уровня владения студента силовыми потоками, а от наличия самодисциплины. Не сдал хоть одну дисциплину в сессию — вылетел, будь у тебя хоть наивысший уровень. Это не означает, что нельзя было еще раз поступить на начальную ступень обучения и постараться дойти до конца. Можно, почему нет. Но не более трех раз. Если студент до такой степени безалаберен, что не был способен вовремя сдать зачеты и экзамены, и умудрялся вылететь трижды, дверь в ВКУ закрывалась для него навсегда…

И правильно, ибо незачем тратить деньги на обучение заведомых разгильдяев. Зато доучившиеся и защитившие выпускную работу на оценку «удовлетворительно» и выше получали право претендовать на звание Мастера. И дальнейшее устройство на работу зависело от полученной категории.

Если ты заканчивал обучение, имея в дипломе запись «Мастер без категории», то твоим потенциальным работодателям становилось понятно, что выполнять такой троечник способен только простейшие действия. И принимать самостоятельные решения без консультации с более квалифицированными работниками уж никак не уполномочен. То есть он вроде как Мастер, но… так, подай-принеси-вот тут подержи-уйди, когда профессионалы делом заняты. Что, в свою очередь, никак не увеличивало минимальную оплату труда такого как бы Мастера.

Если выпускнику присваивали третью категорию, то такой работник получал право разрабатывать простые схемы конструкций под руководством специалистов более высоких категорий. Оплата, разумеется, повышалась.

Получив вторую категорию, Мастер мог выполнять свои обязанности без надзора более квалифицированных конструкторов, а также разрабатывать схемы отдельных агрегатов и самостоятельно собирать их, придерживаясь разработанных чертежей. Оплата вырастала более чем в два раза.

И, наконец, специалисты первой категории считались полностью самостоятельными, способными воплотить в жизнь любой проект, пользуясь услугами Мастеров более низких категорий. Оплачивалась высшая категория соответственно рангу — по максимальной ставке.

Но кроме категорий, зависящих от таланта и упорства в процессе обучения, будущие Мастера должны были определиться с направлением развития своих возможностей. А направления спец обучения и, соответственно, факультеты после второго курса могли быть самыми разными: архитекторы, строители, механики, оптики, машиностроители, мебельщики, автодорожники, железнодорожники. Специалисты по радио, приборостроению, швейным и печатным изделиям, стрелковому оружию, системам трубопроводов, зданиям и сооружениям, мостам и даже игрушкам. Особенно почетным считалось обучение на отделении артефакторики, которое заканчивала Паула.

Ибо артефакты занимали важное место в жизни населения всех стран. Если родовые относились к разряду «неизвестно откуда взялись, но вечные и чуть ли не живые», способные по слухам как-то мощно усиливать способности семьи-владельца, которых простые граждане почти никогда и не видели, то с рабочими и личными артефактами дело обстояло по-другому. Рабочие, они на то и есть рабочие: одинаковые, всем доступные, обезличенные, стандартные как гвозди — какой из упаковки вытащишь, такой в дело и пойдет. А вот личные… почти все они были индивидуальными. И кисти для художников, и инструменты для музыкантов, и усилители для спортсменов, и защитные для желающих ею обзавестись, и косметологические артефакты плюс те, которые создавались для поддержания здоровья, и многие другие — все они делались «под» заказчика. И цена им была не такая как обезличенным рабочим деталькам, а намного выше… Часто почти запредельная…

И тем, кто умудрялся не просто повторить старые достижения, а придумать новые изобретения, присваивался дополнительный ранг — Творцы. И право вписать свое имя в историю, навсегда закрепив его в названии сотворенных изделий. Что очень раздражало тех, кто подобного отличия не удостоился. Бодания Мастеров и Творцов настолько давно стали чем-то привычным и повседневным, что никто даже не удивлялся их очередным схлёстываниям. Творцы в общем-то где-то даже обоснованно хвастались, указывая, что именно от них зависят нововведения и прогресс в конструкторской области. На что обычные Мастера резонно напоминали, что их творческие прорывы — штука нечастая, непредсказуемая и не всегда нужная бóльшей части населения страны. В то время как именно от основной массы может и не творческих, но старательно трудящихся Мастеров как раз и зависит нормальное, стабильное функционирование механического обеспечения привычного существования простых и не очень простых граждан…

И каждая из этих точек зрения имела полное право на существование. Поэтому самые мудрые благоразумно помалкивали и в эти распри не влезали.

Зато отдельно недовольны были те, чьи способности к плетению потоков сил оказались не выше второго уровня, или отсутствовали вообще, и чьим уделом в результате стал монотонный труд: либо по ежедневному «подпитыванию» городских и сельских механизмов, либо вообще ручной и малопроизводительный. Такие «пустышки» априори не любили ни Мастеров, ни Творцов.

Приятные исключения среди обделенных доступом к силе случались. Нечасто, но случались. Звание Творца можно было получить, и не имея ранга Мастера. Но исключительно в сфере искусства. Художники, писатели, музыканты, актеры, режиссеры — все они полагали себя принадлежащими к истинно творческим людям, по определению стоящим над теми, кто мог похвастаться владением силой, но не обладал даже каплей таланта. Эти считали правильным презирать всех, кто не сумел доказать собственную признанную неповторимость.

А некоторые еще умудрялись неприязненно относиться к выходцам из соседних союзных образований. Сама Хельветская федерация объединяла четыре основных языковых и культурных региона — кантоны Диттер, Галлен, Лайтин и Романш. И население в свою очередь относилось к одной из четырех основных национальностей — дитши, гальши, латиши и романши. Так вот, всегда находились те, кто полагал, что именно представители конкретно их национальности и есть тот самый цвет, свет, сливки и элита. И вели себя соответственно, старательно задирая носы перед соседями по стране.

Что интересно, даже в ВКУ случалось соперничество между будущими Мастерами сходных специальностей, когда речь заходила о подписании контрактов с будущими работодателями. Действительно, почему из двух равных по силе студентов следует выбрать его, а не меня? Я всяко лучше! Дело могло дойти до громкого выяснения отношений и даже до драк, которые наказывались отработкой, но совсем жестко не пресекались, видимо, преподавательский состав понимал, что проще дать студентам возможность стравить пар в потасовках, чем ждать неких менее приятных, но более серьезных подстав. Выбор-то делать всяко не им.

Хорошо, что Паулу подобное соперничество практически не коснулось, поскольку, начиная с третьего курса она уже работала над индивидуальными артефактами. Ей нравилось делать миниатюрные изделия, которые легко прятались под одеждой или маскировались под украшения, но тем не менее исправно выполняли возложенные на них задачи: придавали владельцам более молодой и привлекательный вид, поддерживали и стимулировали изношенное сердце, защищали от лишнего вмешательства в личное пространство… Каждый раз, получая лист с конечными условиями, она испытывала азарт: что на сей раз? Возможно ли вообще воплотить запрошенное? Сумеет она или не сумеет? Пока марку удавалось держать высоко, и никто не сомневался, что уж у кого, у кого, а у Паулы в дипломе точно будет стоять дополнительный ранг — Творец. И предложений по будущему месту работы она уже получила не одно и не два, а куда больше десяти, только вот принимать их не торопилась. Отец поддерживал ее в стремлении работать на дому, а не убиваться в мастерской работодателя, потому и на все поступившие предложения следовало прохладное обещание подумать…

А некоторые в стремлении обеспечить себе Мастеров и тем более Творцов шли дальше и не стеснялись студентам и студенткам с высоким потенциалом предлагать не контракт, а сразу брак, чтоб хоть так привязать их к своим предприятиям. Это благодаря помолвке Пауле почти не приходилось выслушивать брачных предложений. Разве что их однокурсник Юстус периодически вился вокруг и неоднократно намекал на возможность сменить скучного Варта на веселого себя. И Пауле с Вартом еще повезло, что они проживали в столице и на каникулах и выходных могли возвращаться к родителям на улицу Лимонного дерева, в отличие от большинства иногородних, остававшихся скучать в общежитии ВКУ, потому что до родных им было добираться долго, далеко или дорого.

И многие из тех, кто был родом из провинции и кого не устраивало возвращение к семье, соглашались на такие брачно-договорные предложения. Ну, а что? Биарн, между прочим, являлся столицей не только кантона Диттер, но и всей Хельветской федерации. И получить возможность остаться здесь, и не ехать обратно в какой-нибудь заплесневевший Лугорь, да еще обеспечить себе статус пары… что в этом плохого?

Ничего. Только это все-таки было похоже на выставление себя на торги… и жизнь в клетке. И Паула втихомолку радовалась, что ей не придется как им продаваться за брачную гривну. Она выйдет замуж за любимого.

А потом Герда Шустер погибла. Обстоятельства ее гибели оказались настолько странными и даже нелепыми, что все газеты не упустили возможности их лишний раз обсудить и помусолить. Дело в том, что однажды по решению Комиссии по популяризации современного искусства на площади Корнхаус была установлена экспозиция зонтов. И добро бы обычных, так нет! Это была выставка того, как современные дизайнеры представляют себе зонт. Количество участников не ограничивалось, но подать на конкурс разрешалось только одну модель. Жителям предлагался вариант именного голосования за понравившийся экземпляр, а победителю была обещана денежная премия.

И началось. Таланты художника и дизайнера немедленно ощутили в себе все, кто ими обладал, и особенно те, кто был ими обойден. Но, как говориться, а вдруг? Вдруг повезет? И именно мое вѝдение зонтика окажется всем по душе? Ну, и денег можно поиметь… И народ начал беспощадно самовыражаться. Придя как-то на площадь и оглядев выставку Пауле показалось, что творцы этих, с позволения сказать моделей, накануне не то перестарались с приемом горячительного, не то вообще нанюхались чего-то запрещенного. Потому что вокруг был ад.

Цвет. Самые дикие цвета и самые неприемлемые их сочетания. Зеленые горохи на красном фоне или кляксы фуксии на ярко-желтом — один из примеров скромной расцветки.

Форма. Кроме классических в виде блюдца, купола и колокольчика, попадались плоские, кривые и асимметричные.

Размер. От махоньких детских не более пятидесяти сантиметров в диаметре до декоративных с размахом три-четыре метра.

Количество спиц. От восьми до шестидесяти четырех с крепежом «коронка» и «лебедка».

Ручки. Кроме простых набалдашников и крючков были представлены варианты в виде животных, цветов и даже героев сказок.

Короче, эту… ну, пусть будет выставку… без внутреннего содрогания мог обозревать либо человек с очень крепкими нервами,… либо такой же любитель алкоголя и наркоты. Паула побывала там один раз и старательно опуская глаза к земле проголосовала за модель темно-синего классического зонта-трости. После чего постаралась как можно быстрее сбежать и забыть увиденное.

Она-то сбежала… а вот ее будущей свекрови так не повезло. Герда Шустер пришла в булочную на площадь Корнхаус в непогоду и надо же было такому случиться, что ураганный ветер сорвал один из плохо закрепленных зонтов и буквально пригвоздил его стальным стержнем ее тело к двери здания.

Экспозицию разобрали в тот же день и представители мэрии принесли семье Шустер все необходимые в таких случаях извинения и соболезнования и даже передали деньги, изначально предназначенные для выплаты премии. Конкурс было решено считать не состоявшимся, а бригаде, занимавшейся крепежом зонтов, было втихую предложено сменить место проживания и работы. Автор смертельной модели сам догадался убраться из Биарна без дополнительных намеков. Только Герду Шустер к жизни все это уже вернуть не могло…

Варту с Паулой в ВКУ даже дали отпуск на время проведения погребальных мероприятий. Паула очень старалась хоть как-то жениха поддержать, потому что в процессе согласования и проведения протокольных похоронных действий он постоянно и откровенно расклеивался. И после помещения тела матери в склеп и официальных поминок он все-таки не выдержал и разрыдался, прижимаясь к ней. Хорошо, что это произошло уже в общежитии ВКУ и свидетелей этого поступка не было, а то бы «добрые» соученики его вконец затравили за слабость. И просьба его пожалеть и не оставлять одного хотя бы сегодня показалась ей тогда вполне логичной. Как будущей жене…

И последующее его пребывание в ее постели тоже превратилось в постоянное, поскольку подавалось оно под лозунгом «Мы же все равно поженимся!»

А отец Варта долго грустить не стал и по истечении положенного года траура у ее жениха появилась мачеха. Но какая! Лисанна Шустер была ошеломляюще красива и неприлично молода. Всего на четыре года старше Паулы и своего пасынка. Варт не мог принять такого скандального отцовского выбора, и они еще больше сблизились с Паулой, даже выходные проводя в доме ее родителей.

А потом последовала смерть их отцов на задании. Семьям ничего не стали объяснять, ограничившись официальным выражением соболезнования и назначением пенсии вдовам. Лисанна пыталась прорваться на прием к тем, кто мог внести хоть какую-то ясность, Варт пребывал в ступоре, а сама Паула находилась в каком-то кисельном состоянии, не понимая, что делать, то ли удариться в истерику, то ли посочувствовать Варту, то ли постараться поддержать мгновенно сломавшуюся и резко постаревшую мать. Состояние, когда из рук все валиться и не понимаешь, за что хвататься, не способствует ясности мышления, вот абсолютно. И пытаясь как-то смягчить горе Катлин Адлер, она упустила момент, когда Варт замкнулся в себе и начал от нее отдаляться.

И причина для этого была прозаичная, но вполне понятная. Она называлась политика. Потому что в их молодой… ну, относительно молодой, всего-то столетней Хельветской федерации существовал двухпалатный парламент. И если его нижняя палата избиралась всенародным голосованием, из кандидатов, отобранных пропорционально населённости субъекта федерации, то верхняя, в которой осуществляется представительство субъектов государства, исторически формировалась путем семейного наследования мест определенными родами. Количество которых за все время существования Хельвеции не менялось. И преждевременная гибель родителя дала Варту право занять место отца в верхней палате. Пусть пока и с правом совещательного голоса, но для недоучившегося студента это уже небывалый взлет. И посещение заседаний парламента не могло не изменить направления мыслей молодого конструктора о своем положении.

И когда Катлин Адлер, несмотря на все ее усилия, тихо угасла Паула в свою очередь тоже попыталась найти сочувствие у жениха, но не преуспела. Потому что пока она дневала и ночевала в их доме, пыталась вернуть к жизни умирающую мать, нашлись желающие поддержать Варта. Вернее, желающая. И в ответ на ее слезы и попытку использовать его как жилетку для них, Варт поставил ее в известность, что он передумал насчет заключения их брака. Потому что их отношения себя исчерпали. И потому что нашлась другая, более подходящая кандидатура. Достойная и воспитанная грая. Которая уважает себя и блюдет. Которая не станет пускать в постель до свадьбы даже будущего мужа.

И кто? Не могла не спросить Паула. Разлучницу звали Ирмгард Закс. Она тоже училась в ВКУ на факультете оптики, только годом младше. Говоря о ней Варт буквально светился внутренним светом. И попросил добровольно вернуть ему слово и обручальный подарок. И нет, пока он это говорил, ему не было стыдно. Ему, максимум, было слегка неудобно.

И вот теперь Паулина плакала навзрыд, прижимая руки к груди, где, как ей казалось, угнездился острый колючий ком из осколков вместо сердца. Значит, как пожалеть его в трудный момент, так и она сошла. Удобная возможность не бегать по домам утех с веселыми девицами, а прогуляться к невесте с целью сбросить дурную сперму. А как заключать брак, так у некоторых нашлись более достойные кандидатуры. А теперь не пошла бы ты куда подальше, при том, что твоя репутация упадет ниже плинтуса, а сама ты получишь несмываемое клеймо брошенки, слабой на передок. И всякие любители легких отношений не дадут тебе прохода.

Он прекрасно это понимал, но при этом даже не постеснялся попросить тебя утрясти ваши прежние договоренности без разборок и скандалов, еще и апеллируя к ее чувствам к нему. Это он, о чем? Какие чувства?! Ну… любовь… Какая любовь?! Пауле казалось, что сейчас ее внутренности превращаются в огнеупорный тигель, в котором та самая когда-то жаркая любовь медленно переплавляется в свою противоположность. В холодную злобу. В стылую ненависть. Казалось, что дальше и жить-то незачем, потому что стимула существовать как раньше она в себе не ощущала…

А ведь Джонни ее предупреждал…Только она не хотела верить. Тогда не хотела. Что ж, он оказался прав. Что характерно, он слишком часто за время их общения оказывался прав…

Джонни был из «чудиков». Чудики периодически сваливались на их материк как будто с одного из спутников планеты, до такой степени они были неприспособленные к жизни что в Хельвеции, что где-то еще. При этом объяснить факт и причину своего появления никто из них так и не сумел. Равно как никто из ученых или стражей порядка, так и не понял, откуда они появляются, поначалу даже подозревали в них шпионов сопредельных государств и держали в тюрьмах, пока кто-то умный не сообразил, что как раз шпион, чтобы что-то выведать, должен иметь профессиональную подготовку для выживания и как минимум знать язык, а у чудиков и с этим были большие проблемы. Причем, даже выучив его, они почему-то в один голос настаивали на том, чтоб им продемонстрировали либо какую-то непонятную «магию», либо некое не менее непонятное «колдовство». Иногда при объяснениях фигурировала обязательная необходимость помахать какой-то палочкой. И произнести «заклинание». Они даже пытались их воспроизвести и с надеждой бормотали какую-то чушь типа «Люмос!», «Диффиндо!» и «Авада Кедавра!» И были почему-то очень разочарованы, когда ничего из произнесенного не действовало.

Целители и следователи относились к этим просьбам и воспроизведениям с подозрением, первые усматривая в них не иначе как признаки поврежденного душевного здоровья, а вторые и вовсе склонность к прославлению запрещенного пантеона Мертвых богов. Именно они, по сохранившимся обрывкам сведений как раз и владели некими способностями по изменению окружающей среды исключительно вербальными методами. Но таких способностей у чудиков не обнаружилось. А с годами выяснилось, что отнести к разряду сумасшедших их тоже будет неправильно, потому что не было у них признаков душевных заболеваний, зато была информация, благодаря которой были сделаны многие изобретения.

У чудиков откуда-то были знания о ранее не существовавших в их реальности механизмах и приспособлениях. При этом никто из них так и не освоил работу с потоками силы, да какое там освоить, они их даже не видели! и не сумел что-то из описанного сделать сам. Тем не менее, именно они, несмотря на всю свою на первый взгляд бесполезность, оказались способны на привнесение в жизнь новых терминов и свежих идей изобретений. Что далеко ходить за примером, если даже само слово «артефакт» было придумано одним из них. И понятие «патентной системы», мгновенно внедренной всеми странами.

А кроме общих предложений у них не было ничего. Поэтому, чтоб не дать им умереть с голоду, специальные службы тех стран, куда довелось угодить этим бедолагам, старательно фиксировали их откровения и составляли «банк идей», продаваемых желающим за не самые большие деньги. Таким образом чудикам доставались средства на существование за вычетом минимального комиссионного вознаграждения социальных служб. Что-то сразу уходило в государственные разработки, что-то выкупали крупные предприятия и концерны, а в остатках разрешалось покопаться всем желающим. То есть, не то, чтобы всем, право первого выбора было у студентов ВКУ. И если идея чудика находила у кого-то из студентов отклик, то заплатив за право ее личного использования, учащиеся старались смастерить нечто новое для получения оценки на зачете и экзамене. Или для своей курсовой работы. А иногда даже для выпускной работы.

А если идея чудика оказывалась очень уж заковыристой и трудновыполнимой, автора всегда можно было постараться привлечь за отдельный гонорар для кураторства будущего изобретения. Такое положение устраивало всех: госслужбам не приходилось изыскивать не предусмотренные бюджетом средства для содержания невнятных приблудных граждан, чудики не висели на шее государства, получая содержание за реальную работу, предприятия обретали возможность быстрее выпустить и начать продавать некий новый механизм, ну, а студенты обретали шанс претендовать на дополнительный ранг Творца.

Потому что идея — это, конечно, интересно, но собственно ее воплощением придется заниматься конкретному индивидууму, где и появляется шанс придумать нечто необычное для повышения своего статуса. Кстати, получалось такое не у всех. Многие так и отказывались от задумок, не умея воплощать чужие изобретения в жизнь. И обижаясь на чудиков с их невыполнимыми прожектами. Джонни называл такие попытки созданием «паровоза для царя». И в кои веки даже понятно и наглядно объяснил, предложив Пауле рассказать ему технический принцип действия, неоднократно наблюдаемого ею механоуборщика. Когда та удивилась как у нее может получиться объяснение при полном отсутствии понимания принципа его работы, он согласно покивал головой и заметил, что большинство чудиков тоже находятся в таком положении. Они так же видели прибор и даже знают название, но описать механическую часть, о которой они изначально не имеют ни малейшего понятия, не в состоянии.

Сам Джонни являлся среди чудиков редким исключением. Он умел делать эскизы. На вопрос Паулы откуда такие способности невнятно помянул какую-то «начеркательную геометрию» и странное название вроде «буманки». И скривился, как цитрус разжевал. А с чего бы? За его… нет! Уже не гипотетические идеи, а вполне конкретные разработки давным-давно дали бы ему звание и Мастера и Творца, если бы он обладал нужным уровнем управления потоками силы для обучения в ВКУ. Но чего не было, того не было. Зато за его эскизами новых механизмов желающие чуть не в очередь выстраивались и отрывали что называется с руками и задорого. Так что о своем пропитании Джонни мог не заботиться до конца жизни. Потому и позволял себе только иногда соглашаться на кураторство собственных изобретений. А в большинстве случаев предпочитал отказывать в подобных просьбах с формулировкой «скучно».

Многие крепко не любили его именно за независимость и повышенное ехидство. Джонни был резким и колючим и мог одним взглядом, словом или предложением унизить любого, кто надеялся поставить на место выскочку-чудика. И желающих связываться с языкатым парнем желающих было немного.

Да еще и имя рода — Уокер. Непривычно, но вполне произносимо. Сам он по этому поводу объяснял непонятно «Джонни Уокер — это ж Ванька-бегунок!» Если учесть, что остальные чудики так и норовили выбрать себе нечто еще более непроизносимое, типа Мэрилин Монро или Робинзона Крузо, на их фоне имя Джонни выглядело вполне приемлемым.

И плевать он хотел на любые авторитеты, пока, как он сам говорил, они не подтверждены чем-то практическим. Вот умениями Паулы работать с потоками над артефактами он искренне восхищался. Вот Клауса Бухгольца, брата их однокурсницы Кристин, он уважал, даром что тот, в отличие от сестры, к управлению силой приспособлен не был. Зато благодаря прекрасной физической форме и хорошим мозгам закончил полицейскую академию Биарна и ныне дорос до старшего лейтенанта, занимая должность старшего комиссара полиции Западного округа столицы. Джонни даже умудрился как-то промылиться к ним в комиссариат на тренировки и после отзывался о подготовке местных стражей порядка с почтением и восторгом. Особенно его восхитило применение каких-то демократизаторов… Паула из его объяснений так и не поняла, что это такое, но, видимо, что-то и впрямь убойное.

А вот зажравшихся и чванливых деток представителей верхней палаты он откровенно не любил. Что и показала история с Филбертой Майстр. Как-то грая Майстр на всю столовую потребовала от присутствующих задержаться и заявила, что сейчас они станут свидетелями того, как Джонни будет приносить ей публичные извинения за неумение себя вести вообще и с приличными девушками в частности. Джонни кривясь встал из-за стола и прихрамывая подошел к Филберте, как всегда окруженной кучкой подхалимов, после чего громко спросил:

— Это ты, Филя, что ли, приличная? Кто тебе, курице тупой, такую глупость сказал?

Онемели все. А грая Майстр начала буквально задыхаться и с трудом сумела выдавить:

— Как ты… что ты… тебе что… не объяснили?

— Прихехешники твои? Да они пытались напасть и «вразумить»… трое на одного. Сейчас в медкабинете раны зализывают.

И Джонни откуда-то не иначе как из рукава достал недлинную… палку? Прут? Жезл? Дубинку? И любовно огладил ее, явно намекая на близкое знакомство с нею «вразумлятелей».

— А если они еще раз сунутся, то разговаривать будем сначала в деканате, потом в суде! Интересно, папаше Майстру понравится, что его дочурка проходит как соучастница по уголовному делу?

И пришлось Филберте смолчать. Котировки граи Майстр в глазах студентов после этого случая резко снизились. А Паула, подозревая, что она не уймется, лично сваяла Джонни артефакт для смягчения любого внешнего физического воздействия. И не удержалась от вопроса:

— Зачем ты с ней так жестко при всех?

— Понимаешь, Линка, не я это начал. Твоя Филя для выпускной работы почему-то выбрала одну из моих идей и в личной беседе в безапелляционно форме потребовала от меня кураторства. Видимо, предполагалось, что от такой перспективы я до полусмерти обрадуюсь, сделаю «ку» три раза и сломя голову кинусь воплощать за нее ее замыслы. А я, нехороший человек, взял и отказался.

— Опять скучно?

— Ну! Только она-то не привыкла, что ей отказывают. И сработал ваш «берт-синдром».

Вот тогда она впервые услышала эту формулировку.

— Сработало… что?

— У вас только представители верхней палаты парламента имеют оконцовку «берт» в имени. И страдают тем самым «берт-синдромом» самых крутых, имеющих больше прав. И все «берты», оборзевшие от безнаказанности, себе заранее пишут в мозгу ну… сценарий что ли… того, как именно будут складываться их общение с окружающими. И основываясь на том, как это происходило раньше, когда ей никто слова поперек сказать не осмеливался, Филберта и решила, что меня тоже можно заставить на задних лапках прыгать как дрессированного песика. И попыталась указать на мое место ниже канализации. И обломалась. Я ее послал далеко-далеко.

— А обозвал зачем?

Джонни только вздохнул:

— Эта мерзавка твердо уверена, что по праву происхождения она имеет право хамить преподавателям, унижать студентов, гнобить прислугу, а почему? Потому что ее, вернее ее семейку боятся. Студенты не хотят ссориться с потенциальными работодателями — металлургическим концерном Майстра, преподы держаться за свои контракты, которые могут не возобновить, бессильных уборщиц уволить — вообще раз плюнуть, и только со мной промашка вышла: я ее не боюсь. Мне-то ни работа в концерне не нужна, меня уволить ниоткуда невозможно, и терпеть ее высокомерные закидоны я не обязан! У меня к таким гадам врожденная классовая ненависть!

А что нарвалась твоя Филя на прилюдное оскорбление, так не надо было принародно обещать моих извинений! Не зря она второй раз проходит обучение, не просто так ее по первому разу выставили! Она и впрямь, тупая и негибкая, если решила, что события в очередной раз будут идти так, как она распланировала: ее парнишки меня побьют, я прогнусь, а она получит публичные извинения, равно как и обещание поработать над ее выпускной работой. А вот не будет этого! Придется стандартный сценарий менять! И не только ей, а и остальным «бертам». Может, теперь хоть кто-то сообразит, что «берт-синдрому» противостоять можно и нужно…

А ведь он прав, подумала Паула, некоторые из «бертов» ведут себя как хозяева жизни, не считаясь с окружающими. Может и правильно Джонни поставил эту задаваку на место…

А Гомберта Хорле, который было попытался вступиться за Филберту, Джонни пообещал сначала прикончить своим демократизатором, а потом им же гнусно и цинично надругаться над его трупом. Дважды. Или трижды. Или поменять местами порядок осуществления угроз. Осознав перспективы и вероятную… эээ… область надругательства, «защитник» побледнел и отступил.

Короче, Джонни был невыносим. Сам он, правда, утверждал, что это клевета, а просто дверные проемы в училище слишком узкие.

А еще он прекрасно играл в чойс. И пусть даже эту игру в их страну когда-то принесли именно чудики, изначально называя ее каким-то префом, но играли-то в нее ныне во всех салонах Хельвеции и проигрывать кому-то пришлому было… как минимум обидно. А Джонни не напрягаясь обыгрывал даже признанных зубров, не скупясь при этом на ядовитые поговорки и подколочки. Типа радостного «Дети хлопали в ладоши — папа в козыря попал!» или ехидного «Нет повести печальней в этом мире, чем козыри четыре на четыре…»

И только ее, Паулу, он почему-то выделял среди играющих и даже помогал просчитывать стратегию разных игр. Однажды она не удержалась и спросила:

— Почему ты со мной возишься?

— А мне нравится твой стиль игры. Ты не занимаешься фраерством, не пытаешься по-глупому рисковать, не ждешь двух хозяек на мизере, не заказываешь лишнего. Ты играешь как машина!

— И… это хорошо?

— Это… правильно. Преф, ну, то есть чойс, это прежде всего холодная голова, жесткий расчет и немножко удачи. И у тебя, в отличие от остальных, есть все шансы стать первоклассным игроком.

Точно. Ей надо поговорить с Джонни. У него всегда хорошо получалось ставить ей мозги на место. И не только при партии в чойс.

Джонни обнаружился в коридоре, идущем в столовую, откуда Паула его, ничего не объясняя, потащила к себе в комнату.

— И что такое случилось, что ты меня старательно к себе волочешь как дохлого куренка? Неужели решила незамедлительно слиться со мной в экстазе? А что на это твой жених скажет?

— Ничего не скажет. Закончился жених. А, может, и вовсе не начинался…

— Та-ак, а вот с этого места поподробнее!

Паула все ему рассказала, стараясь не сорваться в истерику и не слишком громко хлюпать носом при изложении ситуации. А Джонни подумал и вместо утешения ехидно поинтересовался:

— Свалил, значит, парнишка… а у тебя теперь трагедь и беспросвет,… поди, и жить не хочется?

Откуда он?… Паула вскинула заплаканные глаза, не понимая, как он мог догадаться. Но ведь догадался и ухмыляется! В результате вместо сочувствия он ее просто высмеял. Заявил, что родилась она не иначе как в год ну очень тупого животного. Барана, ага. И теперь может смело претендовать на гордое звание баранки. Нет, баранихи! Те тоже ни на что не способны, кроме как тупо хлопнуться на пушистую задницу и реветь.

Бараниха, значит… Ах, ты!… И Паула прицельно швырнула ему в голову самым тяжелым учебником. Почти попала. Джонни еле увернулся, но не обиделся, а захохотал:

— Вот теперь я тебя узнаю, Линка-машинка! Переставай рыдать и включай голову. Свалил этот урод, ну и ладно. Жизнь-то на этом не закончилась, наоборот, у тебя просто начался ее следующий этап. Все твое при тебе осталось, и талант, и мозги, и характер, так что не трать слезную влагу, а начинай прикидывать варианты. Считай, что тебя заставили играть «обязон» и действуй по правилам.

Озадачил и ускакал. Молодец какой. А ты теперь напрягай мозг, вспоминай особенности вистования на шести пиках…

Что у нас там по правилам… Сначала посмотри карты соперника — свои всегда успеешь! Допустим, свои карты Варт обозначил… Дальше: приглашён играть втёмную — держи длинную масть! При заходе помни: под вистуза с туза, под игрока — с семака. По правилам даже при игре втёмную полагается лишних взяток не наиграть, а наоборот, отобрать у игрока по максимуму… Что ж, Джонни прав, она упрется и постарается… отобрать свое. Ее взятки никому не достанутся.

Потому что раз уж окружающие настроились глобально исковеркать ей жизнь, она тоже стесняться не обязана. И если начать обдумывать свое последующее существование, то уже сейчас понятно, что придется многое поменять. И для начала уехать сразу после окончания ВКУ. Продержаться оставшиеся полгода, получить диплом и уехать. Работу она себе найдет, для артефактора ее уровня это не вопрос, но для смены места жительства нужны деньги. Дом можно выставить на торги… можно, но это значит заранее привлекать лишнее внимание… Нет, скорее здесь подойдет другой, долгосрочный вариант, типа аренды… плюс поступления от патентов… плюс какие-никакие отступные от Варта… она выкрутится. Все получится. Как там Джонни любит говорить? «Фирма веников не вяжет! А если вяжет, то фирменно!» Вот она им и покажет фирменную хватку семейства Адлер.

И к следующему разговору с Вартом наутро она оказалась готова. И в ответ на призыв о добровольном расставании без скандала она ему все припомнила: и сделанные за него рефераты и практические работы, и собственную подранную в клочья репутацию, и будущие вполне логичные домогательства сокурсников, и не только их, и применение весной по его просьбе запрещенного артефакта для прерывания беременности на раннем сроке… всему нашлось место в списке. И если он хочет, чтоб она, имея все это в претензиях, «добровольно» отказалась от помолвки, за это придется заплатить. Нет, ее не устроит устное обещание. Вот как только нужная сумма на ее счет перекочует, так сразу же можно будет идти в мэрию расторгать помолвку.

Обручальный подарок вернуть? Нет, его она оставит себе в качестве компенсации и на память о Герде Шустер. Тем более, что он прошел кровную привязку к ней и для остальных будет просто бесполезен. Фамильная ценность? Да ладно! Видела она намедни его мачеху, та по магазинам рассекала с аналогом той самой побрякушки. Уж сама она озаботилась подделкой драгоценной цацки, или папенька его в свое время подсуетился, лично Пауле без разницы. Важно то, что семейка Шустер не гнушается заказывать и носить аналоги даже якобы фамильных ценностей. Или он хочет, чтоб сведения еще и об этом в СМИ полоскали?

Варт при одной мысли об этом позеленел. И даже деньги как миленький быстро перевел, только бы обрести вожделенную свободу от навязанной родителями помолвки. А Паула начала методично готовиться к другой жизни.

* * *

Тило Зальцман ждать не хотел. А хотел он немедленно добраться до глотки того, кто посмел все это устроить и нежно ее пожать. Можно не нежно. И не один раз. Потому что так его еще никогда не подставляли! Его, самого известного шутника ВКУ подловили как мальчишку! И где?! На защите выпускной работы!

Он ведь специально попросил дядьку поставить дату его защиты на последний день. Слишком эффектное зрелище должна была представлять демонстрация его артефакта, чтоб просто так его в первых рядах защищающихся показывать. Нет, пусть сначала закончатся жалкие потуги будущих ремесленников, а уж под занавес выйдет и он, и триумфально завершит день защит. Потому что то, что у него получилось, дает ему право претендовать не просто на звание Мастера, а еще и на ранг Творца.

Прямо перед ним представляла свой вонючий артефакт Нора Хольцман. Она еще в прошлом году пыталась показать свой ароматизатор для помещений, который должен был уметь менять источаемые запахи по щелчку тумблера, да вот незадача, что-то тогда пошло не так, и прошлогодняя комиссия вынуждена была нюхать нечто, похожее на тухлую рыбу, а при попытке автора исправить положение, и вовсе смахивающее на ароматы армейского клозета. И ей не засчитали практическую часть. А по правилам ВКУ в таких случаях положено ждать год и только потом проходить повторную защиту.

Тило аж хмыкнул про себя, не вмещаться ли в эту жалкую демонстрацию, но потом великодушно подумал, что надо быть снисходительным к убогим, хотя бы иногда. Это ж он в прошлом году испортил ее выпускную работу и пришлось этой строптивой поганке ждать целый год до новой защиты. Ничего, поди потрепала тебя жизнь без диплома, теперь небось не такая гордая. Интересно, рискнет она сегодня ему отказать? Впрочем, нет, не интересно. Вместо прошлогодней гордячки перед ним была замученная и как бы не постаревшая личность. А не будешь игнорить одного из самых выдающихся студентов ВКУ. Не по чину тебе.

Сам Тило в своем артефакте был уверен. Не каждый день появляются каскадные светильники с функциями изменения цвета и яркости освещения. Причем для его изделия даже дополнительных усилий по регулировке не требовалось, лампион сам подстраивался под степень освещенности помещения. А цвета от жемчужного до темно-фиолетового менялись с помощью голосового управления. Это вам не комнатные вонючки, как у Норы. Это и полезная и красивая вещь.

И обратившись к лаборантам с просьбой задернуть в аудитории шторы, чтоб продемонстрировать вариабельность освещения собственного изобретения, он никак не ожидал того, что последует. Лампион взорвался. Все лампочки и украшавшие его стеклянные подвески, мелким прозрачным дождем рухнули на пол. А присутствующие начали нервно смахивать с одежды отлетевшие осколки. И если сначала Тило забеспокоился о том, не поранился ли кто-то из членов комиссии и зрителей, то потом до него дошло, что волноваться-то надо за себя! Рассыпавшийся артефакт автоматически означает сорванную защиту, и если он немедленно не подсуетиться, ходить и ему целый год не с дипломом, а со справкой! Как Мастеру без категории. И он кинулся с жалобой к председателю комиссии по защите выпускных работ.

Он никак не рассчитывал, что профессор Инге Боэр, глава комиссии по защите выпускных работ, займет по отношению к нему настолько жесткую позицию. И проскрипит своим неприятным голосом, что раз уж его практическая часть подкачала, то по правилам ВКУ ему положено ждать год и только потом проходить повторную защиту.

Тило метнулся к дяде. Джулиан Эггер, будучи деканом факультета механики, наверняка имел в своем распоряжении некие рычаги воздействия на эту сушеную воблу! Дядя немедленно вызвал граю Боэр к себе и уже через полчаса Тило стал свидетелем крайне неприятного диалога.

На просьбу дяди «пойти мальчику навстречу» и засчитать теоретическое описание как полную выпускную работу, профессор Боэр напомнила, что правилами ВКУ подобное запрещено и сослалась на события прошлого года, когда такая же история произошла с Норой Хольцман. В результате чего той пришлось ждать год до повторной защиты. Причем заявила, что знает, кто именно ту пакость подстроил и просверлила Тило своими злобными глазками. И даже посмела заявить, что усматривает в произошедшем некий перст судьбы, поскольку теперь некоторые на своей шкуре смогут оценить последствия собственных злобных шуток.

— Но ему же теперь не получить то место в концерне Арханд, куда его обещали взять! — пытался воззвать к ней дядя. — Это такой удар по репутации!

— А Нора не получила место в концерне Майстра, куда должна была выйти на работу, — хладнокровно парировала Инге Боэр. — И ее репутация так же пострадала.

— Но неужели нельзя сделать одно-единственное исключение?!

— Это ж моя прошлогодняя реплика в схожей ситуации! И я прекрасно помню Ваш ответ: «Правила одинаковы для всех».

— Вы делаете все, чтоб лишить студента возможного заработка!

— Да ну?! Тило Зальцману жизненно необходимо работать? Одна из самых состоятельных семей кантона Диттер надорвется и не прокормит одного студента? Не верю! А вот сам он в прошлом году своей гнусной шуткой сознательно поставил студентку Хольцман на край практически голодной смерти. Она, в отличие от Вашего племянника, будучи сиротой, оказалась вынуждена искать деньги на содержание себя и несовершеннолетней младшей сестры. И перебивалась без диплома случайными заработками, чтоб им обеим было хоть что-то поесть!

Она же была научным руководителем Хольцман, неожиданно сообразил Тило. И, похоже, приходила просить за нее к дяде. А тот ей, получается, отказал… и теперь эта старая грымза костьми ляжет, но диплома в этом году мне не видать.

— Но бывают исключения в случае болезни или травмы студента. В этом случае защиту можно не откладывать на год, а провести к моменту его выздоровления!

— А чем таким болен Ваш племянник? — оскалилась эта морщинистая грая. — Воспалением хитрости? Обострением пакостности? И вообще, я не понимаю, о чем мы говорим, протоколы сегодняшних защит давно подписаны и отправлены с фельдъегерем в министерство. Где приняты секретарем и помещены в архив в обмен на список дипломантов этого года. И фамилии Зальцман в этом списке нет и быть не может.

Так это она специально не торопилась дойти до кабинета декана, понял Тило, и потом явно тянула время, торгуясь с дядей, чтоб протоколы успели передать в министерство! И шанс впихнуть его в список дипломантов этого года растаял как снежок на летнем солнце. Профессор Боэр давно ушла, а декан Эггер продолжал молча сидеть за столом, барабаня пальцами по столешнице.

— Дядя Джулиан, ну что ты молчишь! — не выдержал Тило. — Из-за этой старой перечницы я могу не получить диплом! Ты же декан! Неужели ты ничего не можешь сделать!

— Не могу. В прошлом году закон был на моей стороне, а в этом… сам понимаешь. Тем более, что никто не позволит мне хлопотать не просто за перспективного студента… этим бы еще хоть как-то можно прикрыться…, а за родственника… мне откажут. Если только…

— Что?!

— Есть один шанс… но уж больно сложный и трудоемкий…

— Что надо делать?

— Если попробовать доказать, что твой артефакт был испорчен намеренно и предоставить виновника, можно будет подать прошение министру образования о пересмотре результатов твоей защиты. Но как это сделать?

Тило поскучнел. Задача и впрямь была непростая. Это испортить чужое плетение — раз плюнуть, достаточно оборвать или истончить базовую нить, на которой все держится, что он сам в прошлом году с вонючкой Норы и проделал, а вот найти в этом случае доказательства чьей-то виновности… да, скорее всего не получится. И вряд ли шутник кинется признаваться, сам же он не кинулся, так с чего кому-то идти ему навстречу? Абсолютно не с чего…

— Но, если не получится найти шутника по отпечатку его силы на моем лампионе, можно попробовать поискать следы на хранилище артефактов. Чтоб так адресно напакостить кому-то пришлось сначала вскрыть замки на помещении, куда мы все до защиты сдавали свои практические работы.

— А это мысль! Как ты кстати сам-то в прошлом году защиту обошел?

Тило только плечами пожал. Как, как… да просто, подговорил Пауля Кнорре отвлечь лаборантку Лили буквально на минуту, пока сам он, доставляя в хранилище работу захромавшей старшекурсницы Траубе не сделает ровно пару шагов в сторону и аккуратненько не порвет основу плетения артефакта Хольцман. Но в этом году после случая с Норой правила хранения практических работ ужесточились, и шутник мог проникнуть в хранилище только если ухитриться обойти защиту, поставленную на дверь тремя профессорами. И у кого хватило сил и умения такое сделать?

— Это кто-то очень сильный…, умелый… и мстительный…

— Вот и подумай над кандидатурой такого умелого мстителя, не могу же я обвинять студента, не имея доказательств. И однокурсников поспрошай, может они что полезное подскажут…

А однокурсники оказались в этом плане бесполезными. Наоборот, они почему-то либо высокомерно проигнорировали его вопросы, либо явно обрадовались его несчастью и все как один под разными, иногда смехотворными предлогами отказались помогать искать виновника его провала. А одна из девиц с приборостроения, Матильда Хайнц, так и вовсе злорадно заявила, что так ему и надо, и что лично она готова проставиться такому «народному мстителю». Бутылки лучшего вина из отцовских погребов не пожалеет ради такого случая. Почему?!

Да потому, что достал ты всех, охотно пояснила Матильда свою внезапную щедрость для какого-то безымянного шутника. Тебе напомнить о том кому и сколько пакостей ты за эти годы устроил? Кто Флюру накормил пирожными с мыльным кремом, что она потом полдня пузыри пускала? Кто подготовил фальшивый приказ об отчислении всего отделения артефакторов, отчего они чуть не поседели? Кто Ирвину на лекции лужу на сиденье напустил, так что парень от клейма «зассанца» еле отбился? Кто намазал ступени парадной лестницы бесцветным воском, и половина потока навернулась, выйдя после занятий по истории? Кто Натали внутрь зонтика клейких зеленых «веснушек» подложил, так что их было не отмыть меньше чем за неделю?

— А вы смотрели и дружно смеялись!

— Дураки были. И смеялись пока самим не прилетело. Как ты мне сердечный приступ устроил, не забыл?

Это розыгрыш мог по праву войти в коллекцию его лучших шуток. Он прошел с Матильдой только потому, что она сменила комнату в общежитии, заняв помещение защитившейся Ильзе Бох. Тило тогда подговорил Ванду, свою знакомую, позвонить Матильде по переговорнику и сказать той от имени Ильзе, что она, как предыдущая хозяйка, должна кое в чем признаться. Затем Ванда заговорщицким голосом сообщила, что ее мучает совесть и она должна обязательно новой проживающей об этом сказать. В этой комнате когда-то умер студент, и его не упокоенная душа осталась преследовать тех, кто в ней живет. А потом с сочувствием спросила, не случалось ли Матильде слышать посторонние шумы и другие странные явления. Попросила наблюдать и записывать. А уж организовать Матильде «нашествие духов» в виде шорохов и скрипов было для Тило делом техники. Сотворить артефакт, который периодически издает непонятные звуки и подкинуть в вентиляционный короб — всей работы на пару часов. Кто же знал, что у нее слабое сердце и очередные шумовые эффекты приведут ее на больничную койку?

— И Норку ты напрасно обидел. Все понимали чьих поганых ручек это дело, только сделать ничего не могли: ты успешно дядюшкой-деканом прикрывался. Так что теперь сам просидишь годик без диплома — тебе только на пользу пойдет!

Тило злился на весь мир. Неприятно выяснить, что твои вчерашние… ну, пусть не друзья, пусть приятели, вовсе таковыми не являются. Что они, наоборот, его крепко не любят, но пока длилось обучение вынуждены были молчать, чтоб не ссориться с племянником декана. А теперь все, учеба закончена, можно позволить себе и правду в лицо сказать. И отказать в помощи при розысках мстителя.

Ну ничего, он так просто не сдастся. Однокурсники не хотят помогать? И не надо, он пойдет другим путем. И Тило пошел к профессору диАзуле. Расчет был прост: отловить того умельца, который умудрился вскрыть защиту, выплетенную профессорами Боэр, Туирусом и им самим, он не может не захотеть. Потому что это, можно сказать плевок в сторону их профессиональной гордости. Это Инге Боэр не имеет оснований ему помогать после подставы с Норой, Вильфред Туирус и вовсе приболел, а с Арвидом диАзуле совсем другая песня. Он не дитш, а гальш, ну так тем меньше у него оснований вникать в дрязги промеж студентов не родного кантона, зато как раз он имеет пунктик насчет безопасности. И Тило аккуратно ему намекнул, насколько опасно такое происшествие оставлять без последствий. Это сейчас никто кроме него не пострадал, а что будет дальше? Если такой умелец доберется до дверей, за которыми не просто студенческие работы, а секретные профессорские разработки? Интересные, например, всяким шпионам?

И диАзуле купился. Видимо, где-то под замком у него и собственные изобретения ожидали доведения до ума, иначе с чего бы ему так волноваться? И проштудировав список выпускников он уверенно назвал три фамилии: Инноценц Блау, Энгельберт Роффле, Паула Адлер.

Тило задумался. Инни Блау, поганец бледный, сморчок согбенный. Но талантливый, не отнять. Прирожденный артефактор, лучший студент их года выпуска. Про него говорили «родился с отверткой в руках». С третьего курса приглашался на работу в правительственные лаборатории, куда по итогу и трудоустроился. Этот мог, вполне мог почти любую защиту вскрыть. Но зачем? У него с Тило никогда столкновений не было, да и дядюшка в свое время настоятельно просил свои шаловливые ручки подальше от его собственного студента держать. Нет, этот вряд ли.

Энгельберт Роффле чисто внешне, наоборот, полная противоположность Блау: качок белобрысый, шифоньер, в нижнее отделение которого встроили вибратор. А в верхний ящик забыли положить мозги. Только и знает, что по бабам бегать. И откуда у этого парнишки хорошие оценки брались, вот интересно было бы выяснить? Ставили за красивые глаза? Или вспомнить, что он сынишка аж целого Зампредседателя Совета Федерации Федерального собрания Хельвеции? Да кем бы он ни был, Тило с выходцами из верхней палаты отродясь не связывался, опасно это. Так что и этот, похоже, мимо.

Паула Адлер. Происхождением похвастаться не может, внешностью тоже, история там еще какая-то темная была со смертью ее отца… Но тоже способная девочка, вторая по силе на их году обучения, отбою нет от желающих предложить работу. И вот как раз с ней ему как-то довелось пересечься по поводу одной из шуток. Да что он ей такого сделал? Подумаешь, нарисовал на двери ее комнаты Психотрию возвышенную несмываемой краской. Другой вопрос, что у этого цветка есть и более «приземленное» название — «Шлюхины губки». А что она хотела — получить символ восхищения и преклонения после открытого сожительства с Вартом Шустером? И ладно бы если бы после этого она замуж за него вышла! Так ведь нет же, сначала с женихом рассталась, а потом позволила крутиться вокруг себя и однокурснику Гайслеру, и чудику Уокеру, и старшему лаборанту Штромбергу, а может и еще кому от ее щедрот перепало. Так что тот цветочек на дверь она более чем заслужила. И не один же он ее собственным безнравственным поведением попрекал! Так, ситуативно включился в обще курсовую травлю.

И, кстати, способ мести за каверзу, подстроенную Норе Хольцман, тоже наводит на мысль о женском почерке. Мужик бы просто в морду дал, если б его что-то не устраивало, а тут так коварно, так тонко, что не подкопаешься. Нет, методом исключения получается она, Паула.

Тило почувствовал очередной прилив злобы. Он так просто это не оставит, он заставит ее признаться. Впереди церемония вручения дипломов, там он ее отловит и, если понадобится, силой выдернет правду. На то у него и пара-тройка артефактов имеется…

На вручение диплома не пришла? И что на сей счет дядюшка Джулиан может сказать? Ах, она свободный диплом получила заранее! Не иначе, как подстраховалась, не рискнула с ним в открытую скандалить во время официального мероприятия. Ничего, он ее поймает на балу выпускников, и мало ей не покажется!

Только вот на бал она тоже не пришла…

* * *

Юстус Гайслер ждать умел. Нет, он не увлекался охотой или рыбалкой, но общие принципы процесса понимал прекрасно. При вываживании скользкой и сильной добычи торопливость ни к чему, она может сорваться и удрать, а зачем ему это? Нет, перспективный объект ловли надо загнать так, чтоб не оставить ему путей отступления и только потом вязать. Намертво. Чтоб даже пискнуть не посмел.

Вернее, не посмела.

А Паула Адлер оказалась именно такой добычей, перспективной, но очень скользкой. Вторая по уровню плетения в их году обучения, с седьмым уровнем силы, будущий Творец, тихая, не скандальная, но вот беда — влюбленная по уши в своего накрахмаленного Варта. Юстус уж как только ей не намекал, чтоб она бросала своего скучного жениха и обратила внимание на него, ничего не действовало. Он ведь даже жениться был готов, только бы заполучить такой талант. Паула же в ответ на все его подкаты смотрела сквозь него и, судя по всему, даже не осознавала, какой шанс в его лице она упускает. А уж когда Варт начал открыто проводить ночи у нее в комнате, Юстус совсем приуныл. Теперь этот мороженый хмырь ее точно не выпустит, и просьбу отца — заранее договориться с перспективными Мастерами о трудоустройстве именно в их концерн — ему выполнить не удастся. А уж заполучить потенциального Творца было бы вообще за счастье! Если бы не настырный Шустер.

Но в середине выпускного курса у Юстуса вновь появилась надежда. Парочка Адлер-Шустер поссорилась и даже разорвала помолвку. Вот он, долгожданный шанс! Вот она возможность припахать талантливую девочку втихую! Ибо если раньше ее прикрывал ее жених, то теперь это делать некому. И добрая половина соучеников не постесняется ей в лицо сказать правду о ее статусе. Самое время пожалеть, прикрыть ее от особенно неприятных правдорубов, пообещать трудоустройство в их концерне по производству медтехники, и будет затравленная девочка у него с руки есть. Нет, о женитьбе речь уже не пойдет, попорченный товар в жены не берут, но предложить обогреть ее пару прохладных ночей в обмен на написанные для него рефераты — обмен вполне равноценный. Можно подумать, для Шустера она этого не делала! Только надо поторопиться, чтоб еще кто-то умный не сообразил помочь ей с защитой от насмешников. И после появления у Паулы на двери несмываемого изображения Психотрии возвышенной именно Юстус первым кинулся утешать ее и обещать начистить рыло всяким дуракам. И предлагать более тесное… эээ… общение, с целью обеспечить более действенное… эээ… прикрытие.

Он не сразу понял, что его прочувственную речь Паула пропускает мимо ушей. А она вывернулась их-под его руки и спокойно сказала, что сама справится. И направилась к завхозу общежития, договариваться о замене испорченного имущества. Вот это поворот, и откуда такая независимость? Кто-то успел его обскакать и предложить покровительство раньше? Неужели ушлый старший лаборант Штромберг подсуетился? Видел Юстус как он вился вокруг нее и что-то втирал насчет помощи при очередных лабораторных. А как же ее будущая работа на их концерн? Так не пойдет! И Юстус предпринял еще несколько попыток заменить Пауле жениха. И ни одна из них не сработала.

Тогда он решил пойти напролом. Ну не сможет она устоять против галантного напора молодого мужчины с опытом намного круче, чем у ее полудохлого Варта! И как-то после занятий, дождавшись, когда в аудитории кроме них никого не останется, Юстас решительно обнял ее и принялся целовать, так, чтоб у нее ослабели ноги и отказали тормоза. Он был уверен, что сейчас эта крепость падет перед ним, как вдруг почувствовал резкую боль в правом веке. Юстус аж взвыл и вынужден был отдернуть руки от девушки. Понятно, ни о каком соблазнении речь уже не шла, надо было разобраться с непонятно откуда спикировавшей неприятностью.

Нащупав вонзившийся в лицо посторонний острый предмет, напоминавший муху, Юстас торопливо выдернул его и попытался уцелевшим левым глазом разглядеть, что за морозоустойчивое насекомое может летать по учебному корпусу посреди зимы. Он не сразу понял, что Паула даже не думает убегать или возмущаться, а спокойно дожидается, когда он придет в себя для разговора.

— Больно? — преувеличенно ласково поинтересовалась она.

— Твоих рук дело?!

— Моих.

И тихо просвистела пару тактов какой-то мелодии. Металлическое насекомое с тихим жужжанием спикировало из руки Юстаса на ладонь Паулы.

— И что это?

— Пчелка-кусака. Артефакт. Недавно сделала для отпугивания особо непонятливых окружающих.

— Она… вы с ней меня покалечили! Я глаза лишился!

— Не преувеличивай, эта модель только слегка повредила веко, смоешь кровь, поймешь, что зрение не пострадало.

— Несертифицированные артефакты запреще…

— Она запатентована.

— А если я к стражам порядка обращусь? С жалобой в ближайший комиссариат.

— Сделай милость, посмеши народ. Потому что первым, что они спросят, будет причина, по которой моя пчелка на тебя напала.

— Я ведь всегда могу сказать, что это месть. Например,… за то, что отказал тебе в притязаниях на близкие отношения.

— Можешь. Но сначала в этом придется убедить Клауса Бухгольца.

— А при чем тут брат Крис?

— А я, когда в третий раз писала объяснительную, почему пострадали пристававшие ко мне идиоты, пообещала старшему комиссару полиции Западного округа смягчить действие кусаки.

— Это если я глаза чуть не лишился, называется смягчить?!

— Ну… да. Предыдущие модели впрыскивали яд в гениталии.

Куда?! Э, нет, даже ради процветания концерна Юстус не был готов жертвовать здоровьем. Кажется, это добыча оказалась куда более верткой и скользкой, чем ему представлялось. Он уже собрался уходить, когда Паула предложила:

— Промой глаз и возвращайся. Возможно, у нас найдется, о чем поговорить.

Угу, сначала чуть глаз не выколола, теперь говорить собралась. Не ждал Юстус от этого разговора ничего хорошего… и ошибся. Им удалось прийти к соглашению, Паула выполняет за него некоторые виды самостоятельных заданий,

а если нужно, может даже помочь с написанием выпускной работы, он ведь этого хотел? Но не за просто так, и уж тем более не за его сексуальное внимание, а за отдельную плату. Это было не совсем то, на что Юстус рассчитывал… но хоть что-то. Опять же, с ее помощью появился шанс получить не третью, а вторую категорию мастерства, которая до того по полученным оценкам ему не полагалась… а вот это уже было очень хорошо. Юстус было заикнулся насчет ее будущей работы у своего отца, но Паула прямо ответила, что неплохо бы сначала закончить ВКУ, а там можно будет и подумать.

Юстус подумал и принял решение подождать до выпуска. За полгода регулярных встреч она хотя бы к нему привыкнет и не будет видеть в нем врага. Зато удостоверится, что расплачивается семейство Гайслер щедро и вовремя. Вот тут-то они и поговорят насчет будущего трудоустройства.

Но на вручение диплома она не пришла. Ладно, подумал Юстус, поговорим на балу. Игристое, танцы… на которые кроме него ее скорее всего никто не пригласит, атмосфера праздника… почему бы и не дать согласие? Но на бал она тоже не пришла. Так и норовит выскользнуть! Ничего, у отца в концерне работают вполне квалифицированные ищейки, кого угодно достанут хоть со дна морского! И это шустрая девочка не станет исключением…

* * *

Вартберт Шустер был счастлив. Расставаясь с Паулой, он поначалу чувствовал себя неловко. Он понимал, что собирается нарушить обещание и ее саму просит помочь расстаться, догадывался, что ей после разрыва помолвки придется несладко, но у него чувства! Неужели это так сложно понять? Неужели нельзя просто взять и отойти в сторону? Не устраивая истерик и взрывов мозга?

Даже родовым артефактом пришлось пожертвовать, чтоб она исчезла с горизонта, хотя в тот момент казалось, что это не самая высокая цена за счастье. Зато Ирмгард теперь его невеста. Пришлось ждать почти полтора года до окончания ею ВКУ, но вместо своего выпускного бала грая Закс с сопровождавшим ее граем Шустером направились в мэрию Биарна, где и были объявлены мужем и женой. И теперь Вартберт мог смело сказать, что знает, что такое счастье. А уж когда Ирмгард объявила ему о своей беременности и вовсе готов был расцеловать все человечество. Однако с радостью он поторопился.

Лечащий врач Ирмы вызвал его после обследования и прямо сообщил ему, что беременность может закончиться выкидышем.

— Но… почему?

— Ранние выкидыши и без того очень распространены и у каждой пятой женщины они случаются без всякой видимой причины. Но в данном случае… у Вашей супруги наблюдаются аномалии в строении репродуктивной системы. Мы имеем дело с уменьшением тела матки в сочетании с удлинением ее шейки. Ко всему прочему налицо гиперантефлексия… Одним словом, если без подробностей, даже если она сумеет выносить ребенка… в чем я сильно сомневаюсь… она может погибнуть при родах.

— И что нам делать?

— Уважаемый член верхней палаты парламента, у Вас же есть доступ к родовому артефакту? Самое время им воспользоваться. Они существуют среди прочего именно на такие случаи.

И тут Вартберт понял, что такое ужас. Даже горе от смерти родителей не шло ни в какое сравнение с тем, что он ощутил сейчас. Он не может позволить рисковать жизнью жены и ребенка. Ему срочно нужно найти Паулу.

А в доме по соседству давно жили какие-то незнакомые люди. Варт не собирался налаживать с ними общение, даже калитку, установленную когда-то между заборами семейств Шустер и Адлер, приказал заколотить. А теперь придется идти к ним и задавать вопросы. Ответы ему не понравились. Они не знают никакой Паулы Адлер. Они чуть меньше года снимают этот дом у Анке Кестнер. Контакты? Пожалуйста, и вот номер ее переговорника.

Анке Кестнер оказалась премилой старушкой с кокетливыми белоснежными кудряшками. Грая Адлер? Да, разумеется, помнит, она купила у нее дом на улице Лимонного дерева, 18. Да, сейчас там живет семейство диЛуари. Что-то не так? Общаться с граей Адлер? А зачем? Девушка продала дом и сказала, что уезжает в другую страну. Нет, адреса не оставила.

В адресном бюро Биарна ему тоже ничем помочь не могли. Чуть больше года назад грая Адлер выписалась из дома 18 по улице Лимонного дерева, в связи с продажей недвижимости. Нет, ее нынешнего адреса проживания у них нет.

К кому еще можно обратиться? Кто вообще в курсе насчет использования родовых артефактов? Кто может его просветить насчет них? Может быть, есть возможность найти замену? И Варт попросил встречи с Дагобертом Гроссером. Ему с трудом удалось убедить референта, что речь идет о безотлагательном деле, потому что время у Председателя Совета Федерации Федерального собрания Хельветской Федерации было расписано буквально по минутам. Еще бы, руководитель верхней палаты Хельветского парламента — одна из высших государственных должностей. Часто в средствах массовой информации он именуется «третьим лицом государства» после Президента и Председателя Правительства. Но он был настойчив и уже через двое суток сидел в его приемной и ждал встречи.

А Дагоберт Гроссер его сразу даже не понял. И только после сбивчивых объяснений буквально выкрикнул:

— Ты что, отдал ей Каплю? А что тогда носит твоя мачеха?

Пришлось объяснять, что для мачехи когда-то был изготовлен дубликат, а Капля осталась у Паулы. Вот тут-то Вартберта и «порадовали» объяснением, с чем он добровольно расстался.

Образование Хельветской Федерации произошло не просто так. Когда-то это было решением предков нынешних представителей верхней палаты, обладателей тех самых родовых артефактов. Двадцать три владельца из четырех кантонов, двенадцать из Диттера, шестеро из Галлена, четверо из Лайтина и один из Романша опытным путем обнаружили, что их артефакты при объединении в цепь, дают круговую оборону площади их кантонов. Естественно, после долгих переговоров было решено образовать новое государство, которое оказалось практически невозможно захватить извне. С Хельветской Федерацией потому никто уже почти сотню лет и не воюет, что бесполезное это занятие.

— А почему я не знал?

— Это хороший вопрос, только вот ответить на него некому, Фридберт Шустер не вовремя погиб. Ты лучше скажи, зачем Каплю отдал, придурок малолетний?

— Я хотел разорвать помолвку и попросил вернуть артефакт, а Паула уперлась, и сказала, что его не отдаст. Тем более, что он вроде как прошел кровную привязку к ней, и теперь для остальных бесполезен…

— Значит, еще и активирован на крови… при каких обстоятельствах это произошло?

— Я отдал ей кулон после похорон матери… и попросил остаться со мной…

— Активация по стандарту… что ж ты, обезьян озабоченный, не спросил совета хотя бы у отца, прежде чем родовыми артефактами раскидываться?

— Ему в тот момент не до меня было… да и кто спрашивает совета, собираясь переспать с будущей женой? Не о позах же мне с ним было беседы вести?

— Да уж, не о них. Только вот теперь у нас на руках назревший кризис…

И Дагоберт Гроссер объяснил, насколько важным моментом является «кормление» родовых артефактов. Они в определенном смысле если и не живые, то во всяком случае… обладающие сознанием, что ли. И хотят продолжать жить. Но чтоб пройти активацию и получить силу, «подпитываются» они либо кровью дочерей владельцев артефакта, либо жен. Да, в идеале девственной. А в случае смерти «кормилицы» для пролонгации «подпитки» подыскивается либо следующий член семьи женского рода, либо новая жена.

— Так вот почему отец так торопился с Лисанной…

— Молодец, догадался. А пробуждения подделки вместо Капли произойти не могло… Откуда вообще взялся дубликат?

— Я его заказал. Потому что не хотел, чтоб эта… носила украшения матери…

— Зато ты дал возможность его активации женщине, которую умудрился отпустить неизвестно куда!

— А что теперь будет с моей женой и ребенком? Может быть можно использовать чей-то другой артефакт?

— И кто ж тебе его даст? Тем более, что у твоей жены нет кровной связи с чужим родовым артефактом! Ты бы лучше спросил, что без него будет со страной!

— А что?…

— Цепь обороны может не замкнуться! Была Хельветская Федерация и вся вышла!

— Но я…

— Уйди с глаз моих, теперь мы твою Паулу будем искать сами…

А дома Варта ждало выяснение отношений с женой и тещей. И скандал, устроенный женщинами человеку, не сумевшему удержать родовой артефакт — единственную надежду Ирмгард на нормальное течение родов, не поддавался описанию. Варт только сейчас понял, что, возможно, дело было не в нем самом, и не в великой любви, а именно в Капле, без которой Ирме не удастся благополучно родить… а то и просто выжить при этом…

Примечания

1

Википедия.