Тайга

Дмитрий Шпилёв, 2020

Одержимый ненавистью от измены, эмоционально выгоревший от неудачного брака Ефрем жестоко убивает свою жену. Он пытается избавиться от расчленённого тела, но по воле случая его тайна становится известна. Не желая даваться в руки правоохранительных органов, Ефрем находит только один выход из сложившейся ситуации – бежать и скрываться в тайге. Годы одиночества и изоляции от мира делают его безумцем. Единственное, что помогает ему выжить в суровых диких условиях – убийство и поедание случайных людей… Книга содержит сцены особо жестокого насилия. Содержит нецензурную брань.

6

Послеобеденный полдень выдался на редкость тёплым для этой ранней весны. На улице уже чирикали первые весенние птицы, яркое солнце не морозило, а слегка согревало, подтапливая свисшие с крыши снежные шапки.

Аким сидел на порожках дома, смоктал губами сигарету и вдумчиво смотрел на сараи внутреннего двора, такие же покосившиеся и прогнившие как и сам дом, в котором он проживал. Звук хлопнувшей двери подъезда его испугал. Он подскочил от испуга и уставился на выходящего на улицу Ефрема с большим походным рюкзаком за спиной.

— Здорово, сосед! — протянул Аким руку Ефрему, как-то хитро сощурил глаза и покосился на большой рюкзак за спиной. — Не рановато ли для похода?

— Привет, — нехотя отозвался сосед. — В самый раз. Погода хорошая.

— И всё же, куда путь держишь? — не унимался Аким.

— А ты чего не на работе?

— Так у меня отпуск, уже два дня как… Ну так это, куда путь держишь?

— Да на лыжах пойду, — стараясь сохранять непринуждённость, отвечал Ефрем.

— А рюкзак такой большой зачем?

— Рюкзак? Ааа, этот рюкзак… Это так… балласт. Просидишь зиму в четырёх стенах, а потом стариком себя ощущаешь. А рюкзак с грузом надел, совершил марш-бросок по лесам и снова школьные годы почувствовал.

— Вот это ты здорово придумал! — потёр руками Аким. — А напрошусь-ка я с тобою вместе-то, на лыжи!

— Сиди дома, Аким, я далеко еду. Быть может, даже с ночёвкой останусь.

— Так ты палатку взял? И молчишь?

— Что мне говорить?

— Как это «что»? — удивился Аким. — Бери палатку, старый друг, встаём на лыжи и айда в лес за приключениями!

Не дожидаясь ответа соседа, Аким кинулся к своему гаражу и стал откидывать ногами снег от покосившихся заметённых ворот. Его душу переполняла эйфория и восторженность от такой замечательной возможности вновь наладить теплые отношения со старым товарищем.

Ефрем сильно насторожился от такой активности соседа. Он вообще не понимал, почему Аким проявляет к нему такой интерес и снова начал что-то подозревать. Хотелось послать куда подальше эту назойливую муху и молча убежать, но такое поведение, скорее всего, вызовет у Акима ещё больше подозрений.

Растерявшись от подобного внезапного поворота событий, Ефрем выругался про себя и пошёл открывать свой гараж. Пока Аким копался у себя, Ефрем поставил на пол рюкзак, протиснулся между машиной и захламленными стенами своего гаража, добрался до антресолей старого серванта, сдул пыль с коробки своих лыжных ботинок и вытащил деревянные лыжи и палки из перекладин прохудившейся крыши наверху. Вспомнив про рюкзак, Ефрем уж хотел незаметно вытащить из него банки с маринованным салом и действительно положить на их место палатку, но крик готового к поездке соседа вспугнул его, и он оставил эту затею. Раздраженный Ефрем выкинул с гаража лыжи с палками, неохотно переобулся, снова закинул за плечи свой тяжёлый рюкзак и закрыл ворота.

Пока мужчины покидали черту города и вышли на лыжню, ведущую в сторону сплошной зеленой стены таёжного леса, Ефрем уже успел десять раз пожалеть, что не дал в Акиму в морду. Тяжеленный рюкзак с каждым шагом всё сильнее придавливал его к земле. Он не рассчитывал на такую тёплую погоду сегодня, и обильно потел под толстыми слоями термобелья, свитера и зимней куртки. От усталости приходилось останавливаться всё чаще, делая долгие перекуры и перевалы на отдых.

— Что, сосед, хватку совсем потерял, а? — ещё только больше раздражал резкий Аким. — Обленился за зиму, мышцы совсем расслабились?

— Ага, — напряженно выдохнул Ефрем.

— Ты кирпичей в свой рюкзак наложил, что ли? Смотрю я, совсем он у тебя нелёгкий, идёшь тяжело.

— Есть такое, — сказал уклончиво Ефрем, скинул рюкзак в сугроб и сел на ближайший пенёк отдохнуть.

— Эх, надо было домой сходить, воды хотя бы взять. Без неё совсем беда… — сказал Аким. — Ты хоть поесть чего в дорогу взял?

— Ну, так…

— Слушай что! Я по осени с моим токарем Андрюхой на охоту в эту сторону ехал. Тут километрах в пятнадцати сторожка же охотничья есть, помнишь? Можно будет воды в ведре натопить, приготовить чего из запасов твоих, переночевать. Если поднажмём, то ещё засветло там будем, заодно и переночуем! Как тебе?

— Аким, да ты ебанулся! — не выдержал Ефрем. — Я не попрусь в тайгу за двадцать километров, у меня уже спина рассыпается! Сейчас отдыхаем и обратно.

— Это несерьёзно, — весело покачал головою Аким. — Только к лесу — и сразу назад? Может, присыпем пока рюкзак с твоей палаткой здесь, за деревом, а утром вернемся и его заберем? А еду ко мне переложим. А то дома сидеть уже сил никаких нет! Хочется ведь тоже развеяться, так сказать, вырваться из города, воздухом подышать.

— Ну а мне совсем не хочется. Мне на работу завтра.

— А как же ты тогда с ночёвкой ехать собрался? Что-то ты темнишь, дружище!

— Ничего я не темню. Палатку на всякий случай взял. Мало ли, вдруг форсмажор какой. Всегда предусматриваю.

— Ну, хочешь, я твой рюкзак понесу? — вызвался Аким. — Проеду половину пути, ты отдохнёшь пока, воздухом подышишь.

Ефрему уже ничего не хотелось. Он устал и выдохся. Он и сам успел уже подумать об охотничьей сторожке. Она стояла в лесной глуши на берегу реки, в которой можно было бы вырубить прорубь и утопить банки, но идею ехать туда он отбросил, потому что решил, что с таким грузом он до неё не дотянет.

— Кстати, чего ты один в лес пошёл, а Женьку и не взял? — просил мимоходом Аким.

Ефрем уже был готов к такому вопросу.

— Нет у меня больше жены. Собрала свои вещички и уехала… К родственникам, в общем, в другой город.

— Вон оно как… — произнёс Аким и на секунду приуныл, как бы выражая этим своё соболезнование. — Куда-то в деревню глухую?

— В город же, говорю.

— Она же сирота. Какие у неё родственники, и в каком городе?

— А тебя это так сильно волнует?

— Да так… — оправдывался Аким. — Просто подметил.

— Мне плевать. Понял? Просто похуй. Уехала, ну и пусть катится себе, и не возвращается вообще.

— И что, думаешь, окончательно всё? — неуверенно спросил Аким.

— И бесповоротно, — смотрел куда-то вдаль Ефрем, стараясь не поворачивать голову к Акиму.

— Вообще никаких чувств?

— Да, вообще.

Возникла небольшая пауза. Аким решил, что раз уж пошёл такой расклад событий, то можно было бы расспросить об их былых отношениях подробней.

— Слушай, а как она была вообще? Ну, в постели…

— Заебись, — бодро, но резко отрезал Ефрем.

Это подогрело интерес Акима и разожгло его желание расспрашивать дальше.

— А она же рожала, да? У вас ведь ребёнок был… Долго он прожил-то, бедняга?

— Неделю, — угрюмо произнёс Ефрем.

— Горевали?

Ефрем от злости снова сжал кулаки, но сдержался и промолчал.

— Кесарево делали, наверное, чтобы вытащить?

— Сама родила, — отвечал Ефрем, не понимая, почему он вообще это обсуждает с Акимом.

— И как она, поменялась после этого?

— В каком плане?

— Ну, сиськи обвисли, наверное… — вкрадчиво спрашивал Аким, теперь уже и сам стесняясь смотреть Ефрему в глаза.

— Нет… Не заметил как-то.

— А вагина растянулась?

— Не знаю, — подкатил глаза Ефрем, скрипя зубами.

— Хуй не проваливался? Нормально ебать было? Мышцы хорошо вагинальные работали?

— Да нормально у неё всё, чего ты доебался!?

— А у самого хуй нормально стоит?

Ефрем поднял голову и с кипящей ненавистью глянул на Акима.

— Я не пойму, чё тебе надо от меня?

— Да так… — потупил Аким свой взгляд. — Мне вот интересно, есть ли какие-то отличия во время секса с женщиной до рождения ребёнка и после? Ну и психологическая сторона интересна. Ты вот как себя чувствовал после того, как она родила? Нормально ли было туда же ебать, откуда ребёнок вылез? Чувствовал какой-то дискомфорт?

— Что ты несёшь вообще? — скривил Ефрем лицо. — Я вообще об этом не думал.

Потом он подумал ещё немного, и добавил:

— Так-то да, после рождения секс уже не тот. Хотя… Не из-за родов, скорее. Оно же там затягивается всё со временем.

— Ну знаешь… Как бы, это самое… дерево уже принесло свой плод и всё такое… Наверное, уже не так интересно после этого ебать, вот и хуй не стоит.

— Да нормально у меня хуй стоит, отъебись!

— Да ладно, ты не подумай, я не пидор какой, просто узнать было интересно… А то соседи с тобой, общаемся за всякие мужицкие дела, а личной жизни никогда и не обсуждали.

— На то она и личная жизнь, чтобы её не касались остальные.

— Это тоже верно. Но всё равно, странно это. Живём рядом уже сколько, а я так мало о жизни вашей знаю… А потом вы так вот разбежались, и всё тут…

Ефрем вскочил на ноги:

— Слушай, я не хочу это обсуждать, ясно? Не интересно мне, и если я не хотел посвящать тебя в свою личную жизнь, то значит, что не надо влезать, понял?

— Да понял, понял… — примирительно и спокойно ответил Аким. — Ты не бодайся со мной, Ефрем, я ж по-дружески. Просто хотел узнать, как дела у вас, чем живёте, всё-таки не чужие же люди.

Последние слова Акима каким-то странным образом немного успокоили Ефрема. Он снова сел и выдохнул. После небольшого отдыха путь к охотничьей сторожке уже не казался ему таким уж страшным и непреодолимым. Стоило только переждать когда уснёт Аким, отнести банки к реке, а вместо них напихать в рюкзак дров.

— Ладно, забыли, — сказал он. — Это от расставания стресс в последнее время вылез. Надо бы мне и вправду немного проветриться. Чёрт с ними, с делами.

— Вот, и я ж о чём! — Оживился Аким. — Надо, это точно надо! А то такой угрюмый ходишь, что и смотреть на тебя страшно. Отдыхать нужно иногда.

Ефрем снова поднялся, отряхнулся и взвалил на тебя тяжелый рюкзак.

— Ты бы мне часть груза переложил, ехалось бы легче.

— Нет уж, — ответил Ефрем. — Если хочешь повезти, то вези всё сразу.

— Давай половину пути я повезу, а потом опять ты?

На том и сошлись.

Высокие сугробы снежной тайги ослепительно ярко сияли от клонящегося к горизонту солнца, которое стало стремительно тонуть в пришедших с севера тучах. Последние желтые лучи контрастно разрезались широкими стволами вековых лиственниц, между которыми петляла накатанная дорожка туристической лыжни. Ветер шумел в верхушках деревьев, а хвойные стволы тяжело скрипели под его напором. За время пути Ефрем даже немного отдохнул и расслабился, полной грудью вдыхая приятный хвойный запах бескрайнего леса.

Вскоре тучи окончательно заслонили солнце, и холодный северный ветер всё крепчал. Погода портилась. К этому моменту последняя лыжня леса оборвалась и повернула обратно, и лыжники стали пробиваться прямо через сугробы в густую тень сумеречного леса. Когда на улице уже вовсю бушевала метель, Аким и Ефрем добрались до старого зимовья охотников. Это был самодельный вагончик на огромных железных санях из труб с маленьким окошком на торце, обитый толем по стенам и листами железа на крыше. У одной из стен зимовья валялось несколько чурбанов распиленной листвянки и ржавый воткнутый топор. Пятачок у двери вагончика был наскоро очищен от снега. Вокруг имелось несколько следов уже почти заметенных человеческих ног, а от самого порога куда-то вглубь тайги шли трудноразличимые широкие борозды охотничьих лыж.

В сторожке никого не было. Видимо, давний её путник — случайный охотник — совершал глубокий рейд в тайгу, чтобы хорошенько поохотиться. Он переночевал в жилище и двинулся дальше, на поиски дичи. Если он не явился сюда в непогоду на ночёвку, значит, он уже давно вернулся в город другим путём.

Ефрем посветил тусклым брелоком-фонариком по углам сторожки. Комната маленького зимовья была грязной и захламленной, с кучей мусора на полу. На двух самодельных нарах у стен лежали замусоленные лохмотья, которые, видимо, когда-то были матрасами. Между двумя нарами под окном стоял небольшой обеденный столик с тумбочкой. На столике блестели высохшие и давно немытые алюминиевые миски, эмалированные кружки, лежало пару вилок. У входа прибита вешалка с забытым кем-то давно армейским брезентовым дождевиком и черной кепкой. Под вешалкой валялось несколько обломанных сухих сучьев и стояло железное ведро, полное чёрных перьев общипанного тетерева с засохшими каплями крови. С другой стороны от входа была пузатая чугунная буржуйка с поднимающейся к потолку трубой. На буржуйке стоял чайник и керосиновая лампа, которую Ефрем зажёг и повесил посреди комнаты на прибитый к потолку крючок. Комнату осветило тусклым тёплым светом. Ефрем устало скинул с плеч свой рюкзак и опустился на нару. Аким начал копаться в тумбочке, достал жёлтую пачку рассыпного чая, банку со слежавшимся в камень сахаром, пакетик с лавровым листом, закопчённую кастрюльку, железную банку из-под кофе, на четверть заполненную перловой крупой.

— Тоже мне, туристы… — с тоскою вздохнул Аким. — В тайгу поехали, даже воды бутылку не взяли! У тебя там в рюкзаке есть что-то съестное?

— Ничего нет.

— Как нет?! Что же мы есть будем?

— Ничего не будем, — ответил Ефрем. — За двое суток, поди, с голоду не умрём. Если жрать так сильно охота — свари себе перловки в кастрюле.

После этих слов Ефрем взял чайник, с порога плотно набил его свежевыпавшим снегом и поставил на печку:

— Чайку на ночь попьём и спать. Надо сил набраться, завтра ещё назад идти весь день. Пособирай здесь щепки с мусором, растопи печь, а я пошёл на улицу, дров на ночь нарублю.

На улице разыгралась серьёзная метель, будто и не было совсем никакой весны. Сильный ветер надувал за шиворот колючий снег, кружил белую позёмку и напористо гудел. Ефрем первым делом решил обойти округу и посмотреть, в каком месте здесь можно выкинуть банки. Он снова достал свой маленький фонарик, сориентировался и вышел к реке, лёд которой сейчас был заметён белым полотном. Уже через пару недель, когда вода талого снега заполонит эти леса и долины, бурные речные потоки смоют оставленные на льду банки и навеки сотрут всякую память о них.

Ободрённый своими мыслями, Ефрем довольно улыбнулся и пошёл обратно к сторожке, из печной трубы которой уже метался во все стороны серый дым разожженного огня. Ефрем откопал присыпанный снегом колун и стал рубить прихваченные ледяной коркой поленья. Нарубив несколько пеньков, он взял в руки большую охапку, открыл дверь в сторожку и застыл на пороге.

Прогревшаяся от тепла лампа на потолке теперь давала больше света. Свет от огня из раскрытой дверцы растопленной буржуйки квадратом падал на пол, где в беспорядке валялся выпотрошенный рюкзак Ефрема с банками закрученного сала. Рядом с рюкзаком на краю нары сидел Аким. Он держал на коленях вскрытую ножом банку и хлебал из её горла застывшее желе холодца. Он поднял голову и встретился взглядом со стоявшим на пороге Ефремом. Возникла секундная пауза, после которой Аким оторвался губами от банки, вытер рукавом жир и стонущим голосом завыл:

— Ефрем, ну ты какой-то прям садист, ей-богу! Годовой запас студня за спиной таскает, а меня голодом вздумал морить! Скажи, вот это по-товарищески?

— Аким, поставь банку на место… — одними губами пролепетал Ефрем.

— Не дам! Хоть убей меня тут, банку не отпущу! — взбунтовался Аким, вилкой подцепил большой кусок мяса и засунул его в рот. — Я… жрать хочу, понимаешь?! — говорил он с полным ртом и струйки топленого жира текли по его подбородку. — Да, я тоже веду себя как свинья, вскрыл твой рюкзак без разрешения, но если тебе западло с другом холодцом поделиться… если тебе жалко для меня пару кусочков, какой ты друг после этого? Оставь ты себе эти банки, а вскрытая уже моя, я её съем, а как приедем домой, я тебе деньги за неё отдам, если ты не хочешь по-товарищески.

Ефрем прикрыл за собой дверь, аккуратно скинул дрова у печи и сел на соседнюю нару.

— Ну, как? — осторожно спросил он. — Вкусно?

— Ой, господи, — не зная себя от счастья, жадно давился мясом Аким, сгрызая зубами мякоть с пожелтевшей щетинистой кожи, по видимому, отрезанной от икр ног. — Какое нежное, какое сладкое и приятное! Корешу твоему из деревни уважение от меня за такую свинину, а вот обсмалить можно было бы и лучше. Уж кожа колючая больно. И да, кто так мясо готовит? Долго так оно у тебя не простоит, если соли будешь жадничать. Но ничего. Я тут нашёл вот, — Аким достал из кармана замусоленный пузырёк, засунул в него два пальца и насыпал соли прямо в горлышко банки. — И да, кстати, зачем ты столько мяса с собой в тайгу попёр? Если б я тебя не знал, то я бы подумал, что ты в тайге всю весну собрался куковать.

— Какой был балласт в квартире, такой и взял… — задумчиво ответил Ефрем.

— Балласт очень полезный, — продолжал есть Аким. — Но вот что ты от меня его зажопил, я тебе этого не прощу!

От всей нелепости ситуации Ефрем засмеялся. Вновь начавший было тяжелеть камень упал у него с души, словно тайна, которую он хранил так долго, и которая казалась ему такой пугающей и ужасной, оказалась совсем не страшной. Как бы поддерживая товарища, Аким тоже нелепо начал хохотать, ел и копался вилкой в банке, пока не вытащил из неё большой кусок Женькиной груди с коричневым соском посередине.

Конец ознакомительного фрагмента.