FRAT FICTION, или Как я победил постмодерн и полюбил русскую студенческую корпорацию

Дмитрий Чарондин, 2018

По правилам, я не могу рассказывать вам о первой русской студенческой корпорации. Но кто сказал, что я не могу рассказать о себе? Содержит нецензурную брань.

IN SYMPATHY

–Борис, так почему Вы хотите вступить в наше братство?

Борис выдержал недолгую паузу.

–В школе я много читал. Другие, наверное, читали не так много…

Дальше шел монолог, который я хорошо знал и часто слышал. Художественная литература XIX-XX века, русская история, американские культовые фильмы. Иногда вспоминали декабристов, чаще Минина и Пожарского. Кто-то говорил про Царскосельский лицей, некоторые умудрялись приплести «Бесов» Достоевского. Мелькали упоминания заокеанских и, реже, европейских студенческих братств, но обычно знакомство с темой ограничивалось фильмом «Общество мертвых поэтов». Может быть, это и хорошо — есть простор для свободы творчества. По мне так, в этом и есть дух истинного студенчества — крушить Бастилии, громить клубы или, на худой конец, сдирать с дураков смешные шапочки. Но если вы трусливы, то можно и просто покритиковать авторитеты в каком-нибудь изобличительном эссе. Не у всех ведь в характере акционизм. Но мы стараемся его отыскать, пусть даже не самый радикальный.

В общем, устои наши пока шатки, но вот люди друг на друга всё равно похожи. Среди нас как будто изначально существует некий общий культурный код.

–…И вот, когда я увидел чёрно-белый стикер в универе, я подумал: почему бы и нет?

–А чем Вы можете быть полезны для нас?

На этот раз пауза была длиннее.

–Наверное, тем, что я разбираюсь в…

И снова все слишком знакомо. Чаще всего неуверенные рассказы о собственных достижениях, которые, однако, больше чем в половине случаев оказывались внушительными. Иногда настолько, что я волей-неволей чувствовал уколы зависти. Возможно, я поторопился, вызвавшись поучаствовать в новом наборе. Кучи людей проходят конвейером перед твоими глазами, и ты стараешься по заветам Карнеги поставить себя на чужое место. К сожалению, у меня был талант к этому перевоплощению — и, честно говоря, быть кем-то другим мне слишком часто нравилось. У иных место под солнцем такое уютное, что совсем неясно, что привело их к нам? Сразу видно, что человек далеко пойдет уже из рассказа — куда его ещё собеседовать, что спрашивать?

–…даже диплом где-то завалялся. Никогда и не думал, что по фехтованию тоже дипломы выдают. Наверное, всё.

–А чего вы сами ждёте от людей в братстве?

Возможно ли вытянуть из людей что-то большее, чем типовые ответы? Возможно ли действительно раскрыть человека по-настоящему путем какого-то тестирования? Надо поговорить с кем-нибудь из HR, считают ли они вообще свою работу имеющей смысл. И как мирятся со своей ролью. Там ведь легко с ума сойти — стать Вершителем Судеб или типа того.

Но Борис мне нравился — серый клетчатый пиджак, аккуратные коротко постриженные волосы, медная руническая подвеска на шее, флегматичный взгляд в сочетании с яркой мимикой. В голове вертелось идиотское «Борись, Борис», но я ограничивался понимающей улыбкой, пока брат Данте пытался развести кандидата на большую гласность.

–Ты не устаешь это делать? — спросил я, когда все необходимые процессы, наконец, завернулись.

–Иногда это надоедает, но тогда я сразу думаю о том, что иначе это бы делал кто-нибудь другой — и эта мысль возвращает силы обратно, — ответил брат Данте.

–Не самая благородная мотивация.

–А ни с кем в благородство играть не буду. Знаешь, выполнят для меня пару заданий…

Я одобрительно улыбнулся. Приятно общаться с культурными людьми.

–Так как тебе эта бритва?

–Чего?

–Ну, Борис.

–Почему Бритва?

Теперь улыбался Данте. Слишком выразительно, чтобы я не почувствовал себя уязвленным. Надевая пальто, а сегодня было ещё холодно и ветрено, мой названный старший брат рассуждал:

–Недавно читал статью, где какая-то либеральная бестия доказывала, что цыган правильно называть «рома». Мол, для них слово «цыган» — это как для нас — «русня». Прикинь, получается «рома» — цыган.

–Ненавижу, блядь, цыган.

Брат Данте одобрительно кивнул и повторил свой первый вопрос:

–А о Борисе Бритве тогда что думаешь?

–А… Борис… слышал, что его хрен убьешь, да?

–Да забей уже.

Худшей своей чертой я всегда считал излишнюю медлительность. Нет, я научился вставать на пары вовремя. Научился заранее делать расчетно-графические и иначе-специфические работы, и сдавать их в срок. Научился даже принимать душ за 5 минут. Все эти вопросы поддаются стройной и хладнокровной богине Самодисциплине. Но вот медлительность ума — это что-то врожденное. Смотреть за метаироничными разговорами братьев — это одно, а участвовать в них — совсем другое. Впрочем, какая мне метаирония, если и простейшие отсылки я часто просыпаю. Стоит мне начать разговор об этом с кем-нибудь — сразу же относятся с пониманием, говорят, что у них всё также. Но когда я через пару дней вижу моих собеседников в деле — тогда мне становится стыдно, что я решился раскрыть им секрет своего молчания. А потом становится стыдно из-за того, что стало стыдно быть искренним перед своими братьями. Они ведь для этого и существуют. В том числе.

Размышления над ответом я подменяю скроллингом ленты. Экран, разумеется, ужасно влияет на мысль. От его света высыхает вся смазка на нейронных шестеренках. А без смазки, как известно, туго. Возможно, многие начинают вести собственные каналы как раз для того, чтобы компенсировать свою разговорную импотенцию. Или чтобы зафиксировать какие-то мысли. Некоторые даже книги так пишут. Уведомление!

–Сестра Водка зовёт в бар.

–А куда ещё может звать Водка?

–Так мы двигаем?

Мы двинули. Баррикадная уже горела, в пацифистском смысле горела — барельеф, буква «М» — всё было в нежном фиолетовом свете. Мне нравилось это оформление, как и вообще весь нынешний мейнстрим — в кои-то веки доминантой стало что-то напоминающее знакомые с детства образы. Нет, в мои сопливые годы не разъезжали голубые кадиллаки, не блестели диско-шары и каждый не выращивал домашнюю пальму на застекленной лоджии. Дело в синематографе и компьютерных играх — окружающая среда как будто начала копировать то, что происходило тогда в них. Словом, самые яркие из детских впечатлений и переживаний теперь вдруг оживают вокруг.

Как-то задумавшись об этом всерьез, я решил, что дело совсем не в абстрактном явлении «мейнстрима», а в том, что все более близкие нам поколения начали формировать пространство реальности, а потому оно становится всё понятнее и потому же — субъективно красивее…

–Найс подсветка, — обобщил свои размышления я в более доступную форму.

Поезд был старый, так что я непроизвольно дернулся, когда брат Данте закончил длительный характерный для него обстоятельный мыслительный процесс и почти заорал мне в ухо:

–А по мне, так говно та подсветка. Это выглядит как дешёвая копия каких–то старых времен, как будто кто-то насмотрелся олдскульных фильмов и решил «причесать» реальность под них, но совсем забыл про дух времени. По-настоящему стильно смотрятся естественные вещи — если бы несколько букв не горели, например… или если бы мужики на барельефе были раскрашены в красный или под мозаику, ну, знаешь, советский винтаж… а так это всё фуфло какое-то для понаехавших из-под Воронежа какого-нибудь, где новый фонарь — городское событие…

–Но так никто не сделает.

–А потому что и не надо так делать. Для чего этот «Храм Христа Спасителя» кругом? Нужно в духе времени быть, нахуй ретроспективу. Старые образы для старой жизни, а нам надо шагать вперед. Настоящее созидание не должно копировать, оно максимум должно вдохновляться.

Я бы поспорил с ним, но боюсь проиграть. С моим эгоцентризмом и мнительностью можно спорить только с самим собой. Зато аргументов можно собрать и без эскалации:

–А как в духе времени, по-твоему?

–Минималистично как-нибудь. Просто заглавными «БАРРИКАДНАЯ» на белом фоне. Чёрными буквами. Или даже только символ нанести, обозначающий баррикаду — графические дизайнеры разберутся, как надо. И мужиков на барельфе, кстати, тоже чёрными надо сделать.

–Может ещё одного в женщину переделать?

–Нет, в жопу этот феминизм.

Сестра Водка уже ждала нас за столиком в дальнем конце зала. Всего сотня лет — чих для не стареющей и всегда удивляющей Эволюции, а женщины уже могут свободно пить алкоголь в одиночестве вечером. Какие изменения ждут нас в начале следующего века? Дети в экстази-барах? Кажется нелепым, что это вообще могло вызывать неодобрение — но я вполне в состоянии доказать, почему это было так. И, да, я обязательно сделаю это. Но сначала мы, конечно, обнялись.

–Как очередной щегол¹*?

–У него «Молот Тора» на шее, так что у меня двоякое впечатление, — первым вступил Данте, — с одной стороны, это забавно — малый может всерьез угарать по налётам на плебеев, а с другой — это повышенный риск излишнего количества римских приветствий, да и вообще германофилии. Руны, кресты, кожаная одежда… и почему многим так нравится оставаться подростками?

Я хотел было что–то возразить, но не придумал, что.

–У меня тоже полно похожих подвесок, — нахмурилась Анна.

–Ты девушка, это другое.

–Мы, кстати, как раз говорили о феминизме, — попытался перевести разговор на предварительно прозондированную мозгом тему я. Замечали, что когда вам захотелось влезть в разговор в удачный момент, но вы не успели, то вы все равно влезете в него через несколько секунд, и скорее всего уже не на такой удачной ноте? Интересно, у этого явления тоже есть какое-нибудь модное заимствованное название, или его ещё предстоит придумать?

–И что говорили?

–Да скорее упоминали. Делились мнениями. Вот брат Данте заявил, что не любит его.

–А кто–то в здравом уме разве любит? По-моему, нет ничего хуже политизированной женщины, — многократно моргая, повернулась ко мне сестра Водка.

–Но, если бы сто лет назад женщины не проявили интерес к политике, ты бы не смогла сейчас сидеть в баре одна и потягивать этот Double Chocolate, — ухмыльнулся я, довольствуясь манипуляцией беседы.

–Почему это?

–Нравы общества. Знаешь, с точки зрения биологии мы ведь все просто приматы с развитой сексуальностью. И когда законы этой сексуальности нарушаются, это вызывает естественное раздражение.

–Чего?

–Я к тому, что приматы мужского пола, — тут я обвел помещения поднятым вверх пальцем, — неодобрительно бы отнеслись к такому поведению. Типа ты легкомысленная самка, которая может принести чужое потомство. Только выразили бы это в более корректной форме.

–В таком случае мне приятнее думать, что меня создал Господь, и пути его неисповедимы, — вмешался Данте.

–А мне приятнее думать, что у меня есть своя голова на плечах. И инквизиторы или мужские приматы не сожгут и не закидают меня камнями — к каждому можно найти индивидуальный подход, — также легко отвернулась она обратно.

Стоит ли говорить, что не в последнюю очередь благодаря такой категоричности, Анна aka сестра Водка пользовалась в нашем сообществе повышенным вниманием со стороны многих братьев. Играла роль и её внешность — светло-русые волосы, ясный, а потому совсем не типичный для томного московского большинства, взгляд голубых глаз. Как заурядные ребята, мы с братом Данте входили во «многих». Поэтому надо было пользоваться моментом и производить благоприятное впечатление. Тем более — начинался уже третий бокал пива. Но, разумеется, здесь снова штрафом выступала моя медлительность.

–Кстати об этом — тебе-то твоя игра в политику удалась? — первым сориентировался брат Данте.

–Пока не знаю точно. Но я виделась со знакомым Феди в Думе, который может устроить стажировку. Может, с мая и начну быть ближе к государственным органам.

–И к органам господина Слуцкого?

–Обязательно, — вкрадчиво шепнула Анна.

–Интересно, когда уже наступят лучшие времена, и на наших органах тоже будут играть? — изображая меланхолию, спросил я.

–Разве что Россия внезапно перейдет в католицизм, — самодовольно ухмыльнулась Анна.

–За католическую Россию!

–За Папу Московского!

–За Всероссийский Собор!

–DEUS VULT! — подытожил брат Данте, и мы, одновременно многозначительно и глупо переглядываясь, чокнулись.

Часа через полтора наша спутница засобиралась домой. Обычно мне непроизвольно становится грустно, когда я понимаю, что посиделки идут к своему логическому завершению, а ничего экстраординарного так и не произошло. Мы ведь никогда не знаем, будет ли этот день «Тем самым днём», и всё время чего-то ждём — но жизненный опыт подсказывает, что пока не изменится наше собственное поведение, не изменится ровным счётом ничего. С такими мыслями я вызвался проводить сестру Водку до метро:

–Аннушка, Вы будете так добры доверить мне свою голову на плечах?

Сестра вопросительно посмотрела на меня, накидывая куртку. Я повторил попытку:

–Я к тому, что я отлично разбираюсь в индивидуальных подходах… к метро.

–Эх, а так хотелось побыть легкомысленной самкой…

Мы вышли, в то время как Данте решил дождаться брата Самоуничтожение. Хитрец, делает отстраненный вид, вовремя пропускает ход. Но ничего, хитрый раджа тут сам себя перехитрил. У меня теперь есть время наедине. Да, время наедине — то, что мне нужно. Интимный разговор — это всегда другой разговор, тут уж мне волю только дай, тут никакой публичной оценки со стороны…

Стоит ли говорить, что в течение тех шестисот метров до станции никаких попыток наступления я не сделал — то ли три пинты были слишком маленьким допингом, то ли мы живем в таком проклятом месте, где изменения в лучшую сторону попросту невозможны на каком-то мистическом уровне. Не зря Петя переехал в Питер. Ну вот, снова во мне говорит пиво. Снова станция.

–Что там, вроде, с алкоголем в метро нельзя, да? — попытался пошутить я. Придумывал это всю дорогу.

–Только если он не в пакетике.

–Я бы не стал надевать на тебя пакетик.

–У, да ты нарушаешь правила? Плохой парень, да? — и добавила, глядя на моё непонимающее лицо, — Ладно, приму это за комплимент!

Я козырнул двумя пальцами, но Анна сама сделала первый шаг и обняла меня. И вместе с её руками меня охватило обычное в такие моменты сомнение — допустимо ли это в нашей сложившейся социальной структуре? Не делает ли это сообщество разлаженным? А вообще, хочу ли я действительно какого-то развития событий? Не знаю, как вы, но, когда я делаю эти неловкие трюки, которые у более цивилизованных людей из развитых капиталистических стран прошлого века назывались бы «флирт», то никогда до конца не отдаю себе отчёта, что будет в конце. Не зря психологи называют всё это играми. А может эти объятия вообще ничего не значат? Обнялись и всё, все кругом постоянно обнимаются же?

–Ладно, увидимся.

–Давай.

Теплый ветерок из дверей метро сменился прохладным дыханием апрельских улиц — я люблю прогуляться после моментов, которые кажутся мне значимыми. Ранний подъем — есть, досрочно поставленный зачёт — есть, собеседование со щеглом — есть, приятная компания на вечер — есть. Даже в брачных играх сегодня удалось обставить соперника! Что ещё нужно для чувства удовлетворенности?

Примечания

1

^* щегол, фукс — принятые в студенческих корпорациях наименования кандидата в члены братства.