Повелительница страсти

Дэни Вейд, 2017

Мейсон Харрингтон влюбляется в дочь богатого коннозаводчика, в конюшнях которого он работает, девушка отвечает ему взаимностью, но ее деспотичный отец с позором выгоняет дерзкого юнца, посчитав, что тот недостаточно хорош для его принцессы. Спустя годы разбогатевший Мейсон выкупает поместье разорившихся Хайяттов в надежде отомстить бывшей возлюбленной и ее отцу. Однако при встрече с Эвой-Мари он понимает, что его чувства к ней еще не остыли, и предлагает ей остаться в поместье в качестве домработницы…

Глава 2

Жестокое удовлетворение Мейсона от того, что он взял верх на Эвой-Мари и ее семьей, быстро превратилось в смятение, когда он вошел за ней в дом.

Пустота. Это слово первым пришло на ум, когда он огляделся вокруг. Казалось, великолепная картина лишилась всех своих деталей, кроме первоначальных широких мазков на холсте. Осталась только базовая структура — могучие стены, потолок с изысканной лепниной по карнизу, паркетный пол. Посеребренная мебель, обитая шелком, витражные двери с хрустальными ручками, массивный мраморный камин с чугунной решеткой тонкой работы оставались на своих местах. Исчезли декоративные китайские вазы и фарфоровые статуэтки, исчезли старинные пейзажи и зеркала в золоченых рамах. Голые полки и стены зияли пустотой, наполняя пространство грустью.

Они вошли в дом через боковую дверь, ту самую, через которую Мейсон проник в этот дом пятнадцать лет назад. По длинному коридору они прошли мимо столовой и большой гостиной, где устраивали приемы, миновали пару пустых комнат, а затем вошли в малую гостиную, окна которой выходили во двор. По всей видимости, в этой уютной комнате с мраморным камином и восточными коврами принимали только самых близких гостей.

При ближайшем рассмотрении Мейсон отметил, что роскошная дамастовая обивка на некогда новой мебели поизносилась, краска на углах кресел и стульев стерлась. Но больше всего впечатлили цветы. Не те в саду за французскими окнами, а те, что стояли в вазе на столе у дивана.

Он живо помнил множество цветов в замысловатых вазах, которые произвели на него впечатление своими красками и великолепием в его первый визит. Роскошные букеты были расставлены в большой и малой гостиных, в просторной столовой и во всех комнатах, в которые ему довелось заглянуть. Сегодня он заметил лишь один букет, да и тот красовался не в драгоценной вазе, а в простой стеклянной емкости. Сами цветы выглядели так, будто их сорвали в диком саду. Красивые, но было видно, что они выращены не в оранжерее и их не коснулась рука флориста.

Он как будто спустился с небес на землю.

В паре, сидящей у камина, Мейсон без труда узнал родителей Эвы-Мари, хотя они и постарели. Миссис Хайятт был одета как для приема гостей — впрочем, Мейсон и не ожидал ничего иного. Шелковая блузка, аккуратно уложенные волосы, жемчужное колье — все свидетельствовало о том, что эта женщина не вполне осознает реальное положение вещей.

— Что происходит? — спросил Долтон, и его раздражающе громкий голос напомнил Мейсону о трудовых буднях в конюшнях Хайяттов. — Клайв, почему ты здесь?

Управляющий поздоровался с супругами и отступил назад, чтобы позволить Эве-Мари приблизиться. Мейсон с удовлетворением подумал, что сейчас он будет свидетелем падения великих и могучих Хайяттов. Тех самых, что разрушили его семью.

— Мама, папа, — начала Эва-Мари тихо, но Мейсон уловил дрожь в ее голосе. — Банк продал поместье.

Горестный вздох миссис Хайятт перекрыли проклятия Долтона.

— Как это возможно? — требовательно спросил он. — Клайв, объясни!

— Папа, ты знаешь, как это произошло…

— Бред. Клайв…

— Это решение головного офиса, мистер Хайятт. Я ничего не мог поделать.

— Конечно, мог. Какой смысл иметь личного банкира, если он не может ничего сделать?

— Папочка. — Эве-Мари, по крайней мере, хватило духу на неодобрительное замечание. — Клайв делал все возможное, чтобы помогать нам все эти годы. Мы должны принять неизбежное.

— Бред. Я никуда не поеду! — воскликнул Дол-тон в раздражении и с силой стукнул тростью по деревянному полу. — Кроме того, кто мог купить такое дорогое поместье так быстро?

Клайв повернулся боком, давая Долтону возможность увидеть Мейсона.

— Это Мейсон Харрингтон из Теннесси. Он и его брат начали процедуру покупки сегодня утром.

— Теннесси? — Долтон прищурился и посмотрел на Мейсона. Пульс Мейсона заметно ускорился. — Зачем кому-то из Теннесси нужно имущество в Кентукки?

Чувствуя прилив адреналина, Мейсон сделал несколько шагов в центр комнаты и произнес уверенно и несколько развязно:

— Я занимаюсь разведением скаковых лошадей, а поместье Хайятт, на мой взгляд, идеально подходит для этой цели.

Удивление на лице Долтона сменилось приступом ярости. Мейсон ощутил удовлетворение.

— Я знаю тебя, — зарычал Долтон, наклонившись вперед в своем кресле, не обращая внимания на сдерживающую руку жены на своем запястье. — Ты тот самый никуда не годный конюх, который положил глаз на мою дочь.

«Больше, чем глаз. Но я должен держать эту мысль при себе. Видишь, Кейн, я хорошо себя контролирую».

— На самом деле я кое на что годен. И это кое-что стоит несколько миллионов. — Мейсон сделал паузу, чтобы старик мог осознать его слова, а затем добавил: — И я уже не просто конюх.

Долтон устремил пронзительный взгляд на дочь, которая отступила, словно хотела спрятаться.

— Я говорил, что не позволю какому-то грязному Харрингтону оказаться ни в одной из моих кроватей. Этому не бывать.

— Мне не нужны ваши кровати, — заверил Мейсон. — Я куплю новые, дорогие и красивые. И поставлю их в комнаты, которые с этого дня принадлежат мне.

— Ты не получишь от меня ничего! — зарычал Долтон.

На этот раз Мейсон повторил его тон в тон:

— Вы уверены?

Глаза Долтона округлились, когда он осознал, что этот Харрингтон — не ребенок, который будет покорно сносить оскорбления.

— Такой, как ты, никогда не справится с этими конюшнями, — проревел он. — Ты обанкротишься через год!

— Может быть. А может, и нет. Но это решать мне, — губы Мейсона искривила самодовольная улыбка, — не вам.

По наливающемуся кровью лицу Долтона Мейсон понял, что ему удалось его задеть. С неимоверной силой старик сжал подлокотник кресла и начал медленно подниматься.

— Долтон, — предупредительно прошептала миссис Хайятт.

Но старик был слишком возмущен, чтобы прислушаться к ней, если он вообще ее слышал. Мейсон почувствовал, как его ликование по случаю победы над монстром исчезает, когда Долтон сделал шаг вперед… а потом рухнул на пол.

Кто-то закричал, возможно, мать Эвы-Мари. Все бросились вперед, кроме Мейсона, застывшего в растерянности.

С помощью Клайва женщины подняли Долтона и помогли ему сесть.

Стоя на коленях рядом с отцом, в пыльной футболке и поношенных штанах, с волосами, собранными в пучок, Эва-Мари все равно была похожа на принцессу. Неожиданно она подняла глаза и посмотрела на Мейсона.

— Вы не могли бы оставить нас на какое-то время? Пожалуйста, — сказала она тихо, не сомневаясь, что он сделает так, как она просит.

Он никогда не был в состоянии сопротивляться ее темно-синим глазам, полным невысказанных слов.

Мейсон вернулся в холл и не мог отделаться от впечатления, что брат оказался прав. Не так он это представлял… Совсем не так.

Не было никаких сомнений в том, как он относится к ней после всех этих лет. Впрочем, ее должно утешить, что он не совсем забыл ее.

У Эвы-Мари было ощущение, что Мейсон доставит ей немало хлопот в самое ближайшее время. Однако конфликтовать с ним она не желала, а потому постаралась наладить… дипломатические отношения.

— Поздравляю, Мейсон, — произнесла она, неспешно подходя ближе и стараясь не обращать внимания на его ставшие такими широкими плечи.

Он отвлекся от осмотра столовой и повернулся к ней лицом, высокомерно приподняв бровь:

— С чем?

— Очевидно, в твоей жизни все хорошо, если ты в состоянии себе позволить…

— Не позволять помыкать собой людям просто потому, что у них больше денег?

Она замерла. Его слова все прояснили — вот как Мейсон воспринимал свою юность и их расставание.

Он дал ей понять еще кое-что: он собирался получить удовольствие от данной ситуации.

— Итак, что я могу сделать для тебя? — спросила она, хотя и предполагала, что он не собирался облегчить ее участь.

— Я говорил, что хотел бы осмотреться. — Он махнул рукой в сторону лестницы. — Показывай дорогу.

Эве-Мари не удалось получить передышку. Она почти физически ощущала его взгляд, когда показывала ему комнаты на втором этаже.

Осматривая дом, Мейсон не смог удержаться от критики:

— Не могу сказать, что мне понравилось то, во что превратился дом. Это какая-то новая версия минимализма?

Эва-Мари не стала возражать, так как в этом она была с ним согласна. Плачевное состояние семейных финансов нарушало ее эмоциональное равновесие каждый день. Однако слышать об этом от постороннего человека было неприятно.

Признаться, что она распродала все, кроме фамильных драгоценностей ее матери, чтобы продержаться на плаву? Его это лишь позабавит, даст еще один повод для насмешек. Эва-Мари не стала развивать эту тему, вместо этого она рассказала об узоре паркетного пола, привезенной издалека кафельной плитке и прочих элементах декора, на которые отец не жалел денег. Осознавать, что совсем скоро им придется покинуть родные стены, было горько, но, рассказывая об убранстве, она все еще чувствовала себя хозяйкой дома.

— Ты заключил очень хорошую сделку, — сказала она, пытаясь не давать воли эмоциям.

— Великолепную сделку, — признал он.

Они стояли в верхней части дома, у больших арочных окон, обращенных к конюшням и небольшому озеру в отдалении.

Мейсон изучал пейзаж.

— Садовник остался прежний?

— Его пришлось уволить, — пробормотала она. — В данный момент в поместье нет садовника.

— Это многое объясняет, — ответил он.

Пораженная его нарочитой бестактностью, Эва-Мари замкнулась еще больше. Хотя нечему было удивляться, он просто не мог обойти это вниманием. С первых его слов она ждала приговора.

— Мы с братом хотели бы предложить работу персоналу усадьбы, — сказал Мейсон. — Им нет необходимости увольняться из-за того, что поменялся собственник. — Он отступил назад, изучая усадебные постройки и окрестности с высокой точки. — И нам, очевидно, придется нанять работников, что бы привести хозяйство в порядок.

Эва-Мари с удивлением взглянула на Мейсона.

— Очень благородно с вашей стороны, — произнесла она, с трудом сдерживая эмоции. — Сейчас у нас только один сотрудник, Джим, он работает в конюшне.

Мейсон уставился на нее, широко раскрыв глаза:

— А остальные?

— Остальным занимаюсь я, — произнесла Эва-Мари еле слышно.

— Готовка? Уборка?

Эва-Мари устало смотрела на него, ей было не просто отвечать на эти вопросы.

— Да, кто-то определенно стал взрослым. Я помню, как ты ждала этого…

Неожиданно для себя она покраснела.

— Спасибо, хотя это сомнительный комплимент. — Эва-Мари отвернулась. Дыхание у нее перехватило от гнева. Чтобы справиться с вышедшими из-под контроля эмоциями, она решила продолжить показ дома. — Кроме гостиной, на этом этаже расположены спальни и ванные комнаты, — произнесла она, проходя по коридору, ведущему к спальням.

— Ваши родители занимают большую спальню? — спросил он спокойно и деловито.

— Нет. Отец уже не может одолеть лестницу. Есть еще комнаты за кухней. Там они спят.

Изначально эти комнаты предназначались для слуг, но она умолчала об этом.

— Давай посмотрим большую спальню.

Эва-Мари нехотя кивнула и повернула налево.

— Твой отец болен? — спросил Мейсон, впервые заговорив мягко, но это вызвало ее недоверие.

— Рассеянный склероз, хотя он предпочитает не говорить об этом, — сказала она, пытаясь держаться как ни в чем не бывало. Нет смысла выставлять напоказ горе и разочарование, связанные с необходимостью быть сиделкой для больного родителя. — Мы старались с этим справляться, но за последние два года он постепенно теряет подвижность и очень ослаб.

Ее мать тоже заметно сдала. На ее состояние повлияло отсутствие общественной активности, увеселений и статуса, составлявших большую часть ее жизни.

Великолепие большой спальни в очередной раз поразило Эву-Мари, когда она открыла двойные двери. На самом деле это были две комнаты, объединенные в одну. Стены спальни были отделаны резными, от пола до потолка, белыми деревянными панелями с серебристым отливом — акцент, который прослеживался в дизайне всего дома. Благодаря большим арочным окнам, зеркалам в простенках и хрустальным люстрам в комнате было много света и воздуха. Просторная, словно бальная зала, спальня производила неизгладимое впечатление. Даже будучи пустой, как сейчас.

Она вошла внутрь, а Мейсон задержался в коридоре. Стук шагов по деревянному полу возвещал о его приближении.

— К спальне примыкают гардеробные для него и для нее, также имеются ванные комнаты с обеих сторон, — объяснила она. — Но они давно не ремонтировались.

— Уверен, мы позаботимся об этом, — сказал он, обойдя спальню и остановившись в ее центре.

Вдоль одной из стен расположился камин, и Эва-Мари вспомнила, как они с матерью зимними снежными днями сидели на родительской постели и пили горячий шоколад.

Она думала о ванне из слоновой кости, в которой купалась, когда была маленькой. Это было не самое последнее и лучшее ее воспоминание, но оно составляло часть ее счастливой жизни.

Теперь у Мейсона будут свои воспоминания, связанные с ее домом, — с горечью подумала она и в еще более расстроенных чувствах вышла из комнаты.

— А твоя комната? — спросил Мейсон, подошедший к ней слишком близко.

— Дальше… по коридору.

Она затаила дыхание, ожидая, что он будет настаивать на посещении ее комнаты. Следующей была комната Криса. Она не была уверена, что долго сможет держать себя в руках.

В попытке отвлечься она направилась дальше.

— Третий этаж пустует уже несколько лет. Там две ванные. В двух комнатах есть камины. На этом же этаже библиотека.

К ее удивлению, Мейсон не высказал желания заходить в ее спальню и подниматься на третий этаж.

Когда они спускались по лестнице, он не оборачивался до тех пор, пока не дошел до бокового входа, и его рука не обхватила хрустальную дверную ручку.

— Если возникнут проблемы, я попрошу моего адвоката связаться с вами.

— Конечно, — кивнула она.

— Было приятно увидеть тебя снова.

Хитрая ухмылка на его лице объясняла, почему приятно, — потому, что он достиг своей цели.

Хотела бы и она сказать то же самое.