Орлы или вороны

Дэвид Мартин

В книге Дэвида Мартина «Орлы или вороны» описано детство и взросление главного героя Виктора. Становление его как личности. Вступая во взрослую жизнь, он сталкивается с незнакомым для него миром. Руководствуясь положительными чертами характера, Виктору удаётся найти настоящих друзей и влиться в общество. Но те события, которые ожидают впереди, застают его врасплох. Да и любой бы так реагировал на необычные, а порой мистические и пугающие приключения, которые суждено пройти главному герою. Книга содержит нецензурную брань.

Глава первая

2 апреля 2005

Виктор шёл по широкой лесной тропинке, справа и слева рос молодняк. Негустая поросль кустарника растянулась на десятки метров. За ней виднелся настоящий хвойный лес. Видимо, когда-то, ещё во времена Советского Союза, эту дорогу накатали лесовозы, потом леспромхоз сгинул вместе с коммунистами, и возить лес из этой глуши стало нерентабельно, да, собственно, строевого леса почти не осталось. Делянки заросли берёзами и кустарником, до ближайшей дороги с твёрдым покрытием — десятки километров. До первого населённого пункта — километров тридцать. «Зато какая тишина! Грибов, наверное, здесь летом, — подумал он, — не унести». При мысли о грибах захотелось есть. Припасов почти не осталось. Последний раз он ел утром, когда свернул с накатанной дороги, вскипятив воду на маленьком складном примусе и заварив крепкий ароматный чай, бросив туда щепотку брусничника. Сейчас уже смеркалось. Голод Виктора нисколько не беспокоил, он специально взял с собой провизии по минимуму, чтобы было легче идти. По пересечённой местности ему предстояло пройти около тридцати километров, потом столько же обратно. Причём обратно будет сложнее из-за тяжёлого рюкзака за плечами. Он невольно усмехнулся. Тяжёлого? Неужели он всё ещё верит в эту чушь? Николас, его попутчик в купе, этот удивительный человек с редким именем и со странной манерой говорить, казался таким ненастоящим и таким нелепым, но в то же время…

Виктор нащупал в кармане холодную пятирублевую монетку, снова усмехнулся и зашагал дальше. Перепрыгивая через лужи растаявшего апрельского снега, он вновь и вновь пытался детально вспомнить, как Николас взял из его рук монетку, медленно и с широкой улыбкой на лице, не делая никаких быстрых движений, так что она всё время оставалась на виду…

1970—1980-е. СССР

Виктор Ярский родился и вырос в городе Белозерск Вологодской области. Он не помнил своих родителей. Их не стало, когда ему было чуть больше трёх лет. Позже, когда наводил справки, он узнал, что отец был следователем, мама тоже работала на должности в милиции. Их убили, когда они расследовали какое-то громкое дело. Деталей ему так и не удалось узнать. Иногда он пытался напрягать память, и тогда всплывали отдельные фрагменты из детства, очень незначительные. Потом ему уже казалось, что это не воспоминания, а плод его воображения, фантазии.

После смерти родителей Виктор остался жить у бабушки. Она видела только одним глазом и уже была на пенсии по инвалидности, поэтому с опекунством возникла целая проблема. Какое-то время она ходила по судам, доказывая свою состоятельность, потом её вроде как оставили в покое, но полного усыновления она так и не получила. Когда Виктору исполнилось семь лет, бабушка умерла, и его забрали в детский дом. Там он и пошёл в первый класс. Бабушку он помнил хорошо. Она была добрая и в то же время очень строгая, хоть никогда и не ругалась. Он помнил, как один раз (ему тогда было лет шесть не больше) они с другом катались на велосипедах и заехали к другу в гости. Его мама покормила их и спросила, не пора ли Виктору домой. Уже вечерело, и на улице было темно. Он отмахнулся: мол, а мне можно хоть до ночи гулять, типа, я уже взрослый. Почему-то тогда это казалось по-геройски круто. Потом ещё долго сидели, и в конце концов мама сказала им обоим собираться, и все вместе пошли его провожать. Идти было далеко, и когда они добрались до дома, Виктору в первый раз по-настоящему попало. Бабушка подняла всех на уши, его искали все соседи и знакомые. Он никогда не видел её такой расстроенной. Уже гораздо позже он понял, насколько глупо было так себя вести.

Ещё у бабушки был Бог. Она прятала его за дверкой огромного трёхстворчатого шкафа. Виктору несколько раз удавалось мельком увидеть Бога. Это была небольшая дощечка с нарисованным на ней разноцветными красками дядькой. Бога он почему-то очень боялся и старался лишний раз не подходить близко к шкафу. В день, когда застрелили родителей, бабушка в прямом смысле выла волком. Было реально страшно. Она всё время кричала какой-то небесной царице, чтоб вместо родителей забрала её к себе. Тогда, в трёхлетнем возрасте, было непонятно, что за царица может быть на небе. Сразу представлялась властная женщина в белой шубе и в короне, где-то на верхнем этаже кирпичной пятиэтажки. Виктор вспомнил об этом эпизоде много позже, когда подрос. Тот вечер как-то чётко и во всех деталях представал перед глазами. Наконец он понял, какую Царицу Небесную имела в виду бабушка.

Годы, проведённые в детском доме, научили Виктора быть самостоятельным и отвечать за свои поступки. Условия там были жёсткие. Поначалу он попал в младшую группу. Там содержались дети до семи лет, но, бывало, их не переводили к старшакам до восьми и даже до девяти лет. В младшей группе воспитатели больше следили за порядком и старались пресекать всякие ссоры и разногласия. Виктора никто не обижал, он быстро со всеми познакомился и подружился. В старших группах дети чувствовали себя более вольготно, и воспитателям было уже не уследить за всем происходящим, поэтому там выстраивалась чёткая иерархия. Ребята постарше и посильнее сами устанавливали порядки, и любое неповиновение сразу пресекалось физическим наказанием. Когда Виктора перевели в старшую группу, ему исполнилось уже девять лет. За неполных три года, проведённых в детдоме, он уже кое-чему научился, появилась некая хитринка, он чувствовал ситуацию и подстраивался под неё. Такая способность к выживанию. Дети взрослеют гораздо раньше, чем это кажется взрослым. Ярский уверенно влился в коллектив таких же сорванцов, как и он. Хотя не обошлось и без стычек. Пару раз его, как новенького, пытались зацепить сверстники; конечно, подрались и не раз, но потом приняли за своего, и жизнь потекла дальше. Ребята в детдоме были разные, каждый со своим характером и историей, но всех объединяло одно — нехватка родительского тепла, и каждый жил с этим как мог. А куда деваться?

Когда Виктору исполнилось двенадцать, к ним перевели из другого детдома несколько человек. Один из них — Александр Сипелко. Родом он был из Полтавы. Этот город Ярский хорошо помнил из уроков истории. Там Пётр Первый с корешами, ещё давным-давно так наваляли шведам, что у тех только пятки сверкали. Саня Сипелко не сидел тихо, как это обычно делают новички в коллективе, а сразу занял лидирующую позицию в иерархии подростков. Он был на год старше Виктора и почти на пол-головы выше. Худой, жилистый, с длиннющими, как у орангутанга, руками, с большими кулаками, на которых острые костяшки были постоянно сбиты от частых драк. Саня дрался везде и со всеми. Он щемил малолеток, не давал проходу сверстникам и смертным боем бился со старшими ребятами, нисколько им не уступая. Местные крепкие пацаны поначалу пытались поставить его на место, однажды даже устроили ему тёмную. Но он, как-то ловко увернувшись, отмутузил сразу нескольких человек. Одному выбил передний зуб, а другому сломал нос и походу даже вышел из неравной схватки победителем, хоть и сам славно огрёб. Получив в наказание своеобразный карцер от воспитателей (да, был и такой, но об этом, наверное, рассказывать не стоит), он отсидел там пару дней, а потом вернулся в группу как ни в чём не бывало. После этого учить Саню жизни больше ни у кого желания не возникало.

С первого дня к нему прилипли две клички: Сиплый и Хохол. На Сиплого Саня не обижался, а вот Хохлом его называли исключительно за глаза. Такое погоняло Сане почему-то сильно не нравилось, и за это можно было с большой вероятностью хорошо огрести по щам.

Ярского по какой-то причине Сиплый невзлюбил с первого дня и сразу стал цеплять, где бы они ни пересекались. То, что они друг другу — полная противоположность, было видно с первого взгляда. Виктор — с врождённой интеллигентностью, спокойный и рассудительный. Все его поступки казались продуманными и целенаправленными. И прямая противоположность — Саня. Резкий, наглый, абсолютно безбашенный сорванец. Он делал всё, что ему вздумается, никогда не слушал ничьего мнения, а имел только своё. Ярский хоть и не любил учиться, но схватывал всё на лету. Стоило ему услышать материал в школе, он тут же его запоминал и мог потом ответить, даже не повторяя дома. Любимым предметом Виктора была география. Он с удовольствием разглядывал в учебнике красивые острова в безбрежном море, картинки заморских городов с пальмами и мечтал, что когда-нибудь обязательно там побывает. Ещё ему нравилась математика. Мало кто из учеников любил математику, а Виктор настолько легко научился считать, что уже в десятилетнем возрасте мог быстро перемножать в уме двузначные числа, чем удивлял не только своих друзей, но и учительницу математики. Из оценок Ярский получал в основном четвёрки и то только потому, что учиться ему было неинтересно; а учителя не раз говорили с сожалением: «Эх, Витя, тебе бы немного прилежности, ты бы мог быть отличником».

Сиплый же, наоборот, был двоечником, никогда не открывал дома учебники и порой даже не носил их с собой на уроки. Учёба его не интересовала от слова «совсем». У Сани была мечта: вырасти и стать наёмником. Он услышал от кого-то про Французский легион. Про крутых солдат, воюющих по всему миру. Эта жизнь казалась Cиплому настолько романтичной и интересной, настолько другой, в отличие от этого деревенского детдомовского быта, что он с нетерпением ждал своего совершеннолетия, чтобы свалить в далёкую Францию и поступить на службу своей мечты.

Ярского Сиплый задирал по-своему. Когда он проходил мимо, делал вид, что не замечает его, но в последний момент внезапно резко и сильно, но как-то незаметно для окружающих бил под дых. У Виктора перехватывало дыхание, но он делал вид, что ничего не случилось, продолжал идти дальше, на ходу пытаясь отдышаться, делая короткие быстрые вздохи. Иногда, Сиплый незаметно бил Виктора ладонью по шее и говорил при этом: «Кайфушка». Удар был несильный, но такой резкий, что по всему позвоночнику сверху донизу прошибала неприятная электрическая дрожь. Каждый раз Виктор думал, что в следующий раз он обязательно развернётся и даст Сиплому в рыло, но потом опять его что-то сдерживало, и он делал вид, что ничего не произошло.

Ещё Виктору очень нравился урок труда. Учителя по труду звали Дмитрий Николаевич. Это был молчаливый мужчина средних лет. Семьи у него не было, вернее, была раньше. Поговаривали, что жена спуталась со столичным профессором и уехала с ним жить в Москву. Взрослый сын тоже жил где-то: то ли в Москве, то ли в Ленинграде. Дмитрий Николаевич всё своё время проводил здесь, с ребятами. И если кто-то из них интересовался чем-нибудь техническим, то он всегда очень внятно и доходчиво объяснял, как устроен тот или иной механизм, — в общем, учил тому, что может пригодиться в жизни, когда они вырастут. А научить он их мог многому. Одет трудовик был всегда в синий длинный халат и тёмно-серые брюки. Больше ни в какой другой одежде его и не видели. Виктор никогда не слышал, чтобы он с кем-то вёл беседу. Он всегда копался в своих ящичках, верстаках, что-то точил, ремонтировал или просто делал уборку в своей большой мастерской. У него Виктор многому научился. Освоил несложные токарный и сверлильный станки, разобрался, какой инструмент как называется, и уверенно всем этим пользовался. В старших классах он ходил на кружок моделирования и даже с помощью Дмитрия Николаевича собрал модель автомобиля с моторчиком. На каникулах, когда ходили в поход с ночёвкой, уже поздно ночью закончились дрова и Дмитрий Николаевич сказал ребятам насобирать немного хвороста. Видя, что Виктор не отходит от костра, спросил его:

— Похоже, ты боишься темноты?

— Да, немного боюсь, — не стал обманывать Виктор. — И леса тоже боюсь.

— Леса бояться не надо, он живой, — сказал учитель. — Лес — друг человека, если ты к нему с чистыми намерениями, то он тебя никогда не даст в обиду.

Эти слова Виктор запомнил на всю жизнь. Позже, когда вырос, ему не раз приходилось ночевать в лесу одному, и, вспоминая слова учителя, он каждый раз желал лесу добра, и лес отвечал ему тем же.

Как-то Дмитрий Николаевич подозвал Виктора, когда закончился урок труда, подождал, когда все ребята уйдут, затем спросил:

— Ярский, ты с Саней Сипелко ведь не дружишь?

— Нет, конечно, — удивился Виктор такому вопросу и добавил: — Он конченый.

— Ты его боишься, походу? — прямо спросил трудовик.

— Ну, не то чтобы боюсь, просто не хочу с ним связываться, он конченый, — снова повторил Виктор.

— Может, тебе пойти в секцию бокса? Позанимаешься и сможешь за себя постоять.

— Но я не люблю бокс, я вообще не люблю драться.

— Ты хороший парень, Витя; я вижу, что ты во многом положительно отличаешься от своих сверстников. Не хочу учить тебя чему-то плохому, но иногда надо проявить характер и сделать что-то, ну как бы это сказать. Я думаю, что ты должен дать ему отпор. Скажу прямо, будет неплохо, если ты с ним подерёшься, проще — набьёшь ему морду, — было видно, что такой совет нелегко даётся Дмитрию Николаевичу, и он тщательно подбирает слова.

— Так он же намного сильнее меня и старше, — удивился такому совету Виктор.

— Это неважно. — Трудовик сел на край скамейки и жестом указал Виктору, чтобы он сел напротив. — Тебе придётся драться, и, даже если он тебя побьёт, тебе придётся драться с ним снова. Тебе придётся много драться в этой жизни, если ты действительно хочешь чего-то добиться. И тебе придётся драться не только кулаками. Самое главное в мужчине — это здесь. — Он ткнул Виктора в лоб указательным пальцем. — И здесь. — Он дотронулся до груди. — Разум и сердце. Ты добрый парень, Витя, это хорошо, но часто люди доброту принимают за слабость, поэтому, помимо доброты, тебе надо воспитывать характер. Приходи ко мне сюда в мастерскую в субботу после уроков, у меня есть кое-что для тебя. Я хочу тебя познакомить с одним человеком. А теперь давай иди на следующий урок.

Слова, сказанные трудовиком, Виктор потом не раз вспоминал, но сегодня он услышал только одно: надо будет драться с Сиплым. А это означало, что его отлупят, как боксёрскую грушу. Он вспомнил длиннющие руки Сани и невольно поморщился. В субботу Ярский шёл в мастерскую только для того, чтобы сказать трудовику, что он сам разберётся с Сиплым и никакой помощи ему не надо. К его удивлению, Дмитрий Николаевич встретил его на пороге, одетый в пальто.

— Пришёл, — сказал он. — Молодец, пойдём со мной.

— Куда? — удивился Виктор.

— Познакомлю тебя кое с кем.

Когда они подошли к покосившемуся старенькому деревянному дому, Виктор понял, к кому они пришли. Это был дом Юрия Ивановича Русанова. В городе его знали многие. Юрий Иванович был коренастый мужчина крепкого телосложения и невысокого роста. На первый взгляд создавалось впечатление, что у него вообще нет шеи, а голова растёт прямо из туловища. Взгляд был суровый, исподлобья, нос, расплющенный от множественных боёв на ринге. На вид ему было лет пятьдесят. Юрий Иванович был бывший мент. Капитан милиции в отставке. Русанова уважали не только законопослушные граждане, но и криминалитет. Говорили, когда он изловил и посадил целую шайку жуликов-гастролёров и на него кто-то из обиженных готовил покушение, то один криминальный авторитет в городе сказал: «Кто тронет Русанова, будет иметь дело со мной. Русанов правильный чел. Хоть и мент, но живёт по понятиям».

Всю жизнь Юрий занимался боксом, имел кучу всяких медалей и званий. Один раз он приходил в детдом и рассказывал ребятам, как лучше себя вести в тех или иных ситуациях. Когда он вышел на пенсию по возрасту, как-то сразу потерялся из виду. Копался в своём огороде да попивал пивко с бывшими коллегами по службе. Золотым пенсионным парашютом, руководство выделило ему в подарок старенький трёхколёсный мотоцикл «Днепр». Юрий Иванович очень гордился подарком. Говорил: «Трофейный конь. Сейчас таких уже не выпускают». Несколько раз его звали тренером по боксу в местный боксёрский клуб «Атлант», но он почему-то отказывался.

Русанов встретил гостей молчаливо, но приветливо, поздоровавшись за руку. Рука была большая, сухая, рукопожатие сильным.

— Как жизнь? — спросил трудовик.

— Нормально, — лаконично ответил Русанов и добавил: — Весна на дворе, вон, огород вскопал. У вас чего? — он посмотрел на Виктора. — Молодое поколение подрастает.

— Витя, сгоняй через дорогу в ларёк, купи, пожалуйста, бутылку газировки. — Дмитрий Николаевич протянул Виктору бумажный рубль и, когда дверь за ним закрылась, продолжил, обращаясь уже к Русанову: — Да вот привёл тебе парня. Ученик мой. Позаниматься бы ему. Боксом, имею в виду.

— Так, Дима, я же не тренирую, в «Атлант» пусть идёт, там всегда набор открыт.

— Да ты ему просто азы покажи, двигаться научи, удар поставь. Парень неплохой, добрый. Цепляется там к нему один хлыщ, а этот отпор дать не может.

— Почему в секцию не идёт?

— Да он немного особенный, помнишь, как у Высоцкого в песне? «Бить человека по лицу я с детства не могу».

Юрий понимающе кивнул:

— Но ты же знаешь, одно дело — грушу лупить, другое — в паре работать. Груша ведь сдачи не даст. Пустое это, просто как ОФП, не более.

— Юра, эти ребята растут без родителей, у них фактически нет детства. Они привыкли выживать и приспосабливаться. Наша с тобой задача — помочь им найти своё место в этой жизни. Конечно, учить драться — это не то, что выведет их в люди, но в этом случае, думаю, нужно. Я вижу, что у этого парня есть потенциал, мне кажется, что он сможет многого добиться в жизни, если его направить в нужное русло.

— Ладно, пусть приходит, поработаем, — сдался Русанов. — Только не думаю, что из этого выйдет большая польза. Он сам-то хочет, или это больше твоё желание?

— Юра, вот и проверишь на деле, не мне тебя учить.

Дверь открылась, и вошёл Виктор, держа в руке пол-литровую бутылку боржоми.

— Вот сдача. — Он протянул мелочь трудовику, и тот убрал её в карман.

Взяв бутылку у Виктора, Дмитрий Николаевич сказал, чтобы тот остался, а сам, попрощавшись с Русановым, вышел, закрыв за собой дверь.

— Значит, хочешь научиться драться? — спросил Русанов, как-то странно посмотрел на Виктора, будто что-то припоминая. Виктор кивнул, но Русанов больше ничего не говорил, просто смотрел в упор и молчал. Виктору даже стало немного неловко от такой затянувшейся паузы.

— Как фамилия твоя? — вдруг спросил Юрий Иванович.

— Ярский, — сказал Виктор, и ему даже показалось, будто этот грузный непробиваемый человек вздрогнул и весь сжался, словно хотел от чего-то защититься.

Потом опять принял независимый, безразличный вид и спокойно сказал:

— Меня зовут Юрий Иванович.

— Да, я знаю вас. — Виктор смущённо посмотрел в сторону.

Русанов удивлённо поднял бровь:

— Хорошо. Мы с тобой позанимаемся. Я дам тебе домашнее задание. Не выполнишь, можешь больше не приходить. Понял? — Он сурово посмотрел на Виктора.

Тот кивнул.

— Пошли. — Русанов встал и жестом руки показал Виктору следовать за ним.

В конце длинного коридора была дверь. Русанов открыл её, и они зашли в просторную комнату примерно тридцати квадратных метров. Потолок здесь был выше, чем в том помещении, где они разговаривали. Посередине комнаты, на крюке, торчащем из потолка, висел большой боксёрский мешок. В углу к одной и другой стене был приделан турник. На другой стене висело несколько пар боксёрских перчаток. Они были явно старше Виктора. Кожа во многих местах слезла или потрескалась и отходила лепестками. В стороне у окна стоял большой деревянный ларь со всяким инвентарём. Виктор думал, что сейчас Юрий Иванович скажет ему колотить грушу, и даже уже начал присматривать, какую бы пару перчаток снять со стены, но тот, порывшись в сундуке, достал оттуда скакалку и протянул её Виктору.

— Скакать умеешь? — спросил он и добавил: — Прыгай.

Виктор взял в руки скакалку и начал прыгать. Было даже неловко. «Глупость какая-то», — пронеслось в голове. Прыгать не получалось. Прыгнув два-три раза, он наступал на скакалку, или подпрыгивал раньше, или приземлялся позже. Словом, выходило смешно.

— Погоди, дай-ка сюда. — Русанов взял скакалку и чуть отрегулировал длину, завязав узелок на одной ручке. — На, теперь попробуй.

Теперь, правда, стало лучше, но Виктор прыгал, топая как слон, приземлялся с таким грохотом, что, наверное, было слышно на улице.

— Ты сейчас мне пол проломишь, прыгай мягче. Постой, дай мне. — Русанов забрал у Виктора скакалку, снял пиджак, повесил его на крючок на стене, снял с ног ботинки. Без пиджака, оставшись в облегающей футболке, он был как грузный комок мышц.

— Смотри, как надо, — сказал он и начал скакать.

Виктор не смог скрыть удивление, как этот тяжёлый, на вид неуклюжий мужик легко прыгал. Это было настолько удивительно и необычно, как будто он не имел веса: легко пританцовывая, прыгал на одной ноге, на другой, на двух. Он приземлялся абсолютно бесшумно, скакалка совершала обороты вокруг тела со свистом, а Русанов спокойно прыгал, как пружинка, грациозно танцуя какой-то свой собственный танец. Иногда он подпрыгивал повыше и успевал прокрутить скакалку два раза. Попрыгав так минут пять, он остановился и протянул скакалку.

— Иди и тренируйся. Возвращайся, когда сможешь пропрыгать тысячу раз без остановки.

— Тысячу? — округлил глаза Виктор.

— Да, тысячу, это не так сложно, как ты думаешь. Также я хочу, чтобы ты каждый день подтягивался на турнике по сто раз, отжимался от пола по двести и приседал по триста. Всё понятно? Потом приходи, будем заниматься.

Виктор шёл домой, держа в руке скакалку. Было радостно от того, что задание не казалось таким уж сложным, ни с кем не надо было драться. Но тысячу раз. Это же очень много.

Начать решил сразу. На пути в школу он не раз ходил через лесопарк, видел там скрытые от постороннего глаза полянки. Почему-то не хотелось, чтобы другие видели, как он целыми днями прыгает. Да бред какой-то. Что он за тренер вообще, не мог показать пару своих коронных ударов? Виктор бы выучил их и, возможно, справился бы с Сиплым. Но внутренний голос ему тут же отвечал:

— Ага, справиться с Сиплым, ну ты и наивняшка! Да он после первого удара тебя так отмудохает, что потом ещё хуже будет.

И тогда вся эта затея со скакалкой казалась ему ещё большим бредом, чем вначале.

Отжиматься было нетрудно: сначала у него получилось отжаться двадцать, потом пару раз по пятнадцать; затем стало тяжелее, и он делал подходы по десять раз; когда счёт подходил к двум сотням, уже отжимался по пять и даже по три раза. В общем, справился. Присел триста — тоже довольно легко, а вот с подтягиванием была проблема. Виктор пошёл в школьный спортзал. Благо дверь там всегда была открыта. К счастью, там никого не было. Подтянулся пять раз, а когда подошёл сделать второй подход, не смог уже подтянуться ни разу. Руки были как ватные.

На прошлом уроке физкультуры, когда все подтягивались на оценку, Виктор подтянулся пять раз, это была оценка четыре. Мало, конечно, но некоторые парни не могли и раза подтянуться. Пять — это был его личный рекорд. Сиплый легко подтянулся десять раз и спрыгнул, получив пятерку. Наверное, мог бы и больше.

— Молодец, — крикнула Машка из параллельного класса, когда Сиплый соскочил с турника, и все посмотрели в её сторону. В Машку были влюблены, наверное, все парни его возраста, включая Виктора. Вот бы ему она так крикнула! Он бы дорого за это заплатил. Что же, вот он сейчас и платит. Подтянуться удалось не сто раз, а только восемь. Пять — и три раза по одному. Дальше дело не шло. Как он ни старался, мышцы отказывались слушаться. Про скакалку и речи быть не могло. Не было сил даже поднять руки, не только прыгать. Решил продолжить тренировки завтра.

На следующий день Виктор проснулся пораньше и направился в лес, на поляну. Для себя он назвал её лесным спортзалом. Начал со скакалки. Прыгалось очень тяжело. Как будто к ногам привязали две тяжёлые гантели, а скакалка весила килограммов десять. Решил передохнуть и перейти к отжиманиям. Отжиматься тоже было очень трудно. Удалось отжаться несколько раз по десять, и на этом силы закончились. Виктор разозлился на себя и на Юрия Ивановича, заодно на Сиплого, и даже на трудовика. К удивлению, это придало немного сил, и он смог выполнить норму по приседанию и наполовину — по отжиманию. Когда он добрался до спортзала, на подтягивание опять не осталось сил.

«Ладно, завтра как раз физкультура, там и подтянусь свою норму», — подумал он.

На следующее утро, когда Виктор проснулся, у него болело всё. От пяток до макушки. Все мышцы были одной сплошной болью, он даже полностью не мог разогнуться, так болел пресс на животе.

— Да пошло оно всё! — сказал он себе. — Не буду тренироваться. Надо отнести этому Юрию Иванычу скакалку и забыть. Это с самого начала была бредовая идея.

На обеде в школьной столовой Ярский шёл к себе за столик, неся поднос с едой. Ужасно болели мышцы. На подносе стояли тарелка борща, второе, пюре с котлетой и стакан компота. Обычный школьный обед. Тут краем глаза он увидел Сиплого, направляющегося в его сторону. Виктор поспешил за свой столик, прибавив шагу, но Сиплый опередил его. Он поднял руку, чтобы ударить Виктора по шее, и уже открыл рот, чтобы сказать: — «Кайфушка», но Виктор сделал шаг в сторону, чтобы увернуться, и ему это почти удалось. Ладонь Сиплого прошла вскользь по плечу и спине Виктора, но он всё же потерял равновесие и, чтобы не упасть, инстинктивно дёрнул руками. Всё, что было на подносе, полетело на пол. Сиплый довольный заржал и пошёл дальше, даже не остановившись. Виктор оглянулся ему вслед и увидел: о боже! — из-за своего столика прямо на него широко открытыми глазами смотрела Машка. Она всё видела и продолжала с интересом наблюдать. Виктора затрясло от ярости, и он вдруг не своим голосом заорал:

— Сиплый! Хохол, ты козёл, сюда иди!

Все, кто был в столовой, обернулись на него, и Сиплый тоже с удивлением, даже немного растерянно, посмотрел на Виктора, потом пришёл в себя, повернулся и прошипел:

— Чего ты сказал? Повтори.

За те несколько мгновений, пока он приближался, ярость Виктора успела смениться на тревогу, он почувствовал предательскую слабость в ногах, но слова уже были сказаны, отступать поздно. Он бросил поднос, сжал кулаки и поднял руки в боксёрскую стойку. Через секунду Сиплый был уже рядом. Ударить Виктор не успел — да какое там ударить, он даже не заметил удара Сиплого! С ходу, не останавливаясь, размашисто и хлстко, тот справа влепил Виктору боковуху. Как будто граната взорвалась в голове. Виктор упал и на мгновение потерял сознание. Это был лёгкий нокдаун. Очнулся он, когда двое парней из его класса помогли ему встать. Виктор оглядывался по сторонам, приходя в себя. Сиплый довольный скалил зубы, но тут на него закричала Тамара Ивановна. Толстая повариха бросила разливать компот по стаканам и поспешила на шум. Сиплый развернулся и спокойно пошёл прочь, насвистывая, как ни в чём не бывало. Ярский бросил взгляд туда, где сидела Машка. Она ела, уткнувшись в свою тарелку, нарочито низко опустив голову, как будто ничего не случилось. Голова слегка кружилась, во рту Виктор почувствовал солёный привкус крови. Удар получился настолько сильный, что он порвал внутреннюю сторону щеки о зубы, но это сейчас меньше всего волновало Виктора. Сейчас он точно знал, что должен делать.

Стиснув зубы, он с остервенением прыгал и прыгал на грёбаной скакалке, потом, не обращая внимания на боль, отжимался и снова отжимался. Подтягиваться в зал не пошёл, не хотел, чтобы кто-нибудь заметил его за этим занятием. «Позже наверстаю», — думал он. И снова прыгал и прыгал. Боковым зрением Виктор заметил какое-то движение в лесу. Он остановился и резко повернул голову. На краю поляны, метрах в тридцати от него, на задних лапках стоял енот и внимательно за ним наблюдал. Виктор не мог отвести взгляда от мохнатого зверька, такой классный он был. Прикольная острая мордашка с чёрными глазами-бусинками, передние лапки — словно руки у человека, большой пушистый хвост. Виктор никогда в жизни не видел енотов, только на картинке. Он как заворожённый долго смотрел на животное, а енот с таким же интересом наблюдал за человеком. Наконец Виктор позвал его, присев на корточки и похлопав рукой по коленке:

— Шарик, Шарик, иди сюда.

Енот повёл носом, опустился на четыре лапки, развернулся и, виляя шикарным пушистым хвостом, учапал прочь. Виктору показалось, что зверёк даже кивнул ему головой на прощание.

«Бывает же такое, — подумал он. — Прямо как будто дрессированный».

На следующий день боль в мышцах стала ещё сильнее, и Виктор уже подумал: а не повредил ли он чего своими упорными тренировками. Но после школы, когда он опять пришёл на поляну и начал прыгать, боль стала как будто бы меньше. Нет, не меньше, просто привычнее. Он попросту перестал обращать на неё внимания. Приседать было на удивление легко, ноги хоть и побаливали, но не так сильно, как руки и живот. Виктор решил увеличить нагрузку на ноги и вместо отжиманий целый день приседал. Он присел около тысячи раз. Сначала считал, потом сбился со счёту. Как он раньше сам до этого не додумался? Ведь тренироваться — это так просто и так интересно!

Через три дня боль полностью прошла. Виктор с радостью отметил, что, отжимаясь по двадцать раз, он почти не теряет силы, и, отдохнув, попробовал отжаться на рекорд. Получилось аж пятьдесят раз. Прыгать тоже стало намного легче. Уже не так сбивалось дыхание, как вначале. Он попробовал прыгать на одной ноге — получилось. На другой — тоже получилось. Через две недели на уроке физкультуры бегали стометровку, Виктор пробежал неплохо. Потом пошли на турник. Все по очереди начали подтягиваться — кто пять раз, кто семь. Сиплый в этот раз подтянулся двенадцать. Было видно, что он хотел больше, но не хватило силы. Даже двенадцатый вышел не до конца, с натягом.

— Молодец, Сипелко! — Физрук что-то записывал в своём журнале, где Ярский по алфавиту находился в конце списка и подтягивался одним из последних. Когда он запрыгнул и начал, то с удивлением почувствовал необычную легкость, как будто вес тела уменьшился наполовину. Он на одном дыхании подтянулся восемь раз, что вызвало одобрительный ропот в зале. Повисел пару секунд — потом ещё два раза. Ещё повисел — потом ещё раз.

— Э-э, так нельзя, — вдруг ни с того ни с сего сказал Сиплый. — Он отдыхает.

— Отдыхать не воспрещается, — заметил физрук, — если ты продолжаешь висеть на турнике. Давай, Витёк, ещё разик.

Виктор напрягся изо всех сил, собрал всю силу воли, но не смог. Подтянулся, но не до конца.

— Одиннадцать с половиной, — крикнул кто-то из строя.

— Половина не считается, одиннадцать. Молодец, Ярский, — сказал физрук, ставя пятёрку.

— Слабак, — выкрикнул Сиплый, но в голосе его слышались нотки досады. Он явно не ожидал такого от Виктора.

Теперь Виктор тренировался намного интенсивнее — он сам себе поднял планку во всех трёх заданиях, что дал ему тренер. Единственное, что не получалось сделать, это проскакать тысячу раз. Не хватало дыхалки. Как и почти все парни, Виктор, конечно же, курил. Это казалось настолько обычным, что бросить даже мысли не возникало. Первый раз он попробовал в десять лет и уже третий год дымил как паровоз, стреляя сигареты у прохожих мужиков. И тут вдруг, ни с того ни с сего, отдышавшись в очередной раз, он подумал: «А зачем? Ведь это же абсолютно противоестественно — вдыхать в себя дым».

Сначала он решил бросить с завтрашнего дня, потом с понедельника, потом с первого мая. Бросить оказалось не так-то просто. Организм по привычке постоянно просил яду.

Прошёл месяц с начала тренировок, когда ему всё же удалось пропрыгать тысячу раз за один подход, и он, гордый и довольный собой, пошёл к тренеру. Там его ждало очередное разочарование. Когда Виктор постучался, и никто не ответил, он толкнул дверь. Она оказалась не заперта. Вошел в дом.

— Есть тут кто? — громко спросил он.

Тишина.

— Юрий Иванович, вы дома? — ещё громче позвал он.

— Кто там? Чего надо? — он вдруг услышал невнятный голос из другой комнаты.

— Это Виктор, — сказал он громко, но уже менее уверенно.

За стеной кто-то зашевелился, заскрипел диван, и затем послышались шаги по скрипучему полу.

— Какой ещё Виктор? — опять спросил Юрий Иванович, когда появился в дверях из другой комнаты. — А, это ты, парень. Ну чего, получилось? Научился прыгать? — Он был чертовски пьян.

Это был как будто совсем другой человек. Осунувшийся, с мешками под глазами. Щетина двухнедельной небритости, наполовину седая, добавляла ему лет десять, если не больше.

— Да, научился, — Виктор был настолько удивлён и в то же время разочарован увиденным, что едва мог говорить. Было обидно. Неужели это всё зря?

— Какой сегодня день? — спросил Русанов.

— Суббота, — ответил Виктор.

— Я тут немного… это. Ну ладно. В общем, приходи в понедельник после школы. Понял?

Виктор кивнул.

— Вам, может, надо чего? Может, купить чего? — спросил он.

— Чего? А, нет, ничего не надо, в понедельник приходи, а сейчас давай проваливай.

С нетерпением дождавшись понедельника, Виктор снова пошёл к тренеру. На этот раз Юрий Иванович встретил его в зелёном спортивном костюме и лёгких полукедах. Он был чисто выбрит и выглядел как будто помолодевшим.

— Пришёл? Молодец, пошли в зал. — И, не оборачиваясь, зашагал по уже знакомому коридору.

— Ну, показывай, чему научился, — сказал он, когда зашли в его домашний спортивный зал.

Виктор снял ботинки, чтобы было легче ногам, взял скакалку поудобнее и начал прыгать. Это было теперь таким привычным занятием, что вообще не составляло никакого труда. Теперь ему казалось, что он может прыгать так хоть целый день.

Юрий Иванович молча смотрел, потом сказал:

— Молодец, так гораздо лучше. Достаточно. Остальные упражнения все выполнил?

— Да, — ответил Виктор и с гордостью добавил: — Я стал больше подтягиваться.

— Сколько раз? — спросил Русанов.

— Одиннадцать, — опять с гордостью сказал Виктор.

Но тренер покачал головой:

— Мало. Не переставай заниматься, увеличь нагрузку в два раза.

Виктор посмотрел на боксёрский мешок, на перчатки и спросил:

— А когда мы по-настоящему начнём тренироваться?

Русанов улыбнулся:

— Мы уже давно начали. Теперь будем учиться ходить. Вставай сзади меня, смотри, как я двигаюсь, и повторяй.

И они начали ходить по кругу. Медленно и плавно. Юрий Иванович двигался мягко, крадучись, как кот. Виктор пытался повторить точь-в-точь, но получалось не очень.

— Понаблюдай, как ходят животные, — говорил меж тем Юрий Иванович. — В основном, кошки. Кошка идёт плавно, сначала ставит вперёд правую переднюю лапу, потом левую заднюю, затем переносит на них вес тела и ставит вперёд уже левую переднюю и потом правую заднюю лапы. Мы же, люди, двигаемся так: правая нога — вперёд и одновременно левое плечо — вперёд, потом левая нога — вперёд одновременно с правым плечом. И так и ходим, привыкаем, плавно и размеренно. Вес тела всегда посередине.

Затем он отошёл в сторону и стал поправлять Виктора, если тот делал неправильное движение.

— Так, теперь на каждый шаг за плечом выкидываем руку — и удар. Так — и удар. Неправильно держишь кулак. Смотри, это тебе не карате какое-нибудь, возьми в руку воображаемый молоток и забей гвоздь. Вот, теперь правильно. Вот, так и ходи. На каждый шаг — удар. Шаг — и удар. Занимайся, я вернусь.

Виктор ходил, наверное, целый час и, когда Русанов вернулся, у него уже неплохо получалось.

— На, надевай. — Тренер протянул Виктору пару боксёрских перчаток тёмно-синего цвета. Они были совсем новые, даже пахли краской и кожей.

— Это мне? — Ярский взял перчатки и с нескрываемым удовольствием стал их надевать. Перчатки были неудобные, но совсем не тяжёлые, как он думал.

— Давай поработай по мешку, левая — в защите, правой — удар. — И Русанов показал движение.

Удары получались слабые, двигаться было очень неудобно. Виктор не раз видел, как колотят боксёрский мешок, но на деле это оказалось не таким уж простым занятием. Юрий Иванович остановил его и стал показывать, как правильно:

— Смотри, когда ты стоишь в стойке, распределяй вес посередине. Левая нога — вперед, правая — чуть сзади. Ты бьёшь не просто рукой, ты должен вложить в удар вес всего тела. Удар начинается от носка правой ноги. Ты поворачиваешь пятку, собираешь энергию, дальше — колено, бедро, через мышцы спины энергия идёт на плечо, и уже затем вес всего тела ты направляешь в кулак. Давай работай.

Получилось, конечно, не сразу, но, зная теорию, работать по мешку стало намного интереснее. Время от времени Русанов останавливал Виктора и поправлял, указывая на ошибки.

— Ты бьёшь, как будто хочешь проткнуть мешок насквозь, — говорил он. — Удар должен быть резким, сильным, но сразу возвращай руку в исходное положение. Назад рука должна возвращаться даже быстрее, чем сам удар.

Теперь Виктор почти каждый день приходил к Юрию Ивановичу, и тот каждый раз показывал ему что-то новое. Колотил мешок, работали в паре по лапам, иногда боксировали.

Всего через четыре месяца интенсивных тренировок с Русановым Виктора было уже не узнать. Теперь он легко подтягивался двадцать раз. В любых спортивных играх был если не лучший, то один из лучших. Несколько раз учитель по физкультуре заставал его в спортзале во внеурочное время. Один раз, после физкультуры, он сказал:

— Ярский, я вижу, тебе интересно заниматься на турнике. Перед зимними каникулами, в декабре, в городе будут проводиться соревнования по силовому троеборью. Это подтягивание, выход силой на две руки и отжимание на брусьях. Есть желание выступить от нашей школы?

— Конечно! — Виктор очень удивился и обрадовался такому предложению.

— Тогда продолжай заниматься, — сказал физрук. — Я тебя внесу в списки участников.

Всё становилось интереснее. Казалось бы, ещё несколько месяцев назад он даже представить не мог, что будет выступать на соревнованиях от школы. Самое удивительное, что даже Сиплый теперь перестал его задевать. Он как почувствовал перемены в характере Виктора. Конечно, драться с Сиплым — это было как выступить в роли боксёрской груши, но перспектива быть битым теперь нисколько не беспокоила Виктора. Ему даже самому хотелось схлестнуться со своим недавним обидчиком. Хотелось попробовать свои силы.

Ещё он заметил, что Машка стала смотреть на него по-другому. Виктор раньше даже представить не мог, что она может обратить на него внимание, а тем более заговорить. Как-то в школе произошло интересное совпадение: они с Машкой хоть и учились в параллельных классах, но случайно оказались вместе после занятий. Виктору среди всех уроков больше всего не нравился английский. Он был ему просто неинтересен за ненадобностью. Учить эти иностранные слова вообще не хотелось. Надо сказать, учительница Мария Григорьевна была очень требовательна и с самого первого урока заявила:

— Ребята, будет трудно, но английский вы у меня будете знать все.

Виктор тогда ещё посмеялся над такой самоуверенностью училки. Сейчас, усиленно занимаясь спортом, он вообще перестал уделять внимание учебе. Получив очередную двойку за невыученные слова, Виктор был оставлен после уроков. Мария Григорьевна дала ему листок, где было написано около сорока слов, и строго сказала:

— Ярский, пока не выучишь, никуда отсюда не уйдёшь.

Тренировки в этот день не было, но хотелось пойти позаниматься в спортзале, может, пробежаться, а тут такой облом. Виктор сидел на задней парте и смотрел в окно на двух ворон, которые топтались на соседней крыше и громко каркали друг на дружку. Походу, ругались. Перед ним лежал листок, на который он изредка поглядывал, понимая, что это пустое. Всё равно не выучить. Учительница сидела за своим столом и что-то писала. Когда открылась входная дверь, он вяло поднял глаза и увидел. Блин, это была Машка!

— А, Маша, заходи. Сделала всё? — спросила её учительница.

— Да, Мария Григорьевна, я всё перевела. И этот рассказ тоже. — И она положила тетрадь на стол перед учительницей.

— Молодец, я проверю. — Мария Григорьевна подняла глаза на Виктора, увидела, что тот, не отрываясь, смотрит на них. — Вот видишь, Ярский, как надо — человек целые рассказы переводит, а ты трёх слов выучить не можешь.

Машка посмотрела на него, задержала взгляд и вдруг сказала:

— Привет.

— Привет, — еле слышно ответил Виктор, невероятно тушуясь.

И тут Машка удивила его так, что он сначала не поверил своим ушам.

— А давайте, я с ним позанимаюсь, — сказала она уверенным голосом.

— Ой, Маша, было бы замечательно, — обрадовалась Мария Григорьевна. — Позанимайся, а то я уже хочу его здесь ночевать оставить.

У Виктора чуть дыхание не остановилось, когда Машка запросто села рядом, взяла листок со стола и спокойно спросила:

— Чего тут у тебя?

От неё так приятно пахло свежестью и какой-то косметикой или парфюмом, что он невольно вдыхал глубже, чтобы насладиться. Это казалось таким нереальным: Машка сидит рядом и разговаривает с ним. Такая всегда недоступная, а тут вот она. Красивая и умная.

— Выучил уже чего-нибудь? — спросила она.

— Нет пока, — хриплым голосом выдавил из себя Виктор.

— У тебя тут всё вразнобой. — Машка достала из сумочки тетрадь, открыла на чистой странице и пододвинула к нему. — Ты пиши, а я буду диктовать. Сейчас мы все слова рассортируем, неправильные глаголы напишем отдельно и сразу в трёх формах.

Он взял ручку, приготовился писать. Даже от Машкиной тетрадки был приятный аромат каких-то растений. Она придвинулась ближе и начала диктовать. Ну как тут записывать, если сердце колотилось так, что, пожалуй, было слышно в соседнем кабинете? Машка, видя, что у него ничего не получается, забрала тетрадь и быстро красивым почерком написала с десяток глаголов в трёх формах.

— Давай сначала вот эти выучим, — сказала она. — Я буду по-английски говорить, а ты — русский перевод, потом наоборот.

На удивление, запомнил быстро. Даже раза с третьего написал всё без ошибок.

— Ну вот, молодец, — похвалила Машка. — Давай ещё десять слов напишем.

Просидели часа два. Виктор даже не заметил, как ушла Мария Григорьевна. Они были с Машкой вдвоём, сидели рядом и так спокойно общались, как самые настоящие друзья. Потом она сказала:

— Всё, хватит на сегодня. Повторяй эти слова, и давай в следующий раз встретимся и закрепим. А потом можно будет попробовать поговорить. На слух по-другому немного воспринимается.

— А ты где так хорошо английский выучила? — спросил уже осмелевший Виктор.

— Как где? — засмеялась Машка. — Здесь, в школе, просто я много дополнительно занимаюсь. Хочу идеально говорить, так же как по-русски.

— Да ну? Так ведь нельзя выучить, — удивился Виктор.

— Конечно, можно. И ты можешь, если очень захочешь, — сказала она, посмотрев ему прямо в глаза.

Она была так близко, что у Виктора снова появилось волнение. Она замолчала, и они несколько секунд просто смотрели друг на друга. У Виктора даже появилась шальная мысль, а не поцеловать ли Машку, но он тут же отмёл её, как заоблачную нереальность.

— Ладно, Ярский, я пошла. — Машка вдруг резко встала, взяла свои вещи и снова стала далёкая и недоступная. — Давай продолжим здесь же после уроков. — Она задумалась: — Послезавтра. Только чтобы все слова выучил, а то я с тобой заниматься не буду.

— Давай послезавтра. — Виктор тоже зачем-то встал, нелепо глядя на Машку. — Выучу, конечно.

Он зубрил с утра до вечера, но выучил всё так, что от зубов отлетало. Когда к назначенному времени Виктор пришёл в класс, там никого не было: ни учительницы, ни Машки. Сел на то же место и ещё раз всё повторил. За два дня выучил, ни много ни мало, около сорока слов. Машка зашла так внезапно, что опять волнение захватило с ног до головы.

— Привет, — сказала она, присаживаясь рядом. — Всё выучил?

Он кивнул, не отрывая от неё взгляда. Опять этот аромат лесной свежести. Как ей это удаётся — всегда так суперски выглядеть?

— Давай, Ярский, будем тебя проверять, — с лёгкой иронией в голосе сказала она, беря в руки тетрадку.

Сегодня Машка была строгая, как учительница, и Виктор даже немного растерялся, не зная, как себя с ней вести. Почти всё он ответил без запинки и написал без ошибок, но, когда Машка попробовала с ним поговорить по-английски, Виктор стушевался и ничего не смог ответить. Занимались долго, наверное, часа два. Потом она замолчала, посмотрела прямо в глаза Виктору и, положив свою руку на его запястье, выдержав паузу, тихо, но очень внятно сказала: «Ярский, you are my favorite boy».

Затем встала и ровным шагом, с достоинством вышла из класса. Она даже не попрощалась. Виктор сидел ни жив ни мёртв и смотрел на дверь, куда только что ушла эта загадочная красавица, не похожая ни на одну девушку из его школы. Да что там, она была не похожа ни на одну другую девушку в мире! Первым делом он русскими буквами записал на листке то, что она ему только что сказала: «юа’майфэйворитбой». Как-то так оно звучало. Он знал только одно слово, бой — это мальчик. Что-то подсказывало ему, что она сказала что-то очень интимное и что-то очень приятное. Первым делом он полез в словарь, но ничего даже отдаленно похожего не нашёл. Возможно, если бы словарь мог воспринимать информацию на слух, то он бы мог перевести фразу, но он не мог. Виктор пробовал методом тыка переводить и так и этак, но тщетно. Появился даже соблазн показать слова учительнице, но он тут же отмёл это как полный трэш. Если бы Мария Григорьевна знала, сколько усилий ему понадобилось, чтобы перевести эту фразу на русский, только за усердие поставила бы пятёрку, но она, конечно же, не знала и никогда не узнала. В конце концов он смог перевести незатейливый Машкин квест. По-русски это звучало так: «Ты мой любимый мальчик».

Этот момент Виктор запомнил на всю жизнь. Это было как детское признание в любви. Пожалуй, даже сильнее. Словно одновременно запели все птицы и расцвели все цветы, словно он победил всех соперников и подтянулся миллион раз. Как будто снова были живы родители, и всё вокруг сверкало радостным сиянием. Захотелось тут же найти Машку, обнять её и закружиться в танце, в каком-то невероятно красивом вальсе. Наплевать, что он совсем не умел танцевать. Тогда ему показалась, что он всё умеет, он даже мог летать, если бы захотел. Стоило только расправить руки, и они бы сразу превратились в крылья.

В тот день в вестибюле было полно народу. Уроки только что закончились. Виктор шёл к ней. Он хотел подойти и просто пригласить Машку вместе прогуляться после школы. Почему-то у него даже мысли не возникало, что она может ему отказать. Это было как наваждение, он как заколдованный зомби просто шёл в направлении толпившихся в раздевалке школьников. Обычный шум и гам внезапно смолкли. Возможно, они смолкли лишь в его ушах, когда Виктор увидел её. Красивая и опрятная, длинные распущенные волосы, в руках учебники, сумочка через плечо. Машка не замечала его и говорила с кем-то из своих подруг, когда в этой его придуманной сказке вдруг промелькнула первая тень сомнения. А вдруг Машка выставит его на смех? Вдруг она ничего такого не думала и сказала эту фразу просто так? Стало страшно. Мир придуманных иллюзий замер и стал медленно расплываться, как акварельная картина, на которую попала вода. Яркие краски красивой сказки начали превращаться в чёрно-белое марево. Он замедлил шаг и уже почти остановился, когда перед собой увидел Сиплого. Встреча с Сиплым сейчас была настолько нелепа и нежелательна, что Виктор вначале даже не поверил своим глазам. Он смотрел на Машку, но краем глаза увидел, как Сиплый отвёл правую руку и замахнулся, чтобы ударить его под-дых. Это было предсказуемо. Настолько предсказуемо, что у Виктора даже было время увернуться, но он не стал. Успев сделать быстрый короткий вздох, он принял удар, как учил Юрий Иванович. Напряг пресс, сделав левой ногой шаг в сторону и поворачивая корпус вправо. Видя, как открыт Сиплый, Виктор легко мог ударить правой на опережение. Он бы точно достал Сиплого правым хуком, но не хотелось бить первым. Удар Сани прошёл вскользь, и Виктор, продолжая уходить влево, чуть подтолкнул Сиплого. Саня потерял равновесие и, пролетев мимо него, чуть было не упал вперёд себя. Когда он обернулся, Ярский увидел на лице у того растерянность и недоумение. Уже позже, когда Виктор стал намного старше и побывал во многих уличных потасовках, понял, насколько он был неправ, давая фору своему недругу. Нельзя жалеть своего обидчика. Надо всегда использовать все свои возможности, чтобы победить, — все до единой. Тогда же Виктор внезапно почувствовал своё превосходство над Сиплым, почувствовал, что он сильнее. Он был готов к этому поединку и физически, и морально. Буквально несколько месяцев назад, когда в столовой Виктор вынужденно, хоть и осознанно принял решение драться с Сиплым, он заранее знал исход той драки. Сегодня уже был большой вопрос, кто станет победителем. Вероятно, это понимал и Сиплый. Он медленно повернулся, но не торопился нападать, как в прошлый раз. Просто с лёгкой улыбкой стоял и наблюдал, что тот будет делать. Несколько секунд они оба просто молча стояли в двух метрах друг от друга и ничего не предпринимали. Виктор заметил, что все вокруг так же смотрят на них. Всё сразу затихло, не было привычного школьного шума, ни разговоров, ни суеты. Он очень хотел, чтобы Сиплый напал первым. Тогда бы он знал, что делать, но Сиплый не нападал, и это вновь спутало все карты. Возможно, теперь, после упорных тренировок, Виктор не уступал Сане в физической подготовке, но вот в хитрости уличных драк они были явно на разных уровнях. Всё-таки бокс и драка — это не одно и то же, и Сиплый со своим опытом здесь переигрывал Виктора на порядок. Как только у того начали сдавать нервы в этом молчаливом противостоянии, Саня, сделав обманный маневр, как будто собирается уходить, как-то незаметно быстро приблизился и с остервенением ввязался в драку. Сразу правый, левый, снова правый — и всё по лицу. Это было не то, что они с Юрием Ивановичем отрабатывали в зале, где работали в основном двоечками. Левая — в защите, правая — удар. Нет, Сиплый не занимался боксом, он бил не по канонам боксёрского поединка. Его хаотичные удары были резкими, сильными и непредсказуемыми. Виктор сразу пропустил, наверное, с десяток. Всё, чему он учился, сейчас не пригодилось. Он стал так же хаотично отмахиваться, без каких-либо правил. Никакого распределения веса, никакой защиты, просто получал, пропуская и даже не уворачиваясь, и со всей силы бил обратно. Пару раз Сиплый попал очень точно — в голове у Виктора сверкнуло, но он устоял. Сиплый тоже пропустил хороший и точный удар и на секунду остановился. Он отступил на шаг, переводя дыхание. Этого времени Виктору хватило, чтобы прийти в себя и оценить ситуацию. Моментально вспомнились слова Юрия Ивановича: «Если противник остановился, то он не тебе даёт время восстановиться, а отдыхает сам. Не давай ему это сделать, нападай».

И он напал. Теперь уже как по учебнику: стоечка, маятник, несколько обманок левой, и вот он увидел это уже знакомое выражение недоумения на лице Сани. И Виктор ударил. Прямой правый в лицо, сильно и точно, но Сиплый, думая, что предугадал удар, увернулся, закрывая лицо обеими руками. Это и была его ошибка. Отработанным сильнейшим хуком слева, вкладывая вес всего тела, Виктор врезал по открытой печени. Кто хоть раз пропускал такой удар, знает, о чём речь. Это было больно, очень больно. У Сиплого тут же сбилось дыхание, он схватился за бок, не в силах разогнуться, открылся и как-то обречённо посмотрел на противника. Судьба поединка была решена, оставалось только поставить жирную точку. Виктор уже знал, что следующий удар будет последним, и даже мельком прикинул: сбоку — в подбородок или прямой — в нос? Сиплый стоял полусогнутый и часто дышал короткими вздохами. Опять маятник, и, как учил Иваныч, от ноги, от бедра, со всей силы, за все обиды, за Машку — всю злость в один удар. Но видя извиняющееся лицо Сиплого, он не смог. Виктор ударил, но, наверное, в полсилы. Точно, правильно, как многократно отрабатывали на тренировках, но только в полсилы. Сиплый упал как подкошенный. Виктор даже удивился, что ему хватило такого, по сути, несильного тычка, чтобы отрубиться.

Только сейчас, оглядевшись, он увидел, сколько зрителей собралось вокруг. Машка смотрела прямо на него и почему-то улыбалась. Трудовик, стоявший за вешалками в дальнем углу, одобрительно кивнул и вышел из раздевалки. Сильнейшая эйфория нахлынула на Виктора. Необъяснимый восторг первой в жизни значимой победы. Он поднял вверх сжатые кулаки и представил, как дрались спартанцы в древней Греции. Проходили на уроках истории, какие сильные и мужественные они были. Держа руки выше головы, он вдруг закричал:

— Я Зевс! Я Зевс! А-а-а! Я Зевс!

Постепенно приходя в себя, Ярский опустил руки и посмотрел вниз на Сиплого. Тот зашевелился, повернул голову, и их глаза встретились. Сначала Виктору показалось, что Сиплый сейчас встанет и снова полезет драться, но тот только слабо улыбнулся, сел, потрогав челюсть, и вдруг протянул руку. Виктор помедлил. На мгновение показалось, что, подай он руку, Сиплый схватит за неё, а второй точно врежет ему. Но он всё-таки дал Сане руку и помог подняться. Тот встал и огляделся по сторонам. У Сиплого из губы текла кровь, а под обоими глазами уже начинали наливаться синяки. Потом он посмотрел на Виктора и вдруг сказал:

— Ну что, Ярский, дружба?

— Да, — только и смог промолвить Виктор.

— Да уж. Зевс, — ухмыльнулся Сиплый и, качая головой, медленно направился прочь.

Три года спустя. Июнь 1985, Белозерск

Виктор с Саней сидели на ступеньках у входа в школу. Виктор держал в руках учебник по алгебре и пытался читать. Назавтра был выпускной экзамен. Надо сдать как минимум на четыре, так как в Череповецкий металлургический техникум, куда он собрался поступать, был конкурс. Там учитывался и средний балл по годовым оценкам, и балл по экзаменам. Сиплый скучал рядом. Он задумчиво курил и смотрел в сторону галёрки, где толпилось несколько негров. Негры приехали из дружественной африканской страны: то ли Замбии, то ли Мозамбика. Их была целая группа. Говорят, их привезли по обмену, человек двадцать или двадцать пять. Кого там на кого меняли, Виктор не знал, да и не интересовался. Они учились в Речном училище, ходили все в одинаковой униформе и говорили по-русски так, что почти ничего было не разобрать. Негры все были рослые, крепкие, чёрные как смоль, но с белыми ладошками, что всегда забавляло Сиплого.

— О, смотри, Зевс, мавры сюда чешут, — он ткнул друга в бок.

Тот, оторвав взгляд от своего учебника, посмотрел на Саню:

— Кто чешет?

— Ну вон, смотри, негры к нам идут, — и показал рукой на двух чёрных пареньков лет восемнадцати-двадцати.

Негры шли по тропинке, намереваясь пройти как раз мимо ребят, и о чём-то тарабанили на своём тарабарском, когда Сиплый сказал:

— Чё, пошли, наваляем им.

— Нафига? — искренне удивился Виктор.

— Чё они тут ходят, как у себя дома, — как-то очень аргументированно заявил Сиплый.

— Да Саня, пусть они идут своей дорогой, остынь.

Виктор пытался отговорить друга от ненужной, казалось бы, неоправданной драки, которая вот-вот готова была вспыхнуть, и снова уткнулся в учебник.

— Да ты задрал уже читать свою ахинею, Ивановна тебе трояк и так поставит, или зассал, что ли? — с ехидной улыбкой съязвил Сиплый. — А-а, Зевс-то — ссыкло!

— Ничего не зассал, пошли, — неожиданно согласился Виктор и первый встал.

Сиплого уговаривать было не надо. Он тут же вскочил на ноги. Два африканских парня как раз поравнялись с ними, когда Саня преградил им путь.

Он не стал ничего говорить, а просто неожиданно и сильно влепил одному из них прямой правый. Негр не ожидал удара и, не успев среагировать, конечно же, словил нокдаун и упал как подкошенный, Виктор двинулся на второго, но Сиплый его опередил и левым хуком пытался повалить чёрного паренька. Тот увернулся от обоих и отскочил на пару шагов назад. Первый негр, к удивлению, быстро вскочил на ноги, потряс головой и бодро так засветил Сиплому хлёсткую боковуху слева, так что было слышно, как чавкнуло ухо или щека. Виктор тоже хорошо попал второму снизу в подбородок, но негр устоял и ответил. Пока они лупцевали друг друга, ещё несколько африканцев уже бежали к ним от галёрки.

Сиплый, размахивая своими кулачищами и пыхтя, кричал что-то матерное. Когда четверо чёрных парней подбежали к ним, стало понятно, что теперь их точно ушатают, но вдруг один из негров, который бился с Сиплым, крикнул им что-то на своём. Виктор не понял слов, но было ясно, что тот сказал, чтоб не ввязывались. Негры остановились вокруг в паре метров и смотрели, как четверо парней уже устали и просто лениво обменивались ударами. Всё остановилось так же быстро, как и началось. Все четверо стояли друг напротив друга, пыхтя и тяжело дыша. К удивлению, оба негра улыбались во всю морду. Им, конечно, здорово досталось, но, похоже, оба были в порядке. На ужасном русском один спросил у Сиплого:

— Всё? Ничья? Или ещё драдцца будете?

— Вроде ничья. — Сиплый, трогая рукой челюсть, проверял — на месте ли.

Он выглядел даже каким-то растерянным. Из губы текла кровь, ухо было краснющее. Виктору тоже хорошо попало. Негры были явно постарше их, оказались крепкими малыми и, что немаловажно, имели представление о морали, не дав товарищам вступиться. Двое на двое, всё честно. А может, просто они быстро соображают и просчитали, что если будет нечестно, то этим всё не ограничится и потом им попадёт гораздо сильнее. Один негр протянул Виктору руку и сказал:

— Минья завут Дэвид.

Виктор пожал руку и тоже назвал своё имя. Второго звали Рикардо. Остальные тоже поручкались. Сиплый жал руки неохотно, но пришлось. Он явно не считал, что этот поединок закончился ничьей. Это было поражение, а проигрывать он не любил. Когда уже собрались расходиться, Дэвид подошёл к Виктору, показал на начинающий наливаться синяк и вдруг сказал:

— Извиньи, бьират.

— Да ващще не парься, бьират, — в тон ему ответил Виктор и широко улыбнулся.

Через несколько дней после инцидента с неграми, в субботу вечером, Виктор стоял недалеко от танцплощадки, высматривая Машку. Танцы по субботам — обычное дело, единственное, наверное, тусовочное место в Белозерске. Правда, танцевать приходили больше девчонки, а парни в основном кучковались по сторонам, выглядывая с кем бы познакомиться. Здесь, как правило, было место выяснения отношений. Драки были обыденным делом, и на них особо никто внимания не обращал. Машки нигде не было, видимо, ещё не пришла, и Виктор, лениво оглядываясь по сторонам, увидел знакомых негров. Они не стояли в сторонке, а лихо выплясывали прямо посреди танцпола. Причём в окружении, пожалуй, десятка девчонок. Негры выдавали что-то поистине профессиональное. Двигались они не хуже Майкла Джексона, видимо, это у них от природы. Было интересно, что же будет дальше. Виктор уже видел косые взгляды местных аборигенов в их сторону. Вопрос, наваляют им или нет, не стоял, было только неясно, сейчас сразу или после танцев. Негров было всего четверо, и несложно было предположить, чем всё закончится. Через какое-то время включили медляк, и местные красавицы чуть не подрались из-за темнокожих парней. Те были просто нарасхват. Виктор видел, как белозерская братва, о чём-то перешёптываясь, не отводила глаз от происходящего на танцплощадке. Тут он увидел Машку с подругой — они шли по аллее и о чём-то мило беседовали. Подошёл к ним. Девчонки были одеты не для танцев и собирались прогуляться на озеро. Виктор сказал, что подождёт Саню и потом они вместе туда подтянутся. На том и порешили. Пока стояли в сторонке и разговаривали с Машкой, он мельком поглядывал на танцпол. Там уже пошла движуха. Один из пацанов, невысокого роста заводной шкет Тихон, забрался на танцплощадку. Походкой, словно он был весь на шарнирах, Тихон, проходя мимо танцующих, сильно задел чёрного плечом и, не останавливаясь, пошёл дальше. Не сработало — негр не повёлся на заводку, а продолжал плавно и грациозно кружить пухленькую красавицу. Парни издалека разводили руками, подначивая Тихона: мол, чего как лошара, давай ткни негра ещё раз.

Виктор, глядя вслед удаляющейся Машке с подругой, побрёл обратно туда, где громко играла музыка. Видимо, со второго раза Тихону всё-таки удалось завладеть вниманием чёрного паренька. Он, растопырив пальцы обеих рук, отчаянно жестикулируя, объяснял чего-то мавру, который был почти на голову выше его, слушал и улыбался толстыми губами. Тихон привычно махнул рукой, типа пойдём, поговорим вон там, а чёрный, походу, согласился. Виктор посмотрел на лужайку под клёнами. Там стояла толпа местных, человек десять или больше. Многих Виктор знал. Почему-то стало жалко негров. Вроде нормальные ребята, ведут себя прилично, никого не задевают. Ну пришли, потанцевали, чего здесь такого? Из-за этого не обязательно разбивать им носы. Оглядел толпу. Пара плотных ребят из «Атланта» примерно его возраста, остальные так, уличная шпана. Если бы не эти двое, то у негров, возможно, был бы хоть какой-то шанс, а так вряд ли. Виктор заметил ещё человек пять, что шли по аллее в их сторону. Пригляделся — с ними шёл Сиплый. «Пиздец гостям из Африки», — пронеслось в голове. Вдруг ни с того ни с сего пришло моментальное озорное решение. Надо, пожалуй, встать за негров, да и пошло оно всё! Подраться желание было, хотелось выпустить пар, а здесь как раз будет интересно. Он прибавил ходу, и, когда подошёл, четверо темнокожих уже стояли полукругом так, что в темноте блестели только белки глаз. Напротив них, потирая руки, местные, как стадо быков, били копытом. Чтобы всё началось, нужна была только искра. Виктор глянул на негров — ни тени испуга. Стояли плечом к плечу, просто красавцы. Подошёл и встал с ними рядом.

— Не понял, — сказал один из «атлантовских» боксёров Захар. — Зевс, ты ничо не попутал? С чего это ты за негров впрягаешься?

— А чего плохого они тебе сделали? — сказал Виктор, незаметно для себя начиная пританцовывать и периферийным зрением оглядывая всё вокруг. В любую секунду должно было всё начаться.

— Ну, они так ведут себя, что сами напросились, — сказал Захар, делая пару шагов вперёд, и тоже начиная переваливаться с ноги на ногу.

Подошла компашка во главе с Сиплым. Было впечатление, что вокруг толстым слоем были насыпаны горы пороха и все стояли, готовые чиркнуть спичкой. Саня, мгновенно оценив ситуацию, почти с точностью повторил слова Захара:

— Чётт я не понял, чё за хрень тут происходит, Зевс, ты чего за мавров, что ли, впрягся?

— Сиплый, они нормальные мужики, ни на кого не борщат, но и никого не боятся. На самом деле им больше уважухи, чем дрищу Тихону, который весь этот движ начал и теперь стоит в сторонке. И вообще, они у нас в гостях. Не пойму, за что их бить.

— Ну ты, Зевс, полный отморозок, — беззлобно сказал Саня, словно не слышал ни одного слова, что только что сказал Виктор.

Он прошёл мимо Захара, развернулся и, грубо раздвинув негров, встал между ними, потирая кулаки. Виктор улыбнулся, видя, как помрачнел Захар. С Сиплым никто не хотел драться. Ещё один паренёк, который только что пришёл, встал рядом с Виктором. На закуску второй боксёр из «Атланта», улыбаясь, тоже перешёл на их сторону.

— Игорян, ты-то куда? — опешил Захар, но тот только молча пожал плечами.

Виктору стало реально смешно от всего этого. Никто не хотел бить первым. Всё потихоньку начинало сходить на ха-ха. Обе стороны уже просто беззлобно переговаривались, кто-то пошутил — типа неплохо бы пивка. Дэвид, что стоял рядом с Виктором, сказал, неимоверно коверкая слова:

— А у нас в апьщяге бьражки два битона стайит, пайдомьте пить.

— Пайдомьте, — подхватил кто-то.

В тот вечер так никто и не подрался. Все от пуза нарезались бражки, было весело. Подвыпивший Виктор просил Дэвида, чтобы тот научил его, как у них получается так клёво танцевать. Чёрные наперебой стали показывать ему разные прикольные движения, но Виктор никак не мог скопировать и двигался, как косолапый медведь. Ну что ж, видимо, каждому своё. Много позже Виктор не раз вспоминал то весёлое беззаботное время и дружелюбных чернокожих парней. Время пролетело незаметно, все выросли и потерялись в лабиринтах взрослой жизни. Бывали, конечно, моменты, за которые было немного стыдно, но именно в тот вечер он несомненно поступил правильно. Это он точно знал — и тогда, и позже, когда повзрослел.